Страница:
– Мы мало что можем сделать. Остается только молиться, мой мальчик.
– Но... – Том взглянул на деда.
В серых глазах старика блестели слезы.
– Я знаю, Том. Все знаю.
Роуз с трудом чувствовала пальцы внутри перчаток. Она держала ладони у ноздрей лошади, надеясь, что дыхание животного согреет их, пусть даже чуть-чуть.
Но хуже холода был леденящий страх, постепенно захватывавший все ее существо. Где Майкл? Почему не возвращается? Не порвалась ли веревка? Не отцепился ли он каким-то образом? Не уводит ли его в сторону от них, он же ничего не видит в такую снеговерть? Или, того хуже, не лежит ли где-нибудь раненый или умирающий?
Ей хотелось отойти от лошадей. Хотелось пойти и потянуть за веревку. А как же дети?
Спокойно, Роуз.
Глубоко вздохнув, она последовала своему собственному приказу. Она отказывается впадать в панику. Майкл никогда не подводил ее. Ни разу за все годы, что знает его. Он вернется. Он доставит их в целости и сохранности домой.
Как будто в ответ на ее мысли он неожиданно появился рядом.
– Майкл! – Она бросилась ему на грудь. – О Майкл, мне было так страшно. – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на него. Все его лицо покрывал снег. На ресницах и бровях висели ледышки.
– Нигде никаких признаков Сары, – проговорил он, крепко прижав к себе Роуз. – Мы больше не можем ждать. Либо мы выберемся из этого, либо умрем.
– Я знаю. Я знаю.
Ей хотелось разреветься, но она сдержала слезы. Она должна думать о Майкле, Бенджамине и Софии. Нельзя допустить, чтобы что-нибудь случилось с ее обожаемой семьей.
Господи, не оставь Сару, где бы она ни была!
Саре хотелось лечь и отдохнуть, хотя бы на минутку. Она так устала! Но она знала, что стоит только прилечь, и можно уже никогда не встать.
Позади остались горы и деревья, уже довольно долго она удалялась от них. Хорошо это или плохо, она не знала. В долине, казалось, ветер со снегом дул еще свирепей. Несмотря на то, что земля под ногами стала ровной, а не бугристой, сугробы сделались глубже, а ветер еще сильнее.
Дойти бы только до одной из ферм...
Ею почти совсем овладело чувство беспомощности. Она совершенно спокойно могла уже пройти мимо какой-нибудь фермы, а, может быть, и не одной. Могла пройти в нескольких футах or двери и не заметить. Она ничего не видит. Ни зги.
На глаза набежали слезы. «Какие они теплые, – подумала она. – Как могут быть теплыми слезы, когда все вокруг совершенно промерзло? «
Внезапно, зацепившись за что-то ногой, она упала лицом в глубокий сугроб. Попробовав подняться на ноги, опять свалилась.
– Я больше не могу, – сдавленно выдохнула она. Повернувшись к небу, она крикнула небесам: – Я не могу подняться!
Вспышка гнева поглотила остаток сил. Сдавшись, она покорно приняла свою судьбу, свернулась клубочком и успокоилась под падающим на нее снегом.
Держась за веревку, которую он протянул от дома к сараю, Джереми пошел проведать лошадь. Он заметил, что сугробы почти наполовину достигают крыши маленького амбара, и нет никаких признаков, что вьюга пошла на спад.
Он задержался в дверях амбара и бросил взгляд в сторону гор. «Удалось ли ей выбраться до начала метели? – подумал он. – Дома ли она сейчас? «
Он покачал головой, прогоняя беспокойные мысли, и вошел в амбар, прикрыв за собой дверь.
Он подбросил соломы в стойло, потом принес мерину овса.
– Вполне может получиться, парень, что мы здесь застрянем, – сказал он, когда конь опустил голову в ведро и довольно захрустел, не обращая никакого внимания на бушующий за этими прочными стенами буран.
Когда конь расправился с овсом, Джереми разбил лед, затянувший корыто с водой. Сделав все что можно для лошади, он поднял воротник куртки, натянул шапку на уши и только тогда отважился выйти в пургу.
Он не мог объяснить, что заставило его остановиться, еще не доходя до дома. Он не мог объяснить, что заставило его обернуться и всмотреться в слепящую снежную пелену. Он ничего не мог разглядеть. Не мог разглядеть даже амбара, из которого несколько мгновений назад вышел.
Сара.
Он покачал головой. У него явно от одиночества начинаются галлюцинации. Там нет ничего, кроме ветра и снега. Майкл срубил рождественские деревья и давно отвез Сару и других в Хоумстед. Нет никаких причин беспокоиться о ней.
Он шагнул к дому и снова остановился. Он мог поклясться, что слышал женский плач.
Это ветер. Ветер, и ничего другого.
Он снова направился к дому, и опять ему послышался плач, слабое короткое всхлипывание. Невероятно. При таком шуме бури ничего услышать нельзя. Он остановился и стал вглядываться в потоки несущегося на него снега.
А что, если это не один только ветер? Что если Сара и Рэфферти не успели выбраться с гор до начала метели? Что, если она там, одна и в беде?
Не в силах поступить иначе, он вернулся в амбар за еще одной веревкой и привязал ее за столб ограды рядом с утлом амбара. Сжав в руке другой конец веревки, он вслепую двинулся вперед.
– Эй! Есть тут кто-нибудь?
Загораживая лицо рукой, он всматривался в метель. Затем продвинулся вперед настолько, насколько позволила веревка в его руке.
– Эй! Вы меня слышите? Есть там кто-нибудь? Ему ответил только ветер.
Он повернулся, чтобы уйти в дом. Что-то попало ему под ноги, и он, упав на колени, чуть было не отпустил веревку.
Вот так и случилось, что он нашел ее, свернувшуюся калачиком, неподвижную, безмолвную, как смерть. Еще до того, как он смел снег с серебристо-серого плаща, он каким-то тайным чувством уже знал, что это Сара. Что-то в сердце подсказало Джереми, что он нужен Саре.
Джереми отнес Сару в дом. Сердце в груди у него неистово колотилось. Он положил ее на пол, поближе к печке.
Жива ли она?
Он смахнул снег с ее лица. Она была бледна, безмолвна и неподвижна. На миг ему почудилось самое худшее. Нагнув голову, он почувствовал на своей щеке тепло ее дыхания.
– Слава Богу, – прошептал он, распрямляясь.
Он сбросил куртку и принялся за работу. Нужно снять с нее мокрую одежду. Нужно согреть ее и вытереть досуха. Нельзя терять ни минуты, ни одной секунды.
Стянув с ее рук перчатки, он мгновенно растер ее руки ладонями. Затем, приподняв ее, освободил от плаща. После этого перешел к ногам.
Последними словами ругал он шнурки на ее ботинках, но в конце концов справился и с ними. Стащив набрякшие от воды, покрывшиеся льдом ботинки, он кинул их к печке. Чулки у нее были мокрыми и неподатливыми. Стараясь действовать скорее, он задрал вверх ее замерзшие юбки, после этого скатал с ног чулки. С ее ступнями он поступил так же, как с ладонями, растерев их и лодыжки, чтобы разогнать кровь в надежде поскорее согреть ее.
Она начала дрожать, через некоторое время дрожь усилилась. Он знал, что должен разогреть ее, и как можно скорее.
В отношении того, как это сделать, в голову ему пришла одна-единственная мысль.
Быстро, но осторожно, Джереми снял с нее остальную одежду, вплоть до нижней рубашки и панталон. Здесь он остановился в нерешительности.
Уверен ли он, что поступает правильно? – задумался он.
Он посмотрел на ее лицо. На нем лежала смертельная бледность. Зубы стучали, тело било частой дрожью. Дотронуться до ее кожи было все равно что притронуться к куску льда. И это заставило его решиться. На кучу снятой с нее одежды полетели последние промерзшие мокрые предметы. Потом он поднял Сару на руки и отнес на кровать.
Положив ее, он сразу стал снимать с себя ботинки, рубашку, брюки. Оставшись в кальсонах и носках, он лег на постель рядом с ней, натянул несколько слоев одеял на себя и на нее и прижал Сару к груди.
В течение долгой ночи Джереми несколько раз вставал и подбрасывал дров в печь, чтобы в ней не спадал жар и в доме было как можно теплее. Затем он возвращался в кровать и снова обнимал Сару.
Сколько же времени утекло с тех пор, как он обнимал женщину вот так, не желая от нее ничего и желая только защитить, прикрыть, сделать ей покойно? Он прятал лицо в облаке ее серебристо-золотых волос, всем сердцем желая, чтобы ей было хорошо. Он не мог разрешить ей умереть. Сара так красива, так полна жизни, что невозможно все это отнять у нее.
Проходили минуты и часы. Джереми ощущал одиночество своего существования, как резаную рану в груди, и держать Сару в объятиях было бальзамом, успокаивающим эту рану. Какая-то частичка в нем желала, чтобы метель никогда не прекращалась, какая-то маленькая частичка желала, чтобы он оставался в постели и никогда не выпускал Сару из своих объятий, боясь этого отвратительного чувства одиночества.
Он понимал, что невозможно удержать ее. Она принадлежит Уоррену. У Джереми нет права прижи-мать ее к своей груди, чувствовать ее мягкое тело, вдыхать чистый запах ее волос. Если бы она не потерялась в буране, он бы не обнимал ее теперь.
Но этой ночью Джереми разрешил себе признаться, как было бы чудесно иметь право обнимать Сару.
Близился рассвет, а она все не приходила в себя, и Джереми стало страшно. Все, что он сделал, не помогло.
– Сара, – шептал он в ее волосы, – ты должна бороться. Ты должна жить.
В этот момент он принялся молиться.
Джереми перестал молиться после смерти Милли. Бог не прислушался к отчаянным мольбам молодого мужа о его жене и неродившемся ребенке. Джереми видел страдания Милли. Он видел, как она умирала. Он похоронил ее. И решил, что Всемогущему нет дела до него.
Но теперь появилась еще одна женщина, нуждавшаяся в Джереми, но он так же бессилен...
В отчаянии он стал молиться о милости Господней к безмолвной, замерзшей женщине, которая лежала в его объятиях.
ГЛАВА XV
ГЛАВА XVI
– Но... – Том взглянул на деда.
В серых глазах старика блестели слезы.
– Я знаю, Том. Все знаю.
Роуз с трудом чувствовала пальцы внутри перчаток. Она держала ладони у ноздрей лошади, надеясь, что дыхание животного согреет их, пусть даже чуть-чуть.
Но хуже холода был леденящий страх, постепенно захватывавший все ее существо. Где Майкл? Почему не возвращается? Не порвалась ли веревка? Не отцепился ли он каким-то образом? Не уводит ли его в сторону от них, он же ничего не видит в такую снеговерть? Или, того хуже, не лежит ли где-нибудь раненый или умирающий?
Ей хотелось отойти от лошадей. Хотелось пойти и потянуть за веревку. А как же дети?
Спокойно, Роуз.
Глубоко вздохнув, она последовала своему собственному приказу. Она отказывается впадать в панику. Майкл никогда не подводил ее. Ни разу за все годы, что знает его. Он вернется. Он доставит их в целости и сохранности домой.
Как будто в ответ на ее мысли он неожиданно появился рядом.
– Майкл! – Она бросилась ему на грудь. – О Майкл, мне было так страшно. – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на него. Все его лицо покрывал снег. На ресницах и бровях висели ледышки.
– Нигде никаких признаков Сары, – проговорил он, крепко прижав к себе Роуз. – Мы больше не можем ждать. Либо мы выберемся из этого, либо умрем.
– Я знаю. Я знаю.
Ей хотелось разреветься, но она сдержала слезы. Она должна думать о Майкле, Бенджамине и Софии. Нельзя допустить, чтобы что-нибудь случилось с ее обожаемой семьей.
Господи, не оставь Сару, где бы она ни была!
Саре хотелось лечь и отдохнуть, хотя бы на минутку. Она так устала! Но она знала, что стоит только прилечь, и можно уже никогда не встать.
Позади остались горы и деревья, уже довольно долго она удалялась от них. Хорошо это или плохо, она не знала. В долине, казалось, ветер со снегом дул еще свирепей. Несмотря на то, что земля под ногами стала ровной, а не бугристой, сугробы сделались глубже, а ветер еще сильнее.
Дойти бы только до одной из ферм...
Ею почти совсем овладело чувство беспомощности. Она совершенно спокойно могла уже пройти мимо какой-нибудь фермы, а, может быть, и не одной. Могла пройти в нескольких футах or двери и не заметить. Она ничего не видит. Ни зги.
На глаза набежали слезы. «Какие они теплые, – подумала она. – Как могут быть теплыми слезы, когда все вокруг совершенно промерзло? «
Внезапно, зацепившись за что-то ногой, она упала лицом в глубокий сугроб. Попробовав подняться на ноги, опять свалилась.
– Я больше не могу, – сдавленно выдохнула она. Повернувшись к небу, она крикнула небесам: – Я не могу подняться!
Вспышка гнева поглотила остаток сил. Сдавшись, она покорно приняла свою судьбу, свернулась клубочком и успокоилась под падающим на нее снегом.
Держась за веревку, которую он протянул от дома к сараю, Джереми пошел проведать лошадь. Он заметил, что сугробы почти наполовину достигают крыши маленького амбара, и нет никаких признаков, что вьюга пошла на спад.
Он задержался в дверях амбара и бросил взгляд в сторону гор. «Удалось ли ей выбраться до начала метели? – подумал он. – Дома ли она сейчас? «
Он покачал головой, прогоняя беспокойные мысли, и вошел в амбар, прикрыв за собой дверь.
Он подбросил соломы в стойло, потом принес мерину овса.
– Вполне может получиться, парень, что мы здесь застрянем, – сказал он, когда конь опустил голову в ведро и довольно захрустел, не обращая никакого внимания на бушующий за этими прочными стенами буран.
Когда конь расправился с овсом, Джереми разбил лед, затянувший корыто с водой. Сделав все что можно для лошади, он поднял воротник куртки, натянул шапку на уши и только тогда отважился выйти в пургу.
Он не мог объяснить, что заставило его остановиться, еще не доходя до дома. Он не мог объяснить, что заставило его обернуться и всмотреться в слепящую снежную пелену. Он ничего не мог разглядеть. Не мог разглядеть даже амбара, из которого несколько мгновений назад вышел.
Сара.
Он покачал головой. У него явно от одиночества начинаются галлюцинации. Там нет ничего, кроме ветра и снега. Майкл срубил рождественские деревья и давно отвез Сару и других в Хоумстед. Нет никаких причин беспокоиться о ней.
Он шагнул к дому и снова остановился. Он мог поклясться, что слышал женский плач.
Это ветер. Ветер, и ничего другого.
Он снова направился к дому, и опять ему послышался плач, слабое короткое всхлипывание. Невероятно. При таком шуме бури ничего услышать нельзя. Он остановился и стал вглядываться в потоки несущегося на него снега.
А что, если это не один только ветер? Что если Сара и Рэфферти не успели выбраться с гор до начала метели? Что, если она там, одна и в беде?
Не в силах поступить иначе, он вернулся в амбар за еще одной веревкой и привязал ее за столб ограды рядом с утлом амбара. Сжав в руке другой конец веревки, он вслепую двинулся вперед.
– Эй! Есть тут кто-нибудь?
Загораживая лицо рукой, он всматривался в метель. Затем продвинулся вперед настолько, насколько позволила веревка в его руке.
– Эй! Вы меня слышите? Есть там кто-нибудь? Ему ответил только ветер.
Он повернулся, чтобы уйти в дом. Что-то попало ему под ноги, и он, упав на колени, чуть было не отпустил веревку.
Вот так и случилось, что он нашел ее, свернувшуюся калачиком, неподвижную, безмолвную, как смерть. Еще до того, как он смел снег с серебристо-серого плаща, он каким-то тайным чувством уже знал, что это Сара. Что-то в сердце подсказало Джереми, что он нужен Саре.
Джереми отнес Сару в дом. Сердце в груди у него неистово колотилось. Он положил ее на пол, поближе к печке.
Жива ли она?
Он смахнул снег с ее лица. Она была бледна, безмолвна и неподвижна. На миг ему почудилось самое худшее. Нагнув голову, он почувствовал на своей щеке тепло ее дыхания.
– Слава Богу, – прошептал он, распрямляясь.
Он сбросил куртку и принялся за работу. Нужно снять с нее мокрую одежду. Нужно согреть ее и вытереть досуха. Нельзя терять ни минуты, ни одной секунды.
Стянув с ее рук перчатки, он мгновенно растер ее руки ладонями. Затем, приподняв ее, освободил от плаща. После этого перешел к ногам.
Последними словами ругал он шнурки на ее ботинках, но в конце концов справился и с ними. Стащив набрякшие от воды, покрывшиеся льдом ботинки, он кинул их к печке. Чулки у нее были мокрыми и неподатливыми. Стараясь действовать скорее, он задрал вверх ее замерзшие юбки, после этого скатал с ног чулки. С ее ступнями он поступил так же, как с ладонями, растерев их и лодыжки, чтобы разогнать кровь в надежде поскорее согреть ее.
Она начала дрожать, через некоторое время дрожь усилилась. Он знал, что должен разогреть ее, и как можно скорее.
В отношении того, как это сделать, в голову ему пришла одна-единственная мысль.
Быстро, но осторожно, Джереми снял с нее остальную одежду, вплоть до нижней рубашки и панталон. Здесь он остановился в нерешительности.
Уверен ли он, что поступает правильно? – задумался он.
Он посмотрел на ее лицо. На нем лежала смертельная бледность. Зубы стучали, тело било частой дрожью. Дотронуться до ее кожи было все равно что притронуться к куску льда. И это заставило его решиться. На кучу снятой с нее одежды полетели последние промерзшие мокрые предметы. Потом он поднял Сару на руки и отнес на кровать.
Положив ее, он сразу стал снимать с себя ботинки, рубашку, брюки. Оставшись в кальсонах и носках, он лег на постель рядом с ней, натянул несколько слоев одеял на себя и на нее и прижал Сару к груди.
В течение долгой ночи Джереми несколько раз вставал и подбрасывал дров в печь, чтобы в ней не спадал жар и в доме было как можно теплее. Затем он возвращался в кровать и снова обнимал Сару.
Сколько же времени утекло с тех пор, как он обнимал женщину вот так, не желая от нее ничего и желая только защитить, прикрыть, сделать ей покойно? Он прятал лицо в облаке ее серебристо-золотых волос, всем сердцем желая, чтобы ей было хорошо. Он не мог разрешить ей умереть. Сара так красива, так полна жизни, что невозможно все это отнять у нее.
Проходили минуты и часы. Джереми ощущал одиночество своего существования, как резаную рану в груди, и держать Сару в объятиях было бальзамом, успокаивающим эту рану. Какая-то частичка в нем желала, чтобы метель никогда не прекращалась, какая-то маленькая частичка желала, чтобы он оставался в постели и никогда не выпускал Сару из своих объятий, боясь этого отвратительного чувства одиночества.
Он понимал, что невозможно удержать ее. Она принадлежит Уоррену. У Джереми нет права прижи-мать ее к своей груди, чувствовать ее мягкое тело, вдыхать чистый запах ее волос. Если бы она не потерялась в буране, он бы не обнимал ее теперь.
Но этой ночью Джереми разрешил себе признаться, как было бы чудесно иметь право обнимать Сару.
Близился рассвет, а она все не приходила в себя, и Джереми стало страшно. Все, что он сделал, не помогло.
– Сара, – шептал он в ее волосы, – ты должна бороться. Ты должна жить.
В этот момент он принялся молиться.
Джереми перестал молиться после смерти Милли. Бог не прислушался к отчаянным мольбам молодого мужа о его жене и неродившемся ребенке. Джереми видел страдания Милли. Он видел, как она умирала. Он похоронил ее. И решил, что Всемогущему нет дела до него.
Но теперь появилась еще одна женщина, нуждавшаяся в Джереми, но он так же бессилен...
В отчаянии он стал молиться о милости Господней к безмолвной, замерзшей женщине, которая лежала в его объятиях.
ГЛАВА XV
Саре снились ангелы в летящих белых одеждах и с огромными крыльями из слоновой кости. Ей снилось, что они спустились с небес и перенесли ее из холода в тепло. Это был такой красивый сон.
Все еще в полудреме она начала понимать, что это не сон. По крайней мере не все сон. Ей тепло. Она слышит свист ветра, но где-то далеко-далеко, и ветер не может достать до нее, пока она окружена этим восхитительным теплом. Она уютно прижалась к источнику тепла, ей не хотелось просыпаться, и было все равно, что происходит на самом деле, а что всего лишь иллюзия.
И потом она ощутила, как до ее спины дотронулась рука, медленно двигавшаяся по позвоночнику.
Она сдержала дыхание, сразу и полностью проснувшись, но не осмеливаясь двинуться, не осмеливаясь открыть глаза. Она прислушалась сначала к ветру за стеной, затем к ровному дыханию рядом с собой.
Вернулись воспоминания о муках ада, которые она перенесла в буран. Она вспомнила, как часами искала, где укрыться. Она вспомнила тот момент, когда сдалась и легла на снег, потеряв всякий интерес к жизни. Это было последнее, что она помнила.
Она ощущала, как рука продолжала двигаться вверх и вниз по ее спине. Кончики пальцев на ее коже. Мужские пальцы на ее обнаженной коже.
Она медленно открыла глаза.
Серенький свет раннего утра, приглушенный еще больше падающим за окном снегом, осветил маленькую спальню. Она в доме. Но в чьем доме?
У нее участился пульс, сильно забилось сердце. Она боялась, что его биение разбудит мужчину, который так крепко обнимает ее.
Что произошло? Каким образом она очутилась здесь?
Осторожно шевельнувшись, она повернула голову так, чтобы можно было рассмотреть его. Когда она узнала его, с ее губ сорвался вздох изумления.
Рука Джереми перестала двигаться, он открыл глаза. Их взгляды встретились, но он ничего не сказал. Они просто целую вечность смотрели друг на друга.
Темная борода делала все его лицо темным. Буйные, непокорные черные волосы всклокочены. Глядя на него, она почувствовала странное движение внутри.
Она могла бы знать, что это Джереми спасет ее. С самого первого момента, когда она увидела его на пороге своего дома, она почувствовала, что между ними существует связь, словно она знает его всю свою жизнь. Словно он был ее волшебным принцем, явившимся ей наяву.
Она улыбнулась этой мысли.
В ответ руки Джереми прижали ее крепче. Она смотрела, как приближается его рот, но не чувствовала никакого беспокойства. Она ждала, больше всего на свете надеясь, что его поцелуй будет именно тем, о чем она мечтала.
Но это было гораздо большим.
Его рот притрагивался к ее рту с величайшей нежностью, но то, что произошло, было подобно землетрясению, не сравнимое ни с чем. Все ее тело загорелось огнем.
Она при этом не испытывала ничего похожего на панику, как всегда было у нее с Уорреном. У нее не было желания отстраниться или убежать. Ей хотелось только чувствовать еще больше, делать это еще и еще. Вот об этом-то она и мечтала. Об этом!
Сара немного наклонила голову, чтобы лучше чувствовать движение его рта по ее рту. Поцелуй становился все крепче, и в горле у нее зародился тихий стон. Она упивалась его вкусом, его запахом, упивалась, чувствуя его. Ей доставляли странное удовольствие издаваемые им звуки, негромкие, настойчивые, неразборчивые звуки.
Убаюканная тысячью незнакомых ощущений, она приникла к нему с неистовством, какого в себе никогда не подозревала. Она слышала тихий голос разума, призывающий проявить осторожность, остановиться, пока она не совершила такого, о чем потом будет сожалеть.
Но она пренебрегла предупреждением.
Джереми знал, что то, что он делает, неправильно. Всю ночь напролет, обнимая Сару, он не предлагал ей ничего, кроме жара своего тела. В его действиях не было ничего сексуального. Когда он трогал ее спину, он не думал ни о чем другом, кроме того, как согреть ее. Он не ожидал, что все так быстро переменится. Он не имел намерений целовать ее и не ждал такого внезапного и всепожирающего пламени желания, когда делал это.
Разумом он отдавал себе отчет, что поступает несправедливо по отношению к Саре. Она слишком невинна, чтобы понимать, что она делает. Он знал, что нужно прекратить поцелуи, снять ее руки, обхватившие его за шею. Он знал, что нужно вылезти из постели.
Не медля. Пока еще не слишком поздно.
Но он не мог. Он не мог остановить себя и не пить сладчайший нектар из ее рта, не дразнить ее губ языком, пока они не раскроются для него. Он не мог заставить себя перестать перебирать пальцами ее шелковистые волосы. Не мог заставить себя перестать прижиматься к ней всем телом, перестать чувствовать, как она инстинктивно подается навстречу.
Она разбудила в нем чувства, которые дремали слишком долго. Это было не просто желание совокупиться с женщиной. Это было много больше.
Он опять стал гладить рукой ее спину. Он делал это всю ночь, стараясь прогнать холод, угрожавший ее жизни. Но в этом она больше не нуждалась. У нее кожа такая же теплая, как у него.
Он изменил позу, повернул Сару на спину, а сам перевернулся на правый бок и оперся на локоть. Он отвел губы от ее рта и стал целовать ее шею, постепенно опускаясь к самой нижней точке горла. Он провел языком по ее коже, нажал на точку, где бился пульс, и ощутил бешеный ритм ее сердца, зная, что его собственное сердце бьется в унисон.
Когда она дернулась, он провел левой рукой по ее животу, а потом положил руку ей на грудь. От неожиданного ощущения у нее захватило дух. Он еще раз приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.
Она молода, наивна и неопытна. Если он не остановится...
Она провела языком по губам и теснее прижалась к нему, и это окончательно разоружило его, лишило разума, загнав сознание в глубокую нору.
Сара еще раз почувствовала трепет его рта своим ртом, и, когда его рука принялась гладить ее грудь, оказалось, что это ощущение доставляет ей удовольствие.
Она неуверенно положила левую руку ему на грудь, ей хотелось дотронуться до его кожи, а не до материи его белья. Она почувствовала безумное и совершенно безотчетное желание быть как можно ближе к нему.
Он так неожиданно прервал поцелуй, что она испугалась.
– Скажи, Сара, чтобы я остановился, – хрипло прошептал он. – Ну, пожалуйста, скажи, чтобы я сейчас же перестал.
Она покачала головой, не в силах что-либо ответить. Ей хотелось только одного: чтобы Джереми продолжал. Ведь она ждала его всю свою жизнь. Она не хотела, чтобы он теперь остановился.
– Прости меня, – пробормотал он, вставая и повернувшись к ней спиной.
Она подумала, что он уходит от нее, и по ней пробежал мороз, какого не было за все часы ее блужданий в метели. Но он не ушел. Стремительным движением он сбросил с себя белье, и, казалось, в мгновенье ока был опять рядом с ней и заключил ее в объятия.
На миг ее охватила паника, когда их тела соприкоснулись. Она чувствовала различие в их телах, и это чувство одновременно пугало и интриговало ее.
Потом он снова стал целовать ее, ласкать, и страх и неуверенность мгновенно исчезли. Ей не нужно было ничего, кроме того, что заставлял ее чувствовать он. Ей не хотелось ничего, кроме этого мужчины.
Джереми...
Когда стремительно нараставшее чувство достигло в ней высшей точки и она подумала, что не может больше терпеть, Джереми лег на нее своим телом.
– Прости меня, – еще раз прошептал он.
В момент, когда они соединились, она почувствовала неожиданную боль. Она тихо вскрикнула, и он замер в ней. Потом она обнаружила, что сама не может оставаться неподвижной. Она должна двигаться. Она не может не двигаться.
Он целовал ее и ласкал, он двигался в ней, и медленно и неуклонно ее желание становилось все жарче и жарче, и она подумала, что она этого не вынесет. Наконец ей показалось, что внутри у нее что-то взорвалось, и каким-то образом она знала, что то же самое происходит и с ним.
Ее переполнили радость и страсть, с губ слетел счастливый крик. Прижавшись к Джереми, она позабыла обо всем на свете.
Джереми вглядывался в спящую в его объятиях молодую женщину.
Что он наделал?
Он выскользнул из постели и оделся. Потом вышел из спальни. Печка почти погасла, и он подбросил дров, чтобы в доме снова стало тепло. Когда огонь опять разгорелся, он повернулся и посмотрел в окно.
Метель не утихала. На дом наползали сугробы снега. Если так продлится еще сутки, им не удастся выйти в дверь.
Он затащил нареченную невесту брата в свою постель.
Он закрыл глаза, чувствуя, как стыд расползается по всему его существу.
Он лишил ее девственности, невинности.
Чувство отвращения к самому себе из-за того, что у него не хватило сил сдержаться, заполнило его, вытесняя все другие чувства.
Она пробудила в нем чувство жизни, какого он не знал уже многие годы.
Как же, скажите на милость, он может все исправить?
– Джереми?
Он отвернулся от окна и увидел, что она стоит в дверях, завернувшись в одеяло. Ее светлые волосы рассыпались по плечам в обворожительном беспорядке. Голубые глаза смотрели на него с застенчивой неуверенностью и как-то еще, чего он понять не мог.
Он хотел было произнести слова мольбы о прощении, но слова застряли в горле, отчасти оттого, что в нем с неожиданной силой вспыхнуло желание. Он собрал всю свою волю, чтобы не сдвинуться с места, в то время как больше всего хотелось броситься к ней через комнату, схватить на руки, бросить на кровать и еще раз отдаться любви.
Она опустила глаза.
– Как ты нашел меня? Я имею в виду, там.
Он не знал, что ответить. Что он почувствовал, что она нуждается в нем? Что он искал ее, тревожился за нее? Быть может, это судьба. А, может, простая случайность. Какая разница? Он ее нашел. Принес в дом. Положил на свою постель...
Он допустил ее слишком близко к своему сердцу...
– Ты спас мне жизнь. – Она опять посмотрела на него и сделала шаг вперед. – Я уже потеряла всякую надежду, а ты нашел меня.
Она остановилась в каких-то нескольких футах от Джереми и пристально посмотрела на него своими голубыми глазами.
Однажды уже было, когда девушка взглянула на него вот так, с полной доверчивостью, веря в то, что он был кем-то, кем он не был на самом деле. Он узнал этот взгляд, и от этого ему стало еще страшнее, чем до сих пор. И если и были у него какие-то неясные мысли о будущем, то они вмиг растаяли. Он никогда не будет человеком, за которого она его принимает, и он должен объяснить ей это немедленно, пока не стало поздно для всех.
Пальцами обеих рук он провел по своим волосам и затем холодным тоном произнес:
– Сара, никто не должен знать, что произошло в этом доме. Ты не понимала, что ты делаешь. Во всем виноват я. Но, если мы оба будем держать язык за зубами, репутация твоя не пострадает.
У нее округлились глаза.
Еще более суровым голосом он продолжал:
– Ты обручена с моим братом. Через неделю вы станете мужем и женой. Нужно ли, чтобы мы доставили ему горе из-за случайного происшествия? Это ничего не значило ни для одного из нас. Желание отнимает у людей способность думать.
Она быстро отступила назад, посмотрев на него так, словно он ударил ее.
Увидев, что сделал ей больно, он внутренне передернулся от презрения к самому себе. Презирая себя еще больше за то, что лгал ей. Раньше это ничего не значило для него, момент, когда он почувствовал... почувствовал, как что-то заполняет его опустошенное сердце.
А теперь... Теперь он чувствовал, что пустоту в его сердце заполняет Сара.
Но он вовсе не тот человек, за которого она его принимает. Он никогда не будет этим человеком. И, что еще важнее, она принадлежит другому человеку. Она принадлежит Уоррену.
Он повернулся к ней спиной и невидящими глазами уставился на промерзший мир за стеклом. Через какое-то время он услышал, как она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Он опять остался один.
Все еще в полудреме она начала понимать, что это не сон. По крайней мере не все сон. Ей тепло. Она слышит свист ветра, но где-то далеко-далеко, и ветер не может достать до нее, пока она окружена этим восхитительным теплом. Она уютно прижалась к источнику тепла, ей не хотелось просыпаться, и было все равно, что происходит на самом деле, а что всего лишь иллюзия.
И потом она ощутила, как до ее спины дотронулась рука, медленно двигавшаяся по позвоночнику.
Она сдержала дыхание, сразу и полностью проснувшись, но не осмеливаясь двинуться, не осмеливаясь открыть глаза. Она прислушалась сначала к ветру за стеной, затем к ровному дыханию рядом с собой.
Вернулись воспоминания о муках ада, которые она перенесла в буран. Она вспомнила, как часами искала, где укрыться. Она вспомнила тот момент, когда сдалась и легла на снег, потеряв всякий интерес к жизни. Это было последнее, что она помнила.
Она ощущала, как рука продолжала двигаться вверх и вниз по ее спине. Кончики пальцев на ее коже. Мужские пальцы на ее обнаженной коже.
Она медленно открыла глаза.
Серенький свет раннего утра, приглушенный еще больше падающим за окном снегом, осветил маленькую спальню. Она в доме. Но в чьем доме?
У нее участился пульс, сильно забилось сердце. Она боялась, что его биение разбудит мужчину, который так крепко обнимает ее.
Что произошло? Каким образом она очутилась здесь?
Осторожно шевельнувшись, она повернула голову так, чтобы можно было рассмотреть его. Когда она узнала его, с ее губ сорвался вздох изумления.
Рука Джереми перестала двигаться, он открыл глаза. Их взгляды встретились, но он ничего не сказал. Они просто целую вечность смотрели друг на друга.
Темная борода делала все его лицо темным. Буйные, непокорные черные волосы всклокочены. Глядя на него, она почувствовала странное движение внутри.
Она могла бы знать, что это Джереми спасет ее. С самого первого момента, когда она увидела его на пороге своего дома, она почувствовала, что между ними существует связь, словно она знает его всю свою жизнь. Словно он был ее волшебным принцем, явившимся ей наяву.
Она улыбнулась этой мысли.
В ответ руки Джереми прижали ее крепче. Она смотрела, как приближается его рот, но не чувствовала никакого беспокойства. Она ждала, больше всего на свете надеясь, что его поцелуй будет именно тем, о чем она мечтала.
Но это было гораздо большим.
Его рот притрагивался к ее рту с величайшей нежностью, но то, что произошло, было подобно землетрясению, не сравнимое ни с чем. Все ее тело загорелось огнем.
Она при этом не испытывала ничего похожего на панику, как всегда было у нее с Уорреном. У нее не было желания отстраниться или убежать. Ей хотелось только чувствовать еще больше, делать это еще и еще. Вот об этом-то она и мечтала. Об этом!
Сара немного наклонила голову, чтобы лучше чувствовать движение его рта по ее рту. Поцелуй становился все крепче, и в горле у нее зародился тихий стон. Она упивалась его вкусом, его запахом, упивалась, чувствуя его. Ей доставляли странное удовольствие издаваемые им звуки, негромкие, настойчивые, неразборчивые звуки.
Убаюканная тысячью незнакомых ощущений, она приникла к нему с неистовством, какого в себе никогда не подозревала. Она слышала тихий голос разума, призывающий проявить осторожность, остановиться, пока она не совершила такого, о чем потом будет сожалеть.
Но она пренебрегла предупреждением.
Джереми знал, что то, что он делает, неправильно. Всю ночь напролет, обнимая Сару, он не предлагал ей ничего, кроме жара своего тела. В его действиях не было ничего сексуального. Когда он трогал ее спину, он не думал ни о чем другом, кроме того, как согреть ее. Он не ожидал, что все так быстро переменится. Он не имел намерений целовать ее и не ждал такого внезапного и всепожирающего пламени желания, когда делал это.
Разумом он отдавал себе отчет, что поступает несправедливо по отношению к Саре. Она слишком невинна, чтобы понимать, что она делает. Он знал, что нужно прекратить поцелуи, снять ее руки, обхватившие его за шею. Он знал, что нужно вылезти из постели.
Не медля. Пока еще не слишком поздно.
Но он не мог. Он не мог остановить себя и не пить сладчайший нектар из ее рта, не дразнить ее губ языком, пока они не раскроются для него. Он не мог заставить себя перестать перебирать пальцами ее шелковистые волосы. Не мог заставить себя перестать прижиматься к ней всем телом, перестать чувствовать, как она инстинктивно подается навстречу.
Она разбудила в нем чувства, которые дремали слишком долго. Это было не просто желание совокупиться с женщиной. Это было много больше.
Он опять стал гладить рукой ее спину. Он делал это всю ночь, стараясь прогнать холод, угрожавший ее жизни. Но в этом она больше не нуждалась. У нее кожа такая же теплая, как у него.
Он изменил позу, повернул Сару на спину, а сам перевернулся на правый бок и оперся на локоть. Он отвел губы от ее рта и стал целовать ее шею, постепенно опускаясь к самой нижней точке горла. Он провел языком по ее коже, нажал на точку, где бился пульс, и ощутил бешеный ритм ее сердца, зная, что его собственное сердце бьется в унисон.
Когда она дернулась, он провел левой рукой по ее животу, а потом положил руку ей на грудь. От неожиданного ощущения у нее захватило дух. Он еще раз приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.
Она молода, наивна и неопытна. Если он не остановится...
Она провела языком по губам и теснее прижалась к нему, и это окончательно разоружило его, лишило разума, загнав сознание в глубокую нору.
Сара еще раз почувствовала трепет его рта своим ртом, и, когда его рука принялась гладить ее грудь, оказалось, что это ощущение доставляет ей удовольствие.
Она неуверенно положила левую руку ему на грудь, ей хотелось дотронуться до его кожи, а не до материи его белья. Она почувствовала безумное и совершенно безотчетное желание быть как можно ближе к нему.
Он так неожиданно прервал поцелуй, что она испугалась.
– Скажи, Сара, чтобы я остановился, – хрипло прошептал он. – Ну, пожалуйста, скажи, чтобы я сейчас же перестал.
Она покачала головой, не в силах что-либо ответить. Ей хотелось только одного: чтобы Джереми продолжал. Ведь она ждала его всю свою жизнь. Она не хотела, чтобы он теперь остановился.
– Прости меня, – пробормотал он, вставая и повернувшись к ней спиной.
Она подумала, что он уходит от нее, и по ней пробежал мороз, какого не было за все часы ее блужданий в метели. Но он не ушел. Стремительным движением он сбросил с себя белье, и, казалось, в мгновенье ока был опять рядом с ней и заключил ее в объятия.
На миг ее охватила паника, когда их тела соприкоснулись. Она чувствовала различие в их телах, и это чувство одновременно пугало и интриговало ее.
Потом он снова стал целовать ее, ласкать, и страх и неуверенность мгновенно исчезли. Ей не нужно было ничего, кроме того, что заставлял ее чувствовать он. Ей не хотелось ничего, кроме этого мужчины.
Джереми...
Когда стремительно нараставшее чувство достигло в ней высшей точки и она подумала, что не может больше терпеть, Джереми лег на нее своим телом.
– Прости меня, – еще раз прошептал он.
В момент, когда они соединились, она почувствовала неожиданную боль. Она тихо вскрикнула, и он замер в ней. Потом она обнаружила, что сама не может оставаться неподвижной. Она должна двигаться. Она не может не двигаться.
Он целовал ее и ласкал, он двигался в ней, и медленно и неуклонно ее желание становилось все жарче и жарче, и она подумала, что она этого не вынесет. Наконец ей показалось, что внутри у нее что-то взорвалось, и каким-то образом она знала, что то же самое происходит и с ним.
Ее переполнили радость и страсть, с губ слетел счастливый крик. Прижавшись к Джереми, она позабыла обо всем на свете.
Джереми вглядывался в спящую в его объятиях молодую женщину.
Что он наделал?
Он выскользнул из постели и оделся. Потом вышел из спальни. Печка почти погасла, и он подбросил дров, чтобы в доме снова стало тепло. Когда огонь опять разгорелся, он повернулся и посмотрел в окно.
Метель не утихала. На дом наползали сугробы снега. Если так продлится еще сутки, им не удастся выйти в дверь.
Он затащил нареченную невесту брата в свою постель.
Он закрыл глаза, чувствуя, как стыд расползается по всему его существу.
Он лишил ее девственности, невинности.
Чувство отвращения к самому себе из-за того, что у него не хватило сил сдержаться, заполнило его, вытесняя все другие чувства.
Она пробудила в нем чувство жизни, какого он не знал уже многие годы.
Как же, скажите на милость, он может все исправить?
– Джереми?
Он отвернулся от окна и увидел, что она стоит в дверях, завернувшись в одеяло. Ее светлые волосы рассыпались по плечам в обворожительном беспорядке. Голубые глаза смотрели на него с застенчивой неуверенностью и как-то еще, чего он понять не мог.
Он хотел было произнести слова мольбы о прощении, но слова застряли в горле, отчасти оттого, что в нем с неожиданной силой вспыхнуло желание. Он собрал всю свою волю, чтобы не сдвинуться с места, в то время как больше всего хотелось броситься к ней через комнату, схватить на руки, бросить на кровать и еще раз отдаться любви.
Она опустила глаза.
– Как ты нашел меня? Я имею в виду, там.
Он не знал, что ответить. Что он почувствовал, что она нуждается в нем? Что он искал ее, тревожился за нее? Быть может, это судьба. А, может, простая случайность. Какая разница? Он ее нашел. Принес в дом. Положил на свою постель...
Он допустил ее слишком близко к своему сердцу...
– Ты спас мне жизнь. – Она опять посмотрела на него и сделала шаг вперед. – Я уже потеряла всякую надежду, а ты нашел меня.
Она остановилась в каких-то нескольких футах от Джереми и пристально посмотрела на него своими голубыми глазами.
Однажды уже было, когда девушка взглянула на него вот так, с полной доверчивостью, веря в то, что он был кем-то, кем он не был на самом деле. Он узнал этот взгляд, и от этого ему стало еще страшнее, чем до сих пор. И если и были у него какие-то неясные мысли о будущем, то они вмиг растаяли. Он никогда не будет человеком, за которого она его принимает, и он должен объяснить ей это немедленно, пока не стало поздно для всех.
Пальцами обеих рук он провел по своим волосам и затем холодным тоном произнес:
– Сара, никто не должен знать, что произошло в этом доме. Ты не понимала, что ты делаешь. Во всем виноват я. Но, если мы оба будем держать язык за зубами, репутация твоя не пострадает.
У нее округлились глаза.
Еще более суровым голосом он продолжал:
– Ты обручена с моим братом. Через неделю вы станете мужем и женой. Нужно ли, чтобы мы доставили ему горе из-за случайного происшествия? Это ничего не значило ни для одного из нас. Желание отнимает у людей способность думать.
Она быстро отступила назад, посмотрев на него так, словно он ударил ее.
Увидев, что сделал ей больно, он внутренне передернулся от презрения к самому себе. Презирая себя еще больше за то, что лгал ей. Раньше это ничего не значило для него, момент, когда он почувствовал... почувствовал, как что-то заполняет его опустошенное сердце.
А теперь... Теперь он чувствовал, что пустоту в его сердце заполняет Сара.
Но он вовсе не тот человек, за которого она его принимает. Он никогда не будет этим человеком. И, что еще важнее, она принадлежит другому человеку. Она принадлежит Уоррену.
Он повернулся к ней спиной и невидящими глазами уставился на промерзший мир за стеклом. Через какое-то время он услышал, как она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Он опять остался один.
ГЛАВА XVI
Вьюга улеглась почти через двадцать два часа, и к полудню Тому удалось собрать людей на поиск. В час дня двенадцать человек вышли из Хоумстеда на поиск семьи Рэфферти и Сары Мак-Лиод.
Прикрывшись, как щитом, изодранными в клочья остатками гордости, Сара покинула свое убежище в спальне, на этот раз не в одеяле, а натянув на себя свою одежду. Она держала голову высоко, полная решимости не дать Джереми увидеть, какая боль у нее на сердце.
Он стоял у окна, в той же позе, в какой она оставила его несколько часов назад. Он повернулся, услышав, что она подходит к нему.
– Буран прекратился, – проговорил он. Она кивнула.
– Пора отвезти тебя домой.
– Да.
Они долго молчали, пока наконец он не спросил:
– Как ты попала к моему дому, Сара? Что стало с Рэфферти?
– Не знаю. Сани перевернулись на горе, и меня выбросило. Я не смогла их потом найти. Я искала, искала и все время звала, но... – Она взглянула мимо него на замерзший пейзаж. – Думаешь, с ними ничего не случилось?
– Возможно, они нашли еще какой-нибудь дом, ферму. Ну, так как ты попала сюда?
Слова его давали маленькую надежду, но весь его вид говорил о другом.
Сара закрыв глаза, почувствовала, как на нее навалилась тяжесть вины. Пока она лежала в объятиях Джереми, блаженствуя от того, что он заставлял ее чувствовать, всему семейству Рэфферти могла угрожать смертельная опасность. Но она о них даже не подумала.
– Я должна была сказать тебе, где они находятся, как только проснулась. Мы должны были отправиться за ними.
– Мы не могли выйти в такую вьюгу. Мы заблудились бы, не отойдя от дома и на ярд.
Взгляд ее метнулся к окну.
– Ну что же, тогда я хотела бы пойти искать их сейчас.
«Мне все равно, куда мы пойдем, только бы уйти отсюда. Я не могу оставаться здесь и видеть, как ты на меня смотришь, будто не можешь дождаться, когда избавишься от меня».
– Ты столько пережила. Я должен сначала отвезти тебя домой. Ты должна постараться...
– Я хочу искать их. – Она вызывающе вскинула голову. – Это мои друзья. Им нужна помощь. Со мной ничего ужасного не случилось, чтобы держать меня здесь. Я прекрасно себя чувствую и вполне могу отправиться на поиски. Я не могу оставить их там, если... если они там.
Джереми не пытался отговаривать.
– Ладно. Сделаю что-нибудь поесть и пойдем. – Он строго посмотрел на нее. – Но если мы не найдем никаких признаков их в течение двух часов, мы отправимся в Хоумстед. Никаких препирательств. Понятно?
Она с неохотой протянула:
– Понятно.
Через открытую дверь в спальню он показал на комод.
– Ты найдешь там кое-какую мужскую одежду. Уж если мы собираемся таскаться по горам, я хочу, чтобы ты надела что-нибудь помимо юбок. Пусть будет несколько слоев. На улице еще очень холодно.
Она послушно прошла через комнату, у дверей замешкалась и посмотрела через плечо. Ей очень не хотелось говорить вслух о своих опасениях, но, по-видимому, она не могла справиться с собой.
– Думаешь, есть шанс, что они живы? Его лицо смягчилось.
– Надеюсь на это, Сара. Честное слово, надеюсь.
Спасательная группа нашла Рэфферти с семьей в заброшенном сарае у подножья гор. Они промерзли до костей, но это было все, что с ними произошло.
Сары с ними не было. Майкл рассказал Тому, как все произошло. Никто не верил, что найдут ее живой. Даже ее брат...
Прежде чем уйти с Сарой с фермы, Джереми задал мерину хорошую порцию овса. Сегодня он никуда на нем не поедет. Им с Сарой нужно двигаться быстро, а лошадь, проваливающаяся по брюхо в свежий пушистый снег, будет только задерживать.
Надев снегоступы, найденные в сарае, он пошел впереди, прокладывая путь и стараясь делать шаги покороче, чтобы приноровиться к женским шажкам. Они шли молча. И вообще, что они могли сказать друг другу? Он снова и снова повторял себе, что самое лучшее для них обоих – это начисто забыть вчерашнюю ночь, сделать вид, будто этого никогда не было.
Прикрывшись, как щитом, изодранными в клочья остатками гордости, Сара покинула свое убежище в спальне, на этот раз не в одеяле, а натянув на себя свою одежду. Она держала голову высоко, полная решимости не дать Джереми увидеть, какая боль у нее на сердце.
Он стоял у окна, в той же позе, в какой она оставила его несколько часов назад. Он повернулся, услышав, что она подходит к нему.
– Буран прекратился, – проговорил он. Она кивнула.
– Пора отвезти тебя домой.
– Да.
Они долго молчали, пока наконец он не спросил:
– Как ты попала к моему дому, Сара? Что стало с Рэфферти?
– Не знаю. Сани перевернулись на горе, и меня выбросило. Я не смогла их потом найти. Я искала, искала и все время звала, но... – Она взглянула мимо него на замерзший пейзаж. – Думаешь, с ними ничего не случилось?
– Возможно, они нашли еще какой-нибудь дом, ферму. Ну, так как ты попала сюда?
Слова его давали маленькую надежду, но весь его вид говорил о другом.
Сара закрыв глаза, почувствовала, как на нее навалилась тяжесть вины. Пока она лежала в объятиях Джереми, блаженствуя от того, что он заставлял ее чувствовать, всему семейству Рэфферти могла угрожать смертельная опасность. Но она о них даже не подумала.
– Я должна была сказать тебе, где они находятся, как только проснулась. Мы должны были отправиться за ними.
– Мы не могли выйти в такую вьюгу. Мы заблудились бы, не отойдя от дома и на ярд.
Взгляд ее метнулся к окну.
– Ну что же, тогда я хотела бы пойти искать их сейчас.
«Мне все равно, куда мы пойдем, только бы уйти отсюда. Я не могу оставаться здесь и видеть, как ты на меня смотришь, будто не можешь дождаться, когда избавишься от меня».
– Ты столько пережила. Я должен сначала отвезти тебя домой. Ты должна постараться...
– Я хочу искать их. – Она вызывающе вскинула голову. – Это мои друзья. Им нужна помощь. Со мной ничего ужасного не случилось, чтобы держать меня здесь. Я прекрасно себя чувствую и вполне могу отправиться на поиски. Я не могу оставить их там, если... если они там.
Джереми не пытался отговаривать.
– Ладно. Сделаю что-нибудь поесть и пойдем. – Он строго посмотрел на нее. – Но если мы не найдем никаких признаков их в течение двух часов, мы отправимся в Хоумстед. Никаких препирательств. Понятно?
Она с неохотой протянула:
– Понятно.
Через открытую дверь в спальню он показал на комод.
– Ты найдешь там кое-какую мужскую одежду. Уж если мы собираемся таскаться по горам, я хочу, чтобы ты надела что-нибудь помимо юбок. Пусть будет несколько слоев. На улице еще очень холодно.
Она послушно прошла через комнату, у дверей замешкалась и посмотрела через плечо. Ей очень не хотелось говорить вслух о своих опасениях, но, по-видимому, она не могла справиться с собой.
– Думаешь, есть шанс, что они живы? Его лицо смягчилось.
– Надеюсь на это, Сара. Честное слово, надеюсь.
Спасательная группа нашла Рэфферти с семьей в заброшенном сарае у подножья гор. Они промерзли до костей, но это было все, что с ними произошло.
Сары с ними не было. Майкл рассказал Тому, как все произошло. Никто не верил, что найдут ее живой. Даже ее брат...
Прежде чем уйти с Сарой с фермы, Джереми задал мерину хорошую порцию овса. Сегодня он никуда на нем не поедет. Им с Сарой нужно двигаться быстро, а лошадь, проваливающаяся по брюхо в свежий пушистый снег, будет только задерживать.
Надев снегоступы, найденные в сарае, он пошел впереди, прокладывая путь и стараясь делать шаги покороче, чтобы приноровиться к женским шажкам. Они шли молча. И вообще, что они могли сказать друг другу? Он снова и снова повторял себе, что самое лучшее для них обоих – это начисто забыть вчерашнюю ночь, сделать вид, будто этого никогда не было.