Хейер Джорджетт. Всевластие любви

   Она увидела, что Гарни был шокирован ее словами.
   – Вы шутите надо мной! – с укором проговорил Гарни.
   – Нет, не шучу, но не смотрите на меня с таким ужасом. Откровенно говоря, мне не очень-то нравилось быть гувернанткой, но есть профессии и похуже. По крайней мере, мне так говорили.
   – Да, вы правы. Хотя, когда я вспоминаю, какие проказы устраивали мои сестры и как от моей матери попадало за это той несчастной женщине, которая воспитывала их, я думаю, а может ли быть на свете что-нибудь хуже, чем положение гувернантки?
   – Откровенно говоря, сэр, не может!
   – И я такого же мнения. – Гарни неожиданно пришла в голову какая-то мысль, и он с восхищением произнес: – Знаете, а вы очень необычная девушка, мисс Молверн.

Глава 5

   Они ехали с Темплкомами по главной дороге до того места, где от нее ответвляется дорога на Стейплвуд. Проехав некоторое расстояние, Торкил искоса взглянул на Кейт, говоря:
   – Прошу вас, не рассказывайте ничего моей матери. Впрочем, это не поможет! Уолли тотчас же, как только мы приедем домой, обо всем ей доложит.
   – Если вы имеете в виду, что он расскажет ей о нашей встрече с мистером и мисс Темплком, то я буду этому только рада, – заявила Кейт без обиняков. – Я совсем не хочу обманывать тетю. А почему вы не хотите, чтобы она об этом знала?
   – Она не любит Долли. Не хочет, чтобы я на ней женился. Поэтому она и не пускает меня в Лондон.
   – Но вам пока еще рано думать о женитьбе, правда? – рассудительно заметила Кейт. – Думаю, что пройдет несколько лет, и ваша мать не будет возражать против этого брака. Расскажите, что представляют собой эти Темплкомы.
   – Это исключительно порядочные люди! – запальчиво произнес Торкил.
   – Это очевидно. Я имею в виду и всех остальных членов их семьи.
   Торкил сразу же успокоился.
   – Да, я понимаю. Они, как и мы, помещики. Леди Темплком – вдова, и Гарни – ее единственный сын. Она глупа как пробка и во всем подчиняется Гарни, так и смотрит ему в рот. А тот смотрит в рот моему дорогому кузену Филиппу.
   Кейт была поражена, с какой злобой были произнесены эти слова, но сделала вид, что не заметила, и спокойно продолжала:
   – Да, Гарни упомянул о вашем кузене Филиппе. И он был немало удивлен, узнав, что я никогда о нем не слышала. Расскажите мне о нем.
   – Филипп, дорогая Кейт, племянник моего отца и в случае моей смерти унаследует его титул и поместье. Он также мой главный враг. О да, уверяю вас! Несколько раз мне чудом удалось избежать смерти, и это случалось всякий раз, когда у нас в Стейплвуде гостил Филипп!
   У Кейт перехватило дыхание, а Торкил с горящим от возбуждения взглядом улыбнулся ей и продолжал:
   – Да, да! Однажды с фронтона нашего дома свалилась плита и упала в нескольких дюймах от меня. Не правда ли, странное совпадение? В другой раз ветка, на которую я встал, взбираясь на дерево, обломилась подо мной. Я упал на изгородь с колючей проволокой. Я был…
   Придя в себя, Кейт перебила его:
   – Но все это произошло совершенно случайно!
   – Да, даже мама так говорит, – вежливо согласился он. – А она не любит Филиппа! Папа же даже очень его любит, просто молится на него. Мой дядя Джулиан состоял на дипломатической службе, поэтому Филипп обычно проводил каникулы у нас в Стейплвуде. Он сделал все, чтобы войти в доверие к моему папочке. Знаете, он на десять лет старше меня. Все это очень странно, вы не находите? А все дело в том, что первая жена моего папы не могла родить ему ребенка – у нее все время случались выкидыши. Я уж и не знаю, радоваться мне или плакать.
   Призвав на помощь всю свою рассудительность, Кейт сказала:
   – Этого я тоже не знаю, но умоляю вас, Торкил, не придавайте слишком большого значения тому, что могло быть простой случайностью. Если ваша мама не верит…
   – Но она-то как раз верит, что это была не случайность! – воскликнул Торкил. Глаза его сверкали, а на губах играла улыбка. – Вот почему меня всегда охраняют. Филипп был ее врагом с самого начала!
   Кейт промолчала. Так, молча, они доехали до сторожки у ворот, и вдруг Кейт сказала:
   – Я в это не верю! Нет, не верю.
   Торкил рассмеялся:
   – Не верите? Погодите, кузина, погодите. Скоро вы сами убедитесь.
   У Кейт было ощущение, будто она читает какой-то бездарный роман, поэтому она воздержалась от дальнейших замечаний. Они молча ехали бок о бок по длинной аллее, заканчивавшейся лестницей, ведущей на террасу. Здесь Кейт спешилась, отдала поводья Уолли и быстро прошла в дом. В холле никого не было, но, когда она поднималась по лестнице, из двери, ведущей на кухню, вышел Пеннимор, и у Кейт мелькнула мысль, за которую она тут же отругала себя, что при виде ее Пеннимор испытал облегчение.
   – Вот вы и вернулись, мисс! – сказал дворецкий, улыбаясь ей. – Хорошо прокатились?
   Неожиданно Кейт пришла в голову идея проверить возникшее у нее подозрение, и она сказала:
   – Нет, не очень хорошо.
   Вправду ли в глазах дворецкого промелькнула тревога, или ей это только показалось? Пеннимор отозвался, как всегда, мягким голосом:
   – Неужели? Что же случилось, мисс?
   – Мой кузен был в мрачном настроении, а мне попалась дохлая кляча!
   Пеннимор кашлянул:
   – Видите ли, мисс, все дело в том, что ее светлость не были уверены, что вы хорошо умеете управляться с лошадьми, поэтому для большей безопасности она велела оседлать для вас Юпитера.
   – Да это все равно что кататься в кресле! – парировала Кейт.
   – Да, мисс, вы правы! – сказал Пеннимор, и глаза его сверкнули лукавым огнем.
   Кейт рассмеялась и отправилась в свою спальню. Она стала снимать платье, и тут ей в голову пришла мысль, что Пеннимор никак не отреагировал на ее жалобу о том, что Торкил был в плохом настроении. Зная, что в этом доме говорить об этом не следует, она пришла к выводу, что Пеннимор таким образом указал ей на ее ошибку, и Кейт стало стыдно за свои слова.
   Кейт вынула из гардероба батистовое платье и, разложив его на кровати, принялась искать спенсер^[2], который собиралась надеть поверх платья. Но в эту минуту вошла леди Брум, сопровождаемая Сидлоу, которая несла в руках целый ворох платьев.
   – Значит, ты прокатилась как в кресле? – смеясь, спросила ее светлость. – Но согласись, откуда же я могла знать, что ты и вправду замечательная наездница. Я знаю стольких людей, которые похвалялись своим умением обращаться с лошадьми, а сами оказывались неумелыми наездниками! Но не огорчайся, в следующий раз поедешь на моей собственной кобыле. Это породистая лошадка, но с большим норовом! Она может взять любое препятствие и в скачке неутомима, но – увы! – я сейчас совсем не езжу на охоту. А теперь скажи мне, любовь моя, нравятся ли тебе эти платья, сшитые для тебя Сидлоу? Твоя нянюшка снабдила меня списком твоих размеров, но Сидлоу хочет, чтобы ты их примерила, пока они еще только наметаны. Материал для них я купила в Лондоне, говоря, что покупаю для дочери, которой у меня на самом деле никогда не было, но я надеюсь, выбрала то, что тебе понравится.
   – Н-но, мэм! – заикаясь, произнесла Кейт, пораженная до глубины души. – Зачем вы это сделали? Вы… вы просто сразили меня своим великодушием!
   – Ерунда, у меня и в мыслях этого не было! Ты хочешь сказать, что платья тебе не нравятся?
   – О нет, нет, нравятся! – вскричала Кейт в отчаянии от того, что тетя ее не понимает. – Просто я имела в виду, что я и так вам очень обязана, а я ведь ничем не заслужила такого подарка, мэм. О, какое замечательное бальное платье! Уберите его, Сидлоу, а то решимость оставит меня, и я поддамся искушению примерить его!
   – Это платье следует носить вот с этой мантильей из бледно-голубого атласа, отделанной широким кружевом, – пояснила Сидлоу. – И осмелюсь заявить, мисс, она вам необыкновенно идет!
   – Примерь это платье, моя дорогая! – стала уговаривать Кейт леди Брум. – Сэр Тимоти, надо тебе сказать, очень любит, чтобы женщины в его доме одевались красиво. Если тебе не хочется угодить мне, сделай это ради него.
   – Тетя Минерва! И как вы только могли подумать, что я не захочу угодить вам? – воскликнула Кейт. – Только…
   Но леди Брум приложила палец к ее губам, заставив замолчать.
   – Никаких «только»! – сказала она и похлопала Кейт по щеке. – Глупышка! Чего это ты вдруг раскапризничалась? Из-за того, что я велела сшить тебе несколько платьев? Но не будь же такой простушкой!
   Сознавая свою полную беспомощность, Кейт сдалась и позволила Сидлоу надеть на себя бальное платье. Пока та обсуждала с леди Брум, что нужно в нем поправить, Кейт покорно стояла, разглядывая себя в большом зеркале и думая о том, какая она красивая в этом платье. Она всю жизнь мечтала о таком платье, и отказаться от него она просто не сможет. Оставалось только быть благодарной тетушке за ее заботу.
   В течение следующей недели Кейт также не раз оказывалась в ситуации, когда чувствовала себя обязанной леди Брум, и это чувство постепенно стало ее угнетать, поскольку леди Брум буквально осыпала ее своими милостями. Она дарила Кейт то украшения из своей шкатулки с драгоценностями, то ленты, то обрезки кружев. Особой ценности ее подарки не представляли, но Кейт всякий раз чувствовала себя ужасно неловко. Отказаться от них было совершенно невозможно.
   – Дорогая, я тут перебирала свои кружева и нашла вот этот прелестный воротничок и манжеты к нему. Возьми их себе, они мне ни к чему, зато удивительно подойдут к твоему желтовато-коричневому платью, ты не находишь? – говорила при этом ее светлость.
   И как тут было заявить, что этот воротник и манжеты ей не нравятся? А когда на шее Кейт застегивалось ожерелье из мелкого жемчуга и тетушка заявляла, что слишком стара для него, у Кейт язык не поворачивался сказать, что ей оно не нужно.
   Кейт не смогла даже отказаться от нового платья для верховой езды, сшитого портным в Маркет-Харборо, поскольку леди Брум мягко указала Кейт, что ее костюм выглядит очень старомодно.
   – Все подумают, что я – ужасная скряга и не могу сшить единственной племяннице нового костюма! – заявила тетушка.
   – Да я лучше откажусь от прогулок верхом, чем буду вгонять вас в такие траты, мэм!
   – Это было бы просто глупо. Подумай, что скажет Торкил? Он ведь каждый день ждет не дождется, когда вы сядете на лошадей и поедете кататься! Должна сказать тебе, любовь моя, что Торкил изменился к лучшему благодаря тебе, поэтому, если ты хочешь отплатить добром за мою заботу, продолжай выезжать с ним на прогулки!
   – Я очень хочу отблагодарить вас, мэм, за все, что вы для меня сделали, и надеюсь, смогу сделать еще что-нибудь, помимо прогулок с Торкилом, – умоляющим тоном произнесла Кейт.
   – Разумеется, ты можешь стать моей помощницей, если пожелаешь, и заняться теми делами, до которых у меня не доходят руки. Можешь, например, писать за меня письма, или расставлять по вазам цветы, или следить за слугами, чтобы они не отлынивали от работы. Я думаю, ты вскоре пожалеешь, что предложила свою помощь и пожертвовала своим свободным временем.
   Кейт пришлось довольствоваться тем, что предложила ей леди Брум, но она вскоре заметила, что у тети руки доходили до всего и что она вникала во все мелочи домашнего хозяйства. Кейт нечего было делать, и ей пришлось заниматься такими пустяками, как срезание цветов и размещение их по вазам, вытирание пыли с орнаментов и игра в карты с сэром Тимоти в те дни, когда здоровье позволяло ему покидать свои комнаты, где он уединялся во время болезни. Впрочем, дни, когда сэр Тимоти чувствовал себя хорошо, случались не часто. Доктор Делаболь постоянно состоял при нем и не спускал с него глаз, стараясь делать это как можно незаметнее. Кейт убедилась в этом, когда однажды вечером, после обеда, сэру Тимоти стало плохо. Кейт не успела даже понять, что произошло, как доктор, беседовавший с леди Брум, оказался рядом с сэром Тимоти и привел его в чувство с помощью сильной нюхательной соли, а потом уложил поудобней. Кейт и Торкил были отосланы в бильярдную, и Кейт решилась спросить кузена, чем болен его отец. Ответ Торкила сильно обескуражил ее.
   – А, не знаю, – равнодушно бросил он. – С тех пор как я себя помню, у него постоянно случались приступы. Наверное, у него больное сердце, но мне никогда никто ничего не рассказывает.
   Вечером, заканчивая письмо к миссис Нид, Кейт приписала следующий постскриптум:
   «Мой кузен Торкил – очень странный юноша. У него лицо ангела и холодное как лед сердце. Я просто не знаю, что о нем думать».
   Кейт написала миссис Нид уже не первое письмо, но ни на одно из них не получила ответа. Кейт начала уже немного беспокоиться, и в душу к ней закралась обида. Сэр Тимоти не был членом парламента, поэтому Кейт не могла при отправлении оплачивать перевозку и доставку своих писем, но она не допускала и мысли, что Сара не получает ее писем из-за того, что не хочет платить за их доставку. Более того, живя в городе, она просто обязана забирать свои письма, поступившие на почту, и к тому же Джо Нид оплачивал ежедневную доставку писем в его дом. Еще менее вероятным представлялось то, что Сара заболела, – она никогда не болела. А если бы она вдруг и вправду заболела, она, конечно же, черкнула бы об этом пару строк своей воспитаннице или поручила бы сделать это Джо. Когда Кейт написала няне свое первое письмо, она отнесла его леди Брум и робко спросила, можно ли его отправить. Тетя Минерва ответила: «Ну разумеется, дитя мое! Положи его на стол в холле. Пеннимор следит за тем, чтобы письма доставлялись на почту в Маркет-Харборо, и твое письмо будет отправлено вместе с моими».
   Кейт так и сделала, но, не получив ответа, спросила Пеннимора, было ли ее письмо доставлено на почту. Он ответил, что если Кейт положила письмо на стол в холле, то, конечно же, оно было отправлено, но позже рассказал ей, что все письма, приходящие в Стейплвуд, сначала поступают к ее светлости, которая сортирует и распределяет по адресатам, что, впрочем, случается редко, поскольку большинство писем обычно бывает адресовано самой леди Брум.
   Словом, когда Кейт запечатала четвертое письмо, адресованное Саре, она немного поколебалась, а потом отправилась на поиски тети. Леди Брум сидела за своим письменным столом и что-то писала. Она улыбнулась племяннице, спросив, что ей нужно, и Кейт, не таясь, ответила:
   – По правде говоря, мэм, я очень обеспокоена молчанием моей няни. Я не получила от Сары – от миссис Нид – ни одного письма, хотя сама написала ей уже несколько. Я все время думала, что… – Кейт замолчала, не зная, что сказать, а потом произнесла: – Судя по всему, она мне не пишет, мэм. Ведь, если бы на мое имя пришло письмо, вы бы отдали его мне, мэм, правда?
   – Ну разумеется, – заявила леди Брум, подняв брови.
   Кейт смутилась и, слегка запинаясь, произнесла:
   – Да. К-конечно же, вы бы мне его отдали, мэм. Только мне кажется странным, что Сара…
   Леди Брум мягко рассмеялась:
   – Неужели? Не забывай, дорогая моя, для людей ее круга написание писем – довольно трудное дело.
   Да, это действительно так – Сара писала с большим трудом. Однако сомнения Кейт не рассеялись. Видя это, леди Брум продолжала ласковым голосом:
   – Ты ведь написала ей о своей жизни, и она знает, что тебе здесь хорошо и что ты, я уверена, счастлива с нами, и она, вне всякого сомнения, испытывает облегчение от того, что ей удалось сбыть тебя с рук. Я думаю, для нее это действительно облегчение! – Леди Брум улыбнулась. – К тому же ты ведь здесь находишься совсем недолго, правда? На твоем месте я не забивала бы себе голову такими пустяками.
   – Хорошо, мэм, – покорно произнесла Кейт.
   Она повернулась, чтобы уйти, но тут леди Брум сказала:
   – Кстати, моя дорогая, завтра у нас будет званый вечер, так что скажи Рисби, чтобы он утром прислал цветы для украшения дома. Нужно украсить холл, Алый салон, лестницу, Длинную гостиную и приемную комнату. Наверное, надо будет поставить цветы и в галерее.
   – Да, мэм, но до этого я всегда сама выбирала цветы для украшения дома! Рисби понятия не имеет о том, какие цветы куда ставить.
   – Ну как хочешь, – сказала ее светлость, – только не утомляйся до изнеможения.
   – Не буду, – смеясь, пообещала Кейт. Она ушла, радуясь тому, что завтра приедут гости и разгонят скуку, которая начала потихоньку одолевать ее по вечерам. Кейт была весьма удивлена, поняв, что тетушка ведет затворнический образ жизни, ведь та показалась ей женщиной, следящей за модой и находящей удовольствие в том, чтобы считаться первой леди в округе. Кейт подумала, что это, наверное, связано со слабым здоровьем сэра Тимоти, но редкие вечеринки, на которые собиралась бы молодежь, не потревожили бы его покоя, зато Торкил получил бы возможность общаться со своими сверстниками. Но тут ей пришла в голову мысль, что у Торкила, кроме Темплкомов, собственно, и нет друзей, и она задалась вопросом – чем это объясняется? Может быть, все молодые люди в округе умерли? Кейт осмелилась спросить леди Брум, действительно ли это так, и та ответила, что у соседей нет детей одного с Торкилом возраста.
   – Он с трудом сходится с людьми, и, должна признать, я рада этому, – откровенно заявила ее светлость. – Он выше всех этих людишек, живущих с нами по соседству. Честно говоря, все они такие пустые! И к тому же обожают шумные вечеринки – надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. А я их терпеть не могу, и Тор-килу на них делать нечего. Он так легко возбудим, а характер его еще не устоялся. Ты, должно быть, уже заметила, как резко меняется у него настроение: он то воодушевлен, а то вдруг погружается в глубочайшее уныние. И хотя за последнее время он сильно изменился к лучшему, доктор Делаболь считает, что он по-прежнему должен вести спокойный образ жизни.
   Кейт вовсе не разделяла убеждений леди Брум в том, что жизнь в изоляции от сверстников благотворно влияет на психику Торкила, и у нее возникло подозрение, что для леди Брум сын – всего лишь игрушка. Впрочем, ничто в ее поведении не подтверждало догадки Кейт. Возможно, леди Брум излишне опекала взрослого Торкила, но вместе с тем она не держала его при себе, и сказать, что она молится на него, тоже было бы несправедливо; просто она ревностно оберегала его здоровье. Однако, наблюдая за поведением леди Брум, Кейт пришла к убеждению, что при всей мягкости манер и показном великодушии леди Брум – женщина с холодным сердцем и больше всего на свете ее интересовали не люди, а их положение в обществе. Коря себя в душе за столь неблаговидные мысли, Кейт стала думать, по чьей же вине Торкил обречен на жизнь в изоляции от своих сверстников. Ответ напрашивался сам собой – конечно же, по вине доктора Делаболя. Кейт невзлюбила его с первого взгляда. Он из кожи вон лез, чтобы показаться любезным кавалером, демонстрировал глубочайшее почтение сэру Тимоти, а по отношению к леди Брум – игривое дружелюбие, хотя не преступал при этом границ приличий. И все-таки Кейт не могла преодолеть испытываемую к нему неприязнь! Она считала, что он просто-напросто нахлебник сэра Тимоти. Но тут ей в голову пришла мысль, что она в этом смысле ничем не отличается от него, и снова принялась корить себя за излишнюю суровость, только теперь по отношению к доктору.
   Все эти размышления привели Кейт к выводу, что Брумы – довольно странные люди, поскольку каждый жил своей собственной жизнью. Апартаменты сэра Тимоти были в одном конце дома, у Торкила – в противоположном, а у леди Брум – в центральной части дома. Если сэр Тимоти чувствовал себя хорошо, то вся семья встречалась за обедом; леди Брум очень редко нарушала уединение мужа, а в апартаментах сына появлялась еще реже. Кейт понятия не имела о жизни обитателей крупных поместий, и все-таки образ жизни Брумов с самого первого дня показался ей до крайности странным, хотя со стороны леди Брум могла показаться преданной женой и нежной матерью. Более всего Кейт поражало отношение леди Брум к мужу: когда доктор Делаболь сообщал ей о плохом самочувствии сэра Тимоти, она не выказывала никакого желания ухаживать за ним.
   Торкил, узнав, что Кейт составляет букеты для украшения дома по случаю предстоящей вечеринки и не может отправиться с ним на прогулку верхом, обиделся и заявил, что будет обедать у себя в комнате, поскольку на вечерах у его матери всегда ужасная скучища. Однако Кейт уже давно поняла, что Торкил побаивается своей матери, поэтому она не очень удивилась, когда увидела, что ее кузен и не подумал выполнить свое намерение. Когда одетая в белое платье из дорогого кашемира с испанскими рукавами и пуговицами из жемчуга Кейт спустилась в Алый салон, она увидела сидящего там с надутым видом Торкила при полном параде. При появлении Кейт он оживился и радостно воскликнул:
   – О Юпитер, что я вижу! Да вы просто красотка, кузина!
   Кейт вспыхнула и рассмеялась:
   – Спасибо! Вы тоже, надо сказать, недурны собой.
   Торкил сделал нетерпеливый жест, но тут в разговор вмешался доктор Делаболь, сказав:
   – Вы правы, мисс Кейт! Именно это я и пытаюсь ему внушить. – Доктор обнял Торкила за плечи и добавил шутливым тоном: – Теперь ты понимаешь, мой юный друг, почему ты должен одеваться с иголочки?
   Но Торкил раздраженно высвободился из его объятий, воскликнув:
   – А катитесь вы к черту, Мэтью! Что за ерунду вы мелете! Как бы мне хотелось, чтобы вы когда-нибудь откусили себе язык. Я предупреждаю вас, Кейт, что сегодня нас ждет ужасная скучища. Так что вы зря разоделись в пух и прах.
   Вскоре Кейт убедилась, что Торкил был прав. Среди гостей были исключительно пожилые пары. Леди Брум, неотразимо прекрасная в алом бархатном платье, к которому необыкновенно шли рубиновые серьги и ожерелье, вместе с сэром Тимоти, похожим рядом с ней на призрак, встречала гостей. Леди Брум поставила перед собой задачу представить племянницу всем своим гостям, и под конец у Кейт разболелись ноги от бесконечных реверансов, в чем она шепотом призналась Торкилу, когда он занял место рядом с ней за обеденным столом. Темплкомы не приехали, но Кейт вспомнила, что в конце апреля они собирались в Лондон, и теперь, наверное, уже там. Интересно, знала ли об этом леди Брум, когда рассылала приглашения, подумала Кейт.
   Обед был длинным и скучным; Кейт сидела рядом с глухим мужчиной, который ни на что, кроме своей тарелки, не обращал внимания. По другую руку от Кейт сидел Торкил, но он беседовал со своей соседкой справа, жизнерадостной и словоохотливой вдовушкой, и Кейт не решалась отвлечь его, поэтому ей ничего не оставалось, как молча поглощать суп, рыбу и молочного поросенка да любоваться композицией из цветов, которую она же и соорудила в центре стола. Когда же на столе появилась вторая перемена – различные овощи, желе, фондю^[3], бланманже и корзиночки с кремом, Кейт отказалась от предложения тети отведать нашпигованной цесарки, которая красовалась на блюде во главе стола. Не поддалась она и на уговоры сэра Тимоти попробовать утятины, блюдо с которой стояло перед ним, и закончила обед, съев немного спаржи. Торкил, сидевший рядом с ней, накладывал себе на тарелку все, что ему предлагали, однако к некоторым блюдам он так и не притронулся, а другие лениво ковырял вилкой. Он выпил большое количество белого вина и терпеливо выслушивал болтовню своей соседки. Кейт порадовалась его долготерпению. Впрочем, когда сэр Тимоти и другие мужчины присоединились к женщинам в Длинной гостиной, Торкил тут же исчез, что, судя по выражению лица леди Брум, очень огорчило ее. Она бросила многозначительный взгляд на доктора Делаболя, тот быстро огляделся по сторонам и с виноватым видом незаметно удалился.
   Для тех, кто не играл в вист в соседней комнате, где специально для этого были поставлены два стола, обед, по мнению Кейт, был невыносимо скучным. К счастью, он продолжался недолго. До полнолуния было еще далеко, поэтому большинство гостей, спешивших добраться до дома засветло, потребовали свои кареты и уехали еще до захода солнца. А к десяти часам уехали даже любители засиживаться допоздна, и леди Брум, прикрываясь веером, чтобы скрыть зевок, сказала:
   – Какая же скукотища эти сельские званые обеды! Никто не произнес за целый вечер ни одного умного слова – сплошные банальности, да и только. Мой дорогой сэр Тимоти, простите меня, ради Бога, что я усадила вас за обедом рядом с леди Данстон, надеюсь, она не уморила вас своей болтовней!
   – О нет, – ответил он. – Она всегда такая веселая, анекдоты из нее так и сыплются.
   – Это не женщина, а трещотка!
   – Да, пожалуй, что так, но, моя дорогая, у болтливых людей есть одно преимущество – они развлекают себя сами. А для меня нет ничего более утомительного, чем поддерживать приятную беседу. Впрочем, я удачно сыграл партию в вист – значит, вечер не пропал. И все-таки я немного устал, поэтому желаю всем спокойной ночи.
   Он рассеянно улыбнулся дамам и удалился, а леди Брум возблагодарила Бога, что вечер так быстро закончился.
   – Ну теперь ты убедилась, Кейт, – сказала она, – что малейшее напряжение утомляет сэра Тимоти? Вот почему я так редко принимаю гостей, и то в основном людей, которых он хорошо знает и которые понимают, как легко его выбить из колеи. Конечно, Торкил нарушил все приличия, покинув гостей так рано, но я не могу винить его в этом, наверное, у него заболела голова. Не удивлюсь, если он завтра будет лежать.
   Кейт придерживалась иного мнения: она была уверена, что Торкил покинул гостей вовсе не из-за головной боли, а потому что ему было смертельно скучно, но она, конечно же, оставила эти мысли при себе. Когда же тетушка посоветовала ей лечь спать, Кейт не стала говорить, что она не устала. Ей и вправду совсем не хотелось спать, и перспектива просидеть весь вечер в своей спальне, коротая время за книгой или за шитьем, ей совсем не улыбалась. Кейт была молода, здорова, полна энергии и не приучена к праздной жизни. Поначалу такая жизнь нравилась ей, но уже через пару недель стала раздражать, Кейт почти раскаивалась в том, что приняла приглашение тетушки. Она с тоской вспоминала жизнь в доме Астли, где у нее, по крайней мере, было дел по горло.