Страница:
— Люблю, — согласилась я. — А вы нет?
— Нет. Не вижу в них ничего привлекательного. Обычно они бывают очень мучительными.
— Возможно, но страдать я тоже люблю. К счастью складывается так, что на протяжении всей жизни меня встречают сенсационные идиотизмы, невыносимые для нормальных людей. Это случается настолько часто, что слишком долгое спокойствие всегда кажется мне подозрительным.
— И вам ещё мало? Вы надеетесь на большее?
— Конечно! Развлечений всегда не хватает, а спокойная жизнь отнимает у меня трезвый ум и хорошее настроение.
— Вы не похожи на человека которому не хватает трезвого ума и хорошего настроения…
— Откуда вы знаете, на кого я похожа, если смотрите на меня в темноте?
— А откуда вы знаете, как я выгляжу? Кроме того достаточно перекинуться с вами несколькими словами, чтобы узнать некоторые ваши особенности, даже в полнейшей темноте. Люди настолько переполненные жизнью как вы, встречаются очень редко.
— Вы говорите об этом так, будто считаете громадным недостатком, — критически заметила. — Активность характера всегда казалась мне достоинством.
— Мне тоже. Возможно вы почувствовали в моем тоне некоторое неодобрение, потому что, говоря об этом, я одновременно думал о способах расходования подобной энергии и активности. Способах, которые могут привести к довольно плачевным результатам…
Мне показалось, что в царящий во мне хаос вторгся спасительный луч света. Боже мой, о чем он говорит?! Что он имеет ввиду?! Может он знает про афёру Мачеяков?!..
Я вдруг утвердилась в дурацком убеждении, что он знает, что я не Басенька, знает тайну всего предприятия и даёт мне это понять. Он имеет что-то общее со всем этим, хотя известно, кто он, то есть не известно кто он, то есть не известно, что он здесь делает, то есть известно, что он здесь делает…
Я окончательно запуталась в собственных впечатлениях и в том, что известно, а что неизвестно. Кто он вообще такой, кто? Должен же он быть кем-то…
— Кто вы собственно такой? — спросила я прежде чем успела себя удержать. — Случайно не журналист?
— Да, — очень спокойно ответил он. — Я журналист.
Искусство мышления временно стало абсолютно для меня недоступным. Меня несло нечто такое, чем, насколько я понимала, следовало управлять, но я была не в состоянии.
— И кто ещё?
Он некоторое время молчал.
— Кто ещё? Например, рыбак.
— Извините, кто?..
— Рыбак.
— Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что любой нормальный человек спросил бы, какого черта он должен быть кем-то ещё. Он отвечает так, будто это естественно…
— Какой рыбак? — неуверенно спросила я. — Который стоит над Вислой и мочит в воде удочку?
— Это рыболов. Обычный рыбак, такой, который плывёт на промысел и ловит рыбу в море.
— У вас очень разные профессии… Может, вы кто-то ещё?
— Возможно. У меня очень разнообразные интересы. Особенно сильно меня интересуют последствия необдуманных и непредсказуемых действий, происходящих от избытка неконтролируемой энергии.
— И вы стараетесь противодействовать им?
— Стараюсь, как могу.
— Тогда у вас очень много работы…
— Да, не жалуюсь.
Что-то страшное толкало меня дальше.
— И по воле обстоятельств вам приходиться вмешиваться в разные дурацкие истории, — осторожно продолжила я. — Наверняка, сенсационные и таинственные? И вам это все бесконечно надоело и вы предпочли бы полный покой?
— Вы очень неплохо это определили. Может слегка упрощённо, но довольно точно.
— Значит, вы являетесь моей противоположностью. Мне это не надоело и я не желаю полного покоя…
— И поэтому вы встреваете во все, что подворачивается?
Я вросла в землю. Мы стояли под фонарём, лицом друг к другу. Он смотрел на меня взглядом, наполненным вежливым интересом, каменно-спокойным лицом. Вместо того, чтобы напрячь мозг, разгадать, понять, расшифровать, что означает то, что я услышала, я чувствовала только одно — он смотрит не на меня, а на лицо Басеньки. На эту дурацкую чёлку, на идиотскую родинку, на агрессивные брови и недовольный рот…
Первое, о чем мне наконец-то удалось подумать, что моё отупение не имеет границ и я с ним не справлюсь. Затем я решила, что всегда приятнее иметь такого противника, как этот, чем какого-нибудь урода. Потом я стала сомневаться, действительно ли он мой противник. Потом я решила продолжать играть роль и скрыть правду, которую минуту назад я чуть не выболтала.
— Откуда вы знаете, что я во что-то встреваю? — обиделась я.
— А я и не знаю. Я догадался по тому, что от вас услышал…
Я увидела спасительный свет, невероятным образом ситуация радикально изменилась. Гнетущая меня тяжесть бесповоротно исчезла, хотя я только теперь осознала, что за весь вечер так и не овладела положением. Все происходит независимо от меня. Единственное достижение, которого я добилась собственными усилиями — добыча не столько бизона, сколько телёнка, я полностью вышла из роли Басеньки и теперь не имела возможности в неё вернуться. Телёнок был хоть и маленьким, но было непонятно, не вырастет ли он, поскольку от неё я оставила только лицо…
Я очень смутно ощущала течение времени, в ногах чувствовалась тяжесть бесчисленных километров, темы для разговора появлялись сами собой и размножались, как кролики весной, мне казалось, что этого человека я знаю бесконечное число лет. Я расслабилась, сознания мне хватило только на протест против того чтобы он шёл со мной дальше края скверика и наконец, в окончание чудесного вечера, я подстрелила вожака стада.
Если точнее я невольно протянула руку для прощания. И, конечно, он мне представился.
— Раевский, — отчётливо и благожелательно произнёс он.
— Хххххххх… — сказала я, панически пытаясь преобразовать эти первые буквы во что-нибудь — хрип, кашель, отхаркивание, отрыжку, хоть что-то, лишь бы не Хмелевская!!!
Фамилия Мачеяк сквозь горло не пробилась. Обидевшись на себя, решив вернуть пану Паляновскому его паршивые пятьдесят тысяч, я ограничилась невнятным бормотанием…
Разволновавшийся до сумасшествия муж ждал в гостиной.
— Боже мой, я уже думал, что ты попала под машину! — раздражённо выкрикнул он, увидев меня. — У тебя, осенние манёвры, или как?! Я сижу здесь как на сковородке, ни хрена не знаю, что делать, это просто скандал, я все выяснил!!!
Перестановка на новые пути расслабившихся и разомлевших мозговых центров потребовала от меня долгого времени и геркулесовых усилий. Про пакет для шефа я полностью забыла и в первый момент вообще не поняла, о чем он говорит и чего хочет.
— Что с тобой… — начала я с лёгким испугом.
— Пошли!!! — остановил меня муж и схватив за руку поволок на кухню. — Посмотри сама! Я их изобличил! Я химик!
Я не понимала, какое отношение имеет к делу то, что он химик, до тех пор пока не увидела результатов его деятельности. Собственность шефа лежала на столе в состоянии достойном сожаления. Каменные рамки картин были частично поколоты, из рыцаря на доске торчали щепки, а лишённые излишних украшений подсвечники производили впечатление надкусанных.
— Смотри! — горячо потребовал муж. — Когда ты ушла мне было нечего делать и я присмотрелся к этому повнимательней. Это такое же железо и такая глина, как я китайская роза! Мрамор. Разве это мрамор? Это искусственный мрамор, как называется то, из чего делают колонны, стены?..
— Алебастр, — машинально ответила я.
— Алебастр. Сколько он весит? Столько же как мрамор?
— Ты что, мрамор это камень, а алебастр — это гипс. В две тонны разница…
— Вот из алебастра все это и сделано, дерьмо это, а не мрамор! И подсвечники дутые!
Я испугалась, что он от чего-то свихнулся:
— Успокойся, говори по-порядку! — потребовала я, вырывая у него руку. — Может сделать тебе холодный компресс на голову? Или воды выпей… Ничего не понимаю, какие дутые, какой алебастр?!
— Да посмотри же, ослепла ты на этой прогулке, что ли?
Я присмотрелась к охаянным обломкам, все ещё не зная, что должна увидеть, пытаясь избавиться от впечатления, что мой сообщник свихнулся и в приступе сумасшествия пообгрызал подсвечники. Сообщник стоял надо мною словно палач и возбуждённо сопел. Я заметила отпиленный кусочек железа, увидела крошки псевдомрамора, осторожно взяла в руку надгрызенную оболочку и заглянула в выдолбленную дыру. Мне показалось, что там что-то блестит.
— Там что-то есть? — неуверенно спросила я.
Муж кивнул головой так, что она у него чуть не отвалилась.
— Золото. Настоящее золото, чтоб я сдох. Во всех.
Я вновь остолбенела. Я осмотрела остальные подсвечники, взглянула на повреждённую раму рыцаря, заглянула под щепки. Это была не настоящая доска, дерево было очень тонким, а в середине тоже что-то лежало. Я наклонила рыцаря, муж подсветил фонариком, под мазнёй блеснули драгоценные камни.
— Вот тебе и на, похоже на икону! — сказала я с недоумением. — Утыканную драгоценными камнями и, кажется, старую!
— Как пить дать, икона! — с воодушевлением подтвердил муж. — Золото и произведения искусства в ординарной упаковке. Ты что-нибудь понимаешь?
Рыцарь ущипнул меня за палец, благодаря чему я обрела уверенность, что мне это не снится. Я посмотрела на все ещё раз и уселась в кресло, ощутив, что с этого надо было начинать.
— Зажги газ, — попросила я. — Это серьёзное дело, мне надо выпить чая. Придётся подумать.
— Пахнет мошенничеством, — подвёл итог муж, послушно доливая воду в чайник. — Не знаю, что за человек этот шеф, но чувствую преступление, получается так, что мы станем жертвами. Нам это подбросили в полной уверенности, что мы ничего не сделаем и это будет лежать. С минуты на минуту примчится милиция, возьмёт нас за шкирку…
— Дурачок, это было бы слишком просто. Милиции здесь делать нечего, каждый может хранить свои драгоценности хоть в сушёном дерьме. Кроме того, сразу бы стало ясно, что мы это мы, а не они. Разве что… Подожди…
Муж с интересом повернулся ко мне:
— Ну?
— Подожди, кое-что пришло мне в голову. Разве что…
Моё больное воображение понеслось галопом.
— Разве что их убили и подозрение должно пасть на нас. Возможно, все устроено так, что они найдут их трупы, примчаться сюда, увидят нас, притворяющихся ими, с ворованным имуществом и привет — преступники готовы. Объяснения, которые мы будем давать будут, естественно, такими идиотскими, что нам никто не поверит, а если и поверит, нас посадят за подделку под кого-то другого. Выхода нет, мы замешаны в преступление!
Муж стоял посреди кухни, с руками застрявшими в вздыбленных волосах и смотрел на меня с тупым страхом.
— Ты это серьёзно? — хрипло прошептал он. — Ты уверена?..
Я опомнилась. С некоторым усилием я овладела буйством разошедшегося воображения, потому что мысленно увидела труп Басеньки, вытянутый из-какого-то болота в неизвестной мне местности. Было бы очень странно, если бы Мачеяки выбросили сто тысяч за убийство самих себя. Положение казалось серьёзным, нельзя было поддаваться панике и буйству воображения. С некоторым трудом я поднялась с кресла, сняла жакет и повесила его на спинку.
— Ну ладно, возможно, дело не в убийстве, а в чем-то другом. Может должны быть замешаны не мы, а шеф? Нет, это нелогично. Кроме того, как мы замешаны? Мне в голову ничего не приходит.
— Муж вдруг пришёл в себя, вынул руки из причёски и закрутил газ под закипевшей водой.
— Я бы ничего не говорил, если бы это не было так странно замаскировано. С этими преступлениями ты кажется переборщила, но какая-то пакость быть должна. Я понимаю золото, понимаю антиквариат, но на кой черт делать из этого такие штуки? Для шефа!.. И эта наше показное сходство! За тобой никто не следил на прогулке?
Внутри у меня все перевернулось. Следил!.. Нет, действительно, слежкой этого назвать нельзя… С минуту я не могла сообразить, что ему ответить, действительность перемешалась с измышлениями, факты с допущениями, сама я не могла разобраться, что имеет отношение к делу, а что нет. Мизерные остатки трезвого ума предостерегли меня от приплетения к этому блондина…
— С одной стороны этот дурацкий маскарад, а с другой фаршированные шедевры, — уныло говорил муж. — Все отдельно ещё ничего, но вместе — для меня многовато.
— Для меня тоже.
— Пятьдесят штук я уже вложил в квартиру. Черт, не знаю, что и делать…
— Заварить чая, — решила я. — Надеюсь ты в состоянии?
Я подумала ещё немножко и твёрдо добавила: — Я лично все больше созреваю для обращения к милиции.
Муж выронил банку с чаем.
— Чокнулась, что ли?!..
— А ты предпочитаешь, чтобы милиция пришла к нам? Прежде чем мы догадаемся в чем тут дело, может быть уже поздно. Да налей же наконец воды!… Я думаю, на всякий случай с ними надо побеседовать.
— Я уже вижу, как они поверили во всю эту болтовню про любовь! Ты знаешь, что будет за пользование чужими документами?
— Ты показывал кому-то документы Мачеяка?
Муж застыл с чайником в руках, интенсивно думая. Он сделал движение, будто пытался почесать голову, но чайник помешал. Он чуть не ошпарился.
— Нет, — ответил он через минуты с необычайным облегчением. — А ты?
— Я тоже, нет. Обвинение в использовании чужих документов отпадает. Заметь, что о нашей договорённости никто не знает. Если бы мы, например, поселились здесь на время их отпуска, для охраны дома и мастерской…
— Что? А знаешь, это мысль… Неплохая мысль! Слушай, это гениально!
Мы сдвинули на край стола подозрительные богатства, принялись за чай и приступили к дальнейшему обсуждению. Все вместе было очень сложно, непонятно, подозрительно и беспокояще, необходимость войти в контакт с милицией начинала нам все больше нравиться. В любом случае это было единственным безопасным решением. Первое потрясение у нас уже прошло и мы начали думать почти нормально.
— Это отнюдь не гениальная мысль, а просто следующий идиотизм, который мы не должны совершить, — безжалостно сказала я. — Первое, что мы должны обсудить, — отношения, связывающие нас с Мачеяками, без этого, все остальное не имеет смысла. Как только мы попробуем соврать, немедленно окажемся в безвыходной ситуации и подозревать начнут нас, а не преступников. Придётся говорить правду, без этого не обойтись. Но это ещё ничего, я вижу здесь кое-что похуже.
— Что именно?
— А то, что они позаботились о нашем показном сходстве. Мы не можем этим пренебречь, это имело какую-то цель. Я подозреваю, что за нами кто-то смотрит. Кто-то за нами наблюдает. Может быть, кто-то непрерывно за нами следит…
Муж нервно обернулся и посмотрел на газовую плиту.
— …проверяет, что мы делаем, — зловеще продолжала я. — Как ты думаешь, что будет, когда они увидят, что мы мчимся в милицию?
— Кто увидит?
— Те, кто за нами следят.
— Как ты думаешь, кто это?
— Что я, дух святой? Черт его знает. Если Мачеяки позаботились, чтобы мы были похожи издалека, то Мачеяки могли позаботиться и о том, чтобы кто-то проверял, не пренебрегаем ли мы своими обязанностями. Вероятно, какой-то враг Мачеяков. В это должно быть замешано много людей, не станут же они посылать себе пакет и лезть через подвальное окно. Наш визит в милицию наверняка в программу не входит.
Муж с неприязнью посмотрел на меня:
— Ну и что? Ты думаешь, что нас застрелят на пороге или набросят лассо?
— Дурачок, не будем же мы сидеть в милиции до конца света. Выйдем. Потом пройдёт ночь, потом будет следующий день, потом нас может повстречать несчастный случай…
— На лице мужа появилось выражение безграничного недовольства.
— Я уже решил, что не дам себя обдурить. От твоих видений можно чокнуться, ты все время выдумываешь что-нибудь такое, что я в конце-концов и сам не знаю, в каком мире живу. Слежка кажется мне правдоподобной, а весь остальной винегрет — по-моему преувеличение. Все это странно, не спорю, но может, ничего особенного? Может, никакое не преступление, а обыкновенное мошенничество?
— Я не знаю такого мошенничества, исполнители которого любили бы обращаться в милицию. Кроме того, это может быть даже благородный поступок, младенчески невинный, это могут быть реликвии и святыни, закрытые специально, чтобы взгляд человека их не портил. Тем более, явное обращение к милиции недопустимо. Подумай логично. Одно их двух, либо мы имеем дело с преступлением и тогда преступники стукнут нас по темечку, или все это нам кажется — тогда мы представляемся истерическими свиньями. Мало того, что мы должны попасть к легавым незаметно, но и должны позаботиться о сохранении тайны, если окажется, что это личные дела Басеньки и Романа. Они заплатили и как благородные люди имеют право потребовать…
В конце-концов муж дал себя убедить, выдвинув некоторые опасения.
— И как ты себе это представляешь? Товарищ начальник, есть преступление, но только никому не говорите… Они же заставят тебя дать письменные показания, начнут следствие…
Я успокаивающе махнула чайной ложкой:
— Ничего подобного. Я знаю, к кому идти. К одному полковнику, он меня знает, немного, но знает. Это человек интеллигентный, видел в своей жизни и не такое и сможет понять.
— Вместе пойдём, или ты сама?
— Сама. Лично. Я договорюсь с ним по телефону.
— Как ты или как Бася?
— Чокнулся? Конечно, как я! В этом все и дело. Тебе придётся помочь, потому что по дороге надо будет превратить её в меня. Я выхожу из дома как Басенька, а в милицию вхожу, как я, собственной персоной. Надо что-то придумать.
Муж уже перестал сопротивляться и даже загорелся новой идеей. Личная беседа со знакомым полковником казалась мне наилучшим выходом, особенно после того как я отметила его достоинства. До поздней ночи мы обсуждали технические вопросы предприятия и в конце-концов спланировали его до мельчайших деталей…
Полковнику я позвонила назавтра и условилась с ним на следующий день, ровно в полдень. Затем, согласно плану, я обеспечила себе транспорт. А именно, позвонила одному из друзей, обладателю «трабанта». Он уже давно привык к моим странным идеям.
— Ежи, — таинственно сказала я, — можешь ли ты завтра, ровно без пятнадцати двенадцать, ждать меня на Хмельной, перед входом в кинотеатр «Атлантик», чтобы отвезти меня на Мокотув? Только отвезти и больше ничего. Как можно быстрее.
— Завтра?
— Завтра. Без пятнадцати двенадцать. В полдень.
— Рад стараться. Конечно есть экипажи, которые отвезли бы тебя быстрее, например пожарники, но насколько я понимаю, по каким-то причинам ты не желаешь воспользоваться их услугами. Без пятнадцати двенадцать, на Хмельной, перед входом в кинотеатр. Я и моя машина к вашим услугам…
Больше пока ничего улаживать не требовалось. Эмоции должны были появиться завтра. Проблемы загадочного существования Мачеяков стали в мёртвую точку, позволив перевести дыхание.
Я шла в скверик, наполнившись добродушным меланхоличным интересом. Знакомство с блондином казалось каким-то нетипичным, с одной стороны удивительно строгим, а с другой — непостоянным и ни к чему не обязывающим. Я не была в состоянии предвидеть, что из этого получится и получится ли что-нибудь вообще. Воображение, вопреки привычке, ничего не подсказывало, а мозг, измученный шефом, временно отказывался работать. Я была готова только к одному, не скомпрометировать себя какой-либо инициативой.
Увидела я его внезапно, он спускался вниз намного раньше чем обычно. Я столкнулась с ним как-раз на перекрёстке аллеек, вежливо не делая никаких усилий для этого. Я, правда не развернулась и не бросилась бежать, но и не чувствовала, что должна это сделать.
Он остановился, поклонился, и как-то само-собой получилось, что поздороваться стало необходимо и естественно.
— Не ждала вас увидеть в такое время, — произнесла я ни о чем не думая. — Обычно вы появляетесь позднее.
— У меня был исключительно тяжёлый день, и только теперь я возвращаюсь домой, — живо ответил он. Я пытался хоть как-то сгладить последствия того, что вы так любите. Избытка неизрасходованной энергии.
Этим напоминанием он сразу же меня разозлил.
— Кто-то столкнул с рельсов паровоз? — с ядовитой доброжелательностью поинтересовалась я, медленно двинувшись вниз по аллейке.
— Не совсем. Но разбил стоящую на стоянке машину и сядет. Молодой парень, которого мне жалко, потому что он сделал это по-глупости, пьяным. А напился он от ревности к девушке.
— Шутите! Такие чувства у теперешней молодёжи?!
— Это случается чаще, чем нам кажется. А парня мне жаль, он вообще-то стоящий, если бы не эта девушка из него могло что-нибудь выйти.
— А вы случайно не антифеминист?
— Не думаю. Хотя временами задумываюсь, не стать ли им. Женщины бывают просто ужасными.
— Мужчины тоже, — убеждённо ответила я и остановилась. — Я не хочу навязываться, но не могли бы мы присесть? Разговор в вертикальном положении доставляет мне мучения, а встать отсюда мы можем в любой момент.
Я вспомнила, что не должна была проявлять никакой инициативы.
— Может вы спешите? — как можно скорее добавила я.
— Наоборот, я с удовольствием здесь отдохну…
Он выбрал скамейку, вытер её, и заботливо, как паралитичку, усадил меня. Во время возни со мной он выглядел так, будто до блеска начищает редчайшую жемчужину. Осознавая значение этой вежливости, я мысленно уныло кивнула головой.
— Кажется вы хотели вернуться к теме, — потребовала я. — На каком основании вы интересуетесь мальчиком деморализованным плохой девочкой? Милиция, комиссия по делам несовершеннолетних?
— Ни то ни другое, а скорее и то и другое. Я случайно знаю парня. Девушку ему подставили специально, чтобы столкнуть с пути истинного. Наши преступные элементы иногда работают масштабно и используют самые изощрённые методы.
— И зачем вам это? Вы этим занимаетесь?
— Частично. Я этим интересуюсь. Я не люблю организованной преступности, действия которой отражаются на всем обществе. Если могу, противодействую.
— Невероятно! — вырвалось у меня. — Мафия, преступления, тайны… Это же мне и нужно!
— Зачем?
Я прикусила язык. Роль Басеньки начинала меня тяготить, как ядро, привязанное к ноге. На кой черт я вообще согласилась разговаривать с паном Паляновским?!.. Ах, да, без пана Паляновского я не попала бы на эти прогулки…
— Такой у меня характер, — уныло сообщила я. — Я питаюсь сенсациями и без них ощущаю голод. Как солитёр.
— Солитёр предпочитает мясо. Мне кажется, что в настоящее время вам грех жаловаться на отсутствие загадок и тайн.
— Откуда вы знаете?
— Вы мне сами сказали…
— Вы говорите мне вещи от которых волосы становятся дыбом. Кажется мне, что-то, что вы делаете… вы делали и в прошлом… это то, что всегда меня притягивало. Не могла бы я как-нибудь в это впутаться?
— Нет, — спокойно ответил он, даже не пытаясь воспротивиться моим инсинуациям. — Вы не можете. Для этого надо иметь соответствующую подготовку и черты характера, которых вам недостаёт. Например, терпение…
Я никак не могла его понять. Если он был кем-то из тех, о ком вслух не говорят, он должен был категорически отказаться, тогда бы я точно знала, кто он. Но он вовсе не отпирался, из-за чего я терялась ещё больше. Он демонстрировал искреннее радушие, из которого ничего не следовало.
На различии наших характеров сказалась разница пола. А из разницы пола естественным образом следовал брак. О браке, как таковом, у меня всегда было собственное не слишком лестное мнение. Из его ответов начало проясняться нечто, что меня удивило и что я решила выяснить не взирая на последствия, которые легко было предвидеть. Было похоже, что отстрел бизонов я веду на всех парах.
— Не знаю, будет ли это тактично, но нет ли у вас жены?
— Нет. Но была. А вы? Я имею в виду мужа.
Меня застопорило. Что я могла сказать? Врать плохо, сказать правду ещё хуже. Надо было решиться, кто я, Басенька или я…
— Нет у меня никакого мужа, — решительно произнесла я, чувствуя, что признаться в существовании пана Романа Мачеяка выше моих сил. — Был, но теперь нет. Он со мной не выдержал. А что касается вашей жены, я удивлена, что её нет, потому что она должна быть, и я даже знаю, как она должна выглядеть.
Я справедливо предположила, что его жена заставит забыть про моего мужа. Он не скрывал интереса, довольная произведённым эффектом, я описала ему его выдуманную половину. Моё описание его позабавило, но не пришлось по вкусу.
— Вот уж не знаю, понравилась бы мне она, — решил он. — Внешность ещё так сяк, но характер…
— Поэтому я и решила, что ваш союз не очень счастливый. Кроме жены у вас ещё должен быть кабинет с довоенным письменным столом, — продолжала я без остановки, пытаясь подавить в зародыше всякие мысли о моем муже. — В трехкомнатной квартире…
— Я живу в однокомнатной, — остановил он меня. — Письменного стола у меня вообще нет, пишу я на маленьком столике. Ради бога, откуда вы все это взяли?
— Вы так выглядите. От нечего делать я присматривалась к вам в скверике и добавила вам антуража. Вы выглядите как цвет цивилизации.
— Как что?
— Как цвет цивилизации. Который не приспособлен к жизни в лесу, потому что там все колется, здесь ему мокро, там грязно, а там за воротник капает. Который садится на муравейник.
— Нет. Не вижу в них ничего привлекательного. Обычно они бывают очень мучительными.
— Возможно, но страдать я тоже люблю. К счастью складывается так, что на протяжении всей жизни меня встречают сенсационные идиотизмы, невыносимые для нормальных людей. Это случается настолько часто, что слишком долгое спокойствие всегда кажется мне подозрительным.
— И вам ещё мало? Вы надеетесь на большее?
— Конечно! Развлечений всегда не хватает, а спокойная жизнь отнимает у меня трезвый ум и хорошее настроение.
— Вы не похожи на человека которому не хватает трезвого ума и хорошего настроения…
— Откуда вы знаете, на кого я похожа, если смотрите на меня в темноте?
— А откуда вы знаете, как я выгляжу? Кроме того достаточно перекинуться с вами несколькими словами, чтобы узнать некоторые ваши особенности, даже в полнейшей темноте. Люди настолько переполненные жизнью как вы, встречаются очень редко.
— Вы говорите об этом так, будто считаете громадным недостатком, — критически заметила. — Активность характера всегда казалась мне достоинством.
— Мне тоже. Возможно вы почувствовали в моем тоне некоторое неодобрение, потому что, говоря об этом, я одновременно думал о способах расходования подобной энергии и активности. Способах, которые могут привести к довольно плачевным результатам…
Мне показалось, что в царящий во мне хаос вторгся спасительный луч света. Боже мой, о чем он говорит?! Что он имеет ввиду?! Может он знает про афёру Мачеяков?!..
Я вдруг утвердилась в дурацком убеждении, что он знает, что я не Басенька, знает тайну всего предприятия и даёт мне это понять. Он имеет что-то общее со всем этим, хотя известно, кто он, то есть не известно кто он, то есть не известно, что он здесь делает, то есть известно, что он здесь делает…
Я окончательно запуталась в собственных впечатлениях и в том, что известно, а что неизвестно. Кто он вообще такой, кто? Должен же он быть кем-то…
— Кто вы собственно такой? — спросила я прежде чем успела себя удержать. — Случайно не журналист?
— Да, — очень спокойно ответил он. — Я журналист.
Искусство мышления временно стало абсолютно для меня недоступным. Меня несло нечто такое, чем, насколько я понимала, следовало управлять, но я была не в состоянии.
— И кто ещё?
Он некоторое время молчал.
— Кто ещё? Например, рыбак.
— Извините, кто?..
— Рыбак.
— Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что любой нормальный человек спросил бы, какого черта он должен быть кем-то ещё. Он отвечает так, будто это естественно…
— Какой рыбак? — неуверенно спросила я. — Который стоит над Вислой и мочит в воде удочку?
— Это рыболов. Обычный рыбак, такой, который плывёт на промысел и ловит рыбу в море.
— У вас очень разные профессии… Может, вы кто-то ещё?
— Возможно. У меня очень разнообразные интересы. Особенно сильно меня интересуют последствия необдуманных и непредсказуемых действий, происходящих от избытка неконтролируемой энергии.
— И вы стараетесь противодействовать им?
— Стараюсь, как могу.
— Тогда у вас очень много работы…
— Да, не жалуюсь.
Что-то страшное толкало меня дальше.
— И по воле обстоятельств вам приходиться вмешиваться в разные дурацкие истории, — осторожно продолжила я. — Наверняка, сенсационные и таинственные? И вам это все бесконечно надоело и вы предпочли бы полный покой?
— Вы очень неплохо это определили. Может слегка упрощённо, но довольно точно.
— Значит, вы являетесь моей противоположностью. Мне это не надоело и я не желаю полного покоя…
— И поэтому вы встреваете во все, что подворачивается?
Я вросла в землю. Мы стояли под фонарём, лицом друг к другу. Он смотрел на меня взглядом, наполненным вежливым интересом, каменно-спокойным лицом. Вместо того, чтобы напрячь мозг, разгадать, понять, расшифровать, что означает то, что я услышала, я чувствовала только одно — он смотрит не на меня, а на лицо Басеньки. На эту дурацкую чёлку, на идиотскую родинку, на агрессивные брови и недовольный рот…
Первое, о чем мне наконец-то удалось подумать, что моё отупение не имеет границ и я с ним не справлюсь. Затем я решила, что всегда приятнее иметь такого противника, как этот, чем какого-нибудь урода. Потом я стала сомневаться, действительно ли он мой противник. Потом я решила продолжать играть роль и скрыть правду, которую минуту назад я чуть не выболтала.
— Откуда вы знаете, что я во что-то встреваю? — обиделась я.
— А я и не знаю. Я догадался по тому, что от вас услышал…
Я увидела спасительный свет, невероятным образом ситуация радикально изменилась. Гнетущая меня тяжесть бесповоротно исчезла, хотя я только теперь осознала, что за весь вечер так и не овладела положением. Все происходит независимо от меня. Единственное достижение, которого я добилась собственными усилиями — добыча не столько бизона, сколько телёнка, я полностью вышла из роли Басеньки и теперь не имела возможности в неё вернуться. Телёнок был хоть и маленьким, но было непонятно, не вырастет ли он, поскольку от неё я оставила только лицо…
Я очень смутно ощущала течение времени, в ногах чувствовалась тяжесть бесчисленных километров, темы для разговора появлялись сами собой и размножались, как кролики весной, мне казалось, что этого человека я знаю бесконечное число лет. Я расслабилась, сознания мне хватило только на протест против того чтобы он шёл со мной дальше края скверика и наконец, в окончание чудесного вечера, я подстрелила вожака стада.
Если точнее я невольно протянула руку для прощания. И, конечно, он мне представился.
— Раевский, — отчётливо и благожелательно произнёс он.
— Хххххххх… — сказала я, панически пытаясь преобразовать эти первые буквы во что-нибудь — хрип, кашель, отхаркивание, отрыжку, хоть что-то, лишь бы не Хмелевская!!!
Фамилия Мачеяк сквозь горло не пробилась. Обидевшись на себя, решив вернуть пану Паляновскому его паршивые пятьдесят тысяч, я ограничилась невнятным бормотанием…
* * *
Разволновавшийся до сумасшествия муж ждал в гостиной.
— Боже мой, я уже думал, что ты попала под машину! — раздражённо выкрикнул он, увидев меня. — У тебя, осенние манёвры, или как?! Я сижу здесь как на сковородке, ни хрена не знаю, что делать, это просто скандал, я все выяснил!!!
Перестановка на новые пути расслабившихся и разомлевших мозговых центров потребовала от меня долгого времени и геркулесовых усилий. Про пакет для шефа я полностью забыла и в первый момент вообще не поняла, о чем он говорит и чего хочет.
— Что с тобой… — начала я с лёгким испугом.
— Пошли!!! — остановил меня муж и схватив за руку поволок на кухню. — Посмотри сама! Я их изобличил! Я химик!
Я не понимала, какое отношение имеет к делу то, что он химик, до тех пор пока не увидела результатов его деятельности. Собственность шефа лежала на столе в состоянии достойном сожаления. Каменные рамки картин были частично поколоты, из рыцаря на доске торчали щепки, а лишённые излишних украшений подсвечники производили впечатление надкусанных.
— Смотри! — горячо потребовал муж. — Когда ты ушла мне было нечего делать и я присмотрелся к этому повнимательней. Это такое же железо и такая глина, как я китайская роза! Мрамор. Разве это мрамор? Это искусственный мрамор, как называется то, из чего делают колонны, стены?..
— Алебастр, — машинально ответила я.
— Алебастр. Сколько он весит? Столько же как мрамор?
— Ты что, мрамор это камень, а алебастр — это гипс. В две тонны разница…
— Вот из алебастра все это и сделано, дерьмо это, а не мрамор! И подсвечники дутые!
Я испугалась, что он от чего-то свихнулся:
— Успокойся, говори по-порядку! — потребовала я, вырывая у него руку. — Может сделать тебе холодный компресс на голову? Или воды выпей… Ничего не понимаю, какие дутые, какой алебастр?!
— Да посмотри же, ослепла ты на этой прогулке, что ли?
Я присмотрелась к охаянным обломкам, все ещё не зная, что должна увидеть, пытаясь избавиться от впечатления, что мой сообщник свихнулся и в приступе сумасшествия пообгрызал подсвечники. Сообщник стоял надо мною словно палач и возбуждённо сопел. Я заметила отпиленный кусочек железа, увидела крошки псевдомрамора, осторожно взяла в руку надгрызенную оболочку и заглянула в выдолбленную дыру. Мне показалось, что там что-то блестит.
— Там что-то есть? — неуверенно спросила я.
Муж кивнул головой так, что она у него чуть не отвалилась.
— Золото. Настоящее золото, чтоб я сдох. Во всех.
Я вновь остолбенела. Я осмотрела остальные подсвечники, взглянула на повреждённую раму рыцаря, заглянула под щепки. Это была не настоящая доска, дерево было очень тонким, а в середине тоже что-то лежало. Я наклонила рыцаря, муж подсветил фонариком, под мазнёй блеснули драгоценные камни.
— Вот тебе и на, похоже на икону! — сказала я с недоумением. — Утыканную драгоценными камнями и, кажется, старую!
— Как пить дать, икона! — с воодушевлением подтвердил муж. — Золото и произведения искусства в ординарной упаковке. Ты что-нибудь понимаешь?
Рыцарь ущипнул меня за палец, благодаря чему я обрела уверенность, что мне это не снится. Я посмотрела на все ещё раз и уселась в кресло, ощутив, что с этого надо было начинать.
— Зажги газ, — попросила я. — Это серьёзное дело, мне надо выпить чая. Придётся подумать.
— Пахнет мошенничеством, — подвёл итог муж, послушно доливая воду в чайник. — Не знаю, что за человек этот шеф, но чувствую преступление, получается так, что мы станем жертвами. Нам это подбросили в полной уверенности, что мы ничего не сделаем и это будет лежать. С минуты на минуту примчится милиция, возьмёт нас за шкирку…
— Дурачок, это было бы слишком просто. Милиции здесь делать нечего, каждый может хранить свои драгоценности хоть в сушёном дерьме. Кроме того, сразу бы стало ясно, что мы это мы, а не они. Разве что… Подожди…
Муж с интересом повернулся ко мне:
— Ну?
— Подожди, кое-что пришло мне в голову. Разве что…
Моё больное воображение понеслось галопом.
— Разве что их убили и подозрение должно пасть на нас. Возможно, все устроено так, что они найдут их трупы, примчаться сюда, увидят нас, притворяющихся ими, с ворованным имуществом и привет — преступники готовы. Объяснения, которые мы будем давать будут, естественно, такими идиотскими, что нам никто не поверит, а если и поверит, нас посадят за подделку под кого-то другого. Выхода нет, мы замешаны в преступление!
Муж стоял посреди кухни, с руками застрявшими в вздыбленных волосах и смотрел на меня с тупым страхом.
— Ты это серьёзно? — хрипло прошептал он. — Ты уверена?..
Я опомнилась. С некоторым усилием я овладела буйством разошедшегося воображения, потому что мысленно увидела труп Басеньки, вытянутый из-какого-то болота в неизвестной мне местности. Было бы очень странно, если бы Мачеяки выбросили сто тысяч за убийство самих себя. Положение казалось серьёзным, нельзя было поддаваться панике и буйству воображения. С некоторым трудом я поднялась с кресла, сняла жакет и повесила его на спинку.
— Ну ладно, возможно, дело не в убийстве, а в чем-то другом. Может должны быть замешаны не мы, а шеф? Нет, это нелогично. Кроме того, как мы замешаны? Мне в голову ничего не приходит.
— Муж вдруг пришёл в себя, вынул руки из причёски и закрутил газ под закипевшей водой.
— Я бы ничего не говорил, если бы это не было так странно замаскировано. С этими преступлениями ты кажется переборщила, но какая-то пакость быть должна. Я понимаю золото, понимаю антиквариат, но на кой черт делать из этого такие штуки? Для шефа!.. И эта наше показное сходство! За тобой никто не следил на прогулке?
Внутри у меня все перевернулось. Следил!.. Нет, действительно, слежкой этого назвать нельзя… С минуту я не могла сообразить, что ему ответить, действительность перемешалась с измышлениями, факты с допущениями, сама я не могла разобраться, что имеет отношение к делу, а что нет. Мизерные остатки трезвого ума предостерегли меня от приплетения к этому блондина…
— С одной стороны этот дурацкий маскарад, а с другой фаршированные шедевры, — уныло говорил муж. — Все отдельно ещё ничего, но вместе — для меня многовато.
— Для меня тоже.
— Пятьдесят штук я уже вложил в квартиру. Черт, не знаю, что и делать…
— Заварить чая, — решила я. — Надеюсь ты в состоянии?
Я подумала ещё немножко и твёрдо добавила: — Я лично все больше созреваю для обращения к милиции.
Муж выронил банку с чаем.
— Чокнулась, что ли?!..
— А ты предпочитаешь, чтобы милиция пришла к нам? Прежде чем мы догадаемся в чем тут дело, может быть уже поздно. Да налей же наконец воды!… Я думаю, на всякий случай с ними надо побеседовать.
— Я уже вижу, как они поверили во всю эту болтовню про любовь! Ты знаешь, что будет за пользование чужими документами?
— Ты показывал кому-то документы Мачеяка?
Муж застыл с чайником в руках, интенсивно думая. Он сделал движение, будто пытался почесать голову, но чайник помешал. Он чуть не ошпарился.
— Нет, — ответил он через минуты с необычайным облегчением. — А ты?
— Я тоже, нет. Обвинение в использовании чужих документов отпадает. Заметь, что о нашей договорённости никто не знает. Если бы мы, например, поселились здесь на время их отпуска, для охраны дома и мастерской…
— Что? А знаешь, это мысль… Неплохая мысль! Слушай, это гениально!
Мы сдвинули на край стола подозрительные богатства, принялись за чай и приступили к дальнейшему обсуждению. Все вместе было очень сложно, непонятно, подозрительно и беспокояще, необходимость войти в контакт с милицией начинала нам все больше нравиться. В любом случае это было единственным безопасным решением. Первое потрясение у нас уже прошло и мы начали думать почти нормально.
— Это отнюдь не гениальная мысль, а просто следующий идиотизм, который мы не должны совершить, — безжалостно сказала я. — Первое, что мы должны обсудить, — отношения, связывающие нас с Мачеяками, без этого, все остальное не имеет смысла. Как только мы попробуем соврать, немедленно окажемся в безвыходной ситуации и подозревать начнут нас, а не преступников. Придётся говорить правду, без этого не обойтись. Но это ещё ничего, я вижу здесь кое-что похуже.
— Что именно?
— А то, что они позаботились о нашем показном сходстве. Мы не можем этим пренебречь, это имело какую-то цель. Я подозреваю, что за нами кто-то смотрит. Кто-то за нами наблюдает. Может быть, кто-то непрерывно за нами следит…
Муж нервно обернулся и посмотрел на газовую плиту.
— …проверяет, что мы делаем, — зловеще продолжала я. — Как ты думаешь, что будет, когда они увидят, что мы мчимся в милицию?
— Кто увидит?
— Те, кто за нами следят.
— Как ты думаешь, кто это?
— Что я, дух святой? Черт его знает. Если Мачеяки позаботились, чтобы мы были похожи издалека, то Мачеяки могли позаботиться и о том, чтобы кто-то проверял, не пренебрегаем ли мы своими обязанностями. Вероятно, какой-то враг Мачеяков. В это должно быть замешано много людей, не станут же они посылать себе пакет и лезть через подвальное окно. Наш визит в милицию наверняка в программу не входит.
Муж с неприязнью посмотрел на меня:
— Ну и что? Ты думаешь, что нас застрелят на пороге или набросят лассо?
— Дурачок, не будем же мы сидеть в милиции до конца света. Выйдем. Потом пройдёт ночь, потом будет следующий день, потом нас может повстречать несчастный случай…
— На лице мужа появилось выражение безграничного недовольства.
— Я уже решил, что не дам себя обдурить. От твоих видений можно чокнуться, ты все время выдумываешь что-нибудь такое, что я в конце-концов и сам не знаю, в каком мире живу. Слежка кажется мне правдоподобной, а весь остальной винегрет — по-моему преувеличение. Все это странно, не спорю, но может, ничего особенного? Может, никакое не преступление, а обыкновенное мошенничество?
— Я не знаю такого мошенничества, исполнители которого любили бы обращаться в милицию. Кроме того, это может быть даже благородный поступок, младенчески невинный, это могут быть реликвии и святыни, закрытые специально, чтобы взгляд человека их не портил. Тем более, явное обращение к милиции недопустимо. Подумай логично. Одно их двух, либо мы имеем дело с преступлением и тогда преступники стукнут нас по темечку, или все это нам кажется — тогда мы представляемся истерическими свиньями. Мало того, что мы должны попасть к легавым незаметно, но и должны позаботиться о сохранении тайны, если окажется, что это личные дела Басеньки и Романа. Они заплатили и как благородные люди имеют право потребовать…
В конце-концов муж дал себя убедить, выдвинув некоторые опасения.
— И как ты себе это представляешь? Товарищ начальник, есть преступление, но только никому не говорите… Они же заставят тебя дать письменные показания, начнут следствие…
Я успокаивающе махнула чайной ложкой:
— Ничего подобного. Я знаю, к кому идти. К одному полковнику, он меня знает, немного, но знает. Это человек интеллигентный, видел в своей жизни и не такое и сможет понять.
— Вместе пойдём, или ты сама?
— Сама. Лично. Я договорюсь с ним по телефону.
— Как ты или как Бася?
— Чокнулся? Конечно, как я! В этом все и дело. Тебе придётся помочь, потому что по дороге надо будет превратить её в меня. Я выхожу из дома как Басенька, а в милицию вхожу, как я, собственной персоной. Надо что-то придумать.
Муж уже перестал сопротивляться и даже загорелся новой идеей. Личная беседа со знакомым полковником казалась мне наилучшим выходом, особенно после того как я отметила его достоинства. До поздней ночи мы обсуждали технические вопросы предприятия и в конце-концов спланировали его до мельчайших деталей…
* * *
Полковнику я позвонила назавтра и условилась с ним на следующий день, ровно в полдень. Затем, согласно плану, я обеспечила себе транспорт. А именно, позвонила одному из друзей, обладателю «трабанта». Он уже давно привык к моим странным идеям.
— Ежи, — таинственно сказала я, — можешь ли ты завтра, ровно без пятнадцати двенадцать, ждать меня на Хмельной, перед входом в кинотеатр «Атлантик», чтобы отвезти меня на Мокотув? Только отвезти и больше ничего. Как можно быстрее.
— Завтра?
— Завтра. Без пятнадцати двенадцать. В полдень.
— Рад стараться. Конечно есть экипажи, которые отвезли бы тебя быстрее, например пожарники, но насколько я понимаю, по каким-то причинам ты не желаешь воспользоваться их услугами. Без пятнадцати двенадцать, на Хмельной, перед входом в кинотеатр. Я и моя машина к вашим услугам…
Больше пока ничего улаживать не требовалось. Эмоции должны были появиться завтра. Проблемы загадочного существования Мачеяков стали в мёртвую точку, позволив перевести дыхание.
Я шла в скверик, наполнившись добродушным меланхоличным интересом. Знакомство с блондином казалось каким-то нетипичным, с одной стороны удивительно строгим, а с другой — непостоянным и ни к чему не обязывающим. Я не была в состоянии предвидеть, что из этого получится и получится ли что-нибудь вообще. Воображение, вопреки привычке, ничего не подсказывало, а мозг, измученный шефом, временно отказывался работать. Я была готова только к одному, не скомпрометировать себя какой-либо инициативой.
Увидела я его внезапно, он спускался вниз намного раньше чем обычно. Я столкнулась с ним как-раз на перекрёстке аллеек, вежливо не делая никаких усилий для этого. Я, правда не развернулась и не бросилась бежать, но и не чувствовала, что должна это сделать.
Он остановился, поклонился, и как-то само-собой получилось, что поздороваться стало необходимо и естественно.
— Не ждала вас увидеть в такое время, — произнесла я ни о чем не думая. — Обычно вы появляетесь позднее.
— У меня был исключительно тяжёлый день, и только теперь я возвращаюсь домой, — живо ответил он. Я пытался хоть как-то сгладить последствия того, что вы так любите. Избытка неизрасходованной энергии.
Этим напоминанием он сразу же меня разозлил.
— Кто-то столкнул с рельсов паровоз? — с ядовитой доброжелательностью поинтересовалась я, медленно двинувшись вниз по аллейке.
— Не совсем. Но разбил стоящую на стоянке машину и сядет. Молодой парень, которого мне жалко, потому что он сделал это по-глупости, пьяным. А напился он от ревности к девушке.
— Шутите! Такие чувства у теперешней молодёжи?!
— Это случается чаще, чем нам кажется. А парня мне жаль, он вообще-то стоящий, если бы не эта девушка из него могло что-нибудь выйти.
— А вы случайно не антифеминист?
— Не думаю. Хотя временами задумываюсь, не стать ли им. Женщины бывают просто ужасными.
— Мужчины тоже, — убеждённо ответила я и остановилась. — Я не хочу навязываться, но не могли бы мы присесть? Разговор в вертикальном положении доставляет мне мучения, а встать отсюда мы можем в любой момент.
Я вспомнила, что не должна была проявлять никакой инициативы.
— Может вы спешите? — как можно скорее добавила я.
— Наоборот, я с удовольствием здесь отдохну…
Он выбрал скамейку, вытер её, и заботливо, как паралитичку, усадил меня. Во время возни со мной он выглядел так, будто до блеска начищает редчайшую жемчужину. Осознавая значение этой вежливости, я мысленно уныло кивнула головой.
— Кажется вы хотели вернуться к теме, — потребовала я. — На каком основании вы интересуетесь мальчиком деморализованным плохой девочкой? Милиция, комиссия по делам несовершеннолетних?
— Ни то ни другое, а скорее и то и другое. Я случайно знаю парня. Девушку ему подставили специально, чтобы столкнуть с пути истинного. Наши преступные элементы иногда работают масштабно и используют самые изощрённые методы.
— И зачем вам это? Вы этим занимаетесь?
— Частично. Я этим интересуюсь. Я не люблю организованной преступности, действия которой отражаются на всем обществе. Если могу, противодействую.
— Невероятно! — вырвалось у меня. — Мафия, преступления, тайны… Это же мне и нужно!
— Зачем?
Я прикусила язык. Роль Басеньки начинала меня тяготить, как ядро, привязанное к ноге. На кой черт я вообще согласилась разговаривать с паном Паляновским?!.. Ах, да, без пана Паляновского я не попала бы на эти прогулки…
— Такой у меня характер, — уныло сообщила я. — Я питаюсь сенсациями и без них ощущаю голод. Как солитёр.
— Солитёр предпочитает мясо. Мне кажется, что в настоящее время вам грех жаловаться на отсутствие загадок и тайн.
— Откуда вы знаете?
— Вы мне сами сказали…
— Вы говорите мне вещи от которых волосы становятся дыбом. Кажется мне, что-то, что вы делаете… вы делали и в прошлом… это то, что всегда меня притягивало. Не могла бы я как-нибудь в это впутаться?
— Нет, — спокойно ответил он, даже не пытаясь воспротивиться моим инсинуациям. — Вы не можете. Для этого надо иметь соответствующую подготовку и черты характера, которых вам недостаёт. Например, терпение…
Я никак не могла его понять. Если он был кем-то из тех, о ком вслух не говорят, он должен был категорически отказаться, тогда бы я точно знала, кто он. Но он вовсе не отпирался, из-за чего я терялась ещё больше. Он демонстрировал искреннее радушие, из которого ничего не следовало.
На различии наших характеров сказалась разница пола. А из разницы пола естественным образом следовал брак. О браке, как таковом, у меня всегда было собственное не слишком лестное мнение. Из его ответов начало проясняться нечто, что меня удивило и что я решила выяснить не взирая на последствия, которые легко было предвидеть. Было похоже, что отстрел бизонов я веду на всех парах.
— Не знаю, будет ли это тактично, но нет ли у вас жены?
— Нет. Но была. А вы? Я имею в виду мужа.
Меня застопорило. Что я могла сказать? Врать плохо, сказать правду ещё хуже. Надо было решиться, кто я, Басенька или я…
— Нет у меня никакого мужа, — решительно произнесла я, чувствуя, что признаться в существовании пана Романа Мачеяка выше моих сил. — Был, но теперь нет. Он со мной не выдержал. А что касается вашей жены, я удивлена, что её нет, потому что она должна быть, и я даже знаю, как она должна выглядеть.
Я справедливо предположила, что его жена заставит забыть про моего мужа. Он не скрывал интереса, довольная произведённым эффектом, я описала ему его выдуманную половину. Моё описание его позабавило, но не пришлось по вкусу.
— Вот уж не знаю, понравилась бы мне она, — решил он. — Внешность ещё так сяк, но характер…
— Поэтому я и решила, что ваш союз не очень счастливый. Кроме жены у вас ещё должен быть кабинет с довоенным письменным столом, — продолжала я без остановки, пытаясь подавить в зародыше всякие мысли о моем муже. — В трехкомнатной квартире…
— Я живу в однокомнатной, — остановил он меня. — Письменного стола у меня вообще нет, пишу я на маленьком столике. Ради бога, откуда вы все это взяли?
— Вы так выглядите. От нечего делать я присматривалась к вам в скверике и добавила вам антуража. Вы выглядите как цвет цивилизации.
— Как что?
— Как цвет цивилизации. Который не приспособлен к жизни в лесу, потому что там все колется, здесь ему мокро, там грязно, а там за воротник капает. Который садится на муравейник.