Страница:
Такое легче написать, чем сделать. Бедный Мартин с каждым днем все глубже тонул в пучинах ясных глаз милой девушки, и уже не было никакой возможности выбраться из бездонного омута.
Неизвестно, чем бы дело закончилось, не вернись Юстина во Францию. На том же пароме приплыла она в Кале в качестве законной невесты лорда Блэкхилла, осмотренная и одобренная всей лордовской родней. Молодой лорд проводил обожаемую невесту только до Дувра, где и посадил на паром.
Правила благоприличия делали совершенно невозможным совместное путешествие помолвленных. В Кале её встретила влюбленная пара. Юстина сама была влюблена смертельно, так что любовь сразу же нашла в душе графини искреннее сочувствие. С Антуанеттой она познакомилась в день отплытия в Англию, в трудный для француженки момент, когда жених вырвался из её объятий и сбежал неизвестно куда. Оказавшись в свое время невольной причиной бегства жениха Антуанетты, Юстина прониклась к бедной девушке сочувствием, одновременно выслушивая излияния простодушного сердца. Поэтому теперь панна Пшилесская, ни минуты не сомневаясь, обещала влюбленным всяческое содействие. По её мнению, Мартинек и Антуанетта были на редкость красивой парой и очень подходили друг к другу. Так что пусть Флорек не выкаблучивается, да и бабка графиня тоже, существуют ещё Пщилесские, которые примут молодых с распростертыми объятиями. Уж она, Юстина, позаботится об этом. И прежде, чем отбыть с госпожой на родину, шустрый Мартин успел официально обручиться с Антуанеттой и позаботиться о том, чтобы после воскресной мессы в храме священник объявил с амвона о предстоящем бракосочетании.
И тем самым создалась весьма редкостная жизненная ситуация, когда все довольны. Осчастливленная Антуанетта принялась готовиться к предстоящей перемене в судьбе, её будущая мачеха сияла от радости, ибо избавлялась от совсем не нужной падчерицы, у отца Антуанетты скатился камень с души.
Хотя и жаль было расставаться с обожаемой дочерью, но он осознавал неизбежность трений между самолюбивой девушкой и новой женой, останься Антуанетта в доме. Мартин отбыл в Польшу упоенный нежданным счастьем. Юстина же, играя роль благодетельного Провидения, таяла от счастья, которым и без того была переполнена её душа. Ну просто рай!
И тут диссонансом блеснул Великий Алмаз.
* * *
* * *
* * *
* * *
Неизвестно, чем бы дело закончилось, не вернись Юстина во Францию. На том же пароме приплыла она в Кале в качестве законной невесты лорда Блэкхилла, осмотренная и одобренная всей лордовской родней. Молодой лорд проводил обожаемую невесту только до Дувра, где и посадил на паром.
Правила благоприличия делали совершенно невозможным совместное путешествие помолвленных. В Кале её встретила влюбленная пара. Юстина сама была влюблена смертельно, так что любовь сразу же нашла в душе графини искреннее сочувствие. С Антуанеттой она познакомилась в день отплытия в Англию, в трудный для француженки момент, когда жених вырвался из её объятий и сбежал неизвестно куда. Оказавшись в свое время невольной причиной бегства жениха Антуанетты, Юстина прониклась к бедной девушке сочувствием, одновременно выслушивая излияния простодушного сердца. Поэтому теперь панна Пшилесская, ни минуты не сомневаясь, обещала влюбленным всяческое содействие. По её мнению, Мартинек и Антуанетта были на редкость красивой парой и очень подходили друг к другу. Так что пусть Флорек не выкаблучивается, да и бабка графиня тоже, существуют ещё Пщилесские, которые примут молодых с распростертыми объятиями. Уж она, Юстина, позаботится об этом. И прежде, чем отбыть с госпожой на родину, шустрый Мартин успел официально обручиться с Антуанеттой и позаботиться о том, чтобы после воскресной мессы в храме священник объявил с амвона о предстоящем бракосочетании.
И тем самым создалась весьма редкостная жизненная ситуация, когда все довольны. Осчастливленная Антуанетта принялась готовиться к предстоящей перемене в судьбе, её будущая мачеха сияла от радости, ибо избавлялась от совсем не нужной падчерицы, у отца Антуанетты скатился камень с души.
Хотя и жаль было расставаться с обожаемой дочерью, но он осознавал неизбежность трений между самолюбивой девушкой и новой женой, останься Антуанетта в доме. Мартин отбыл в Польшу упоенный нежданным счастьем. Юстина же, играя роль благодетельного Провидения, таяла от счастья, которым и без того была переполнена её душа. Ну просто рай!
И тут диссонансом блеснул Великий Алмаз.
* * *
Готовясь к отъезду, Антуанетта просматривала вещи и наткнулась на саквояжик. Владелец его исчез совсем недавно, но его след уже успел остыть.
Экс-невеста без особого волнения смотрела на оставшийся от экс-жениха предмет и не знала, что с ним, предметом, делать. Она бы исполнила свое первоначальное постановление, то есть вернула бы Шарлю его собственность в неприкосновенности, но ведь нет возможности... Как вернешь? Предпринимать для этого сверхъестественные усилия не хотелось, чувства девушки к прежнему жениху совсем испарились.
Выбросить? Глупо как-то. Ладно, пусть останется, дальше видно будет. Но в таком случае надо в саквояжик заглянуть, нет ли там такого, без чего Шарлю не обойтись в новой жизни. В конце концов, она, Антуанетта, зла ему не желает.
В саквояжике оказались: бумажник со ста двадцатью франками наличными; скляночка с помадой для волос, новая, непочатая; не подписанная расписка в получении золотого браслета; портсигар с тремя папиросками; малюсенький висячий замочек с микроскопическим ключиком; надкусанный засохший шоколадный батончик и что-то завернутое в несвежий носовой платок. Антуанетта тряхнула сверток, и из него на стол со стуком вывалилась ослепительно сверкающая глыба.
Глыбы этой Антуанетте видеть раньше не доводилось, зато слышала она о ней очень много. И прекрасно знала, что это такое.
Девушка окаменела, будучи не в силах отвести взора от камня, сияющего неимоверным блеском.
Разумеется, она не знала, что помощник ювелира считал его потонувшим в морских глубинах, о чем и сообщил Клементине, зато прекрасно осознавала тот факт, что проклятый камень является страшной обвинительной уликой. Мимоходом подивившись тому, что никто не догадался поискать алмаз в её доме, девушка сразу же подумала о главном: что же ей теперь делать с этой уликой?
Как честный человек, она, вероятно, должна вернуть камень владельцу. Да вот только неизвестно, кто же его владелец... Коротко информируя невесту о страшном происшествии, Шарль упомянул, что наличие алмаза в книге страшно удивило виконта; судя по всему, тот никак не ожидал обнаружить в фолианте нечто подобное. Так что владелец не виконт.
Тогда кто? Вот то-то, что неизвестно. А если она, Антуанетта, теперь явится в полицию с камнем, это будет равнозначно смертному приговору бывшему жениху. Даже ежу понятно — убил виконта, чтобы завладеть такой драгоценностью. И не из-за таких убивают... И хотя Антуанетта имела право чувствовать себя уязвленной поведением Шарля, имела право питать к нему претензии, зла парню она не хотела. Он бросил её, это правда, но ведь для неё все обернулось наилучшим образом. Именно из-за того, что Шарль сбежал, она имеет теперь возможность выйти замуж за обожаемого красавца Мартина, а он стоит всех алмазов мира, так что нет у неё повода мстить Шарлю. А алмаз... Ну что ж, никто его не ищет, никто её о нем не расспрашивает, не пристает с ножом к горлу, так, может, действительно никто о нем и не знает? Итак, мотив мести отпадает. А если она вдруг ни с того ни с сего заявится теперь с этим камнем в полицию, ей же не избежать неприятностей. Начнутся расспросы, и неизвестно еще, чем дело закончится.
Девушка совсем пришла в себя и уже смогла рассуждать здраво. Выбросить алмаз? Нет уж, чистейшей воды идиотизм. Использовать как-то? Пока неясно как, не стоит с этим излишне торопиться. Остается просто хранить его. Поступить, как пресловутая собака на сене: сам не гам и другим не дам...
Не меньше часа просидела девушка у стола, тупо уставившись на сверкающий камень. От него трудно было оторвать взор. Сидела так, сидела и почувствовала, что уже успела привязаться к сокровищу.
Есть, наверное, что-то такое в настоящем сокровище, что берет душу в полон, овладевает всем существом человека. Нутром чувствуешь — хорошо, что это у тебя есть, пусть даже никто об этом не знает, пусть ты не можешь этим похвалиться. Хорошо уже , и то, что сама можешь время от времени украдкой натешить очи этой красотой. Ну а в дальнейшем, кто знает, в жизни всякое случается, может, нужда заставит и расстаться с сокровищем. Не дай Бог, настанет черный-пречерный день, так вот оно, спасение, даже если и продать себе в убыток...
И девушка занялась алмазом. Шить Антуанетта умела, пальчики у неё всегда были ловкими, и к вечеру на свет появился очень нужный в домашнем хозяйстве предмет. На вид совершенно невинный, не возбуждающий никаких, ни малейших подозрений, а то, что у него нетипичная начинка, так ведь это никому и в голову не придет.
После чего Антуанетта сама себе поклялась не говорить о находке ни одной живой душе, даже мужу.
Экс-невеста без особого волнения смотрела на оставшийся от экс-жениха предмет и не знала, что с ним, предметом, делать. Она бы исполнила свое первоначальное постановление, то есть вернула бы Шарлю его собственность в неприкосновенности, но ведь нет возможности... Как вернешь? Предпринимать для этого сверхъестественные усилия не хотелось, чувства девушки к прежнему жениху совсем испарились.
Выбросить? Глупо как-то. Ладно, пусть останется, дальше видно будет. Но в таком случае надо в саквояжик заглянуть, нет ли там такого, без чего Шарлю не обойтись в новой жизни. В конце концов, она, Антуанетта, зла ему не желает.
В саквояжике оказались: бумажник со ста двадцатью франками наличными; скляночка с помадой для волос, новая, непочатая; не подписанная расписка в получении золотого браслета; портсигар с тремя папиросками; малюсенький висячий замочек с микроскопическим ключиком; надкусанный засохший шоколадный батончик и что-то завернутое в несвежий носовой платок. Антуанетта тряхнула сверток, и из него на стол со стуком вывалилась ослепительно сверкающая глыба.
Глыбы этой Антуанетте видеть раньше не доводилось, зато слышала она о ней очень много. И прекрасно знала, что это такое.
Девушка окаменела, будучи не в силах отвести взора от камня, сияющего неимоверным блеском.
Разумеется, она не знала, что помощник ювелира считал его потонувшим в морских глубинах, о чем и сообщил Клементине, зато прекрасно осознавала тот факт, что проклятый камень является страшной обвинительной уликой. Мимоходом подивившись тому, что никто не догадался поискать алмаз в её доме, девушка сразу же подумала о главном: что же ей теперь делать с этой уликой?
Как честный человек, она, вероятно, должна вернуть камень владельцу. Да вот только неизвестно, кто же его владелец... Коротко информируя невесту о страшном происшествии, Шарль упомянул, что наличие алмаза в книге страшно удивило виконта; судя по всему, тот никак не ожидал обнаружить в фолианте нечто подобное. Так что владелец не виконт.
Тогда кто? Вот то-то, что неизвестно. А если она, Антуанетта, теперь явится в полицию с камнем, это будет равнозначно смертному приговору бывшему жениху. Даже ежу понятно — убил виконта, чтобы завладеть такой драгоценностью. И не из-за таких убивают... И хотя Антуанетта имела право чувствовать себя уязвленной поведением Шарля, имела право питать к нему претензии, зла парню она не хотела. Он бросил её, это правда, но ведь для неё все обернулось наилучшим образом. Именно из-за того, что Шарль сбежал, она имеет теперь возможность выйти замуж за обожаемого красавца Мартина, а он стоит всех алмазов мира, так что нет у неё повода мстить Шарлю. А алмаз... Ну что ж, никто его не ищет, никто её о нем не расспрашивает, не пристает с ножом к горлу, так, может, действительно никто о нем и не знает? Итак, мотив мести отпадает. А если она вдруг ни с того ни с сего заявится теперь с этим камнем в полицию, ей же не избежать неприятностей. Начнутся расспросы, и неизвестно еще, чем дело закончится.
Девушка совсем пришла в себя и уже смогла рассуждать здраво. Выбросить алмаз? Нет уж, чистейшей воды идиотизм. Использовать как-то? Пока неясно как, не стоит с этим излишне торопиться. Остается просто хранить его. Поступить, как пресловутая собака на сене: сам не гам и другим не дам...
Не меньше часа просидела девушка у стола, тупо уставившись на сверкающий камень. От него трудно было оторвать взор. Сидела так, сидела и почувствовала, что уже успела привязаться к сокровищу.
Есть, наверное, что-то такое в настоящем сокровище, что берет душу в полон, овладевает всем существом человека. Нутром чувствуешь — хорошо, что это у тебя есть, пусть даже никто об этом не знает, пусть ты не можешь этим похвалиться. Хорошо уже , и то, что сама можешь время от времени украдкой натешить очи этой красотой. Ну а в дальнейшем, кто знает, в жизни всякое случается, может, нужда заставит и расстаться с сокровищем. Не дай Бог, настанет черный-пречерный день, так вот оно, спасение, даже если и продать себе в убыток...
И девушка занялась алмазом. Шить Антуанетта умела, пальчики у неё всегда были ловкими, и к вечеру на свет появился очень нужный в домашнем хозяйстве предмет. На вид совершенно невинный, не возбуждающий никаких, ни малейших подозрений, а то, что у него нетипичная начинка, так ведь это никому и в голову не придет.
После чего Антуанетта сама себе поклялась не говорить о находке ни одной живой душе, даже мужу.
* * *
В семействе Кацперских после отъезда из дому двух сыновей оставалось ещё пятеро детей, причем все, даже девочки, получили образование. Все три дочери умели писать, читать и считать, а одна даже играла на пианино, принадлежащем господам. Кацперскими чрезвычайно уважалось написанное слово, так что письма обоих покинувших семью братьев не только читались-перечитывались, но и бережно сохранялись. Особенно последние письма Мартинека, в которых столь красочно описывались достоинства французской невесты, ставшей вскорости женой. Младшая сестра Мартина так вся и пылала, перечитывая их по сотому разу. Правда, отец и братья не разделяли её восторгов, ну, скажем, по поводу необыкновенно и» хозяйственности Антоси (польский аналог Антуанетты). Не понимали они, как можно приходить ,в восторг от того, какую необыкновенную подушечку для иголок и булавок эта самая Антося смастерила и теперь носится с нею как не знаю кто? А вот мать и сестры вполне разделяли восторги Мартина и считали, что в хозяйстве подушечка о многом говорит, так что нечего мужикам смеяться над тем, чего не понимают. А привязанность Антоси к какой-то подушечке тоже только женщинам дано понять, это очень даже трогательная черта в молодой девушке. Так что и мать, и сестры не могли дождаться, когда же наконец Мартинек привезет домой свою экзотическую невесту. И всячески уговаривали Мартинека сделать это скорее.
Отец семейства не разделял умиления своих баб.
— Чему радуетесь, дурьи головы? — ворчал он на них. — Подумали бы хоть над тем, где тут эта французка жить станет Вот в этой избе? Они же оба с Мартином при больших господах и сами изнежились, невестка моя небось себя панюсей считает.
Покрутит носом на наше убожество и живенько отсюда смотается. Да ещё с три короба пакостей вам же и наговорит, потом не отплюетесь.
Жена в долгу не осталась и так ответила старику Кацперскому:
— А ты бы, вместо того чтобы раньше времени оговаривать девушку, взял да о новом доме подумал, ведь эта хата совсем разваливается. Деньжат подсобрал, самое время о доме подумать. Нам же тоже в охотку пожить, как людям. Да и паненка Юстина давно о том говорит, помочь обещается, коли нужда будет.
Дочери горячо поддержали мать, хотя сами, того и гляди, покинут родительский дом. Но ведь девицам негоже признаваться, что каждая мечтает о замужестве, так и сглазить недолго, а тогда век в старых девах прозябать. И так все бабы Кацперские наседали на старика, так уламывали его, что тот поддался наконец уговорам и решил ставить новый дом Старшенькие сыновья, Флорек и Мартинек, Не только всецело одобрили идею, но и материально поддержали её, прислав старикам значительные суммы. Тут в родовое гнездо Пшилесских приехала Юстина Приличия обязывали перед свадьбой побывать у отца с матерью, жива была и бабка Пшилесская, которой непременно хотелось повидать внучку ещё в девическом состоянии. Повидать, одарить, поговорить и убедиться, верный ли выбор сделала внучка, не пожалеть бы потом. В таких случаях без советов старших не обойтись. Пребывая в состоянии непреходящего счастливого одурения, Юстина была готова весь свет осчастливить. Она охотно приехала к родителям и бабке, выслушала с милой улыбкой их советы и активно подключилась к строительству Кацперскими нового дома.
Юстина хорошо помнила, что жизнью обязана Флореку, без раздумья прыгнувшему вслед за ней в пруд. Боже, сколько она тогда успела наглотаться грязной воды и ила, такое никогда не забудешь!
Новый дом Кацперских — кирпичный, с мезонином, более походил на господский особняк, чем на крестьянскую лачугу. При нем усадьба на загляденье. В таком не стыдно принимать и Мартина с его французской женушкой. Да откровенно говоря, и три Мартина с тремя «французками» свободно бы разместились. Правда, строительство таких хором немного затянулось, так что с французской женой сына старики Кацперские увиделись лишь через четыре года. К этому времени один из двух оставшихся при родителях братьев Флорека поступил в духовную семинарию, а второй вовсю ухлестывал за богатой купеческой дочкой в стольном городе Варшаве. Излишне говорить, что все три дочери уже выскочили замуж, причем Мартин с супругой успели прибыть на свадьбу последней.
— Глянь-ка, сынок, — с горечью говорил Мартину старик отец, — в те поры, как нас было семь-десят, да ещё старая бабка в придачу, на одной печи как-то умещались, а вот теперь места вдосталь, а по покоям ходить-то и некому. Помру я, кто останется? Вы оба на чужбине, Юзек на ксендза сподобился, Франек, моргнуть не успеешь, в Варшаве осядет.
Девки все пристроены, все хозяйками на своих подворьях. Да нет, я не жалуюсь, чего уж там, грех жаловаться, все слава Богу устроилось, все дети в люди вышли, живут не тужат, а только кто же на отцовском наделе-то останется? Кому земля перейдет? Не подумай, я тебя не уламываю, где уж тебе на пахо те хребтину-то гнуть, вон рученьки какие белые. А твоя жена...
— Антося тебе не понравилась? — вскинулся Мартин.
— С чего ты взял? Антося твоя — баба на славу, и собой хороша, и ласкова, и к нам с матерью с почтением, и за тобой ходит как за малым дитем, да ведь она тоже к земле не способная. Небось даже коровы не выдоит...
— Ясновельможная пани Пшилесская тоже коров не обхаживает.
— А тебе уже о шляхетстве мечтается? Так ведь у ясновельможного пана Пшилесского влуки, а у тебя только морги [1]. Я бы, может, и прикупил землицы, аккурат пан Пшилесскпй продает, да для кого покупать-то?
Мартинек, ставший к этому времени уже совладельцем нотариальной конторы в Париже, заикаясь ответил:
— Для Флорека.
— Дак он, чать, неженатый.
— Ну и что же? Флорек ещё не стар. А сейчас управляет всем поместьем графским, у де Нуармонов владения — за день не объедешь! Графиня уже стара, панна Юстина за англичанина вышла, а при графе Флорек нипочем не останется. Вот увидишь, вернется и переймет отцовское хозяйство. Хотя ведь все равно придется тебе, отец, делить его, чтобы всем детям досталось — Тот, кому свое хозяйство оставлю, выплатит остальным их долю.
— Было бы с чего.
— А Флореку не с чего?
— Кто его знает... Выплатить братьям-сестрам их долю, может, и хватит, но тогда сам ни с чем останется. А я... Понимаешь, батя, привык я к городу...
Нет, не о том я... В деревне охотно бы поселился, здесь все родное, но уж очень я втянулся в наши юридические дела. И знаешь, у меня неплохо получается. Нравится мне мое дело, люблю я его. И захватывает, ну вот, скажем, как охота! Всегда есть доля риска, всегда опасаешься — все сорвется, тут уж как повезет, да и удастся ли мне все предусмотреть. И скажу, не хвастаясь, мне до сих пор удается...
Вздохнул тяжело старый Кацперский и закончил разговор с Мартином. Решил сделать ставку на Флорека, это Мартин неплохо присоветовал. Воспользовавшись наличием в доме своего нотариуса, старик составил завещание. Опытный юрист, Мартин прекрасно понимал, что в соответствии с отцовской волей придется ему выплатить слишком уж крупную сумму, но противоречить старику не стал, только предварительно посоветовался с женой.
Антуанетта в браке была счастлива. Скоропалительно выйдя замуж за красавца поляка, она после свадьбы полюбила его ещё сильнее. Только поближе узнав Мартинека, поняла Антуанетта, сколько же в нем благородства и достоинства, причем совершенно непонятно, откуда они взялись. А ещё он был умным и сообразительным парнем, отлично зарабатывал, супругом оказался страстным и нежным. И не бабник, не увлекался другими девушками. Антуанетта попыталась было скрывать свою превеликую любовь к мужу, но это ей плохо удавалось, переполнявшая её любовь просто излучалась ею, что сразу же заметили свекор со свекровью и сразу же горячо полюбили невестку, хоть она и чужеземка.
Пребывание в польской деревне чрезвычайно пришлось по сердцу Антуанетте, и она не рвалась обратно в родную Францию. А тут ещё в разгаре была романтическая весна, весьма благоприятствующая нежным чувствам, черемуха цвела и пахла, сено сохло и тоже упоительно пахло, даже горький запах обыкновенной крапивы казался таинственным и завлекательным. Ну и рядом любимый мужчина, для которого Антуанетта была готова на все.
Как-то раз, темпераментно исполнив свои супружеские обязанности, Мартин сказал молодой жене:
— Детей у нас пока нет, но могут быть. Вот и не знаю, может, глупо поступаю. Отец в своем завещании так распорядился, что в случае, не дан Господь, его смерти нам с Флореком придется выплатить всем братьям и сестрам причитающиеся им доли наследства. Теоретически я стану совладельцем отцовского поместья, сама понимаешь, что это за поместье, отнюдь не шляхетские хоромы, да и земли маловато, но и то теоретически. А практически ничего не получу.
Вот и решил с тобой, дорогая жена, посоветоваться, прежде чем подписать. Считаю своим долгом поставить тебя в известность. Ну как, согласна ли ты на это?
В глубинах подсознания дорогой жены вдруг засверкал Алмаз. Что в сравнении с ним какие-то финансовые неурядицы?
И Антуанетта не задумываясь ответила:
— Поступай так, как считаешь нужным, дорогой.
И даже если мне придется навсегда остаться здесь и самой сгребать сено... Правда, вот коровы... Ну да ничего, научусь доить, у меня ловкие руки. Я согласна. Твой дом прекрасен! Будем приезжать сюда в отпуск, здесь чудесно! А деньги значения не имеют.
Мартин с невольным уважением подумал о себе — ай да я, какую жену выбрал! Надо же, как повезло! И перестал вообще задумываться о будущем.
Отец мог писать отныне любые завещания, он станет их подмахивать не глядя.
Отец семейства не разделял умиления своих баб.
— Чему радуетесь, дурьи головы? — ворчал он на них. — Подумали бы хоть над тем, где тут эта французка жить станет Вот в этой избе? Они же оба с Мартином при больших господах и сами изнежились, невестка моя небось себя панюсей считает.
Покрутит носом на наше убожество и живенько отсюда смотается. Да ещё с три короба пакостей вам же и наговорит, потом не отплюетесь.
Жена в долгу не осталась и так ответила старику Кацперскому:
— А ты бы, вместо того чтобы раньше времени оговаривать девушку, взял да о новом доме подумал, ведь эта хата совсем разваливается. Деньжат подсобрал, самое время о доме подумать. Нам же тоже в охотку пожить, как людям. Да и паненка Юстина давно о том говорит, помочь обещается, коли нужда будет.
Дочери горячо поддержали мать, хотя сами, того и гляди, покинут родительский дом. Но ведь девицам негоже признаваться, что каждая мечтает о замужестве, так и сглазить недолго, а тогда век в старых девах прозябать. И так все бабы Кацперские наседали на старика, так уламывали его, что тот поддался наконец уговорам и решил ставить новый дом Старшенькие сыновья, Флорек и Мартинек, Не только всецело одобрили идею, но и материально поддержали её, прислав старикам значительные суммы. Тут в родовое гнездо Пшилесских приехала Юстина Приличия обязывали перед свадьбой побывать у отца с матерью, жива была и бабка Пшилесская, которой непременно хотелось повидать внучку ещё в девическом состоянии. Повидать, одарить, поговорить и убедиться, верный ли выбор сделала внучка, не пожалеть бы потом. В таких случаях без советов старших не обойтись. Пребывая в состоянии непреходящего счастливого одурения, Юстина была готова весь свет осчастливить. Она охотно приехала к родителям и бабке, выслушала с милой улыбкой их советы и активно подключилась к строительству Кацперскими нового дома.
Юстина хорошо помнила, что жизнью обязана Флореку, без раздумья прыгнувшему вслед за ней в пруд. Боже, сколько она тогда успела наглотаться грязной воды и ила, такое никогда не забудешь!
Новый дом Кацперских — кирпичный, с мезонином, более походил на господский особняк, чем на крестьянскую лачугу. При нем усадьба на загляденье. В таком не стыдно принимать и Мартина с его французской женушкой. Да откровенно говоря, и три Мартина с тремя «французками» свободно бы разместились. Правда, строительство таких хором немного затянулось, так что с французской женой сына старики Кацперские увиделись лишь через четыре года. К этому времени один из двух оставшихся при родителях братьев Флорека поступил в духовную семинарию, а второй вовсю ухлестывал за богатой купеческой дочкой в стольном городе Варшаве. Излишне говорить, что все три дочери уже выскочили замуж, причем Мартин с супругой успели прибыть на свадьбу последней.
— Глянь-ка, сынок, — с горечью говорил Мартину старик отец, — в те поры, как нас было семь-десят, да ещё старая бабка в придачу, на одной печи как-то умещались, а вот теперь места вдосталь, а по покоям ходить-то и некому. Помру я, кто останется? Вы оба на чужбине, Юзек на ксендза сподобился, Франек, моргнуть не успеешь, в Варшаве осядет.
Девки все пристроены, все хозяйками на своих подворьях. Да нет, я не жалуюсь, чего уж там, грех жаловаться, все слава Богу устроилось, все дети в люди вышли, живут не тужат, а только кто же на отцовском наделе-то останется? Кому земля перейдет? Не подумай, я тебя не уламываю, где уж тебе на пахо те хребтину-то гнуть, вон рученьки какие белые. А твоя жена...
— Антося тебе не понравилась? — вскинулся Мартин.
— С чего ты взял? Антося твоя — баба на славу, и собой хороша, и ласкова, и к нам с матерью с почтением, и за тобой ходит как за малым дитем, да ведь она тоже к земле не способная. Небось даже коровы не выдоит...
— Ясновельможная пани Пшилесская тоже коров не обхаживает.
— А тебе уже о шляхетстве мечтается? Так ведь у ясновельможного пана Пшилесского влуки, а у тебя только морги [1]. Я бы, может, и прикупил землицы, аккурат пан Пшилесскпй продает, да для кого покупать-то?
Мартинек, ставший к этому времени уже совладельцем нотариальной конторы в Париже, заикаясь ответил:
— Для Флорека.
— Дак он, чать, неженатый.
— Ну и что же? Флорек ещё не стар. А сейчас управляет всем поместьем графским, у де Нуармонов владения — за день не объедешь! Графиня уже стара, панна Юстина за англичанина вышла, а при графе Флорек нипочем не останется. Вот увидишь, вернется и переймет отцовское хозяйство. Хотя ведь все равно придется тебе, отец, делить его, чтобы всем детям досталось — Тот, кому свое хозяйство оставлю, выплатит остальным их долю.
— Было бы с чего.
— А Флореку не с чего?
— Кто его знает... Выплатить братьям-сестрам их долю, может, и хватит, но тогда сам ни с чем останется. А я... Понимаешь, батя, привык я к городу...
Нет, не о том я... В деревне охотно бы поселился, здесь все родное, но уж очень я втянулся в наши юридические дела. И знаешь, у меня неплохо получается. Нравится мне мое дело, люблю я его. И захватывает, ну вот, скажем, как охота! Всегда есть доля риска, всегда опасаешься — все сорвется, тут уж как повезет, да и удастся ли мне все предусмотреть. И скажу, не хвастаясь, мне до сих пор удается...
Вздохнул тяжело старый Кацперский и закончил разговор с Мартином. Решил сделать ставку на Флорека, это Мартин неплохо присоветовал. Воспользовавшись наличием в доме своего нотариуса, старик составил завещание. Опытный юрист, Мартин прекрасно понимал, что в соответствии с отцовской волей придется ему выплатить слишком уж крупную сумму, но противоречить старику не стал, только предварительно посоветовался с женой.
Антуанетта в браке была счастлива. Скоропалительно выйдя замуж за красавца поляка, она после свадьбы полюбила его ещё сильнее. Только поближе узнав Мартинека, поняла Антуанетта, сколько же в нем благородства и достоинства, причем совершенно непонятно, откуда они взялись. А ещё он был умным и сообразительным парнем, отлично зарабатывал, супругом оказался страстным и нежным. И не бабник, не увлекался другими девушками. Антуанетта попыталась было скрывать свою превеликую любовь к мужу, но это ей плохо удавалось, переполнявшая её любовь просто излучалась ею, что сразу же заметили свекор со свекровью и сразу же горячо полюбили невестку, хоть она и чужеземка.
Пребывание в польской деревне чрезвычайно пришлось по сердцу Антуанетте, и она не рвалась обратно в родную Францию. А тут ещё в разгаре была романтическая весна, весьма благоприятствующая нежным чувствам, черемуха цвела и пахла, сено сохло и тоже упоительно пахло, даже горький запах обыкновенной крапивы казался таинственным и завлекательным. Ну и рядом любимый мужчина, для которого Антуанетта была готова на все.
Как-то раз, темпераментно исполнив свои супружеские обязанности, Мартин сказал молодой жене:
— Детей у нас пока нет, но могут быть. Вот и не знаю, может, глупо поступаю. Отец в своем завещании так распорядился, что в случае, не дан Господь, его смерти нам с Флореком придется выплатить всем братьям и сестрам причитающиеся им доли наследства. Теоретически я стану совладельцем отцовского поместья, сама понимаешь, что это за поместье, отнюдь не шляхетские хоромы, да и земли маловато, но и то теоретически. А практически ничего не получу.
Вот и решил с тобой, дорогая жена, посоветоваться, прежде чем подписать. Считаю своим долгом поставить тебя в известность. Ну как, согласна ли ты на это?
В глубинах подсознания дорогой жены вдруг засверкал Алмаз. Что в сравнении с ним какие-то финансовые неурядицы?
И Антуанетта не задумываясь ответила:
— Поступай так, как считаешь нужным, дорогой.
И даже если мне придется навсегда остаться здесь и самой сгребать сено... Правда, вот коровы... Ну да ничего, научусь доить, у меня ловкие руки. Я согласна. Твой дом прекрасен! Будем приезжать сюда в отпуск, здесь чудесно! А деньги значения не имеют.
Мартин с невольным уважением подумал о себе — ай да я, какую жену выбрал! Надо же, как повезло! И перестал вообще задумываться о будущем.
Отец мог писать отныне любые завещания, он станет их подмахивать не глядя.
* * *
Старик Кацперский и Клементина ещё пережили первую мировую войну, причем она сказалась на них диаметрально противоположным образом. Кацперский перенес её сравнительно благополучно, даже лошадей удалось сохранить от реквизированная для нужд армии, а на единственного работника никто не позарился из-за хромоты последнего. Более того, за принудительные поставки провианта для немецкой армии Кацперскому каким-то чудом заплатили. А вот Клементина потеряла все состояние.
И Пшилесские порядком обнищали. Может, потому, что перестали заниматься поместьем в расчете на английские акции, а их курс катастрофически падал. Французскую же недвижимость очень успешно разбазаривал сын Клементины, а точнее, не столько сын, сколько сноха. Внук, теперь уже восемнадцатилетний, в разбазаривании участия не принимал. Юстина могла сносно существовать благодаря доходам мужа, которые, к сожалению, были уже не те, что раньше. Но все-таки их хватало.
Ясное дело, умирая, Клементина составила завещание. Нуармон, фамильный замок, вынуждена была оставить сыну, прямому наследнику, а вот часть денежных средств, а также драгоценную библиотеку де Нуармонов отписала Юстине.
Приехавшая на похороны бабушки, заплаканная Юстина объяснила дядюшке и его супруге, в чем дело. Видите ли, она, Юстина, до сих пор не исполнила данного усопшей бабушке обещания перенять науку о лечебных травах, а все познания в этой области скрыты где-то в недрах библиотеки де Нуармонов. Вот бабушка своим завещанием и напомнила внучке об её обязанностях. И она, Юстина, непременно выполнит волю умершей, только не сразу. Не имеет смысла забирать эти сотни томов в Англию или в возрожденную Польшу, пусть библиотека остается на месте, в фамильном гнезде, в замке Нуармон, ведь её туда всегда пустят, не правда ли? А она, Юстина, уже копалась по просьбе бабушки в библиотеке, да удалось разыскать одну лишь мандрагору. Записи о таинственных свойствах трав сделаны неизвестно в каких книгах, а их тысячи...
Не только легкомысленный дядюшка, но даже его взбалмошная супруга не собирались препятствовать Юстине в её поисках. Замковая библиотека всегда к её услугам, пожалуйста, в любое время.
Юстина может приезжать в Нуармон когда захочет, не только не испрашивая разрешения его владельцев, но даже и без предупреждения. А её английская дочка чувствовала себя в старинном французском замке как дома, и даже лучше. И никто не собирался лишать ребенка этого удовольствия.
Английской дочке Юстины по окончании войны было одиннадцать лет. Ее французскому кузену, молодому виконту де Нуармон, исполнилось девятнадцать. Излишне вертлявая девчонка, что проводила лето в поместье его предков, показалась ему столь несносной, что он был просто не в состоянии забыть её.
Он женился на ней через семь лет.
И Пшилесские порядком обнищали. Может, потому, что перестали заниматься поместьем в расчете на английские акции, а их курс катастрофически падал. Французскую же недвижимость очень успешно разбазаривал сын Клементины, а точнее, не столько сын, сколько сноха. Внук, теперь уже восемнадцатилетний, в разбазаривании участия не принимал. Юстина могла сносно существовать благодаря доходам мужа, которые, к сожалению, были уже не те, что раньше. Но все-таки их хватало.
Ясное дело, умирая, Клементина составила завещание. Нуармон, фамильный замок, вынуждена была оставить сыну, прямому наследнику, а вот часть денежных средств, а также драгоценную библиотеку де Нуармонов отписала Юстине.
Приехавшая на похороны бабушки, заплаканная Юстина объяснила дядюшке и его супруге, в чем дело. Видите ли, она, Юстина, до сих пор не исполнила данного усопшей бабушке обещания перенять науку о лечебных травах, а все познания в этой области скрыты где-то в недрах библиотеки де Нуармонов. Вот бабушка своим завещанием и напомнила внучке об её обязанностях. И она, Юстина, непременно выполнит волю умершей, только не сразу. Не имеет смысла забирать эти сотни томов в Англию или в возрожденную Польшу, пусть библиотека остается на месте, в фамильном гнезде, в замке Нуармон, ведь её туда всегда пустят, не правда ли? А она, Юстина, уже копалась по просьбе бабушки в библиотеке, да удалось разыскать одну лишь мандрагору. Записи о таинственных свойствах трав сделаны неизвестно в каких книгах, а их тысячи...
Не только легкомысленный дядюшка, но даже его взбалмошная супруга не собирались препятствовать Юстине в её поисках. Замковая библиотека всегда к её услугам, пожалуйста, в любое время.
Юстина может приезжать в Нуармон когда захочет, не только не испрашивая разрешения его владельцев, но даже и без предупреждения. А её английская дочка чувствовала себя в старинном французском замке как дома, и даже лучше. И никто не собирался лишать ребенка этого удовольствия.
Английской дочке Юстины по окончании войны было одиннадцать лет. Ее французскому кузену, молодому виконту де Нуармон, исполнилось девятнадцать. Излишне вертлявая девчонка, что проводила лето в поместье его предков, показалась ему столь несносной, что он был просто не в состоянии забыть её.
Он женился на ней через семь лет.
* * *
Как Мартин и предполагал, его старший брат Флорек после смерти Клементины вернулся в Польшу. Старик отец передал ему хозяйство и ушел на покой. Через полгода скончался и он, и для оформления наследства Мартину также пришлось приехать на родину.
Похоронив отца, Мартин с супругой не сразу вернулся во Францию. Он мог позволить себе задержаться, хотя дела в конторе несомненно страдали от его отсутствия. Материальное положение Мартина делало этот факт маловажным. А все благодаря отцу.
Дело в том, что на старости лет Кацперский совсем помешался на золоте. Наличных денег у старика было немного, все пошло на дом, сначала на постройку, а потом на то, чтобы его достойно обставить.
Для себя старикам Кацперским немного надо было, они заботились о детях. Особенно старика беспокоили два старших сына, оба остававшихся бездетными.
Сдвинулось что-то в старой голове, и Кацперский захотел отсутствие детей вознаградить любимым сыновьям звонкой монетой. Знал, они оба хорошо разбираются в делах, и все равно настоял на своем: под угрозой родительского проклятия заставил перевести в золото все, чем до сих пор располагали сыновья, все эти акции, ценные бумаги и т.п. Оба брата не стали спорить со стариком, уважили его мнение, тем более что золото — это тоже неплохо, вот и проявили сыновью покорность. И вскоре по достоинству оценили провидческий дар старика, когда разразилась общеевропейская послевоенная инфляции и все бумаги обесценились. И даже не один раз при встречах дивились здравому крестьянскому уму покойного отца. Надо же, вроде в далекой деревне сидит, а так здорово разбирается и в большой политике, и в экономике! А может, просто действовал здоровый крестьянский инстинкт, а политика и экономика тут ни при чем?
Как бы там ни было, Флорек с Мартином сумели выплатить остальным братьям и сестрам их паи и остались единовластными владельцами двадцати моргов пахотной земли, гектара сада, небольшого участка леса и прекрасного дома с парком и служебными постройками.
А вот господа, ясновельможные Пшилесские, прогорели. Их не заставляли под угрозой родительского проклятия перевести все состояние в золото, самим им такое в головы не пришло, инфляция застала врасплох, в результате чего значительная часть состояния пропала безвозвратно. Бабушка Юстины по отцовской линии скончалась в войну, дедушка — ещё раньше, наследства после них осталось что кот наплакал. Родительское поместье влачило кое-какое существование лишь благодаря давним благодеяниям гданьской бабки. Впрочем, родители Юстины, перебедовав военное лихолетье на родине, махнули рукой на все мечты о давнем магнатском великолепии своих предков и примирились со скромным существованием, тем более что были уже в весьма почтенном возрасте.
Под носом оказались у них два брата Кацперских, те по инерции и в силу давних традиций опять взялись служить господам Пшилесским. Флорек занялся землей, а Мартинек юридической стороной дела. Вскоре Мартин свернул свою деятельность во Франции и решил навсегда осесть в Польше.
Антуанетта была даже довольна этим. Француженка тоже с возрастом изменилась, причем к худшему. Она относилась к типу худощавых, нервных, излишне эмоциональных женщин. Рассудок не мог совладать с эмоциями, хотя немного и корректировал их. Антуанетта порой с трудом подавляла истерические припадки, стараясь сдержать бушевавшие в ней страсти, но такое каждый раз стоило женщине немало сил и здоровья. А все дело в том, что несчастная страдала от страшных, могучих и разрушительных приступов ревности.
Внешне Антуанетта не очень изменилась, оставаясь все такой же ловкой и стройной, сохранила девичье очарование и прекрасные карие глаза. Но вот остальное... Особенно лицо. Лицо стало вдруг стареть с ужасающей быстротой, кожа как-то сразу увяла и покрылась морщинами. К тому же давала себя знать печень, и на лице выступили коричневые пятна. Видя столь разрушительные следы воздействия безжалостного времени, бедная женщина с трудом сохраняла прежнюю веселость и ровное настроение.
А этот чертов Мартин с годами становился только краше. Ни капельки не располнел, не сдал, не утратил юношеской физической силы, напротив, вроде бы стал ещё сильнее, а уж умнее — наверняка. Ничем не болел, здоровье было просто отличное, а уж лицо... Короче говоря, перешагнув сорокалетний рубеж, Мартин оставался красавцем мужниной, пожалуй, стал даже интереснее, чем в молодые годы.
Женщины в своем большинстве не были слепы и ухлестывали за красавцем без зазрения совести, что доводило супругу до белого каления. Со временем она совсем перестала переносить служебные командировки и встречи мужа, не терпела никаких клиенток, пусть даже самых выгодных и богатых, порог их дома давно не переступала ни одна женщина, кем бы она ни была. Любая представлялась несчастной Антуанетте опасным врагом.
А Мартинек и не очень-то интересовался женщинами. Ну не сказать, чтобы совсем, так, иногда, позволял себя охмурить одной-другой, но без особо тяжких последствий, а в принципе оставался верен своей Антуанетте. Что с того, та была не в состоянии совладать с жесточайшими приступами ревности и каждый раз в присутствии женщин переживала адские муки.
И теперь, оказавшись со своим излишне красивым мужем в деревенской глухомани, можно сказать, на безлюдье, где из достойных внимания элегантных женщин была одна лишь пани Доминика Пшилесская, слава Богу перешагнувшая за Шестьдесят, несчастная Антуанетта испытала такое блаженное облегчение, что даже похорошела. На сердце стало легко, с лица сошла серость. О поездках супруга в город, неизбежных при его положении юрисконсульта и поверенного при господах Пшилесских, Антуанетта как-то пока не думала, а думала о том, как бы подвигнуть мужа остаться здесь насовсем.
И подвигла. Вот таким образом два верных слуга Клементины сменили французский Нуармон и Париж на польский Пежанов.
Похоронив отца, Мартин с супругой не сразу вернулся во Францию. Он мог позволить себе задержаться, хотя дела в конторе несомненно страдали от его отсутствия. Материальное положение Мартина делало этот факт маловажным. А все благодаря отцу.
Дело в том, что на старости лет Кацперский совсем помешался на золоте. Наличных денег у старика было немного, все пошло на дом, сначала на постройку, а потом на то, чтобы его достойно обставить.
Для себя старикам Кацперским немного надо было, они заботились о детях. Особенно старика беспокоили два старших сына, оба остававшихся бездетными.
Сдвинулось что-то в старой голове, и Кацперский захотел отсутствие детей вознаградить любимым сыновьям звонкой монетой. Знал, они оба хорошо разбираются в делах, и все равно настоял на своем: под угрозой родительского проклятия заставил перевести в золото все, чем до сих пор располагали сыновья, все эти акции, ценные бумаги и т.п. Оба брата не стали спорить со стариком, уважили его мнение, тем более что золото — это тоже неплохо, вот и проявили сыновью покорность. И вскоре по достоинству оценили провидческий дар старика, когда разразилась общеевропейская послевоенная инфляции и все бумаги обесценились. И даже не один раз при встречах дивились здравому крестьянскому уму покойного отца. Надо же, вроде в далекой деревне сидит, а так здорово разбирается и в большой политике, и в экономике! А может, просто действовал здоровый крестьянский инстинкт, а политика и экономика тут ни при чем?
Как бы там ни было, Флорек с Мартином сумели выплатить остальным братьям и сестрам их паи и остались единовластными владельцами двадцати моргов пахотной земли, гектара сада, небольшого участка леса и прекрасного дома с парком и служебными постройками.
А вот господа, ясновельможные Пшилесские, прогорели. Их не заставляли под угрозой родительского проклятия перевести все состояние в золото, самим им такое в головы не пришло, инфляция застала врасплох, в результате чего значительная часть состояния пропала безвозвратно. Бабушка Юстины по отцовской линии скончалась в войну, дедушка — ещё раньше, наследства после них осталось что кот наплакал. Родительское поместье влачило кое-какое существование лишь благодаря давним благодеяниям гданьской бабки. Впрочем, родители Юстины, перебедовав военное лихолетье на родине, махнули рукой на все мечты о давнем магнатском великолепии своих предков и примирились со скромным существованием, тем более что были уже в весьма почтенном возрасте.
Под носом оказались у них два брата Кацперских, те по инерции и в силу давних традиций опять взялись служить господам Пшилесским. Флорек занялся землей, а Мартинек юридической стороной дела. Вскоре Мартин свернул свою деятельность во Франции и решил навсегда осесть в Польше.
Антуанетта была даже довольна этим. Француженка тоже с возрастом изменилась, причем к худшему. Она относилась к типу худощавых, нервных, излишне эмоциональных женщин. Рассудок не мог совладать с эмоциями, хотя немного и корректировал их. Антуанетта порой с трудом подавляла истерические припадки, стараясь сдержать бушевавшие в ней страсти, но такое каждый раз стоило женщине немало сил и здоровья. А все дело в том, что несчастная страдала от страшных, могучих и разрушительных приступов ревности.
Внешне Антуанетта не очень изменилась, оставаясь все такой же ловкой и стройной, сохранила девичье очарование и прекрасные карие глаза. Но вот остальное... Особенно лицо. Лицо стало вдруг стареть с ужасающей быстротой, кожа как-то сразу увяла и покрылась морщинами. К тому же давала себя знать печень, и на лице выступили коричневые пятна. Видя столь разрушительные следы воздействия безжалостного времени, бедная женщина с трудом сохраняла прежнюю веселость и ровное настроение.
А этот чертов Мартин с годами становился только краше. Ни капельки не располнел, не сдал, не утратил юношеской физической силы, напротив, вроде бы стал ещё сильнее, а уж умнее — наверняка. Ничем не болел, здоровье было просто отличное, а уж лицо... Короче говоря, перешагнув сорокалетний рубеж, Мартин оставался красавцем мужниной, пожалуй, стал даже интереснее, чем в молодые годы.
Женщины в своем большинстве не были слепы и ухлестывали за красавцем без зазрения совести, что доводило супругу до белого каления. Со временем она совсем перестала переносить служебные командировки и встречи мужа, не терпела никаких клиенток, пусть даже самых выгодных и богатых, порог их дома давно не переступала ни одна женщина, кем бы она ни была. Любая представлялась несчастной Антуанетте опасным врагом.
А Мартинек и не очень-то интересовался женщинами. Ну не сказать, чтобы совсем, так, иногда, позволял себя охмурить одной-другой, но без особо тяжких последствий, а в принципе оставался верен своей Антуанетте. Что с того, та была не в состоянии совладать с жесточайшими приступами ревности и каждый раз в присутствии женщин переживала адские муки.
И теперь, оказавшись со своим излишне красивым мужем в деревенской глухомани, можно сказать, на безлюдье, где из достойных внимания элегантных женщин была одна лишь пани Доминика Пшилесская, слава Богу перешагнувшая за Шестьдесят, несчастная Антуанетта испытала такое блаженное облегчение, что даже похорошела. На сердце стало легко, с лица сошла серость. О поездках супруга в город, неизбежных при его положении юрисконсульта и поверенного при господах Пшилесских, Антуанетта как-то пока не думала, а думала о том, как бы подвигнуть мужа остаться здесь насовсем.
И подвигла. Вот таким образом два верных слуга Клементины сменили французский Нуармон и Париж на польский Пежанов.