Страница:
Сомнительный Хьюстон пообещал пересмотреть вопрос с покупкой замка и ушел. Наконец мы могли поговорить свободно.
— Сколько же, интересно, стоит этот проклятый алмаз, если американец платит такие деньги? — вслух размышляла Крыська. — Ведь не может же стоить десятки миллионов? А вдруг миллиарды?
— Не забывай, он уникальный, самый большой в мире! Что же касается цены — понятия не имею. Надо будет при случае поинтересоваться в Париже, почем там крупные алмазы. Теперь говори, зачем тебе понадобилась его помощь в библиотеке?
— А что, скажешь, плохая мысль? Паренек работящий, вон как с ним легко пошло дело. А мне хотелось приглядеться к нему, понаблюдать, как станет себя вести. Начнет разнюхивать, совать нос куда не следует...
— Ну и...
— Ну и в самом деле совал нос, хотя и умеренно. Книги просматривал внимательно, заглядывал под переплеты, полки прощупывал и тому подобное. Так что я считаю — дело нечистое, надо держать ухо востро.
Я кивнула, полностью разделяя её точку зрения. Разговор мы вели на застекленной веранде, которая являлась как бы продолжением столовой. С веранды можно было спуститься прямо в парк. Газон у веранды освещали фонари, а окружавшие лужайку кусты росли на порядочном расстоянии, так что подслушать нас было невозможно. Разве что мы стали бы специально громко кричать.
Кричать мы не собирались, беседовали вполголоса.
— Видишь, он не оставил визитной карточки, — заметила Кристина. — А если он и в самом деле представляет здесь своего босса, ни разу этого босса не назвал, только «босс».
— Полагаю, купчую на замок он оформил бы по всем правилам, — высказала я свое мнение. — Только вот расплатился бы фальшивыми банкнотами. Или поддельным банковским чеком.
Кристина возразила:
— Чеком платить опасно, мы ещё до подписания купчей могли бы проверить.
— А банкноты? Но раз мы такие легкомысленные в финансовых вопросах, мог понадеяться, что не проверим. И все равно я настаиваю на фальшивой наличности, чек для него опасен, банк стал бы его разыскивать.
Кристина не сразу возразила. Помолчала, подумала. Потом высказала предположение:
— Наверняка он что-нибудь бы придумал. Замок наш ему нужен как рыбке зонтик. Для него главное — возможность поискать алмаз. И пусть потом мы и банк вывели бы его на чистую воду, он успел бы за это время обыскать замок и смыться с найденным алмазом. А там ищи ветра в поле.
— По-твоему, замок возвращается к нам, да ещё он теряет пять миллионов долларов наличными? Не слишком ли дорогая цена за алмаз?
— Да что теряет? Ну, ты даешь! Фальшивые доллары?
— А, ну да, я забыла...
Опять помолчали. Кристина задумчиво произнесла:
— Сдается мне, он хотел бы разыскать в замке именно то, что мы с тобой уже обнаружили: дневник прабабки, переписку предков, другие бумаги, которые помогут напасть на след алмаза. Хотя не исключаю, что в отличие от нас уверен — алмаз спрятан где-то в замке. Признаюсь, это меня как раз и тревожит. Мы с тобой мотаемся по всей Европе, а должны бы как следует поискать в замке, не исключено, он и в самом деле здесь.
— Тогда прабабка Каролина написала бы об этом прямо.
— Она же намекала на это, не так ли?
— Вот именно, одни намеки. А в таком случае указала бы на место, где искать алмаз. Нет, думаю, она и сама не знала, где он.
— Тем более!
— Что «тем более»?
— Может быть где угодно! Ведь Юстина могла его найти, а прабабка Клементина запрятать куда подальше... Или сама Юстина запрятала без участия Клементины, уже после её смерти.
— И родной внучке ни словом не обмолвилась?
— Судя по тому, что говорила бабушка Людвика, её матушка Каролина была малость того... ну как бы поточнее выразиться... в общем, от Каролины можно было всего ожидать. Нет, я уверена — или алмаз где-то в замке, или точные сведения о нем!
— И значит, одно из двух и намерен обнаружить в замке наш трудяга Хьюстон?
Вот так! И получается, что независимо от того, найдем ли мы алмаз или не найдем, удастся ли нам потом продать замок или не удастся и придется платить французские налоги, все равно замка мы продать сейчас не имеем права! Потом до конца наших дней станем мучиться, упрекая себя, не сделали ли грандиозной глупости.
И я решилась наконец поделиться с сестрой соображением, которое уже долгое время не давало мне покоя.
— Вот смотри, Крыська, как получается. Обрати внимание на такой факт: в нашем роду из поколения в поколение бабы только и делают, что откалывают одну глупость за другой. А из-за чего? Из-за мужиков. Заметила? Просто какое-то проклятие над нами тяготеет. Или из-за мужчин, или ради них. Начиная с Арабеллы. Ведь она стибрила из храма Великий Алмаз главным образом для того, чтобы подложить свинью своему супругу. И возможно, ради того мужчины, которого любила. Пошли дальше. Клементина. Хотя насчет Клементины мы не располагаем конкретными уликами, поэтому давай сразу перейдем к её наследнице Юстине. Ведь она только делала вид, будто ищет алмаз, а на самом деле в Англию поехала лишь ради прадеда нашего, Джека. Ведь об этом в её письме между строк яснее ясного читается. И наконец, мы с тобой...
Крыська даже подпрыгнула в своем кресле.
— А что, ты тоже? Ведь ничего не говорила. У тебя кто-то есть? Кто он?
Я вздохнула.
— Нечем хвастаться. Не тем же, что спятила! Ну ладно, ладно, успокойся, так и быть, скажу. Ты его знаешь. Павел Дарский.
— Езус-Мария! Так тебя тоже денежки привлекают?!
— Ну и дура! Ведь говорю же — спятила! Именно потому!
Ошарашенная Кристина немного подумала и сообразила, что к чему. Сама, ей не надо было разъяснять. Все-таки мы были одинаковы, наверное, не только внешне.
— Ну что ж, тебя можно понять, — признала она. — И если это серьезно... А он что?
— Вроде бы тоже... Что-то насчет свадьбы говорил. И даже о детях, но я ему рот заткнула.
— Как думаешь, не раздумает, пока мы тут торчим?
Встревоженно глянула я на сестру, но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы успокоиться. Если я выгляжу так же — не раздумает. Нет, от такой прекрасной женщины ни один мужик не откажется, разве что она выкинет что-то из ряда вон выходящее. Я же до сих пор демонстрировала своему Павлику сплошные достоинства и никаких недостатков. Нет, он просто обязан сейчас тосковать по мне безгранично!
Кристина меж тем совсем пришла в себя и принялась рассуждать о моем будущем. Вернее, о нашем, они были взаимосвязаны.
— Ты права, я бы на твоем месте тоже чувствовала себя неуютно, имея дело с таким денежным мешком. В этом случае просто необходимо и самой иметь кое-что за душой. Так что другого выхода у нас нет — ищем алмаз! Большие надежды вселил в меня этот Хьюстон. Если и в самом деле наш алмаз такая потрясающая ценность, он даже твоего Павла проймет. В сравнении с тобой он будет просто мусорщик! Хотя в наше время мусорщики — люди состоятельные... Ну тогда — безработный на пособии! И сразу бы сообразил, девушка любит его самого, а не его денежки. Впрочем, он ведь вроде парень неглупый, почему без алмаза этого не поймет?
— Наверное, у него просто нет времени подумать как следует.
— А, ну разумеется, для этого ему понадобился бы отпуск на год. На два года! Ну да ладно, согласна, выбрала ты парня что надо, только не в моем вкусе. Я предпочитаю Анджея.
— Неужели ты, балда этакая, до сих пор не сообразила — какое счастье, что у нас разные вкусы по отношению к мужикам? — гневно обрушилась я на сестру. — Ты только на минуточку представь, что было бы, влюбись мы в одного и того же!!!
— Езус-Мария! — представила Крыська. — При одной мысли плохо делается. Вспомнила, как однажды твой бывшенький схватил меня в объятия, приняв за тебя. Ну, помнишь, я зашла к вам? И мне так противно стало, так противно... Извини, пожалуйста!
— Пожалуйста! — отмахнулась я. — Меня твой тоже раз облапил, точно такое же ощущение. Хотя теперь я думаю, что напрасно мы тогда не воспользовались нашим сходством. Я не о постели, совсем наоборот.
— Не поняла! — заинтересовалась Крыська. — Поясни.
— Я имею в виду всевозможные супружеские сцены, конфликты, претензии. Вот послушай. Я давно собиралась тебе рассказать, да все как-то случая не представлялось. Одна моя подруга, возможно, ты даже её знаешь, но это неважно, очень хотела высказать своему супругу все, что думает о нем. В спокойной обстановке, аргументированно, беспристрастно. Но не могла. При одном взгляде на паршивца все аргументы улетучивались из головы, так она его любила, и спокойно выложить претензии эта идиотка ну просто не могла. Если даже такие аргументы и приходили в голову, начинала заикаться, а потом плакать, так что нормального делового разговора просто не получалось. А вот будь у неё сестра-близняшка — другое дело. Лишенная эмоций, сестра выложила бы супругу как на блюдечке все претензии его благоверной, глядишь, совместно и нашли бы разрешение конфликта.
Кристина не согласилась со мной.
— Предположим, сестре удастся его убедить, — возразила она, — при условии, разумеется, что до него вообще доходят логические аргументы. А потом? Ты что, не знаешь, чем заканчиваются примирения любящих супругов?
— Прекрасно знаю, — огрызнулась я. — Подумаешь, в постель бы легла законная супруга, ожидающая в полной боевой готовности где-нибудь поблизости. Ведь для замены и секунды хватит.
— Ну, тогда согласна. Ты права, если любишь кого-то или, наоборот, ненавидишь, непременно проявятся эмоции, здравомыслие исключено, обязательно выкинешь какую-нибудь глупость. В таких случаях и впрямь пригодится замена. Хорошо, что ты сказала об этом. Не исключено, придется воспользоваться.
— И мне тоже.
Вот к такому неожиданному соглашению пришли мы в тот памятный вечер, сидя на веранде нашего замка и попивая наше великолепное винцо. Время от времени поглядывали на освещенную лужайку, на непроницаемую черноту парка за ней, наслаждаясь ночной свежестью.
— А чем закончилось дело с твоей знакомой? — поинтересовалась сестра.
— В том-то и дело, плохо закончилось. Они разошлись, — грустно ответила я.
Кристина вдруг спохватилась.
— Какого черта мы занимаемся отвлеченными проблемами, когда на повестке дня столько конкретных? Чем займемся завтра? Как станем себя вести, если Хьюстон опять заявится? Откровенно скажем ему о принятом решении — дескать, распростись с надеждой купить замок, или станем водить его за нос?
Я и сама не знала, как поступить.
— Лучше бы по-честному, — не очень уверенно высказалась я. — Хотя, с другой стороны, может, ему доставляет удовольствие незаметно шарить по углам, когда мы копаемся в библиотеке? Пусть шарит, бог с ним.
— Тогда так, — решила Кристина. — Поставим вопрос ребром, честно и откровенно: продавать не будем, а помогать может, если пожелает. А я готова не знаю на что поспорить — пожелает! Превратиться мне в паука на этом месте!
Оглядев сестру с ног до головы, я заметила:
— Поскольку никаких признаков превращения пока не наблюдается...
* * *
* * *
* * *
* * *
— Сколько же, интересно, стоит этот проклятый алмаз, если американец платит такие деньги? — вслух размышляла Крыська. — Ведь не может же стоить десятки миллионов? А вдруг миллиарды?
— Не забывай, он уникальный, самый большой в мире! Что же касается цены — понятия не имею. Надо будет при случае поинтересоваться в Париже, почем там крупные алмазы. Теперь говори, зачем тебе понадобилась его помощь в библиотеке?
— А что, скажешь, плохая мысль? Паренек работящий, вон как с ним легко пошло дело. А мне хотелось приглядеться к нему, понаблюдать, как станет себя вести. Начнет разнюхивать, совать нос куда не следует...
— Ну и...
— Ну и в самом деле совал нос, хотя и умеренно. Книги просматривал внимательно, заглядывал под переплеты, полки прощупывал и тому подобное. Так что я считаю — дело нечистое, надо держать ухо востро.
Я кивнула, полностью разделяя её точку зрения. Разговор мы вели на застекленной веранде, которая являлась как бы продолжением столовой. С веранды можно было спуститься прямо в парк. Газон у веранды освещали фонари, а окружавшие лужайку кусты росли на порядочном расстоянии, так что подслушать нас было невозможно. Разве что мы стали бы специально громко кричать.
Кричать мы не собирались, беседовали вполголоса.
— Видишь, он не оставил визитной карточки, — заметила Кристина. — А если он и в самом деле представляет здесь своего босса, ни разу этого босса не назвал, только «босс».
— Полагаю, купчую на замок он оформил бы по всем правилам, — высказала я свое мнение. — Только вот расплатился бы фальшивыми банкнотами. Или поддельным банковским чеком.
Кристина возразила:
— Чеком платить опасно, мы ещё до подписания купчей могли бы проверить.
— А банкноты? Но раз мы такие легкомысленные в финансовых вопросах, мог понадеяться, что не проверим. И все равно я настаиваю на фальшивой наличности, чек для него опасен, банк стал бы его разыскивать.
Кристина не сразу возразила. Помолчала, подумала. Потом высказала предположение:
— Наверняка он что-нибудь бы придумал. Замок наш ему нужен как рыбке зонтик. Для него главное — возможность поискать алмаз. И пусть потом мы и банк вывели бы его на чистую воду, он успел бы за это время обыскать замок и смыться с найденным алмазом. А там ищи ветра в поле.
— По-твоему, замок возвращается к нам, да ещё он теряет пять миллионов долларов наличными? Не слишком ли дорогая цена за алмаз?
— Да что теряет? Ну, ты даешь! Фальшивые доллары?
— А, ну да, я забыла...
Опять помолчали. Кристина задумчиво произнесла:
— Сдается мне, он хотел бы разыскать в замке именно то, что мы с тобой уже обнаружили: дневник прабабки, переписку предков, другие бумаги, которые помогут напасть на след алмаза. Хотя не исключаю, что в отличие от нас уверен — алмаз спрятан где-то в замке. Признаюсь, это меня как раз и тревожит. Мы с тобой мотаемся по всей Европе, а должны бы как следует поискать в замке, не исключено, он и в самом деле здесь.
— Тогда прабабка Каролина написала бы об этом прямо.
— Она же намекала на это, не так ли?
— Вот именно, одни намеки. А в таком случае указала бы на место, где искать алмаз. Нет, думаю, она и сама не знала, где он.
— Тем более!
— Что «тем более»?
— Может быть где угодно! Ведь Юстина могла его найти, а прабабка Клементина запрятать куда подальше... Или сама Юстина запрятала без участия Клементины, уже после её смерти.
— И родной внучке ни словом не обмолвилась?
— Судя по тому, что говорила бабушка Людвика, её матушка Каролина была малость того... ну как бы поточнее выразиться... в общем, от Каролины можно было всего ожидать. Нет, я уверена — или алмаз где-то в замке, или точные сведения о нем!
— И значит, одно из двух и намерен обнаружить в замке наш трудяга Хьюстон?
Вот так! И получается, что независимо от того, найдем ли мы алмаз или не найдем, удастся ли нам потом продать замок или не удастся и придется платить французские налоги, все равно замка мы продать сейчас не имеем права! Потом до конца наших дней станем мучиться, упрекая себя, не сделали ли грандиозной глупости.
И я решилась наконец поделиться с сестрой соображением, которое уже долгое время не давало мне покоя.
— Вот смотри, Крыська, как получается. Обрати внимание на такой факт: в нашем роду из поколения в поколение бабы только и делают, что откалывают одну глупость за другой. А из-за чего? Из-за мужиков. Заметила? Просто какое-то проклятие над нами тяготеет. Или из-за мужчин, или ради них. Начиная с Арабеллы. Ведь она стибрила из храма Великий Алмаз главным образом для того, чтобы подложить свинью своему супругу. И возможно, ради того мужчины, которого любила. Пошли дальше. Клементина. Хотя насчет Клементины мы не располагаем конкретными уликами, поэтому давай сразу перейдем к её наследнице Юстине. Ведь она только делала вид, будто ищет алмаз, а на самом деле в Англию поехала лишь ради прадеда нашего, Джека. Ведь об этом в её письме между строк яснее ясного читается. И наконец, мы с тобой...
Крыська даже подпрыгнула в своем кресле.
— А что, ты тоже? Ведь ничего не говорила. У тебя кто-то есть? Кто он?
Я вздохнула.
— Нечем хвастаться. Не тем же, что спятила! Ну ладно, ладно, успокойся, так и быть, скажу. Ты его знаешь. Павел Дарский.
— Езус-Мария! Так тебя тоже денежки привлекают?!
— Ну и дура! Ведь говорю же — спятила! Именно потому!
Ошарашенная Кристина немного подумала и сообразила, что к чему. Сама, ей не надо было разъяснять. Все-таки мы были одинаковы, наверное, не только внешне.
— Ну что ж, тебя можно понять, — признала она. — И если это серьезно... А он что?
— Вроде бы тоже... Что-то насчет свадьбы говорил. И даже о детях, но я ему рот заткнула.
— Как думаешь, не раздумает, пока мы тут торчим?
Встревоженно глянула я на сестру, но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы успокоиться. Если я выгляжу так же — не раздумает. Нет, от такой прекрасной женщины ни один мужик не откажется, разве что она выкинет что-то из ряда вон выходящее. Я же до сих пор демонстрировала своему Павлику сплошные достоинства и никаких недостатков. Нет, он просто обязан сейчас тосковать по мне безгранично!
Кристина меж тем совсем пришла в себя и принялась рассуждать о моем будущем. Вернее, о нашем, они были взаимосвязаны.
— Ты права, я бы на твоем месте тоже чувствовала себя неуютно, имея дело с таким денежным мешком. В этом случае просто необходимо и самой иметь кое-что за душой. Так что другого выхода у нас нет — ищем алмаз! Большие надежды вселил в меня этот Хьюстон. Если и в самом деле наш алмаз такая потрясающая ценность, он даже твоего Павла проймет. В сравнении с тобой он будет просто мусорщик! Хотя в наше время мусорщики — люди состоятельные... Ну тогда — безработный на пособии! И сразу бы сообразил, девушка любит его самого, а не его денежки. Впрочем, он ведь вроде парень неглупый, почему без алмаза этого не поймет?
— Наверное, у него просто нет времени подумать как следует.
— А, ну разумеется, для этого ему понадобился бы отпуск на год. На два года! Ну да ладно, согласна, выбрала ты парня что надо, только не в моем вкусе. Я предпочитаю Анджея.
— Неужели ты, балда этакая, до сих пор не сообразила — какое счастье, что у нас разные вкусы по отношению к мужикам? — гневно обрушилась я на сестру. — Ты только на минуточку представь, что было бы, влюбись мы в одного и того же!!!
— Езус-Мария! — представила Крыська. — При одной мысли плохо делается. Вспомнила, как однажды твой бывшенький схватил меня в объятия, приняв за тебя. Ну, помнишь, я зашла к вам? И мне так противно стало, так противно... Извини, пожалуйста!
— Пожалуйста! — отмахнулась я. — Меня твой тоже раз облапил, точно такое же ощущение. Хотя теперь я думаю, что напрасно мы тогда не воспользовались нашим сходством. Я не о постели, совсем наоборот.
— Не поняла! — заинтересовалась Крыська. — Поясни.
— Я имею в виду всевозможные супружеские сцены, конфликты, претензии. Вот послушай. Я давно собиралась тебе рассказать, да все как-то случая не представлялось. Одна моя подруга, возможно, ты даже её знаешь, но это неважно, очень хотела высказать своему супругу все, что думает о нем. В спокойной обстановке, аргументированно, беспристрастно. Но не могла. При одном взгляде на паршивца все аргументы улетучивались из головы, так она его любила, и спокойно выложить претензии эта идиотка ну просто не могла. Если даже такие аргументы и приходили в голову, начинала заикаться, а потом плакать, так что нормального делового разговора просто не получалось. А вот будь у неё сестра-близняшка — другое дело. Лишенная эмоций, сестра выложила бы супругу как на блюдечке все претензии его благоверной, глядишь, совместно и нашли бы разрешение конфликта.
Кристина не согласилась со мной.
— Предположим, сестре удастся его убедить, — возразила она, — при условии, разумеется, что до него вообще доходят логические аргументы. А потом? Ты что, не знаешь, чем заканчиваются примирения любящих супругов?
— Прекрасно знаю, — огрызнулась я. — Подумаешь, в постель бы легла законная супруга, ожидающая в полной боевой готовности где-нибудь поблизости. Ведь для замены и секунды хватит.
— Ну, тогда согласна. Ты права, если любишь кого-то или, наоборот, ненавидишь, непременно проявятся эмоции, здравомыслие исключено, обязательно выкинешь какую-нибудь глупость. В таких случаях и впрямь пригодится замена. Хорошо, что ты сказала об этом. Не исключено, придется воспользоваться.
— И мне тоже.
Вот к такому неожиданному соглашению пришли мы в тот памятный вечер, сидя на веранде нашего замка и попивая наше великолепное винцо. Время от времени поглядывали на освещенную лужайку, на непроницаемую черноту парка за ней, наслаждаясь ночной свежестью.
— А чем закончилось дело с твоей знакомой? — поинтересовалась сестра.
— В том-то и дело, плохо закончилось. Они разошлись, — грустно ответила я.
Кристина вдруг спохватилась.
— Какого черта мы занимаемся отвлеченными проблемами, когда на повестке дня столько конкретных? Чем займемся завтра? Как станем себя вести, если Хьюстон опять заявится? Откровенно скажем ему о принятом решении — дескать, распростись с надеждой купить замок, или станем водить его за нос?
Я и сама не знала, как поступить.
— Лучше бы по-честному, — не очень уверенно высказалась я. — Хотя, с другой стороны, может, ему доставляет удовольствие незаметно шарить по углам, когда мы копаемся в библиотеке? Пусть шарит, бог с ним.
— Тогда так, — решила Кристина. — Поставим вопрос ребром, честно и откровенно: продавать не будем, а помогать может, если пожелает. А я готова не знаю на что поспорить — пожелает! Превратиться мне в паука на этом месте!
Оглядев сестру с ног до головы, я заметила:
— Поскольку никаких признаков превращения пока не наблюдается...
* * *
Загадочный Хьюстон (фамилии его мы так и не узнали) разозлился как сто тысяч чертей. Он сделал все возможное, чтобы нас переубедить, выложил какие мог аргументы, кажется, алчно оценивал наши шеи — сможет ли каждую из нас задушить одной рукой, но Кристины в паука не превратил. И выразил желание помогать.
Ни словами сказать, ни пером описать того, сколько сил понадобилось мне для сокрытия от него листка бумаги, обнаруженного в старинном труде по астрономии. Хорошо еще, бумажка не вылетела сама по себе, просто лежала тихо-мирно между страниц упомянутого труда. К тому же написана оказалась по-польски. И все равно, ни к чему пробуждать в Хьюстоне лишние подозрения.
Благодаря тому, что нам уже не приходилось тратить столько физических сил на работу в библиотеке, мы сразу продвинулись далеко, остались лишь два последних шкафа у самых дверей. Окончание мучений уже четко просматривалось на горизонте. Теперь даже без помощи сильного мужчины мы смогли бы за один день покончить с просмотром книг и приступить к составлению каталога, при помощи которого без труда можно было бы найти любую книгу на любой полке любого шкафа. Это и означало упорядочение библиотеки. Теперь каждый дурак мог с закрытыми глазами найти то, что требовалось. А если учесть, что Кристинины ботанические записи по объему составляли три толстенных тома, полагаю, завет прабабушки мы выполнили полностью.
Вечером американский посланец сделал весьма знаменательное заявление:
— Прошу вас, уважаемая леди, как следует подумать. Завтра я улетаю в Штаты, меня здесь не будет, но советую ещё раз хорошенько обдумать. Лучшего предложения вы никогда не получите, и делаю его вам последний раз. Послезавтра я вернусь.
Похоже, наше проклятое сходство довело его до белого каления, потому как он обращался куда-то в пространство между нами и пользовался грамматической формой единственного числа. Не по силам ему, видно, справиться с одной особой в двух лицах. Мы с Крыськой заверили его, что непременно как следует подумаем, и опять остались одни.
— Ну? — нетерпеливо подгоняла меня Крыська. — Что ты там нашла? Показывай!
Нашла я, разумеется, очередное письмо предков. Обрывок письма, но на сей раз сохранилось начало, так что по крайней мере можно было понять, кому письмо адресовалось.
«Дорогой братец Мартинек! — писал некто. — Во первых строках сообщаю, что мы все здоровы, чего и тебе желаем, так что с этим покончим, и перейду сразу к делу. Сдается мне, влип ты, братец, здорово. Из твоего письма делаю вывод — и не только я, — что панна Антуанетта здорово тебя задела за сердце и песенка твоя спета. Поэзия у меня получилась случайно. Матушка наша целый день молчала, а потом сказала — так и быть, в случае чего даст вам свое родительское благословение. Так что препятствий тебе не будет, поступай, как сочтешь нужным. А у матушки не иначе как предчувствие, потому что она почему-то стала называть молодую даму Антосей. Видишь, переводить с французского все мы умеем. Было бы хорошо, если бы Флорек...» На этом письмо обрывалось, так как закончился листок, а следующего за ним не оказалось.
— Могла бы писать не такими огромными буквами, — недовольно раскритиковала автора письма Кристина, решив неизвестно почему, что писала женщина. — Вижу тут уже знакомого мне Флорека. А кто такой Мартинек? Ты небось знаешь?
— Конечно, знаю и тебе говорила, да у тебя совсем нет памяти! Мартинек — это младший брат Флорека, тоже Кацперский, потом стал поверенным нашего семейства. Или юрисконсультом, точно не знаю. Во всяком случае, вел все дела. Погиб во время войны. А жил в том же доме, что и дедушка Збышек, поэтому бабушка и вышла за дедушку.
— Поразительно! — ехидно восхитилась Кристина. — Вышла из-за того, что Мартинек погиб в войну или потому, что жила с ним в одном доме?
— Из-за того, что в одном доме. Когда их дом разбомбили, они переехали к нам. Бабушка влюбилась в него с первого взгляда, так мне кажется, хотя она и уверяет, что позже, после того как тот проявил необычайный героизм в войну.
Кристина поняла.
— Ага, и из-за него осталась в Польше. Ни за какие сокровища не соглашалась уехать во Францию. Припоминаю, действительно, я об этом что-то слышала в детстве. И ещё мне запомнился такой случай: перед Рождеством бабуля велела нам купить селедку, я встала в очередь. Хвост был громадный, стоять пришлось не один час. Правда, потом ты меня сменила, но я все равно успела подумать, что, вот, стою в очереди из-за глупости бабули, уехала бы она в свое время во Францию, какую прекрасную жизнь бы мы там вели, не торчали бы в очередях. Нам тогда по пятнадцати лет было.
— Еще не стукнуло пятнадцати, около. Как же, помню такой случай. Нас тогда ещё спросили, что мы выбираем: селедку или работу в кухне. Мы предпочли селедку. Ну и времена были!
— Ладно, вернемся к нашим баранам. Наверняка это письмо Мартинеку писала одна из его сестер. Он был здесь, выходит?
— Да, несколько лет провел здесь. Вместе с братцем Флореком служили нашим предкам. Если быть точной — прабабке Клементине.
— И именно тогда он каким-то образом столкнулся с мадемуазель Антуанеттой из Кале. Знаешь, эта Антося начинает меня все больше интересовать. Ты не помнишь, Мартин женился-таки на ней?
— Точно не скажу, но, кажется, женился. Узнаем в Пежанове, они там все старые письма хранят. И давай наконец покончим с проклятой библиотекой, составим каталог, а потом уже, на свободе, сможем и все остальное осмотреть. Авось ещё что-нибудь интересное найдем.
Ни словами сказать, ни пером описать того, сколько сил понадобилось мне для сокрытия от него листка бумаги, обнаруженного в старинном труде по астрономии. Хорошо еще, бумажка не вылетела сама по себе, просто лежала тихо-мирно между страниц упомянутого труда. К тому же написана оказалась по-польски. И все равно, ни к чему пробуждать в Хьюстоне лишние подозрения.
Благодаря тому, что нам уже не приходилось тратить столько физических сил на работу в библиотеке, мы сразу продвинулись далеко, остались лишь два последних шкафа у самых дверей. Окончание мучений уже четко просматривалось на горизонте. Теперь даже без помощи сильного мужчины мы смогли бы за один день покончить с просмотром книг и приступить к составлению каталога, при помощи которого без труда можно было бы найти любую книгу на любой полке любого шкафа. Это и означало упорядочение библиотеки. Теперь каждый дурак мог с закрытыми глазами найти то, что требовалось. А если учесть, что Кристинины ботанические записи по объему составляли три толстенных тома, полагаю, завет прабабушки мы выполнили полностью.
Вечером американский посланец сделал весьма знаменательное заявление:
— Прошу вас, уважаемая леди, как следует подумать. Завтра я улетаю в Штаты, меня здесь не будет, но советую ещё раз хорошенько обдумать. Лучшего предложения вы никогда не получите, и делаю его вам последний раз. Послезавтра я вернусь.
Похоже, наше проклятое сходство довело его до белого каления, потому как он обращался куда-то в пространство между нами и пользовался грамматической формой единственного числа. Не по силам ему, видно, справиться с одной особой в двух лицах. Мы с Крыськой заверили его, что непременно как следует подумаем, и опять остались одни.
— Ну? — нетерпеливо подгоняла меня Крыська. — Что ты там нашла? Показывай!
Нашла я, разумеется, очередное письмо предков. Обрывок письма, но на сей раз сохранилось начало, так что по крайней мере можно было понять, кому письмо адресовалось.
«Дорогой братец Мартинек! — писал некто. — Во первых строках сообщаю, что мы все здоровы, чего и тебе желаем, так что с этим покончим, и перейду сразу к делу. Сдается мне, влип ты, братец, здорово. Из твоего письма делаю вывод — и не только я, — что панна Антуанетта здорово тебя задела за сердце и песенка твоя спета. Поэзия у меня получилась случайно. Матушка наша целый день молчала, а потом сказала — так и быть, в случае чего даст вам свое родительское благословение. Так что препятствий тебе не будет, поступай, как сочтешь нужным. А у матушки не иначе как предчувствие, потому что она почему-то стала называть молодую даму Антосей. Видишь, переводить с французского все мы умеем. Было бы хорошо, если бы Флорек...» На этом письмо обрывалось, так как закончился листок, а следующего за ним не оказалось.
— Могла бы писать не такими огромными буквами, — недовольно раскритиковала автора письма Кристина, решив неизвестно почему, что писала женщина. — Вижу тут уже знакомого мне Флорека. А кто такой Мартинек? Ты небось знаешь?
— Конечно, знаю и тебе говорила, да у тебя совсем нет памяти! Мартинек — это младший брат Флорека, тоже Кацперский, потом стал поверенным нашего семейства. Или юрисконсультом, точно не знаю. Во всяком случае, вел все дела. Погиб во время войны. А жил в том же доме, что и дедушка Збышек, поэтому бабушка и вышла за дедушку.
— Поразительно! — ехидно восхитилась Кристина. — Вышла из-за того, что Мартинек погиб в войну или потому, что жила с ним в одном доме?
— Из-за того, что в одном доме. Когда их дом разбомбили, они переехали к нам. Бабушка влюбилась в него с первого взгляда, так мне кажется, хотя она и уверяет, что позже, после того как тот проявил необычайный героизм в войну.
Кристина поняла.
— Ага, и из-за него осталась в Польше. Ни за какие сокровища не соглашалась уехать во Францию. Припоминаю, действительно, я об этом что-то слышала в детстве. И ещё мне запомнился такой случай: перед Рождеством бабуля велела нам купить селедку, я встала в очередь. Хвост был громадный, стоять пришлось не один час. Правда, потом ты меня сменила, но я все равно успела подумать, что, вот, стою в очереди из-за глупости бабули, уехала бы она в свое время во Францию, какую прекрасную жизнь бы мы там вели, не торчали бы в очередях. Нам тогда по пятнадцати лет было.
— Еще не стукнуло пятнадцати, около. Как же, помню такой случай. Нас тогда ещё спросили, что мы выбираем: селедку или работу в кухне. Мы предпочли селедку. Ну и времена были!
— Ладно, вернемся к нашим баранам. Наверняка это письмо Мартинеку писала одна из его сестер. Он был здесь, выходит?
— Да, несколько лет провел здесь. Вместе с братцем Флореком служили нашим предкам. Если быть точной — прабабке Клементине.
— И именно тогда он каким-то образом столкнулся с мадемуазель Антуанеттой из Кале. Знаешь, эта Антося начинает меня все больше интересовать. Ты не помнишь, Мартин женился-таки на ней?
— Точно не скажу, но, кажется, женился. Узнаем в Пежанове, они там все старые письма хранят. И давай наконец покончим с проклятой библиотекой, составим каталог, а потом уже, на свободе, сможем и все остальное осмотреть. Авось ещё что-нибудь интересное найдем.
* * *
Пришел день, когда и с каталогами покончили. Каталогов было целых три штуки. Первый, общий, алфавитный, насколько это оказалось возможным. Второй — тоже общий, в нем книги шли в том порядке, в котором стояли на полках в шкафах. И третий — состоящий из отдельных частей, в котором каждая соответствовала отдельному шкафу и конкретной полке. Кроме того, на каждой полке мы приклеили перечень книг, стоящих на ней, а на корешках всех книг — соответствующие каталожным номера на особой клейкой бумаге, безвредной для книжных переплетов. И оказалось, всего в библиотеке замка Нуармон — двадцать восемь тысяч триста одиннадцать книг.
Работу мы провернули гигантскую и были чрезвычайно горды собой.
Хьюстон не появлялся, но мы и не жалели, потому что не было уже нужды в помошнике-чернорабочем, а для умственной работы нам помощник не требовался. Видимо, охоту общаться с нами отбил отказ продать его боссу замок со всем содержимым. А раз не увлекся очаровательной женщиной в двух экземплярах, значит, сердце у него — камень.
Вечером по своему обыкновению мы отмечали завершение рабочего дня стаканчиком превосходного вина.
— Значит, завтра прибывает нотариус, если не ошибаюсь, во второй половине дня? — рассуждала Кристина. — Надеюсь, к обеду успеем протрезветь. Ибо я сегодня твердо намерена упиться вдрызг вот этим, лучшим из вин!
Вздохнув, я меланхолично отозвалась:
— С удовольствием последовала бы твоему примеру, только не дает мне покоя одна вещь. Мы с тобой взяли такой темп, что не было возможности обсудить её. Теперь же, когда библиотеку скинули с плеч, можно и поговорить. Естественно, пока ты не напилась как свинья.
— Тогда поторопись, видишь же, я делаю все, что в моих силах.
— Вижу, вот и беспокоюсь — не успею. Может, немного притормозишь? Так вот, вчера вошла я в кабинет...
— На кой черт? — удивилась Кристина.
— Смутно помнила, вроде бы там ещё завалялись какие-то книги, штуки две-три, вот и захотела проверить. Оказалось, это не книги. Одна была инвентарной описью так называемого живого инвентаря замка, а точнее лошадей. Все о лошадях, которые разводились и содержались в замковых конюшнях. Большая толстая тетрадь в твердых книжных корочках. Вторая же содержала вырезки из газет и записи о всех гонках и скачках начиная ещё с тех времен, когда какой-то из прадедов содержал тут конезавод. Но не в этом дело. Видишь ли, рядом с длинным шкафчиком, ну, тем самым, с множеством ящичков, я заметила немного сигаретного пепла. Совсем немного, кот наплакал, но пепел был. Знаешь, не такой, когда нарочно стряхивают пепел с сигареты, а такой, словно стряхивали его в пепельницу, которую держат в руке, но нечаянно попало мимо. Напрягись, вспомни, не заходила ли ты туда? В кабинете мы обе с неделю как не были. А когда были, ты курила? Потому что я нет.
Кристина честно попыталась поднапрячься и вспомнить. Она даже не отпила из бокала, так и замерла, поднеся его к губам. Даже сморщилась от напряжения, так интенсивно думала.
— Курила ли я в кабинете? Нет, ни разу туда с сигаретой не заходила. Ты там копалась без меня, я же лишь курсировала на трассе спальня-библиотека-столовая и обратно. Ну, ещё ванная. Нет, не курила я там! Интересно...
— Вот именно! Странно, что я заметила такую мелочь, но солнце светило ярко, и пепел просто бросился в глаза. Никто из прислуги не курит. И сама не рада, что заметила пепел, вот теперь не знаю, что и думать.
Сестра поставила бокал, напряженно раздумывая, потом опять подняла и опорожнила одним духом.
— А чего там думать, дорогая, яснее ясного — кто-то посещает нас. Визиты наносит, никаких сомнений. Вот только не знаю, каким образом, ведь дом запирается. Наверняка это делает господин Хьюстон. Или оставил своего заместителя. Ну встань сама на его место. Ты пожелала приобрести замок, две кретинки не соглашаются его продать, а сами копаются. Он же не дурак, видит. Что бы ты сделала на его месте? Поскольку они заняты работой в библиотеке и вкалывают по-страшному, он сам видел, ночью точно спят как убитые... Прислугу подкупить не удается, все трое заботятся о замке больше нас с тобой. Вот и получается, выход у него один. Иоаська, давай завтра над этим подумаем, сегодня я устраиваю себе отдых, ладно?
Тут уж возразила я:
— И думать нечего, ежу понятно. Он это, Хьюстон. Ничего не крадет, а алмаз пусть ищет до посинения. Правда, может наткнуться на письма... В кабинете их больше нет, я проверила. Ладно, отложим до завтра. Покончим с нотариусом и займемся остальным...
Работу мы провернули гигантскую и были чрезвычайно горды собой.
Хьюстон не появлялся, но мы и не жалели, потому что не было уже нужды в помошнике-чернорабочем, а для умственной работы нам помощник не требовался. Видимо, охоту общаться с нами отбил отказ продать его боссу замок со всем содержимым. А раз не увлекся очаровательной женщиной в двух экземплярах, значит, сердце у него — камень.
Вечером по своему обыкновению мы отмечали завершение рабочего дня стаканчиком превосходного вина.
— Значит, завтра прибывает нотариус, если не ошибаюсь, во второй половине дня? — рассуждала Кристина. — Надеюсь, к обеду успеем протрезветь. Ибо я сегодня твердо намерена упиться вдрызг вот этим, лучшим из вин!
Вздохнув, я меланхолично отозвалась:
— С удовольствием последовала бы твоему примеру, только не дает мне покоя одна вещь. Мы с тобой взяли такой темп, что не было возможности обсудить её. Теперь же, когда библиотеку скинули с плеч, можно и поговорить. Естественно, пока ты не напилась как свинья.
— Тогда поторопись, видишь же, я делаю все, что в моих силах.
— Вижу, вот и беспокоюсь — не успею. Может, немного притормозишь? Так вот, вчера вошла я в кабинет...
— На кой черт? — удивилась Кристина.
— Смутно помнила, вроде бы там ещё завалялись какие-то книги, штуки две-три, вот и захотела проверить. Оказалось, это не книги. Одна была инвентарной описью так называемого живого инвентаря замка, а точнее лошадей. Все о лошадях, которые разводились и содержались в замковых конюшнях. Большая толстая тетрадь в твердых книжных корочках. Вторая же содержала вырезки из газет и записи о всех гонках и скачках начиная ещё с тех времен, когда какой-то из прадедов содержал тут конезавод. Но не в этом дело. Видишь ли, рядом с длинным шкафчиком, ну, тем самым, с множеством ящичков, я заметила немного сигаретного пепла. Совсем немного, кот наплакал, но пепел был. Знаешь, не такой, когда нарочно стряхивают пепел с сигареты, а такой, словно стряхивали его в пепельницу, которую держат в руке, но нечаянно попало мимо. Напрягись, вспомни, не заходила ли ты туда? В кабинете мы обе с неделю как не были. А когда были, ты курила? Потому что я нет.
Кристина честно попыталась поднапрячься и вспомнить. Она даже не отпила из бокала, так и замерла, поднеся его к губам. Даже сморщилась от напряжения, так интенсивно думала.
— Курила ли я в кабинете? Нет, ни разу туда с сигаретой не заходила. Ты там копалась без меня, я же лишь курсировала на трассе спальня-библиотека-столовая и обратно. Ну, ещё ванная. Нет, не курила я там! Интересно...
— Вот именно! Странно, что я заметила такую мелочь, но солнце светило ярко, и пепел просто бросился в глаза. Никто из прислуги не курит. И сама не рада, что заметила пепел, вот теперь не знаю, что и думать.
Сестра поставила бокал, напряженно раздумывая, потом опять подняла и опорожнила одним духом.
— А чего там думать, дорогая, яснее ясного — кто-то посещает нас. Визиты наносит, никаких сомнений. Вот только не знаю, каким образом, ведь дом запирается. Наверняка это делает господин Хьюстон. Или оставил своего заместителя. Ну встань сама на его место. Ты пожелала приобрести замок, две кретинки не соглашаются его продать, а сами копаются. Он же не дурак, видит. Что бы ты сделала на его месте? Поскольку они заняты работой в библиотеке и вкалывают по-страшному, он сам видел, ночью точно спят как убитые... Прислугу подкупить не удается, все трое заботятся о замке больше нас с тобой. Вот и получается, выход у него один. Иоаська, давай завтра над этим подумаем, сегодня я устраиваю себе отдых, ладно?
Тут уж возразила я:
— И думать нечего, ежу понятно. Он это, Хьюстон. Ничего не крадет, а алмаз пусть ищет до посинения. Правда, может наткнуться на письма... В кабинете их больше нет, я проверила. Ладно, отложим до завтра. Покончим с нотариусом и займемся остальным...
* * *
Отдых мы себе устроили что надо. Проснуться удалось лишь к полудню. Осоловелые со сна, ни о чем не думая, сели мы за стол. Горничная принесла поздний завтрак и робко поинтересовалась:
— Прошу меня извинить, но вот у меня... есть вопрос. Можно спросить?
— Разумеется. Пожалуйста.
— Не отправляли барышни Гастона куда-нибудь с поручением? Его с самого утра не видно, а он обычно предупреждает, если куда отправляется.
Мы переглянулись, потом тупо уставились на горничную. Пока ещё не осознали всей важности услышанного.
— Нет, — ответила я, а Кристина просто молча покачала головой. Поскольку вино было и в самом деле чудесное, никаких последствий с похмелья не чувствовалось, головой можно было качать безболезненно.
— Большое спасибо, — ответила огорченная горничная, присела в старинном полупоклоне и удалилась.
Поглядев ей вслед, Кристина вскочила и тоже отвесила мне церемонный поклон, заявив:
— Ради одного того, чтобы насладиться таким книксеном пятидесятилетней бабы, уже стоило провернуть эту каторжную работу в библиотеке. Ну, как у меня получилось? Смутно вспоминаю, вроде бы бабуля пыталась нас в детстве научить этой штуке. Гляди, гляди, вот я приседаю...
— И очень складно у тебя получается, — похвалила я сестру. Впрочем, тут же поправилась:
— Бабуля, должно быть, в свое время постаралась, научила-таки. Можешь наниматься в горничные.
Окрыленная успехом, Кристина ещё два раза присела в полупоклоне, потом заняла свое место за столом и спросила:
— Как думаешь, что случилось с Гастоном?
Мне стало завидно, вскочив, я тоже присела в церемонном реверансе. Полагаю, у меня получилось не хуже, чем у Кристины.
— Ну как? — поинтересовалась я, не отвечая на её вопрос.
— Ничего! — снисходительно одобрила сестра. — Одно из двух: или бабуля обладала несомненным педагогическим талантом, или приседания у нас заложены в генах. Ведь в прежние времена все девчонки обучались реверансам, теперь редко кого научат. А жаль, ведь это очень красиво.
Покончив с поклонами, я тоже уселась на место и смогла уделить внимание исчезновению Гастона.
— Будь этот Гастон лет на сорок моложе, решила бы, что загулял с девицами. Но в его возрасте!..
— А не мог последовать нашему примеру, причем пил прямо в подвале и теперь где-нибудь там и отсыпается?
— Сомневаюсь, но вот немного оклемаюсь и пойду поищу. Малый хорошо сохранился, но ведь годы берут свое, может, почувствовал себя плохо и где-нибудь свалился?
— И ещё имеет смысл отправить эту нашу Петронеллу в деревню, пусть порасспрашивает, может, кто видел Гастона. Но тоже немного погодя, ведь и я малость сонная. Ага, вот ещё о чем подумала — мы заказали обед для господина нотариуса?
— Не знаю. Вроде бы я не заказывала. А ты?
— Я тоже не заказывала. Холера! Надо поскорее это сделать.
Я позвонила горничной. Такие уж тут порядки. Можно, разумеется, сбегать и сказать ей про обед, но не принято. Да и неизвестно, где в данный момент её искать. А носиться по замку с пронзительными криками «Пьяретта! Пьяретта!» — значит показать свою полную невоспитанность и незнание хороших манер.
Пьяретта тут же появилась и с надеждой посмотрела на нас. Должно быть, полагала, мы вспомнили, куда услали Гастона с поручением. Пришлось разрушить её надежды. Я сообщила горничной, что к обеду мы ждем господина нотариуса, которого следует хорошенько накормить, так что пусть кухарка из кожи вылезет, но приготовит хороший обед, не считаясь с расходами. Господин нотариус должен прибыть часа через два.
— Прошу меня извинить, но вот у меня... есть вопрос. Можно спросить?
— Разумеется. Пожалуйста.
— Не отправляли барышни Гастона куда-нибудь с поручением? Его с самого утра не видно, а он обычно предупреждает, если куда отправляется.
Мы переглянулись, потом тупо уставились на горничную. Пока ещё не осознали всей важности услышанного.
— Нет, — ответила я, а Кристина просто молча покачала головой. Поскольку вино было и в самом деле чудесное, никаких последствий с похмелья не чувствовалось, головой можно было качать безболезненно.
— Большое спасибо, — ответила огорченная горничная, присела в старинном полупоклоне и удалилась.
Поглядев ей вслед, Кристина вскочила и тоже отвесила мне церемонный поклон, заявив:
— Ради одного того, чтобы насладиться таким книксеном пятидесятилетней бабы, уже стоило провернуть эту каторжную работу в библиотеке. Ну, как у меня получилось? Смутно вспоминаю, вроде бы бабуля пыталась нас в детстве научить этой штуке. Гляди, гляди, вот я приседаю...
— И очень складно у тебя получается, — похвалила я сестру. Впрочем, тут же поправилась:
— Бабуля, должно быть, в свое время постаралась, научила-таки. Можешь наниматься в горничные.
Окрыленная успехом, Кристина ещё два раза присела в полупоклоне, потом заняла свое место за столом и спросила:
— Как думаешь, что случилось с Гастоном?
Мне стало завидно, вскочив, я тоже присела в церемонном реверансе. Полагаю, у меня получилось не хуже, чем у Кристины.
— Ну как? — поинтересовалась я, не отвечая на её вопрос.
— Ничего! — снисходительно одобрила сестра. — Одно из двух: или бабуля обладала несомненным педагогическим талантом, или приседания у нас заложены в генах. Ведь в прежние времена все девчонки обучались реверансам, теперь редко кого научат. А жаль, ведь это очень красиво.
Покончив с поклонами, я тоже уселась на место и смогла уделить внимание исчезновению Гастона.
— Будь этот Гастон лет на сорок моложе, решила бы, что загулял с девицами. Но в его возрасте!..
— А не мог последовать нашему примеру, причем пил прямо в подвале и теперь где-нибудь там и отсыпается?
— Сомневаюсь, но вот немного оклемаюсь и пойду поищу. Малый хорошо сохранился, но ведь годы берут свое, может, почувствовал себя плохо и где-нибудь свалился?
— И ещё имеет смысл отправить эту нашу Петронеллу в деревню, пусть порасспрашивает, может, кто видел Гастона. Но тоже немного погодя, ведь и я малость сонная. Ага, вот ещё о чем подумала — мы заказали обед для господина нотариуса?
— Не знаю. Вроде бы я не заказывала. А ты?
— Я тоже не заказывала. Холера! Надо поскорее это сделать.
Я позвонила горничной. Такие уж тут порядки. Можно, разумеется, сбегать и сказать ей про обед, но не принято. Да и неизвестно, где в данный момент её искать. А носиться по замку с пронзительными криками «Пьяретта! Пьяретта!» — значит показать свою полную невоспитанность и незнание хороших манер.
Пьяретта тут же появилась и с надеждой посмотрела на нас. Должно быть, полагала, мы вспомнили, куда услали Гастона с поручением. Пришлось разрушить её надежды. Я сообщила горничной, что к обеду мы ждем господина нотариуса, которого следует хорошенько накормить, так что пусть кухарка из кожи вылезет, но приготовит хороший обед, не считаясь с расходами. Господин нотариус должен прибыть часа через два.
* * *
Господин Терпильон появился в точно назначенное им самим время, выпил чашечку кофе и направился в библиотеку. Мы, ясное дело, поперлись следом. Очень интересно знать, каким образом он станет проверять результаты наших каторжных трудов.
Обернувшись к нам, нотариус сухо, но решительно приказал:
— Прошу мне ни в чем не помогать, ничего не разъяснять.
Нет так нет, как угодно, пусть сам мучается. Мы встали в сторонке и молча наблюдали за ним.
— Я желаю найти книгу некоего Мэрдока. Трактат об охотничьем оружии, английское издание, конец прошлого века! — заявил нотариус куда-то в пространство, вроде бы сообщая самому себе о своем желании. — Ага, вот каталог, чудесно. Попробуем с его помощью.
Обернувшись к нам, нотариус сухо, но решительно приказал:
— Прошу мне ни в чем не помогать, ничего не разъяснять.
Нет так нет, как угодно, пусть сам мучается. Мы встали в сторонке и молча наблюдали за ним.
— Я желаю найти книгу некоего Мэрдока. Трактат об охотничьем оружии, английское издание, конец прошлого века! — заявил нотариус куда-то в пространство, вроде бы сообщая самому себе о своем желании. — Ага, вот каталог, чудесно. Попробуем с его помощью.