Страница:
— Я не против, — согласился Кеттеринг. — Если Гарри разрешит, я научу тебя кое-каким азам журналистики.
Партридж не возражал, и, миновав мост Куинсборо, они разделились. Джип продолжал путь к телестанции Си-би-эй, а Кеттеринг и Мони поймали такси и отправились в брокерскую контору, находившуюся чуть в стороне от Лексингтон-авеню, рядом с отелем “Саммит”.
Помещение, куда они вошли, было просторное: около двадцати человек сидели и стояли там и, задрав голову, смотрели на экран, где мелькали цифры биржевых квот. Темно-зеленый ковер оттенял светло-зеленые стены; удобные стулья, привинченные рядами к полу, были обиты зеленой с оранжевым тканью. Кое-кто из напряженно следивших за экраном держали наготове блокноты и карандаши, других цифры занимали мало. Молодой мужчина восточного вида читал ноты; несколько человек просматривали газеты; некоторые клевали носом.
Вдоль стены был установлен ряд компьютеров с несколькими отводными телефонами, над которыми висела табличка с надписью “Если хотите совершить сделку, снимите трубку”. По некоторым телефонам говорили и, несмотря на тихие голоса, можно было расслышать обрывки разговоров: “…Вы купили две тысячи? Продавайте…”, “…Можете взять пятьсот по восемнадцать? Давайте…”, “…Хорошо, начинайте с пятнадцати двадцати пяти…”
Секретарша, сидевшая в дальнем конце комнаты, увидела двух телекорреспондентов, улыбнулась в знак того, что узнала Кеттеринга, и сняла телефонную трубку. Позади ее стола находились двери нескольких кабинетов, некоторые из них были открыты.
— Смотри внимательно, — сказал Кеттеринг Мони. — Такие акционерные биржи скоро станут историей, это одна из последних. Большинство из них уже исчезли, подобно тому как исчезли подпольные кабачки после отмены сухого закона.
— Однако торговлю акциями никто не отменял.
— Верно. Но брокеры подсчитали, во что обходятся такие заведения, и пришли к выводу, что они себя не оправдывают.
Слишком многие приходят сюда отдохнуть или просто из любопытства. Кроме того, здесь, в тепле и уюте, пристраиваются бездомные — ведь лучшего места, чтобы укрыться от зимних холодов, им не найти. К сожалению, бездомные не платят брокерам комиссионных.
— Может, дать это в “Новостях”? — предложил Мони. — С такой же вот ностальгической ноткой, прежде чем эти биржи исчезнут с лица земли.
Кеттеринг взглянул на него с некоторым изумлением:
— Блестящая идея, мой мальчик. Как я сам до этого не додумался? На следующей неделе поговорю с “подковой”.
Дверь, перед которой сидела секретарша, открылась, и из нее вышел толстяк с густыми бровями; он тепло поздоровался с Кеттерингом:
— Рад тебя видеть, Дон. Давненько ты не появлялся, а мы ведь ни одной твоей передачи не пропускаем. Чем можем быть полезны?
— Спасибо, Кевин. — Кивком головы Кеттеринг указал на Мони. — Мой юный коллега Джонатан хотел бы знать, какие акции ему стоит купить сегодня, чтобы завтра они в четыре раза подскочили в цене. И еще: можешь на полчаса усадить меня за какой-нибудь стол с телефоном?
— Стол с телефоном — не проблема. В твоем распоряжении мой кабинет — там тебе никто не будет мешать. Что касается первого вопроса, извините, Джонатан, но наш “магический кристалл” сейчас как раз подпитывается информацией. Если вы еще будете здесь, когда он вернется, я дам вам знать.
Их проводили в небольшой комфортабельный кабинет, где стояли стол красного дерева, два кожаных кресла, неизменный компьютер и телефон. Табличка на дверях гласила: “Кевин Фейн”.
— Чувствуйте себя как дома, — сказал Фейн, — а я пойду распоряжусь, чтобы вам принесли кофе и сандвичи. Когда они остались одни, Кеттеринг сказал Мони:
— Еще студентами мы с Кевином во время летних каникул подрабатывали посыльными на Нью-йоркской фондовой бирже, и с тех пор не теряем друг друга из виду. Хочешь профессиональный совет?
Мони кивнул:
— Конечно.
— Корреспондент, — а похоже, ты можешь им стать, — должен иметь много знакомых, причем не только среди элиты, но и тех, кто попроще; время от времени надо наведываться к таким знакомым, как мы сейчас, иначе их можно потерять. Это способ получения информации, подчас самой неожиданной. И еще запомни: люди с радостью помогают телерепортерам; даже если кто-то позволяет тебе пользоваться своим телефоном, ему уже кажется, что он к тебе приблизился, и почему-то бывает тебе за это благодарен.
Говоря это, Кеттеринг извлек из внутреннего кармана несколько стодолларовых банкнот, позаимствованных у Альберто Годоя, и разложил на столе. Он выдвинул ящик стола и вынул оттуда лист бумаги для записей.
— Сначала попытаем счастья с сотенными, на которых написаны фамилии. Затем, если потребуется, перейдем к номерам счетов. — Взяв со стола купюру, он прочел:
— Джеймс У. Мортелл. — И добавил:
— Сия стодолларовая бумаженция когда-то побывала в руках этого человека. Попробуй отыскать его в телефонном справочнике Манхэттена, Джонатан.
Через две-три минуты Джонатан объявил:
— Есть.
Он диктовал номер телефона, а Кеттеринг нажимал на соответствующие кнопки на телефонном аппарате. После двух гудков приятный женский голос ответил:
— Слесарно-водопроводная фирма Мортелла.
— Доброе утро. Мистера Мортелла, пожалуйста.
— Он ушел по делам. Это говорит его жена. Могу я быть вам чем-то полезна?
“Голос не только приятный, но молодой и завораживающий”, — подумал Кеттеринг.
— Благодарю вас, миссис Мортелл. Вас беспокоит Дон Кеттеринг. Корреспондент по экономическим вопросам Си-би-эй. Пауза, затем удивленно и недоверчиво:
— Это розыгрыш?
— Вовсе нет, мэм. — Кеттеринг говорил непринужденно и приветливо. — Мы тут на Си-би-эй кое-что выясняем, и мистер Мортелл мог бы нам помочь. Раз его нет, может быть, вы его замените?
— А ведь вы действительно Дон Кеттеринг! Я узнала голос. Чем мы можем быть вам полезны? — Милый смешок. — Если у вас, конечно, труба не протекает.
— Да как будто трубы в порядке, но если что случится, я к вам обращусь. По правде говоря, это имеет отношение к стодолларовой купюре, на которой значится фамилия вашего мужа.
— Надеюсь, мы ничего дурного не сделали?
— Разумеется, нет, миссис Мортелл. Эта банкнота, по всей вероятности, побывала в руках вашего мужа, и сейчас я пытаюсь проследить ее дальнейший путь.
— Знаете, — задумчиво произнесла женщина, — некоторые клиенты платят наличными, в том числе и сотенными. Но мы никогда не задаем вопросов.
— Да и с какой стати вам их задавать?
— Затем, когда мы кладем деньги на счет в банке, кассиры иной раз пишут на них нашу фамилию. Наверное, это не положено, но некоторые так делают. — Пауза, затем:
— Я однажды спросила, для чего это. Кассирша объяснила, что гуляет очень много фальшивых сотенных, и банк таким образом подстраховывается.
— Ага! Именно так я и думал; вероятно, сотенная, которую я сейчас держу, получила свою метку таким же образом. — Произнося эти слова, Кеттеринг показал Мони большой палец. — Вы не будете возражать, миссис Мортелл, если я попрошу вас назвать банк?
— Отчего же не назвать. Это Сити-бэнк. — И она продиктовала адрес филиала в центре города.
— Спасибо. Это меня как раз и интересовало.
— Секундочку, мистер Кеттеринг. Могу я задать вам вопрос?
— Конечно.
— Это каким-то образом отразят в “Новостях”? А то как бы мне не пропустить передачу?
— Не беспокойтесь. Вы нам так помогли, миссис Мортелл, что в день передачи я лично вам позвоню и предупрежу. Когда Кеттеринг повесил трубку, Джонатан Мони сказал:
— Я знал, что чему-нибудь у вас научусь. Я не ошибся.
— Чему же ты научился?
— Как заводить друзей.
Кеттеринг улыбнулся. У этой Мортелл был такой милый, если не сказать ласковый, голосок, что Кеттеринг решил ее навестить. Он записал адрес — она жила в центре, неподалеку. Не исключено, что его постигнет разочарование. Голоса бывают обманчивы — она может оказаться старше, чем он думал, а внешне — напоминать заднюю стенку автобуса, хотя интуиция подсказывала ему обратное.
Со временем Джонатан непременно узнает еще и то, что одно из косвенных преимуществ работы на телевидении заключается в бесчисленных возможностях приятных любовных приключений — разумеется, если у вас есть к этому охота. Он выбрал еще одну стодолларовую купюру.
— Давай с этой поработаем, — сказал он Мони, кивнув в сторону телефонного справочника. — Николини Бразерс.
Оказалось, что это кондитерский магазин на Третьей авеню. Мужчина, снявший трубку, заподозрил что-то неладное и после первых вопросов явно собирался нажать на рычаг. Но Кеттеринг с любезной настойчивостью убедил его этого не делать. В конце концов прозвучало название банка, куда владелец магазина регулярно сдавал свою выручку, в том числе и крупные купюры. Это был банк Америкен-Амазонас на Даг-Хаммершельд-плаза.
Фамилий, значившихся на двух других купюрах, которые выбрал Кеттеринг, в телефонном справочнике не оказалось.
Следующая купюра познакомила их со словоохотливым управляющим магазином мужской одежды. Он откровенно признался, что магазин имеет счет в отделении банка Ломи на углу Третьей авеню и Шестьдесят седьмой улицы.
Еще одна фамилия не дала никаких результатов. Затем они нарвались на грубиянку, страдавшую манией подозрительности, и Кеттерингу так и не удалось ничего из нее вытянуть.
Пятый по счету телефонный разговор состоялся с восьмидесятишестилетним стариком, жившим в многоквартирном доме на Ист-Энд-авеню. Он был слишком слаб, чтобы говорить по телефону, и за него говорила сиделка, однако с рассудком у старика, несомненно, было все в порядке. Слышался его бойкий шепот: его сын, владелец нескольких ночных клубов, частенько заглядывал к отцу и подбрасывал ему сотню-другую, которые старик переправлял на свой банковский счет, желая подкопить на старость, — последние слова восьмидесятишестилетний дедушка произнес с легким смешком. И — о да, он имел счет в Америкен-Амазонас, на Даг-Хаммершельд-плаза.
Потом Кеттеринг позвонил в морской ресторан рядом с вокзалом Грэнд-Сентрал — он пространно объяснялся там с несколькими людьми, но ни один из них не хотел брать на себя ответственность и сообщать ему что-либо существенное. Наконец к телефону позвали владельца ресторана, который нетерпеливо сказал:
— Какого черта! Будет вам название банка, но услуга за услугу — надеюсь, вы упомянете о нас в “Новостях”. Банк находится на этой чертовой площади — язык сломаешь — Даг-Хаммершельд-плаза, Америкен-Амазонас.
Повесив трубку, Кеттеринг сгреб стодолларовые купюры и сказал Мони:
— У нас на руках козырной туз. Больше не надо никуда звонить. Мы получили ответ. — Заметив удивленный взгляд Мони, он пояснил:
— Давай порассуждаем: трое человек из пяти назвали один и тот же банк — слишком много для простого совпадения. Фамилии на купюрах, попавших в Сити-бэнк и Ломи, скорее всего были написаны раньше, затем эти деньги вновь поступили в обращение и наверняка опять же прошли через Америкен-Амазонас.
— Так вот, значит, откуда приплыли денежки, которыми Новак-Родригес расплатился с Годоем за гробы.
— Именно! — Голос Кеттеринга стал жестким. — Бьюсь об заклад, что в том же банке эти подонки получали наличные и имели, а может, и до сих пор имеют, свой счет.
— Значит, едем на Даг-Хаммершельд-плаза, — догадался Мони.
— А куда же еще, черт возьми! Вперед.
Глава 10
Партридж не возражал, и, миновав мост Куинсборо, они разделились. Джип продолжал путь к телестанции Си-би-эй, а Кеттеринг и Мони поймали такси и отправились в брокерскую контору, находившуюся чуть в стороне от Лексингтон-авеню, рядом с отелем “Саммит”.
Помещение, куда они вошли, было просторное: около двадцати человек сидели и стояли там и, задрав голову, смотрели на экран, где мелькали цифры биржевых квот. Темно-зеленый ковер оттенял светло-зеленые стены; удобные стулья, привинченные рядами к полу, были обиты зеленой с оранжевым тканью. Кое-кто из напряженно следивших за экраном держали наготове блокноты и карандаши, других цифры занимали мало. Молодой мужчина восточного вида читал ноты; несколько человек просматривали газеты; некоторые клевали носом.
Вдоль стены был установлен ряд компьютеров с несколькими отводными телефонами, над которыми висела табличка с надписью “Если хотите совершить сделку, снимите трубку”. По некоторым телефонам говорили и, несмотря на тихие голоса, можно было расслышать обрывки разговоров: “…Вы купили две тысячи? Продавайте…”, “…Можете взять пятьсот по восемнадцать? Давайте…”, “…Хорошо, начинайте с пятнадцати двадцати пяти…”
Секретарша, сидевшая в дальнем конце комнаты, увидела двух телекорреспондентов, улыбнулась в знак того, что узнала Кеттеринга, и сняла телефонную трубку. Позади ее стола находились двери нескольких кабинетов, некоторые из них были открыты.
— Смотри внимательно, — сказал Кеттеринг Мони. — Такие акционерные биржи скоро станут историей, это одна из последних. Большинство из них уже исчезли, подобно тому как исчезли подпольные кабачки после отмены сухого закона.
— Однако торговлю акциями никто не отменял.
— Верно. Но брокеры подсчитали, во что обходятся такие заведения, и пришли к выводу, что они себя не оправдывают.
Слишком многие приходят сюда отдохнуть или просто из любопытства. Кроме того, здесь, в тепле и уюте, пристраиваются бездомные — ведь лучшего места, чтобы укрыться от зимних холодов, им не найти. К сожалению, бездомные не платят брокерам комиссионных.
— Может, дать это в “Новостях”? — предложил Мони. — С такой же вот ностальгической ноткой, прежде чем эти биржи исчезнут с лица земли.
Кеттеринг взглянул на него с некоторым изумлением:
— Блестящая идея, мой мальчик. Как я сам до этого не додумался? На следующей неделе поговорю с “подковой”.
Дверь, перед которой сидела секретарша, открылась, и из нее вышел толстяк с густыми бровями; он тепло поздоровался с Кеттерингом:
— Рад тебя видеть, Дон. Давненько ты не появлялся, а мы ведь ни одной твоей передачи не пропускаем. Чем можем быть полезны?
— Спасибо, Кевин. — Кивком головы Кеттеринг указал на Мони. — Мой юный коллега Джонатан хотел бы знать, какие акции ему стоит купить сегодня, чтобы завтра они в четыре раза подскочили в цене. И еще: можешь на полчаса усадить меня за какой-нибудь стол с телефоном?
— Стол с телефоном — не проблема. В твоем распоряжении мой кабинет — там тебе никто не будет мешать. Что касается первого вопроса, извините, Джонатан, но наш “магический кристалл” сейчас как раз подпитывается информацией. Если вы еще будете здесь, когда он вернется, я дам вам знать.
Их проводили в небольшой комфортабельный кабинет, где стояли стол красного дерева, два кожаных кресла, неизменный компьютер и телефон. Табличка на дверях гласила: “Кевин Фейн”.
— Чувствуйте себя как дома, — сказал Фейн, — а я пойду распоряжусь, чтобы вам принесли кофе и сандвичи. Когда они остались одни, Кеттеринг сказал Мони:
— Еще студентами мы с Кевином во время летних каникул подрабатывали посыльными на Нью-йоркской фондовой бирже, и с тех пор не теряем друг друга из виду. Хочешь профессиональный совет?
Мони кивнул:
— Конечно.
— Корреспондент, — а похоже, ты можешь им стать, — должен иметь много знакомых, причем не только среди элиты, но и тех, кто попроще; время от времени надо наведываться к таким знакомым, как мы сейчас, иначе их можно потерять. Это способ получения информации, подчас самой неожиданной. И еще запомни: люди с радостью помогают телерепортерам; даже если кто-то позволяет тебе пользоваться своим телефоном, ему уже кажется, что он к тебе приблизился, и почему-то бывает тебе за это благодарен.
Говоря это, Кеттеринг извлек из внутреннего кармана несколько стодолларовых банкнот, позаимствованных у Альберто Годоя, и разложил на столе. Он выдвинул ящик стола и вынул оттуда лист бумаги для записей.
— Сначала попытаем счастья с сотенными, на которых написаны фамилии. Затем, если потребуется, перейдем к номерам счетов. — Взяв со стола купюру, он прочел:
— Джеймс У. Мортелл. — И добавил:
— Сия стодолларовая бумаженция когда-то побывала в руках этого человека. Попробуй отыскать его в телефонном справочнике Манхэттена, Джонатан.
Через две-три минуты Джонатан объявил:
— Есть.
Он диктовал номер телефона, а Кеттеринг нажимал на соответствующие кнопки на телефонном аппарате. После двух гудков приятный женский голос ответил:
— Слесарно-водопроводная фирма Мортелла.
— Доброе утро. Мистера Мортелла, пожалуйста.
— Он ушел по делам. Это говорит его жена. Могу я быть вам чем-то полезна?
“Голос не только приятный, но молодой и завораживающий”, — подумал Кеттеринг.
— Благодарю вас, миссис Мортелл. Вас беспокоит Дон Кеттеринг. Корреспондент по экономическим вопросам Си-би-эй. Пауза, затем удивленно и недоверчиво:
— Это розыгрыш?
— Вовсе нет, мэм. — Кеттеринг говорил непринужденно и приветливо. — Мы тут на Си-би-эй кое-что выясняем, и мистер Мортелл мог бы нам помочь. Раз его нет, может быть, вы его замените?
— А ведь вы действительно Дон Кеттеринг! Я узнала голос. Чем мы можем быть вам полезны? — Милый смешок. — Если у вас, конечно, труба не протекает.
— Да как будто трубы в порядке, но если что случится, я к вам обращусь. По правде говоря, это имеет отношение к стодолларовой купюре, на которой значится фамилия вашего мужа.
— Надеюсь, мы ничего дурного не сделали?
— Разумеется, нет, миссис Мортелл. Эта банкнота, по всей вероятности, побывала в руках вашего мужа, и сейчас я пытаюсь проследить ее дальнейший путь.
— Знаете, — задумчиво произнесла женщина, — некоторые клиенты платят наличными, в том числе и сотенными. Но мы никогда не задаем вопросов.
— Да и с какой стати вам их задавать?
— Затем, когда мы кладем деньги на счет в банке, кассиры иной раз пишут на них нашу фамилию. Наверное, это не положено, но некоторые так делают. — Пауза, затем:
— Я однажды спросила, для чего это. Кассирша объяснила, что гуляет очень много фальшивых сотенных, и банк таким образом подстраховывается.
— Ага! Именно так я и думал; вероятно, сотенная, которую я сейчас держу, получила свою метку таким же образом. — Произнося эти слова, Кеттеринг показал Мони большой палец. — Вы не будете возражать, миссис Мортелл, если я попрошу вас назвать банк?
— Отчего же не назвать. Это Сити-бэнк. — И она продиктовала адрес филиала в центре города.
— Спасибо. Это меня как раз и интересовало.
— Секундочку, мистер Кеттеринг. Могу я задать вам вопрос?
— Конечно.
— Это каким-то образом отразят в “Новостях”? А то как бы мне не пропустить передачу?
— Не беспокойтесь. Вы нам так помогли, миссис Мортелл, что в день передачи я лично вам позвоню и предупрежу. Когда Кеттеринг повесил трубку, Джонатан Мони сказал:
— Я знал, что чему-нибудь у вас научусь. Я не ошибся.
— Чему же ты научился?
— Как заводить друзей.
Кеттеринг улыбнулся. У этой Мортелл был такой милый, если не сказать ласковый, голосок, что Кеттеринг решил ее навестить. Он записал адрес — она жила в центре, неподалеку. Не исключено, что его постигнет разочарование. Голоса бывают обманчивы — она может оказаться старше, чем он думал, а внешне — напоминать заднюю стенку автобуса, хотя интуиция подсказывала ему обратное.
Со временем Джонатан непременно узнает еще и то, что одно из косвенных преимуществ работы на телевидении заключается в бесчисленных возможностях приятных любовных приключений — разумеется, если у вас есть к этому охота. Он выбрал еще одну стодолларовую купюру.
— Давай с этой поработаем, — сказал он Мони, кивнув в сторону телефонного справочника. — Николини Бразерс.
Оказалось, что это кондитерский магазин на Третьей авеню. Мужчина, снявший трубку, заподозрил что-то неладное и после первых вопросов явно собирался нажать на рычаг. Но Кеттеринг с любезной настойчивостью убедил его этого не делать. В конце концов прозвучало название банка, куда владелец магазина регулярно сдавал свою выручку, в том числе и крупные купюры. Это был банк Америкен-Амазонас на Даг-Хаммершельд-плаза.
Фамилий, значившихся на двух других купюрах, которые выбрал Кеттеринг, в телефонном справочнике не оказалось.
Следующая купюра познакомила их со словоохотливым управляющим магазином мужской одежды. Он откровенно признался, что магазин имеет счет в отделении банка Ломи на углу Третьей авеню и Шестьдесят седьмой улицы.
Еще одна фамилия не дала никаких результатов. Затем они нарвались на грубиянку, страдавшую манией подозрительности, и Кеттерингу так и не удалось ничего из нее вытянуть.
Пятый по счету телефонный разговор состоялся с восьмидесятишестилетним стариком, жившим в многоквартирном доме на Ист-Энд-авеню. Он был слишком слаб, чтобы говорить по телефону, и за него говорила сиделка, однако с рассудком у старика, несомненно, было все в порядке. Слышался его бойкий шепот: его сын, владелец нескольких ночных клубов, частенько заглядывал к отцу и подбрасывал ему сотню-другую, которые старик переправлял на свой банковский счет, желая подкопить на старость, — последние слова восьмидесятишестилетний дедушка произнес с легким смешком. И — о да, он имел счет в Америкен-Амазонас, на Даг-Хаммершельд-плаза.
Потом Кеттеринг позвонил в морской ресторан рядом с вокзалом Грэнд-Сентрал — он пространно объяснялся там с несколькими людьми, но ни один из них не хотел брать на себя ответственность и сообщать ему что-либо существенное. Наконец к телефону позвали владельца ресторана, который нетерпеливо сказал:
— Какого черта! Будет вам название банка, но услуга за услугу — надеюсь, вы упомянете о нас в “Новостях”. Банк находится на этой чертовой площади — язык сломаешь — Даг-Хаммершельд-плаза, Америкен-Амазонас.
Повесив трубку, Кеттеринг сгреб стодолларовые купюры и сказал Мони:
— У нас на руках козырной туз. Больше не надо никуда звонить. Мы получили ответ. — Заметив удивленный взгляд Мони, он пояснил:
— Давай порассуждаем: трое человек из пяти назвали один и тот же банк — слишком много для простого совпадения. Фамилии на купюрах, попавших в Сити-бэнк и Ломи, скорее всего были написаны раньше, затем эти деньги вновь поступили в обращение и наверняка опять же прошли через Америкен-Амазонас.
— Так вот, значит, откуда приплыли денежки, которыми Новак-Родригес расплатился с Годоем за гробы.
— Именно! — Голос Кеттеринга стал жестким. — Бьюсь об заклад, что в том же банке эти подонки получали наличные и имели, а может, и до сих пор имеют, свой счет.
— Значит, едем на Даг-Хаммершельд-плаза, — догадался Мони.
— А куда же еще, черт возьми! Вперед.
Глава 10
В Америкен-Амазонас сразу же узнали Дона Кеттеринга — чутье подсказало ему, что его появление в этом банке не было неожиданностью.
Когда он поинтересовался, нельзя ли ему встретиться с управляющим, секретарша, дама почтенного вида, ответила:
— У него посетитель, мистер Кеттеринг, но я его побеспокою — скажу, что вы здесь. — Она бросила взгляд на Джонатана Мони. — Уверена, он не заставит вас долго ждать, джентльмены.
Пока они ждали, Кеттеринг оглядел банк. Он был расположен на первом этаже старого кирпичного здания, стоявшего у северного края площади, снаружи его темно-серое крыльцо выглядело малопривлекательным. Однако интерьер, при том что помещение было небольшим для нью-йоркского банка, был уютным и красочным. Вместо обычной плитки на полу лежал ковер приглушенных вишневых, красных и оранжевых тонов, на котором золотом была вышита надпись, указывавшая на то, что он был соткан в штате Амазонас в Бразилии.
И хотя мебель была традиционной — с одной стороны располагались кассовые стойки, с другой — три стола управляющих, — дерево и работа отличались самым высоким качеством. Большую часть стены, которая открывалась взорам посетителей, занимала эффектная роспись, изображавшая батальную сцену: солдаты в форме скачут верхом на взмыленных лошадях со спутанными гривами.
Кеттеринг разглядывал настенную роспись, когда секретарша объявила:
— Мистер Армандо освободился. Проходите, пожалуйста. Они вошли в кабинет, одна стена которого была стеклянной, что позволяло наблюдать за работой служащих; управляющий двинулся им навстречу, протянув руку для рукопожатия. Судя по табличке на его столе, это был Эмилиано В. Армандо-младший.
— Очень рад познакомиться, мистер Кеттеринг. Я часто вас вижу и почти всегда восторгаюсь вашими передачами. Вы, наверное, уже привыкли это слышать.
— Даже если и так, вы все равно доставили мне удовольствие.
Кеттеринг представил Мони. Армандо жестом пригласил их присесть, и сам сел напротив, с тем чтобы гости могли лицезреть висевший на стене гобелен в ярко-желтых и синих тонах соответственно общему интерьеру банка.
Кеттеринг оглядел управляющего: то был тщедушный человечек с морщинистым, утомленным лицом, седыми редеющими волосами и густыми бровями. Движения Армандо отличались быстротой и некоторой нервозностью, словно он был чем-то озабочен; Кеттеринг сравнил его со стареющим терьером, не желающим мириться с изменениями в окружающем мире. Однако почему-то этот человек в отличие от Альберто Годоя был ему симпатичен.
Откинувшись на спинку вращающегося кресла, банкир вздохнул.
— Я в общем-то поджидал вас или ваших коллег с минуты на минуту. Мы переживаем тяжелое, смутное время, впрочем, я уверен, вы и сами это понимаете.
Кеттеринг подался вперед. Управляющий, видимо, считал, что он что-то знает, а он об этом понятия не имел. Он осмотрительно заметил:
— Да, к сожалению, так слишком часто бывает.
— Просто из любопытства — как вы узнали?
Кеттеринг, едва удержавшись, чтобы не спросить:
“узнал — что?”, улыбнулся.
— У нас на телестанции есть свои источники информации, мы не всегда имеем право о них говорить.
Он заметил, что Мони, сохраняя бесстрастное выражение лица, с интересом следит за беседой. Сегодня честолюбивый юноша черпает сведения о журналистике полными горстями.
— Я подумал, не из сообщения ли в “Пост”? — сказал Армандо. — В связи с этим возникает столько вопросов. Кеттеринг наморщил лоб.
— Возможно, я его и читал. У вас, случайно, не найдется экземпляра?
— Разумеется.
Армандо открыл ящик письменного стола и достал газетную вырезку, вложенную в папку из пластика. Заголовок гласил: “Дипломат ООН убивает любовницу в приступе ревности и кончает с собой”.
Кеттеринг бегло проглядел сообщение, отметив про себя, что газета — десятидневной давности, за позапрошлое воскресенье. Когда он прочел, кем были двое погибших — Хельга Эфферен, служащая банка Америкен-Амазонас, и Хосе Антонио Салаверри, сотрудник постоянного представительства Перу при ООН, — стало понятно, чем расстроен управляющий. Непонятно лишь было, связана ли эта трагедия с тем, что привело сюда корреспондентов Си-би-эй.
Кеттеринг, передав газетную вырезку Мони, заметил:
— Вы, кажется, сказали, что возникает много вопросов. Управляющий кивнул:
— То, что написано в газете, — не более чем пересказ версии полицейских. Лично я в нее не верю.
Все еще пытаясь нащупать возможную связь между этим событием и тем, что их интересовало, Кеттеринг спросил:
— А не скажете почему?
— Дело это слишком запутанное — так просто не объяснишь.
— Вы, конечно же, были знакомы с женщиной, которая у вас работала. А мужчину, Салаверри, вы знали?
— Да, как теперь выясняется, к несчастью.
— То есть?
Армандо ответил не сразу.
— Я склонен говорить с вами начистоту, мистер Кеттеринг, — ведь шила в мешке не утаишь, и то, что мы узнали за последние десять дней, рано или поздно все равно выплывет наружу, вы же, не сомневаюсь, дадите честный отчет. Однако у меня есть обязательства перед банком. Мы являемся крупным и уважаемым заведением в Латинской Америке, в то же время у нас есть целый ряд других филиалов в Соединенных Штатах. Не могли бы вы подождать пару дней, чтобы я успел проконсультироваться со старшим управляющим, который находится в другой стране?
Так, значит, есть связь! Следуя интуиции, Кеттеринг решительно мотнул головой.
— Ждать я не могу. Ситуация критическая — под угрозой находятся безопасность и жизнь людей. — Он почувствовал, что наступил момент приоткрыть и свои карты. — Мистер Армандо, у Си-би-эй есть основания считать, что ваш банк каким-то образом причастен к похищению миссис Джессики Слоун и двух других членов семьи Слоуна, которое произошло две недели назад. Я уверен, вы об этом слышали. Возникает вопрос: а не связана ли с похищением эта новая история — смерть Эфферен и Салаверри?
Если до сих пор Армандо был только встревожен, то слова Кеттеринга возымели эффект разорвавшейся бомбы. Он был совершенно ошеломлен и, положив локти на стол, уронил голову на руки. Через несколько секунд он взглянул на Кеттеринга.
— Да, возможно, — прошептал он. — Теперь-то я понимаю. Это не только возможно, но и весьма вероятно. — Он устало продолжал:
— Я понимаю, это эгоистично с моей стороны — через несколько месяцев я должен уйти на пенсию, — и сейчас у меня только одна мысль, почему все это не могло произойти после моего ухода?
— Я представляю себе ваше состояние. — Кеттеринг старался сдержать нетерпение. — Но факт остается фактом: вы и я сидим здесь, и нам приходится в этом деле разбираться. Несомненно, каждый из нас располагает определенной информацией, но несомненно также и то, что если мы друг с другом ею поделимся, то выиграем оба.
— Согласен, — смирился Армандо. — С чего начнем?
— Разрешите мне. Известно, что крупная сумма денег — как минимум десять тысяч долларов наличными, а может быть, и значительно больше — была передана похитителям при посредничестве вашего банка.
Управляющий мрачно кивнул.
— Если вашу осведомленность соединить с моей, то речь идет о значительно более крупной сумме. — Он помолчал. — Предположим, я проясню некоторые детали, означает ли это, что вы будете ссылаться на меня?
Кеттеринг подумал.
— Не обязательно. У нас есть такая формулировка: “основополагающая информация без ссылки на источник”. Если угодно, будем вести разговор именно в таком ключе.
— Был бы вам признателен. — Армандо помолчал, собираясь с мыслями. — В нашем банке находятся счета нескольких постоянных представительств при ООН. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что у банка налажены прочные связи с некоторыми странами — вот почему наш филиал расположен так близко к ООН. Различные сотрудники миссий при ООН имеют доступ к этим счетам, в частности, один из них полностью контролировался мистером Салаверри.
— Этот счет принадлежал постоянному представительству Перу?
— Да, он имел отношение к перуанской миссии. Хотя я не уверен, что другие дипломаты знали о его существовании, так как только Салаверри имел полномочия ставить подпись и снимать деньги. Вы ведь понимаете, что любая миссия при ООН может иметь несколько счетов, причем некоторые — для особых целей.
— Хорошо, теперь давайте сосредоточимся на главном.
— В течение последних нескольких месяцев на этот счет поступали, а затем изымались крупные суммы денег — все совершенно законно, банк проделывал свои обычные операции; вот только одно было несколько странно.
— А именно?
— Мисс Эфферен, на которой как на заместителе управляющего банком и без того лежало множество обязанностей, из кожи вон лезла, чтобы самой заниматься этим счетом, в то же время она скрывала от меня и от остальных сведения о положении дел и операциях, производимых в рамках этого счета.
— Другими словами, источник поступления и лицо, которому выплачивались деньги, хранились в тайне. Армандо кивнул:
— Совершенно верно.
— А кто снимал деньги?
— Всякий раз, судя по подписи, это был Хосе Антонно Салаверри. Других подписей на бланках нет; каждая выплата производилась наличными.
— Давайте вернемся чуть-чуть назад, — предложил Кеттеринг. — Вы сказали, что отрицаете версию полицейских относительно смерти Эфферен и Салаверри. Почему?
— Когда на прошлой неделе я наткнулся сначала на одно, потом на другое, я подумал: тот, кто пропускал деньги через этот счет, — если исходить из предположения, что Салаверри являлся посредником, в чем я не сомневаюсь, — скорее всего и совершил оба убийства, обставив их как убийство-самоубийство. Но сейчас, когда вы сообщили мне, что здесь замешаны похитители семьи Слоуна, я почти уверен — это их рук дело.
“Хотя маленький сморщенный управляющий был удручен и собирался на пенсию, способность логически мыслить ему не изменила”, — подумал Кеттеринг. Заметив, что Мони ерзает на стуле, он предложил:
— Если у тебя возникли вопросы, Джонатан, спрашивай, не стесняйся.
Мони отложил в сторону записи, которые успел набросать, и подался вперед на стуле.
— Мистер Армандо, если все это правда, то как по-вашему, почему этих двоих убрали? Управляющий пожал плечами:
— Наверное, знали слишком много, так я думаю.
— Имена похитителей, к примеру?
— Допускаю и это после того, что сказал мистер Кеттеринг.
— А что вы думаете насчет источника поступления средств, которыми распоряжался этот тип, Салаверри? Вам известно, откуда шли деньги?
Тут управляющий заколебался.
— С понедельника я веду переговоры с членами перуанской миссии при ООН — они проводят собственное расследование. То, что нам удалось раскрыть и о чем мы совещались, содержится в тайне.
— Мы не будем на вас ссылаться, — перебил его Кеттеринг, — ведь мы же договорились. Ну пожалуйста, скажите, что к чему! От кого поступали деньги?
Армандо вздохнул.
— Позвольте задать вам вопрос, мистер Кеттеринг. Доводилось ли вам слышать об организации под названием “Сендеро луминосо”, или…
— “Сияющий путь”, — закончил за него Мони. Кеттеринг насупился и мрачно бросил:
— Доводилось.
— Мы до конца не уверены, — сказал управляющий, — но не исключено, что именно эти люди переводили деньги на счет
Расставшись с Кеттерингом и Мони на манхэттенской стороне моста Куинсборо, Гарри Партридж и Минь Ван Кань решили выкроить время и пообедать пораньше в “Вольфе деликатессен” на углу Пятьдесят седьмой улицы и Шестой авеню. Оба заказали по большому горячему сандвичу с пастрами; за едой Партридж не сводил глаз с Миня, который был сегодня каким-то задумчивым и озадаченным, хотя это и не отразилось на профессиональном уровне его работы в похоронном бюро Годоя.
Минь сидел напротив и с бесстрастным видом жевал сандвич.
— Тебя что-то гложет, старина? — спросил Партридж.
— Есть немного. — Ответ был типично ванканьевский, и Партридж знал, что большего ему сейчас не добиться. Минь расскажет ему все сам, когда сочтет нужным, — в свое время и на свой лад.
А пока что Партридж поведал Миню о своем намерении вылететь в Колумбию, может быть, завтра. Он добавил, что сомневается, стоит ли ему брать с собой кого-нибудь еще. Он поговорит на эту тему с Ритой. Но если возникнет необходимость в съемочной группе — завтра или позднее, — ему бы хотелось, чтобы Минь был с ним.
Ван Кань помолчал, обдумывая свое решение. Потом кивнул:
— Хорошо, Гарри, ради тебя и Кроуфа я на это пойду Но в последний раз — с приключениями покончено. Партридж был ошарашен.
— Ты хочешь сказать, что бросаешь работу?!
— Я дал слово дома — вчера вечером был разговор. Жена хочет, чтобы я больше времени проводил с семьей. Я нужен детям, да и собственным бизнесом надо вплотную заняться. Так что по возвращении я с работы ухожу.
— Но это как гром среди ясного неба! Ван Кань слегка улыбнулся, что случалось с ним крайне редко.
— Примерно как команда в три часа ночи отправляться на Шри-Ланку или в Гданьск?
— Я тебя понимаю, но мне тебя будет страшно не хватать, без тебя все будет иначе.
Партридж грустно покачал головой, хотя решение Миня его не удивило.
Поскольку Минь был вьетнамцем, работавшим на Си-би-эй, то во время войны во Вьетнаме ему приходилось рисковать жизнью, а под конец войны, накануне падения Сайгона, ему удалось вывезти на самолете жену и двоих детей. Во время побега он сделал целый ряд великолепных снимков исторического значения.
Впоследствии семья Ван Каня приспособилась к новой для нее американской действительности: дети, как и многие вьетнамские эмигранты, старательно учились, получая высокие оценки сначала в школе, а теперь в колледже. Партридж был с ними близко знаком и восхищался, а подчас и завидовал — такая крепкая и дружная семья.
Когда он поинтересовался, нельзя ли ему встретиться с управляющим, секретарша, дама почтенного вида, ответила:
— У него посетитель, мистер Кеттеринг, но я его побеспокою — скажу, что вы здесь. — Она бросила взгляд на Джонатана Мони. — Уверена, он не заставит вас долго ждать, джентльмены.
Пока они ждали, Кеттеринг оглядел банк. Он был расположен на первом этаже старого кирпичного здания, стоявшего у северного края площади, снаружи его темно-серое крыльцо выглядело малопривлекательным. Однако интерьер, при том что помещение было небольшим для нью-йоркского банка, был уютным и красочным. Вместо обычной плитки на полу лежал ковер приглушенных вишневых, красных и оранжевых тонов, на котором золотом была вышита надпись, указывавшая на то, что он был соткан в штате Амазонас в Бразилии.
И хотя мебель была традиционной — с одной стороны располагались кассовые стойки, с другой — три стола управляющих, — дерево и работа отличались самым высоким качеством. Большую часть стены, которая открывалась взорам посетителей, занимала эффектная роспись, изображавшая батальную сцену: солдаты в форме скачут верхом на взмыленных лошадях со спутанными гривами.
Кеттеринг разглядывал настенную роспись, когда секретарша объявила:
— Мистер Армандо освободился. Проходите, пожалуйста. Они вошли в кабинет, одна стена которого была стеклянной, что позволяло наблюдать за работой служащих; управляющий двинулся им навстречу, протянув руку для рукопожатия. Судя по табличке на его столе, это был Эмилиано В. Армандо-младший.
— Очень рад познакомиться, мистер Кеттеринг. Я часто вас вижу и почти всегда восторгаюсь вашими передачами. Вы, наверное, уже привыкли это слышать.
— Даже если и так, вы все равно доставили мне удовольствие.
Кеттеринг представил Мони. Армандо жестом пригласил их присесть, и сам сел напротив, с тем чтобы гости могли лицезреть висевший на стене гобелен в ярко-желтых и синих тонах соответственно общему интерьеру банка.
Кеттеринг оглядел управляющего: то был тщедушный человечек с морщинистым, утомленным лицом, седыми редеющими волосами и густыми бровями. Движения Армандо отличались быстротой и некоторой нервозностью, словно он был чем-то озабочен; Кеттеринг сравнил его со стареющим терьером, не желающим мириться с изменениями в окружающем мире. Однако почему-то этот человек в отличие от Альберто Годоя был ему симпатичен.
Откинувшись на спинку вращающегося кресла, банкир вздохнул.
— Я в общем-то поджидал вас или ваших коллег с минуты на минуту. Мы переживаем тяжелое, смутное время, впрочем, я уверен, вы и сами это понимаете.
Кеттеринг подался вперед. Управляющий, видимо, считал, что он что-то знает, а он об этом понятия не имел. Он осмотрительно заметил:
— Да, к сожалению, так слишком часто бывает.
— Просто из любопытства — как вы узнали?
Кеттеринг, едва удержавшись, чтобы не спросить:
“узнал — что?”, улыбнулся.
— У нас на телестанции есть свои источники информации, мы не всегда имеем право о них говорить.
Он заметил, что Мони, сохраняя бесстрастное выражение лица, с интересом следит за беседой. Сегодня честолюбивый юноша черпает сведения о журналистике полными горстями.
— Я подумал, не из сообщения ли в “Пост”? — сказал Армандо. — В связи с этим возникает столько вопросов. Кеттеринг наморщил лоб.
— Возможно, я его и читал. У вас, случайно, не найдется экземпляра?
— Разумеется.
Армандо открыл ящик письменного стола и достал газетную вырезку, вложенную в папку из пластика. Заголовок гласил: “Дипломат ООН убивает любовницу в приступе ревности и кончает с собой”.
Кеттеринг бегло проглядел сообщение, отметив про себя, что газета — десятидневной давности, за позапрошлое воскресенье. Когда он прочел, кем были двое погибших — Хельга Эфферен, служащая банка Америкен-Амазонас, и Хосе Антонио Салаверри, сотрудник постоянного представительства Перу при ООН, — стало понятно, чем расстроен управляющий. Непонятно лишь было, связана ли эта трагедия с тем, что привело сюда корреспондентов Си-би-эй.
Кеттеринг, передав газетную вырезку Мони, заметил:
— Вы, кажется, сказали, что возникает много вопросов. Управляющий кивнул:
— То, что написано в газете, — не более чем пересказ версии полицейских. Лично я в нее не верю.
Все еще пытаясь нащупать возможную связь между этим событием и тем, что их интересовало, Кеттеринг спросил:
— А не скажете почему?
— Дело это слишком запутанное — так просто не объяснишь.
— Вы, конечно же, были знакомы с женщиной, которая у вас работала. А мужчину, Салаверри, вы знали?
— Да, как теперь выясняется, к несчастью.
— То есть?
Армандо ответил не сразу.
— Я склонен говорить с вами начистоту, мистер Кеттеринг, — ведь шила в мешке не утаишь, и то, что мы узнали за последние десять дней, рано или поздно все равно выплывет наружу, вы же, не сомневаюсь, дадите честный отчет. Однако у меня есть обязательства перед банком. Мы являемся крупным и уважаемым заведением в Латинской Америке, в то же время у нас есть целый ряд других филиалов в Соединенных Штатах. Не могли бы вы подождать пару дней, чтобы я успел проконсультироваться со старшим управляющим, который находится в другой стране?
Так, значит, есть связь! Следуя интуиции, Кеттеринг решительно мотнул головой.
— Ждать я не могу. Ситуация критическая — под угрозой находятся безопасность и жизнь людей. — Он почувствовал, что наступил момент приоткрыть и свои карты. — Мистер Армандо, у Си-би-эй есть основания считать, что ваш банк каким-то образом причастен к похищению миссис Джессики Слоун и двух других членов семьи Слоуна, которое произошло две недели назад. Я уверен, вы об этом слышали. Возникает вопрос: а не связана ли с похищением эта новая история — смерть Эфферен и Салаверри?
Если до сих пор Армандо был только встревожен, то слова Кеттеринга возымели эффект разорвавшейся бомбы. Он был совершенно ошеломлен и, положив локти на стол, уронил голову на руки. Через несколько секунд он взглянул на Кеттеринга.
— Да, возможно, — прошептал он. — Теперь-то я понимаю. Это не только возможно, но и весьма вероятно. — Он устало продолжал:
— Я понимаю, это эгоистично с моей стороны — через несколько месяцев я должен уйти на пенсию, — и сейчас у меня только одна мысль, почему все это не могло произойти после моего ухода?
— Я представляю себе ваше состояние. — Кеттеринг старался сдержать нетерпение. — Но факт остается фактом: вы и я сидим здесь, и нам приходится в этом деле разбираться. Несомненно, каждый из нас располагает определенной информацией, но несомненно также и то, что если мы друг с другом ею поделимся, то выиграем оба.
— Согласен, — смирился Армандо. — С чего начнем?
— Разрешите мне. Известно, что крупная сумма денег — как минимум десять тысяч долларов наличными, а может быть, и значительно больше — была передана похитителям при посредничестве вашего банка.
Управляющий мрачно кивнул.
— Если вашу осведомленность соединить с моей, то речь идет о значительно более крупной сумме. — Он помолчал. — Предположим, я проясню некоторые детали, означает ли это, что вы будете ссылаться на меня?
Кеттеринг подумал.
— Не обязательно. У нас есть такая формулировка: “основополагающая информация без ссылки на источник”. Если угодно, будем вести разговор именно в таком ключе.
— Был бы вам признателен. — Армандо помолчал, собираясь с мыслями. — В нашем банке находятся счета нескольких постоянных представительств при ООН. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что у банка налажены прочные связи с некоторыми странами — вот почему наш филиал расположен так близко к ООН. Различные сотрудники миссий при ООН имеют доступ к этим счетам, в частности, один из них полностью контролировался мистером Салаверри.
— Этот счет принадлежал постоянному представительству Перу?
— Да, он имел отношение к перуанской миссии. Хотя я не уверен, что другие дипломаты знали о его существовании, так как только Салаверри имел полномочия ставить подпись и снимать деньги. Вы ведь понимаете, что любая миссия при ООН может иметь несколько счетов, причем некоторые — для особых целей.
— Хорошо, теперь давайте сосредоточимся на главном.
— В течение последних нескольких месяцев на этот счет поступали, а затем изымались крупные суммы денег — все совершенно законно, банк проделывал свои обычные операции; вот только одно было несколько странно.
— А именно?
— Мисс Эфферен, на которой как на заместителе управляющего банком и без того лежало множество обязанностей, из кожи вон лезла, чтобы самой заниматься этим счетом, в то же время она скрывала от меня и от остальных сведения о положении дел и операциях, производимых в рамках этого счета.
— Другими словами, источник поступления и лицо, которому выплачивались деньги, хранились в тайне. Армандо кивнул:
— Совершенно верно.
— А кто снимал деньги?
— Всякий раз, судя по подписи, это был Хосе Антонно Салаверри. Других подписей на бланках нет; каждая выплата производилась наличными.
— Давайте вернемся чуть-чуть назад, — предложил Кеттеринг. — Вы сказали, что отрицаете версию полицейских относительно смерти Эфферен и Салаверри. Почему?
— Когда на прошлой неделе я наткнулся сначала на одно, потом на другое, я подумал: тот, кто пропускал деньги через этот счет, — если исходить из предположения, что Салаверри являлся посредником, в чем я не сомневаюсь, — скорее всего и совершил оба убийства, обставив их как убийство-самоубийство. Но сейчас, когда вы сообщили мне, что здесь замешаны похитители семьи Слоуна, я почти уверен — это их рук дело.
“Хотя маленький сморщенный управляющий был удручен и собирался на пенсию, способность логически мыслить ему не изменила”, — подумал Кеттеринг. Заметив, что Мони ерзает на стуле, он предложил:
— Если у тебя возникли вопросы, Джонатан, спрашивай, не стесняйся.
Мони отложил в сторону записи, которые успел набросать, и подался вперед на стуле.
— Мистер Армандо, если все это правда, то как по-вашему, почему этих двоих убрали? Управляющий пожал плечами:
— Наверное, знали слишком много, так я думаю.
— Имена похитителей, к примеру?
— Допускаю и это после того, что сказал мистер Кеттеринг.
— А что вы думаете насчет источника поступления средств, которыми распоряжался этот тип, Салаверри? Вам известно, откуда шли деньги?
Тут управляющий заколебался.
— С понедельника я веду переговоры с членами перуанской миссии при ООН — они проводят собственное расследование. То, что нам удалось раскрыть и о чем мы совещались, содержится в тайне.
— Мы не будем на вас ссылаться, — перебил его Кеттеринг, — ведь мы же договорились. Ну пожалуйста, скажите, что к чему! От кого поступали деньги?
Армандо вздохнул.
— Позвольте задать вам вопрос, мистер Кеттеринг. Доводилось ли вам слышать об организации под названием “Сендеро луминосо”, или…
— “Сияющий путь”, — закончил за него Мони. Кеттеринг насупился и мрачно бросил:
— Доводилось.
— Мы до конца не уверены, — сказал управляющий, — но не исключено, что именно эти люди переводили деньги на счет
Расставшись с Кеттерингом и Мони на манхэттенской стороне моста Куинсборо, Гарри Партридж и Минь Ван Кань решили выкроить время и пообедать пораньше в “Вольфе деликатессен” на углу Пятьдесят седьмой улицы и Шестой авеню. Оба заказали по большому горячему сандвичу с пастрами; за едой Партридж не сводил глаз с Миня, который был сегодня каким-то задумчивым и озадаченным, хотя это и не отразилось на профессиональном уровне его работы в похоронном бюро Годоя.
Минь сидел напротив и с бесстрастным видом жевал сандвич.
— Тебя что-то гложет, старина? — спросил Партридж.
— Есть немного. — Ответ был типично ванканьевский, и Партридж знал, что большего ему сейчас не добиться. Минь расскажет ему все сам, когда сочтет нужным, — в свое время и на свой лад.
А пока что Партридж поведал Миню о своем намерении вылететь в Колумбию, может быть, завтра. Он добавил, что сомневается, стоит ли ему брать с собой кого-нибудь еще. Он поговорит на эту тему с Ритой. Но если возникнет необходимость в съемочной группе — завтра или позднее, — ему бы хотелось, чтобы Минь был с ним.
Ван Кань помолчал, обдумывая свое решение. Потом кивнул:
— Хорошо, Гарри, ради тебя и Кроуфа я на это пойду Но в последний раз — с приключениями покончено. Партридж был ошарашен.
— Ты хочешь сказать, что бросаешь работу?!
— Я дал слово дома — вчера вечером был разговор. Жена хочет, чтобы я больше времени проводил с семьей. Я нужен детям, да и собственным бизнесом надо вплотную заняться. Так что по возвращении я с работы ухожу.
— Но это как гром среди ясного неба! Ван Кань слегка улыбнулся, что случалось с ним крайне редко.
— Примерно как команда в три часа ночи отправляться на Шри-Ланку или в Гданьск?
— Я тебя понимаю, но мне тебя будет страшно не хватать, без тебя все будет иначе.
Партридж грустно покачал головой, хотя решение Миня его не удивило.
Поскольку Минь был вьетнамцем, работавшим на Си-би-эй, то во время войны во Вьетнаме ему приходилось рисковать жизнью, а под конец войны, накануне падения Сайгона, ему удалось вывезти на самолете жену и двоих детей. Во время побега он сделал целый ряд великолепных снимков исторического значения.
Впоследствии семья Ван Каня приспособилась к новой для нее американской действительности: дети, как и многие вьетнамские эмигранты, старательно учились, получая высокие оценки сначала в школе, а теперь в колледже. Партридж был с ними близко знаком и восхищался, а подчас и завидовал — такая крепкая и дружная семья.