Страница:
– Она хочет содрать волшебство с моих костей.
– Так отъедайся хорошенько, – засмеялась богиня.
– Она изгложет меня, как шакал, дай ей только полслучая. Я ей не поддамся, что бы ты ни говорила.
– Вас ждет долгая борьба, – донесся ко мне шепот богини, – и тот, кто состарится первым, проиграет.
Глава 15
Глава 16
– Так отъедайся хорошенько, – засмеялась богиня.
– Она изгложет меня, как шакал, дай ей только полслучая. Я ей не поддамся, что бы ты ни говорила.
– Вас ждет долгая борьба, – донесся ко мне шепот богини, – и тот, кто состарится первым, проиграет.
Глава 15
В ОСАДЕ
Лодочка, моя верная спутница, пересекла реку и слилась с Арго: дерево с деревом, прошлое с настоящим. Мне грустно было расставаться с ней, но я знал, что Арго радуется ее возвращению. Ясон мрачно склонялся над кормой, глядя через Нантосвельту. Глаза осколками кремня блестели, высматривая тень человека, взгляд которого он почти ощущал на себе. Потом он отдал приказ, и Арго оттолкнули от берега. Нантосвельта подхватила корабль и перенесла ближе к берегу жизни и живущих: поднялись и опустились весла, мой старый друг Рубобост, взявшись за кормило, задавал ритм, а на носу, свернувшись по-кошачьи, притулилась маленькая хрупкая фигурка Ниив – кошка, притаившаяся в засаде и выжидающая мига для прыжка.
Арго прошел вдоль берега, скрылся из виду, а мне пришлось заняться более насущной задачей: как добраться в Тауровинду, опередив Ясона и его команду наемников.
Я не принял в расчет Миеликки. Она, должно быть, задержала их продвижение по реке. Быть может, я, как и она, неподвластный времени, казался ей ближе Ясона, занятого собой и своими чувствами, жестокого и сметавшего все на своем пути. Как бы то ни было, несколько дней бега по долинам, заросшим лесом, через узкие теснины, отделявшие Тауровинду от Страны Призраков, – и я наконец увидел высокий холм, огни костров, знамена и тотемные столбы, поднимающиеся над стеной и башнями. Урта по-прежнему был хозяином крепости.
Однако крепости осажденной.
В пути меня обогнала колонна воинов, в которых я узнал Нерожденных: могучие кони и плащи простых цветов – зеленые и красные. Мертвые предпочитали более сложный рисунок. Мечи скрыты в выложенных золотом ножнах, и у каждого в руках одно копье с толстым древком, а не связка дротиков, с которыми так ловко управлялись Урта и его предшественники.
Щиты их имели форму узкого овала, почти без украшений, и висели у седла, а не на спине воина. Я уже достаточно изучил Страну Призраков, чтобы опознать отряд будущих вождей здешних мест.
Я притаился, пропуская их, хотя не предчувствовал исходящей от них опасности.
Следом отряд Мертвых, блистающих яркими цветами, бренчащих бронзовыми кольцами на предплечьях, в ушах и на щиколотках, прошагал мимо меня, а за ним летели вороны, предвкушающие добычу. Этот отряд, жестокий и грубый, казалось, пребывал в мире скрытых значений. Они сознавали мое присутствие, хотя и не видели меня, скользящего через лес клочком тумана на холодном ветру. Они показались и тут же скрылись, но я много дней видел их след – след крови.
И Мертвые и Нерожденные смешались в осаждающем войске, перекрывшем все пути и тропы, кроме той, что вела к Нантосвельте: вьющейся тропы, по которой уносили плетеные лодки с телами умерших.
По этой тропе я мог вернуться к Урте. По ней же явится в Тауровинду Ясон, когда Арго наконец доберется к простому деревянному причалу.
Воины из ивы и орешника, воины из тиса и дуба окружили холм пятью рядами: иные были вырезаны со всем тщанием, но в большинстве – лишь скрещенные ветки с растянутой на них человеческой кожей. Мрачные костлявые идолы, мимо которых не посмел бы пробраться к крепости ни один грабитель.
В высокой траве тенями скользили Мертвые. Я обогнул их по дороге к реке. В поле их были сотни, хотя почти все спали, свернувшись в комок. Каждый ветерок, каждое движение воздуха здесь означало проходящий мимо призрак. Пахло тлением. Уголком глаза я заметил то блик металла, то цветные перья на шлеме. Высокие кони и низкорослые лошадки бродили в полусвете полубытия. Отворив истинный взгляд, я услышал смех и шум военных учений, треск костров и собачий лай.
Сомневаться не приходилось: пришельцы из Иного Мира твердо решили отвоевать Тауровинду. Они покинули свой мир и принесли с собой часть его, окружив Громовой холм.
Но зачем? Что даст им обладание такой крепостью?
Урта оборонялся запертыми воротами, священными огнями и резными столбами, обтянутыми кожей Мертвых. Он явно воспользовался советом Волчьих Голов и Глашатаев. Защита оказалась действенной. Я говорил уже: на нашей стороне Тени Героев уязвимы.
Я уже собирался двинуться сквозь расположение Мертвых, когда услышал напевный девичий голосок. Он показался знакомым, но я узнал его не сразу и, только услышав: «Я вижу – зеленое, я вижу бронзу», понял, что рядом Мунда.
Окликнул ее, но странное пение не прерывалось. Тогда я пошел на голос и нашел девочку сидящей в пасти двух серых скал, уставившись за реку. Глаза, ослепленные Светом прозрения, не замечали мира реки.
Я шагнул в луч этого света, и она заметила меня, узнала и улыбнулась. Здесь не слышно было шума воды, не свистел ветер.
– Мерлин, – шепнула она, глядя вдаль. – Отравленный совсем близко. Он принесет смерть. Я вижу, Мерлин, но лицо его так странно: лицо юноши и старика. И вправду с ним все не так.
– Это потому, что он покинул свое время, – объяснил я девочке.
– Вот оно что! Тогда понятно. Я вижу его потерянным; я вижу его пустым. Я вижу его в злобе, я вижу его плачущим.
Я покачал головой:
– У него уже не осталось слез. Он не плакал, когда старший сын отверг его ударом меча.
– Я не вижу сыновей – только братьев. Двое гневных мужчин и два серых призрака с их лицами.
Мунда не уставала поражать меня, хотя, может быть, все дело в том, что я не мог забыть, как мало ей лет. Обычно дети легко проникают в духовный мир, но круг их зрения невелик, потому что в них мало жизни. Не то с дочерью Урты! Она разглядела и двух сыновей Ясона, и их призрачных спутников. Мать, разделив заброшенных в будущее детей, наделила каждого отображением брата, чтобы они были счастливы и не грустили. Тезокор был далеко в Греческой земле, и призрак Киноса странствовал с ним. И все же Мунда сумела увидеть их. Было чему дивиться.
– Выйди из имбас фораснай, – тихо сказал я ей, и она вздрогнула, глубоко вздохнула, мгновенно возвратившись в мир камней, деревьев и осеннего ветерка.
– Мерлин, Мерлин! – с неподдельной радостью вскричала девочка, хлопая в ладоши и подпрыгивая, чтобы обнять меня. – Где же ты был? Так долго тебя не было! Мы скучали!
– Я был за рекой.
– Мы в осаде, – мрачно проговорила она. – Мало кто может пройти сквозь то войско. По древней тропе…
– Догадываюсь, – улыбнулся я.
– Ну отец злился, что ты от него сбежал! Что-то он тебе скажет! Хотя чем скорее набьешь синяк, тем скорее заживет, так что пойдем, пойдем!
И девочка, схватив меня за руку, потянула за собой от реки через кишащую призраками равнину МэгКата.
Урта увидел меня издалека. Он выслал людей за линию костров, что перегоражала подходы к крепости. Мунда, словно коготками вцепившись в мою руку, провела меня мимо быка, оленя, волка, человека и коня и почти втолкнула в толпу встречающих: в сутолоку подъезжающих колесниц и радостно ухмыляющихся воинов. Среди них выделялись Урта с Уланной.
Только они не улыбались.
Урта в бешенстве схватил дочь за плечи:
– Где ты была? Как выбралась из крепости? Я тебе что сказал? Ни шагу за стены!
– Мне здесь ничего не видно, – объяснила Мунда. – Все заперто.
– Все заперто? Я тебе покажу «заперто»! Тебе запрещено было выходить! И сколько раз ты это уже проделывала?
Мунда бесстрашно взглянула в глаза отцу:
– Я здесь ничего не вижу! Приходится выходить к обвивающей нас.
– Кажется, меня ты прекрасно видишь!
– Я не так вижу. Пусти меня!
Но отец слишком рассвирепел. Были вызваны две женщины-старейшины, и брыкающуюся Мунду увели в дом, где поселились ее новые опекуньи. Их лица и лица Глашатаев явственно выражали осуждение девочке, нарушившей приказ отца и подвергнувшей опасности Тауровинду.
Она же, увлекаемая за руки прочь, продолжала выкрикивать:
– Ты ничего не понимаешь! Как я могу тебе помочь, если ничего не увижу?
Урта уже не слушал ее. Он шагнул ко мне, окинул холодным взглядом и кивнул на стену. Я следом за ним поднялся на одну из башен, откуда видны были равнина внизу и мерцающее войско, окружившее крепость.
– Где тебя носило? Все лето, мерзавец! Четверть года! Полюбуйся, что у нас творилось тем временем.
– Я был очарован.
Он ядовито рассмеялся:
– Очарован женщиной? Знаю я твои вкусы, Мерлин. Сколько времени провели вместе на севере, забыл? И по пути в Дельфы. Отлично помню, как эта красотка Ниив висела у тебя на шее.
– Не совсем так.
– Вы были любовниками, и не спорь.
– Я не спорю. Но той женщине нужны мои тайны, а не поцелуи.
– Где ты был так долго? – сердито повторил он, стиснув мое плечо. – Видишь это воинство? Тени! Герои! Может, здесь и мои предки. А может, сыновья моих сыновей? Они нас зажали, вздохнуть не дают. Только друидам удается без помех добраться к реке… да еще, похоже, моей дочурке! Мы голодаем, терпим лишения, а ублюдки еще и уклоняются от боя. Ни единой стычки! И еще раз спрашиваю: где, во имя Суцелла, тебя носило?
Я осторожно подбирал слова: Урта явно был не в настроении.
– Был с женщиной, – сказал я.
– Ха!
– Но не просто с женщиной.
– Ну-ну?
– С Медеей. Она заперла меня, точь-в-точь как эти герои – тебя. Оба мы провели лето в осаде, только ты это сознавал, а я нет. Она заморочила меня, Урта. Зато тем яснее я вижу теперь.
– Что ты, что моя несносная доченька! Вечно ноете, что плохо, мол, видно! И что мне с тобой делать?
– Хорошо бы напоить. И мяса бы. И сыра, и мисочку оливок? И поменьше этих разгневанных пылающих взглядов.
Урта скрыл усмешку в длинных темных усах.
– Напоить? Нантосвельтского винца у нас в избытке!
Он имел в виду речную водицу. Могли бы поставить бродить хоть что-то! Яблоки, траву, ягоды терна, боярышника или шиповника… Подумав, я сообразил, что если и поставили, то давно все выпито.
– А насчет мяса, может, и повезет, ежели довезут, – добавил он, выглядывая через стену, и прокричал страже внизу: – Не спать у ворот!
Что-то мелькнуло среди деревьев священной рощи, раздвинулись ветви, и трое всадников вырвались на извилистую тропу. У одного через седло перекинута была оленья туша.
Тени возникли из травы, как тогда на поляне перед Ясоном. Отряд призрачных всадников проскакал рядом с охотниками, норовя столкнуть их с тропы. Трое живых низко пригнулись в седлах и отбивались направо и налево длинными шестами с цветными тряпицами на концах и насаженными чуть поглубже изогнутыми костями. Бычьими ребрами, как мне потом сказали, а тряпье было содрано с тел погибших Мертвых. Грабителя-волка отгоняют оскаленным черепом серого собрата. Так же и призраки шарахались от запаха своей потусторонней родни.
Бычьи ворота распахнулись, и охотники влетели под защиту стен.
Тогда-то я и спросил Урту насчет шестов. Ответила мне Уланна.
– Волшебные палочки, – сказала она. – Я задумалась, как бы ты предложил защитить охотников. И еще видела что-то в этом роде в детстве. Отец отправился к оракулу Айран Курга, у меня на родине. Путь туда был опасен, потому что вокруг оракула скитаются потерянные и лишенные чести. Их отгоняют их же собственными костями.
– Немного от одного, кое-что от другого, – с уважением заметил я, и она поклонилась в ответ.
– Часто так выходит лучше всего. Помогли и Волчьи Головы. Чтобы выжить, им пришлось одолеть дальний путь. Хоть они и лишились чар, зато много о них знают.
И я вернулся в не знающую покоя злополучную крепость. Войско короля Вортингора, согласившегося ненадолго одолжить своих коритани, было раздражено и досадовало на неожиданную задержку. Они тревожились за свои семьи. Они видели, что дорога из крепости – сквозь кольцо осаждающих теней – не закрыта, и только воля Урты удерживала их на Громовом холме.
Но и его способность к убеждению истощалась, как и припасы, и запас развлечений и военных игр. Шуточные поединки, скачки и состязания все чаще оканчивались смертельным исходом из-за озлобленности и усталости осажденных.
Хотя пищи пока было в достатке. Об этом Урта позаботился. В тот день, ради общего мира и в честь моего возвращения, разделили добытого оленя, и его потроха зажарили над огнем – угощение для знатных наемников. Четырнадцать человек, считая меня, расселись на низких лавках. Тут были и Катабах, и Уланна, и Рианта-Заботница, желавшая услышать мой рассказ о Стране Призраков. Дом Урты снова сиял яркими красками, на стенах блестели щиты, свисало оружие, а растянутые между ними плащи отгоняли сквозняки и унылые ночные звуки. Вокруг дома снова протянулись ров и терновая изгородь, а на ней висели знамена корнови и предков рода тектосагов.
Пылкого Кимона, сына правителя, не было среди собравшихся; зато до нас доносились вопли сидящей взаперти Мунды – девочка не желала смириться с заключением.
Когда полоски оленины отбили, чтобы придать им мягкость, и подвесили над огнем, разговор оживился и настроение поднялось. Сыскалось немного яблочного сидра, крепкого, с резким вкусом, немного грушевого вина и напитка, приготовленного из кислого молока, – отвратительного на вкус всех, кроме скифки, собственноручно его состряпавшей. Она сидела рядом с Уртой, отпуская грубые шутки на его счет и еще более грубые в сторону рыжебородого быка Морводумна, брата Горгодумна, отчего оба то и дело разражались хохотом.
Мне вручили кусок оленьего языка – доля вождя! Урта был рад моему возвращению и еще, возможно, хотел сказать: «Я был зол на твою отлучку, но теперь с этим покончено. За дело!»
Урта рассказывал, как обнаружились первые признаки осады – при возвращении охотничьей партии вроде той, что я видел сегодня.
– Морводумн и еще двое отправились набирать людей – на восток, как обычно. С той стороны то и дело подходили воины-копьеносцы, возвращающиеся из греческого похода после завоевания Греции.
Завоевания? Это беспорядочный, хотя и многолюдный, набег через Македонию на Дельфы – завоевание? История с каждым пересказом становится слаще!
– Они повстречали сына правителя Конари из клана Тулач, с воинами и тремя рабами, захваченными в Македонии на обратном пути. Македонцы – хорошие воины и обещали семь лет воинской службы за право, когда срок истечет, свободными вернуться на родину – если найдут дорогу. Жалкая троица, сам понимаешь, но нам ни от какой помощи отказываться не приходится.
Я проникся жалостью к этим троим, занесенным в страну с неприятным климатом и жалкими земляными крепостями.
Урта продолжал:
– Весь отряд двигался вдоль реки до самого леса. Завидев вдали верхушки башен, они пустили коней вскачь через равнину и заорали песню, чтобы известить нас о себе.
Тени Героев, должно быть, затаились в высокой траве. Четыре или пять десятков вдруг появились среди равнины уже верхом и напали на наших. Я смотрел с башни у ворот Рианнон. Они словно из-под земли выскочили, а может, из тайных подземных ходов. В Конари попало семь дротиков, тоньше тернового шипа и длинных, как стрелы. Он умер еще на равнине. Все его люди получили раны. Македонцы оказались счастливее. Несколько ударов вскользь, а в остальном невредимы. В Тауровинду влетел истекающий кровью отряд. Один из рабов успел подхватить тело Конари, и мы потом похоронили его у источника Нантосвельты. Как только осада закончится, я позабочусь, чтобы его тело отправили домой.
Спросишь, откуда они взялись?
Не могу сказать, Мерлин. Но на следующий день и впредь вся равнина и болота на востоке кишели тенями Мертвых и Нерожденных. В дождь из можно видеть – прозрачные водяные фигуры, перебегающие в густой траве или подъезжающие верхом. Дразнят, примериваются или пытаются сбить, кого достанут.
Это я помнил по своему первому возвращению на покинутый холм.
– Ты умеешь их различать – Мертвых от Нерожденных? – спросил я, но Урта только покачал головой.
– Если вооружение знакомое, может, они из прошлого. Если верхом на этих тяжелых конях, а оружие выглядит странным, то из будущего. Может быть…
Морводумн с важным видом поднял нож, которым резал мясо.
– Я одно подметил: часть войска на равнине весьма деятельно нападает на наших всадников в новолуние, пока серебро не загорелось. Другие наоборот – те, что с незнакомым оружием, – больше выезжают в полнолуние, когда серебро блестит всего ярче.
– Я тоже заметила, – негромко согласилась Рианта. Она пристально следила за мной. – Среди окружающих нас воинов нет единства. Стычки, споры. Я видела. И отряды то прибывают, то уходят. На востоке, у леса, стоит призрачный дворец. Там поселился их верховный вождь. И там разгораются раздоры среди воинов.
Катабах трижды хлопнул в ладоши:
– И я видел. Дворец охраняют тени созданий, в которых не много человеческого. А знамя верховного вождя… не знаю, какому королевству или клану оно принадлежит.
Пока ничего нового.
– Но зачем им Тауровинда? – спросила Уланна, качая головой и прожевывая кусок мяса.
– Вот именно, зачем? – эхом отозвался Урта. – Я надеялся, что Мерлин что-нибудь провидел. Мерлин?
– Если и провидел, – правдиво ответил я, – то очень глубоко, очень скрыто от взгляда.
Правда, намек, что части войска по-разному воспринимают влияние луны, помог мне кое-что понять. В самом деле, луна во многом определяет судьбу живущих. Она обращает свой темный и горестный лик к Мертвым, а утешительную белую грудь к тем, кому еще предстоит родиться. Она определенно играла свою роль в происходящем.
Я описал свое путешествие в Иной Мир, не умолчав, как беззащитен оказался перед чарами Медеи. Урта с радостью выслушал весть о возвращении Ясона – он, верно, рассчитывал усилить войско, – зато остался вполне равнодушен к предстоящему появлению в нашем обществе искусной северной волшебницы Ниив.
Могучий Морводумн вдруг вскочил на ноги, накинул свой короткий багровый плащ и вложил в ножны нож. Он насупившись смотрел на меня, встревоженный какой-то внезапной мыслью. В отблесках огня казалось, что его рыжие волосы шевелятся сами по себе.
– Если мой брат, Горгодумн, мертв, а я думаю, так оно и есть… тогда он среди Мертвых, в Стране Призраков. Он был достойный муж, славный боец. Немного скор на гнев, немного медлителен на месть, не любил оставлять ни живых врагов, ни добычу, немного несдержан, когда дело шло о скотине, забредшей в чужие земли, не из тех, кто легко спускает обиды, а порой и похвалу, но при всем при том – достойный муж. Те здесь, кто знал его, вспомнят, что не было никого сильнее его в пяти зимних приемах: ни в «дюжине гремящих барабанов», ни в «пяти щитах, окаймленных золотом и бронзой», ни в «десяти кувыркающихся воинах», ни в «шести расписных гусиных яйцах», ни в «одиннадцати сигнальных свистах». Кто в этом доме может сказать то же о себе?
Общий согласный ропот подтвердил, что Горгодумн был искусен во всех этих приемах.
Манандун шепнул мне:
– Был, правда, один прием, который ему никак не давался, – тот, что все мы изучаем первым, и в совершенстве: прием «девяти поворотов женщин».
– Вы поворачиваете женщин? Куда? – удивился я.
– Одну женщину на девять сторон, – пояснил Манандун, многозначительно шевельнув бровью, и я только тогда понял, что прием не имел отношения к танцам.
Морводумн добрался между тем до сути дела:
– Если он вместе с Рианнон и Аверносом пересек реку и теперь в Царстве Героев…
Если он убит…
…Тогда он может оказаться сейчас среди душ, поселившихся в высокой траве и кривых терновых стволах МэгКаты. И готовится напасть на нас? На собственного брата? А мне что делать, если бой сведет нас меч к мечу, грудь с грудью? Что ждет Горгодумна, если я нанесу удар, прерывающий дыхание? Что будет со мной, если он нанесет скорбный удар?
Вопрос напомнил всем о странных и зловещих сторонах положения, в котором очутились защитники крепости: они воевали с собственными предками… и с собственными нерожденными потомками. Морводумн просто первым решился завести речь об этом прямо в сердце дома правителя. А ведь все эти месяцы каждый в крепости, будь то мужчина или женщина, должно быть, до боли всматривался в смутные тени за стеной, не мелькнет ли знакомый образ мужа, сына или отца, с почетом похороненного ими. И каждый, конечно, таил страх, что увидит любимого когда-то человека с обнаженным против них мечом, с натянутым луком, с занесенным для удара копьем… скорбное дело, как сказал простодушный Морводумн, выразивший общие мысли.
Заботница прервала молчание, установившееся после горестной речи Морводумна.
– Не будет бесчестьем отвернуться от отца или брата, если ты сумеешь узнать их. Тогда уйди с поля. Как я вижу, Тени Героев в наших землях слабы, слабее нас. Помните, сколько рассыпанных костей мы оставили на равнине, возвращаясь на Громовой холм? Кто бы ни привел сюда через Извилистую любимых нами в прошлом или тех, кого мы любим в память того, кем они станут, – он ведет их против их воли. Отравленный, Несущий Смерть вызвал эти деяния. Подобные ему были до него, будут и впредь. Но в нашей стране они появляются лишь по одному в поколение, не чаще. Иногда это добрые люди. Вспомните Кухулина, великого героя Эрина, вспомните его двенадцать подвигов и боевое бешенство. Да, они бывают добрыми. А бывают и злыми. И Мунда, девочка, несущая в себе Свет Прозрения, уже видела его приближение.
Словно услышав свое имя, запертая неподалеку дочь Урты с новой силой принялись выкрикивать свою обиду.
Подобные ему были до него, будут и впредь.
Эта женщина сама когда-то обладала имбас фораснай. Теперь он оставил ее: такой дар неизбежно уходит со временем. Но осталась память, глубокая и подробная, и мудрость, требующая все новых испытаний. Она сумеет воспитать Мунду, девочку, которую ожидает та же дорога.
Зачем понадобилась Стране Призраков Тауровинда? Ответ, быть может, лежал в прошлом крепости, и я обратился за ним к Глашатаю Прошлого.
Я слушал внимательно: его рассказ был красноречив, полон красок и страсти, но вскоре стало ясно, что жрец лишь повторяет заученную наизусть речь и описывает запечатленные в памяти, но непонятные видения. Эти слова веками передавались из поколения в поколение. Точнее, два века, минувшие с тех пор, как правители разоренного Тевтоборга поднялись на этот холм в сердце Альбы и сразились в поединке за право владеть его крутыми склонами и раскинувшимися вокруг лесами. Победителями в тот день стали Дурнадонд и его жена Эвиан. Три из четырех семей изгнанников, бывших с ними, ушли на юг. Одна – на север. Быстро возникли новые королевства, но Громовой холм стал первым Местом Собраний. Здесь собирался первый Совет изгнанников, и его обороняли в первую очередь. Вскоре пять королевств вновь развязали кровавую войну, на сей раз – между собой.
Я знал Дурандонда и ему подобных: моя Тропа, мой вечный путь вокруг мира провели меня через леса и пастбища страны, где благородные предки Урты правили народами, отдававшими все силы на поддержание роскошной и вольной жизни избранных. У избранных не было иного понятия чести, кроме установленного ими для собственного рода: рода знатных воинов, святых и женщин-старейшин – истинных правительниц этих обширных земель.
Помню, как тела воинов – любимцев тех женщин – опускали после битвы в полной броне в огромные золотые кувшины. Эти причудливые гробы запечатывали смолой и погружали в глубокие колодцы, покрывая их мраморными или гранитными плитами, обшивая дубом и украшая полевыми цветами. Изменников благородного рода тоже хоронили – но живыми, в деревянных бочках, сбрасывая их в глубокие ямы и засыпая сырой землей.
Пять династий истощили силы в мелких стычках с вторгавшимися с востока племенами – в том числе с киммерийцами и скифами – и в опустошительной войне с греками, чье войско прошло через четыре страны и два горных хребта. Немалая часть захваченной тем войском добычи пополнила сокровищницу Дельфийского оракула.
Но к падению королевство привела собственная алчность, ожесточившая угнетенный народ.
Что такое могли принести с собой на Громовой холм те изгнанники? Что влекло сюда духи Мертвых? Уж конечно, не трупы Дурандонда и Эвиан, похороненных даже в золотых колесницах!
Я обратил взгляд внутрь холма, но, хотя его подземелья, как все подземелья, легко открылись внутреннему взору, я не увидел ничего, кроме поднимающегося спиралью водотока, питавшего источники крепости прозрачным вином Нантосвельты. Если что-то еще и лежало у нас под ногами, оно было скрыто даже от меня.
Пир кончился, и гости разошлись. Урта отвел мне прежнее помещение в своем доме, и я не спорил. Слишком устал.
Разбудила меня маленькая ладонь, коснувшаяся моих губ. Девочка серьезно смотрела на меня и шептала:
– Радость! Радость! Я вижу лебедь, я вижу, летит… Моя лебедь вернулась ко мне.
В тот же миг тревожный крик рога со сторожевой башни поднял на ноги всю крепость.
Арго прошел вдоль берега, скрылся из виду, а мне пришлось заняться более насущной задачей: как добраться в Тауровинду, опередив Ясона и его команду наемников.
Я не принял в расчет Миеликки. Она, должно быть, задержала их продвижение по реке. Быть может, я, как и она, неподвластный времени, казался ей ближе Ясона, занятого собой и своими чувствами, жестокого и сметавшего все на своем пути. Как бы то ни было, несколько дней бега по долинам, заросшим лесом, через узкие теснины, отделявшие Тауровинду от Страны Призраков, – и я наконец увидел высокий холм, огни костров, знамена и тотемные столбы, поднимающиеся над стеной и башнями. Урта по-прежнему был хозяином крепости.
Однако крепости осажденной.
В пути меня обогнала колонна воинов, в которых я узнал Нерожденных: могучие кони и плащи простых цветов – зеленые и красные. Мертвые предпочитали более сложный рисунок. Мечи скрыты в выложенных золотом ножнах, и у каждого в руках одно копье с толстым древком, а не связка дротиков, с которыми так ловко управлялись Урта и его предшественники.
Щиты их имели форму узкого овала, почти без украшений, и висели у седла, а не на спине воина. Я уже достаточно изучил Страну Призраков, чтобы опознать отряд будущих вождей здешних мест.
Я притаился, пропуская их, хотя не предчувствовал исходящей от них опасности.
Следом отряд Мертвых, блистающих яркими цветами, бренчащих бронзовыми кольцами на предплечьях, в ушах и на щиколотках, прошагал мимо меня, а за ним летели вороны, предвкушающие добычу. Этот отряд, жестокий и грубый, казалось, пребывал в мире скрытых значений. Они сознавали мое присутствие, хотя и не видели меня, скользящего через лес клочком тумана на холодном ветру. Они показались и тут же скрылись, но я много дней видел их след – след крови.
И Мертвые и Нерожденные смешались в осаждающем войске, перекрывшем все пути и тропы, кроме той, что вела к Нантосвельте: вьющейся тропы, по которой уносили плетеные лодки с телами умерших.
По этой тропе я мог вернуться к Урте. По ней же явится в Тауровинду Ясон, когда Арго наконец доберется к простому деревянному причалу.
Воины из ивы и орешника, воины из тиса и дуба окружили холм пятью рядами: иные были вырезаны со всем тщанием, но в большинстве – лишь скрещенные ветки с растянутой на них человеческой кожей. Мрачные костлявые идолы, мимо которых не посмел бы пробраться к крепости ни один грабитель.
В высокой траве тенями скользили Мертвые. Я обогнул их по дороге к реке. В поле их были сотни, хотя почти все спали, свернувшись в комок. Каждый ветерок, каждое движение воздуха здесь означало проходящий мимо призрак. Пахло тлением. Уголком глаза я заметил то блик металла, то цветные перья на шлеме. Высокие кони и низкорослые лошадки бродили в полусвете полубытия. Отворив истинный взгляд, я услышал смех и шум военных учений, треск костров и собачий лай.
Сомневаться не приходилось: пришельцы из Иного Мира твердо решили отвоевать Тауровинду. Они покинули свой мир и принесли с собой часть его, окружив Громовой холм.
Но зачем? Что даст им обладание такой крепостью?
Урта оборонялся запертыми воротами, священными огнями и резными столбами, обтянутыми кожей Мертвых. Он явно воспользовался советом Волчьих Голов и Глашатаев. Защита оказалась действенной. Я говорил уже: на нашей стороне Тени Героев уязвимы.
Я уже собирался двинуться сквозь расположение Мертвых, когда услышал напевный девичий голосок. Он показался знакомым, но я узнал его не сразу и, только услышав: «Я вижу – зеленое, я вижу бронзу», понял, что рядом Мунда.
Окликнул ее, но странное пение не прерывалось. Тогда я пошел на голос и нашел девочку сидящей в пасти двух серых скал, уставившись за реку. Глаза, ослепленные Светом прозрения, не замечали мира реки.
Я шагнул в луч этого света, и она заметила меня, узнала и улыбнулась. Здесь не слышно было шума воды, не свистел ветер.
– Мерлин, – шепнула она, глядя вдаль. – Отравленный совсем близко. Он принесет смерть. Я вижу, Мерлин, но лицо его так странно: лицо юноши и старика. И вправду с ним все не так.
– Это потому, что он покинул свое время, – объяснил я девочке.
– Вот оно что! Тогда понятно. Я вижу его потерянным; я вижу его пустым. Я вижу его в злобе, я вижу его плачущим.
Я покачал головой:
– У него уже не осталось слез. Он не плакал, когда старший сын отверг его ударом меча.
– Я не вижу сыновей – только братьев. Двое гневных мужчин и два серых призрака с их лицами.
Мунда не уставала поражать меня, хотя, может быть, все дело в том, что я не мог забыть, как мало ей лет. Обычно дети легко проникают в духовный мир, но круг их зрения невелик, потому что в них мало жизни. Не то с дочерью Урты! Она разглядела и двух сыновей Ясона, и их призрачных спутников. Мать, разделив заброшенных в будущее детей, наделила каждого отображением брата, чтобы они были счастливы и не грустили. Тезокор был далеко в Греческой земле, и призрак Киноса странствовал с ним. И все же Мунда сумела увидеть их. Было чему дивиться.
– Выйди из имбас фораснай, – тихо сказал я ей, и она вздрогнула, глубоко вздохнула, мгновенно возвратившись в мир камней, деревьев и осеннего ветерка.
– Мерлин, Мерлин! – с неподдельной радостью вскричала девочка, хлопая в ладоши и подпрыгивая, чтобы обнять меня. – Где же ты был? Так долго тебя не было! Мы скучали!
– Я был за рекой.
– Мы в осаде, – мрачно проговорила она. – Мало кто может пройти сквозь то войско. По древней тропе…
– Догадываюсь, – улыбнулся я.
– Ну отец злился, что ты от него сбежал! Что-то он тебе скажет! Хотя чем скорее набьешь синяк, тем скорее заживет, так что пойдем, пойдем!
И девочка, схватив меня за руку, потянула за собой от реки через кишащую призраками равнину МэгКата.
Урта увидел меня издалека. Он выслал людей за линию костров, что перегоражала подходы к крепости. Мунда, словно коготками вцепившись в мою руку, провела меня мимо быка, оленя, волка, человека и коня и почти втолкнула в толпу встречающих: в сутолоку подъезжающих колесниц и радостно ухмыляющихся воинов. Среди них выделялись Урта с Уланной.
Только они не улыбались.
Урта в бешенстве схватил дочь за плечи:
– Где ты была? Как выбралась из крепости? Я тебе что сказал? Ни шагу за стены!
– Мне здесь ничего не видно, – объяснила Мунда. – Все заперто.
– Все заперто? Я тебе покажу «заперто»! Тебе запрещено было выходить! И сколько раз ты это уже проделывала?
Мунда бесстрашно взглянула в глаза отцу:
– Я здесь ничего не вижу! Приходится выходить к обвивающей нас.
– Кажется, меня ты прекрасно видишь!
– Я не так вижу. Пусти меня!
Но отец слишком рассвирепел. Были вызваны две женщины-старейшины, и брыкающуюся Мунду увели в дом, где поселились ее новые опекуньи. Их лица и лица Глашатаев явственно выражали осуждение девочке, нарушившей приказ отца и подвергнувшей опасности Тауровинду.
Она же, увлекаемая за руки прочь, продолжала выкрикивать:
– Ты ничего не понимаешь! Как я могу тебе помочь, если ничего не увижу?
Урта уже не слушал ее. Он шагнул ко мне, окинул холодным взглядом и кивнул на стену. Я следом за ним поднялся на одну из башен, откуда видны были равнина внизу и мерцающее войско, окружившее крепость.
– Где тебя носило? Все лето, мерзавец! Четверть года! Полюбуйся, что у нас творилось тем временем.
– Я был очарован.
Он ядовито рассмеялся:
– Очарован женщиной? Знаю я твои вкусы, Мерлин. Сколько времени провели вместе на севере, забыл? И по пути в Дельфы. Отлично помню, как эта красотка Ниив висела у тебя на шее.
– Не совсем так.
– Вы были любовниками, и не спорь.
– Я не спорю. Но той женщине нужны мои тайны, а не поцелуи.
– Где ты был так долго? – сердито повторил он, стиснув мое плечо. – Видишь это воинство? Тени! Герои! Может, здесь и мои предки. А может, сыновья моих сыновей? Они нас зажали, вздохнуть не дают. Только друидам удается без помех добраться к реке… да еще, похоже, моей дочурке! Мы голодаем, терпим лишения, а ублюдки еще и уклоняются от боя. Ни единой стычки! И еще раз спрашиваю: где, во имя Суцелла, тебя носило?
Я осторожно подбирал слова: Урта явно был не в настроении.
– Был с женщиной, – сказал я.
– Ха!
– Но не просто с женщиной.
– Ну-ну?
– С Медеей. Она заперла меня, точь-в-точь как эти герои – тебя. Оба мы провели лето в осаде, только ты это сознавал, а я нет. Она заморочила меня, Урта. Зато тем яснее я вижу теперь.
– Что ты, что моя несносная доченька! Вечно ноете, что плохо, мол, видно! И что мне с тобой делать?
– Хорошо бы напоить. И мяса бы. И сыра, и мисочку оливок? И поменьше этих разгневанных пылающих взглядов.
Урта скрыл усмешку в длинных темных усах.
– Напоить? Нантосвельтского винца у нас в избытке!
Он имел в виду речную водицу. Могли бы поставить бродить хоть что-то! Яблоки, траву, ягоды терна, боярышника или шиповника… Подумав, я сообразил, что если и поставили, то давно все выпито.
– А насчет мяса, может, и повезет, ежели довезут, – добавил он, выглядывая через стену, и прокричал страже внизу: – Не спать у ворот!
Что-то мелькнуло среди деревьев священной рощи, раздвинулись ветви, и трое всадников вырвались на извилистую тропу. У одного через седло перекинута была оленья туша.
Тени возникли из травы, как тогда на поляне перед Ясоном. Отряд призрачных всадников проскакал рядом с охотниками, норовя столкнуть их с тропы. Трое живых низко пригнулись в седлах и отбивались направо и налево длинными шестами с цветными тряпицами на концах и насаженными чуть поглубже изогнутыми костями. Бычьими ребрами, как мне потом сказали, а тряпье было содрано с тел погибших Мертвых. Грабителя-волка отгоняют оскаленным черепом серого собрата. Так же и призраки шарахались от запаха своей потусторонней родни.
Бычьи ворота распахнулись, и охотники влетели под защиту стен.
Тогда-то я и спросил Урту насчет шестов. Ответила мне Уланна.
– Волшебные палочки, – сказала она. – Я задумалась, как бы ты предложил защитить охотников. И еще видела что-то в этом роде в детстве. Отец отправился к оракулу Айран Курга, у меня на родине. Путь туда был опасен, потому что вокруг оракула скитаются потерянные и лишенные чести. Их отгоняют их же собственными костями.
– Немного от одного, кое-что от другого, – с уважением заметил я, и она поклонилась в ответ.
– Часто так выходит лучше всего. Помогли и Волчьи Головы. Чтобы выжить, им пришлось одолеть дальний путь. Хоть они и лишились чар, зато много о них знают.
И я вернулся в не знающую покоя злополучную крепость. Войско короля Вортингора, согласившегося ненадолго одолжить своих коритани, было раздражено и досадовало на неожиданную задержку. Они тревожились за свои семьи. Они видели, что дорога из крепости – сквозь кольцо осаждающих теней – не закрыта, и только воля Урты удерживала их на Громовом холме.
Но и его способность к убеждению истощалась, как и припасы, и запас развлечений и военных игр. Шуточные поединки, скачки и состязания все чаще оканчивались смертельным исходом из-за озлобленности и усталости осажденных.
Хотя пищи пока было в достатке. Об этом Урта позаботился. В тот день, ради общего мира и в честь моего возвращения, разделили добытого оленя, и его потроха зажарили над огнем – угощение для знатных наемников. Четырнадцать человек, считая меня, расселись на низких лавках. Тут были и Катабах, и Уланна, и Рианта-Заботница, желавшая услышать мой рассказ о Стране Призраков. Дом Урты снова сиял яркими красками, на стенах блестели щиты, свисало оружие, а растянутые между ними плащи отгоняли сквозняки и унылые ночные звуки. Вокруг дома снова протянулись ров и терновая изгородь, а на ней висели знамена корнови и предков рода тектосагов.
Пылкого Кимона, сына правителя, не было среди собравшихся; зато до нас доносились вопли сидящей взаперти Мунды – девочка не желала смириться с заключением.
Когда полоски оленины отбили, чтобы придать им мягкость, и подвесили над огнем, разговор оживился и настроение поднялось. Сыскалось немного яблочного сидра, крепкого, с резким вкусом, немного грушевого вина и напитка, приготовленного из кислого молока, – отвратительного на вкус всех, кроме скифки, собственноручно его состряпавшей. Она сидела рядом с Уртой, отпуская грубые шутки на его счет и еще более грубые в сторону рыжебородого быка Морводумна, брата Горгодумна, отчего оба то и дело разражались хохотом.
Мне вручили кусок оленьего языка – доля вождя! Урта был рад моему возвращению и еще, возможно, хотел сказать: «Я был зол на твою отлучку, но теперь с этим покончено. За дело!»
Урта рассказывал, как обнаружились первые признаки осады – при возвращении охотничьей партии вроде той, что я видел сегодня.
– Морводумн и еще двое отправились набирать людей – на восток, как обычно. С той стороны то и дело подходили воины-копьеносцы, возвращающиеся из греческого похода после завоевания Греции.
Завоевания? Это беспорядочный, хотя и многолюдный, набег через Македонию на Дельфы – завоевание? История с каждым пересказом становится слаще!
– Они повстречали сына правителя Конари из клана Тулач, с воинами и тремя рабами, захваченными в Македонии на обратном пути. Македонцы – хорошие воины и обещали семь лет воинской службы за право, когда срок истечет, свободными вернуться на родину – если найдут дорогу. Жалкая троица, сам понимаешь, но нам ни от какой помощи отказываться не приходится.
Я проникся жалостью к этим троим, занесенным в страну с неприятным климатом и жалкими земляными крепостями.
Урта продолжал:
– Весь отряд двигался вдоль реки до самого леса. Завидев вдали верхушки башен, они пустили коней вскачь через равнину и заорали песню, чтобы известить нас о себе.
Тени Героев, должно быть, затаились в высокой траве. Четыре или пять десятков вдруг появились среди равнины уже верхом и напали на наших. Я смотрел с башни у ворот Рианнон. Они словно из-под земли выскочили, а может, из тайных подземных ходов. В Конари попало семь дротиков, тоньше тернового шипа и длинных, как стрелы. Он умер еще на равнине. Все его люди получили раны. Македонцы оказались счастливее. Несколько ударов вскользь, а в остальном невредимы. В Тауровинду влетел истекающий кровью отряд. Один из рабов успел подхватить тело Конари, и мы потом похоронили его у источника Нантосвельты. Как только осада закончится, я позабочусь, чтобы его тело отправили домой.
Спросишь, откуда они взялись?
Не могу сказать, Мерлин. Но на следующий день и впредь вся равнина и болота на востоке кишели тенями Мертвых и Нерожденных. В дождь из можно видеть – прозрачные водяные фигуры, перебегающие в густой траве или подъезжающие верхом. Дразнят, примериваются или пытаются сбить, кого достанут.
Это я помнил по своему первому возвращению на покинутый холм.
– Ты умеешь их различать – Мертвых от Нерожденных? – спросил я, но Урта только покачал головой.
– Если вооружение знакомое, может, они из прошлого. Если верхом на этих тяжелых конях, а оружие выглядит странным, то из будущего. Может быть…
Морводумн с важным видом поднял нож, которым резал мясо.
– Я одно подметил: часть войска на равнине весьма деятельно нападает на наших всадников в новолуние, пока серебро не загорелось. Другие наоборот – те, что с незнакомым оружием, – больше выезжают в полнолуние, когда серебро блестит всего ярче.
– Я тоже заметила, – негромко согласилась Рианта. Она пристально следила за мной. – Среди окружающих нас воинов нет единства. Стычки, споры. Я видела. И отряды то прибывают, то уходят. На востоке, у леса, стоит призрачный дворец. Там поселился их верховный вождь. И там разгораются раздоры среди воинов.
Катабах трижды хлопнул в ладоши:
– И я видел. Дворец охраняют тени созданий, в которых не много человеческого. А знамя верховного вождя… не знаю, какому королевству или клану оно принадлежит.
Пока ничего нового.
– Но зачем им Тауровинда? – спросила Уланна, качая головой и прожевывая кусок мяса.
– Вот именно, зачем? – эхом отозвался Урта. – Я надеялся, что Мерлин что-нибудь провидел. Мерлин?
– Если и провидел, – правдиво ответил я, – то очень глубоко, очень скрыто от взгляда.
Правда, намек, что части войска по-разному воспринимают влияние луны, помог мне кое-что понять. В самом деле, луна во многом определяет судьбу живущих. Она обращает свой темный и горестный лик к Мертвым, а утешительную белую грудь к тем, кому еще предстоит родиться. Она определенно играла свою роль в происходящем.
Я описал свое путешествие в Иной Мир, не умолчав, как беззащитен оказался перед чарами Медеи. Урта с радостью выслушал весть о возвращении Ясона – он, верно, рассчитывал усилить войско, – зато остался вполне равнодушен к предстоящему появлению в нашем обществе искусной северной волшебницы Ниив.
Могучий Морводумн вдруг вскочил на ноги, накинул свой короткий багровый плащ и вложил в ножны нож. Он насупившись смотрел на меня, встревоженный какой-то внезапной мыслью. В отблесках огня казалось, что его рыжие волосы шевелятся сами по себе.
– Если мой брат, Горгодумн, мертв, а я думаю, так оно и есть… тогда он среди Мертвых, в Стране Призраков. Он был достойный муж, славный боец. Немного скор на гнев, немного медлителен на месть, не любил оставлять ни живых врагов, ни добычу, немного несдержан, когда дело шло о скотине, забредшей в чужие земли, не из тех, кто легко спускает обиды, а порой и похвалу, но при всем при том – достойный муж. Те здесь, кто знал его, вспомнят, что не было никого сильнее его в пяти зимних приемах: ни в «дюжине гремящих барабанов», ни в «пяти щитах, окаймленных золотом и бронзой», ни в «десяти кувыркающихся воинах», ни в «шести расписных гусиных яйцах», ни в «одиннадцати сигнальных свистах». Кто в этом доме может сказать то же о себе?
Общий согласный ропот подтвердил, что Горгодумн был искусен во всех этих приемах.
Манандун шепнул мне:
– Был, правда, один прием, который ему никак не давался, – тот, что все мы изучаем первым, и в совершенстве: прием «девяти поворотов женщин».
– Вы поворачиваете женщин? Куда? – удивился я.
– Одну женщину на девять сторон, – пояснил Манандун, многозначительно шевельнув бровью, и я только тогда понял, что прием не имел отношения к танцам.
Морводумн добрался между тем до сути дела:
– Если он вместе с Рианнон и Аверносом пересек реку и теперь в Царстве Героев…
Если он убит…
…Тогда он может оказаться сейчас среди душ, поселившихся в высокой траве и кривых терновых стволах МэгКаты. И готовится напасть на нас? На собственного брата? А мне что делать, если бой сведет нас меч к мечу, грудь с грудью? Что ждет Горгодумна, если я нанесу удар, прерывающий дыхание? Что будет со мной, если он нанесет скорбный удар?
Вопрос напомнил всем о странных и зловещих сторонах положения, в котором очутились защитники крепости: они воевали с собственными предками… и с собственными нерожденными потомками. Морводумн просто первым решился завести речь об этом прямо в сердце дома правителя. А ведь все эти месяцы каждый в крепости, будь то мужчина или женщина, должно быть, до боли всматривался в смутные тени за стеной, не мелькнет ли знакомый образ мужа, сына или отца, с почетом похороненного ими. И каждый, конечно, таил страх, что увидит любимого когда-то человека с обнаженным против них мечом, с натянутым луком, с занесенным для удара копьем… скорбное дело, как сказал простодушный Морводумн, выразивший общие мысли.
Заботница прервала молчание, установившееся после горестной речи Морводумна.
– Не будет бесчестьем отвернуться от отца или брата, если ты сумеешь узнать их. Тогда уйди с поля. Как я вижу, Тени Героев в наших землях слабы, слабее нас. Помните, сколько рассыпанных костей мы оставили на равнине, возвращаясь на Громовой холм? Кто бы ни привел сюда через Извилистую любимых нами в прошлом или тех, кого мы любим в память того, кем они станут, – он ведет их против их воли. Отравленный, Несущий Смерть вызвал эти деяния. Подобные ему были до него, будут и впредь. Но в нашей стране они появляются лишь по одному в поколение, не чаще. Иногда это добрые люди. Вспомните Кухулина, великого героя Эрина, вспомните его двенадцать подвигов и боевое бешенство. Да, они бывают добрыми. А бывают и злыми. И Мунда, девочка, несущая в себе Свет Прозрения, уже видела его приближение.
Словно услышав свое имя, запертая неподалеку дочь Урты с новой силой принялись выкрикивать свою обиду.
Подобные ему были до него, будут и впредь.
Эта женщина сама когда-то обладала имбас фораснай. Теперь он оставил ее: такой дар неизбежно уходит со временем. Но осталась память, глубокая и подробная, и мудрость, требующая все новых испытаний. Она сумеет воспитать Мунду, девочку, которую ожидает та же дорога.
Зачем понадобилась Стране Призраков Тауровинда? Ответ, быть может, лежал в прошлом крепости, и я обратился за ним к Глашатаю Прошлого.
Я слушал внимательно: его рассказ был красноречив, полон красок и страсти, но вскоре стало ясно, что жрец лишь повторяет заученную наизусть речь и описывает запечатленные в памяти, но непонятные видения. Эти слова веками передавались из поколения в поколение. Точнее, два века, минувшие с тех пор, как правители разоренного Тевтоборга поднялись на этот холм в сердце Альбы и сразились в поединке за право владеть его крутыми склонами и раскинувшимися вокруг лесами. Победителями в тот день стали Дурнадонд и его жена Эвиан. Три из четырех семей изгнанников, бывших с ними, ушли на юг. Одна – на север. Быстро возникли новые королевства, но Громовой холм стал первым Местом Собраний. Здесь собирался первый Совет изгнанников, и его обороняли в первую очередь. Вскоре пять королевств вновь развязали кровавую войну, на сей раз – между собой.
Я знал Дурандонда и ему подобных: моя Тропа, мой вечный путь вокруг мира провели меня через леса и пастбища страны, где благородные предки Урты правили народами, отдававшими все силы на поддержание роскошной и вольной жизни избранных. У избранных не было иного понятия чести, кроме установленного ими для собственного рода: рода знатных воинов, святых и женщин-старейшин – истинных правительниц этих обширных земель.
Помню, как тела воинов – любимцев тех женщин – опускали после битвы в полной броне в огромные золотые кувшины. Эти причудливые гробы запечатывали смолой и погружали в глубокие колодцы, покрывая их мраморными или гранитными плитами, обшивая дубом и украшая полевыми цветами. Изменников благородного рода тоже хоронили – но живыми, в деревянных бочках, сбрасывая их в глубокие ямы и засыпая сырой землей.
Пять династий истощили силы в мелких стычках с вторгавшимися с востока племенами – в том числе с киммерийцами и скифами – и в опустошительной войне с греками, чье войско прошло через четыре страны и два горных хребта. Немалая часть захваченной тем войском добычи пополнила сокровищницу Дельфийского оракула.
Но к падению королевство привела собственная алчность, ожесточившая угнетенный народ.
Что такое могли принести с собой на Громовой холм те изгнанники? Что влекло сюда духи Мертвых? Уж конечно, не трупы Дурандонда и Эвиан, похороненных даже в золотых колесницах!
Я обратил взгляд внутрь холма, но, хотя его подземелья, как все подземелья, легко открылись внутреннему взору, я не увидел ничего, кроме поднимающегося спиралью водотока, питавшего источники крепости прозрачным вином Нантосвельты. Если что-то еще и лежало у нас под ногами, оно было скрыто даже от меня.
Пир кончился, и гости разошлись. Урта отвел мне прежнее помещение в своем доме, и я не спорил. Слишком устал.
Разбудила меня маленькая ладонь, коснувшаяся моих губ. Девочка серьезно смотрела на меня и шептала:
– Радость! Радость! Я вижу лебедь, я вижу, летит… Моя лебедь вернулась ко мне.
В тот же миг тревожный крик рога со сторожевой башни поднял на ноги всю крепость.
Глава 16
ПОХИЩЕННЫЕ ДУШИ
Один из отрядов с равнины МэгКата сумел взломать западные ворота и теперь рвался в крепость. Всадники и колесницы, сметая все на своем пути, пробивались к священному саду. Они обходились без факелов. Вступив в крепость, они мгновенно обрели телесный облик и стали уязвимы для железа. Коритани, вызванные из своей казармы, отражали атаки захватчиков с равной яростью.