- Меня в кабаке приняли за шлюху, малость вышедшую в тираж, рассказывала мне страшно довольная Агата. - За этакую тертую мадам. Брошеный тип был в подпитии, а такому и египетская мумия сойдет за королеву красоты.
Словом, сегодня я была зрелой куртизанкой в самом соку. Этот техник чин по чину мне представился, дескать. Метек его зовут, а фамилию он выговорить уже не сумел. Паспорт я у него в кармане не искала, а то бы меня бармен вывел.
Так вот, через какое-то время бедолага уже у меня на плече свою Уршульку оплакивал. Черт знает, почему он в нее втрескался. Она, кстати, ему даже некие авансы давала, но потом у нее все переменилось и она не захотела его больше знать.
Техник за ней таскался, следил даже и в конце концов обнаружил два несомненных факта. Первое: с паном директором она не спала. Тот к Уршульке ходил, гостевал, но койка в их отношениях не фигурировала. Второе: эта Уршулька по-прежнему украдкой бывает у какой-то своей подружки, на Нижнем Мокотове, во флигельке, где есть четыре входа! Парень ее там долго караулил, пока не убедился, что с этой самой подружкой Уршульку связывают некие таинственные махинации. Он и за подружкой подсматривал. Де-факто подружка форменный уголовный элемент с немалым актерским талантом, способна на что угодно. Вот!
Это все, что мне удалось собрать, а теперь у меня в горле пересохло. Ты все поняла?
Я поняла так замечательно, что схватила бутыль и долила нам шампанского. Услышанное не так сильно меня ошеломило, как должно было, потому что идеально укладывалось в мои подозрения. Наконец-то суть дела вышла на свет божий!
- Интересно, - задумчиво протянула я, - как бы на это отреагировал Стефан. Ужаснулся бы или раздулся от гордости, что на него такую охоту открыли...
- Раздулся, - твердо сказала Агата. - Он ведь мужчина, правильно? Женщины уже тыщу лет такие силки ставят, а до мужиков все не доходит. То, что она страшная дура, он еще долго не заметит.
- Погоди, ну почему же дура? Один только компьютер о дурости совсем не говорит.
- Да не только компьютер. Все, ну абсолютно все, с кем я беседовала, твердят одно и то же, почти хором. С ней нельзя по-человечески разговаривать. Обычно она помалкивает, уголком рта улыбается и со всем соглашается. Еще она умеет смотреть с полным восхищением, если ей это выгодно. А также может сообщить, что на улице дождь и холодно. На другие эпохальные открытия она не способна.
- Но кнедлики готовить умеет...
- Думаю, что умеет еще постирать, вытереть пыль, испечь пирог... Интересно, как это Стефан разглядел в ней интеллект? Разве что у него вкус изменился. Когда-то он признавал исключительно умных женщин, от сладких идиоток шарахался как от прокаженных!
Разумеется, над этим я тоже уже ломала голову.
- Я так поняла, что она неразговорчивая?
Так ведь ясное дело: он ей болбочет без умолку, а она башкой кивает и кивает. То есть все понимает, поддерживает и восхищается. Ни с чем не спорит, ни о чем не спрашивает. А разговор идет только о нем, любимом. Поэтому мудрее женщины на всем свете нет. Стефан любит, чтобы ему внимали. Со мной бедняга наверняка измучился: я не носилась с ним, как с тухлым яйцом, и занималась своими делами, а не им одним. Да и собственное мнение иногда случалось.
- Кто бы сомневался, - согласилась Агата. - Кроме того, как я поняла по пьяным бредням техника, Уршуля в постели просто виртуоз.
Отлученный от груди возлюбленный горько рыдал, что в жизни ничего подобного уже не найдет.
Я пожала плечами, не очень-то и расстроившись, потому что не секс составлял для меня смысл жизни.
- Слушай, я тебе говорила, что мне дважды звонили с анонимными пакостями? Один раз донесли, что мой муж бегает за какой-то Уршулькой. Интересно, что это был за доброжелатель?
Вряд ли та самая подруга-помощница?
Агата тоже пожала плечами:
- Да мало ли кто... Баба звонила?
- Баба.
- Тогда кто угодно. Какая-нибудь Уршулькина врагиня.
- Нет. Тон был ядовитый и ехидный. Рассчитанный на то, что я сей момент начну мужа когтями драть.
- Так над чем тут раздумывать? Ты должна была накинуться на мужа и тем сильнее ему опротиветь. Ты же с когтями не полезла, поэтому тебе перестали звонить и дразнить. То есть аферу мы с тобой разобрали по косточкам, плюнь и разотри.
Это уже все в прошлом. И не тебя компрометирует, а Стефана!
Я не задумываясь поддержала Агату, хотя не была уверена, можно ли здесь вообще говорить о компрометации. Он просто влюбился, сам того не ведая, в злоехидную идиотку, а остальное пошло, как обвал в горах.
Каким же ошибочным оказалось мое представление о случившемся!
Журналистика - это нечто совершенно другое, чем органы правосудия. До меня доходили слабые отголоски сплетен о моем пьянстве, на которые никто из новых коллег не обращал внимания. Если человеку нравится писать в пьяном виде - ради бога, его дело, лишь бы писал хорошо и не делал элементарных ошибок. Ошибок я не делала. Кроме того, никого не соблазняла, не подсиживала и палок в колеса не вставляла, по крайней мере в первые месяцы работы.
Потом все началось по новой, но уже как бы помягче и с меньшим размахом.
Если бы не свалившаяся на меня журналистская популярность и если бы столы в редакции не были завалены письмами на юридические темы, меня бы наверняка снова выкинули, потому что в газету посыпались жалобы. И, разумеется, доносы. Главным образом устные.
В редакции добрых знакомых вроде Яцуся у меня не было, поэтому прямо мне никто ничего не говорил, зато удалось подслушать пару разговоров. Сначала это получилось случайно, а потом я уже специально держала ушки на макушке.
И опять двадцать пять: в очередной раз в очередном кабаке я грозилась снять какого-то директора, потому что у меня связи в прокуратуре и потому что я не кто-нибудь, а пресса. Правда, имя-фамилию свои я выкрикивала уже не так громко, но кабацкая пьянь ими особо и не интересовалась.
Что самое скверное - я принялась делать людям пакости. Оказалось, что я звоню разным известным людям - политикам, актерам, писателям и прочим, договариваюсь с ними об интервью, а потом не являюсь. И даже хуже: раза два я на интервью все-таки заявилась, продемонстрировав такой набор добродетелей, что моя несчастная жертва надолго возненавидела всю журналистскую братию. Мало того, что тупая и необразованная халда, так еще и здорово под мухой.
Подобные эксцессы случались со мной реже, чем раньше, но именно они заставили меня усомниться в версии Агаты. Мужа у меня теперь не надо отбивать, детей против отца я не настраиваю, так в чем же дело?!
- Слушай, может, она чувствует себя не очень уверенно.'' встревоженно предположила Агата, когда как-то вечером мы устроили очередное заседание, на сей раз без шампанского, потому что отмечать было нечего. - Может, она боится, что Стефан вернется к тебе, и на всякий случай поддерживает твое замечательное реноме?
Потому что других поводов я не вижу.
- И я тоже. Но если ты права, то она и впрямь жуткая дура. Не сумела разобраться, что Стефан за человек. Да и меня могла бы изучить.
- А ты его уже совсем не любишь?
- Опомнись! Да кто угодно, только не он!
И если бы он попытался вернуться, то оказался бы не только кретином, но и тряпкой. И она что, считает его тряпкой?
- Каждый судит по себе, - философски вздохнула Агата.
- Тогда ее можно поздравить. Но дети, по-моему, стали вести себя нормальнее, больше не смотрят на меня зверем. Добровольно со мной встречаются и даже делятся своими проблемами.
Меня только беспокоит какая-то тетя Феля, которая несколько раз у них промелькнула в разговорах, но я пока не выспрашивала.
- Что за тетя Феля? И откуда?
- А черт ее знает. У этой Уршульки сестрички нет?
- Я ничего такого не слышала. Вот ведь незадача! Мне пора возвращаться на работу, потому что сколько можно груши околачивать, а жаль!
Я бы с удовольствием еще пошарила и повынюхивала...
***
После чего я получила нежданный-негаданный подарок судьбы. Мой таинственный противник совершил две ошибки.
Первой стало очередное "мое" интервью - с писателем, иногда печатавшимся у нас в журнале. Он примчался с фельетоном в редакцию, как раз когда я была на работе. Мы столкнулись у главного редактора, и меня представили.
- Что-о?! - не очень вежливо заорал писатель, вытаращив от изумления глаза.
- Наш сотрудник Барбара Борковская, - повторил ошарашенный редактор.
- Как это? - изумился писатель еще больше. - У вас работают две полные тезки?!
У меня аж мурашки побежали по коже!
- А что? - хищно спросила я. - Вы встречали другую Барбару Борковскую?
- Фамилия распространенная, - заметил мой шеф.
- Не далее как вчера! - перебил его писатель. - Пани Барбара Борковская пришла ко мне для интервью, но, если честно.., как бы это сказать...
- Лучше всего - прямо, - посоветовала я. - Потому что у меня сложилось впечатление, что она вам не очень понравилась.
- Должен признаться, совсем не понравилась. До такого уровня стыдно опускаться... Убогая, необразованная, решительно вульгарная, понятия не имеет, о чем надо говорить... По это были не вы! - быстро добавил он.
Во мне нарастал азарт. Вот оно!
- Естественно, что это не я, я ни у кого вчера интервью не брала. Ваши слова мне как бальзам на сердце, умоляю, повторите еще раз!
Пан редактор, прошу внимательно послушать!
- Так я же и слушаю, - пробормотал главный редактор в полной растерянности.
Писатель внимательно пригляделся ко мне.
- А знаете, вы на нее слегка похожи...
О, простите ради бога, я вовсе не хотел вас оскорблять! Рост, фигура, волосы... Нет, лицо у нее другое, но словно карикатура... Ах, ну что за глупости я говорю! Все не так. Если вас овульгарить до последней степени, нанести дикий макияж, изничтожить обаяние и интеллигентность... тогда вы будете на нее похожи, да и то не совсем.
А кто эта женщина?
- Таинственная дама, которая уже несколько лет прикидывается мной, вздохнула я. - Вы первый, кто видел оба воплощения за столь короткий промежуток времени. Не иначе как перст судьбы, провидение постаралось, потому что мне никто не верит, когда я говорю, что она - не я, а я - не она.
- Быть того не может, ни один человек в здравом уме не способен ошибиться!
- И все-таки... У меня уже давно сложилась репутация алкоголички, скандалистки, развратницы и психопатки, да к тому же непроходимой тупицы.
Главный редактор сурово нахмурил брови:
- Минуточку, минуточку! Это не только ваше дело. Эта особа представляется как сотрудник нашей редакции? И ведет себя компрометирующе? Подобные выходки марают нашу профессию! И она пользуется вашей фамилией?
- Постоянно.
- Вы должны подать на нее в суд!
- Как же, разбежалась! Во-первых, я понятия не имею, как ее зовут, может быть, точно так же, как меня, фамилия действительно распространенная. Во-вторых, у меня нет свидетелей. Пан Якушак - первый, кто видел нас обеих с близкого расстояния. То-то он обрадуется, когда я его начну таскать по судам как свидетеля!
Писатель попятился.
- Нет-нет, увольте! У меня времени в обрез!
- Но это же компрометирует всю нашу профессию, - упрямился главный редактор. - С этим надо что-то делать! Все прояснить, и публично!
Я заверила редактора, что уже несколько человек пробовали разобраться в этой истории, но тщетно. Какая-то развеселая гражданка развлекается за мой счет, и лучше всего не относиться к ней серьезно. Пусть себе резвится, но при условии, что ее не будут принимать за меня, а меня - за нее, и хотя бы часть общественности поверит, что она - это она, а я - это я.
Оба джентльмена горячо заверили, что мне верят, а той, другой, - нет.
***
Второй подарок свалился на меня через три недели.
Я сидела вечером в другой редакции и отвечала на письма читателей. Домой таскать эти тонны макулатуры мне не хотелось, поэтому я допоздна корпела в офисе. Внезапно появился фотограф, который что-то там напутал со снимками. Изрыгая себе под нос изощренные проклятия, он скрылся в темной комнате, чтобы напечатать новые. Мы с ним переговаривались через дверь, из жалости к замученному коллеге я приготовила кофе, и, когда он покончил со снимками, мы устроились в моем кабинете. Вечер был тихий, ничего не происходило, мы немного поболтали и разошлись по домам.
И я знать не знала, что снова выиграла в лотерею по трамвайному билету.
На следующий день фотограф примчался раньше обычного и прямо с порога вытаращился на меня.
- Слушай, я вчера был трезвый? - подозрительно спросил он.
- Как стеклышко. А что? Снимки не получились?
- Нет, ты у меня не получилась. Мне показалось, что ты сидела туч все время, даже дольше, чем я. Правильно я говорю?
- Совершенно правильно. Все сходится.
- Совсем даже не сходится! Ты была в это время в кабаке "У Швейка", куролесила там как пьяный заяц. Если бы я тебя сам здесь не видел - просто одурел бы! То есть наоборот - одурел бы, увидев тебя там! Раньше меня ты не могла попасть в кабак, что все это значит?!
Я вскочила из-за стола.
- Ты меня там видел? Вблизи? Четко?
Говори же толком!
- Не то чтобы вблизи. В зубы я тебе не заглядывал, но ты так хулиганила, что не заметить тебя было трудно. Васька, что творится? У тебя есть сестра-близнец?
- Нет, но ты для меня просто как ангел небесный!
- Вот это новости! - обрадовался он. - Ангелом я еще в жизни не работал.
- Вот сейчас и начнешь. Какой кусок меня ты видел? Морду, верх, низ, башку? Может, юбку?
- Морду и.., как бы это поэлегантней сказать.., портки. Ты ведь вчера была в штанах?
Именно. Для разнообразия я стала чаще ходить в брюках. Обычно в черных. Сегодня я была в тех же брюках, что и вчера. Я встала и вышла из-за стола.
- Томек, посмотри на меня внимательно, - потребовала я. - Похожи?
- Те же самые, - сообщил Томек, присматриваясь ко мне с большим интересом. - Но не в этом дело, я бы и не настаивал, что это ты, особенно потому, что я тебя видел в другом месте, но ведь мне подсказали, кто это! Опять, говорят, Бася Борковская народ развлекает...
- И ты поверил?!
- Сначала я пригляделся. Потом опешил - ведь выглядела эта баба совсем как ты. А потом, когда тебя силком выволокли из зала, я решил не думать вовсе, чтобы не спятить. На всякий случай.
- И очень жаль, - сухо сказала я и снова села за стол. - Надо было заглянуть мне в зубы, чтобы убедиться, что я - на самом деле я.
Потому что это кошмар моей жизни. Прицепилась ко мне эта гадина. И хоть убей, не знаю почему.
Томек заинтересовался, сел по другую сторону стола и потребовал подробностей. Я пересказала ему свою историю.
- Невероятно! - воскликнул Томек. - Слушай, невозможно ведь, чтобы никто и никогда тебя не видел так же, как я, - в двух разных местах почти одновременно. У тебя знакомые есть?
Я тоже задумалась.
- Раньше я вела организованный образ жизни, и довольно легко было угадать, где я в данный момент нахожусь. Теперь хуже - я вольный стрелок, мотаюсь туда-сюда, иногда бываю в пяти местах, и то день на день не приходится. И вот, пожалуйста, у нее снова не вышло. Второй раз. Я так надеюсь, что еще пару-тройку раз она проколется... Погоди-ка! - оживилась я. - Томек, я тебя умоляю, если ты меня где-нибудь увидишь - в кабаке, на улице, где угодно, особенно при каких-нибудь скандальных обстоятельствах сфотографируй, а? Два, десять, сто раз, если сможешь!
И крупным планом! Особенно если я буду лезть через окно в чью-нибудь квартиру.
- С огромным удовольствием, - согласился Томек. - Представляешь, вчера у меня с собой тоже был фотоаппарат. И почему мне это сразу в голову не пришло!
- Не повезло, ну да ладно, не буду ныть.
Что-то ведь уже сдвинулось с места!
В результате я получила роскошную коллекцию снимков, но сначала устроила подлянку телевидению. Когда я об этом узнала, волосы у меня встали дыбом. Оказалось, что я звонила в различные программы, предлагая выступить под соусом, что я - прокурор, которого незаконно уволили, и охотно поведаю публике о тайнах своей профессии. Когда же со мной наконец договорились, я продинамила встречу. Теперь и телевидение на собственной шкуре убедилось, что я совершенно безответственная хамка, а сплетники раздули случившееся просто до невероятных размеров.
Нет, в тайне я все эти истории не держала.
Их прекрасно знали Агата, Мариоля, живущая тремя этажами выше, Яцусь, с которым я продолжала дружить, а также мои родители и брат. Отец в эти глупости не верил, мать не хотела их слушать, брат на мою болтовню не обращал внимания, да и виделись мы редко. Правда, моя невестка лелеяла надежду, что в рассказах есть доля правды. Еще я судорожно цеплялась за Томска, который был одержим идеей увековечить меня в пьяном виде, лучше всего крушащей мебель.
Увы, ничего такого ему пока не попадалось.
Куролесила я значительно реже, чем четыре года назад, к тому же, можно сказать, кучно. Два месяца вела себя безукоризненно, после чего на неделю впадала в безумства и через каждый божий день выкидывала фортель за фортелем, то частным образом, то на профессиональной ниве.
Я скрупулезно рассчитала эту синусоиду, и Томску наконец удалось сделать вожделенный снимок.
Правда, он выговаривал мне за разгульный образ жизни, который я заставила его вести в течение этой недели, но цели мы достигли.
И как все замечательно вышло, просто чудо!
Наша надежда зиждилась на том, что если уж я начинаю дебоширить, то делаю это довольно долго и со вкусом, поэтому есть шанс меня застать. Устроив очередной рейд по злачным местам, Томек напоролся на роскошную сцену.
В холле гостиницы "Виктория" я, крича во все горло, вырывала из рук какого-то шведа свою сумочку, которую тот пытался отобрать, одновременно вопя ничуть не тише. Язык у обоих скандалистов заплетался, потому что ни швед, ни я трезвостью не отличались. Но из выкриков было ясно, что швед слишком щедро оплатил мои услуги. До этого он кутил со мной в ресторане, потом мы перебрались в его номер, и, наконец, я спустилась вниз, а он с воплями погнался следом. Все закончилось тем, что я швырнула ему комок смятых банкнот и убежала. Швед поостыл и отказался давать показания.
Естественно, я, как всегда, всюду и всем не забывала доложить, кто я есть такая.
Томек нащелкал с дюжину снимков, больше не успел, потому что застал лишь тот момент, как я швыряю свой гонорар шведу в физиономию.
Снимки я рассматривала с бешеным интересом.
Господи, моя прическа, моя одежда, моя сумочка, лицо снято в таком ракурсе, что запросто можно принять эту бабенцию за меня! Не сиди я во время скандала в комиссариате полиции своего района и не беседуй о новой криминальной группировке, о которой собиралась написать материал, заподозрила бы у себя раздвоение личности.
В полиции наверняка решили, что у меня поехала крыша, потому что я дважды звонила им, спрашивая, действительно ли была у них и когда именно.
Фотографии, подкрепленные показаниями представителей власти, меня очень и очень утешили, но после телефонного звонка с "Радио-Зет", куда я не явилась на прямой эфир, что-то во мне сломалось. У врагов имелся даже номер моего телефона, которого не было в справочнике, и эти сволочи раздавали его направо и налево. Мне срочно надо, было отдохнуть, прийти в себя и решить, что делать дальше с этим кошмаром.
Я разделалась со всеми своими редакционными делами и на неделю укатила в Колобжег. Курортный сезон закончился, народ разъехался, и я могла поселиться где только пожелаю.
Отдохнув, я вернулась в Варшаву и выяснила, что меня убили.
***
Инспектор Бежан и комиссар Гурский пошли мне навстречу и согласились спуститься на три этажа, в мою квартиру. Мариоля попрощалась с нами с сочувственной миной.
Три мужика, копошившиеся в моем доме, оторвались от своего увлекательного занятия. Я отлично знала, что они делают: исследуют всю мою биографию, чтобы найти хоть какой-нибудь мотив для убийства. Я бы охотно им выдала все мотивы, какие только можно, если бы сама знала хоть капельку!
- Учитывая, что я, как вы сами видите, жива и здорова, не могли бы вы быть так любезны и прекратить крушить мою квартиру? - сухо попросила я. Интересно, кому здесь придется убираться... Этот кошмарный порошок очень плохо отмывается. А я только что проехала на машине пятьсот километров и пережила сильный шок. Кто-нибудь уже распотрошил мой письменный стол?
По сконфуженным взглядам я поняла, что стол распотрошили.
- Стало быть, у вас уже есть моя метрика, мой диплом, свидетельство о браке, свидетельство о разводе и парочка других бумажек. Кажется, где-то там завалялась и моя медицинская карта школьных времен с фотографией, антропометрические данные помогут вам проверить, я это или нет. И что теперь? Мне умереть, чтобы у вас все сошлось?
- Боже упаси! - вежливо возразил инспектор. - Помимо всего прочего, вы нам гораздо полезнее живая. По-моему, нам надо многое выяснить, давайте начнем с самого простого. Вы знаете какую-нибудь другую Барбару Борковскую?
- Нет.
- Вы когда-нибудь теряли паспорт?
- Нет. Зато я теряла журналистское удостоверение, и мне пришлось потом выправлять новое.
- Вы не знаете, кто жил в этой квартире до вас?
- Знаю. Никто не жил. Это был новый дом, и я въехала в числе первых жильцов.
- Сейчас вы вернулись из какой-то поездки. Откуда?
- Из Колобжега.
- Долго там пробыли?
- Ровно неделю.
- Где вы жили?
- В отеле "Сольны".
- Все время?
- Все время.
- Несомненно, кто-нибудь вас видел...
Из жалости я его перебила:
- Если вы проверяете мое алиби, я вам сразу скажу, что ни на одну ночь у меня его нет.
Ночью я спала одна, без всякой компании; Зато днем мозолила глаза всем подряд: персоналу гостиничного ресторана за завтраком, горничным, дежурному портье, сторожу автостоянки, официанткам в двух рыбных ресторанчиках и одной пожилой даме, на которую постоянно натыкалась, прогуливаясь по пляжу. Не знаю, как ее зовут, но мы друг с другом здоровались. Может, меня видел кто-нибудь еще, но об этом я ничего не знаю, потому что не обращала ни на кого внимания. Как я понимаю, печальное событие произошло в Варшаве, поэтому вам придется просто проверять, не пропадала ли я с глаз всех перечисленных свидетелей на соответствующий срок. К тому же я не знаю, когда.., впрочем, знаю! Вы сказали, если мне не изменяет память, "позавчера"? То есть двое суток назад. Так.., что я делала двое суток назад? Все то же самое, что и в остальные дни.
Мне очень жаль, но ничего другого мне, не сочинить.
Инспектор задумчиво и чуть смущенно смотрел на меня. Вообще-то на меня таращились и все остальные, и всем было несколько неловко, а я изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
Так я и разбежалась пересказывать им всю правду! Эта правда превратит меня в первейшую подозреваемую, мотив просто напрашивался. Отличный способ окончательно избавиться от осточертевшего двойника, от этого камня на шее.
Подумаешь - была в Колобжеге! Да я туда специально поехала, чтобы обеспечить себе алиби, а тут оставила нанятого киллера, Внезапно я вспомнила про Агату и встревожилась.
- Простите! Кого вы уже так любезно уведомили о моей трагической кончине? Брата, родителей, подругу?..
Атмосфера тотчас накалилась. В задумчивости инспектора отчетливо проступили элементы раскаяния и смятения.
- А еще вашего бывшего мужа, так что, боюсь, и детей, - пробормотал он. - Ваша подруга в шоке...
- Агата! Господи Иисусе!
- Да, пани Агата Млыняк...
- Где она? В больнице?
- "Дома, но под опекой профессиональной медсестры. Сейчас мы все уведомления отменим...
- Вы уж лучше не пробуйте, давайте я сама им сообщу, что жива-здорова. Вы хотите продолжить допрос или пока оставите меня в покое?
Я охотно дам вам все мыслимые показания, но позвольте мне заново обустроиться в доме!
Как же, буду я сейчас обустраиваться...
Они выполнили мою просьбу и убрались к черту. А я кинулась к телефону. Прежде всего Агата!
Трубку у Агаты сняла медсестра. Пообщались мы весьма продуктивно - как глухой со слепым!
- Могу ли я побеседовать с пани Агатой Млыняк?
- Простите, нет, она на седативных средствах...
- Минуточку! Я ее подруга, меня зовут Барбара Борковская...
- Идиотская шутка, проше пани. Нечеловеческая и мерзкая.
Она повесила трубку. Я снова позвонила.
- Пожалуйста, не бросайте трубку! Я жива!
- Очень, очень жаль. И как таких гадин земля-матушка носит! Да как вы смеете!
- Как это "смею", как это "смею"! Случилась ошибка! Я только что вернулась из поездки, убили какого-то другого человека!
- Убили Барбару Борковскую?
- Ну да, но это не я! Я-то жива!
- Ну и что, что вы живы? Очень вас прошу не устраивать глупых розыгрышей. Пани Млыняк пережила тяжкий шок в связи со смертью подруги, и очень хорошо, что я здесь, никто не будет терзать ее такими звонками...
Я горько пожалела, что не предоставила полиции объяснять их собственные ошибки. Вот ведь упрямая баба!
- Проше пани, вы никогда не слышали о том, что бывают ошибки? Это не подругу пани Млыняк убили, а какую-то совершенно чужую женщину, которая по чистой случайности носит ту же фамилию. Это я подруга, и никто меня не убивал! Ведь Агате надо об этом сказать, она от такой вести сразу выздоровеет! Спросите хотя бы у полиции, они только что у меня были и все проверяли.
Медсестра слегка заколебалась. Неизвестно, сколько бы еще длилась наша беседа, если бы Агата не заинтересовалась звонком и не сняла трубку параллельного аппарата, стоявшего на тумбочке у кровати.
Словом, сегодня я была зрелой куртизанкой в самом соку. Этот техник чин по чину мне представился, дескать. Метек его зовут, а фамилию он выговорить уже не сумел. Паспорт я у него в кармане не искала, а то бы меня бармен вывел.
Так вот, через какое-то время бедолага уже у меня на плече свою Уршульку оплакивал. Черт знает, почему он в нее втрескался. Она, кстати, ему даже некие авансы давала, но потом у нее все переменилось и она не захотела его больше знать.
Техник за ней таскался, следил даже и в конце концов обнаружил два несомненных факта. Первое: с паном директором она не спала. Тот к Уршульке ходил, гостевал, но койка в их отношениях не фигурировала. Второе: эта Уршулька по-прежнему украдкой бывает у какой-то своей подружки, на Нижнем Мокотове, во флигельке, где есть четыре входа! Парень ее там долго караулил, пока не убедился, что с этой самой подружкой Уршульку связывают некие таинственные махинации. Он и за подружкой подсматривал. Де-факто подружка форменный уголовный элемент с немалым актерским талантом, способна на что угодно. Вот!
Это все, что мне удалось собрать, а теперь у меня в горле пересохло. Ты все поняла?
Я поняла так замечательно, что схватила бутыль и долила нам шампанского. Услышанное не так сильно меня ошеломило, как должно было, потому что идеально укладывалось в мои подозрения. Наконец-то суть дела вышла на свет божий!
- Интересно, - задумчиво протянула я, - как бы на это отреагировал Стефан. Ужаснулся бы или раздулся от гордости, что на него такую охоту открыли...
- Раздулся, - твердо сказала Агата. - Он ведь мужчина, правильно? Женщины уже тыщу лет такие силки ставят, а до мужиков все не доходит. То, что она страшная дура, он еще долго не заметит.
- Погоди, ну почему же дура? Один только компьютер о дурости совсем не говорит.
- Да не только компьютер. Все, ну абсолютно все, с кем я беседовала, твердят одно и то же, почти хором. С ней нельзя по-человечески разговаривать. Обычно она помалкивает, уголком рта улыбается и со всем соглашается. Еще она умеет смотреть с полным восхищением, если ей это выгодно. А также может сообщить, что на улице дождь и холодно. На другие эпохальные открытия она не способна.
- Но кнедлики готовить умеет...
- Думаю, что умеет еще постирать, вытереть пыль, испечь пирог... Интересно, как это Стефан разглядел в ней интеллект? Разве что у него вкус изменился. Когда-то он признавал исключительно умных женщин, от сладких идиоток шарахался как от прокаженных!
Разумеется, над этим я тоже уже ломала голову.
- Я так поняла, что она неразговорчивая?
Так ведь ясное дело: он ей болбочет без умолку, а она башкой кивает и кивает. То есть все понимает, поддерживает и восхищается. Ни с чем не спорит, ни о чем не спрашивает. А разговор идет только о нем, любимом. Поэтому мудрее женщины на всем свете нет. Стефан любит, чтобы ему внимали. Со мной бедняга наверняка измучился: я не носилась с ним, как с тухлым яйцом, и занималась своими делами, а не им одним. Да и собственное мнение иногда случалось.
- Кто бы сомневался, - согласилась Агата. - Кроме того, как я поняла по пьяным бредням техника, Уршуля в постели просто виртуоз.
Отлученный от груди возлюбленный горько рыдал, что в жизни ничего подобного уже не найдет.
Я пожала плечами, не очень-то и расстроившись, потому что не секс составлял для меня смысл жизни.
- Слушай, я тебе говорила, что мне дважды звонили с анонимными пакостями? Один раз донесли, что мой муж бегает за какой-то Уршулькой. Интересно, что это был за доброжелатель?
Вряд ли та самая подруга-помощница?
Агата тоже пожала плечами:
- Да мало ли кто... Баба звонила?
- Баба.
- Тогда кто угодно. Какая-нибудь Уршулькина врагиня.
- Нет. Тон был ядовитый и ехидный. Рассчитанный на то, что я сей момент начну мужа когтями драть.
- Так над чем тут раздумывать? Ты должна была накинуться на мужа и тем сильнее ему опротиветь. Ты же с когтями не полезла, поэтому тебе перестали звонить и дразнить. То есть аферу мы с тобой разобрали по косточкам, плюнь и разотри.
Это уже все в прошлом. И не тебя компрометирует, а Стефана!
Я не задумываясь поддержала Агату, хотя не была уверена, можно ли здесь вообще говорить о компрометации. Он просто влюбился, сам того не ведая, в злоехидную идиотку, а остальное пошло, как обвал в горах.
Каким же ошибочным оказалось мое представление о случившемся!
Журналистика - это нечто совершенно другое, чем органы правосудия. До меня доходили слабые отголоски сплетен о моем пьянстве, на которые никто из новых коллег не обращал внимания. Если человеку нравится писать в пьяном виде - ради бога, его дело, лишь бы писал хорошо и не делал элементарных ошибок. Ошибок я не делала. Кроме того, никого не соблазняла, не подсиживала и палок в колеса не вставляла, по крайней мере в первые месяцы работы.
Потом все началось по новой, но уже как бы помягче и с меньшим размахом.
Если бы не свалившаяся на меня журналистская популярность и если бы столы в редакции не были завалены письмами на юридические темы, меня бы наверняка снова выкинули, потому что в газету посыпались жалобы. И, разумеется, доносы. Главным образом устные.
В редакции добрых знакомых вроде Яцуся у меня не было, поэтому прямо мне никто ничего не говорил, зато удалось подслушать пару разговоров. Сначала это получилось случайно, а потом я уже специально держала ушки на макушке.
И опять двадцать пять: в очередной раз в очередном кабаке я грозилась снять какого-то директора, потому что у меня связи в прокуратуре и потому что я не кто-нибудь, а пресса. Правда, имя-фамилию свои я выкрикивала уже не так громко, но кабацкая пьянь ими особо и не интересовалась.
Что самое скверное - я принялась делать людям пакости. Оказалось, что я звоню разным известным людям - политикам, актерам, писателям и прочим, договариваюсь с ними об интервью, а потом не являюсь. И даже хуже: раза два я на интервью все-таки заявилась, продемонстрировав такой набор добродетелей, что моя несчастная жертва надолго возненавидела всю журналистскую братию. Мало того, что тупая и необразованная халда, так еще и здорово под мухой.
Подобные эксцессы случались со мной реже, чем раньше, но именно они заставили меня усомниться в версии Агаты. Мужа у меня теперь не надо отбивать, детей против отца я не настраиваю, так в чем же дело?!
- Слушай, может, она чувствует себя не очень уверенно.'' встревоженно предположила Агата, когда как-то вечером мы устроили очередное заседание, на сей раз без шампанского, потому что отмечать было нечего. - Может, она боится, что Стефан вернется к тебе, и на всякий случай поддерживает твое замечательное реноме?
Потому что других поводов я не вижу.
- И я тоже. Но если ты права, то она и впрямь жуткая дура. Не сумела разобраться, что Стефан за человек. Да и меня могла бы изучить.
- А ты его уже совсем не любишь?
- Опомнись! Да кто угодно, только не он!
И если бы он попытался вернуться, то оказался бы не только кретином, но и тряпкой. И она что, считает его тряпкой?
- Каждый судит по себе, - философски вздохнула Агата.
- Тогда ее можно поздравить. Но дети, по-моему, стали вести себя нормальнее, больше не смотрят на меня зверем. Добровольно со мной встречаются и даже делятся своими проблемами.
Меня только беспокоит какая-то тетя Феля, которая несколько раз у них промелькнула в разговорах, но я пока не выспрашивала.
- Что за тетя Феля? И откуда?
- А черт ее знает. У этой Уршульки сестрички нет?
- Я ничего такого не слышала. Вот ведь незадача! Мне пора возвращаться на работу, потому что сколько можно груши околачивать, а жаль!
Я бы с удовольствием еще пошарила и повынюхивала...
***
После чего я получила нежданный-негаданный подарок судьбы. Мой таинственный противник совершил две ошибки.
Первой стало очередное "мое" интервью - с писателем, иногда печатавшимся у нас в журнале. Он примчался с фельетоном в редакцию, как раз когда я была на работе. Мы столкнулись у главного редактора, и меня представили.
- Что-о?! - не очень вежливо заорал писатель, вытаращив от изумления глаза.
- Наш сотрудник Барбара Борковская, - повторил ошарашенный редактор.
- Как это? - изумился писатель еще больше. - У вас работают две полные тезки?!
У меня аж мурашки побежали по коже!
- А что? - хищно спросила я. - Вы встречали другую Барбару Борковскую?
- Фамилия распространенная, - заметил мой шеф.
- Не далее как вчера! - перебил его писатель. - Пани Барбара Борковская пришла ко мне для интервью, но, если честно.., как бы это сказать...
- Лучше всего - прямо, - посоветовала я. - Потому что у меня сложилось впечатление, что она вам не очень понравилась.
- Должен признаться, совсем не понравилась. До такого уровня стыдно опускаться... Убогая, необразованная, решительно вульгарная, понятия не имеет, о чем надо говорить... По это были не вы! - быстро добавил он.
Во мне нарастал азарт. Вот оно!
- Естественно, что это не я, я ни у кого вчера интервью не брала. Ваши слова мне как бальзам на сердце, умоляю, повторите еще раз!
Пан редактор, прошу внимательно послушать!
- Так я же и слушаю, - пробормотал главный редактор в полной растерянности.
Писатель внимательно пригляделся ко мне.
- А знаете, вы на нее слегка похожи...
О, простите ради бога, я вовсе не хотел вас оскорблять! Рост, фигура, волосы... Нет, лицо у нее другое, но словно карикатура... Ах, ну что за глупости я говорю! Все не так. Если вас овульгарить до последней степени, нанести дикий макияж, изничтожить обаяние и интеллигентность... тогда вы будете на нее похожи, да и то не совсем.
А кто эта женщина?
- Таинственная дама, которая уже несколько лет прикидывается мной, вздохнула я. - Вы первый, кто видел оба воплощения за столь короткий промежуток времени. Не иначе как перст судьбы, провидение постаралось, потому что мне никто не верит, когда я говорю, что она - не я, а я - не она.
- Быть того не может, ни один человек в здравом уме не способен ошибиться!
- И все-таки... У меня уже давно сложилась репутация алкоголички, скандалистки, развратницы и психопатки, да к тому же непроходимой тупицы.
Главный редактор сурово нахмурил брови:
- Минуточку, минуточку! Это не только ваше дело. Эта особа представляется как сотрудник нашей редакции? И ведет себя компрометирующе? Подобные выходки марают нашу профессию! И она пользуется вашей фамилией?
- Постоянно.
- Вы должны подать на нее в суд!
- Как же, разбежалась! Во-первых, я понятия не имею, как ее зовут, может быть, точно так же, как меня, фамилия действительно распространенная. Во-вторых, у меня нет свидетелей. Пан Якушак - первый, кто видел нас обеих с близкого расстояния. То-то он обрадуется, когда я его начну таскать по судам как свидетеля!
Писатель попятился.
- Нет-нет, увольте! У меня времени в обрез!
- Но это же компрометирует всю нашу профессию, - упрямился главный редактор. - С этим надо что-то делать! Все прояснить, и публично!
Я заверила редактора, что уже несколько человек пробовали разобраться в этой истории, но тщетно. Какая-то развеселая гражданка развлекается за мой счет, и лучше всего не относиться к ней серьезно. Пусть себе резвится, но при условии, что ее не будут принимать за меня, а меня - за нее, и хотя бы часть общественности поверит, что она - это она, а я - это я.
Оба джентльмена горячо заверили, что мне верят, а той, другой, - нет.
***
Второй подарок свалился на меня через три недели.
Я сидела вечером в другой редакции и отвечала на письма читателей. Домой таскать эти тонны макулатуры мне не хотелось, поэтому я допоздна корпела в офисе. Внезапно появился фотограф, который что-то там напутал со снимками. Изрыгая себе под нос изощренные проклятия, он скрылся в темной комнате, чтобы напечатать новые. Мы с ним переговаривались через дверь, из жалости к замученному коллеге я приготовила кофе, и, когда он покончил со снимками, мы устроились в моем кабинете. Вечер был тихий, ничего не происходило, мы немного поболтали и разошлись по домам.
И я знать не знала, что снова выиграла в лотерею по трамвайному билету.
На следующий день фотограф примчался раньше обычного и прямо с порога вытаращился на меня.
- Слушай, я вчера был трезвый? - подозрительно спросил он.
- Как стеклышко. А что? Снимки не получились?
- Нет, ты у меня не получилась. Мне показалось, что ты сидела туч все время, даже дольше, чем я. Правильно я говорю?
- Совершенно правильно. Все сходится.
- Совсем даже не сходится! Ты была в это время в кабаке "У Швейка", куролесила там как пьяный заяц. Если бы я тебя сам здесь не видел - просто одурел бы! То есть наоборот - одурел бы, увидев тебя там! Раньше меня ты не могла попасть в кабак, что все это значит?!
Я вскочила из-за стола.
- Ты меня там видел? Вблизи? Четко?
Говори же толком!
- Не то чтобы вблизи. В зубы я тебе не заглядывал, но ты так хулиганила, что не заметить тебя было трудно. Васька, что творится? У тебя есть сестра-близнец?
- Нет, но ты для меня просто как ангел небесный!
- Вот это новости! - обрадовался он. - Ангелом я еще в жизни не работал.
- Вот сейчас и начнешь. Какой кусок меня ты видел? Морду, верх, низ, башку? Может, юбку?
- Морду и.., как бы это поэлегантней сказать.., портки. Ты ведь вчера была в штанах?
Именно. Для разнообразия я стала чаще ходить в брюках. Обычно в черных. Сегодня я была в тех же брюках, что и вчера. Я встала и вышла из-за стола.
- Томек, посмотри на меня внимательно, - потребовала я. - Похожи?
- Те же самые, - сообщил Томек, присматриваясь ко мне с большим интересом. - Но не в этом дело, я бы и не настаивал, что это ты, особенно потому, что я тебя видел в другом месте, но ведь мне подсказали, кто это! Опять, говорят, Бася Борковская народ развлекает...
- И ты поверил?!
- Сначала я пригляделся. Потом опешил - ведь выглядела эта баба совсем как ты. А потом, когда тебя силком выволокли из зала, я решил не думать вовсе, чтобы не спятить. На всякий случай.
- И очень жаль, - сухо сказала я и снова села за стол. - Надо было заглянуть мне в зубы, чтобы убедиться, что я - на самом деле я.
Потому что это кошмар моей жизни. Прицепилась ко мне эта гадина. И хоть убей, не знаю почему.
Томек заинтересовался, сел по другую сторону стола и потребовал подробностей. Я пересказала ему свою историю.
- Невероятно! - воскликнул Томек. - Слушай, невозможно ведь, чтобы никто и никогда тебя не видел так же, как я, - в двух разных местах почти одновременно. У тебя знакомые есть?
Я тоже задумалась.
- Раньше я вела организованный образ жизни, и довольно легко было угадать, где я в данный момент нахожусь. Теперь хуже - я вольный стрелок, мотаюсь туда-сюда, иногда бываю в пяти местах, и то день на день не приходится. И вот, пожалуйста, у нее снова не вышло. Второй раз. Я так надеюсь, что еще пару-тройку раз она проколется... Погоди-ка! - оживилась я. - Томек, я тебя умоляю, если ты меня где-нибудь увидишь - в кабаке, на улице, где угодно, особенно при каких-нибудь скандальных обстоятельствах сфотографируй, а? Два, десять, сто раз, если сможешь!
И крупным планом! Особенно если я буду лезть через окно в чью-нибудь квартиру.
- С огромным удовольствием, - согласился Томек. - Представляешь, вчера у меня с собой тоже был фотоаппарат. И почему мне это сразу в голову не пришло!
- Не повезло, ну да ладно, не буду ныть.
Что-то ведь уже сдвинулось с места!
В результате я получила роскошную коллекцию снимков, но сначала устроила подлянку телевидению. Когда я об этом узнала, волосы у меня встали дыбом. Оказалось, что я звонила в различные программы, предлагая выступить под соусом, что я - прокурор, которого незаконно уволили, и охотно поведаю публике о тайнах своей профессии. Когда же со мной наконец договорились, я продинамила встречу. Теперь и телевидение на собственной шкуре убедилось, что я совершенно безответственная хамка, а сплетники раздули случившееся просто до невероятных размеров.
Нет, в тайне я все эти истории не держала.
Их прекрасно знали Агата, Мариоля, живущая тремя этажами выше, Яцусь, с которым я продолжала дружить, а также мои родители и брат. Отец в эти глупости не верил, мать не хотела их слушать, брат на мою болтовню не обращал внимания, да и виделись мы редко. Правда, моя невестка лелеяла надежду, что в рассказах есть доля правды. Еще я судорожно цеплялась за Томска, который был одержим идеей увековечить меня в пьяном виде, лучше всего крушащей мебель.
Увы, ничего такого ему пока не попадалось.
Куролесила я значительно реже, чем четыре года назад, к тому же, можно сказать, кучно. Два месяца вела себя безукоризненно, после чего на неделю впадала в безумства и через каждый божий день выкидывала фортель за фортелем, то частным образом, то на профессиональной ниве.
Я скрупулезно рассчитала эту синусоиду, и Томску наконец удалось сделать вожделенный снимок.
Правда, он выговаривал мне за разгульный образ жизни, который я заставила его вести в течение этой недели, но цели мы достигли.
И как все замечательно вышло, просто чудо!
Наша надежда зиждилась на том, что если уж я начинаю дебоширить, то делаю это довольно долго и со вкусом, поэтому есть шанс меня застать. Устроив очередной рейд по злачным местам, Томек напоролся на роскошную сцену.
В холле гостиницы "Виктория" я, крича во все горло, вырывала из рук какого-то шведа свою сумочку, которую тот пытался отобрать, одновременно вопя ничуть не тише. Язык у обоих скандалистов заплетался, потому что ни швед, ни я трезвостью не отличались. Но из выкриков было ясно, что швед слишком щедро оплатил мои услуги. До этого он кутил со мной в ресторане, потом мы перебрались в его номер, и, наконец, я спустилась вниз, а он с воплями погнался следом. Все закончилось тем, что я швырнула ему комок смятых банкнот и убежала. Швед поостыл и отказался давать показания.
Естественно, я, как всегда, всюду и всем не забывала доложить, кто я есть такая.
Томек нащелкал с дюжину снимков, больше не успел, потому что застал лишь тот момент, как я швыряю свой гонорар шведу в физиономию.
Снимки я рассматривала с бешеным интересом.
Господи, моя прическа, моя одежда, моя сумочка, лицо снято в таком ракурсе, что запросто можно принять эту бабенцию за меня! Не сиди я во время скандала в комиссариате полиции своего района и не беседуй о новой криминальной группировке, о которой собиралась написать материал, заподозрила бы у себя раздвоение личности.
В полиции наверняка решили, что у меня поехала крыша, потому что я дважды звонила им, спрашивая, действительно ли была у них и когда именно.
Фотографии, подкрепленные показаниями представителей власти, меня очень и очень утешили, но после телефонного звонка с "Радио-Зет", куда я не явилась на прямой эфир, что-то во мне сломалось. У врагов имелся даже номер моего телефона, которого не было в справочнике, и эти сволочи раздавали его направо и налево. Мне срочно надо, было отдохнуть, прийти в себя и решить, что делать дальше с этим кошмаром.
Я разделалась со всеми своими редакционными делами и на неделю укатила в Колобжег. Курортный сезон закончился, народ разъехался, и я могла поселиться где только пожелаю.
Отдохнув, я вернулась в Варшаву и выяснила, что меня убили.
***
Инспектор Бежан и комиссар Гурский пошли мне навстречу и согласились спуститься на три этажа, в мою квартиру. Мариоля попрощалась с нами с сочувственной миной.
Три мужика, копошившиеся в моем доме, оторвались от своего увлекательного занятия. Я отлично знала, что они делают: исследуют всю мою биографию, чтобы найти хоть какой-нибудь мотив для убийства. Я бы охотно им выдала все мотивы, какие только можно, если бы сама знала хоть капельку!
- Учитывая, что я, как вы сами видите, жива и здорова, не могли бы вы быть так любезны и прекратить крушить мою квартиру? - сухо попросила я. Интересно, кому здесь придется убираться... Этот кошмарный порошок очень плохо отмывается. А я только что проехала на машине пятьсот километров и пережила сильный шок. Кто-нибудь уже распотрошил мой письменный стол?
По сконфуженным взглядам я поняла, что стол распотрошили.
- Стало быть, у вас уже есть моя метрика, мой диплом, свидетельство о браке, свидетельство о разводе и парочка других бумажек. Кажется, где-то там завалялась и моя медицинская карта школьных времен с фотографией, антропометрические данные помогут вам проверить, я это или нет. И что теперь? Мне умереть, чтобы у вас все сошлось?
- Боже упаси! - вежливо возразил инспектор. - Помимо всего прочего, вы нам гораздо полезнее живая. По-моему, нам надо многое выяснить, давайте начнем с самого простого. Вы знаете какую-нибудь другую Барбару Борковскую?
- Нет.
- Вы когда-нибудь теряли паспорт?
- Нет. Зато я теряла журналистское удостоверение, и мне пришлось потом выправлять новое.
- Вы не знаете, кто жил в этой квартире до вас?
- Знаю. Никто не жил. Это был новый дом, и я въехала в числе первых жильцов.
- Сейчас вы вернулись из какой-то поездки. Откуда?
- Из Колобжега.
- Долго там пробыли?
- Ровно неделю.
- Где вы жили?
- В отеле "Сольны".
- Все время?
- Все время.
- Несомненно, кто-нибудь вас видел...
Из жалости я его перебила:
- Если вы проверяете мое алиби, я вам сразу скажу, что ни на одну ночь у меня его нет.
Ночью я спала одна, без всякой компании; Зато днем мозолила глаза всем подряд: персоналу гостиничного ресторана за завтраком, горничным, дежурному портье, сторожу автостоянки, официанткам в двух рыбных ресторанчиках и одной пожилой даме, на которую постоянно натыкалась, прогуливаясь по пляжу. Не знаю, как ее зовут, но мы друг с другом здоровались. Может, меня видел кто-нибудь еще, но об этом я ничего не знаю, потому что не обращала ни на кого внимания. Как я понимаю, печальное событие произошло в Варшаве, поэтому вам придется просто проверять, не пропадала ли я с глаз всех перечисленных свидетелей на соответствующий срок. К тому же я не знаю, когда.., впрочем, знаю! Вы сказали, если мне не изменяет память, "позавчера"? То есть двое суток назад. Так.., что я делала двое суток назад? Все то же самое, что и в остальные дни.
Мне очень жаль, но ничего другого мне, не сочинить.
Инспектор задумчиво и чуть смущенно смотрел на меня. Вообще-то на меня таращились и все остальные, и всем было несколько неловко, а я изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
Так я и разбежалась пересказывать им всю правду! Эта правда превратит меня в первейшую подозреваемую, мотив просто напрашивался. Отличный способ окончательно избавиться от осточертевшего двойника, от этого камня на шее.
Подумаешь - была в Колобжеге! Да я туда специально поехала, чтобы обеспечить себе алиби, а тут оставила нанятого киллера, Внезапно я вспомнила про Агату и встревожилась.
- Простите! Кого вы уже так любезно уведомили о моей трагической кончине? Брата, родителей, подругу?..
Атмосфера тотчас накалилась. В задумчивости инспектора отчетливо проступили элементы раскаяния и смятения.
- А еще вашего бывшего мужа, так что, боюсь, и детей, - пробормотал он. - Ваша подруга в шоке...
- Агата! Господи Иисусе!
- Да, пани Агата Млыняк...
- Где она? В больнице?
- "Дома, но под опекой профессиональной медсестры. Сейчас мы все уведомления отменим...
- Вы уж лучше не пробуйте, давайте я сама им сообщу, что жива-здорова. Вы хотите продолжить допрос или пока оставите меня в покое?
Я охотно дам вам все мыслимые показания, но позвольте мне заново обустроиться в доме!
Как же, буду я сейчас обустраиваться...
Они выполнили мою просьбу и убрались к черту. А я кинулась к телефону. Прежде всего Агата!
Трубку у Агаты сняла медсестра. Пообщались мы весьма продуктивно - как глухой со слепым!
- Могу ли я побеседовать с пани Агатой Млыняк?
- Простите, нет, она на седативных средствах...
- Минуточку! Я ее подруга, меня зовут Барбара Борковская...
- Идиотская шутка, проше пани. Нечеловеческая и мерзкая.
Она повесила трубку. Я снова позвонила.
- Пожалуйста, не бросайте трубку! Я жива!
- Очень, очень жаль. И как таких гадин земля-матушка носит! Да как вы смеете!
- Как это "смею", как это "смею"! Случилась ошибка! Я только что вернулась из поездки, убили какого-то другого человека!
- Убили Барбару Борковскую?
- Ну да, но это не я! Я-то жива!
- Ну и что, что вы живы? Очень вас прошу не устраивать глупых розыгрышей. Пани Млыняк пережила тяжкий шок в связи со смертью подруги, и очень хорошо, что я здесь, никто не будет терзать ее такими звонками...
Я горько пожалела, что не предоставила полиции объяснять их собственные ошибки. Вот ведь упрямая баба!
- Проше пани, вы никогда не слышали о том, что бывают ошибки? Это не подругу пани Млыняк убили, а какую-то совершенно чужую женщину, которая по чистой случайности носит ту же фамилию. Это я подруга, и никто меня не убивал! Ведь Агате надо об этом сказать, она от такой вести сразу выздоровеет! Спросите хотя бы у полиции, они только что у меня были и все проверяли.
Медсестра слегка заколебалась. Неизвестно, сколько бы еще длилась наша беседа, если бы Агата не заинтересовалась звонком и не сняла трубку параллельного аппарата, стоявшего на тумбочке у кровати.