Мы сами построили такое государство, где деньги решают все. И неважно, кто их платит: мошенник или террорист. Они (деньги) не пахнут.
Ни один из чиновников, засветившихся в деле Бекмурзаева, не был не то что уволен — даже наказан. Словно все это в порядке вещей. Словно так и должно быть.
Так о какой борьбе с терроризмом можно вести речь? О какой безопасности толковать, если Адлан Магомадов, гораздо больше похожий на резидента Бараева и Масхадова, чем на полпреда, по сей день свободно ходит по Кремлю, а Микаил Бекмурзаев — гуляет на свободе?..
С момента взрыва на «Пушкинской» прошло больше года. Больше года в Москве не было крупных терактов. Вокзалы стоят пока в целости и сохранности.
Пока стоят…
…А тем временем в минувшие выходные в ресторане «Прага» гуляла пышная свадьба. Триста человек гостей и даже один генерал-лейтенант, начальник главка МВД.
Родная сестра Бекмурзаева вышли замуж за сына начальника ГИБДД Чечни Магомадова. Теперь Бекмурзаевы и Магомадовы — не просто соратники. Разорвать эту связь не могут теперь никакие спецслужбы.
Спецслужбы вообще мало что могут…
Все, что последовало за этой статьей, я описал во втором материале, объединенном общими героями: прокурорами и боевиками…
04.12.2001
МАНДАРИНЫ НА БЕЛОМ СНЕГУ
Словно почтовый экспресс, генпрокурор Устинов курсирует между Москвой и Махачкалой. У Устинова очень важная миссия: без него суд над Радуевым сорвется.
И очень опасная: в прошлый раз, когда генпрокурор ездил в Дагестан, боевики Хаттаба чуть не убили его, но на полпути к Махачкале были схвачены нашими доблестными спецслужбами и во всем сознались.
Поездки эти широко освещаются в СМИ. «Впервые за последние полвека генеральный прокурор лично выступает как гособвинитель», — с придыханием говорят по телевизору. И дальше, понятно, — о борьбе с терроризмом, о торжестве закона.
Не в зале суда надо бороться с терроризмом. Не под прицелами фотообъективов и телекамер.
Если бы Устинов действительно хотел повести такую борьбу, начинать её следовало бы в Москве. В своем родном ведомстве. И прежде всего в этой борьбе должен был бы пасть его первый заместитель Юрий Бирюков — ведь именно по воле Бирюкова разгуливают на свободе соратники Бараева. Люди, подозреваемые в подготовке новых терактов в Москве…
Но… На Востоке говорят: трепать хвост убитого льва легче, чем бороться с живыми хищниками…
— …Из одной западной страны в ответ на наш запрос приходит сообщение: обнаружена банковская ячейка. В ней — полмиллиона долларов и драгоценности. Доступ к ячейке имеет человек, носящий ту же фамилию, что и один из губернаторов. Иду к руководству: что делать с материалами?
— Как что?! Проверять и возбуждать дело!
— Именно это я и предложил. «Серега, куда ты опять лезешь?!» — было сказано мне в ответ… Это не частность. Это, к сожалению, превратилось в систему, и фразу эту — «Серега, куда ты лезешь?» — мне приходилось слышать постоянно.
Что стало в итоге с этими материалами, не знаю. Боюсь, их тоже «похоронили»… Понимаете, раньше «важняки» работали не за страх, а за совесть. А сегодня на первый план выдвигается: тише молчишь — дольше усидишь. Будешь что-то делать — лишишься кресла. Не надо никаких скандалов, никаких новых материалов, лишь бы все было спокойно…
— Эти перемены случились именно сейчас?
— Да, после прихода Устинова и Бирюкова… Система координат стала меняться на глазах…
Сергей Гребенщиков, отрывок из интервью с которым вы только что прочитали, не похож на следователя в привычном для нас понимании. Интеллигентный, мягкий человек, с длинными женскими ресницами. Но внешность часто бывает обманчива.
Еще недавно Гребенщиков работал в Генпрокуратуре. Старшим следователем по особо важным делам. Он был одним из лучших «важняков»: занудным, скрупулезным. Сутками мог копаться в финансовых документах, рыться в цифрах и числах, от которых у нормального человека давно бы зашел ум за разум.
Впрочем, Гребенщиков не был нормальным — по крайней мере в том смысле, как понимает это руководство Генпрокуратуры. Он не признавал «телефонного права». Он отказывался «решать вопросы». Он пер буром, лез на рожон, словно жил не в России эпохи реформ, а на книжных страницах Уголовно-процессуального кодекса. А значит, другого исхода и быть не могло.
Гребенщиков подал рапорт, когда окончательно понял, что дело, которое вел битых четыре года — дело замминистра финансов Петрова, одно из самых громких коррупционных дел последнего времени, — доводить до суда никто не хочет…
Мне повезло. Я успел ещё застать в прокуратуре таких «ненормальных» — патологически честных, упертых. «Белых ворон».
Сегодня поверить в это трудно. Сегодня прокуратура из главного законного органа страны превращается в дубину, которую власть опускает на головы ослушников и врагов. Новое руководство насаждает в массах палочный метод: все решает не закон, а приказ сверху, и горе тем, кто осмелится этому приказу воспротивиться: сомнут, раздавят…
Возвращаться к тому, о чем уже писал, всегда нелегко. Все равно что отправляться во вчерашний день и проживать его заново — этакое дежа вю, день сурка. Но иногда другого выхода просто не остается…
Месяц назад мы рассказали о беспрецедентной истории. О том, как руководство Генпрокуратуры покрывает чеченских боевиков и снабжает их спецталонами. Как выпускает оно из тюрем людей, подозреваемых в организации новых терактов. Увольняет тех, кто эти теракты пытается пресекать. Разваливает уголовные дела.
Руководство на нас крепко обиделось. Особенно — первый заместитель генпрокурора Юрий Бирюков, человек, которого иначе как «серым кардиналом» в прокурорской системе не называют. Наш главный герой.
Что делают нормальные люди, если считают, что их оклеветали? Подают в суд. (Уж кто, как не прокуроры, должен разбираться в законах…) Однако Бирюков в суд идти не решился. Наверное, он заранее понимал, что сальдо не в его пользу.
Вместо этого Бирюков предпринял шаг поистине иезуитский: Генпрокуратура назначила проверку изложенных в материале фактов.
Ход прокурорской мысли нетрудно представить: проверим, докажем, что ничего такого и близко не было, а потом возбудим против писаки-журналиста дело. За клевету.
Не вышло. Оказалось, что под каждый приведенный факт у меня есть документ. Господин Бирюков попал в положение унтер-офицерской вдовы: против кого возбуждать ему теперь дело? Против самого себя?..
Сюр какой-то. Театр абсурда. Получается, что прокуратура приравнена у нас к святой церкви. Проверять её никто не может: таков закон. Только сама же прокуратура. (Сам себя: чисто прокурорский вид сексуального извращения.) Или разве что Господь Бог. (Бог, как говорит один знакомый поп, очень удобный компаньон: он никогда не требует своей доли.)
Ситуация зашла в тупик. Но Бирюков духом не пал. Он отправился в массы. Дал интервью телевидению, где подробно осветил эту историю.
В эфир, правда, пошло далеко не все, но и этой малой толики вполне достаточно, чтобы сделать определенные выводы.
Разумеется, я нисколько не надеялся, что после выхода этого материала Юрий Бирюков подаст в отставку и начнет посыпать голову пеплом. Но задуматься, хотя бы задуматься над тем, что творит, он мог.
Если человек признает свои ошибки, это только вызывает к нему уважение. Значит, человек сильный. Если же он продолжает упорствовать, петля этих ошибок лишь сильнее затягивается на его шее…
Бирюков (цитирую по стенограмме телепередачи): «Ко мне обращается глава Чеченской Республики Кадыров. 27 июня в Москве проведены обыски в десятках квартир, где проживают чеченские семьи, в том числе произведены обыски в квартире полномочного представителя Чеченской Республики при Президенте России и т.д. Всем им инкриминируется участие во взрыве на Пушкинской площади, связь с Бараевым, Хаттабом и прочее».
О том, что к Бирюкову обращался именно Кадыров, я не писал. Я писал, что на прием к нему пошел кадыровский полпред Адлан Магомадов. Впрочем, никакой несостыковки в этом нет: походу Магомадова вполне мог предшествовать звонок чеченского главы.
И то, что обыски на квартирах (в том числе у полпреда Магомадова) проведены, — тоже правда. А вот все остальное — полная ложь.
Никому из этих людей участие во взрыве в переходе на Пушкинской площади не инкриминировалось. Никто не тыкал в них пальцами, не кричал: «Ату!» Но все они имели близкие отношения с арестованным днем раньше человеком. Который как раз-то и подозревается в подготовке новых терактов и дома у которого нашли тротил и взрыватель. Бирюков как первый заместитель генпрокурора не может не знать: это более чем веское основание для обыска, ведь речь идет не о копеечной краже. О терактах.
Бирюков: «Произвол (выделено мной. — А.Х.), устроенный сотрудниками Московской прокуратуры, переполнил чашу терпения, так как коснулся в первую очередь лиц, кто непосредственно потерял все в борьбе с Дудаевым, Яндарбиевым, Бараевым и другими врагами чеченского народа».
Поездки Устинова в Махачкалу дурно влияют на Бирюкова. Ему тоже хочется кого-нибудь пообвинять.
«Произвол», «чаша терпения»… В чем, интересно узнать, заключается этот «произвол»? В том, что сотрудники проводят обыски? Но прокуратура каждый день выписывает десятки ордеров, и никому и в голову не приходит этим возмущаться.
А может, причина в ином? В том, что обыск у рядового гражданина — это норма, а обыск у полпреда — произвол?
Конечно, будь господин Бирюков чуть полюбопытнее, он без труда мог бы затребовать из поднадзорных себе ведомств (МВД, ФСБ) материалы, из которых узнал бы некоторые пикантные подробности о людях, «потерявших все в борьбе с врагами чеченского народа». Но любопытством Бирюков не страдает. Жаль. Значит, он никогда не узнает о том, что, по данным МВД, брат чеченского полпреда Юнус Магомадов в 2000 году вывозил на своих «жигулях» из Урус-Мартана «врага чеченского народа» Арби Бараева.
О том, что в квартире другого брата полпреда — кстати, начальника ГИБДД Чечни полковника Лемы Магомадова — в июне 2000-го нелегально жил министр дудаевского и масхадовского правительств Хамзат Идрисов, приезжавший в столицу собирать деньги для нужд НВФ. Что этот Идрисов — «враг чеченского народа» — непосредственно связан с самим полпредом и вместе с ним летал даже на самолете из Москвы в Самару, причем билет «врагу» заказывало в авиакассах полпредство Чечни (рейс 11 мая 2001 г.).
Вообще, фигура полпреда Магомадова столь интересна, что я не могу не привести ещё один радиоперехват, сделанный нашими спецслужбами.
Разговор этот состоялся 29 мая сего года. Со спутниковой телефонной станции Бараева на домашний номер полпреда звонит один из братьев Ахмадовых, объявленный в розыск за совершение 77 похищений. Трубку берет невестка полпреда, жена его младшего брата Малика.
Ахмадов: — Малика, ты?
Малика: — Да, я.
А.: — Юнус дома?
М.: — Нет его.
А.: — Когда он будет?
М.: — Вчера он приехал домой вообще ночью.
А.: — Малика, скажи Адлану (полпреду. — А.Х.), пусть хоть соседям перезвонит или кому угодно, но пусть найдет его. Скажи ему, пусть позвонит человеку, что в горах, он знает, о ком. Человек тот нужен срочно. Без него мы не можем решить.
Не правда ли, очень интересный диалог? Объявленный в розыск террорист и убийца звонит домой человеку, который, по идее, должен быть его злейшим врагом. Полпреду новой Чечни, толкующему о беспощадной борьбе с боевиками и бандитами. Но ни борьбой, ни враждой здесь и не пахнет. Наоборот, так говорят лишь близкие друзья.
Чего стоит одна только фраза: «Пусть позвонит человеку в горах, без него мы не можем решить». Кто находится в горах, нетрудно понять: тоже боевики. Трудно понять другое: чьи интересы защищает в Кремле полпред Магомадов? Кому он служит: Москве или бандитам? И кому служит первый заместитель генпрокурора Бирюков?
Бирюков: «Получили обращение. Начинаем разбираться. Действительно, без всяких законных на то оснований проведены обыски. Вызываем заместителя прокурора».
Журналист: «Семина? (зампрокурора Москвы, ныне уволившийся. — А.Х.)».
Бирюков: «Да. Признает то, что не разобрался. За это понес дисциплинарную ответственность. Даже делают обыск в квартире у прокурора Республики Ингушетия, что категорически запрещено без санкции генпрокурора. Да какие бы статьи ни писали, как положено по закону, так и будем делать».
И снова — ложь на лжи. О «законных основаниях» обысков вы уже знаете. У прокурора Ингушетии Белхороева никакого обыска не проводили: номер его телефона попал в разработку, но когда следственная группа приехала на место и узнала, кто владелец квартиры, ордер был аннулирован. И зампрокурора Москвы Семин ошибок своих не признавал, и не признает их, кстати, до сих пор: он по-прежнему убежден, что действовал тогда правильно.
«Как положено по закону, так и будем делать, — говорит поборник закона Бирюков. — Какие бы статьи ни писали».
Поначалу эта красивая тирада вызвала у меня недоумение. Потом я понял: просто мы говорим с ним о разных законах. Бывают законы, так сказать, для общего пользования: УК, УПК. А бывают законы дружбы, законы телефонного права, наконец, законы гор, и в русле именно этих законов действовал и собирается действовать впредь первый заместитель генпрокурора.
Раньше Бирюков работал на Кавказе. Видимо, там-то, у горных хребтов, он и проникся законами гостеприимства. Уверился, что любая просьба гостя — закон, и неважно, чего этот гость просит: подарить спецталон или развалить уголовное дело…
О Юрии Бирюкове в прокуратуре знает каждый. Все знают, что он пользуется здесь абсолютной властью, и потому, наверное, большинство скандальных и дурно пахнущих историй связано как раз с его именем.
Началось это не сегодня. Еще когда Бирюков работал прокурором Элисты, его публично обвинили в том, что он фактически способствовал убийству журналистки Юдиной. Не желая ссориться с президентом Илюмжиновым — главным оппонентом Юдиной, — не предпринимал никаких мер, чтобы защитить её, а потом, уже после убийства, перейдя в главк по Северному Кавказу, «оказывал давление на следственную бригаду, чтобы в отношении организаторов преступления были „отрублены концы“, а на скамье подсудимых оказались лишь исполнители» (цитирую слова бывшего начальника отдела по борьбе с оргпреступностью Алтайского ГУВД В.Останина, который возглавлял независимое расследование смерти Юдиной).
Именно в главке по Северному Кавказу и пересеклись дорожки будущего генпрокурора Устинова и Бирюкова. Собственно, ничем иным последующее вознесение этого человека объяснить невозможно, ибо профессиональный уровень заштатного городского прокурора при всем желании недостаточен для того, чтобы стать во главе всей прокурорской системы.
Один только пример: когда Главная военная прокуратура попыталась предъявить обвинение бывшему замминистра финансов Вавилову (при его участии из Минобороны пропало 330 миллионов долларов), Бирюков лично приказал одному из руководителей ГВП эти обвинения снять. После чего уволил начальника следственного отдела и забрал дело в Генеральную, где преспокойно все и развалил. А ещё раньше письменно (!) дал указание не расследовать один из эпизодов этого дела — о покупке на Украине ядерного ракетного комплекса. Ничего подобного в прокуратуре раньше не бывало: документы, как и рукописи, не горят. Впрочем, до появления Бирюкова в прокуратуре много чего не бывало…
Мне могут возразить: а как же дело Аксененко, обыски в МЧС? Да, все это так, только от возбужденного дела до тюремной камеры слишком большая дистанция. Да и в начале материала не случайно я написал, что прокуратура превращается сегодня в дубину, которую власть опускает на головы своих оппонентов. Почему за Аксененко взялись только сейчас, ведь материалы эти появились на свет ещё три года назад? Почему не берутся за других? За Лесина, например, или за Касьянова?
Бывший уже «важняк» Генпрокуратуры Сергей Гребенщиков согласился на интервью не сразу. «Что мы сможем изменить?» — говорил он.
У Гребенщикова есть все основания быть пессимистом. Он вел дело по взяткам бывшего первого замминистра финансов Петрова и хищениям из бюджета — более чем на сорок миллионов долларов облегчили казну друзья замминистра из банка «Эскадо». Накал страстей дошел до того, что Гребенщиков вынужден был даже письменным рапортом потребовать провести проверку. Со ссылкой на данные ФСБ, он написал, что один из руководителей Генпрокуратуры получил взятку за то, чтобы дело Петрова развалить…
— С этого момента все и началось. Уже потом я понял, что вокруг меня начали сгущаться тучи. И ещё я понял, что довести это дело до суда мне просто не дадут.
— Что с уголовным делом сегодня?
— Как только я ушел, его развалили. Один эпизод — по злоупотреблениям сотрудников Минфина — переквалифицировали на халатность и прекратили за давностью. По взяткам Петрову — за недоказанностью. А вот как они смогли снять обвинения с руководства «Эскадо»? Даже не могу представить. Ущерб никем не возмещен, деньги в бюджет не вернулись.
— Получается, это никого не волнует?
— Выходит, так… Конкретный пример: в процессе следствия мы проверяли деятельность Минфина в масштабах всей России. Взаимозачеты, договора поручительств. Вскрылись вопиющие факты. Например, при проведении взаимозачетов между Минфином и администрацией Архангельской области до бюджета не дошло 145 миллиардов неденоминированных рублей — это где-то 25 миллионов долларов. Я предложил выделить этот эпизод в отдельный материал, но руководство управления, увидев фамилии и должности людей, пришло в ужас: «Серега, куда ты снова лезешь? Это же опять скандал!»
— Как отреагировало руководство Генпрокуратуры на ваше увольнение?
— Оно было к этому готово. Еще осенью один из руководителей мне сказал: мы не будем возражать, если ты попросишься на пенсию.
— Вы ведь не единственный из «важняков», кто уволился за последнее время?
— Ушли почти все старые «важняки», все «зубры»… Остались — единицы: Костырев, Филин, Горбунов… Но они не нужны. Зачем? Эти люди заслужили право иметь собственное мнение. Они могут объяснить любому прокурору в погонах, что крокодилы не летают.
— А в чем, по-вашему, причина? Почему люди уходят?
— Не могу ответить за каждого, но думаю, что причиной всему — перемена обстановки. Когда человек теряет интерес к работе… Когда он знает, что в итоге все закончится не так, как должно быть по закону, а как требует конъюнктура… Когда постоянно нужно юлить, изворачиваться, дабы удовлетворить чьи-то там потребности…
Я пришел в следственную часть в 89-м году. Моими наставниками были Горбунов, Данилов. А у кого будут учиться те, кто приходит сегодня? У Бирюкова, нынешнего куратора «важняков»? Я ещё ни от одного человека не слышал, чтобы профессионализм Бирюкова вызывал хоть у кого-то удовольствие.
— А чем плох Юрий Станиславович Бирюков?
— Командира погранзаставы во главе всех пограничных войск ставить нельзя. А вот человека, руководившего прокуратурой городского звена, назначать фактически руководителем Генпрокуратуры можно…
Когда я в последний раз попытался продлить срок следствия, мне было сказано, что никто из моих руководителей с таким постановлением к господину Бирюкову не пойдет, потому что господин Бирюков и слышать не хочет об уголовных делах, которые ведутся больше года. Это уровень человека, который, по сути, руководит сегодня Генпрокуратурой!
Но если господин Бирюков так говорит, это значит, что он и слышать не хочет о коррупционных делах в принципе. Невозможно дела о коррупции заканчивать в обычные сроки, потому что все они связаны с зарубежными счетами и ответы на запросы приходится ждать годами.
— Не жалеете, что ушли из прокуратуры?
— Нет, не жалею, потому что ничего в прокуратуре с момента моего ухода не изменилось. Люди устали. Если непрофессионализм господина Бирюкова обсуждается уже не следователями, а начальниками, людьми на высоких должностях… Какие ещё нужны слова?
Они ничем не похожи друг на друга: флегматичный, худой Гребенщиков. И приземистый, тучный Семин — бывший зампрокурора Москвы. И ещё один бывший: следователь транспортной прокуратуры Георгий Цабрия. И тем не менее в сознании моем все эти люди есть единое целое…
…С пустыми руками идти в больницу было неудобно. В редакционном буфете я купил килограмм мандаринов, но перед самым входом в больничный корпус лопнул пакет, и мандарины желто-зелеными бомбами высыпались на снег. Это было очень красиво: яркие мандарины на искрящемся белом снегу. Красиво и одновременно символично — ведь нет ничего более противоестественного, чем мандарины на белом снегу…
Следователь Цабрия лежал на спине, обмотанный проводами. Он узнал меня сразу.
— Познакомьтесь, — сказал он, не приподнимаясь с матраца. — Это тот самый Хинштейн, с материалов которого все и началось.
Сидящие в палате люди повернулись в мою сторону. На какую-то секунду в воздухе повисла тишина, и под их взглядами мне стало не по себе, и я отвел глаза, как будто сделал что-то постыдное.
Я никогда не видел следователя Цабрия раньше, только разговаривал с ним по телефону. Мне и в голову не могло тогда прийти, что пройдет какой-то месяц, и я буду сидеть в больничной палате, сжимая в руках кулек с мандаринами, и смотреть, как булькают в капельнице воздушные пузырьки.
Многие детали стерлись уже из памяти, но я никогда не забуду красных, заплаканных глаз его матери, не понимающей, что происходит и почему её сын — самый лучший, самый честный — должен писать сейчас рапорт на увольнение, лежа на больничной койке. Никогда не забуду, как обреченно молчал, стоя у окна, его отец, сам прослуживший всю жизнь под сенью Фемиды… И уж точно не забуду того давящего, всепоглощающего, что ли, стыда, который пронзил, залил меня целиком. Ведь это по моей вине следователь Цабрия — крепкий 30-летний мужик — беспомощно лежал на спине, весь обмотанный проводами…
Его уволили тотчас же. Уволили лишь за то, что он поехал с обыском на ОРТ: изымать бухгалтерскую документацию. Уголовное дело по факту контрабанды на главном канале страны было возбуждено ещё в 99-м, после публикации моей статьи.
Почти полтора года блуждало оно по инстанциям, пылилось на столах и в сейфах, пока не попало в Московскую авиатранспортную прокуратуру. К следователю Цабрия.
Я и близко не представлял себе подлинных размеров воровства телемагнатов. До казны не дошли миллионы долларов. Но оказалось, что за преступления у нас не наказывают. Наказывают, наоборот, тех, кто пытается эти преступления раскрывать, потому что тревожить покой телезвезд не позволено каким-то вшивым следователям.
Уже на другое утро после обыска всех, кто был причастен к этому делу, вызвали на ковер. Следователя Цабрия, московского транспортного прокурора Никонова, начальника управления Морозова. Мат был слышен даже в коридоре.
— Пиши рапорт на увольнение, — это были чуть ли не единственные литературные слова, сказанные тем утром. И Цабрия написал. Он не написал другого — что обыск на ОРТ ему якобы велел сделать замглавы президентской администрации Дмитрий Козак, тот самый автор судебной реформы Козак, одно упоминание о котором повергает прокурорскую верхушку в транс.
Конечно, я не могу доказать, кто именно добивался компромата на Козака. Ни один из участников «беседы» никогда не скажет об этом публично. А посему воспользуюсь термином, пошедшим гулять по стране с легкой руки прокуратуры: «Это был человек, похожий на первого заместителя генпрокурора Юрия Бирюкова».
А назавтра у следователя Цабрия случился сердечный приступ. «Скорая» забрала его в больницу в бессознательном состоянии.
Это было уже после того, как, узнав об итогах «визита», заместитель транспортного прокурора Москвы Вахид Абубакаров — человек, с самого начала занявший твердую позицию по делу ОРТ, — надел генеральский китель и отправился на прием к Устинову. Что он хотел доказать? На что надеялся? А может, просто взыграл кавказский темперамент, ведь Абубакаров тоже был чеченцем? Как и Магомадов, как и Бекмурзаев. Но это был совсем другой чеченец…
Когда боевики во главе с Дудаевым ворвались в здание республиканской прокуратуры, собрали всех сотрудников и объявили, что отныне они будут служить новой власти и защищать новые законы, Абубакаров сказал: если мы защищаем законы, то первое, что надо сделать, — это возбудить против вас уголовное дело за организацию переворота. Он думал, что Дудаев убьет его на месте, но Дудаев был куда благороднее, чем нынешние руководители Генеральной прокуратуры.
Нет, Абубакарова не уволили: уволить честного генерала против его воли невозможно. Но можно создать ему «соответствующие» условия.
Абубакаров служит теперь рядовым прокурором. На полковничьей должности. (После общения с Дудаевым выдержишь и не такое.)
А вот Цабрия, Гребенщиков, Семин — список этот можно продолжать бесконечно — в прокуратуре больше не работают. Им нет места в ведомстве, которым руководит Юрий Станиславович Бирюков, в ведомстве, которое борется с террористами и преступниками только на экранах телевизора…