Хейрдал Т. Ра

брючный ремень.
- Стой! - яростно прошипел я. - Ты что, рехнулся?!
Мои слова не возымели никакого действия. Штаны последовали за рубахой,
и Тоси, завершив стриптиз, обеими руками схватился за корму.
- Оса! - вопил он. - У меня в штанах оса! Эх, оператор, оператор, так
испортить нам последние минуты на острове Дага Стефано. Я не мог его
простить, хоть и жалко было смотреть на беднягу, который не был в состоянии
даже сидеть, когда мы вернулись в моторку. Монахов с лестницы как ветром
сдуло, осталось лишь не сколько человек; впрочем, они с признательностью
приняли от нас скромную лепту в благодарность за содействие и во искупление
греха, совершенного кинооператором.
В общем визит к черным монахам нас огорчил. Послушать их, так главное -
делать папирусную лодку поменьше, чтобы легче было вытаскивать ее на берег и
просушивать. Не очень-то это подходит для Атлантического океана... Как
только лодка освобождалась, ее немедленно выносили на берег.
Чтобы упростить сушку, лодки побольше здесь делают из двух частей,
которые можно выносить на берег отдельно: тонкий, так сказать, корпус с
загнутыми вверх носом и кормой, а внутри корпуса - пригнанный к нему толстый
папирусный матрац. Чадские кадай куда массивнее. Если монахи озера Тана
стараются делать лодки легкими, ревностно сохраняя исконную древнюю форму,
то для будума на озере Чад важнее всего капитальность конструкции.
Идя дальше через озеро, мы миновали несколько островков, ставших
вотчиной бегемотов. Наше появление вызвало переполох, могучие звери, покинув
свою обитель, погружались в воду и выныривали около нас. Нам объяснили, что
они ненавидят папирусные лодки и всегда норовят их опрокинуть, потому что с
таких лодок исстари били гарпунами бегемотов. Но когда мы столкнули в воду
нашу папирусную лодчонку, бегемоты, окружив ее со всех сторон, только
фыркали и таращили любопытные глаза.
В юго-западной части озера, где берег едва выдается над водой,
раскинулись обширные заросли папируса.
В одном месте сквозь папирус пробивается мутный поток, и по озеру
словно расплывается бурая краска. Здесь в Тану впадает речушка, ее устье
сразу и не отыщешь в густом папирусе, где прячется много крупных болотных
птиц. И так как озеро питает Голубой Нил, эту речку назвали Малым Нилом.
Как правило, Малый Нил настолько мелок, что на моторке по нему можно
пройти всего несколько сот метров, но необычно высокий уровень воды позволил
нам подняться вверх по реке до маленькой деревушки племени абайдар, лежащей
в 3 километрах от озера. При появлении нашей моторки из крытых соломой
круглых хижин высыпали на берег местные жители. Как нам объяснил Али,
впервые одна из двух принадлежащих его итальянскому боссу моторок зашла в
Малый Нил.
Встречающие спустили на воду лодки из папируса, сушившиеся возле хижин,
и направились к нам, кто на веслах, кто толкаясь шестом. Самые маленькие
здешние лодочки - по сути дела, поплавки, смахивающие на бивень слона; нам
сказали, что они называются коба. Вяжут и применяют их точно так же, как в
Центральной Африке, в Южной Америке и на острове Пасхи. Лодка побольше на
одного человека, называется тароча, а наиболее обычная для Таны разъемная
лодка на двух и больше гребцов - танкуа. Мы видели танкуа с экипажем в
девять человек, но нам говорили, что есть лодки, на которых перевозят через
озеро до 2-3 тонн зерна. Был случай, сильный ветер унес груженую танкуа, и
она целую неделю дрейфовала по озеру, прежде чем ее удалось пригнать к
берегу, даже зерно успело прорасти.
Абайдары, как и черные монахи, считали, что две недели - крайний срок,
после которого танкуа, пропитавшись водой, неизбежно развалится. Корпус этой
лодки настолько тонок, что она извивается на малой волне, будто змея.
Все это подтверждало мои первые впечатления. Хотя танкуа с загнутой
вверх кормой больше похожи на лодки древнего Египта, чем чадская кадай, они
уступают ей в прочности. И поскольку в нынешнем Египте нет ни папируса, ни
строителей папирусных лодок, напрашивалось решение: взять папирус с озера
Тана, строителей - с озера Чад, а образец для задуманной мной реконструкции
- с древнеегипетских фресок.
Ночью разразилась жуткая гроза. Мы привязали моторку за дерево на
берегу и накрылись папирусной лодкой. Гром гремел так, как это бывает, когда
низкие тучи идут над самой водой. Ослепительный блеск молний и оглушительные
залпы говорили о том, что центр грозы над нами. Молнии били в озеро, ударяли
в берег. Вспышка, удар грома, толчок воздушной волны - и совсем рядом с нами
раскололось огромное дерево! Дождь лил как из ведра. Наше имущество плавало
в лодке вместе с дневным уловом рыбаков. А кинооператор крепко спал, в такую
погоду он был избавлен от необходимости сражаться с насекомыми.
...На самом юге Эфиопии, с севера на юг параллельно Красному морю,
протянулась в сторону Кении Рифт-Валли. Геологи полагают, что эта широкая
долина, зажатая между двумя горными грядами, образовалась при медленном
смещении Африки на запад за много миллионов лет. На дне рифта, словно
бусины, лежат в ряд большие озера. На одном из них, озере Звай, вяжут
папирусные лодки. Есть отличная автомобильная дорога, и большинство озер -
излюбленное место отдыха; из столицы, Аддис-Абебы, сюда приезжают охотиться,
ловить рыбу и купаться. Только Звай, хотя оно самое красивое, не посещается
туристами. Сюда не доходит шоссе, и здесь растет папирус, прибежище улитки,
в которой вырастает личинка шистозомы, гроза любителей купанья.
В Аддис-Абебе я встретил двух шведов, от которых кое-что узнал про
Звай. Один из них, этнограф, изучал по литературе жителей тамошних островов.
Другой - он кормится ловлей птиц в Эфиопии - сам побывал на озере.
Я взял напрокат джип, погрузил на него продукты и полевое снаряжение,
мы покинули нашу базу в столице и помчались сперва по отличной, потом по
хорошей, потом по посредственной и, наконец, по отвратительной дороге.
Первый ночлег - у гостеприимных шведских миссионеров на высоком восточном
склоне Рифт-Валли. На другое утро вместе с переводчиком - эфиопским учителем
Асеффа - и "знающим дорогу" молодым парнем из племени галла мы двинулись
дальше к озеру Звай.
Глубокое ущелье с порожистой рекой, секущее равнину к западу от озера,
преградило нам путь, и в поисках переправы пришлось проехать 25 километров
на юг по строящейся дороге, увязая в сыром грунте. Наконец мы пересекли реку
по мощному каменному мосту, после чего километров пятьдесят ехали на
северо-запад вовсе без дороги, где по конной, где по звериной тропе, где
просто в просветах между редкими деревьями. Часто кому-нибудь из нас
приходилось идти впереди джипа, отыскивая путь. "Проводник" сидел смирно, не
раскрывая рта, а если и пытался что-то нам подсказать, то весьма неудачно.
Дикие звери не попадались, зато мы видели много старых могильников. То и
дело встречались нам галла - на плече копье, по пятам трусит собака. Хотели
мы спросить у одного парня про дорогу, но он так перепугался, когда мы
развернули джип в его сторону, что поднял копье для защиты, потом пустился
наутек и мигом исчез среди акаций.
Вечерело, когда мы выехали на высокий утес, с которого открывается
великолепный вид на восточный берег озера Звай и два ближних острова. На
утесе стоял дощатый домик и большая палатка - шведская миссионерская
поликлиника. Заведовала поликлиникой медицинская сестра, но она уехала в
отпуск в Швецию, и мы застали только сторожа, живущего с семьей в шалаше по
соседству. Он позволил нам разместиться в палатке.
От подножия утеса на юг и на север тянулись камышовые заросли, а на
воде в лучах вечернего солнца поблескивало желтое зернышко: папирусная
лодчонка возвращалась на свой остров.
День угас быстро, как и должно быть в восьми градусах от экватора. И
тотчас начался спектакль. На деревьях тараторили обезьяны. Грузные бегемоты
выбирались на берег и шли лакомиться кукурузой на поля. Все ближе и ближе
скулили и выли гиены. Откуда-то с озера доносилась далекая барабанная дробь.
Из палатки были видны костры на островах. Асеффа объяснил, что это копты
готовятся встретить свой праздник маскал. Я вышел, чтобы полюбоваться всей
панорамой, и у самых дверей наткнулся на две темных фигуры с копьями. Это
сторож с одним из своих родичей пришел спросить, не хотим ли мы посмотреть
на гиен, которые нашли околевшего мула и устроили пир.
Мы крадучись вошли в рощу. Где-то впереди звучали дикие вопли,
тявканье, рычание, щелкали челюсти. В кустах со всех сторон сверкали, словно
стоп-сигналы, бдительные глаза гиен. Но стоило мне включить фонарик, и
обладатели глаз беззвучно улетучились, как будто по волшебству. Видно только
лежащую на земле истерзанную тушу. Выключаю фонарик и жду. Опять кругом пара
за парой вспыхивают глаза, опять зверье воет, скулит и рвет мясо, трещат
кусты и сучья. Зажигаю фонарик... Половины туши как не бывало, осталась
только передняя часть, да и та разодрана на куски. Мы поискали в кустарнике,
идя по кровавым следам, но задние ноги мула канули в ночь.
На другое утро мы спустились к озеру. Маленькое кукурузное поле у
подножия утеса подверглось за ночь основательному опустошению, вторгшийся
сюда бегемот сжевал не одну сотню початков. Мы застали хозяина, когда он
разгонял обезьян, которые задумали доесть то, что осталось после вылазки
озерного исполина.
Вдали показалось несколько маленьких папирусных лодок, они шли от
островов прямо к нам. Мы стояли там, где расчищенный в папирусе проход от
причала встречался с тропой, спускающейся сверху. У нас были припасены
топоры, веревки и два толстых сука в рост человека. Мы задумали один план и
ждали, когда подойдут лодки.
Вот и они. Похожи на чадские: корма обрезана прямо, только нос заострен
и изгибается кверху. Правда, совсем маленькие, на одного человека.
Островитяне пересекли озеро для меновой торговли с галла. Один привез
буроватое кукурузное пиво в кувшине и в калебасе. У другого была свежая
рыба. Подошел третий и начал вытаскивать свою лодку на берег. Мы перехватили
их и предложили сделку. Взяв напрокат все три лодки, мы поставили их рядом и
связали вместе. Только
так можно было осуществить наш план и попасть на острова, к людям
племени лаки. На всем озере Звай лишь они делают лодки, притом такие
маленькие, что никто посторонний не может воспользоваться ими, чтобы
проникнуть в древнее пристанище этого племени.
Лаки не состоят в родстве с галла, обитающими на берегах Звай. Галла -
типичные африканцы, кормятся земледелием и скотоводством, они прочно
приросли к суше, им в голову не приходило связать лодку или плот, чтобы
выйти на озеро. А в жизни лаки папирусная лодка играет важную роль, ведь они
не только земледельцы, но и рыбаки, и торговцы. Несмотря на черную кожу,
лаки не негроиды, у них, как у большинства эфиопов, узкие лица, четкий
рисунок которых наводит на мысль о жителях библейских стран. Как и монахи
озера Тана, они пришли из области верховий Нила и принесли с собой искусство
строительства лодок из папируса. Уже в 1520 - 1535 годах, они, спасаясь от
гонений, после долгого странствия достигли Рифт-Валли и уединились на глухих
островах озера Звай со всеми своими церковными сокровищами и древними
коптскими рукописями. Мне говорили, что рукописи сохраняются до сих пор,
ведь галла ни разу не смогли проникнуть на острова, несмотря на
четырехвековую вражду с лаки. Правда, в последние годы розни пришел конец,
наладилась меновая торговля, некоторые семьи лаки даже перебрались на берег,
но по-прежнему на озере делают только такие лодки, что на них кроме гребца
может поместиться от силы один человек. Да и то он рискует перевернуть
тонкую связку папируса, если не будет сидеть тохонько, вытянув ноги вперед
или свесив их по колено в воду.
Вот почему мы смотрели с торжеством на свое произведение - устойчивый
плот из трех связанных вместе лодок. Мы уже собрали снаряжение и хотели
занять места на плоту, чтобы переправиться на заманчивые острова, когда
увидели, что один из лодочников потихоньку развязывает узлы. Объяснив
Асеффе, что он пришел за дровами для большого праздничного костра, но теперь
вспомнил, что самые хорошие дрова не здесь, а в другом месте, островитянин
учтиво попрощался с нами и поспешно удалился на одной трети нашего
тримарана.
Лишь под вечер нам удалось наконец зазвать еще одного лаки. Он шел
вдоль камышей, забрасывая в воду небольшую сеть, и чуть не всякий раз в его
сети трепетало живое серебро. Мы купили весь улов, двадцать одну тулуму с
нежнейшим мясом, испекли на углях по рыбе на человека, а остальное вернули
рыбаку. В нашу сделку с ним входил также прокат лодки, и на этот раз мы
поспешили отчалить, как только связали плот. Он легко выдерживал вес троих
пассажиров и кинокамеры с треногой, и Асеффа нерешительно присоединился к
нам, когда я напомнил ему, что мне понадобится переводчик.
Берег был оторочен густыми зарослями низкого камыша, но папируса мы
здесь не увидели. Небольшая волна заставила всех взяться за весла.
Постепенно берег озера ушел вдаль, а над нами поднялись зеленые холмы
ближайшего острова. Между деревьями на склонах отчетливо различались
живописные круглые хижины из соломы. В это время из-за мыса вышла маленькая
лодчонка и направилась прямо к нам. Верхом на папирусе, спустив ноги в воду,
сидел суровый человек в похожем на мундир костюме защитного цвета. Умело
работая веслами, он развернул свою лодку и стал поперек нашего курса. Асеффа
сообщил, что этот человек называет себя не то шерифом, не то шефом острова
Тадеча и требует, чтобы мы предъявили ему документы, прежде чем он пустит
нас на берег.
Асеффа спросил, нет ли у меня какой-нибудь официальной бумаги. Я достал
из нагрудного кармашка написанное по-французски письмо норвежского министра
иностранных дел, адресованное властям Республики Чад. Асеффа ни слова не
знал по-французски, но это не помешало ему, стоя на плоту, торжественно
произнести на языке галла долгую тираду, в которой я разобрал только
поминутно повторяемое имя императора Хайле Селассие. Что уж он там сочинил,
знают лишь сам Асеффа да шериф; во всяком случае суровый чиновник растерянно
отдал честь, освободил нам путь задним ходом и возвратился к мысу, а мы
взяли курс на ближайший залив.
Остров был изумительно красив. Яркая зелень, пологие холмы, аккуратные
кукурузные поля... В заливе голые ребятишки удили рыбу, сверху спускались к
причалу женщины с кувшинами на голове, в платьях из домотканой материи,
навстречу им поднимался мужчина, неся на плече свою папирусную лодку. Кругом
сновали куры, порхали красочные птицы. На открытом гребне холма примостилась
чистенькая деревушка, горстка хижин с конической соломенной крышей, стены -
из камня и обмазанного глиной плетня, расписанные незамысловатым узором.
Около большинства хижин сушились на солнце остроносые лодки, где одна, где
две, а то и три. Нас учтиво пригласила к себе в дом симпатичная супружеская
чета и предложила свежего кукурузного пива айдар. Его звали Дагага, ее -
Хелу. В доме было уютно и чисто.
На утрамбованном глиняном полу стоял ткацкий станок и большие
запечатанные кувшины. На каркасе стен висели калебасы и нехитрые орудия
труда, постелью служили шкуры, подушкой - кривая деревянная скамеечка вроде
древнеегипетских. Дагага и Хелу жили без забот, вещей у них было очень мало,
зато бездна времени, чтобы получать от них радость. Нет холодильника, зато
нет и счета за электричество. Нет автомобиля, но ведь и спешить некуда. Они
отлично обходятся без того, чего у них нет и что мы привыкли считать
необходимым. И у них есть все, что им необходимо и чем охотно обходимся мы,
расставаясь с городом на время долгожданного отпуска. Когда наш современный
мир вскорости проникнет к ним, они многое у нас переймут, а мы у них -
ничего, но это будет бедой и для них, и для нас, ведь обе стороны считают,
что умнее, лучше, счастливее мы, раз у нас больше всякой всячины. Так ли
это?
Пока я философствовал, сидя на холодке у двери, красавица Хелу с
мудрыми глазами потчевала незнакомых гостей. Дагага сидел и поглаживал
козленка, от души радуясь, что может угостить нас пивом и жареной кукурузой.
До чего же вкусно! И до чего хорош вид из двери на зеленые холмы. Вот бы,
лежа на шкурах, полюбоваться озером на закате, когда пойдут домой последние
папирусные лодки... В эту минуту что-то сверкнуло на горизонте, потом
донесся глухой рокот. По небу ползли черные тучи. Кинокамера! И все наше
имущество в не застегнутой палатке на том берегу!.. Надо поторопиться, если
мы хотим пересечь озеро до грозы. Солнце склонилось совсем низко. Я глянул
на свои часы: ого! В доме Хелу и Дагаги часов не было, время здесь не
дефицитный товар и нет нужды его мерить.
Мы сбежали вниз по склону и оттолкнули от причала папирусный тримаран.
И вот уже остров уходит назад, растворяясь в вечерней мгле. Последнее, что
мы видели, раньше чем дождь все заслонил, были тусклые огоньки на гребне
холма. Наши лакские друзья, надежно укрытые в своих уютных хижинах, зажгли
фитили масляных светильников...
Наступил маскал, главный коптский праздник, когда все эфиопы-христиане
празднуют так называемое "открытие истинного креста". С нашего утеса мы
видели большие костры на островах. Мы собирались еще раз навестить лаки,
расспросить их о папирусных лодках, но не тут-то было. В этот день ни одна
лодка не вышла на озеро. На следующий день мы увидели две лодки с рыбаками,
но они держались вдали от берега. Может быть, им так велел шериф, чтобы
избежать повторных визитов.
Мы погрузились в джип и покатили обратно. Ориентироваться было
нетрудно. Несмотря на прошедший ливень, отпечатки наших колес сохранились.
Мы уже приближались к ущелью, когда заметили между деревьями другой джип. Он
тоже ехал по нашему следу, но навстречу нам. В машине сидели эфиопы. Выйдя
из джипа, чтобы поздороваться, мы обратили внимание на одного из них,
который был почти на голову выше остальных. На нем была роскошная ряса с
шитьем, ниже косматой седой бороды на животе болтался огромный коптский
крест на цепочке. Асеффа поцеловал крест и объяснил нам, что этот богатырь с
благодушным лицом - глава эфиопской церкви, епископ Лука. Он направляется к
озеру Звай, чтобы навестить своих единоверцев лаки. Епископ лукаво сказал,
что знает способ вызвать лодки. И если мы сможем приехать на следующей
неделе, он нас примет на главном острове - Девра Зионе. Но для этого надо
спуститься к озеру с другой стороны, там есть небольшой лепрозорий, а при
нем - пластмассовая лодка.
Возвращаемся в Аддис-Абебу. Нагружаем джип свежими запасами. Через
несколько дней едем на юг по туристской магистрали вдоль западной кромки
Рифт-Валли. Отсюда совсем просто спуститься к Звай, но в этом конце озера
нет ни папируса, ни островов. Лепрозорий оказался закрытым, окна заколочены.
Сидевший на крыльце галла с распухшими от слоновой болезни ногами сообщил
нам, что лодку увезли на ремонт в Аддис-Абебу. А других лодок тут нет,
только маленькие евелла, которые лаки вяжут из папируса.
Попытались проехать вдоль берега на север. Сплошное бездорожье. На
юг... Заросшая тропа привела нас к монастырской школе. Школа тоже закрыта.
Дальше путь нам преградила глубокая река. Сонный монах, кутаясь в рясу,
сидел на траве и глядел на бегемота, который нежился у другого берега в тени
могучих деревьев, высунув голову из воды. Ниже по течению начинались пороги.
Лодка? Откуда ей быть. Здесь никто не вяжет лодок: слишком много
бегемотов, которые недолюбливают их еще с той поры, когда на них охотились
люди с папирусных лодок. Автомобильная дорога? Нету. Здесь нету.
Возвращаемся к шоссе. Едем по нему на юг. Озеро Лангана среди
каменистой равнины. Островов нет, папируса нет, шистозомы нет. Есть пляж,
туристский отель, пиво, лимонад. Пластмассовая лодка? (Мы надеялись взять ее
напрокат.) Увы. Она в Аддис-Абебе, ремонтируется. Едем обратно по шоссе.
Ночь, тропический ливень. В деревне Ада-митуллу мы нашли приют. В дощатом
сарае женщина галла торговала пивом и эфиопскими чебуреками. А во дворе за
сараем мы увидели две конурки с постелями, ничем не огороженную выгребную
яму и бочку с водой для тех, кто привык умываться.
Кинооператор приоткрыл дверь своей будки и просунул внутрь руку, в
которой держал распылитель с дезинсекталем. Потом распахнул дверь настежь и
вымел веником богатую коллекцию дохлых насекомых. Он так и уснул, лежа
поверх покрывала с распылителем в руке. Я отыскал одного галла и поставил
сторожить машину, снабдив его фонариком, затем вынес из своей будки все,
оставил только голую железную кровать, и развел на полу костерок из взятых у
хозяйки благовонных палочек. Всю ночь из окошка струился ароматный дымок.
Только я задремал, как в соседней конурке послышалось ругательство, и
оператор с грохотом выскочил на волю и исчез в ночи. Утром я обнаружил его в
нашем джипе, он лежал поверх багажа, свернувшись калачиком. Мало того что
его чуть не сожрали паразиты, он всю ночь глаз не сомкнул из-за какого-то
человека, который все время светил ему в лицо. Сторож гордо доложил, что это
он следил за тем, чтобы верзила, явившийся откуда-то среди ночи, ничего не
стащил.
Этот сторож нас здорово выручил. Уроженец деревушки, лежащей у южной
оконечности озера, он сказал нам, что туда очень легко проехать, он охотно
покажет нам путь. С проводником и переводчиком мы покатили через рощи и
перелески, пока не уперлись в уже знакомую нам порожистую речку, правда, в
другом месте, здесь через стремнину было переброшено для перегона скота
несколько кривых бревен, присыпанных камнями и землей. Дюйм за дюймом мы
форсировали этот мост и покатили дальше по конным тропам, сухим руслам,
просекам и глинистым полям от одной идиллической деревни галла к другой.
Километр за километром нас сопровождали веселые ребятишки, они живо
разбирали изгороди на нашем пути, засыпали камнями и сучьями канавы. Природа
тут красивая, разнообразная, птиц словно в зоопарке. Галла к югу от Звай
образуют свой замкнутый мир, ни о чем не просят, ничего не получают и не
нуждаются ни в чем. Никто не вмешивается в их жизнь, никто им не докучает,
никто их не совершенствует и не портит. Они привязаны к земле, и никому из
них не приходило в голову связать себе лодку.
Продолжая движение, мы под вечер увидели совсем близко самый большой из
островов лаки. Его зеленые вершины вздымались выше, чем холмы на берегу. И
вот уже только широкий пролив отделяет нас от Девра Зиона, куда направлялся
епископ Лука. Мы выехали на ровное поле, к очередному селению галла. Ни у
кого не было лодки, зато все знали, что епископ Лука сейчас на острове. За
ним приходила оттуда большая оболу - так лаки называют лодки из трех снопов
папируса, связанных плугом. Мы до сих пор видели обычные, узкие лодчонки,
которые опрокидываются при малейшем неверном движении. Лаки называют их
шафат, галла - евелла.
Поблагодарив за информацию, мы съехали по крутому спуску к самой воде и
сигналили до тех пор, пока к нам с той стороны не подошел какой-то
любопытный лаки на маленькой шафат. До острова здесь было всего 2 километра,
и мы попросили лодочника вернуться и передать, что мы приглашены епископом
Лукой и нам нужна оболу. Вскоре кинооператор вместе с переводчиком и лакским
гребцом уже сидел в широкой лодке епископа. Сам я уселся на обычной шафат,
спина к спине с гребцом, который объяснил мне, что нельзя сгибать ноги в
коленях и надо плотнее прижиматься к нему, чтобы не опрокинуться. Съемочную
аппаратуру мы погрузили на другую шафат.
Моя лодка была кое-как связана полусгнившим лубом. Я оперся рукой,
чтобы не сидеть в шистозомной воде, в ту же минуту две лубяные петли лопнули
и шафат начал разваливаться. Гребцы не на шутку переполошились, все трое
что-то кричали друг другу и нам на своем языке. На всякий случай соседи
подогнали к нам свои лодки, хотя было очевидно, что спасаться у них, если
наша лодка распадется, бесполезно, только опрокинемся все вместе.
Чувствуя, как мои штаны все глубже погружаются в теплую воду, где
резвились микроскопические чудовища, я сидел будто вкопанный и судорожно
сжимал руками стебли папируса, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение.
Может быть, эти твари уже прокладывают себе путь через тонкую ткань шортов?
Раньше до острова было рукой подать, теперь он вдруг отодвинулся куда-то
страшно далеко. Никогда еще двадцать минут не казались мне такими долгими.
Когда мы вытащили на берег растрепанный сноп папируса, было очевидно,
что этот шафат отслужил свой срок. Но мы добрались до Девра Зиона, а это все
окупало.
От прибрежного папируса до скал внутри острова простирался поистине
парковый ландшафт, на зеленых склонах высились старые деревья-исполины.
Источенные ветрами утесы напоминали колонны и террасы разрушенного замка,
который оброс цветущими кустами, лианами, кактусами и диковинными деревьями.
Мы шли очень быстро по горной тропе, не встречая ни полей, ни хижин, ни
людей, лишь обезьян да многоцветных птиц. Наконец у наших ног простерлась
глубокая долина в виде подковы. Ее ложе представляло собой сплошное зеленое
болото с папирусом и зарослями камыша, в которых кишели длиннохвостые