Хейли Артур. Вечерние новости

   Партридж внутренне вздохнул: неужели и Фернандес принадлежит к этой армии псевдочестных людей, которые не брезгуют положить себе в карман денежки, получаемые с заднего хода от широко распространенной торговли кокаином? В Латинской Америке — а в особенности на островах Карибского моря — полно таких двурушников, среди которых многие занимают высокие посты.
   Словно прочтя его мысли, Фернандес добавил:
   — Я был тут как-то на “выставке собак и пони”, которую наше правительство устраивало для вашего госдепартамента. К нам приезжал высокий гость — по-моему, ваш министр юстиции, — и были приглашены корреспонденты. Я в том числе.
   Несмотря на мысль, промелькнувшую у него раньше, Партридж улыбнулся при словах “выставка собак и пони”. Так репортеры презрительно именовали показуху, которую устраивали иностранные правительства — обычно коммунистические или диктаторские — с целью произвести впечатление на приезжую американскую делегацию. Партридж мог себе представить, что тут было наворочено: “высадка” с вертолетов солдат, которые отправляются на поиски кокаиновых кустов, сжигают несколько акров посадок и с помощью динамита уничтожают одну-две лаборатории по производству кокаина. Гости расхваливают правительство за его усилия в борьбе с наркотиками, не зная или же игнорируя то обстоятельство, что тысячи кокаиновых полей и десятки других лабораторий поблизости остались в неприкосновенности.
   На другой день фотографии гостей появятся в американских газетах вместе с их одобрительными высказываниями, и все это будет показано по телевидению. А репортеры, зная, что были участниками спектакля, но не в силах ничего по этому поводу сказать, проглотят все это и затаят свой позор.
   “И это происходит в Перу, стране, где у власти не диктатор и не коммунисты, но где, — подумал Партридж, — то или другое вскоре может появиться”.
   Обследовав поляну и хижину, Фернандес убедился, что там никого нет. И тогда снова повел их на восток, через джунгли, — так они шли совсем недолго: Фернандес вскоре знаком велел им остановиться. Минуту спустя он раздвинул папоротники и знаком предложил остальным взглянуть. Они по очереди заглянули в просвет и увидели в полумиле, в двухстах футах ниже себя, несколько ветхих строений. Десятка два хижин стояли на берегу реки. Проселочная дорога вела от них к грубо сколоченному причалу, где виднелось несколько лодок на приколе.
   — Хорошо все поработали ногами! — тихо произнес Партридж. И с чувством облегчения добавил:
   — По-моему, мы нашли Нуэва-Эсперансу.
   Теперь Гарри снова принял на себя командование.
   — У нас осталось не так много дневного времени, — сказал он. Солнце уже склонилось к горизонту: путешествие заняло больше времени, чем они рассчитывали. — Я хотел бы успеть до темноты заметить как можно больше. Минь, возьми еще один бинокль и присоединяйся ко мне. Фернандес и Кен, установите наблюдательный пост и по очереди следите, не подходит ли кто к нам сзади. Сами разработайте очередность и, если кого увидите, тут же зовите меня.
   Партридж подошел к самому краю джунглей, скрывавших их от чужих глаз, лег на живот и пополз вперед, держа в руке бинокль. Минь полз рядом с ним — оба замерли, как только у них появился обзор сквозь листву.
   Медленно передвигая бинокль, Партридж изучал картину внизу. Там почти никого не было. У причала двое мужчин снимали с лодки мотор. Из хижины вышла женщина, обошла ее, вылила помои из ведра и вернулась. Из джунглей появился мужчина и, направившись к другой хижине, вошел в нее. Два тощих пса рылись в помойке. Вообще Нуэва-Эсперанса производила впечатление трущобы в джунглях.
   Партридж принялся изучать строения — одно за другим. По всей вероятности, узников держали в одном из них, но ничто не указывало, в каком именно. Теперь уже Партриджу было ясно, что по крайней мере день придется провести в наблюдениях: не может быть и речи о том, чтобы попытаться вызволить узников ночью и завтра утром улететь. Он устроился поудобнее и стал ждать, а свет тем временем угасал.
   Как всегда в тропиках, темнота наступила очень быстро. В домишках засветились слабые огоньки — день окончательно угас. Партридж опустил бинокль и потер глаза, уставшие от часового наблюдения. Он был уверен, что сегодня им больше уже ничего не удастся узнать.
   В этот момент Минь дотронулся до его руки и указал вниз. Партридж поднес к глазам бинокль. И сразу заметил в сумеречном свете фигуру мужчины, шедшего по дорожке между двумя рядами домов. В противоположность другим этот человек шел целеустремленно. И что-то еще отличало его — Партридж напрягся.., у мужчины было ружье. Партридж и Минь следили за ним в бинокли.
   В стороне от других строений одиноко стоял сарай. Партридж уже видел его, но как-то не придал значения. А сейчас вооруженный мужчина вошел туда. В стене сарая была дыра, и сквозь нее виден был слабый свет внутри.
   Через несколько минут из сарая кто-то вышел и пошел прочь. Даже в темноте видно было, что это уже другой человек и что за плечом у него тоже ружье.
   “Неужели, — в волнении подумал Партридж, — мы только что видели смену караула? Надо это проверить, так что придется вести дальше наблюдение. Но вполне вероятно, что в этом уединенном сарае содержат Джессику и Никки Слоунов”.
   Партридж постарался не думать о том, что всего день или два назад там же находился, по всей вероятности, и Энгус Слоун.
   Шли часы. Партридж сказал своей группе:
   — Нам необходимо выяснить, что происходит ночью в Нуэва-Эсперансе, когда и на сколько часов все замирает и огни в основном гаснут. Прошу все записывать, отмечая время.
   По просьбе Партриджа Минь пробыл еще час на наблюдательном посту, а потом Кен О'Хара сменил его.
   — Всем как можно больше отдыхать, — приказал Партридж. — Но на наблюдательном посту и на поляне все время кто-то должен быть, а это значит, что одновременно спать могут только двое. — Они решили, что будут сменяться каждые два часа.
   Фернандес уже повесил в обнаруженной ими хижине гамаки с противомоскитными сетками. Гамаки были крайне неудобны, но люди настолько устали за день, что мигом заснули и в них. Они правильно поступили, прихватив с собой листы пластика, так как ночью пошел сильный дождь и крыша стала протекать. Фернандес ловко установил щиты над гамаками, чтобы спящие не чувствовали дождя. А те, кто был снаружи, постарались получше завернуться в свои пластиковые плащи, пока дождь через полчаса не прошел.
   Общей кухни у них не было. Каждый получил свою долю пищи и воды, причем все знали, что сухие продукты надо расходовать бережно. Воду, привезенную накануне из Лимы, они уже выпили, и Фернандес наполнил фляги водой из ручья, добавив в нее стерилизующие таблетки. Он всех предупредил, что местная вода, как правило, заражена химикатами от обработки наркотиков. Теперь у воды во флягах был жуткий вкус, и все пили как можно меньше.
   К следующему утру Партридж уже знал ответы на все вопросы о ситуации в Нуэва-Эсперансе, жизнь там замирает — разве что время от времени слышатся звуки гитары, чьи-то громкие голоса и пьяный смех. Продолжается это часа три с половиной после наступления темноты. В 1.30 ночи весь поселок погружается во тьму и тишину.
   Теперь требовалось еще выяснить — если считать, что Партридж правильно определил, где содержат узников, — как часто сменяется охрана и когда. К утру ясной картины на этот счет не было. Если охрана и сменялась ночью, они этого не заметили.
   Наблюдение продолжалось весь день.
   Дозорные и наблюдатели сменяли друг друга, а те, кто не дежурил, могли даже днем полежать в гамаке. И все ими пользовались, зная, что позже может понадобиться весь запас сил.
   Ближе к вечеру Гарри Партридж, лежа в гамаке, думал о том, в какую ситуацию они попали, — да неужели все это происходит в действительности? И следует ли их маленькой группе пытаться освободить заложников? Через какие-то несколько часов им, по всей вероятности, придется убивать или быть убитыми. Не безумие ли все это?
   Он же все-таки профессиональный журналист! Телекорреспондент, наблюдающий за развитием событий, ходом войн и конфликтов, а не участник их. И однако вот он сам решил вдруг стать авантюристом, наемным убийцей, солдатом. Разумно ли это?
   Может быть, да, а может быть, и нет, но в любом случае возникает другой вопрос: если он, Гарри Партридж, не сделает того, что необходимо, кто это сделает за него?
   И еще: журналист, освещающий войны, в особенности тележурналист, не может отгородить себя от проявлений жестокости, вида увечий, страшных ран, внезапной смерти. Он или она живут с опасностью, разделяют ее, иногда страдают от нее, а потом из вечера в вечер показывают все это в чистеньких прибранных гостиных городской Америки, где все эти ужасы — лишь картинки на экране и потому неопасны тем, кто их смотрит.
   Все эти “картинки” все больше и больше говорят о грозящей опасности, которая приближается к нам во времени и пространстве, и скоро это станет не картинками на экране, а жестокой реальностью в американских городах и на американских улицах, где уже бродит преступление. Жестокость и террор, царящие на дискриминированной, раздираемой противоречиями и войнами половине земного шара, подступают все ближе и ближе к американской земле. Это процесс неизбежный, его давно предсказывали ученые всего мира.
   Доктрины Монро, считавшейся некогда защитной броней Америки, больше не существует — нынче лишь немногие вспоминают о ней. Похищение семьи Слоуна в Соединенных Штатах иностранными агентами показало, что международный терроризм уже проник и в эту страну. А то ли еще будет — бомбы, подкладываемые террористами, захват заложников, стрельба на улицах. Как ни трагично, этого не избежать. Не менее трагично и то, что многие люди, никак в этом не участвующие, вскоре будут вовлечены во все это — хотят они того или нет.
   Поэтому, думал Партридж, его участие в происходящем, как и участие остальных троих, вполне естественно. В особенности Минь Ван Кань, наверное, не видит ничего необычного в их нынешней ситуации. Минь, прошедший сквозь страшную войну, которая разделила его страну, и выживший в ней, легче, чем остальные, примет то, что происходит сейчас.
   Для Партриджа же все это заслонял собой образ Джессики. Джессики, которая, по всей вероятности, находится где-то рядом, в этом сарае. Джессики — Джеммы, чьи образы переплелись в его сознании.
   Затем.., на него вдруг навалилась усталость.., и он заснул.
   Все наблюдатели держались единого мнения, что люди, за которыми они наблюдали, ведут себя раскованно, и это, казалось, говорит о том, что они не ожидают нападения извне. “Будь это иначе, — заметил Фернандес, — они выслали бы дозорных даже сюда, в поисках людей вроде нас”.
   С наступлением сумерек Партридж собрал своих коллег и заявил:
   — Мы достаточно понаблюдали. Сегодня ночью идем вниз. — И, обращаясь к Фернандесу, добавил:
   — Ты поведешь нас. Я хочу подойти к тому сараю в два часа ночи. Если необходимо что-то сообщить, говорите шепотом. Минь спросил:
   — А драться будем, Гарри?
   — Да, — ответил Партридж. — Я подойду поближе к сараю и первым войду туда. Я бы хотел, Минь, чтобы ты шел следом и прикрывал меня со спины. Фернандес остается сзади следить, не выйдет ли кто из других домов, и присоединится к нам в случае необходимости.
   Фернандес кивнул.
   — А ты, Кен, — повернулся Партридж к O'Xape, — пойдешь сразу к причалу. Я решил, что уходить мы будем на лодке. Мы ведь не знаем, в каком состоянии Джессика и Николае, и вполне возможно, что они не смогут проделать тот путь, каким мы сюда пришли.
   — Понял! — откликнулся O'Xapa. — Я полагаю, ты хочешь, чтобы я захватил лодку.
   — Да, и, если сможешь, выведи из строя остальные, но помни: без шума!
   — Шум все равно будет, когда мы запустим мотор.
   — Нет, — сказал Партридж. — Мы пойдем на веслах, а когда выведем лодку на середину реки, нас понесет течением. Мотор включим, только когда будем уже достаточно далеко.
   — А мы решили, к какой площадке будем прорываться — к Сиону или к другой? — спросил Фернандес.
   — Я приму решение в лодке — в зависимости от того, как все пройдет и сколько у нас будет времени. А сейчас, — заключил Партридж, — надо проверить оружие и избавиться от ненужных вещей, чтобы идти налегке и быстро.
   Волнение и страх овладели всеми.

Глава 15

   Когда Рита Эбрамс, проводив в субботу утром самолет, вернулась в Лиму, ее ждало два сюрприза.
   Во-первых, совершенно непредвиденным было появление Кроуфорда Слоуна. В Энтель-Перу Рита обнаружила сообщение, что Слоун прилетает в Лиму рано утром, а это значило, что, возможно, он уже прилетел. Рита тотчас позвонила в отель “Сесар” и попросила портье передать Слоуну, чтобы он ей позвонил.
   Вторым — и еще большим — сюрпризом было письмо Лэса Чиппингема, отправленное накануне вечером по факсу Гарри Партриджу. Указание о том, чтобы положить письмо в конверт с надписью “Лично”, явно было не замечено, и письмо пришло вместе с остальной почтой, открытое для всех. Рита прочла его и глазам своим не поверила.
   Гарри уволен, выброшен из Си-би-эй! В письме говорилось:
   “увольнение вступает в силу с данного момента”, и он должен покинуть Перу “желательно” в субботу — то есть сегодня! — “крайний срок” не позже воскресенья. Если нет рейсовых полетов в США, он может зафрахтовать самолет. Ну и ну!
   Чем больше Рита об этом думала, тем более нелепым и возмутительным ей это казалось, особенно сейчас. Кроуф что же, прилетает в Лиму в связи с этим? Рита была убеждена, что — да, и с нетерпением стала ждать Слоуна; возмущение ее тем временем все возрастало.
   К тому же она не могла передать содержание письма Партриджу, который уже находился в джунглях.
   А Слоун не стал звонить. Приехав в отель и получив записку Риты, он взял такси и тотчас отправился в Энтель. Он раньше уже приезжал с заданиями в Лиму и знал город.
   — Где Гарри? — первым делом спросил он Риту.
   — В джунглях, — сухо ответила она, — рискует жизнью, пытаясь вызволить твою жену и сына. — И сунула Слоуну под нос полученное по факсу письмо. — Это что за чертовщина?
   — Ты о чем? — Кроуфорд Слоун взял письмо и на глазах у Риты прочел. Затем прочел еще раз и покачал головой. — Тут какая-то ошибка. Этого не может быть.
   — Ты что же, хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь? — все так же резко спросила его Рита.
   — Конечно, нет. — Слоун энергично потряс головой. — Гарри же мой друг. И сейчас он нужен мне больше всех на свете. Скажи, пожалуйста, что он все-таки делает в джунглях — по-моему, ты сказала, что он там? — Слоун явно тут же выкинул из головы письмо, сочтя его нелепицей, на которую не стоило тратить время.
   Рита судорожно глотнула. В глазах ее появились слезы: она злилась на себя за несправедливое отношение к Слоуну.
   — О Господи, Кроуф! Извини ради Бога. — Она впервые увидела, как он постарел за эти несколько дней, сколько в его глазах тревоги. Слоун выглядел куда хуже, чем в последний раз, когда она видела его неделю назад. — Я ведь думала, это ты… А, не важно! — Рита взяла себя в руки и описала экспедицию в Нуэва-Эсперансу и замысел Гарри.
   Когда им подали кофе и круассаны, Рита мягко произнесла:
   — Послушай, Кроуф, мы все были потрясены и огорчены известием о твоем отце, особенно Гарри. Я знаю, он винил себя за то, что недостаточно быстро действовал, но у нас же не было никакой информации…
   Слоун жестом остановил ее.
   — Я никогда и ни в чем не буду винить Гарри — что бы ни случилось, даже сейчас. Ни один человек на свете не мог бы сделать больше.
   — Я согласна, — сказала Рита, — потому-то эта штука так и невероятна. — И она вытащила из сумочки письмо Лэса Чиппингема. — И это не ошибка, Кроуф. Это вполне осознанная акция. Таких ошибок не бывает.
   Кроуфорд снова перечитал письмо.
   — Как только поднимемся наверх, я позвоню Лэсу в Нью-Йорк.
   — Прежде чем звонить, давай вот о чем подумаем: за этим что-то кроется, чего мы с тобой не знаем. Вчера на Си-би-эй ничего необычного не произошло?
   — По-моему, нет… — подумав, сказал Слоун. — Правда, я слышал, что Лэса вызывала Марго Ллойд-Мэйсон — как будто бы в страшной спешке. Но я понятия не имею, в чем было дело.
   — А не может это быть как-то связано с “Глобаник”? — пришла вдруг Рите в голову мысль. И, открыв сумочку, она достала несколько листов бумаги, которые Гарри Партридж дал ей утром. Слоун пробежал листы глазами.
   — Любопытно! Действительно большие деньги! Где ты это взяла?
   — Мне дал Гарри. — И она повторила то, что рассказал ей Партридж по дороге в аэропорт, а именно: как он получил документ от перуанского радиокомментатора Серхио Хуртадо, который собирался передать эту информацию на будущей неделе. И добавила:
   — Гарри говорил, что не намеревается это использовать. Сказал, что это самое малое, что мы можем сделать для “Глобаник”, которая дает нам хлеб, да еще с маслом.
   — А ведь между этой историей и увольнением Гарри может быть связь, — задумчиво произнес Слоун. — Я такую возможность вижу. Пошли-ка наверх и позвоним сейчас же Лэсу.
   — Прежде чем мы туда пойдем, мне надо кое-что сделать, — сказала Рита.
   Под “кое-что сделать” подразумевалось послать за Виктором Веласко. Когда заведующий международным отделом Энтель заглянул к ним через несколько минут, Рита сказала ему:
   — Мне нужна линия на Нью-Йорк, которая не прослушивается.
   Веласко смутился.
   — А у вас есть основания полагать…
   — Да.
   — Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет. Можете позвонить оттуда.
   Рита и Кроуфорд Слоун прошли вслед за Веласко в уютный кабинет на том же этаже, застланный ковром.
   — Садитесь, пожалуйста, за мой стол. — И, указав на красный телефон, Веласко добавил:
   — Эта линия надежная. Я гарантирую. Можете прямо набирать.
   — Спасибо. — Зная, что Партридж находится на пути в Нуэва-Эсперансу, Рита не собиралась раскрывать его местонахождение и решила не упоминать его в разговоре, чтобы об этом не узнали власти Перу.
   Веласко вежливо поклонился, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
   Слоун попытался сначала связаться напрямую с Лэсом Чиппингемом. Телефон молчал — ничего удивительного, так как была суббота и утро. Зато удивительным было то, что заведующий отделом не оставил у телефонистки номера, по которому его можно разыскать. Заглянув в записную книжку, Слоун набрал еще один номер — квартиру Чиппингема в Манхэттене. Опять никакого ответа. Был у Слоуна еще номер в Скарсдейле, где Чиппингем иногда проводит уик-энд. Там его тоже не оказалось.
   — Похоже, — заметил Слоун, — что Лэс намеренно скрывается сегодня утром. — Он в задумчивости продолжал сидеть за столом.
   — О чем ты думаешь? — спросила Рита.
   — О том, чтобы позвонить Марго Ллойд-Мэйсон. — И он взял трубку красного телефона. — Я звоню.
   И Слоун набрал номер Стоунхенджа. Ему ответила телефонистка:
   — Миссис Ллойд-Мэйсон сегодня на работе нет.
   — Говорит Кроуфорд Слоун. Дайте мне, пожалуйста, ее домашний номер.
   — Этого номера нет в справочнике, мистер Слоун. Мне не разрешено его давать.
   — Но у вас же он есть? Телефонистка помедлила.
   — Как вас зовут?
   — Норин.
   — Красивое имя — мне оно всегда нравилось. Теперь выслушайте меня внимательно, Норин. Кстати, вы узнали мой голос?
   — О да, сэр. Я каждый вечер смотрю “Новости”. Но последнее время я так волнуюсь…
   — Спасибо, Норин. Я тоже. Так вот, я звоню сейчас из Лимы — это в Перу, и мне просто необходимо переговорить с миссис Ллойд-Мэйсон. Если вы дадите мне ее номер, обещаю: ни слова не скажу, как я его добыл, вот только в следующий раз, когда буду в Стоунхендже, зайду к вам и лично поблагодарю.
   — Ох, правда, мистер Слоун? Мы будем так рады!
   — Я всегда выполняю обещания. Так какой же номер, Норин?
   Она сказала, и он записал.
   На сей раз трубку подняли после второго звонка, и раздался мужской голос — по всей вероятности, говорил дворецкий. Слоун назвался и попросил к телефону миссис Ллойд-Мэйсон.
   Через несколько минут послышался голос Марго, которую ни с кем нельзя было спутать.
   — Да? — сказала она.
   — Это говорит Кроуф. Я звоню из Лимы.
   — Мне так и сказали, мистер Слоун. И мне хотелось бы знать, почему вы звоните мне — тем более домой. Правда, сначала мне хотелось бы выразить сочувствие по поводу смерти вашего отца.
   — Благодарю вас…
   Учитывая свое положение, Слоун никогда не обращался к президенту Си-би-эй по имени, и Марго явно намеревалась держаться такого же правила. По ее тону Слоун догадался, что прямым вопросом ничего не добьешься. И он решил прибегнуть к старому как мир журналистскому трюку, который часто срабатывал даже с самыми высокоинтеллектуальными людьми.
   — Миссис Ллойд-Мэйсон, когда вы решили вчера уволить Гарри Партриджа из Си-би-эй, я не уверен, что вы подумали о том, сколько он приложил усилий, чтобы найти и освободить моих жену, сына и отца.
   Она мгновенно взорвалась:
   — Кто вам сказал, что это было мое решение? Слоуну очень хотелось ответить ей: “Да вы сами только что!” Но он сдержался и сказал:
   — На телевидении в Отделе новостей все становится известно. Потому-то я вам и звоню.
   — Я не желаю обсуждать это сейчас, — отрезала Марго.
   — А жаль, — сказал Слоун и скороговоркой продолжал, боясь, что она повесит трубку:
   — Мне подумалось, что вы, наверное, согласитесь поговорить о связи между увольнением Гарри Партриджа и бартерной сделкой, которую затевает “Глобаник” в Перу. Гарри что же, задел своими честными репортажами кого-то, кто очень заинтересован в этой сделке?
   На другом конце провода долго молчали — Слоун слышал только, как дышит Марго. Затем, уже гораздо спокойнее, она спросила:
   — Где вы все это услышали? Значит, есть связь.
   — Ну, видите ли, — сказал Слоун, — Гарри Партридж узнал об этой сделке. Так вот, Гарри решил не пускать в ход этой информации, он сказал так: “Это самое малое, что я могу сделать для “Глобаник”, которая дает нам хлеб, да еще с маслом”.
   Снова молчание. Затем Марго спросила:
   — Значит, это не будет опубликовано?
   — Ага, вот это уже другой разговор. — При других обстоятельствах Слоун получил бы удовольствие от этого разговора, а сейчас он был бесконечно удручен. — Дело в том, что в Лиме есть радиорепортер, который раскопал всю эту историю, у него есть экземпляр соглашения, и он намерен передать об этом по радио на будущей неделе. Я думаю, это сообщение подхватят за пределами Перу. А вы как думаете? Вы еще не повесили трубку?
   — Нет.
   — Вы, случайно, не пожалели, что приняли такое решение по поводу Гарри Партриджа?
   — Нет. — Ответ прозвучал как-то отвлеченно, словно мысли Марго были далеко. — Нет, — повторила она. — Я думала о другом.
   — Миссис Ллойд-Мэйсон, — Кроуфорд Слоун произнес это самым своим язвительным тоном, каким говорил иногда в “Новостях” о чем-то уж очень мерзком, — вам никто не говорил, что вы самая бессердечная сука?
   И он положил на рычаг трубку красного телефона.
   Марго тоже повесила трубку. Настанет день — и скоро, решила она, когда она найдет способ разделаться с этим самовлюбленным Кроуфордом Слоуном. Но пока время еще не пришло. Сейчас было кое-что поважнее.
   Известие насчет “Глобаник” и Перу серьезно потрясло ее. Но с такими вещами ей приходилось сталкиваться и в прошлом, и она довольно быстро овладевала ситуацией. Марго забралась так высоко в мире бизнеса не сразу и не без серьезных трудностей и всякий раз умудрялась оборачивать дело в свою пользу. Должна она что-то придумать и сейчас, взвешивая возможные шаги. Без сомнения, надо сообщить Тео Эллиоту, что в Перу стало известно насчет сделки с “Глобаник”… Си-би-эй никакого отношения к этому не имеет — как вообще ни одна американская телестанция или газета: просочилось это там, в Перу, что скверно.
   Это крайне неприятно, скажет она Тео, и она не собирается никого осуждать, но не может не подумать о том, не сказал ли что-то лишнее Фосси Ксенос — в частности, когда был в Перу. Восторженность Фосси ведь широко известна, и он вполне мог проболтаться.
   Она скажет также Тео, что перуанская пресса подняла вокруг этого дела шум, потому Отдел новостей Си-би-эй просто не мог не узнать о соглашении. Однако она, Марго, категорически приказала, чтобы Си-би-эй об этом помалкивала.
   “При удаче, — думала она, — с начала будущей недели все внимание переключится на Фосси. И прекрасно!”
   Во время этих размышлений Марго не обошла вниманием и Гарри Партриджа. Не следует ли его восстановить? Потом решила — нет. Партридж не такая уж важная “шишка”, так что оставим решение без изменений. А кроме того, Тео, конечно же, захочет позвонить президенту Перу в понедельник и сказать, что смутьян уволен и отозван из Перу.
   Уверенная в том, что ее стратегия сработает, Марго улыбнулась, подняла трубку телефона и набрала незарегистрированный домашний номер Тео Эллиота.
 
 
   Владелец и пилот “Аэролибертад” Освальдо Зилери слышал о Кроуфорде Слоуне и был почтителен с ним.
   — Когда ваши друзья договаривались о чартере, мистер Слоун, я сказал, что не желаю знать, для чего им это нужно.
   А сейчас я вот увидел вас и догадываюсь, в чем дело, и желаю вам успеха и им тоже.
   — Спасибо, — сказал Слоун. Они с Ритой находились в скромном кабинетике Зилери возле аэропорта Лимы. — Когда вы сегодня расстались с мистером Партриджем и остальными, как там все было?