Хейрдал Т. Ра

потом творцы древней культуры первыми ходили на лодках такого типа.
Самостоятельно работать по камню аймара не научились. Зато они по сей день
точно воспроизводят камышовые лодки для рыболовного промысла на озере.
Все участники экспедиции "Ра I" готовы были продолжать эксперимент, и
Сантьяго снова оставил свою работу в университете Мехико, чтобы отправиться
на Титикаку за лодочными мастерами. Итальянца Марио Буши я негласно попросил
отправить своих эфиопских помощников на озеро Тана и еще раз заготовить там
двенадцать тонн папируса. Осоку из Эфиопии и строителей из Боливии надо было
незаметно доставить в Марокко и работы вести в полной тайне, чтобы я мог без
помех написать главы о "Ра I" для книги, которая должна была покрыть
растущие расходы на мой эксперимент. Под маркой "бамбук" 12 тонн эфиопского
папируса были сгружены в порту Сафи и исчезли. Четверо чистокровных индейцев
аймара и боливийский переводчик сошли с самолета в аэропорту Касабланки
вместе с Сантьяго и исчезли. Парусина из Египта, готовая плетеная каюта из
Италии, древесина для мачт и весел, всевозможные веревки и тросы неприметно
прибывали с разных концов в Марокко. И исчезали.
Шестого мая кусок высокой стены, окружающей Сафийский городской
питомник, рухнул на землю, и между клумбами и пальмами зарокотал могучий
бульдозер, за которым следовала легкая ладья из цветочных стеблей, словно
выросшая сама среди пышной зелени.
Так родилась на свет "Ра II". Медленно и чинно она вышла из пролома в
стене, как будто огромная бумажная птица вылупилась из яйца. И с величавой
степенностью покатила на колесах по тесным городским улочкам, забитым
зрителями - арабами и берберами в кафтанах, халатах, под чадрой. Важно
выступали полицейские, бежали вприпрыжку босоногие мальчуганы, на деревьях,
столбах, в люльке красной технической машины торчали озабоченные садовники и
электромонтеры, следя за тем, чтобы ветви и провода не потрепали и не
воспламенили сухие папирусные закорючки на носу и на корме нарядной
золотистой ладьи, и местное начальство облегченно вздохнуло, когда
диковинная конструкция перевалила через железную дорогу и остановилась среди
сверкающих свежей краской рыбацких шхун, которые ждали спуска на воду и
выхода на весенний промысел сардин.
- Нарекаю тебя "Ра II", - сказала Айша, супруга паши Тайеба Амары, во
второй раз за один год брызгая козьим молоком на сухой папирус перед тем,
как лодка заскользила вниз.
- Ур-а-а! - грянула толпа на пристани, и по людскому морю прокатилась
волна аплодисментов, когда необычное суденышко легло на воду и закружилось,
будто и впрямь игрушечный кораблик из бумаги. Многие зрители не сомневались,
что оно опрокинется или во всяком случае даст сильный крен, ведь работа-то
была кустарная. Мы, кому предстояло плыть на ладье, с великим облегчением
смотрели, как ровно она лежит на воде. Команда буксирного судна стояла
недвижимо, не веря своим глазам. А в толпе продолжалось ликование.
Но что это? Стой! Помогите! Ай-яй-яй! Паника в толпе, смятение на
буксире! Неожиданно с гор налетел сильный шквал, он подхватил бумажный
кораблик и погнал его со страшной скоростью от буксирного судна прямо на
каменный мол четырехметровой высоты. Звучали вопли и стоны, команды на
французском и арабском языках, кто-то закрыл лицо руками, газетчики
попрыгали в воду, благо мелко, кто фотографировать, кто спасать лодку, и
новокрещенная ладья, совершив полный оборот, со всего маху боднула стенку
загнутым вверх ахтерштевнем. Лихая закорючка из папируса приняла удар на
себя и сжалась, как пружина. Мне словно вонзили кинжал в сердце. Корма!
Которую мы на этот раз так старались сделать крепкой и неуязвимой. Лодка
прыгала на волнах. А ведь там каменистое дно. Поди удержи ее, когда такие
шквалы. Эксперимент явно кончился, не успев начаться. А впрочем? Кривой
ахтерштевень сработал, как стальная пружина, и лодка резиновым мячом
отскочила от стенки. Раз. Другой. Деревянная ладья разбилась бы и пошла ко
дну. А "Ра" хоть бы что. Только серая ссадина на золотистой коже нескольких
стеблей. А ребята на буксире уже поймали конец. И ничего не надо
ремонтировать. Дергаясь на ветру влево и вправо, словно бумажный змей на
взлете, "Ра II" весело и бодро пошла на буксире к причалу, где нам
предстояло устанавливать на ней двойную мачту.
С содроганием вспоминал я, стоя на руле, этот спуск на воду. И в то же
время говорил себе, что, если нас выбросит на притаившиеся в ночной мгле
Камни и рифы, есть надежда спастись раньше, чем наша копна сена пойдет ко
дну. Лодка вышла такая тугая и крепкая, что совсем не прогибалась на волне.
"Ра I" извивалась, как угорь. "Ра II" - жесткая, как бейсбольный мяч. Мы все
единодушно восхищались гениальной конструкцией индейцев. Безупречные обводы
и тонкое решение технических задач как-то не вязались с простым бытом
аймара. Похоже, что ни эрудиты, ни профаны, видевшие камышовые лодки, не
задумывались о тонкостях древнеиндейской техники, между тем наши опыты
показали, что это единственный способ связать лодку так, как показано на
рельефах древних средиземноморских культур. При любом другом способе
конструкция постепенно расшатывается, а это для веревок гибель.
Четверо молчаливых индейцев - Деметрио, Хосе, Хуан и Паулино - вместе с
таким же немногословным боливийским переводчиком, сотрудником Ла-Пасского
музея, сеньором Себальосом, прекрасно организовали строительство "Ра II". Им
помогало несколько марокканцев, и однако на строительной площадке было так
тихо, что я то и дело откладывал в сторону рукопись и выглядывал из палатки.
Работа под пальмами кипела, и члены бригады обходились жестами да редкими
возгласами на языках аймара, испанском и арабском.
Сначала индейцы сделали из отдельных стеблей папируса две огромных
сигары, уложенных в тонкую папирусную циновку, которую сплели так, что концы
стеблей были обращены внутрь и сплющены. До того, как их начали стягивать
веревками, десятиметровые цилиндры были такие толстые, что без подставки до
верху не дотянешься. В проходе между ними сделали в ту же длину третью,
гораздо более тонкую сигару, к которой они должны были крепиться. Эта
операция проходила так. Длинными - в несколько сот метров - веревками
связали тонкое папирусное веретено с толстыми, сперва с одним, потом с
другим, спиральной вязкой так, что веревки не соприкасались. Когда индейцы
все вместе стали натягивать обе веревки, толстые сигары, все ближе
подтягиваясь к тонкой, в конце концов сомкнулись, и она совсем скрылась,
образовав как бы незримую сердцевину.
Получился нерасчленимый, словно литой, корпус без узлов и
перекрещивающихся веревок, оставалось только удлинить веретена с обоих
концов, чтобы нос и корма изящно загнулись вверх. Затем добавили по бокам
еще по толстой папирусной колбасе - для перехвата волн и увеличения ширины
лодки. После этого мы сами установили десять поперечных брусьев под легкую
плетеную каюту, стояки для мостика и две пяты для тяжелой двойной мачты.
И вот готова "Ра II" - 12 метров в длину, 5 в ширину, 2 в толщину.
Каюта - длина 4 метра, ширина 2,8 метра; в обтяжку на восемь человек,
лежащих по четыре в ряд, ногами друг к другу. "Ра II" оказалась на три метра
короче "Ра I", да и в разрезе круглее и тоньше. Меня тревожило, что чуть ли
не треть папируса осталась в излишке. Но ни уговоры, ни посулы не могли
заставить наших аймарских друзей добавить в конструкцию хотя бы один
стебель, поработать над лодкой еще день. Они исчерпали свои возможности и
рвались домой, к своим женам на озере Титикака.
- Счастливого плавания и добро пожаловать на остров Сурики, -
приветливо сказал Деметрио, сняв вязаную шапочку, когда их творение исчезло
через пролом в стене.
- Остров Сурики?
- Ну если не на наш именно островок, то во всяком случае на озеро
Титикака.
Аймара явно не очень разбирались в географии. Им было невдомек, что они
связали "Ра II" на другой стороне Атлантики и что их родное озеро лежит на
высоте 4 тысячи метров над уровнем моря. Но вязать камышовые лодки они
умели, ничего не скажешь; ни один инженер, ни один конструктор, ни один
археолог нашего современного мира не смог бы с ними потягаться.
- Твердая, словно из дерева вырезана, - сказал Карло.
Только что мимо нас, совсем рядом, пронесся сверкающий огнями пароход,
и мы облегченно вздохнули: пронесло.
- Твердая, как деревянный чурбан, но мы все глубже погружаемся, -
добавил он.
- Все образуется, просто у нас много груза по отношению к подводной
части папируса.
- Норман говорит, что надо было весь папирус обмазать битумом, как в
Библии написано.
- Зачем, ведь воду впитывают только обрезанные концы. А мы на этот раз
обмакнули большинство стеблей на два сантиметра в битум.
Но, по чести говоря, я и сам уже склонялся к тому, что, пожалуй, лучше
было всю лодку обмазать густым слоем битума. Тогда мы не погрузились бы ни
на один сантиметр. Может быть, древние египтяне конопатили папирус под
верхней оплеткой, поэтому на фресках лодки не черные, а желтые и зеленые.
После плавания "Ра I" несколько священников прислали мне письма,
подчеркивая, что, по библии, Ноев ковчег был проконопачен битумом. И что
мать Моисея обмазала битумом папирусный ковчег, в который поместила сына и
который дочь фараона потом нашла в зарослях папируса на берегу Нила.
Наверное, тут есть доля истины. Битум несложно добыть, он был обиходным
товаром в Древнем Египте и Малой Азии. Правда, на "Ра I" мы убедились, что
папирус и без битума держится на воде, пока веревки целы.
Веревки. На "Ра I" они у нас были много толще, к тому же Мусса и Умар
связали сотни отдельных коротких концов: одни перетрутся, другие держат.
Вязка индейцев, на первый взгляд, казалась нелепой. От носа до кормы идет по
спирали одна длинная веревка. Длинная и тонкая. Они наотрез отказались
применить веревку толще 14 миллиметров. Дескать, тонкую ровнее натянешь, а
если она и лопнет, вязка все равно не распустится, мокрый папирус плотно
зажмет ее.
Можно ли положиться на них? А на кого же еще тут положиться? Все члены
экипажа понимали, что речь идет о новом эксперименте. Мы могли еще раз
испытать чадский способ, внеся те поправки, которые нам подсказала практика,
тогда не было бы опять этой неизвестности. Злополучная тетива, соединяющая
кормовой завиток с палубой, на месте, и груз сосредоточен на левом борту, в
остальном же новая "Ра" была для нас сплошным ребусом. Больше всего мы
боялись, как бы тонкая веревка, на которой все держалось, не порвалась,
когда нас начнут трепать неистовые волны. К тому же в отличие от "Ра I",
которая лежала на воде, как матрас, "Ра II" так сильно качало, что нельзя ни
стоять, ни сидеть, не цепляясь за что-нибудь.
В первый же день пришлось натянуть бортовые леера, а то упадешь - и
сразу в воду. Пока осадка была небольшой, мы неслись по гребням так, что
только брызги летели, в первые сутки прошли 95 морских миль, то есть 177
километров. Мы еле-еле управлялись с огромным парусом. Один раз ветер вырвал
шкоты у нас из рук, потом и вовсе их растрепал, и парус длиной 8 метров,
шириной 7 метров вверху и 5 внизу, обвис на рее, будто громадный флаг,
причем бился и хлопал так, что, казалось, сейчас вся ладья развалится.
Уже в первую ночь мы промчались мимо островка у Могадора, где древние
финикийцы добывали пурпур, да так близко, что отчетливо видели все огни в
окнах на материке.
На второй день буйные шквалы у берегов Сахары вынудили нас убрать
парус, хотя мы и рисковали при этом сломать стройный высокий форштевень. На
третий день ветер угомонился. Установился полный штиль, парус совсем
перестал работать, и лодка беспомощно дрейфовала зигзагами. Густой туман
поглотил берег, и мы, не жалея сил, вертели и крутили тяжеленные рулевые
весла и дергали шкоты грузного паруса, ведь стоило потянуть ветерку с моря,
и через час-другой нас могло выбросить на прибрежные скалы. Правда, иногда,
больше ночью, слабый бриз относил нас подальше от берега.
Но в общем держался штиль. На четвертый день море было как зеркало.
- Мы тонем, - один за другим докладывали ребята.
На тихой воде это сразу бросалось в глаза. Лодка погружалась минимум на
десять сантиметров в сутки. Это что-то новое. Ничего подобного не было на
"Ра I". Может быть, спиральная вязка индейцев недостаточно крепко сдавила
папирус?
Сантьяго взял блокнот и ручку и провел анонимный опрос членов экипажа:
пересечем мы Атлантику, или нам не дойти живыми? Двое верили, что пересечем,
шестеро считали, что, дело кончится плохо, Не знаю, кто был второй оптимист.
Может быть, Норман, он все время твердил, что главное - благополучно
миновать мыс Юби, а дальше можно опять предоставить лодке идти по
собственному разумению, по Америке не промахнется. А может, Карло,
страдающий неизлечимой любовью к "Ра I"; "Ра II", считал он, слишком уж
напоминает настоящий парусник.
Мы погружались с пугающей быстротой, и если бы не течение, наверное,
совсем не двигались бы с места. Уже на четвертый день Жорж подошел ко мне с
непривычно серьезным лицом и сказал, что, по мнению квартирмейстера Сантьяго
и шефкока Карло, у нас чересчур много провианта и воды, все лишнее надо
выбросить за борт. С этими словами он взялся за бурдюк и стал развязывать
его, чтобы опорожнить.
- Эй, ты что, это же питьевая вода!
- Лучше ограничить потребление воды, чем затонуть, не доходя Канарских
островов. На этот раз мы должны добраться до цели!
- Вали груз за борт, вот потеха будет, - попробовал пошутить Сантьяго,
только голос его звучал как-то вяло.
- Долой все продукты, которые надо долго варить, - почти весело
предложил Карло. - А то примусы на этот раз совсем дрянные. Один распаялся,
другой не хочет гореть как следует.
Из каюты выглянул хмурый Юрий, из-за него на меня смотрели тревожно
вопрошающие глаза молчаливого Мадани. Кеи стоял на мостике с непроницаемым
видом, точно фарфоровая фигурка, ничем не выдавая своих чувств. Норман
определял наши координаты.
- Мы погружаемся, - раздельно произнес Юрий. - А в прошлый раз мы уже
убедились, что вода взятого не отдает. Надо выбросить все, что можно, сейчас
же.
Норман молча слушал с озабоченным видом. Чувствовалось, еще немного, и
дойдет до взрыва. Безветрие, папирус тонет. Но ведь в прошлый раз ничего
подобного не было. Как бы на этот раз не оказались правы эксперты-домоседы,
которые твердили, что мы продержимся на воде от силы две недели. А мы-то
нарочно простояли десять дней у плавучей пристани в гавани Сафи, чтобы
папирус вобрал побольше воды и этот балласт прибавил остойчивости нашему
легкому суденышку с огромным парусом. Сегодня как раз истекли две недели. И
папирус уже наполовину ушел под воду.
- Давайте выбросим эти лодки из папируса, которые лежат на носу, -
предложил Норман. - Спасаться мы на них все равно не будем, а для съемок у
нас есть трехместный надувной плот.
Мы едва успели привязать бутылку с письмом к первой лодке, прежде чем
нетерпеливые руки столкнули ее за борт. Вторая, поменьше, отправилась следом
так скоро, что к ней уже ничего не удалось привязать. Счастливого пути. Они
лежали на воде, словно воздушные шары, и их сразу понесло боком к берегу.
Думали ли мы, что нашу бутылочную почту найдут через несколько дней на
пустынном берегу Сахары. "Ра II" с ее глубокой осадкой шла с течением
параллельно суше.
Шлепнулся в воду мешок с картофелем: картошка долго варится. За ним
последовали два кувшина с рисом. Мука. Кукуруза. Два мешка неведомо с чем.
Корзина из дранок. Лучше голодать, чем тонуть. Отправилась за борт большая
часть припасенного для кур зерна. А также большой деревянный брус и доски -
материал для ремонта. Еще кувшины. На лице Мадани было написано отчаяние.
Кей глядел на парус, оскалив зубы. Море приняло бухту каната. Точильный
камень. Молот. Железное копье Жоржа, чтобы сшивать лодку. Поплыли книги и
журналы.
Обложки от книг. Каждый грамм важен.
С одной стороны, я был за. С другой стороны, решительно против. Впереди
тысячи километров, мы только что начали рейс, при нашей скорости нам нужен
провиант не на один месяц, и не только провиант. Но они правы. Мы
погружаемся. Почему? Сколько это продлится? Я попробовал внушить сначала
себе самому, потом остальным, что лодка перестанет тонуть, как только осадка
придет в соответствие с горами груза, который мы второпях нагромоздили на
палубе в последний день перед стартом, 17 мая. Сегодня 20 мая. Папирус все
глубже уходит в воду.
Юрий решительно принялся разрушать палубу из досок, которые мы
привязали к папирусу перед мачтой. Такая славная была палуба. Вчера Сантьяго
и Жорж превратили ее в эстраду, исполнили комические пляски и диалоги, и над
ровной гладью океана звучал наш громкий смех. Я уговорил Юрия оставить
несколько досок, чтобы можно было ходить, не боясь провалиться в желоб между
двумя толстыми сигарами из папируса, когда нас снова начнет качать на
океанской волне.
Тем временем кто-то, зайдя за каюту, бросил в море наш чудесный
египетский чай каркаде - чай, что он весит-то? И керамическая печка с
древесным углем отправилась туда же. Туалетная бумага, пакетики с
приправами. Все меньше груза.
У меня сжалось горло. Кто-то безрадостно смеялся. Кто-то виновато и
огорченно смотрел на меня. Ладно, пусть покуролесят в меру, - хуже, если
кому-то будет отравлять душу недобрая мысль о том, что мы не все меры
приняли, оттого-де и лодка тонет. Самое опасное - когда у человека душа не
на месте.
Гляди, и до кур очередь дошла. Двое ребят вооружились ножом и топором,
чтобы обрубить найтовы и отправить за борт курятник целиком. Все равно" мол,
без примуса курицу не сваришь. Пришла пора остановить этот погром.
С курами мы расстались, но одну утку Жорж отстоял, и ей было позволено
разгуливать по палубе, к великому недовольству Сафи, которой то и дело
доставался щипок в зад, как от Симбада I в прошлом году. Обезьянка подросла
на несколько дюймов, но осталась все такой же беспечной проказницей, какой
была, когда нам подарили ее как талисман перед первым плаванием. Из
опустошенного курятника я сделал обеденный столик. Кое-кто был готов и его,
и скамейки выбросить в море, дескать, можно держать миски и кружки в руках,
но тут решительно восстали два члена экипажа, считавшие, что добрая трапеза
- один из главных пунктов распорядка дня.
- И вообще, если мы будем жить по-свински, это подорвет мораль всего
экипажа, - заключил опытный военный моряк Норман.
Страсти улеглись. Атмосферу на борту словно разрядил громоотвод, да и
места прибавилось, наконец-то можно было по-человечески ходить по палубе, а
не карабкаться через вещи. Вот только ветра все нет и нет.
Назавтра - опять штиль, и на другой, и на третий день то же самое. Мы
замерли на месте. Погружаться вроде бы перестали, но и плыть никуда не
плывем.
- По статистике в этом районе один процент штилей в мае месяце, -
сказал Норман, показывая на морскую карту. - Нам за неделю досталось сто
процентов.
Попробовали галанить тяжеленными рулевыми веслами - без толку. Но пока
опасность миновала. Можно было купаться и наслаждаться жизнью. Канарские
острова справа и Африка слева кутались во мглу, но над нами жарило солнце. А
вода была такая свежая и прохладная. Вместе с Норманом на привязи плавала
утка. Сафи, повиснув на ногах, пыталась дотянуться до водного зеркала;
Да, вода прелесть. Но что такое, черт возьми, - опять эти комки мазута.
Ну да, ведь Мадани с первого дня вылавливает сачком образцы. На этот раз мы
решили вести систематическое наблюдение, не пропуская ни одного дня. В
прошлом году мы замечали грязь только тогда, когда ее было столько, что это
бросалось в глаза. Тем не менее доклад с пробами, переданный норвежской
делегации в ООН, привлек такое внимание, что был полный смысл провести более
тщательное исследование, ведь на "Ра II" до воды было в прямом смысле слова
рукой подать. Море с утра до вечера служило нам умывальником, биде, ванной,
стаканом для полоскания рта. Хорошо еще, что комки здесь плавали не слишком
густо.
Мы ныряли под папирус. Видимость превосходная. Бездна рыбы. Полосатые
лоцманы и пятнистые пампано то сновали туда и обратно в тени "Ра", то
сбивались в кучу под самым днищем. Папирус - тугой, лоснящийся. Днище новой
"Ра" еще сильнее напоминало брюхо кита. Гляди-ка, какой здоровенный групер,
не меньше полуметра, и толстяк. Видно, Канарские острова недалеко, такие
тяжеловесы обычно держатся вблизи суши. Групер подошел к нам и обнюхал маску
Жоржа. А к моей руке маленьким полосатым цеппелином скользнула рыба-лоцман
сантиметров на двадцать. Сантьяго прав; рыба только на поверхности плавает.
А в своей родной стихии она порхает, как птица. Два диковинных создания,
смахивающих на чулки, извиваясь, прошли мимо моего носа. Потом что-то
круглое вроде медузы. Мы слишком хорошо помнили "португальские военные
кораблики" и остерегались всех незнакомых беспозвоночных.
- Акула, здоровенная акула!
Точно, вдали появилась акула. И впрямь крупная, судя по расстоянию
между рассекающими водную гладь спинным и хвостовым плавниками. Но "Ра" ее
не заинтересовала, и она проследовала дальше, перерезав нам курс.
Убедившись, как великолепно выглядит подводная часть "Ра II", все
воспрянули духом. И корма крепкая. И никакого намека на крен в наветренную
сторону. Ни один стебель не отделился. Юрий и Жорж считали даже, что в
носовой части осадка чуть уменьшилась; может быть, тропическое солнце
выпарило влагу, которую папирус впитал во время качки в первый день. Еще
вчера они говорили, что лучше не собираться на баке больше двух-трех человек
за раз, не перегружать форштевень, теперь же были не против того, чтобы мы
сколотили из уцелевшего материала скамейки и устроили на баке уютную
столовую.
Целую неделю плелись мы так зигзагами на юго-запад при тихом ветре то с
востока, то с запада, который был не в силах оторвать рею и парус от мачты.
Океан, медленно перемещаясь, увлекал нас за собой. Океан не стоял на месте.
На глаз незаметно, ведь ладья шла с ним вместе тем же ходом. Наконец и
воздух к нам присоединился, сперва как бы нехотя, но у нас появилась
надежда, что "Ра" скоро начнет слушаться руля. Прыгая в воду, чтобы
искупаться или позабавиться с ручными рыбами, мы обвязывали себя вокруг
пояса длинной веревкой: если ветер вдруг прибавит лодке ходу, нас потянет за
ней, и мы не отстанем.
В последний день штиля, когда Норман, Сантьяго и Симбад плескались в
воде каждый на своем страховочном конце, я тоже нырнул, проплыл под лодкой и
лег на спину позагорать на морщинистой поверхности моря. Чистый курорт. Я
повернулся на живот. Чудно, как поглядишь на плывущую утку снизу. Я перевел
взгляд на идущее рядом со мной диковинное суденышко. Прямо Ноев ковчег.
Солома и желтый бамбук. Обезьяна на вантах, голубь на крыше, из каюты торчат
голые пятки. Как это все необычно. Парус чуть округлился. От рулевых весел
побежала назад легкая рябь. Странно, почему страховочный конец не тянет?
Неужели он такой уж длинный? Страховочный конец! Где он? Нету. Пропал. Я и
не заметил, как выскользнул из петли. Лежу сам по себе в Атлантическом
океане и загораю! "Ра" медленно удалялась, как бы не ушла от меня! Спокойно,
"Ра" совсем рядом, правда, я не такой спринтер, как Жорж или Норман, но этот
кусок как-нибудь одолею. Одолел. Зацепился пальцами за облегающие скользкий
папирус тонкие веревки, подтянулся и влез на борт. Удивительно надежно
чувствуешь себя на этих прочных папирусных связках. Никому ничего не сказал,
но на всякий случай расстелил на корме слева мешок из сети, который мы
изобрели, чтобы и на ходу можно было искупаться за бортом. Кто его знает, не
разъест ли мыло папирус, если мы станем мыться на палубе, ведь у нас нет
дощатого настила, который можно драить, как на обычных судах, так и
останется мыло на стеблях.
Наконец ветер нагрузил парус. Принимая справа северо-восточный пассат,
мы до отказа повернули рулевые весла и помчались вперед; земли нигде не было
видно. 26 мая Норман, вооруженный секстантом, бумагой и карандашом,
спустился с крыши и облегченно вздохнул. По всем данным, мы прошли мыс Юби.
Ура! Позади остались береговые скалы - самый опасный противник "Ра". Снова
впереди простерся открытый вольный океан, но на этот раз "Ра" держит хвост
крючком и толстые, как телеграфный столб, рулевые весла целы и невредимы. На
старте все смеялись, глядя на эти здоровенные бревна, дескать, можно было
обойтись чем-нибудь потоньше и полегче, ведь папирус сто раз лопнет, прежде
чем переломится такая махина.
Никогда нам не было так хорошо на папирусе, как в эти дни. Идя между
незримыми берегами, мы обзавелись пестрой коллекцией пернатых, которые
обессилено опускались на ладью с неба. Птицы одна за другой приземлялись на
рее, на крыше, на рукоятке весла, на папирусных закорючках впереди и сзади.
Шутка Карло о том, что мы идем на плавучем гнезде, стала реальностью. Тут
были старые знакомые - синицы, ласточки, воробьи домовые и полевые, была
одна южанка покрупнее, красавица с изумительным сине-зеленым оперением.
Почтовый голубь с кольцом на ноге тихо описал над лодкой несколько кругов,
совершил промежуточную посадку на мачте, потом опустился на мостик, где под
сенью голубого флага ООН стоял вахтенный. "Голубь мира", - подумали мы все.
Уж очень хорошо он сочетался с ооновским флагом. На медном кольце мы прочли: