– Вызови мсье Жако. Пусть поторопится.
   Через несколько секунд подошел Жако:
   – Что случилось?
   – Взгляните.
   Великан подошел, взявшись за рукоять перископа, приник к окуляру. Когда он повернулся к Фенелону, его правая щека подергивалась от возбуждения:
   – Как же так?
   Фенелон пожал плечами:
   – Видимо, вы повредили двигатель или пробили обшивку ниже ватерлинии. Какая разница? Всплываем? Мы сможем без особого труда взять ее на абордаж.
   Жако покачал головой, и Фенелон заметил странный блеск в его глазах:
   – Не надо. У меня есть идея. Помнишь «Конторо»? Ты сказал тогда, что одной торпеды хватит. Посмотрим, что ты скажешь на этот раз.
   Фенелон почувствовал знакомое возбуждение, сердце его гулко забилось.
   – Отлично! Мой Бог, они даже не узнают, кто пустил их ко дну!
   – Я не об этом, – сказал Жако. – Концы в воду – вот что главное.
   «Л'Алуэтт» имела на вооружении две торпеды калибра двадцать один дюйм и два торпедных аппарата в носовой части. Фенелон глубоко вздохнул и, взяв себя в руки, четко скомандовал:
   – Азимут противника – сто двадцать пять. Курс – сто тридцать один. Скорость – шесть узлов. Дальность – тысяча пятьсот.
   Оператор ввел данные в бортовую ЭВМ для определения угла сноса и необходимого упреждения для обеих торпед.
   Через секунду старшина доложил:
   – Упреждение – тридцать градусов, сэр.
   Фенелон поднял рукояти перископа и приник к резиновому окуляру:
   – Готовность обоим аппаратам.
   Пот катился по его лицу, сердце бешено колотилось. Он так много слышал об этом от бывалых людей, но сам готовился к пуску впервые.
   – Товсь!
   «Флер де Лис», казалось, застыла в фокусе перископа. Все ее обводы и такелаж были видны необычайно четко. Руки сжали рукояти.
   – Первому – огонь!
   Подводная лодка дрогнула, освободившись от первой торпеды, и гидроакустик доложил:
   – Торпеда пошла.
   – Второму – огонь!
   И вновь корпус лодки дрогнул.
   – Торпеда пошла.
   Фенелон обернулся к Жако:
   – Желаете взглянуть?
   Жако оттолкнул его в сторону и приник к окуляру.
   Гийон качал изо всех сил, пот градом катился по его спине. Яхта шла в автоматическом режиме. Меллори с биноклем стоял на крыше рулевой рубки и вглядывался в поверхность моря. То, что «Л'Алуэтт» нагонит их, не вызывало теперь никаких сомнений. Скорость не превышала шести узлов, ручная помпа едва справлялась с прибывающей в трюм водой.
   Они далеко уклонились от основной трассы, и Меллори знал это. Оставалась единственная надежда – случайно встретить рыбачий баркас, что, принимая во внимание погоду, было маловероятно.
   Он повернул бинокль вправо и замер. Перископ «Л'Алуэтт» вспарывал поверхность воды, поднимая тучу брызг. Немного погодя что-то вскипело под водой белой пеной и устремилось к яхте.
   – Торпеда!
   Он спрыгнул на палубу, не удержался на ногах и упал, снова вскочил, прихрамывая, вбежал в рубку и отчаянно выкрутил штурвал.
   Яхта начала нехотя разворачиваться. Гийон ворвался в рубку, всем весом своего тела навалился на штурвал, и в дополнение к их усилиям о борт яхты глухо ударила мощная волна. Меллори оставил Гийона у штурвала, а сам выбежал на палубу. Торпеда пронеслась вдоль правого борта, оставляя пенный след. Через несколько минут за ней прошла вторая.
   Жако зарычал от ярости, повернулся и схватил Фенелона за куртку:
   – Ты промахнулся, скотина! Ты промазал!
   – Но этого просто не может быть!
   Фенелон склонился к окуляру, но Жако оттолкнул его:
   – Теперь приказывать буду я! Идем на сближение. Приготовиться к всплытию! Я добью его. Эта скотина Меллори теперь не жилец.
   Меллори вернулся к штурвалу, а Гийон снова встал у помпы, качая изо всех сил, но это мало помогало. Яхта сильно осела, качка усилилась, волны захлестывали палубу. «Л'Алуэтт» выпустила обе торпеды. На подлодках типа XXIII боекомплект составляли только две торпеды. Меллори это знал.
   Он выглянул в окно. Клочья тумана сгустились. Ни единого суденышка. Меллори предвидел следующий шаг Жако, но когда в пятидесяти ярдах впереди море вдруг вскипело и «Л'Алуэтт» показалась на поверхности, он почувствовал внутри неприятный холодок.
   Не успела вода схлынуть с палубы подводной лодки, как крышка люка боевой рубки открылась, и Жако вместе с одним из матросов принялся устанавливать на турели пулемет. Гийон стоял в дверном проеме, сжимая в руке револьвер:
   – Что будем делать?
   – Все ясно и так. Если я отправлюсь на тот свет, то очень постараюсь прихватить и его с собой. Прощай, Гийон. Было приятно работать вместе.
   – А мне – с вами, полковник. – Рауль Гийон встал по стойке смирно, как на параде. – Честь имею, сэр.
   Он побежал на бак, а Меллори вернулся в рубку и развернул «Флер де Лис» по ветру. Через секунду яхта уже шла полным ходом навстречу «Л'Алуэтт». Пулемет затрещал, пули крошили бак, и Меллори пригнулся, не выпуская штурвала из рук. Гийон ничком лежал на палубе, выжидая подходящий момент. В его револьвере оставалось всего два патрона, и он молил Бога о том, чтобы удалось оба всадить в Жако.
   Пулемет строчил без остановки. Жако тщетно пытался выбить Меллори из рулевой рубки. Рядом с Жако из люка появилось испуганное лицо Фенелона. Он что-то кричал, но крика не было слышно.
   Трещал пулемет, свистели пули. Новый могучий вал подхватил яхту и понес вперед. Жако и «Л'Алуэтт» пропали из виду. На секунду яхта застыла на гребне вала и стремительно понеслась навстречу «Л'Алуэтт». Раздался страшный грохот, и киль яхты обрушился на место стыка боевой рубки и палубы подводной лодки. Под скрежет металла киль «Флер де Лис» давил на балластные цистерны и вспарывал корпус лодки. «Л'Алуэтт» осела, боевая рубка накренилась, и пулемет упал в воду. Жако и Фенелон в отчаянии заметались.
   Гийон перегнулся через планширь, прицелился и выстрелил. В тот же миг «Флер де Лис» резко накренилась, и он полетел за борт вниз головой. Яхта, скрежеща, ползла вперед, все сильнее вдавливая «Л'Алуэтт» под воду, и наконец перевалила через нее. Волны с силой бились о форштевень. Меллори поднялся на ноги и повернул штурвальное колесо. Яхта слушалась руля! Двигатели продолжали работать, и «Флер де Лис», подмяв очередную волну, развернулась.
   Меллори выглянул в разбитое окно. Подводная лодка вышла из крена, но еще больше осела, и всю ее палубу уже захлестывали волны. Из переднего люка один за другим выскакивали матросы. Жако тоже сбежал вниз по наружному трапу. Они стояли на палубе, возбужденно показывая куда-то в воду, и Меллори заметил в волнах голову Рауля Гийона. Его несло прямо к «Л'Алуэтт», и когда очередной вал швырнул его на металлическую палубу, они набросились на него. Меллори ничего не мог сделать. Яхта по-прежнему шла вперед, туда, где сгущался туман.
   Когда через пять минут Меллори оглянулся, подводной лодки уже не было видно. Ветер крепчал и нес навстречу клочья густого тумана. На горизонте показались очертания Иль де Рок. Еще через пять минут из трюма раздалось шипение пара, и двигатели встали.
   В полузатопленном салоне он взял бутылку «Курвуазье» и вернулся на палубу. Туман немного рассеялся, но волнение усилилось, и пронизывающий ветер не ослабевал. Он спустил шлюпку, столкнул ее в воду, прыгнул и отгреб немного в сторону.
   «Флер де Лис» уходила под воду. Вода забурлила и утихла, и вскоре только белое пятно пены на воде да обрывок веревки, ящик и пара досок указывали на то место, где затонула яхта. Гибель всякого хорошего судна – невеселое зрелище. Он надел спасательный жилет, отпил немного из бутылки и взялся за весла.
   «Л'Алуэтт» сильно осела, но продолжала держаться на воде, и ее мощные двигатели медленно, но верно несли ее вперед.
   Жако стоял с сигаретой в зубах, высунувшись из боевой рубки, и наблюдал, как из сумерек выплывают очертания острова.
   А внутри кипела работа. Команда уже была по колено в воде. Старшина метался от одного матроса к другому, отдавая приказания.
   Фенелон беззвучно шевелил губами, лежа на койке в своей крошечной каюте. Его пробирал озноб, глаза лихорадочно блестели, взгляд казался невидящим.
   Связанный по рукам и ногам, Гийон лежал у мостика, ведущего в боевую рубку. Кровь сочилась из глубокой ссадины на лбу. Когда они набросились на него на палубе, Жако незаметно пнул его носком ботинка, прикидывая, как лучше убить. Конечно, можно было бросить Гийона в море или прострелить голову, но Жако считал, что это слишком просто. Гийон был предателем, хитрым, замаскировавшимся предателем, и для него нужно было придумать что-нибудь особенное.
   Шум двигателей стал тише и вдруг умолк совсем. Из машинного отсека послышались крики. Крышка переднего люка открылась, и на палубу один за другим высыпали матросы, таща надувные шлюпки, в том числе и ту, с мотором, на которой Жако ходил в глубь острова.
   Великан с легкостью взвалил связанного Гийона на плечи и спустился по трапу. До рифа, соединявшего Иль де Рок и Сен-Пьер, оставалось около четверти мили. В намерения Жако не входило ждать, что станет с «Л'Алуэтт», когда ее вынесет на скалы.
   Он кивнул старшине:
   – Я беру шлюпку с мотором. Ты пойдешь со мной.
   Матросы возмущенно закричали, один из них вышел вперед:
   – Почему ты? Почему не мы?
   Жако вытащил «люгер» из кармана и дважды выстрелил ему в грудь. Матрос закачался и упал в воду. Ропот мгновенно умолк, и люди подались назад.
   Через секунду шлюпка отвалила от подводной лодки, и сидевший на корме старшина запустил мотор.
   Течение уже подхватило обреченную лодку и медленно несло к рифам. Один за другим матросы попрыгали в оставшиеся шлюпки, и их сразу же отнесло в сторону.
   На «Л'Алуэтт» в каюте лежал всеми забытый Фенелон. Когда вода подобралась к его койке, он очнулся, секунду-другую бессмысленно смотрел вниз и только потом понял, в чем дело.
   Лейтенант выскочил из каюты, побежал, и в этот момент погас свет. В кромешной темноте, на ощупь, он стал пробираться к выходу Отчаяние и страх овладели им.
   Он уже добрался до командного отсека, когда через открытый люк на него обрушились потоки воды. Весь мир словно перевернулся. Раздался страшный треск, скрежет металла, и темно-зеленая пучина сомкнулась над ним.
   Течение тащило «Л'Алуэтт» через риф. На какое-то мгновение она застыла на месте, потом стала медленно погружаться во мрак срединного прохода.

17. Путь к острову

   Меллори греб что было силы. Весла ритмично поднимались и опускались, но усталость брала свое. К тому же он стер руки до кровавых волдырей. Вот уже час, как затонула «Флер де Лис», а он лишь незначительно продвинулся вперед.
   Туман длинными бесформенными клочьями стелился над водой. Меллори прислушался: издалека доносился крик. Он обернулся и увидел далеко позади, на гребне волны, желтое пятно резиновой шлюпки с «Л'Алуэтт», потом опустил весла, отдыхая.
   Иль де Рок все так же возвышался в полумиле впереди. Прилив тащил шлюпку параллельно береговой черте и должен был рано или поздно вынести ее в открытое море. Даже если шлюпку вынесет к судоходной трассе, идущей от Ашант через пролив, все равно будет уже темно. Меллори не питал никаких иллюзий относительно возможности выжить ночью в проливе на таком утлом суденышке.
   В бутылке оставалось еще граммов триста коньяка. Он медленно допил его.
   Пошел мелкий дождь. Он взялся за весла и снова принялся грести. Свежий ветер рассеял последние клочья тумана. Угрюмая громада острова возвышалась над водой. Он старался не думать ни о чем, напрягая волю и мышцы в едином страстном желании – сделать невозможное.
   Минут через двадцать Меллори с удивлением обнаружил, что находится гораздо ближе к берегу. Волны плескались о борт. Он развернул шлюпку, обходя торчащий из воды утес, и снова направил ее к острову. Шлюпку подхватило какое-то прибрежное течение, это было очевидно.
   Ближе к прибрежному рифу волнение усилилось, волны стали захлестывать корму. Меллори налег на весла, силясь обойти риф, но это было выше его сил.
   Он опустил весла на дно шлюпки и встал на четвереньки, вцепившись руками в борта. Скалы были уже совсем рядом, все в белой пене прибоя и облаке соленых брызг. Сзади поднимался новый вал, он рос, набирал скорость, потом оттащил шлюпку немного назад и, подняв на гребне, с силой швырнул на скалы. Она опустилась в расселину между скал, раздался громкий треск ломающегося дерева.
   Дождавшись, когда схлынет вода, Меллори вскочил и рванулся вперед, через последнюю гряду утесов. Несколькими секундами позже он уже был в безопасности, стоя на узкой полоске песка у подножия скал. Потом опустился на песок, обхватил голову руками и отключился.
   В горле стоял тошнотворный привкус морской воды. Отплевываясь, Меллори встал и внимательно осмотрел скальную стену, вздымающуюся позади. Стена, высотой футов семьдесят – восемьдесят, уходила вверх не отвесно, а под небольшим углом. Огромные трещины и разломы пересекали ее вдоль и поперек. Потому он довольно быстро взобрался на вершину и посмотрел на море. Туман совершенно рассеялся. Быстро опускались сумерки, и над горизонтом уже взошла луна.
   Меллори побежал по мокрой траве, огибая склон, и через десять минут взобрался на вершину холма у дальнего берега бухты, на противоположной от дома Гранта стороне.
   Внизу не было ни души. Он хорошо видел моторку Гийона, пикап, уткнувшийся капотом в огромный валун, и тормозной след, который тянулся по поросшему густой травой склону.
   Меллори побежал вниз, к отелю. Поднявшись на крыльцо, он несколько раз окликнул хозяев, но никто не отозвался. Он открыл дверь, приготовившись к самому неожиданному.
   У самой стойки бара на циновке в луже засохшей крови лежали тела Джагбира и Жюльетт Венсан.
   Стояла полная тишина. В ушах не смолкал шум моря. Чувство нереальности всего происходящего овладело Меллори. Пять минут он потратил на то, чтобы спуститься в гавань и убедиться, что пришвартованная у причала лодка Гийона безнадежно испорчена.
   Когда он наконец вышел к дому Гранта, было уже совсем темно.
   Хриплым, надтреснутым голосом он окликнул:
   – Энн?
   Дом безмолвствовал...
   Меллори, спотыкаясь, побрел в гостиную, оттуда – в кабинет, нашел бутылку бренди и налил себе немного. Давным-давно, может быть, тысячу лет назад, она сидела здесь, у камина, и мягкий свет лампы золотил ее волосы.
   Он плотно закрыл глаза, отгоняя страх и растущее отчаяние. От сердца немного отлегло. Он поставил стакан и вышел.
   Луна ярко сияла на небе, усыпанном звездами. В лунном свете очертания замка на острове Сен-Пьер вызывали в памяти волшебные сказки детства. Отлив уже начался. Вода пенилась среди утесов, отчетливо выступающих в лунном свете. С каждой минутой море отступало, на один короткий час соединяя оба острова скалистым гребнем. Один только час, а потом волны хлынут обратно в рокоте прилива, но думать об этом не стоило.
   Он так торопился, что забыл снять спасательный жилет, и теперь машинально потрогал его рукой. Тропинка вела через овраг вниз, к узкой полоске песчаного пляжа.
   Марсель отодвинул тяжелый засов, и де Бомон вошел в камеру – тесную каморку без окон, ярко освещенную свисающей с потолка лампой без абажура. Гийон и Хэмиш Грант сидели в углу на старых ящиках, о чем-то вполголоса переговариваясь. Оба встали. Старик тяжело опирался на трость. Гийон был бледен, ссадина на лбу воспалилась и горела.
   – Похоже, вас можно поздравить, капитан Гийон, – спокойно сказал де Бомон.
   Гийон покачал головой:
   – Не стоит. Вы были обречены с самого начала. Жаль, что не осознали этого раньше, еще до гибели стольких людей.
   – На вашем месте я бы не высказывался столь категорично. Игра еще не окончена.
   – Она окончится с прибытием полковника Меллори.
   – А что, если этого не произойдет? Насколько мне известно, «Флер де Лис», когда ее видели в последний раз, уже начинала тонуть.
   – А Гранвиль и его жена? Они уже наверняка связались с властями. Земля горит у вас под ногами, де Бомон. Вы с самого начала заблуждались. Нам не нужны ни вы с вашими советами по поводу того, как надлежит править Францией, ни ваши рубаки.
   Марсель шагнул вперед, но де Бомон остановил его:
   – Подожди, дай ему выговориться.
   – Величие страны в душах ее граждан, а не в размерах ее колоний. А Франция – это прежде всего народ. Так или иначе, французский народ по горло сыт теми страданиями и кровью, которые выпали на его долю, начиная с тридцать девятого года. Народ, но не вы, полковник. Вы не можете остановиться, даже если бы желали.
   – Все, что я делал, я делал во имя величия Франции, – сказал де Бомон.
   – Скажите лучше – к вящей славе Филиппа де Бомона. Вы сами-то чувствуете разницу?
   Де Бомон выглядел совершенно подавленным, и впервые за все время Гийон почувствовал, что перед ним старый человек.
   Дверь закрылась, засовы лязгнули.
   – Целая речь, – сказал Грант после долгого молчания.
   – Абсолютно бесполезная, – устало проговорил Гийон, садясь. Он обхватил голову руками.
   – Тем не менее послушать стоило, – сказал старик и похлопал его по плечу.
   Де Бомон стоял у огромного окна в башне и смотрел на море. У горизонта еще горело яркое закатное пламя, сумрачная громада острова Иль де Рок темнела вдалеке.
   Зрелище было великолепное. Он открыл створку окна и глубоко вдохнул морской воздух.
   Вся жизнь, он знал, представляла собой бесконечную цепь начинаний и завершений, Дьенбьенфу. Он стоял тогда на бруствере окопа под проливным дождем. Триколор медленно полз вниз по флагштоку, и низкорослые желтолицые крестьяне с рисовых полей толпой хлынули вперед, чтобы схватить его и тех немногих, кому удалось спастись.
   Потом был Алжир. Годы кровавой бойни. Смерть подстерегала в горах и на городских улочках. Он верил, что цель оправдывает средства, но если цель оказалась недостижимой, что тогда? Как быть, если судьба отвернулась, оставив люден с руками по локоть в крови, пролитой безо всякой видимой цели, без надежды когда-нибудь ее отмыть?
   Безотчетная тоска овладела им. Все сгорело внутри, и вместо сердца была лишь горсть холодной золы.
   Де Бомон смотрел вдаль и чувствовал, что жизнь прожита зря, что уже подведен последний итог, и все, к чему он так стремился, оказалось химерой. Что все сказанное Раулем Гийоном – правда.
   Он подошел к камину, пристально посмотрел на старый боевой штандарт и кивнул, как будто принял одному ему известное решение. Потом поднял трубку телефона, нажал на кнопку:
   – Вызовите ко мне Жако.
   Он подошел к узкой двери, открыл ее и остановился на пороге маленькой спальни. Энн Грант сидела на стуле у огня, Фиона лежала на кровати.
   Обе женщины встали. Де Бомон церемонно поклонился и отошел в сторону:
   – Пожалуйста, прошу вас.
   Они растерянно переглянулись и вышли из комнаты.
   – Что вы сделали с моим отцом? – спросила Фиона.
   – Не беспокойтесь, с ним ничего не случится, даю вам слово.
   – А Рауль Гийон?
   Де Бомон улыбнулся:
   – Вы многого не знаете. Капитан Гийон в настоящее время находится вместе с генералом Грантом. Если не считать ссадины на лице, с ним все в порядке.
   – Вы ничего не сказали о полковнике Меллори, – осторожно заметила Энн.
   – Мне достоверно известно только то, что в настоящее время никто не знает, где он находится.
   Раздался стук в дверь, и вошел Жако.
   – Направляйтесь на «Фоксхантер» и подготовьте его к выходу в море.
   – Я так и предполагал. Мы уходим?
   – Это было бы разумнее всего. Даже если Меллори ничего не успел сделать, Гранвиль сейчас уже определенно связался с французскими властями. Видимо, затем они введут в курс дела британскую разведку, и я вряд ли ошибусь, если предположу, что очень скоро k нам пожалует что-нибудь вроде официальной делегации.
   – Куда мы пойдем? В Португалию?
   – Вы – возможно, но не я, Жако. – Филипп де Бомон вынул из портсигара сигару. – Через полчаса мы выйдем в море и пойдем к Джерси. Вы высадите меня в Сент-Хельере и после этого будете совершенно свободны. Вы и все остальные.
   Глаза Жако сузились:
   – Джерси? Зачем вам понадобилось идти туда?
   – Потому что там аэропорт, дорогой мой Жако, а я намерен вылететь в Париж, завтра, утренним рейсом.
   – Да вы с ума сошли! Вы же и десяти шагов не пройдете по Елисейским полям, как вас узнают!
   – Это не беда, – спокойно возразил де Бомон. – Я собираюсь сам объявиться властям.
   От железного спокойствия Жако не осталось и следа:
   – Вы сдаетесь? Вас казнят.
   – Предоставим решать это суду. Я был неправ, Жако. Все мы ошибались. Я добивался того, что считал благом для Франции. Теперь я думаю, что принимал за благо Франции собственные амбиции. Дальнейшее насилие и кровопролитие ни к чему не приведут. В этом я убедился на примере последних нескольких дней.
   – А что будем делать с женщинами и стариком?
   – Освободим, перед тем как уйти. Высадим по дороге.
   – А Гийон?
   – Тоже освободим.
   Жако зарычал от ярости:
   – Прежде всего я разделаюсь с ним, чего бы мне это ни стоило! Боже мой, ведь я мог совершенно спокойно утопить его!
   – Сержант-майор Жако! – металлическим голосом сказал де Бомон. – Я отдал вам вполне определенное приказание. Потрудитесь его выполнить. Вы меня поняли?
   На мгновение глаза Жако загорелись, но он сдержал себя и неожиданно спокойным голосом произнес:
   – Прошу прощения, господин полковник.
   – Прощаю вас. Освободите генерала Гранта и капитана Гийона и приведите их сюда. Через полчаса мы выходим.
   Жако открыл дверь и вышел. Де Бомон глубоко вздохнул и тихо пробормотал:
   – Двадцать три года войн и крови. Слишком много для кого угодно.
   Энн обернулась к нему. В ее лице не было ни кровинки:
   – Бог свидетель, полковник, мне жаль вас.
   Он склонился и поцеловал ее руку, затем открыл дверь в спальню и сказал:
   – Быть может, вам будет удобнее подождать здесь?
   Они прошли в комнату. Де Бомон закрыл дверь, посмотрел вверх, на старый штандарт, потом сел за стол и взял ручку.
   Марсель сидел за столом в своей комнатушке и листал старый журнал. Перед ним стояла початая бутылка коньяка. Нужно было сразу же уходить отсюда, как только вернулся Жако и рассказал о гибели «Л'Алуэтт». О чем думает до Бомон?
   Он уже собрался выпить, но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Жако с бледным, осунувшимся лицом и тем мутным взглядом, которого так боялся Марсель.
   – Что стряслось?
   Жако схватил стакан, доверху наполнил его и залпом выпил.
   – Хочет, чтобы мы отвезли его на Джерси. Собрался лететь в Париж сдаваться властям.
   – Он сошел с ума... – Лицо Марселя из красного стало вдруг желто-зеленым. – И ты позволишь ему?
   – Как же, позволю... Если они возьмут его, то возьмут и всех остальных. Это только вопрос времени.
   – А что с заключенными?
   – Он хочет отпустить их.
   Марсель подскочил как ошпаренный:
   – Нужно сматываться. Похоже, мы можем здорово влипнуть!
   – Смотаемся, не волнуйся. Но только сами, ты и я. Пусть все остальные катятся ко всем чертям. Но сначала нужно разделаться с де Бомоном. Он слишком много знает.
   – А Гийон?
   – Жаль, что я сам не смогу". Ты разберешься с ним и со стариком. Встретимся у причала через пятнадцать минут.
   Марсель схватил бутылку и стал торопливо пить из горлышка, опорожнив, отбросил ее в угол и тоже вышел.
   В коридоре было тихо. У массивной деревянной двери он замер, затем вынул револьвер, проверил его. В барабане было четыре патрона. Отодвинув засов, он пинком ноги открыл дверь и быстро вошел.
   Рауль Гийон и генерал Грант встали. Марсель закрыл за собой дверь и шагнул вперед.
   – Ты первый, капитан, – сказал он и поднял револьвер.
   Гийон моментально отскочил, и пуля ударилась в стену, отколов кусок от штукатурки. В тот же миг Хэмиш Грант ударил тростью по лампочке, и камера погрузилась во мрак.
   Марсель громко закричал и дважды выстрелил. Вспышки пламени на долю секунды выхватили камеру из темноты, и ему показалось, что какая-то тень мелькнула справа. Он снова дважды нажал на спусковой крючок. Последовал новый выстрел и сухой щелчок – патроны кончились. Он отбросил ненужный теперь револьвер и сопя бросился к двери. Сзади послышался шорох шагов, и огромная ручища генерала обхватила его шею. Он изогнулся всем телом, пытаясь вырваться, но тщетно. Хэмиш Грант жал все сильнее, пока тело француза не обмякло. Старик бросил его на пол и хрипло сказал:
   – Рауль, где ты?
   – Я здесь, генерал.
   – Ты ранен? – Грант протянул руку и тронул Гийона за плечо.
   – Нет. Уходим отсюда. Надо найти наших.
   Старик открыл дверь и вышел в проход. Какая-то тень мелькнула в конце коридора. С хриплым рыком генерал рванулся вперед, но чьи-то руки перехватили его запястья, и знакомый голос сказал:
   – Все в порядке, генерал. Это я.

18. Последний выстрел

   Меллори пробирался вперед по скользким валунам. На секунду он замер на вершине одного из них. За всю свою жизнь он не чувствовал большего одиночества. По обе стороны простиралось море, а впереди мрачно зиял лабиринт из огромных валунов и источенных морем скал, озаренных мертвенным лунным светом.
   В прилив скала, на вершине которой он сейчас стоял, уйдет под воду саженей на пять, подумал он, и снова двинулся вперед. Ноги скользили по мокрым, покрытым липкими водорослями и слизью камням. В некоторых местах стояли глубокие лужи, и он брел по колено в морской воде. С каждой минутой становилось все яснее, что, даже если ему удастся ускорить шаг, прилив все равно застигнет его здесь, посреди этих угрюмых скал.