Хейер Джорджетт. Смерть шута

Глава двенадцатая

   К тому моменту, как Обри пробыл в Тревелине полные сутки, вся семья уже искренне желала, чтобы он как можно скорее убрался восвояси. Близнецам было достаточно взглянуть на его по-женски длинные и завитые волосы, цветастый галстучек и носочки, чтобы почувствовать себя дурно. Когда они попытались завести беседу о лошадях и конюшне, Обри, переглянувшись с Чармиэн, совершенно непринужденно заговорил о своем юмористическом ревю. После обеда он закурил русскую папиросу с длиннющим мундштуком, заметив вскользь, что сигары, которые курят некоторые грубые молодые люди, слишком крепки для мыслящего человека.
   – Ну, что мы будем делать? – спросил он. – Если бы пианино было настроено, а я уверен в обратном, то я мог бы поиграть. Или нам всем предстоит набиться в отцовскую комнату, как было заведено лет сто назад?
   – Да, именно так, – подтвердил Раймонд. – И не советую тебе говорить в таком тоне с отцом.
   – Конечно, я вовсе не собираюсь его сердить, о нет! Он ведь будет так рад видеть своего маленького Обри! Я всегда был единственным немужественным человеком в семье, за что меня и любили, мда...
   – До того как ты пойдешь к отцу, я хотел бы побеседовать с тобой наедине. Пойдем-ка ко мне в контору, – сухо сказал Раймонд.
   – А надо ли? – взмолился Обри. – Я очень, очень тебя люблю, Раймонд, но сказать мне тебе нечего, увы! Тебе-то я не особенно нравился всегда, а тяжелые разговоры на повышенных тонах очень повредят моей тонкой натуре...
   Раймонд молча встал и направился в дальнюю комнату дома, которую он использовал под свою контору. Обри обратился к присутствующим с потешной гримасой, разводя руками:
   – Неужели я обидел его? Надеюсь все же, что нет... – и поплелся следом.
   В конторе Раймонд не стал тратить времени на пустые разговоры, а лаконично известил Обри о состоянии финансов семьи. Обри сидел тихо и робко, поскольку не понимал в этих закладах, рентах и процентах кредита ровно ничего.
   – Ладно, не прикидывайся дурачком! – сказал Раймонд. – Тебе следует понять только одно – доходы поместья не могут покрыть твоих денежных запросов, вот и все. Я не знаю твоих денежных перспектив, но надеюсь, что они неплохи. После смерти отца тебе достанется некоторая сумма денег, но предупреждаю тебя, что сверх этого ты не получишь от меня ни пенни. А сейчас отец либо заплатит твои долги в качестве предварительного взноса по завещанию, либо нет. Если он послушает моего совета, то не заплатит.
   – О, надеюсь, что он не прислушается к твоему совету, не обижайся, но я очень на это надеюсь...
   – Если он пойдет на это при нынешнем состоянии дел в поместье, то придется, как ни крути, отстранить его от управления нашим хозяйством. Боюсь, что в ближайшие дни он вообще выкинет такие безумные штучки, что даже дурак Лифтон будет готов присягнуть, что папаша сбрендил. А когда это случится, то вы с Юджином и Ингрэмом можете оказаться без всякой финансовой поддержки и будете вынуждены пойти работать. Понятно?
   – Я так и знал, что разговор с тобой не доставит мне большого удовольствия! – вздохнул Обри. – Ты так груб и прямолинеен! Я понимаю, почему отец хочет, чтобы я жил здесь, – это внесло бы некоторый дух культуры и согласия в вашу жизнь...
   – А что, он говорил тебе об этом? – нахмурился Раймонд.
   – Да, и весьма определенно. Но если он не заплатит мои долги, положение станет довольно щекотливым...
   – Тебе надо продать своих лошадей и заплатить свои долги! – сказал Раймонд.
   – И это говоришь ты, Пенхоллоу?! – потрясенным тоном переспросил Обри.
   – Но, насколько мне известно, ты покупаешь лошадей за три-четыре сотни фунтов! Это просто выше разумных пределов! Ты живешь не по средствам. Я не собирался заполучить тебя на свою шею здесь, но если ты каждый год станешь выклянчивать из отца по нескольку сотен фунтов, мне будет дешевле содержать тебя в Тревелине, ей-богу!
   – Какое самопожертвование с твоей стороны, что ты собираешься содержать меня! Притом, что на твоей шее сидит и не собирается с нее слезать еще и Юджин! Но я не таков, нет! Я просто не могу выносить этого дома и не стану жить здесь. У меня на него аллергия – зуд по всему телу.
   – Отец болеет, – мрачно сказал Раймонд. – И мозги у него работают туго. Если он решил оставить тебя здесь, то ты напрасно надеешься уговорить его заплатить твои долги и отпустить тебя в Лондон. Единственное, что ты можешь сделать, это продать своих лошадей, сократить расходы и тем самым получить независимость от отца. Тебе лучше прислушаться к этому совету, я говорю это, желая тебе только лучшего.
   – Неужели? Я этого не чувствую, прости! По-моему, ты просто хочешь избавиться от меня, вот и все! Не могу же я продать своих великолепных жеребцов и переселиться в трущобы? Отец будет в шоке от этого!
   – Подумай о моем совете, – повторил Раймонд, открывая дверь.
   Они направились в комнату Пенхоллоу. Она казалась забитой людьми до предела, стоял обычный гвалт многоголосой беседы, при этом каждому приходилось кричать, чтобы собеседник его расслышал. Фейт выглядела просто измученной этим шумом, а Вивьен тщетно пыталась читать книгу, зажав уши ладонями. Всем этим беспорядком руководил Пенхоллоу, кричавший то одному, то другому нечто нетрезвое, вмешиваясь во всякую беседу... Когда Раймонд с Обри вошли в комнату, он сразу же переключился на Обри, приветствовав его лавиной насмешек.
   Чармиэн, которой отец совершенно не интересовался, тоже по-своему пыталась вмешиваться и указывать, и, глядя на нее, Фейт подумала, что Чармиэн чертами лица больше всех других детей напоминает отца. Она уже успела отдать строжайшие указания горничным отдраить каминную решетку в Желтом зале, а Сибилле – заварить настоящего китайского чаю специально для нее. Во всем она напоминала мужчину. И Фейт испытывала к Чармиэн двойственное чувство – боязнь и благодарность – за то, что очень давно, еще девочкой, Чармиэн спасла ее от разъяренных быков на поле...
   А Пенхоллоу чувствовал себя в своей стихии, и ничуть не казался утомленным шумом и суетой. Он все время орал о своем скором дне рождения, громогласно хвалился своей жизненной силой и обещал всех их удивить своей живучестью, хотя с ним никто и не пытался спорить. За вечер он выпил огромное количество виски и пришел в совершенно невменяемое состояние к тому моменту, когда домочадцы стали расходиться по своим комнатам.
   Чармиэн выскочила первой, бросив через плечо, что в комнате стоит невыносимый смрад. Фейт хотела бы последовать ее примеру, но медлила, поглядывая на Вивьен. Но лицо Вивьен выражало только беспредельное безразличие. Фейт подумала, что ее, должно быть, добили эти вечерние посиделки у Пенхоллоу.
   – Надо полагать, что отцу этой ночью было нехорошо. Отчего это он так ослаб? – спросил Обри у Вивьен, кивая на засыпающего прямо в одежде Пенхоллоу.
   – О нет, нельзя сказать, ведь он в таком состоянии уже много месяцев...
   – О Господи! – воскликнул Обри. – Какое счастье, что я здесь не живу!
   Вивьен презрительно оглядела его и заметила:
   – Да, здесь ад, но ты не живешь тут до тех пор, пока тебе не прикажут!
   И вышла из комнаты.
 
   Утром Пенхоллоу был в тревожном, нервном состоянии. Большую часть ночи он провел, строя планы насчет дальнейшего устройства своих многочисленных отпрысков. Спозаранку Раймонда вызвали к отцу, который отдал ему целый ряд очередных безрассудных указаний, и прежде всего велел обналичить чек в банке.
   – А что ты умудрился сделать с теми деньгами, которые я привез всего пару недель назад? – вскипел Раймонд, хмурясь.
   – А тебе какое дело! – отвечал Пенхоллоу в тон ему. – Смешное зрелище – видеть, как хвост пытается махать собакой! Знай свое место, парень! Это мое дело, на что тратить! Делай, что тебе велено!
   – Черт меня подери, если я сделаю это! – уверенно сказал Раймонд. – Знаешь ли ты, что твой счет в банке исчерпан и что наличные тебе уже дают в кредит?
   – Я лучше тебя знаю свои дела! Отвези мой чек в Бодмин и оставь при себе дурацкие возражения!
   Но Раймонд оставался стоять набычившись, засунув руки глубоко в карманы, отчего Пенхоллоу пришел в ярость.
   – Тебе придется выслушать мои возражения, нравится тебе или нет, – сказал Раймонд. – Я не стану больше возить эти бессмысленные чеки.
   – Ах нет? – прищурился Пенхоллоу злобно. – Может быть, послать с ним Джимми?
   – Кого угодно. Я говорил с управляющим банка. Если тебя это интересует, он спрашивал меня, считаю ли я тебя дееспособным для того, чтобы он мог поверить тебе в долг. Хотя я и не считаю тебя таковым, я не сказал ему этого. Пока не сказал.
   Пенхоллоу привстал на кровати, лицо его налилось краской, а глаза выражали только одно – ненависть.
   – Ты собака, Раймонд! – сказал он. – Ты паскудный пес! Ты что же, хочешь вызвать ко мне парочку докторов, чтобы они признали меня недееспособным?
   – Нет, – сказал Раймонд. – Я не хотел бы выставлять напоказ наше грязное белье. Но я не буду наблюдать безучастно, как ты разоряешь поместье. И если уж дойдет до крайней черты, я сделаю так, что тебя объявят недееспособным, – клянусь Господом, я это сделаю! Пенхоллоу в бессильной злобе стал ерзать в кровати.
   – Ага, ты, значит, уже спишь и видишь, как станешь владеть Тревелином? Я давно за тобой наблюдаю! Ты норовишь удержать при себе каждое пенни, которое мне нужно для других моих сыновей! Но нет, ты напрасно думаешь, что можешь тут хозяйничать! Мне смешно видеть, как ты пытаешься корчить из себя дворянина, сквайра! Скряга ты вонючий, а не сквайр! Хозяин тут я! И мои руки еще крепко держат поводья!
   Раймонд только пожал плечами.
   – Ты можешь сколько угодно брызгать слюной и рассказывать, что ты обо мне думаешь! Я никогда этим не интересовался и не собираюсь переживать по этому поводу. Дело не в этом. Единственное, чего я добиваюсь, это спасти от разорения дом, в котором живу. И тебе не удастся его разорить, хоть ты и стараешься. Все последнее время ты ведешь себя как ненормальный – не так уж трудно будет отстранить тебя от дел... – легкая улыбка тронула его холодные губы. – Я узнавал подробности, как все это делается.
   – Неужели? И что же, ты решил, что теперь ты в замке король?
   – Во всяком случае, я намерен взять в свои руки расходование денег, – заявил Раймонд. – Ты можешь передать мне это право добровольно, или ты будешь к этому вынужден..
   – Ха! – крикнул Пенхоллоу, с трудом вставая с кровати и подходя к окну в страшном возбуждении. – Ха! И что же ты прикажешь мне делать, хозяин? Выгнать из дома Юджина? Или будешь давать мне еженедельно немножко денег на карманные расходы? Смотри, Раймонд, ты играешь в опасную игру!
   – Да, сперва отослать Юджина, – спокойно согласился Раймонд. – Обри можно предоставить заплатить свои долги самому. А Ингрэм вполне может сам платить за обучение своих мальчишек. И хватит тратить деньги на своего мерзкого побочного отпрыска!
   Пенхоллоу, чуть ли не подпрыгивая, ходил взад и вперед по комнате:
   – Значит, ты не любишь Джимми? Господи, вот уж смех! Ну и что же? Ты предлагаешь его выгнать?
   – Оставь его прислуживать себе, если хочешь! – презрительно бросил Раймонд. – Только укажи ему его место!
   – О нет, лучше я покажу ТЕБЕ твое место! Если желаешь знать, у него есть такое же право на этот дом, как и у тебя!
   Раймонд коротко рассмеялся:
   – Неужели? Но он увидит свое – и твое – заблуждение, когда хозяином здесь стану я!
   – Ты так уверен в себе? Так вот, знай, что ты не станешь здесь хозяином никогда, если только я не соглашусь на это! Поместье, болван ты дубовый, по закону должно достаться моему старшему законному сыну!
   – Я твой старший законный сын, – нетерпеливо сказал Раймонд.
   – Ни хрена подобного! – заорал Пенхоллоу, захлебываясь от хохота. – У меня было еще не менее двух сыновей, прежде чем родился ты! Конечно, это были незаконные дети! Бастарды! Бастарды, Раймонд, как и ты сам! Как бедняжка Джимми!
   Мгновение в комнате царило гробовое молчание. Лицо Раймонда враз побелело, а глаза расширились... Казалось, дыхание его остановилось...
   – Я не верю этому, – пробормотал Раймонд посиневшими губами.
   Пенхоллоу вытер лицо платком и усмехнулся.
   – У меня есть на это нужные документы.
   Раймонд почувствовал, что ладони у него в холодном поту. Мысли мелькали в его мозгу одна за другой, но ни одну из них он не успевал ухватить...
   Большие дедовские часы в углу начали торжественно и мрачно отбивать час...
   – Я не верю тебе, – сказал Раймонд, пытаясь прийти в себя. – Ты старый шутник и придумал это только сейчас, чтобы попугать меня...
   – Вот и подумай про себя, поприкидывай! – довольно усмехнулся Пенхоллоу, с которого слетел весь его гнев. – Интересно будет понаблюдать за твоим поведением теперь! А все-таки, черт побери, трудненько было мне держать за зубами этот секрет все эти годы!
   Раймонд вытащил руку из кармана, увидел, как она дрожит, и спрятал ее обратно...
   – Конечно, ты всегда был человеком нескромным и бабник ты был порядочный, но каким же образом я мог бы оказаться здесь и воспитываться здесь, будь я внебрачным сыном? Какая чушь!
   – На этом настояла Рейчел... Я не особенно был расположен брать тебя... Ах, великая женщина была Рейчел! Как она пожалела тебя, знал бы ты!
   – То есть как – пожалела? Мама меня пожалела?
   – Она не мать тебе, – сказал Пенхоллоу, откупоривая бутылку кларета. Он налил себе большой стакан и стал отхлебывать, хитро посматривая на Раймонда. – Послушай, Рай, а тебе разве никогда не приходил в голову вопрос, отчего это ты родился за границей? А особенно когда Рейчел оставила свое имение Ингрэму – тебе ничего не стукнуло в голову?
   Собака встала со своего места и, жалобно скуля, заскреблась в дверь; ей надо было по малой нужде. Но Раймонд не шелохнулся. Это повизгивание собаки, это доскребывание в дверь были частью его часто повторяющегося ночного кошмара – кошмара воспоминания чего-то из раннего детства... Он не мог точно описать, что он помнил, но видение это всегда вызывало в нем ужас, он часто просыпался посреди ночи с колотящимся сердцем...
   Раймонд заговорил, и собственный голос показался ему чужим...
   – Но если то, что ты говоришь, правда, то почему моя... почему твоя жена вдруг решила воспитывать меня как сына?
   – Она была гордой женщиной, моя Рейчел! – мечтательно вздохнул Пенхоллоу. – Она не хотела скандалов вокруг этого дела. И меня она приняла таким, каким я был, без всяких соплей, прощений и упреков.
   В комнате словно присутствовал еще кто-то третий, темный, почти незримый, и этот кто-то наступал на Раймонда, протягивая руки к его горлу. Раймонд вцепился в высокую спинку готического стула, чтобы не шататься на ослабевших ногах...
   – Ну хорошо, а кто же был моей матерью? – спросил Раймонд, пытаясь усмехнуться.
   – Ее сестра Делил, – коротко ответил Пенхоллоу. В глазах Раймонда все слилось в одно – комната с тяжелой старинной мебелью, отец, полулежащий на кровати, и уродливый божок Хоти... Комната стала менять свой размер, стены приобрели кривизну, и весь мир, казалось, затрещал и стал рушиться на голову Раймонда... С трудом двигая языком, он пробормотал:
   – Нет, это ложь...
   – Нет, это правда! – сказал Пенхоллоу. – Конечно, сейчас в ней не на что смотреть, но тогда – тогда она только что окончила школу и была ОЧЕНЬ мила.
   Раймонд впился глазами в отца, не решаясь поверить столь фантастической истории и боясь, что она может оказаться...
   – Что ты мне врешь? Как это ты смог соблазнить девчонку, только что кончившую школу? Да еще сестру своей невесты? Ты с ума сошел! Это черт знает что такое!
   – Охо-хо! – засмеялся Пенхоллоу. – Она была в меня по уши влюблена! Но я тогда еще не знал о женщинах столько, сколько узнал потом, – вот в чем беда! Сперва, она тешилась своими романтическими грёзами, потом испугалась, когда поняла, что с ней происходит, а потом прибежала к сестре и во всем ей покаялась. Вот так это было. Но я и сам был молод, мне только пошел двадцать второй годик и мне еще многому предстояло научиться в этой жизни... Какой с меня был спрос, с молодого оболтуса?
   – Но как же мама... Рейчел? – спросил Раймонд через силу. – Как все это могло случиться под самым ее носом?
   – Упаси Бог, это не могло случиться под ее носом! – сказал Пенхоллоу. – Смею заметить, ничего бы вообще не произошло, если б только Рейчел на беду не уехала на некоторое время из дому... А к тому моменту, как она вернулась, было уже поздно – дурное дело нехитрое... Делия к тому времени уже тряслась от одного моего вида и пробовала травиться всякими присыпками от тараканов и тому подобной дрянью! И что самое удивительное, ей при всем том удалось скрыть эту историю от своего папаши!
   – Это просто фантастика! В жизни подобной ерунды не могло случиться! Чего бы тебе тогда не жениться на Делии, раз уж так сложилось?
   – Жениться на ней! Да мне дурно становилось от одного ее вида... Да и она – она не хотела за меня замуж! Я ее напугал до смерти и возбудил в ней такое отвращение... отвращение к обычному половому акту, что...
   Пенхоллоу сделал большой глоток из своего стакана.
   – С тех пор мне часто попадались девицы подобного типа. У нее были всякие романтические идеи в голове и прочая труха. Жениться на ней? Ради всего святого, только не это!
   – Значит, мама... – Раймонд поперхнулся. – Значит, ты хочешь сказать, что твоя жена знала обо всем этом и все-таки вышла за тебя замуж?
   – Ну, конечно, сперва-то она чуть не разодрала мне лицо в клочья своими ноготками... – Пенхоллоу добродушно прищурился от далеких воспоминаний. – Но, повторяю тебе, это была необыкновенная женщина, Рейчел! И уж сентиментальности в ней не было ни следа, все ушло на ее сестренку... Терпеть не могу женщин, которые до свадьбы считают тебя чуть ли не гомеровскими героинями, а когда вскоре обнаруживают свою ошибку, то становятся гадкими, как говяжий студень на солнцепеке... Нет, Рейчел была не такова! Она знала, за кого выходит. И она настояла, чтобы никто на свете не знал, от кого ты рожден. Об этом знала только Марта, да еще, наверно, Финеас догадался... И все.
   – Как, Марта знала? – с ужасом переспросил Раймонд. – Марта? О Боже мой...
   Раймонду стало дурно, он еле удержался от рвоты...
   – Кретин, – сказал ему Пенхоллоу. – Неужели ты думаешь, что с новорожденным малышом возможно справиться двум молоденьким дурам, без помощи служанки? Мы с Рейчел сразу же уехали в свадебное путешествие, а Делил с Мартой последовали за нами чуть позже, но еще до того, как у Делии стал заметен живот. Так вот, когда Делил родила, Рейчел сразу же стала ее выдавать за свою главную сиделку, а себя выставила матерью! Это все произошло в одной небольшой деревушке в Австрии, в горах. По настоянию Рейчел мы изменили тебе дату рождения, так что ты родился на самом деле на два месяца раньше, чем у тебя записано в свидетельстве... Ты родился к тому же за две недели до срока, был недоношен, и я думал, что ты скоро отдашь концы. Но ты успешно выжил, даже лучше, чем можно было надеяться. И к тому же в твоем лице так мало чего от матери, что и потом никто ничего не мог бы распознать!
   Пенхоллоу налил себе еще.
   – Так что ты – только один из моих бастардов, Раймонд. Ты будешь моим наследником, если я этого захочу. Короче, ты будешь тем, чем я захочу, мой мальчик! Вот кто ты есть, милый!..
   Он уперся кулаком в стол и с недоброй усмешкой посмотрел в пепельно-серое лицо Раймонда.
   И вдруг кровь застучала в висках у Раймонда, с него спало оцепенение, лицо разгорелось, и внезапно он бросился к отцу и схватил его за горло:
   – Ты дьявол! Дьявол! Я убью тебя за это! Убью, клянусь душой! – он душил его, сжимая свои крепкие пальцы на горле отца изо всех сил...
   Пенхоллоу, вцепившись в его запястья, пытался отодрать от себя руки Раймонда, они в борьбе упали на кровать и продолжали возиться, и только сиплые придушенные проклятия вылетали из сизых губ Пенхоллоу...
   На шум в комнату, рывком выбив дверь, вбежал Джимми и кинулся на Раймонда со спины, одновременно призывая на помощь Рубена... Джимми удалось, ухватив локтем подбородок Раймонда, оттянуть его назад, хватка ослабла, и Пенхоллоу удалось высвободиться. Отплевываясь и хрипя, он отполз на свои подушки.
   Стол был перевернут, вино пролилось, стоявшие на столе хрустальные бокалы валялись, разбитые вдребезги, вперемежку с разбросанными цветами.
   Рубен вбежал в комнату в тот самый момент, как Раймонду удалось отшвырнуть от себя Джимми. Одним взглядом оценив обстановку, Рубен, словно верный оруженосец, сразу встал в стойку по правую руку своего хозяина и заговорил сурово:
   – Хватит, мистер Рай, это еще что за глупости? Не к лицу вам безобразничать в ваши-то сорок лет! Да вы преступление задумали? Да, уголовное преступление! Лучше успокойтесь. Что здесь произошло?
   – Он, кажется, готов был убить Хозяина! – сказал Джимми, поднимаясь с пола. – Если бы я не подбежал, то так бы оно и случилось!
   – Ты не болтай попусту, а лучше быстренько достань виски из буфета! – скомандовал Рубен, окинув Пенхоллоу опытным взглядом. – А вы, мистер Рай, посидите! Посидите и остыньте!
   Он с силой надавил на плечи Раймонда и буквально вжал его в кресло. Видя, что ярость Раймонда иссякла, он поспешил заняться лежащим на кровати Пенхоллоу. Цвет его лица очень не понравился Рубену, дыхание было напряженным, руки бессильно висели, но вдвоем с Джимми они быстро привели хозяина в чувство неразбавленным виски. Пенхоллоу привстал на подушках и от души выругался.
   – Лежите спокойно, хозяин! А ты, Джимми, ступай отсюда, тебя не нужно! – сказал Рубен.
   – Как знать, может, я еще и понадоблюсь, – отвечал Джимми, поглядывая на Раймонда.
   Но Пенхоллоу махнул ему рукой, приказывая удалиться. Другой рукой он тер свое горло. Он посмотрел на Раймонда, потерянно стоящего у камина и глядящего на пламя, потом на Рубена.
   – Поставь на место стол, принеси веник и подмети здесь битое стекло, пока моя сучка не порезала себе лапу! – хрипло приказал он. – А потом иди отсюда, со мной все в порядке, ясно? Нет, сперва приподними меня на подушках.
   У Пенхоллоу на лбу выступил обильный пот, он отер его тыльной стороной ладони, и кивнул Рубену, чтобы тот шел. Рубен поколебался, нерешительно осматривая Раймонда, а затем неохотно вышел.
   Дыхание и пульс у Пенхоллоу постепенно успокаивались, но эта схватка оказалась для него непосильной, и он несколько раз приложил руку к боку, морщась от боли... Раймонд, повернувшись к нему, молча наблюдал.
   – Да, смирный, послушный сынок у меня вырос! – наконец сказал Пенхоллоу. – Ну да ладно, я тебя не виню. Приступы со всяким случаются. Ведь ты хотел получить и получил, не правда ли? Зато теперь у нас с тобой пойдут разговоры в другом тоне, я думаю.
   – Это правда, то, что ты сказал мне? – сипло спросил Раймонд.
   – О да, ей-богу! Вернее не бывает!
   – Тогда тебе гореть в аду! – сказал Раймонд, развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Глава тринадцатая

   Раймонд, выйдя из комнаты отца, готов был покинуть Тревелин и уехать куда глаза глядят, подальше от любопытных домочадцев, челяди, от ненавистного отца... Он чувствовал себя как человек, который, выжив после страшного землетрясения, пытается найти то место, где прежде стоял его дом. Раймонд собирался выйти в сад, но по дороге ему встретился Рубен, который сказал ему сквозь зубы:
   – Если вы хотели убить своего отца, то вам будет полезно послушать адвоката Тайдфорда. Он уже минут двадцать сидит у вас в конторе.
   Раймонд остановился, растерянно теребя холодную железную щеколду на двери и чувствуя себя очень далеким от всей этой повседневной жизни поместья. Он тупо повторил без выражения:
   – Тайдфорд?
   Рубен посмотрел на него очень нехорошим взглядом и добавил:
   – Что это на вас нашло? Экое безобразие! Зато теперь, ежели с хозяином что случится, мы будем знать, чьих рук это дело!
   Раймонд провел рукой по глазам, словно хотел стереть тот красный туман, в котором виделся ему мир...
   – С вас станется... – пробормотал он. – Так, значит, говоришь, Тайдфорд? Ну да, ну да, я совсем забыл...
   Он вспомнил теперь, что сам назначил Тайдфорду явиться к нему по делу. Но когда он вызывал Тайдфорда, он еще не знал, какой катаклизм его постигнет... Но так ли сяк ли, хозяйство ждать не будет, пока он опомнится, и дело есть дело. Раймонд повременил несколько минут перед своей конторой, усилием воли приводя в нормальное состояние свои дрожащие конечности и пытаясь вспомнить, по какому делу ему понадобился Тайдфорд. Он был странно удивлен тем, что застал Тайдфорда совершенно спокойным, тихо сидящим у стола, как будто ничего в мире не произошло...
   Он поговорил с Тайдфордом, и, когда провожал его, уже вполне владел собой для того, чтобы заняться обычными будничными работами по хозяйству. Но мысли его неотступно вращались вокруг того ужаса, который он узнал о себе и об отце, и душа его рвалась вон отсюда, в большой мир, где вокруг все будут чужими и всем будет наплевать на Раймонда и его дурацкое происхождение...
   Когда он кончил свою конторскую работу, то направился в конюшню, где приказал седлать своего лучшего коня. Пока ждал, он вполуха слушал конюха Винса, который жаловался на очередные трудности с упряжью и кожей... Раймонд, вопреки своему обыкновению, отвечал самыми общими фразами.