Иоанна Хмелевская
ИНОПЛАНЕТЯНЕ В ГАРВОЛИНЕ
Предисловие,
которого и так никто не станет читать, разве что на закуску.
Но может быть, хоть в конце?
Это второе из моих исторических произведений. Первым был «Дикий белок», написанный уже постфактум. То же относится и к «Инопланетянам», действие которых происходит в начале шестидесятых годов, а осовременить произведение никак нельзя, весь смысл потеряет. Не та будет атмосфера, сейчас все происходило бы совсем по-другому.
Машинописную рукопись «Инопланетян» я обнаружила в старых бумагах. И была это не повесть, а сценарий. Попробуйте переделать сценарий в повесть! Жутко трудно, это я ещё у Маклина заметила, но очень постаралась и сделала что могла. Стремление написать книгу в жанре научной фантастики не давало мне покоя уже долгие годы, ну я и решила его осуществить, создав хоть что-то похожее.
Пользуясь случаем, хочу напомнить своим читателям, какие тогда были времена, а то они явно подзабыли. Только и слышишь: «Коммуна, вернись!» И в этих возгласах тоска по утраченному, повсеместный идиотизм как-то подзабылся, в памяти людей сохранились благостные воспоминания о том, что какой-никакой порядок был…
Трупов в данном произведении нет! Это не детектив! Честно признаюсь с самого начала, чтобы не разочаровать читателя. Пусть потом не говорит, что я не предупреждала. На вопрос, что же он прочтёт, не так просто ответить. Возможно, сатира, гротеск. Такой, довольно реалистический…
Торжественно обещаю — следующим моим произведением будет самый настоящий детектив!
Автор
Но может быть, хоть в конце?
Это второе из моих исторических произведений. Первым был «Дикий белок», написанный уже постфактум. То же относится и к «Инопланетянам», действие которых происходит в начале шестидесятых годов, а осовременить произведение никак нельзя, весь смысл потеряет. Не та будет атмосфера, сейчас все происходило бы совсем по-другому.
Машинописную рукопись «Инопланетян» я обнаружила в старых бумагах. И была это не повесть, а сценарий. Попробуйте переделать сценарий в повесть! Жутко трудно, это я ещё у Маклина заметила, но очень постаралась и сделала что могла. Стремление написать книгу в жанре научной фантастики не давало мне покоя уже долгие годы, ну я и решила его осуществить, создав хоть что-то похожее.
Пользуясь случаем, хочу напомнить своим читателям, какие тогда были времена, а то они явно подзабыли. Только и слышишь: «Коммуна, вернись!» И в этих возгласах тоска по утраченному, повсеместный идиотизм как-то подзабылся, в памяти людей сохранились благостные воспоминания о том, что какой-никакой порядок был…
Трупов в данном произведении нет! Это не детектив! Честно признаюсь с самого начала, чтобы не разочаровать читателя. Пусть потом не говорит, что я не предупреждала. На вопрос, что же он прочтёт, не так просто ответить. Возможно, сатира, гротеск. Такой, довольно реалистический…
Торжественно обещаю — следующим моим произведением будет самый настоящий детектив!
Автор
* * *
Адам Войцеховский, редактор журнала «Шестой вечер», оторвал взгляд от лежащего перед ним на столе научного ежемесячника и вперил его в сидящего напротив коллегу, известного сатирика.
— Марс был моей последней надеждой, — с грустью произнёс он. — И если там нет людей, значит, их нет уже нигде.
— Это как понимать? — удивился Янушек Плонский, фоторепортёр, высокий, стройный, очень красивый молодой человек, отворачиваясь от окна, сквозь которое он наблюдал за людьми на улице. — А мне казалось, их на земле полно. Да ты сам посмотри…
Сатирик поддержал младшего коллегу.
— Тебе ещё мало людей? — недовольно поинтересовался он.
В дискуссию вмешался консультант редакции по научно— техническим вопросам.
— В нашей солнечной системе их, может, и нет больше, — наставительно заметил он. — А в других системах очень даже могут быть.
Консультант по научно-техническим вопросам Тадеуш (Тадик) Котлин в своё время закончил Политехнический, но работать по специальности не захотел, прельстившись вольной журналистской жизнью. Правда, самостоятельной творческой деятельностью он занимался редко и чрезвычайно неохотно, да коллеги и не настаивали на этом. Тадика в редакции использовали по назначению, ибо среди гуманитариев, составлявших редакционный коллектив, он один оказался с техническим образованием. Вот к нему во всех сомнительных случаях и обращались коллеги, не подкованные в точных науках, и Тадик охотно и профессионально давал советы, нередко исправляя совершенно чудовищные как в научном, так и в техническом отношении ошибки собратьев по перу. Определённых часов работы у консультанта не было, как не было и своего рабочего места, поэтому он по большей части пребывал в кабинете редактора, где обычно скапливались все редакционные проблемы и разражались все редакционные катаклизмы.
В данный момент Тадик сидел на стуле у стены, вытянув ноги на середину кабинета, и в четвёртый раз перечитывал корреспонденцию, критикующую работу некоего предприятия, тщетно пытаясь вникнуть в суть дела. С радостью оторвавшись от проклятой корреспонденции, он веско повторил:
— Другие солнечные системы ещё недостаточно хорошо изучены. Неизвестно, что там можно обнаружить.
Редактор, который всегда старался выглядеть солидным и озабоченным, с сомнением пожал плечами и потянулся за стаканом остывшего чая. Чай тоже вызвал у него сомнение. Подумав, он все-таки бросил в стакан кусок сахара и ломтик лимона и сосредоточенно принялся помешивать ложечкой в стакане.
— Я этот вопрос изучал всесторонне, — заявил он, закончив размешивать сахар. — И выходит, людей больше во всей Вселенной нет. И вообще, в космосе очень неважно обстоит дело с живым белком.
Глядя на начальство, сатирик тоже потянулся за своим завтраком. Вытащив из портфеля целлофановый пакет, он достал из него сваренное вкрутую яйцо. Видимо, оно подсказало сатирику какие-то аргументы.
— У тебя явно перепутались вымысел и действительность, — критически заявил он. И, подумав, добавил: — О том, что в космосе нет белка, писал Лем в повестях о пилоте Пирксе. Но ведь это литературное произведение, мало ли что может написать писатель. Наукой же этот факт ещё не доказан. А где мой чай?
— Вот он, — отозвался фоторепортёр, подавая с подоконника наполовину опорожнённый стакан.
— Свинья! — только и вымолвил сатирик, безнадёжно махнув рукой.
Вот и чай у него выпили, а на крутые яйца он уже не может смотреть. Ещё немного — и его станет трясти при одном взгляде на яйцо. Нельзя же питаться ими изо дня в день! Дело в том, что жена сатирика, женщина с крутым и решительным характером, сидела на диете, стремясь похудеть, и мужа кормила тем же, что ела сама. А сухие завтраки для мужа готовила она. Отведя взгляд от опостылевшего яйца, сатирик нечаянно взглянул в окно. Весна, называется, сырость и слякоть!
И сатирик обречённо взялся за яйцо. Попытался постучать им по стопке лежавших на столе бумаг. Скорлупа не поддавалась.
Редактор механически помешивал чай, думая о чем-то своём. Потом мрачно произнёс:
— Не только Лем. И другие писали о том же.
Сатирик сильнее постучал яйцом о бумаги — с тем же результатом. Оглянулся в поисках более твёрдого предмета, привстал со стула и, сделав шаг по кабинету, запнулся о вытянутые на середину пола ноги научного консультанта. Споткнувшись, сатирик не удержал равновесия и схватился за редакторский стол, нечаянно ударив яйцом по клавишам редакторской пишущей машинки. Содержимое сырого яйца равномерно расплылось по клавиатуре.
— Холера! — только и вымолвил ошарашенный сатирик.
Редактор вскочил со стула, с возмущением глядя на свою машинку.
— Ты что, спятил? — набросился он на сконфуженного сатирика. — Не можешь свои яйца разбивать о свою машинку? Обязательно о мою?!
— Да не собирался я разбивать о машинку! — оправдывался сатирик. — Этот олух подставил мне ножку, ну и… Да и вообще оно должно было быть крутым. Убери свои копыта, человеку пройти негде!
— Ну что придираешься? — отозвался от окна фоторепортёр. — Ты, кажется, жаждал узреть живой белок?
— В космосе, а не на моей машинке! — с гневом выкрикнул редактор. — К тому же живой, а не сырой! А ну-ка вытирай, черт бы тебя побрал! Смотреть на такое свинство не могу, прямо с души воротит!
Тут уже возмутился сатирик.
— Подумаешь, большое дело! А мой белок ведёт себя совсем как живой. Смотри, как здорово расплывается во все стороны. И вообще, я разбил яйцо из-за Тадеуша, пусть он и вытирает.
Консультант резко возразил:
— А ты думаешь, меня не воротит? Смотреть не могу на такое! И какого черта ты приносишь в редакцию сырые яйца?
— Это не я, а жена… Ну ладно, дай что-нибудь, вытру.
Принесли туалетную бумагу, и все трое с отвращением принялись обтирать клавиши машинки. Привести машинку в порядок было нелегко. Фоторепортёр с интересом наблюдал за действиями коллег.
— А что касается живого белка… — вернулся к прежней теме консультант. — Холера, весь рукав испачкал! А что касается живого белка в космосе, насчёт остальных солнечных систем ничего определённого не известно, и очень может быть, где-то во Вселенной затесалась ещё одна планета, очень похожая на нашу. И на ней живут существа, очень похожие на нас.
— И тоже бьют сырые яйца о пишущие машинки? — язвительно поинтересовался редактор, стирая отвратительную смесь с клавиши «%».
— Наверняка! — убеждённо заверил его сатирик. — Пусть тебя утешает сознание, что где-то в космических просторах в данный момент тоже сидит существо, похожее на тебя, и тоже приводит в порядок своё имущество.
— И очень может быть, те существа разбили о машинку не одно яйцо, а целых два, — подхватил фоторепортёр.
— Целую кучу! — в ярости выдохнул редактор. — Две кучи!
— Сто куч! — согласился консультант по науке, пытаясь очистить от желтка манжет своей рубашки. — И скажу вам, очень странно, если это не так…
— Если бы не разбивали яиц о машинку?
— Да нет, если бы не оказалось во всей Вселенной планеты, похожей на нашу. В конце концов, даже глупо думать, что мы — пуп Вселенной.
— Правильно, — согласился сатирик. — Это уже верх кретинизма.
Вынув из пакета второе яйцо, он критически принялся его разглядывать. Фоторепортёр поспешно схватил свой фотоаппарат и прижал его к себе.
Весь ещё кипя от возмущения, редактор посоветовал злым голосом:
— На всякий случай лучше разбей его над унитазом.
— И вообще, откуда у тебя такое пристрастие к яйцам? — поинтересовался консультант. — Лично я усматриваю в этом нечто ненормальное. Ты не болен?
— Я же вам сказал — это все жена! — жалобно напомнил сатирик и осторожно постучал яйцом по стене. — Нет, это крутое.
— Адам, а с чего тебя вдруг заинтересовал живой белок в космосе? — вспомнил фоторепортёр.
Оторвавшись от сатирика, за действиями которого сосредоточенно и подозрительно наблюдал, редактор вздохнул и успокоился, поскольку сатирик разбил наконец яйцо и, сев за свой стол, приступил к завтраку. Редактор тоже сел на своё место, ещё раз тяжело вздохнул и стал давать пояснения.
— Хочется чего-то интересного, — грустно признался он. — А эти инопланетяне, эти всякие там космиты… они ведь могли обогнать нас в своём развитии. Вдруг у них страшно высокоразвитая цивилизация? Вдруг они уже не воюют друг с другом, как мы? Знаете, это очень обнадёживающе. Представьте, прилетают они к нам в гости…
— Вот уж не уверен, что мне это понравится, — пробурчал фоторепортёр. — Ко мне как раз недавно приезжали гости, только от них избавился. Надоели.
— А вот я бы им обрадовался, — с набитым ртом прошамкал сатирик. — Когда к нам приходят гости, жене приходится кормить их нормально. Осточертели эти яйца вкрутую.
— Что с того, что где-то там и есть живые существа, — с горечью закончил редактор, опять предаваясь меланхолии. — Они так безумно далеки от нас.
Надо сказать, что редактор с самых ранних детских лет, с тех пор как выучился читать, принялся мечтать о космических путешествиях. Мечта о них сияла перед ним путеводной звездой. Подрастая, в зависимости от вновь приобретаемых познаний в области космических полётов и своего настроения, он представлял себя то пилотом космического корабля, совершающего посадку на неизвестной далёкой планете, то великим учёным, встречающим на Земле прилетевших из просторов Вселенной неизвестных доселе пришельцев. Алгебру и геометрию он учил в школе исключительно с той целью, чтобы иметь возможность пообщаться с вышеупомянутыми пришельцами. Их умственное развитие в его представлении колебалось от абсолютного нуля до недостижимых на Земле высот, но уж Пифагора, считал он, они должны понять. По мере взросления редактор постепенно распрощался с мечтами самому совершать космические перелёты, но вот с мечтой встретиться у себя на Земле с пришельцами никак не хотелось расставаться. Вдруг все-таки какие-нибудь космиты решатся преодолеть разделяющее нас пространство и прилетят к нам?
Чем больше читал редактор материалов на интересующую его тему, тем меньше оставалось у него надежд на встречу с пришельцами. Научные открытия последних лет буквально растоптали и смешали с грязью его мечту. И постепенно редактор стал с горечью привыкать к мысли, что, собственно, надеяться уже не на что. Погасло в нем горевшее с детства чувство радостного ожидания. И все-таки совсем отказаться от пронесённой через всю жизнь мечты он не мог, хотя теперь думы о ней доставляли одну только боль.
Дошло до того, что даже появляющиеся время от времени в печати сообщения о летающих тарелках и прочей посуде он воспринимал скептически. Лично ему так и не удалось увидеть в небесных просторах ни одного из предметов столового сервиза, и он никогда не встречал человека, который бы видел эти предметы собственными глазами. Теперь все таинственные рисунки ацтеков и майя, математические тайны Стоунхенджа и египетских пирамид, рассуждения о посетивших некогда Землю космических пришельцах и даже Бермудский треугольник вызывали у него лишь язвительное недоверие. Нет, хватит с него разочарований, пора примириться с грустной безнадёжностью.
И все же… Укоренившиеся в каких-то потайных клетках организма детские мечты нет-нет да отзывались в редакторе тихой грустью. Хоть бы что-нибудь из космоса… пусть даже самое незначительное.
Очнувшись от своих невесёлых мыслей, редактор услышал, что консультант по науке и технике продолжает его собственные рассуждения, продолжает с жаром и энтузиазмом.
— Представляете? Полнейший переворот в экономике и политике! Производительность труда поднимается до небывалых высот! Государственный строй наконец стабилизируется…
— А какой строй? — перебил его фоторепортёр, слушавший раскрыв рот.
— Какой надо! — твёрдо заявил научный консультант. — И огромный технический прогресс! Просто прыжок!
— А потери? Забыл? — ехидно поинтересовался сатирик, не сумев, однако, скрыть надежды, прозвучавшей в его саркастическом вопросе.
— Какие ещё потери? — не понял его консультант.
— Как это какие? Ведь паника поднимется неимоверная.
Тут в дискуссию вмешался редактор.
— Никакой паники быть не может! — веско заявил он. — Люди — существа разумные, они поймут, что к чему, к тому же пришельцы несут им только добро.
Сатирику очень не хотелось расставаться с чудесной картиной хаоса и паники, охватившей землян. На созданную его воображением картину, безусловно, повлияли яйца вкрутую, которыми он питался последние недели, ибо во вселенском хаосе превалировали разрушенные курятники, одичавшие куры и горы разбитых яиц, которые уже никто и никогда не сварит вкрутую. Затем промелькнули страшные картины разрушенного Дворца культуры и превращённой в развалины площади Парадов. А вот разваливаются на куски многочисленные ненавистные учреждения, из них выбегают вне себя от ужаса сильные мира сего… Нет, такими мечтами сатирик с коллегами делиться не собирался, но глаза его засияли подозрительным блеском.
— Интересно, каких людей ты имеешь в виду? — спросил он редактора. — Научных работников или самых простых людей?
— Ну, не совсем простых, — ответил редактор, соскребывая с клавиши «» своей машинки засохший кусочек куриного желтка. — Пусть не столица, но и не совсем глухая деревня. Нечто среднее.
— Пусть среднее. И там возникнет паника и всеобщий ужас.
— А вот и нет! Наоборот, я считаю, главной реакцией людей будет любопытство. Да вы сами подумайте. Приземляется что-то этакое, непонятное, из него выходят какие-то такие, немного похожие на людей, но очень немного…
— Сдаётся мне, ещё не было случая, чтобы кто-то вышел, — задумчиво заметил фоторепортёр.
— А случаи, чтобы нечто приземлялось, тебе известны? — опять язвительно поинтересовался сатирик.
Очень не хотелось фоторепортёру быть заподозренным в легковерной недалёкости, поэтому он с лёгкой усмешкой пояснил:
— Да вроде бы у одного типа сидело нечто такое в саду и оставило после себя круг примятой травы. Ясное дело, сидело ночью и едва маячило.
— У нас сидело?
— Нет, в Штатах. У нас не найдётся садиков подходящих размеров. Так этот тип схватил фотоаппарат и щёлкнул. Я сам видел снимок в одном журнале. Луна светит, но как сквозь мглу. Нечёткий снимок. Изображение нечёткое. Если напустить немного дыму, запросто можно такое подстроить. Или через специальный фильтр…
— Но я имею в виду совершенно конкретную вещь, — стоял на своём редактор. — И не в лунном свете, а в белый день. Никакой мглы, никакого дыма! Прилетает некий объект, может быть тарелка, все равно, приземляется, все его видят отчётливо, никаких мистификаций, никакого обмана. Из летающего объекта выходят такие… люди не люди, но на людей немного похожие…
— А почему ты предполагаешь, что похожие на людей? — перебил редактора консультант, слушавший начальство со все возрастающим интересом.
— Если мы исходим из того, что в другой солнечной системе существует похожая на нашу Землю планета, логично предположить наличие на ней сходных с нашими условий существования, — веско заметил сатирик. — Следовательно, там должны обитать существа, похожие на людей. Лично я ни в какую мыслящую плазму не верю. Пусть эта плазма мыслит себе до посинения, что из того? Сами подумайте, что она может предпринять? Какой толк ей из мышления?
— Да ты что! Ещё какой толк. Подумает, подумает и образует в себе клетки. А может, поделится на клетки. Выпустит из себя какие-нибудь щупальца, и они что-нибудь скомбинируют. Не спрашивай, что именно, я ведь не плазма, откуда мне знать?
— А я и не собираюсь сравнивать тебя с плазмой, наверняка ты ещё не достиг таких, как она, высот мышления…
— Вот ещё, не хватало мне конкурировать с какой-то плазмой! Не собираюсь в неё воплощаться, чтобы понять, что она может выкинуть. Наверняка у таких, из густой слизи, ни с чем не сообразуемые ощущения и потребности. Мы ведь даже представить не можем, как такие существа общаются. Может, с помощью тех самых щупалец, а может, издают какие-нибудь звуки. Например, «плюм». Или «мласк!».
Бесформенные расплывчатые существа, которые общаются между собой с помощью таких идиотских «плюм» и «мласк», настолько не понравились никому из присутствующих, что вопрос был решён однозначно. Долой плазму! Даже на лице автора проекта, научного консультанта, появилось брезгливое выражение. Нет, плазма — это не предмет их мечтаний!
— На ногах человек стал ходить для того, чтобы руки освободить, — напомнил коллегам фоторепортёр. — Значит, они ему для чего-то понадобились. Вот и эта самая плазма непременно должна была развить у себя какие-нибудь хваталки, возможно щупальца…
Сатирик сатирически заметил:
— В таком случае эти существа уже давно приземлились у нас и расселились по морям и океанам всей Земли, в основном тёплым. Мы дали им оскорбительное название спрутов или осьминогов. Правда, результаты их умственных усилий до сих пор как-то незаметны.
— Может, потому, что у нас приземлилась какая-то на редкость глупая плазма…
Редактору надоело выслушивать издевательские рассуждения коллег, и он раздражённо крикнул:
— Да отвяжитесь вы от этой плазмы! И дайте же мне сказать! Разболтались, слова вставить не могу.
— Ладно, говори, — позволил сатирик. — Мне самому эта плазма поперёк горла встала.
Все замолчали, ожидая выступления начальства, которое любило время от времени закатывать продолжительные речи. Редактор сосредоточился и набрал воздуха в лёгкие, как певец, собиравшийся исполнить особенно трудный фрагмент ответственной оперной партии.
И начал:
— Прилетает, значит, из космического пространства нечто такое, приземляется, из него выходят человекоподобные существа. И что?
Коллеги настроились на продолжительную речь, но, похоже, на этом она и закончилась. Редактор оборвал фразу, поставив в её конце большой вопросительный знак, и вопросительно уставился на коллег, уделяя особое внимание сатирику. Коллеги, сбитые с толку краткостью выступления, в свою очередь вопросительно уставились на него. К тому же, признаться, их заинтриговал смысл выступления, набросанная несколькими выразительными словами картина, которой извечная мечта редактора придала магическую силу. И в душах всех собравшихся вдруг зародилось и ярко вспыхнуло желание тоже непременно увидеть это. Прилетает, значит, из неведомых глубин Вселенной нечто, приземляется, и что? На этот вопрос никто не мог ответить даже себе самому, даже в глубине души.
А редактор ждал. Долго ждал, не меняя вопросительного выражения лица и только все сильнее сжимая зубы.
— И ЧТО?! — настойчиво и даже грозно повторил он.
— А черт его знает… — пробормотал сатирик, не вынеся нервного напряжения, вызванного вперённым в него редакторским взглядом.
— Такие вещи должен знать Центр по изучению общественного мнения, — решительно заметил фоторепортёр.
— Может, и должен, но скорей на мне кактусы вырастут, чем он это знает, — столь же решительно отозвался научный консультант. — Да ты и сам знаешь, как они изучают это так называемое мнение. Хватают первого попавшегося и начинают выпытывать: «Что бы вы сделали, если бы…» А этот, первый попавшийся, понятия не имеет, что бы он сделал, вот и начинает выдумывать, стараясь пояснее высказаться. А если кто и имеет понятие, все равно правды не скажет.
Редактор ещё целую минуту не сводил с коллег своего ужасного взгляда, а потом схватился за телефонную трубку…
А настроение в редакции за последние минуты изменилось самым кардинальным образом. С утра безраздельно царила сонная скука, усугублённая навевающей сонливость погодой. До сдачи материала в печать оставалось целых четыре дня, к тому же аварийный фельетон лежал на столе. В нем критиковались недостатки снабжения населения товарами первой необходимости, тема вечно актуальная, во все дни недели животрепещущая, так что фельетон можно было сунуть в любой номер. Сатирик собирался подбросить лишь пару актуальных мелочей, а фоторепортёр ждал указаний насчёт иллюстративного материала.
Честно говоря, не было никакой необходимости собираться всем вместе именно сегодня, разве что редактору не мешало забежать, чтобы поинтересоваться, не было ли срочных телефонных звонков или какого горящего материала. Но трудовая дисциплина распространялась на всех и категорически требовала, чтобы каждый член трудового коллектива приходил каждое утро и расписывался в книге присутствий. Остальное трудовую дисциплину не интересовало; расписавшись, каждый член коллектива был волен делать что ему заблагорассудится, и отправляться куда пожелает. Однако так случилось, что за окном как раз шёл дождь, и все решили переждать его под крышей родного учреждения.
Следует заметить, что журнал «Шестой вечер» в принципе занимался проблемами шестого дня недели, то есть субботними проблемами. И старался создать соответствующее настроение, ибо проблемы были преимущественно развлекательного характера. В нем содержалась информация о прошедшей субботе, и давались советы и предложения, как интересней провести субботу предстоящую. Лишь мимоходом упоминая остальные дни недели, журнал целиком и полностью сосредоточивался на субботе. Поскольку уик-энды у нас не отличались особенным разнообразием, неизменной, железной темой были нарекания на неинтересные программы кино и театров и, напротив, весьма неплохие развлекательные аспекты представляла деятельность всевозможных аферистов, мошенников и валютчиков.
И вот теперь в скучной до одури атмосфере редакции вдруг промелькнула искра живого, искреннего интереса к какой— то проблеме. Повеяло свежим ветром. Изнывающие от безделья сотрудники редакции ухватились за ещё неясную, но безусловно интересную и чрезвычайно плодотворную идею. Разумеется, идея безумная, но, согласитесь, небанальная. Возможно, благодаря ей что-то произойдёт, наверняка нетипичное, ни на что не похожее, и тогда уже не будет так смертельно скучно.
— Магистр Здислав Рончек, — положив трубку, ответил редактор на невысказанный вопрос сослуживцев, с кем он совещался. — И у меня создалось впечатление… да какое там впечатление, я просто уверен — они бы тоже хотели это знать. Да, да, реакцию общественности на инопланетный элемент. Нашей общественности.
— А почему именно нашей? — не преминул поинтересоваться сатирик.
— Идиотский вопрос! — взорвался редактор. — Американцы, к примеру, могли бы воспринять данное явление совсем по-другому. Или какие-нибудь негры из Конго. И у меня создалось впечатление, что с их помощью…
— С помощью африканских негров? — удивился консультант.
— При чем тут негры? — опять взорвался редактор. — Ну и безмозглые же у меня сотрудники! С помощью товарищей из Центра нам бы, возможно, и удалось что-нибудь организовать.
— Анкету разослать? — опять встрял некстати консультант.
— Разве что на туалетной бумаге! — обрушился на него начальник. — Ведь сам же только что сказал, как люди реагируют на опросы. Или солгут, или напишут, как бы они хотели отреагировать. Может, они и сами не знают, как отнесутся к пришельцам с другой планеты. Думаешь, хоть один признается, что при виде приземляющейся летающей тарелки сбежит куда глаза глядят?
— Да, такие вещи желательно проверять опытным путём, — задумчиво протянул сатирик.
— Желательно! Ему желательно! Интересно, как ты с ними договоришься? — насмешливо поинтересовался фоторепортёр.
— С кем?
— Да с космитами. Как ты уговоришь их высадиться у нас на Окенче?
— А почему именно на Окенче? Совсем неподходящее место.
— Как же неподходящее? Есть ещё у нас аэродром в Бемове. Аэродром — самое подходящее место для приземления.
— Марс был моей последней надеждой, — с грустью произнёс он. — И если там нет людей, значит, их нет уже нигде.
— Это как понимать? — удивился Янушек Плонский, фоторепортёр, высокий, стройный, очень красивый молодой человек, отворачиваясь от окна, сквозь которое он наблюдал за людьми на улице. — А мне казалось, их на земле полно. Да ты сам посмотри…
Сатирик поддержал младшего коллегу.
— Тебе ещё мало людей? — недовольно поинтересовался он.
В дискуссию вмешался консультант редакции по научно— техническим вопросам.
— В нашей солнечной системе их, может, и нет больше, — наставительно заметил он. — А в других системах очень даже могут быть.
Консультант по научно-техническим вопросам Тадеуш (Тадик) Котлин в своё время закончил Политехнический, но работать по специальности не захотел, прельстившись вольной журналистской жизнью. Правда, самостоятельной творческой деятельностью он занимался редко и чрезвычайно неохотно, да коллеги и не настаивали на этом. Тадика в редакции использовали по назначению, ибо среди гуманитариев, составлявших редакционный коллектив, он один оказался с техническим образованием. Вот к нему во всех сомнительных случаях и обращались коллеги, не подкованные в точных науках, и Тадик охотно и профессионально давал советы, нередко исправляя совершенно чудовищные как в научном, так и в техническом отношении ошибки собратьев по перу. Определённых часов работы у консультанта не было, как не было и своего рабочего места, поэтому он по большей части пребывал в кабинете редактора, где обычно скапливались все редакционные проблемы и разражались все редакционные катаклизмы.
В данный момент Тадик сидел на стуле у стены, вытянув ноги на середину кабинета, и в четвёртый раз перечитывал корреспонденцию, критикующую работу некоего предприятия, тщетно пытаясь вникнуть в суть дела. С радостью оторвавшись от проклятой корреспонденции, он веско повторил:
— Другие солнечные системы ещё недостаточно хорошо изучены. Неизвестно, что там можно обнаружить.
Редактор, который всегда старался выглядеть солидным и озабоченным, с сомнением пожал плечами и потянулся за стаканом остывшего чая. Чай тоже вызвал у него сомнение. Подумав, он все-таки бросил в стакан кусок сахара и ломтик лимона и сосредоточенно принялся помешивать ложечкой в стакане.
— Я этот вопрос изучал всесторонне, — заявил он, закончив размешивать сахар. — И выходит, людей больше во всей Вселенной нет. И вообще, в космосе очень неважно обстоит дело с живым белком.
Глядя на начальство, сатирик тоже потянулся за своим завтраком. Вытащив из портфеля целлофановый пакет, он достал из него сваренное вкрутую яйцо. Видимо, оно подсказало сатирику какие-то аргументы.
— У тебя явно перепутались вымысел и действительность, — критически заявил он. И, подумав, добавил: — О том, что в космосе нет белка, писал Лем в повестях о пилоте Пирксе. Но ведь это литературное произведение, мало ли что может написать писатель. Наукой же этот факт ещё не доказан. А где мой чай?
— Вот он, — отозвался фоторепортёр, подавая с подоконника наполовину опорожнённый стакан.
— Свинья! — только и вымолвил сатирик, безнадёжно махнув рукой.
Вот и чай у него выпили, а на крутые яйца он уже не может смотреть. Ещё немного — и его станет трясти при одном взгляде на яйцо. Нельзя же питаться ими изо дня в день! Дело в том, что жена сатирика, женщина с крутым и решительным характером, сидела на диете, стремясь похудеть, и мужа кормила тем же, что ела сама. А сухие завтраки для мужа готовила она. Отведя взгляд от опостылевшего яйца, сатирик нечаянно взглянул в окно. Весна, называется, сырость и слякоть!
И сатирик обречённо взялся за яйцо. Попытался постучать им по стопке лежавших на столе бумаг. Скорлупа не поддавалась.
Редактор механически помешивал чай, думая о чем-то своём. Потом мрачно произнёс:
— Не только Лем. И другие писали о том же.
Сатирик сильнее постучал яйцом о бумаги — с тем же результатом. Оглянулся в поисках более твёрдого предмета, привстал со стула и, сделав шаг по кабинету, запнулся о вытянутые на середину пола ноги научного консультанта. Споткнувшись, сатирик не удержал равновесия и схватился за редакторский стол, нечаянно ударив яйцом по клавишам редакторской пишущей машинки. Содержимое сырого яйца равномерно расплылось по клавиатуре.
— Холера! — только и вымолвил ошарашенный сатирик.
Редактор вскочил со стула, с возмущением глядя на свою машинку.
— Ты что, спятил? — набросился он на сконфуженного сатирика. — Не можешь свои яйца разбивать о свою машинку? Обязательно о мою?!
— Да не собирался я разбивать о машинку! — оправдывался сатирик. — Этот олух подставил мне ножку, ну и… Да и вообще оно должно было быть крутым. Убери свои копыта, человеку пройти негде!
— Ну что придираешься? — отозвался от окна фоторепортёр. — Ты, кажется, жаждал узреть живой белок?
— В космосе, а не на моей машинке! — с гневом выкрикнул редактор. — К тому же живой, а не сырой! А ну-ка вытирай, черт бы тебя побрал! Смотреть на такое свинство не могу, прямо с души воротит!
Тут уже возмутился сатирик.
— Подумаешь, большое дело! А мой белок ведёт себя совсем как живой. Смотри, как здорово расплывается во все стороны. И вообще, я разбил яйцо из-за Тадеуша, пусть он и вытирает.
Консультант резко возразил:
— А ты думаешь, меня не воротит? Смотреть не могу на такое! И какого черта ты приносишь в редакцию сырые яйца?
— Это не я, а жена… Ну ладно, дай что-нибудь, вытру.
Принесли туалетную бумагу, и все трое с отвращением принялись обтирать клавиши машинки. Привести машинку в порядок было нелегко. Фоторепортёр с интересом наблюдал за действиями коллег.
— А что касается живого белка… — вернулся к прежней теме консультант. — Холера, весь рукав испачкал! А что касается живого белка в космосе, насчёт остальных солнечных систем ничего определённого не известно, и очень может быть, где-то во Вселенной затесалась ещё одна планета, очень похожая на нашу. И на ней живут существа, очень похожие на нас.
— И тоже бьют сырые яйца о пишущие машинки? — язвительно поинтересовался редактор, стирая отвратительную смесь с клавиши «%».
— Наверняка! — убеждённо заверил его сатирик. — Пусть тебя утешает сознание, что где-то в космических просторах в данный момент тоже сидит существо, похожее на тебя, и тоже приводит в порядок своё имущество.
— И очень может быть, те существа разбили о машинку не одно яйцо, а целых два, — подхватил фоторепортёр.
— Целую кучу! — в ярости выдохнул редактор. — Две кучи!
— Сто куч! — согласился консультант по науке, пытаясь очистить от желтка манжет своей рубашки. — И скажу вам, очень странно, если это не так…
— Если бы не разбивали яиц о машинку?
— Да нет, если бы не оказалось во всей Вселенной планеты, похожей на нашу. В конце концов, даже глупо думать, что мы — пуп Вселенной.
— Правильно, — согласился сатирик. — Это уже верх кретинизма.
Вынув из пакета второе яйцо, он критически принялся его разглядывать. Фоторепортёр поспешно схватил свой фотоаппарат и прижал его к себе.
Весь ещё кипя от возмущения, редактор посоветовал злым голосом:
— На всякий случай лучше разбей его над унитазом.
— И вообще, откуда у тебя такое пристрастие к яйцам? — поинтересовался консультант. — Лично я усматриваю в этом нечто ненормальное. Ты не болен?
— Я же вам сказал — это все жена! — жалобно напомнил сатирик и осторожно постучал яйцом по стене. — Нет, это крутое.
— Адам, а с чего тебя вдруг заинтересовал живой белок в космосе? — вспомнил фоторепортёр.
Оторвавшись от сатирика, за действиями которого сосредоточенно и подозрительно наблюдал, редактор вздохнул и успокоился, поскольку сатирик разбил наконец яйцо и, сев за свой стол, приступил к завтраку. Редактор тоже сел на своё место, ещё раз тяжело вздохнул и стал давать пояснения.
— Хочется чего-то интересного, — грустно признался он. — А эти инопланетяне, эти всякие там космиты… они ведь могли обогнать нас в своём развитии. Вдруг у них страшно высокоразвитая цивилизация? Вдруг они уже не воюют друг с другом, как мы? Знаете, это очень обнадёживающе. Представьте, прилетают они к нам в гости…
— Вот уж не уверен, что мне это понравится, — пробурчал фоторепортёр. — Ко мне как раз недавно приезжали гости, только от них избавился. Надоели.
— А вот я бы им обрадовался, — с набитым ртом прошамкал сатирик. — Когда к нам приходят гости, жене приходится кормить их нормально. Осточертели эти яйца вкрутую.
— Что с того, что где-то там и есть живые существа, — с горечью закончил редактор, опять предаваясь меланхолии. — Они так безумно далеки от нас.
Надо сказать, что редактор с самых ранних детских лет, с тех пор как выучился читать, принялся мечтать о космических путешествиях. Мечта о них сияла перед ним путеводной звездой. Подрастая, в зависимости от вновь приобретаемых познаний в области космических полётов и своего настроения, он представлял себя то пилотом космического корабля, совершающего посадку на неизвестной далёкой планете, то великим учёным, встречающим на Земле прилетевших из просторов Вселенной неизвестных доселе пришельцев. Алгебру и геометрию он учил в школе исключительно с той целью, чтобы иметь возможность пообщаться с вышеупомянутыми пришельцами. Их умственное развитие в его представлении колебалось от абсолютного нуля до недостижимых на Земле высот, но уж Пифагора, считал он, они должны понять. По мере взросления редактор постепенно распрощался с мечтами самому совершать космические перелёты, но вот с мечтой встретиться у себя на Земле с пришельцами никак не хотелось расставаться. Вдруг все-таки какие-нибудь космиты решатся преодолеть разделяющее нас пространство и прилетят к нам?
Чем больше читал редактор материалов на интересующую его тему, тем меньше оставалось у него надежд на встречу с пришельцами. Научные открытия последних лет буквально растоптали и смешали с грязью его мечту. И постепенно редактор стал с горечью привыкать к мысли, что, собственно, надеяться уже не на что. Погасло в нем горевшее с детства чувство радостного ожидания. И все-таки совсем отказаться от пронесённой через всю жизнь мечты он не мог, хотя теперь думы о ней доставляли одну только боль.
Дошло до того, что даже появляющиеся время от времени в печати сообщения о летающих тарелках и прочей посуде он воспринимал скептически. Лично ему так и не удалось увидеть в небесных просторах ни одного из предметов столового сервиза, и он никогда не встречал человека, который бы видел эти предметы собственными глазами. Теперь все таинственные рисунки ацтеков и майя, математические тайны Стоунхенджа и египетских пирамид, рассуждения о посетивших некогда Землю космических пришельцах и даже Бермудский треугольник вызывали у него лишь язвительное недоверие. Нет, хватит с него разочарований, пора примириться с грустной безнадёжностью.
И все же… Укоренившиеся в каких-то потайных клетках организма детские мечты нет-нет да отзывались в редакторе тихой грустью. Хоть бы что-нибудь из космоса… пусть даже самое незначительное.
Очнувшись от своих невесёлых мыслей, редактор услышал, что консультант по науке и технике продолжает его собственные рассуждения, продолжает с жаром и энтузиазмом.
— Представляете? Полнейший переворот в экономике и политике! Производительность труда поднимается до небывалых высот! Государственный строй наконец стабилизируется…
— А какой строй? — перебил его фоторепортёр, слушавший раскрыв рот.
— Какой надо! — твёрдо заявил научный консультант. — И огромный технический прогресс! Просто прыжок!
— А потери? Забыл? — ехидно поинтересовался сатирик, не сумев, однако, скрыть надежды, прозвучавшей в его саркастическом вопросе.
— Какие ещё потери? — не понял его консультант.
— Как это какие? Ведь паника поднимется неимоверная.
Тут в дискуссию вмешался редактор.
— Никакой паники быть не может! — веско заявил он. — Люди — существа разумные, они поймут, что к чему, к тому же пришельцы несут им только добро.
Сатирику очень не хотелось расставаться с чудесной картиной хаоса и паники, охватившей землян. На созданную его воображением картину, безусловно, повлияли яйца вкрутую, которыми он питался последние недели, ибо во вселенском хаосе превалировали разрушенные курятники, одичавшие куры и горы разбитых яиц, которые уже никто и никогда не сварит вкрутую. Затем промелькнули страшные картины разрушенного Дворца культуры и превращённой в развалины площади Парадов. А вот разваливаются на куски многочисленные ненавистные учреждения, из них выбегают вне себя от ужаса сильные мира сего… Нет, такими мечтами сатирик с коллегами делиться не собирался, но глаза его засияли подозрительным блеском.
— Интересно, каких людей ты имеешь в виду? — спросил он редактора. — Научных работников или самых простых людей?
— Ну, не совсем простых, — ответил редактор, соскребывая с клавиши «» своей машинки засохший кусочек куриного желтка. — Пусть не столица, но и не совсем глухая деревня. Нечто среднее.
— Пусть среднее. И там возникнет паника и всеобщий ужас.
— А вот и нет! Наоборот, я считаю, главной реакцией людей будет любопытство. Да вы сами подумайте. Приземляется что-то этакое, непонятное, из него выходят какие-то такие, немного похожие на людей, но очень немного…
— Сдаётся мне, ещё не было случая, чтобы кто-то вышел, — задумчиво заметил фоторепортёр.
— А случаи, чтобы нечто приземлялось, тебе известны? — опять язвительно поинтересовался сатирик.
Очень не хотелось фоторепортёру быть заподозренным в легковерной недалёкости, поэтому он с лёгкой усмешкой пояснил:
— Да вроде бы у одного типа сидело нечто такое в саду и оставило после себя круг примятой травы. Ясное дело, сидело ночью и едва маячило.
— У нас сидело?
— Нет, в Штатах. У нас не найдётся садиков подходящих размеров. Так этот тип схватил фотоаппарат и щёлкнул. Я сам видел снимок в одном журнале. Луна светит, но как сквозь мглу. Нечёткий снимок. Изображение нечёткое. Если напустить немного дыму, запросто можно такое подстроить. Или через специальный фильтр…
— Но я имею в виду совершенно конкретную вещь, — стоял на своём редактор. — И не в лунном свете, а в белый день. Никакой мглы, никакого дыма! Прилетает некий объект, может быть тарелка, все равно, приземляется, все его видят отчётливо, никаких мистификаций, никакого обмана. Из летающего объекта выходят такие… люди не люди, но на людей немного похожие…
— А почему ты предполагаешь, что похожие на людей? — перебил редактора консультант, слушавший начальство со все возрастающим интересом.
— Если мы исходим из того, что в другой солнечной системе существует похожая на нашу Землю планета, логично предположить наличие на ней сходных с нашими условий существования, — веско заметил сатирик. — Следовательно, там должны обитать существа, похожие на людей. Лично я ни в какую мыслящую плазму не верю. Пусть эта плазма мыслит себе до посинения, что из того? Сами подумайте, что она может предпринять? Какой толк ей из мышления?
— Да ты что! Ещё какой толк. Подумает, подумает и образует в себе клетки. А может, поделится на клетки. Выпустит из себя какие-нибудь щупальца, и они что-нибудь скомбинируют. Не спрашивай, что именно, я ведь не плазма, откуда мне знать?
— А я и не собираюсь сравнивать тебя с плазмой, наверняка ты ещё не достиг таких, как она, высот мышления…
— Вот ещё, не хватало мне конкурировать с какой-то плазмой! Не собираюсь в неё воплощаться, чтобы понять, что она может выкинуть. Наверняка у таких, из густой слизи, ни с чем не сообразуемые ощущения и потребности. Мы ведь даже представить не можем, как такие существа общаются. Может, с помощью тех самых щупалец, а может, издают какие-нибудь звуки. Например, «плюм». Или «мласк!».
Бесформенные расплывчатые существа, которые общаются между собой с помощью таких идиотских «плюм» и «мласк», настолько не понравились никому из присутствующих, что вопрос был решён однозначно. Долой плазму! Даже на лице автора проекта, научного консультанта, появилось брезгливое выражение. Нет, плазма — это не предмет их мечтаний!
— На ногах человек стал ходить для того, чтобы руки освободить, — напомнил коллегам фоторепортёр. — Значит, они ему для чего-то понадобились. Вот и эта самая плазма непременно должна была развить у себя какие-нибудь хваталки, возможно щупальца…
Сатирик сатирически заметил:
— В таком случае эти существа уже давно приземлились у нас и расселились по морям и океанам всей Земли, в основном тёплым. Мы дали им оскорбительное название спрутов или осьминогов. Правда, результаты их умственных усилий до сих пор как-то незаметны.
— Может, потому, что у нас приземлилась какая-то на редкость глупая плазма…
Редактору надоело выслушивать издевательские рассуждения коллег, и он раздражённо крикнул:
— Да отвяжитесь вы от этой плазмы! И дайте же мне сказать! Разболтались, слова вставить не могу.
— Ладно, говори, — позволил сатирик. — Мне самому эта плазма поперёк горла встала.
Все замолчали, ожидая выступления начальства, которое любило время от времени закатывать продолжительные речи. Редактор сосредоточился и набрал воздуха в лёгкие, как певец, собиравшийся исполнить особенно трудный фрагмент ответственной оперной партии.
И начал:
— Прилетает, значит, из космического пространства нечто такое, приземляется, из него выходят человекоподобные существа. И что?
Коллеги настроились на продолжительную речь, но, похоже, на этом она и закончилась. Редактор оборвал фразу, поставив в её конце большой вопросительный знак, и вопросительно уставился на коллег, уделяя особое внимание сатирику. Коллеги, сбитые с толку краткостью выступления, в свою очередь вопросительно уставились на него. К тому же, признаться, их заинтриговал смысл выступления, набросанная несколькими выразительными словами картина, которой извечная мечта редактора придала магическую силу. И в душах всех собравшихся вдруг зародилось и ярко вспыхнуло желание тоже непременно увидеть это. Прилетает, значит, из неведомых глубин Вселенной нечто, приземляется, и что? На этот вопрос никто не мог ответить даже себе самому, даже в глубине души.
А редактор ждал. Долго ждал, не меняя вопросительного выражения лица и только все сильнее сжимая зубы.
— И ЧТО?! — настойчиво и даже грозно повторил он.
— А черт его знает… — пробормотал сатирик, не вынеся нервного напряжения, вызванного вперённым в него редакторским взглядом.
— Такие вещи должен знать Центр по изучению общественного мнения, — решительно заметил фоторепортёр.
— Может, и должен, но скорей на мне кактусы вырастут, чем он это знает, — столь же решительно отозвался научный консультант. — Да ты и сам знаешь, как они изучают это так называемое мнение. Хватают первого попавшегося и начинают выпытывать: «Что бы вы сделали, если бы…» А этот, первый попавшийся, понятия не имеет, что бы он сделал, вот и начинает выдумывать, стараясь пояснее высказаться. А если кто и имеет понятие, все равно правды не скажет.
Редактор ещё целую минуту не сводил с коллег своего ужасного взгляда, а потом схватился за телефонную трубку…
А настроение в редакции за последние минуты изменилось самым кардинальным образом. С утра безраздельно царила сонная скука, усугублённая навевающей сонливость погодой. До сдачи материала в печать оставалось целых четыре дня, к тому же аварийный фельетон лежал на столе. В нем критиковались недостатки снабжения населения товарами первой необходимости, тема вечно актуальная, во все дни недели животрепещущая, так что фельетон можно было сунуть в любой номер. Сатирик собирался подбросить лишь пару актуальных мелочей, а фоторепортёр ждал указаний насчёт иллюстративного материала.
Честно говоря, не было никакой необходимости собираться всем вместе именно сегодня, разве что редактору не мешало забежать, чтобы поинтересоваться, не было ли срочных телефонных звонков или какого горящего материала. Но трудовая дисциплина распространялась на всех и категорически требовала, чтобы каждый член трудового коллектива приходил каждое утро и расписывался в книге присутствий. Остальное трудовую дисциплину не интересовало; расписавшись, каждый член коллектива был волен делать что ему заблагорассудится, и отправляться куда пожелает. Однако так случилось, что за окном как раз шёл дождь, и все решили переждать его под крышей родного учреждения.
Следует заметить, что журнал «Шестой вечер» в принципе занимался проблемами шестого дня недели, то есть субботними проблемами. И старался создать соответствующее настроение, ибо проблемы были преимущественно развлекательного характера. В нем содержалась информация о прошедшей субботе, и давались советы и предложения, как интересней провести субботу предстоящую. Лишь мимоходом упоминая остальные дни недели, журнал целиком и полностью сосредоточивался на субботе. Поскольку уик-энды у нас не отличались особенным разнообразием, неизменной, железной темой были нарекания на неинтересные программы кино и театров и, напротив, весьма неплохие развлекательные аспекты представляла деятельность всевозможных аферистов, мошенников и валютчиков.
И вот теперь в скучной до одури атмосфере редакции вдруг промелькнула искра живого, искреннего интереса к какой— то проблеме. Повеяло свежим ветром. Изнывающие от безделья сотрудники редакции ухватились за ещё неясную, но безусловно интересную и чрезвычайно плодотворную идею. Разумеется, идея безумная, но, согласитесь, небанальная. Возможно, благодаря ей что-то произойдёт, наверняка нетипичное, ни на что не похожее, и тогда уже не будет так смертельно скучно.
— Магистр Здислав Рончек, — положив трубку, ответил редактор на невысказанный вопрос сослуживцев, с кем он совещался. — И у меня создалось впечатление… да какое там впечатление, я просто уверен — они бы тоже хотели это знать. Да, да, реакцию общественности на инопланетный элемент. Нашей общественности.
— А почему именно нашей? — не преминул поинтересоваться сатирик.
— Идиотский вопрос! — взорвался редактор. — Американцы, к примеру, могли бы воспринять данное явление совсем по-другому. Или какие-нибудь негры из Конго. И у меня создалось впечатление, что с их помощью…
— С помощью африканских негров? — удивился консультант.
— При чем тут негры? — опять взорвался редактор. — Ну и безмозглые же у меня сотрудники! С помощью товарищей из Центра нам бы, возможно, и удалось что-нибудь организовать.
— Анкету разослать? — опять встрял некстати консультант.
— Разве что на туалетной бумаге! — обрушился на него начальник. — Ведь сам же только что сказал, как люди реагируют на опросы. Или солгут, или напишут, как бы они хотели отреагировать. Может, они и сами не знают, как отнесутся к пришельцам с другой планеты. Думаешь, хоть один признается, что при виде приземляющейся летающей тарелки сбежит куда глаза глядят?
— Да, такие вещи желательно проверять опытным путём, — задумчиво протянул сатирик.
— Желательно! Ему желательно! Интересно, как ты с ними договоришься? — насмешливо поинтересовался фоторепортёр.
— С кем?
— Да с космитами. Как ты уговоришь их высадиться у нас на Окенче?
— А почему именно на Окенче? Совсем неподходящее место.
— Как же неподходящее? Есть ещё у нас аэродром в Бемове. Аэродром — самое подходящее место для приземления.