Домой добирались на армейском вездеходе. — Серафима, тебе не кажется, что вокруг нас сгущаются тучки? Мы постоянно влипаем в неприятности.
— А что тут удивительного? Мы ведь сами вызвали огонь на себя. Наши скромные фигуры приобрели в этих краях зловещее величие. Можно даже сказать инфернальное величие. Правда, больше в узком кругу заинтересованных лиц, но, тем не менее. Представляешь, что они там могут подумать? Эти, которых я успокоила сегодня, не последние. Самое интересное еще впереди!
— Считаешь, что это меня успокоит?
— Нет, но заставит быть осторожнее. Серьезно, сегодня ты был слишком беспечен. Вот и попался. Слушай, по поводу этого поляка, ты можешь договориться, чтобы его вывезли из Узбекистана в Столицу? Есть тут у меня одна мыслишка, а эти костоломы все испортят. Основную информацию о местных делах я уже выудила, больше трясти его на этот счет бессмысленно.
— А зачем он тебе? А, понимаю, это к тому проекту, которым мы озадачили начальство? Фальшивая резидентура и все такое…?
— Именно, умный мальчик. Я напишу сопроводиловку, в части перспектив использования, а ты реши принципиальные проблемы. И объясни десантуре, что никакого поляка мы сегодня не захватывали. Не было его, не было, померещился он им!
Дома их встретил Григорий Григорьевич, видно полковой эскулап счел его состояние удовлетворительным. Старик и в самом деле выглядел неплохо, даже шутил. Предложил выпить вечерком в честь его возвращения. Отказываться, разумеется, не стали. Только вместо плова, в этот раз решили приготовить манты. На крошение мяса, крутить его в мясорубке — только портить, Сима мобилизовала двух бойцов. Сама же занялась тестом. А Григорий Григорьевич вытащил из сарая огромную мантовницу. — Серафима, а тебе не кажется, что мы подвергаем хозяина слишком большой опасности? — тихо спросил Геннадий, наблюдая хлебосольной суетой старика. — Охрана, конечно, вещь хорошая, но выходить в город ему опасно. После всего, что мы тут устроили. Да и охрана не навсегда. Наша командировка закончится, охрану снимут. Как он будет жить? И долго ли проживет?
— Ты считаешь, что в роли домашнего раба ему было лучше? Не надо, не отвечай, я и так знаю, что ты скажешь. На самом деле, дело обстоит еще хуже. Всех здешних русских, которые еще остались, надо или эвакуировать, или временно укрыть в расположении воинских частей. Когда начнется заваруха, а она начнется обязательно, они первыми попадут под удар. Надо хоть попытаться спасти, кого сможем. Имущество-то у них неизбежно разграбят, может, и дома сожгут. Но это поправимо, после чистки останется довольно много выморочной собственности, передадим пострадавшим.
— Стоп! Стоп! Какое такое выморочное имущество? Допустим, подметем мы эту, как ты выражаешься, «элиту». Но ведь у них семьи останутся. Выселять будем? Так они озлобятся, мстить начнут. Людям, которые вселятся в такие дома — не позавидуешь.
— Не начнут, некому будет. Один раз страна уже обожглась на «Дети за отцов не отвечают», хватит. Знаем мы этих «детишек»! Перестройку тоже возглавили всякие «детки», «внучки». Старое, доброе — «Яблоко от яблони недалеко падает» — вернее будет. Супротив генетики не попрешь.
Геннадий внимательно посмотрел Симе в глаза. — Знаешь, девочка, ты не перестаешь меня удивлять. Всегда очень трудно понять твои побуждения. То ты крутая интернационалистка, готовая облагодетельствовать все народы, сколько их там есть, то, вдруг, становишься не менее крутой националисткой, если не фашисткой. То проявляешь проявляешь странную мягкость, если не сентиментальность, то выдаешь такие перлы, что сам Эйхман от зависти в гробу переворачивается. Это, случаем, не раздвоение личности? У тебя с психикой все в порядке?
— Нет!
— "Нет", в смысле, не в порядке?
— В смысле, что не мог Адольф Эйхман в гробу переворачиваться. Не было никакого гроба. Его тело кремировали, а пепел развеяли над морем. А до этого агенты Моссад выкрали соавтора холокоста из Аргентины, а израильский суд приговорил к повешению. Кстати, по легенде, когда великого инквизитора вели на эшафот, то он сказал: «Валяйте, вешайте, одним жидом на земле меньше станет».
— Ну, ты, и зануда! Зубы заговариваешь, в сторону уводишь! А по существу ответить можно?
— Если ты настаиваешь, то я отвечу. Ты не понимаешь моих «побуждений» потому, что пользуешься иной системой критериев добра и зла. Устаревшей системой, я бы сказала. Если, как ты это делаешь, считать, что стабильность и сытая жизнь есть безусловное добро, а каждая человеческая жизнь имеет самостоятельную, независимую от своего народа и человечества ценность, тогда да. В этой системе ценностных ориентиров мои действия действительно выглядят непоследовательно. А вот если предположить, что наивысшей ценностью является выживание и развитие человечества, а все остальное сохраняет смысл только тогда, когда этой высшей ценности не препятствует…. В такой системе координат эти самые действия вполне логичны и оправданны. Что, кстати, совершенно не мешает мне защищать тех, кто мне близок, дорог или просто симпатичен. Я ведь тоже человек и имею на это право.
Геннадий задумался. — Хм, логика в этом есть. Но ведь так можно докатиться до оправдания убийства детей и стариков. От стариков нет толку, а дети путаются под ногами. Это, по-твоему, нормально?
— Вполне можно представить реальность, когда это оправданно. Все зависит от жесткости ситуации, в которой находится конкретный социум. В дикой жизни так и было. Зима, люди голодают, для спасения основного ядра племени приходится избавиться от детей и стариков. Это жестоко, но оправданно. Род будет жить, а детей женщины новых нарожают. Или правильнее, чтобы за компанию загнулись все? Сейчас, слава богу, в таких штуках нет необходимости. А если появится?
— Вот и попалась! Сейчас, как ты только что сказала, необходимости в убийстве детей нет, а до этого предлагала чистить элиту семьями. Я согласен, что этих толстопузых баев следует прижать к ногтю, но зачем трогать их семьи? Дети ведь не виноваты и не могут защитить себя! Как ты знаешь, мне уже приходилось стрелять в безоружных. Не могу сказать, что эти воспоминания не дают мне спать, но это было неприятно. Но они, в конце концов, сами выбрали свою судьбу, придя на ту площадь.
— Как я уже говорила, это вопрос цены. Ведь заранее известно, что эти детки причинят массу кровавых неприятностей. Кто будет платить по счетам, которые мы создадим свои чистоплюйством? Самые беззащитные: дети, женщины, старики. А уж они, в отличие от этих, которые вскормлены человечиной, точно ни в чем не будут виноваты. И их будет больше. Много больше. И еще, почему ты считаешь, что жизнь ребенка имеет принципиально большую ценность, чем, например, жизнь юноши, женщины или мужчины. Перед смертью все равны, и все умрут: я, ты, этот лейтенант, дети, которые сейчас играют на улице, индийские йоги и даже те умники, которые посвятили всю жизнь поискам путей избежать неизбежного.
— А тебе не страшно жить, в смысле, с такими убеждениями?
— Нормально! Кому страшно, может в церковь пойти и на загробную жизнь уповать. А я живу по принципу, который часто любил повторять безвестный сержант: «В атаку, дерьмо! Или вы хотите жить вечно?».
В этот вечер Геннадий не раз пожалел, что пригласил в дом охрану. Безопасность, разумеется, вещь хорошая, но толпа слоняющихся вокруг мужиков ставила крест на продолжении банкета в более интимной обстановке. А он, как показали дневные события, вполне мог на это продолжение рассчитывать. — Ничего, этот вечер не последний. Было бы обоюдное желание, а возможность представится, — утешал Геннадий себя. Засиделись заполночь, а винные погреба хозяина усохли еще на две трехлитровые банки
На следующий день, когда служебные планы оказались исчерпанными, Сима предложила ему сопроводить ее на базар. В качестве грузового ишака и телохранителя. Большое количество ртов, скопившихся в доме, требовало немедленного пополнения запасов фуража. Благо, что цены на базаре были довольно низкие. — Знаешь, как-то, раз конгресс США создал комиссию, которая была призвана разобраться с причинами голода в Африке, — сообщила Сима, когда он обратил ее внимание на этот факт. — Собрали экспертов-экономистов, поехали разбираться. Денег истратили — жуть. А в отчете эти моральные уроды написали, что основной причиной голода является низкий покупательный спрос населения. То есть продовольствие-то в Африке есть, но народ его злонамеренно не хочет покупать. Дохнет с голодухи, а не покупает.
Еще Геннадий заметил, что Сима выбирает пожилых продавцов. — Для торговли нужно знать язык. Я успела выучить арабский, и поверхностно фарси. Этого недостаточно. Приходится переходить на русский, а его помнят только те, которые постарше.
Торговалась Сима основательно, разыгрывая целые представления. Вот, возле приличного террикона арбузов она вдумчиво перебирает тяжелые, зелено-полосатые шары, морщась, крутит подсохшие хвостики, интересуется наличием в арбузах нитратов. Продавец, как и положено, по сценарию, именем Аллаха клянется, что арбузы — чистый сахар, а как выглядят нитраты — за последние годы тут успели позабыть. — Вот она польза деиндустриализации. — Из выбранного арбуза вырезается треугольный ломтик и подвергается дегустации. После этой процедуры арбуз, наконец, попадает на напольные весы. Тянет он, между прочим, на десять килограммов. — Что, десять килограммов? Да в нем и шести не будет! Выкинь свои весы на помойку! — Обиженный продавец божится, что весы недавно прошли поверку. — Сима немедленно предлагает повторить эксперимент, но теперь сама двигает гирьки по рейке. — Пять с половиной килограммов! Не веришь? Посмотри сам! — Новый раунд взвешивания. — Весы показывают шесть килограммов. Продавец остолбенело вперился в рейку, такой подлости от собственного механизма он явно не ожидал. — Сойдемся на семи? — предложила Сима, торговец потерянно кивнул и принял деньги. Арбуз перекочевал в сумку, а фуражиры отправились дальше. — Весы были подкручены и основательно, пришлось принять меры. Механизм-то примитивный. — Сима явно была довольна собой. — А сколько весил арбуз на самом деле? — Семь килограммов, я девочка честная. — Сумки быстро наполнились, но Геннадий углядел ювелирный ряд и решил полюбопытствовать. Работа местных умельцев была довольно тонкой, но бижутерия, на его вкус, выглядела несколько тяжеловато и аляповато. Впрочем, о вкусах, как известно, не спорят. На одном из лотков, кроме готовых украшений, была еще выставлена необработанная бирюза. Геннадий сделал стойку. — Точно, как я забыл! В Ферганской долине есть прекрасные месторождения этого камня. Хорошо было бы посетить их самому, но, сомнительно, что представится подходящий случай. Ладно, можно приобрести и на рынке, в порядке исключения. Сима эту идею одобрила. — Хорошо, ты подбери камень, а я поторгуюсь. — Пока Геннадий подбирал материал, она заговаривала зубы продавцу. Возможно, даже успешно, впрочем, цена все равно оказалась довольно приличной. — Сима, у тебя еще остались деньги? Я, как ты и советовала, взял с собой немного. — Хм, и у меня почти ничего не осталось. — Они быстро сложили оставшиеся капиталы. Не хватало почти половины. — Делать нечего, — с сожалением произнес Геннадий. — Не домой же бежать. Возьмем на ту сумму, что имеется в наличии. — Он уже начал заново сортировать камень, но Сима его остановила. — Подожди, есть один вариантик, дай мне несколько минут.
Она кивнула торговцу и нырнула в толпу. Геннадий, чертыхаясь, поспешил за ней, насколько сумки позволяли. Идти, впрочем, пришлось недалеко, всего метров пятнадцать. Там, за низким столиком расположился наперсточник, ловко двигающий горошину металлическими стаканчиками. На местном наречии он бормотал прибаутки, вряд ли сильно отличающиеся от тех, что используют его коллеги по всему свету. Сима уверено направлялась ему прямо в лапы. — Ну, авантюристка, сейчас и оставшиеся деньги просадит. Ведь это чистейший лохотрон. Горошина может отсутствовать под всеми стаканчиками. Впрочем, с ее талантами…. Посмотрим. — Геннадий подошел поближе и начал выискивать в толпе партнеров наперсточника. В одиночку-то они не работают. А Сима тем временем уже делала первую ставку. И проиграла ее, естественно. Лохотронщик заулыбался и предложил попробовать еще, дабы отыграться. Сима удвоила ставку. Сама подняла стаканчик, горошина была под ним. — Что-то тут не так, — подумал Геннадий, внимательно наблюдая за выражением лица наперсточника, когда последний отсчитывал купюры. Будто приведение увидел. — Ага, вот и его соратники. Подтянулись поближе, чтобы легче было вмешаться. — Сима опять подняла ставку, предлагая сыграть на все свои деньги. — Парень занервничал, на его физиономии отразилось глубокое сомнение. — И в чем проблема? Сомневаешься в ловкости своих рук? Тогда иди арбузы выращивать или барашков пасти, — ехидно поинтересовалась девушка. — Кандидат в овцеводы бросил взгляд на свое прикрытие. — Хоп, но поднимать стаканчик буду сам. — Сима пригвоздила его презрительным взглядом. — Ладно, но деньги на бочку. Я начинаю сомневаться в твоей кредитоспособности. — Деньги были положены на столик, а наперсточник долго перебрасывал горошину между стаканчиками. — Этот, — Сима коснулась дна левого. — Есть, я выиграла! А тебе еще тренироваться и тренироваться. — Сгребла деньги. — Пойдем Геннадий, продавец ждет.
Но сразу уйти не удалось. Лохотронщик впал в невменяемое состояние и начал орать, чуть не брызгая слюной. Геннадий опустил сумки на землю и приготовился к драке. — И это называется знаменитая восточная невозмутимость? — с иронией спросила Сима. — Не умеешь играть, не берись! А взялся, так не ори, умей проигрывать. — Красный от гнева игрок сунул руку в карман, надо думать не за семечками. — Один из партнеров схватил его за руку и начал что-то быстро объяснять, кивая на Симу. Тот замер, бросил на девушку испуганный взгляд, сунул орудия труда в карман, быстро сложил столик и, взяв его подмышку, удалился вместе с соратниками.
— Ну вот, инцидент исчерпан, а у нас появились деньги на твою бирюзу.
— Выпороть бы тебя, — в сердцах бросил Геннадий. — Кстати, почему они ушли? Я был уверен, что без драки не обойдется.
— Один меня узнал. Не сразу, но узнал. Видно был тогда у нашего дома с толпой. Вот и прикинул, что проигранная сумма не стоит головы. Видишь, мы заработали определенный авторитет в этих краях. Мелочь, а приятно.
— А вот мне — нет! Я этого дешевого «авторитета» не искал!
— Хм, я тоже не искала. Это просто сопутствующий элемент нашего имиджа. Что тут можно поделать?
— Ладно, замяли. Кстати, как тебе удалось выиграть? Тоже ловкость рук?
— Именно! Смотри! — Сима показала ладонь. На ней лежали три горошины. — Вот, остались в резерве. Сушеного гороха на рынке хватает. Видишь лоток? Я позаимствовала с него щепотку. Сейчас подойдем и расплатимся. — Подойдя к лотку, она набрала целую пригоршню гороха и расплатилась втройне.
— А куда ты его денешь? Может, еще сыграть хочешь?
— Нет, кину его горляшкам, пусть поклюют за наше здоровье. Пошли, ювелир нас заждался.
На следующий день Сима доложила, что проскрипционные списки готовы. Геннадий четыре часа провел за компьютером, изучая эти материалы и требуя комментариев по отдельным пунктам. — Мда, когда ты только успела? Выглядит солидно, это даже не списки, а досье. По каждому человеку целое обвинительное заключение. Вопрос, а что мы с этим будем делать? Если хочешь знать мое мнение, то следует запросить санкцию руководства.
— Ты уже и раньше это говорил. Разумеется, мы поставим начальство в известность, но стоит ли ждать получения инструкций? Машина проворачивается медленно, а время уходит. С другой стороны, у военных тут практически неограниченные полномочия….
— Ты намекаешь, что надо поговорить с комендантом города и предложить ему твой план? — Геннадий задумался. — Можно попробовать, но не думаю, что он очень обрадуется.
— Лучше с командиром десантников. Этот полк — единственная, реальная боевая сила в Ферганской долине. А в городах только военные комендатуры. Их возможности невелики. Свяжись с ним и договорись о рандеву. Я попробую убедить его в целесообразности жестких действий.
— Хм, хорошо, попробуй. Только сложновато это будет.
— Посмотрим! Ты знаешь, что этот самый полк сюда перебросили прямо из Казахстана? Там, по нежеланию обострять национальный вопрос, миндальничали с чисткой. И что? До сих пор расхлебывать приходится. Только хуже сделали. Если уж резать, так сразу, а не отхватывать по кусочку из «гуманных» соображений. Не так больно будет.
Аудиенция состоялась уже вечером этого дня. Полковник Ерохин выслушал их очень внимательно. Задал несколько непростых вопросов. — Вы думаете, что я спорить буду? Зря! Этого «гуманизма» еще в Чечне досыта наелся. Всех этих «правозащитников». Вы, капитан, в таких ситуациях не бывали и питаете розовые иллюзии. Вот, твой лейтенант, хоть и зеленая еще совсем, а ситуацию понимает правильно. Надо решить проблему так, чтобы в будущем не пришлось мучиться с подчисткой хвостов. Кардинально!
— По смыслу акции у меня возражений нет, — сообщил Геннадий. — Только вот методы. Не перегнем ли мы палку? Коран, насколько мне известно, прямо запрещает убийство детей и женщин. Представляете, какие возможности для пропаганды откроются у наших противников? Так и до джихада недалеко.
— Коран — религия прагматичная, — возразила Сима. — Это не удивительно, Пророк-то сам из бывших торговцев. Зачем убивать детей и женщин, когда их можно распрекрасно продать? Мы не мусульмане и от нас все равно ждут страшных злодейств. Одним больше, одним меньше….
— Согласен, — заявил полковник. — Было бы желание, а повод для бунта всегда найдется. Надо, чтобы тех, у кого это желание может возникнуть, просто не осталось. Кстати, почему в твоих списках не все местные попы?
— Я включила только ваххабитов, остальные вполне вменяемые. С ними можно вести дела.
— Добро, я принимаю этот план. Через неделю должно состоятся совещание комендантов городов и районов. Следует предупредить их о возможных осложнениях, не раскрывая некоторых деталей. Утечка информации нам не нужна. А мы пока должны проработать все в деталях. И нечего вам сидеть в том доме, сюда перебирайтесь, в расположение. Я, конечно, понимаю, что там уютнее: сад, прохлада, фрукты. Но дело — есть дело, тут не до комфорта. Не волнуйтесь, охрану я там оставлю. Ничего с вашим стариком не случится.
Житие в полу развалившихся, доведенных до ручки казармах, в самом деле, было еще то. Особенно донимала жара. Сима, на правах женщины, выгородила себе угол занавеской, а Геннадию и этого не досталось. Впрочем, в казарме-то приходилось находиться не так уж и много времени. С раннего утра и до позднего вечера они торчали в штабе полка, прорабатывая детали операции. Начштаба сначала скептически отнесся к участию Симы в этих бдениях, но потом переменил свое мнение, начав посматривать в ее сторону с уважением. Даже приватно поинтересовался у Геннадия, не имеет ли его подчиненная специального военного образования. А когда тот заявил, что они имеют дело с талантливым самородком, позволил себе усомниться. — Талант — талантом, — заявил этот служака, — а такого рода планирование — вещь специфическая. Некоторые вещи надо просто знать. Она знает. Спрашивается, откуда, если не имеет соответствующей подготовки и опыта? — Не знаю, — честно ответил Геннадий. — Эта девочка, вообще, вещь в себе. Объем ее знаний трудно оценить, многие удивляются. В досье все чисто: школа, университет, наши курсы. Ничего особенного. Память у нее, правда, феноменальная и голова работает. Утверждает, что самообразованием много занималась. Может, и по этой части нужные труды штудировала.
Когда наступило время "Ч" в городе и окрестностях был объявлен комендантский час, точнее, день. Жителей предупредили накануне, чтобы сидели по домам. Специальные патрули жестко пресекали всякое передвижение. Начавшаяся охота на «элиту» живо напомнила Геннадию те дни, когда нечто подобное имело место быть в Татарии. С оттенком дежавю. Только там он ездил по адресам в составе боевой группы, а тут больше занимался координацией. Впрочем, пару раз выдалось съездить и самому. Личный состав зашивался, вот и пришлось. Запланированный «объект» проживал в Маргилане. Один из тех, кто после перестройки сумел наложить лапу на бывшую общенародную собственность. В данном случае, на местную шелкомотальную фабрику и мастерские по производству шелковых тканей. Дом, а точнее мини-дворец в арабском стиле, находился на окраине. Входившая в состав группы БМД, с ходу вынесла ворота и влетела во двор. Следом ринулись десантники. Охрана, человек пять, от неожиданности открыла огонь не сразу. А когда открыла, то долго не продержалась. Десантники рассыпались по дому и начали тычками и пинками, за отсутствием прикладов, выгонять во двор его обитателей. Таковых набралось человек тридцать: хозяин, жены, дети, родня, обслуга. Охрана не в счет, они уже покойники. Геннадий сверился со списком. — Так, там всего пятнадцать человек. Фотография хозяина имеется в деле, вон он стоит. А остальных придется сортировать. — Где ваши документы? — Дело несколько затянулось. Не у всех на руках оказались бумаги, их пришлось разыскивать по дому, а пятеро заявили, что их документы остались дома. Названных ими имен в списке не было. — Итог, тринадцать в наличии, двоих нет. — Не нервничай, капитан, сейчас мы их расколем, — вмешался сержант. — Ты, — обратился он к брату хозяина, — как зовут этих людей? — Он указал на беспаспортную группу, стоящую отдельно. — Тот стоял молча, злобно поглядывая на десантника. — Не знаешь? Ладно, спросим у других. — Короткая очередь отбросила упрямца к ограде. — Теперь ты, — выбрал сержант следующую жертву, — тоже не знаешь? — Этот запираться не стал, а упал на колени и начал быстро называть имена и фамилии. К группе смертников присоединилось еще трое. Двое из этого списка, а еще один из общего. Гость, наверное. Удачно, потом искать не придется. — Остальных за ворота, в шею, — распорядился Геннадий. Оглядел оставшихся. Совсем молодая девчушка, лет двенадцати, которую он сначала принял за дочь, оказалась женой. — Черт, она-то тут причем? Может, просто родители продали. Дети есть? Не понимаешь? Болалар есть? — Девушка отрицательно замотала головой и принялась что-то объяснять.
— Понятно, не сподобилась еще. Оно и к лучшему. Эту… тоже за ворота!
Сержант неодобрительно покачал головой. — Откуда известно, что родня примет ее с распростертыми объятиями? Порядки тут строгие. Как бы мы потом эту дамочку с поясом шахидки не увидели.
— Здесь я командую! Сказано — за ворота! Перед начальством сам отвечу. Остальных к стенке.
Автоматы выбили похоронную дробь. Десантники принялись упаковывать трупы в мешки и грузить их в грузовик. — Охрану оставлять будем? — деловито поинтересовался сержант. Тут барахла на миллионы. Разграбят ведь.
— Пусть грабят, так и задумано. Меньше потом выступать будут, коль у самих рыльце в пушку. Если везде будем охрану выставлять, то просто людей не хватит. Поехали, у нас еще две точки.
Уложились в два дня. Далее выжидали, ожидая реакции. — Вот видишь, а ты боялся, — заявила Сима через неделю, перебирая донесения с мест. — Две трети потенциальных клиентов поняли наш намек правильно. Взяли семьи и рванули к афганской границе, там целое столпотворение получилось. Я, признаться, на нечто подобное и надеялась. Позднее, перекроем границу понадежнее, как было во времена Союза, и все дела. Пусть о них у братьев-мусульман голова болит. Старое правило: лучше расстрелять одного для острастки, чем угрожать всем. Это только зря раздражает людей. А еще хуже — пугать, но не действовать. Как это делал Горбачев, например. Порождает ощущение безнаказанности.
— Все-то ты предвидела, — раздраженный ее неумеренным оптимизмом заметил Геннадий. Ты почитай, почитай донесения-то. Видишь, что Коканде, Намангане и Андижане твориться? Погромы, резня, на улицах толпы. Нашим гарнизонам пришлось покинуть города и окопаться в окрестностях, там же укрылись и русские беженцы.
— Подумаешь! Пусть побесятся. Зато в кишлаках более-менее спокойно. Уборка урожая идет, не до восстаний. Дороги мы контролируем. И элеваторы, благо, что защищать их удобно. Запасов продовольствия в городах нет, долго бузить не получится. Узбеки — народ отходчивый — земледельцы. Запал пройдет, начнут чесать репу, что, мол, наворотили. А всех организаторов и наиболее деятельных участников — с чувством, толком и расстановкой возьмем на карандаш. Потом, ясное дело, прихлопнем.
— Часть в горы уйти успеет, намучимся их оттуда выковыривать, — возразил Геннадий.
— И что с того? Тут главное — хорошо защитить себя, особенно маршруты транспортировки грузов. Тогда, волей-неволей, им придется грабить своих. Эти «свои» нам их потом и сдадут, со всеми потрохами.
— А что тут удивительного? Мы ведь сами вызвали огонь на себя. Наши скромные фигуры приобрели в этих краях зловещее величие. Можно даже сказать инфернальное величие. Правда, больше в узком кругу заинтересованных лиц, но, тем не менее. Представляешь, что они там могут подумать? Эти, которых я успокоила сегодня, не последние. Самое интересное еще впереди!
— Считаешь, что это меня успокоит?
— Нет, но заставит быть осторожнее. Серьезно, сегодня ты был слишком беспечен. Вот и попался. Слушай, по поводу этого поляка, ты можешь договориться, чтобы его вывезли из Узбекистана в Столицу? Есть тут у меня одна мыслишка, а эти костоломы все испортят. Основную информацию о местных делах я уже выудила, больше трясти его на этот счет бессмысленно.
— А зачем он тебе? А, понимаю, это к тому проекту, которым мы озадачили начальство? Фальшивая резидентура и все такое…?
— Именно, умный мальчик. Я напишу сопроводиловку, в части перспектив использования, а ты реши принципиальные проблемы. И объясни десантуре, что никакого поляка мы сегодня не захватывали. Не было его, не было, померещился он им!
Дома их встретил Григорий Григорьевич, видно полковой эскулап счел его состояние удовлетворительным. Старик и в самом деле выглядел неплохо, даже шутил. Предложил выпить вечерком в честь его возвращения. Отказываться, разумеется, не стали. Только вместо плова, в этот раз решили приготовить манты. На крошение мяса, крутить его в мясорубке — только портить, Сима мобилизовала двух бойцов. Сама же занялась тестом. А Григорий Григорьевич вытащил из сарая огромную мантовницу. — Серафима, а тебе не кажется, что мы подвергаем хозяина слишком большой опасности? — тихо спросил Геннадий, наблюдая хлебосольной суетой старика. — Охрана, конечно, вещь хорошая, но выходить в город ему опасно. После всего, что мы тут устроили. Да и охрана не навсегда. Наша командировка закончится, охрану снимут. Как он будет жить? И долго ли проживет?
— Ты считаешь, что в роли домашнего раба ему было лучше? Не надо, не отвечай, я и так знаю, что ты скажешь. На самом деле, дело обстоит еще хуже. Всех здешних русских, которые еще остались, надо или эвакуировать, или временно укрыть в расположении воинских частей. Когда начнется заваруха, а она начнется обязательно, они первыми попадут под удар. Надо хоть попытаться спасти, кого сможем. Имущество-то у них неизбежно разграбят, может, и дома сожгут. Но это поправимо, после чистки останется довольно много выморочной собственности, передадим пострадавшим.
— Стоп! Стоп! Какое такое выморочное имущество? Допустим, подметем мы эту, как ты выражаешься, «элиту». Но ведь у них семьи останутся. Выселять будем? Так они озлобятся, мстить начнут. Людям, которые вселятся в такие дома — не позавидуешь.
— Не начнут, некому будет. Один раз страна уже обожглась на «Дети за отцов не отвечают», хватит. Знаем мы этих «детишек»! Перестройку тоже возглавили всякие «детки», «внучки». Старое, доброе — «Яблоко от яблони недалеко падает» — вернее будет. Супротив генетики не попрешь.
Геннадий внимательно посмотрел Симе в глаза. — Знаешь, девочка, ты не перестаешь меня удивлять. Всегда очень трудно понять твои побуждения. То ты крутая интернационалистка, готовая облагодетельствовать все народы, сколько их там есть, то, вдруг, становишься не менее крутой националисткой, если не фашисткой. То проявляешь проявляешь странную мягкость, если не сентиментальность, то выдаешь такие перлы, что сам Эйхман от зависти в гробу переворачивается. Это, случаем, не раздвоение личности? У тебя с психикой все в порядке?
— Нет!
— "Нет", в смысле, не в порядке?
— В смысле, что не мог Адольф Эйхман в гробу переворачиваться. Не было никакого гроба. Его тело кремировали, а пепел развеяли над морем. А до этого агенты Моссад выкрали соавтора холокоста из Аргентины, а израильский суд приговорил к повешению. Кстати, по легенде, когда великого инквизитора вели на эшафот, то он сказал: «Валяйте, вешайте, одним жидом на земле меньше станет».
— Ну, ты, и зануда! Зубы заговариваешь, в сторону уводишь! А по существу ответить можно?
— Если ты настаиваешь, то я отвечу. Ты не понимаешь моих «побуждений» потому, что пользуешься иной системой критериев добра и зла. Устаревшей системой, я бы сказала. Если, как ты это делаешь, считать, что стабильность и сытая жизнь есть безусловное добро, а каждая человеческая жизнь имеет самостоятельную, независимую от своего народа и человечества ценность, тогда да. В этой системе ценностных ориентиров мои действия действительно выглядят непоследовательно. А вот если предположить, что наивысшей ценностью является выживание и развитие человечества, а все остальное сохраняет смысл только тогда, когда этой высшей ценности не препятствует…. В такой системе координат эти самые действия вполне логичны и оправданны. Что, кстати, совершенно не мешает мне защищать тех, кто мне близок, дорог или просто симпатичен. Я ведь тоже человек и имею на это право.
Геннадий задумался. — Хм, логика в этом есть. Но ведь так можно докатиться до оправдания убийства детей и стариков. От стариков нет толку, а дети путаются под ногами. Это, по-твоему, нормально?
— Вполне можно представить реальность, когда это оправданно. Все зависит от жесткости ситуации, в которой находится конкретный социум. В дикой жизни так и было. Зима, люди голодают, для спасения основного ядра племени приходится избавиться от детей и стариков. Это жестоко, но оправданно. Род будет жить, а детей женщины новых нарожают. Или правильнее, чтобы за компанию загнулись все? Сейчас, слава богу, в таких штуках нет необходимости. А если появится?
— Вот и попалась! Сейчас, как ты только что сказала, необходимости в убийстве детей нет, а до этого предлагала чистить элиту семьями. Я согласен, что этих толстопузых баев следует прижать к ногтю, но зачем трогать их семьи? Дети ведь не виноваты и не могут защитить себя! Как ты знаешь, мне уже приходилось стрелять в безоружных. Не могу сказать, что эти воспоминания не дают мне спать, но это было неприятно. Но они, в конце концов, сами выбрали свою судьбу, придя на ту площадь.
— Как я уже говорила, это вопрос цены. Ведь заранее известно, что эти детки причинят массу кровавых неприятностей. Кто будет платить по счетам, которые мы создадим свои чистоплюйством? Самые беззащитные: дети, женщины, старики. А уж они, в отличие от этих, которые вскормлены человечиной, точно ни в чем не будут виноваты. И их будет больше. Много больше. И еще, почему ты считаешь, что жизнь ребенка имеет принципиально большую ценность, чем, например, жизнь юноши, женщины или мужчины. Перед смертью все равны, и все умрут: я, ты, этот лейтенант, дети, которые сейчас играют на улице, индийские йоги и даже те умники, которые посвятили всю жизнь поискам путей избежать неизбежного.
— А тебе не страшно жить, в смысле, с такими убеждениями?
— Нормально! Кому страшно, может в церковь пойти и на загробную жизнь уповать. А я живу по принципу, который часто любил повторять безвестный сержант: «В атаку, дерьмо! Или вы хотите жить вечно?».
В этот вечер Геннадий не раз пожалел, что пригласил в дом охрану. Безопасность, разумеется, вещь хорошая, но толпа слоняющихся вокруг мужиков ставила крест на продолжении банкета в более интимной обстановке. А он, как показали дневные события, вполне мог на это продолжение рассчитывать. — Ничего, этот вечер не последний. Было бы обоюдное желание, а возможность представится, — утешал Геннадий себя. Засиделись заполночь, а винные погреба хозяина усохли еще на две трехлитровые банки
На следующий день, когда служебные планы оказались исчерпанными, Сима предложила ему сопроводить ее на базар. В качестве грузового ишака и телохранителя. Большое количество ртов, скопившихся в доме, требовало немедленного пополнения запасов фуража. Благо, что цены на базаре были довольно низкие. — Знаешь, как-то, раз конгресс США создал комиссию, которая была призвана разобраться с причинами голода в Африке, — сообщила Сима, когда он обратил ее внимание на этот факт. — Собрали экспертов-экономистов, поехали разбираться. Денег истратили — жуть. А в отчете эти моральные уроды написали, что основной причиной голода является низкий покупательный спрос населения. То есть продовольствие-то в Африке есть, но народ его злонамеренно не хочет покупать. Дохнет с голодухи, а не покупает.
Еще Геннадий заметил, что Сима выбирает пожилых продавцов. — Для торговли нужно знать язык. Я успела выучить арабский, и поверхностно фарси. Этого недостаточно. Приходится переходить на русский, а его помнят только те, которые постарше.
Торговалась Сима основательно, разыгрывая целые представления. Вот, возле приличного террикона арбузов она вдумчиво перебирает тяжелые, зелено-полосатые шары, морщась, крутит подсохшие хвостики, интересуется наличием в арбузах нитратов. Продавец, как и положено, по сценарию, именем Аллаха клянется, что арбузы — чистый сахар, а как выглядят нитраты — за последние годы тут успели позабыть. — Вот она польза деиндустриализации. — Из выбранного арбуза вырезается треугольный ломтик и подвергается дегустации. После этой процедуры арбуз, наконец, попадает на напольные весы. Тянет он, между прочим, на десять килограммов. — Что, десять килограммов? Да в нем и шести не будет! Выкинь свои весы на помойку! — Обиженный продавец божится, что весы недавно прошли поверку. — Сима немедленно предлагает повторить эксперимент, но теперь сама двигает гирьки по рейке. — Пять с половиной килограммов! Не веришь? Посмотри сам! — Новый раунд взвешивания. — Весы показывают шесть килограммов. Продавец остолбенело вперился в рейку, такой подлости от собственного механизма он явно не ожидал. — Сойдемся на семи? — предложила Сима, торговец потерянно кивнул и принял деньги. Арбуз перекочевал в сумку, а фуражиры отправились дальше. — Весы были подкручены и основательно, пришлось принять меры. Механизм-то примитивный. — Сима явно была довольна собой. — А сколько весил арбуз на самом деле? — Семь килограммов, я девочка честная. — Сумки быстро наполнились, но Геннадий углядел ювелирный ряд и решил полюбопытствовать. Работа местных умельцев была довольно тонкой, но бижутерия, на его вкус, выглядела несколько тяжеловато и аляповато. Впрочем, о вкусах, как известно, не спорят. На одном из лотков, кроме готовых украшений, была еще выставлена необработанная бирюза. Геннадий сделал стойку. — Точно, как я забыл! В Ферганской долине есть прекрасные месторождения этого камня. Хорошо было бы посетить их самому, но, сомнительно, что представится подходящий случай. Ладно, можно приобрести и на рынке, в порядке исключения. Сима эту идею одобрила. — Хорошо, ты подбери камень, а я поторгуюсь. — Пока Геннадий подбирал материал, она заговаривала зубы продавцу. Возможно, даже успешно, впрочем, цена все равно оказалась довольно приличной. — Сима, у тебя еще остались деньги? Я, как ты и советовала, взял с собой немного. — Хм, и у меня почти ничего не осталось. — Они быстро сложили оставшиеся капиталы. Не хватало почти половины. — Делать нечего, — с сожалением произнес Геннадий. — Не домой же бежать. Возьмем на ту сумму, что имеется в наличии. — Он уже начал заново сортировать камень, но Сима его остановила. — Подожди, есть один вариантик, дай мне несколько минут.
Она кивнула торговцу и нырнула в толпу. Геннадий, чертыхаясь, поспешил за ней, насколько сумки позволяли. Идти, впрочем, пришлось недалеко, всего метров пятнадцать. Там, за низким столиком расположился наперсточник, ловко двигающий горошину металлическими стаканчиками. На местном наречии он бормотал прибаутки, вряд ли сильно отличающиеся от тех, что используют его коллеги по всему свету. Сима уверено направлялась ему прямо в лапы. — Ну, авантюристка, сейчас и оставшиеся деньги просадит. Ведь это чистейший лохотрон. Горошина может отсутствовать под всеми стаканчиками. Впрочем, с ее талантами…. Посмотрим. — Геннадий подошел поближе и начал выискивать в толпе партнеров наперсточника. В одиночку-то они не работают. А Сима тем временем уже делала первую ставку. И проиграла ее, естественно. Лохотронщик заулыбался и предложил попробовать еще, дабы отыграться. Сима удвоила ставку. Сама подняла стаканчик, горошина была под ним. — Что-то тут не так, — подумал Геннадий, внимательно наблюдая за выражением лица наперсточника, когда последний отсчитывал купюры. Будто приведение увидел. — Ага, вот и его соратники. Подтянулись поближе, чтобы легче было вмешаться. — Сима опять подняла ставку, предлагая сыграть на все свои деньги. — Парень занервничал, на его физиономии отразилось глубокое сомнение. — И в чем проблема? Сомневаешься в ловкости своих рук? Тогда иди арбузы выращивать или барашков пасти, — ехидно поинтересовалась девушка. — Кандидат в овцеводы бросил взгляд на свое прикрытие. — Хоп, но поднимать стаканчик буду сам. — Сима пригвоздила его презрительным взглядом. — Ладно, но деньги на бочку. Я начинаю сомневаться в твоей кредитоспособности. — Деньги были положены на столик, а наперсточник долго перебрасывал горошину между стаканчиками. — Этот, — Сима коснулась дна левого. — Есть, я выиграла! А тебе еще тренироваться и тренироваться. — Сгребла деньги. — Пойдем Геннадий, продавец ждет.
Но сразу уйти не удалось. Лохотронщик впал в невменяемое состояние и начал орать, чуть не брызгая слюной. Геннадий опустил сумки на землю и приготовился к драке. — И это называется знаменитая восточная невозмутимость? — с иронией спросила Сима. — Не умеешь играть, не берись! А взялся, так не ори, умей проигрывать. — Красный от гнева игрок сунул руку в карман, надо думать не за семечками. — Один из партнеров схватил его за руку и начал что-то быстро объяснять, кивая на Симу. Тот замер, бросил на девушку испуганный взгляд, сунул орудия труда в карман, быстро сложил столик и, взяв его подмышку, удалился вместе с соратниками.
— Ну вот, инцидент исчерпан, а у нас появились деньги на твою бирюзу.
— Выпороть бы тебя, — в сердцах бросил Геннадий. — Кстати, почему они ушли? Я был уверен, что без драки не обойдется.
— Один меня узнал. Не сразу, но узнал. Видно был тогда у нашего дома с толпой. Вот и прикинул, что проигранная сумма не стоит головы. Видишь, мы заработали определенный авторитет в этих краях. Мелочь, а приятно.
— А вот мне — нет! Я этого дешевого «авторитета» не искал!
— Хм, я тоже не искала. Это просто сопутствующий элемент нашего имиджа. Что тут можно поделать?
— Ладно, замяли. Кстати, как тебе удалось выиграть? Тоже ловкость рук?
— Именно! Смотри! — Сима показала ладонь. На ней лежали три горошины. — Вот, остались в резерве. Сушеного гороха на рынке хватает. Видишь лоток? Я позаимствовала с него щепотку. Сейчас подойдем и расплатимся. — Подойдя к лотку, она набрала целую пригоршню гороха и расплатилась втройне.
— А куда ты его денешь? Может, еще сыграть хочешь?
— Нет, кину его горляшкам, пусть поклюют за наше здоровье. Пошли, ювелир нас заждался.
На следующий день Сима доложила, что проскрипционные списки готовы. Геннадий четыре часа провел за компьютером, изучая эти материалы и требуя комментариев по отдельным пунктам. — Мда, когда ты только успела? Выглядит солидно, это даже не списки, а досье. По каждому человеку целое обвинительное заключение. Вопрос, а что мы с этим будем делать? Если хочешь знать мое мнение, то следует запросить санкцию руководства.
— Ты уже и раньше это говорил. Разумеется, мы поставим начальство в известность, но стоит ли ждать получения инструкций? Машина проворачивается медленно, а время уходит. С другой стороны, у военных тут практически неограниченные полномочия….
— Ты намекаешь, что надо поговорить с комендантом города и предложить ему твой план? — Геннадий задумался. — Можно попробовать, но не думаю, что он очень обрадуется.
— Лучше с командиром десантников. Этот полк — единственная, реальная боевая сила в Ферганской долине. А в городах только военные комендатуры. Их возможности невелики. Свяжись с ним и договорись о рандеву. Я попробую убедить его в целесообразности жестких действий.
— Хм, хорошо, попробуй. Только сложновато это будет.
— Посмотрим! Ты знаешь, что этот самый полк сюда перебросили прямо из Казахстана? Там, по нежеланию обострять национальный вопрос, миндальничали с чисткой. И что? До сих пор расхлебывать приходится. Только хуже сделали. Если уж резать, так сразу, а не отхватывать по кусочку из «гуманных» соображений. Не так больно будет.
Аудиенция состоялась уже вечером этого дня. Полковник Ерохин выслушал их очень внимательно. Задал несколько непростых вопросов. — Вы думаете, что я спорить буду? Зря! Этого «гуманизма» еще в Чечне досыта наелся. Всех этих «правозащитников». Вы, капитан, в таких ситуациях не бывали и питаете розовые иллюзии. Вот, твой лейтенант, хоть и зеленая еще совсем, а ситуацию понимает правильно. Надо решить проблему так, чтобы в будущем не пришлось мучиться с подчисткой хвостов. Кардинально!
— По смыслу акции у меня возражений нет, — сообщил Геннадий. — Только вот методы. Не перегнем ли мы палку? Коран, насколько мне известно, прямо запрещает убийство детей и женщин. Представляете, какие возможности для пропаганды откроются у наших противников? Так и до джихада недалеко.
— Коран — религия прагматичная, — возразила Сима. — Это не удивительно, Пророк-то сам из бывших торговцев. Зачем убивать детей и женщин, когда их можно распрекрасно продать? Мы не мусульмане и от нас все равно ждут страшных злодейств. Одним больше, одним меньше….
— Согласен, — заявил полковник. — Было бы желание, а повод для бунта всегда найдется. Надо, чтобы тех, у кого это желание может возникнуть, просто не осталось. Кстати, почему в твоих списках не все местные попы?
— Я включила только ваххабитов, остальные вполне вменяемые. С ними можно вести дела.
— Добро, я принимаю этот план. Через неделю должно состоятся совещание комендантов городов и районов. Следует предупредить их о возможных осложнениях, не раскрывая некоторых деталей. Утечка информации нам не нужна. А мы пока должны проработать все в деталях. И нечего вам сидеть в том доме, сюда перебирайтесь, в расположение. Я, конечно, понимаю, что там уютнее: сад, прохлада, фрукты. Но дело — есть дело, тут не до комфорта. Не волнуйтесь, охрану я там оставлю. Ничего с вашим стариком не случится.
Житие в полу развалившихся, доведенных до ручки казармах, в самом деле, было еще то. Особенно донимала жара. Сима, на правах женщины, выгородила себе угол занавеской, а Геннадию и этого не досталось. Впрочем, в казарме-то приходилось находиться не так уж и много времени. С раннего утра и до позднего вечера они торчали в штабе полка, прорабатывая детали операции. Начштаба сначала скептически отнесся к участию Симы в этих бдениях, но потом переменил свое мнение, начав посматривать в ее сторону с уважением. Даже приватно поинтересовался у Геннадия, не имеет ли его подчиненная специального военного образования. А когда тот заявил, что они имеют дело с талантливым самородком, позволил себе усомниться. — Талант — талантом, — заявил этот служака, — а такого рода планирование — вещь специфическая. Некоторые вещи надо просто знать. Она знает. Спрашивается, откуда, если не имеет соответствующей подготовки и опыта? — Не знаю, — честно ответил Геннадий. — Эта девочка, вообще, вещь в себе. Объем ее знаний трудно оценить, многие удивляются. В досье все чисто: школа, университет, наши курсы. Ничего особенного. Память у нее, правда, феноменальная и голова работает. Утверждает, что самообразованием много занималась. Может, и по этой части нужные труды штудировала.
Когда наступило время "Ч" в городе и окрестностях был объявлен комендантский час, точнее, день. Жителей предупредили накануне, чтобы сидели по домам. Специальные патрули жестко пресекали всякое передвижение. Начавшаяся охота на «элиту» живо напомнила Геннадию те дни, когда нечто подобное имело место быть в Татарии. С оттенком дежавю. Только там он ездил по адресам в составе боевой группы, а тут больше занимался координацией. Впрочем, пару раз выдалось съездить и самому. Личный состав зашивался, вот и пришлось. Запланированный «объект» проживал в Маргилане. Один из тех, кто после перестройки сумел наложить лапу на бывшую общенародную собственность. В данном случае, на местную шелкомотальную фабрику и мастерские по производству шелковых тканей. Дом, а точнее мини-дворец в арабском стиле, находился на окраине. Входившая в состав группы БМД, с ходу вынесла ворота и влетела во двор. Следом ринулись десантники. Охрана, человек пять, от неожиданности открыла огонь не сразу. А когда открыла, то долго не продержалась. Десантники рассыпались по дому и начали тычками и пинками, за отсутствием прикладов, выгонять во двор его обитателей. Таковых набралось человек тридцать: хозяин, жены, дети, родня, обслуга. Охрана не в счет, они уже покойники. Геннадий сверился со списком. — Так, там всего пятнадцать человек. Фотография хозяина имеется в деле, вон он стоит. А остальных придется сортировать. — Где ваши документы? — Дело несколько затянулось. Не у всех на руках оказались бумаги, их пришлось разыскивать по дому, а пятеро заявили, что их документы остались дома. Названных ими имен в списке не было. — Итог, тринадцать в наличии, двоих нет. — Не нервничай, капитан, сейчас мы их расколем, — вмешался сержант. — Ты, — обратился он к брату хозяина, — как зовут этих людей? — Он указал на беспаспортную группу, стоящую отдельно. — Тот стоял молча, злобно поглядывая на десантника. — Не знаешь? Ладно, спросим у других. — Короткая очередь отбросила упрямца к ограде. — Теперь ты, — выбрал сержант следующую жертву, — тоже не знаешь? — Этот запираться не стал, а упал на колени и начал быстро называть имена и фамилии. К группе смертников присоединилось еще трое. Двое из этого списка, а еще один из общего. Гость, наверное. Удачно, потом искать не придется. — Остальных за ворота, в шею, — распорядился Геннадий. Оглядел оставшихся. Совсем молодая девчушка, лет двенадцати, которую он сначала принял за дочь, оказалась женой. — Черт, она-то тут причем? Может, просто родители продали. Дети есть? Не понимаешь? Болалар есть? — Девушка отрицательно замотала головой и принялась что-то объяснять.
— Понятно, не сподобилась еще. Оно и к лучшему. Эту… тоже за ворота!
Сержант неодобрительно покачал головой. — Откуда известно, что родня примет ее с распростертыми объятиями? Порядки тут строгие. Как бы мы потом эту дамочку с поясом шахидки не увидели.
— Здесь я командую! Сказано — за ворота! Перед начальством сам отвечу. Остальных к стенке.
Автоматы выбили похоронную дробь. Десантники принялись упаковывать трупы в мешки и грузить их в грузовик. — Охрану оставлять будем? — деловито поинтересовался сержант. Тут барахла на миллионы. Разграбят ведь.
— Пусть грабят, так и задумано. Меньше потом выступать будут, коль у самих рыльце в пушку. Если везде будем охрану выставлять, то просто людей не хватит. Поехали, у нас еще две точки.
Уложились в два дня. Далее выжидали, ожидая реакции. — Вот видишь, а ты боялся, — заявила Сима через неделю, перебирая донесения с мест. — Две трети потенциальных клиентов поняли наш намек правильно. Взяли семьи и рванули к афганской границе, там целое столпотворение получилось. Я, признаться, на нечто подобное и надеялась. Позднее, перекроем границу понадежнее, как было во времена Союза, и все дела. Пусть о них у братьев-мусульман голова болит. Старое правило: лучше расстрелять одного для острастки, чем угрожать всем. Это только зря раздражает людей. А еще хуже — пугать, но не действовать. Как это делал Горбачев, например. Порождает ощущение безнаказанности.
— Все-то ты предвидела, — раздраженный ее неумеренным оптимизмом заметил Геннадий. Ты почитай, почитай донесения-то. Видишь, что Коканде, Намангане и Андижане твориться? Погромы, резня, на улицах толпы. Нашим гарнизонам пришлось покинуть города и окопаться в окрестностях, там же укрылись и русские беженцы.
— Подумаешь! Пусть побесятся. Зато в кишлаках более-менее спокойно. Уборка урожая идет, не до восстаний. Дороги мы контролируем. И элеваторы, благо, что защищать их удобно. Запасов продовольствия в городах нет, долго бузить не получится. Узбеки — народ отходчивый — земледельцы. Запал пройдет, начнут чесать репу, что, мол, наворотили. А всех организаторов и наиболее деятельных участников — с чувством, толком и расстановкой возьмем на карандаш. Потом, ясное дело, прихлопнем.
— Часть в горы уйти успеет, намучимся их оттуда выковыривать, — возразил Геннадий.
— И что с того? Тут главное — хорошо защитить себя, особенно маршруты транспортировки грузов. Тогда, волей-неволей, им придется грабить своих. Эти «свои» нам их потом и сдадут, со всеми потрохами.