Холдсток Роберт. Железный Грааль

   Она легонько подтолкнула меня, и я послушно ушел.
   Они выглядели ничуть не старше, чем при прошлой нашей встрече. Такую цену приходится платить за пребывание в этом убежище на границе миров. Мунда сразу узнала меня и просияла широкой улыбкой. Кимон, насупившись, озирался. Он, конечно, ожидал увидеть отца.
   Мунда выглядела все так же: веснушчатое личико в обрамлении каштановых волос. Простое зеленое платьице было перехвачено пояском по талии.
   Кимон, напротив, обзавелся воинским снаряжением: клетчатые штаны, голубой плащ прихвачен на левом плече блестящей пряжкой. За спиной у него висел маленький овальный щит с изображением коршуна на спине коня.
   Он стоял передо мной, насторожившись, стиснув одной рукой рукоять короткого кинжала, висевшего у него на поясе. Другая рука сжималась и разжималась, выдавая волнение. Его прямой взгляд напомнил мне взгляд Урты, когда тот вглядывался, силясь постичь непостижимое, в то время как глаза его упрямо твердили, что все чудеса мира – не его забота.
   – Что ты сделал с моим отцом? – спросил вдруг мальчишка.
   – Ничего, – отвечал я. – Я путешествовал с ним, я сражался рядом с ним, я видел, как он одолел великого врага.
   Оба улыбнулись, уставившись на меня круглыми глазами.
   – Он выиграл поединок? – нетерпеливо спросил Кимон.
   – Да.
   – Изменник Куномагл мертв?
   – Да. Поединок в реке, в стране Македонии.
   – Так где же он? Где мой отец?
   – Возвращается домой сушей. Медленно. Я приплыл на лодке. Коротким путем. Будь терпелив. Вам обоим предстоит срочное дело. Я заберу вас за реку, к вашему деду, Арбаму.
   – Мне не придется долго собираться! – восторженно выкрикнул мальчишка.
   Сестренка радостно захлопала в ладоши. Однако, пока ее брат стоял, не сводя с меня испытующего взгляда, она бросилась к другим детям, игравшим на поляне. Те немного пошептались, раздались восклицания, смех. И тут же все рассыпались по поляне меж каменных стен, собирая травы и какие-то вещицы. Потом дети снова сбились в кучку, приступив к ребяческому, но очень торжественному обряду прощания.
   Кимон не принимал в нем участия. Его пристальный взгляд немного смягчился, и он засыпал меня вопросами, желая выведать все подробности победоносного сражения. По эту сторону реки он был совсем ребенком, но, как все потерянные, оказавшись на другом берегу, должен был повзрослеть сразу на все проведенные здесь годы.
   Потому-то почти никто из этой веселой стайки не вернется уже в страну живых.
   – Отец ранен? – неожиданно спросил мальчик. – Из-за этого и возвращается так медленно?
   – Бой с Куномаглом был тяжелым. Он победил, но сам жестоко изранен.
   Мальчик задумался. Зрелый муж возник за его внезапной улыбкой, за его взглядом.
   – Всех нас когда-нибудь одолеют раны, – объявил он, словно подбадривая воинов перед боем, – но до того мы проживем с ними не один год!
   – Не сомневаюсь, – кивнул я, скрывая улыбку. – Но не хочешь ли пока попрощаться с друзьями?
   Он смутился, замялся на минуту:
   – У меня есть настоящий друг. Но не здесь. Он не живет с нами. Пойдем покажу, что мы с ним построили!
   Оглянувшись на нянек, мальчик вывел меня на узкую тропинку, уходящую за скалы.
   – Нам не позволяют сюда ходить, но мне всегда удавалось их обмануть.
   Он проводил меня к гроту в сером камне, достаточно глубокому, чтобы и я, и Кимон могли, пригнувшись, войти в него. В скале, выше моего роста, были высечены очертания корабля. Мачта откровенно напоминала фаллос. Видны были головы гребцов: маленькие фигурки в шлемах, с выпученными глазами. Весла в их руках изображались простыми черточками: увеличенные до настоящих размеров, они переломились бы при первом гребке. В пещерке были разбросаны и другие фигурки: соломенные куколки, вооруженные копьями-прутиками. И еще высушенные тушки летучих и полевых мышей.
   Кимон захихикал, встретив мой недоуменный взгляд.
   – Это – «Место, чтобы звать отца», – пояснил он.
   – Вот как?
   – Корабль вырезал мой друг осколком гранита. Я приходил сюда подумать об отце. Звал его домой. Он ведь все равно должен вернуться морем.
   – Он уже ближе, чем ты думаешь, – сообщил я мальчику. – А как зовут твоего друга?
   – Это мальчик-дух. Их много в Стране Призраков. Он говорит на непонятном языке, но мне нравится.
   – Отправляемся в страну живых, – напомнил я и первым вернулся на поляну.
   Ближайшей подружкой Мунды оказалась совсем маленькая девочка. Зеленоглазая, с колючими медными волосами. Она отзывалась на имя Атанта. Няньки спросили, смогу ли я взять и ее. Мунда ни за что не хотела оставлять подругу, но нянюшки предоставили решать мне. Я взглянул на девчушку, так серьезно ожидавшую моего ответа, – и не смог отказать. Няньки смотрели печально, однако согласились отпустить ее.
   В этой девочке я обнаружил кое-что странное: от висков ее тянулись вниз цепочки синих пятнышек. Татуировка резко выделялась среди россыпи веснушек на детском личике. Где-то я уже видел этот узор. Не в землях Урты и не в соседней Коритании, где правил верховный вождь Вортингор. Я никак не мог вспомнить, где видел такие знаки, но сейчас меня больше заботили Кимон и Мунда.
   Атанта проявила при сборах большую предусмотрительность: она прихватила с собой горсть эльфийских стрел – тех маленьких каменных наконечников, что прорастают порой из земли, и колчан тонких ясеневых палочек на древки. Весьма разумный выбор для долгого пути и новой жизни, полной неизвестных опасностей.
   Кимон и Мунда, несмотря на все мои усилия, думали только о яблоках!
   Молодая нянька собралась провожать нас обратно к Нантосвельте. Она выглядела испуганной, и я уговаривал ее остаться, убеждая, что сам сумею найти дорогу через лес. Но, возможно, ей было назначено стать нашим проводником по Иному Миру, и она подчинялась необходимости. К тому же я не проявлял при ней своего дара и должен был казаться молодой женщине обычным человеком.
   Едва отойдя от убежища на расстояние полета копья, мы вынуждены были спрятаться у каменистого русла ручья. По гребню холма с грохотом пронесся большой отряд всадников. Головы опущены, плащи развеваются, стальные блики играют на щитах. Бледные лица, растрепанные волосы. Всего их было около трех десятков. Конь одного поскользнулся и выбросил всадника из седла. Он скатился по склону почти к нашим ногам, но его спутники даже не обернулись. Воин-призрак оправился от падения и за повод втянул заупрямившегося скакуна обратно на гребень, потом снова запрыгнул в седло и поскакал вдогонку.
   Только тогда я заметил, что Атанта опускает свой дротик с каменным наконечником.
   – Я бы добросила, – прошептала она. – Я хорошо бросаю дротики.
   И, не дожидаясь ответа, резко взмахнула рукой. Легкая стрела выскользнула из ее пальцев и, к моему изумлению, словно поплыла по воздуху. Она упала как раз там, где проезжал отряд, вонзилась в землю, задрожала и осталась торчать гордым свидетельством искусства Атанты.
   Я порадовался, что девочка сдержала свой порыв. Ни к чему было оповещать всадников о нашем присутствии, хотя, судя по их равнодушию к дротику, они, быть может, и не стали бы отвлекаться от своей цели.
   Лодка-дух ожидала нас, скрываясь в камышах. Судя по изрытой земле, здесь прошел военный отряд, но никто не заметил укрытого под береговым откосом суденышка.
   – Где они переправляются? – спросил я у молодой няньки.
   – У брода Промахнувшегося Копья. Путь до него не близкий. Но, кажется, другие переправы для них закрыты. Ту они стерегут и легко переходят реку.
   Надо было найти время разобраться с той переправой.
   Дети залезли в лодочку и уютно устроились на подушках. Мунда с Атантой держались за руки и напевали песенку, посмеиваясь над чем-то, известным только им двоим. Я сел на корме, и наш маленький корабль, раздвинув носом камыши, вышел на широкую воду, стремясь к зеленой полоске дальнего берега. Я оглянулся, чтобы махнуть рукой няньке, но та уже скрылась. Или, может быть, еще стояла на берегу, невидимая под своим плащом.
   Еще немного, и лодочка раздвинула свесившиеся к воде ветви и остановилась на отмели. Кимон тут же перепрыгнул через борт и зашагал к берегу по мутной воде. Мунда, смеясь, последовала за братом, выбралась на берег. Но Атанта?
   Она ступила на землю, дрожа, словно на зимнем ветру. Внешность ее пугающе переменилась: жестче стал взгляд, складка губ, кожа натянулась… Еще дитя ростом и телом, она старела на глазах.
   Атанта подхватила свой узелок и с горестным криком, бросив затравленный взгляд на маленькую подругу, со всех ног бросилась прочь и скрылась за деревьями. Мунда окликнула ее, потом оглянулась на меня, обиженно и недоуменно.
   – Почему она убежала?
   – Оставь ее, – сухо проговорил Кимон. Паренек стоял, расправив плечи, и оглядывал землю. Потом заговорил мягче: – У нее, должно быть, свои дела, сестрица. И у нас тоже. Мы возвращаемся в Тауровинду.
   – Но почему она убежала? – повторила Мунда.
   Что я мог сказать опечаленной, изумленной девочке?
   Что Атанту ожидает пытка настигающего Времени? Что ей, проведшей в Ином Мире более десятка лет, предстоит в несколько минут превратиться из ребенка в зрелую женщину? Такие знаки, как у нее на висках, носили члены царского рода в далеком южном королевстве – теперь я вспомнил. Клан, который потерял маленькую Атанту, еще существовал, и ее ожидало возвращение домой. Что она увидит там? Разоренную землю? Могилы родных?
   Кимон и Мунда тоже повзрослели на год, стали выше, лица потеряли детскую округлость. Девочка изменилась меньше, но это потому, что она была моложе брата. А в Кимоне уже проглядывал юноша. В решительном взгляде блестела сталь.
   Сами они ничего не замечали, разве что одернули одежду, ставшую вдруг слишком короткой и тесной.
   – Мы должны вернуться в отцовский дом, – негромко, но твердо повторил мальчик и бросил на меня странный взгляд. – Ведь наш отец еще жив… верно, Мерлин?
   – Был жив, когда я видел его в последний раз, – напомнил я, и Кимон кивнул, принимая мою осторожную поправку.
   Нам пришлось подождать, пока Арбам отыщет нас. С ним было трое, все в полном вооружении, и еще запасные лошади. Две лошадки годились по росту маленьким всадникам.
   Дед и внуки обнялись со слезами на глазах – на глазах Арбама. Он удивлялся, как выросли дети, какими стали сильными. Я снова подумал об Атанте, корчившейся сейчас от боли где-то в чаще.
   Арбам обернулся ко мне:
   – Доброе утро, Мерлин. Дети целы и невредимы. Клянусь Бригитой, как этот парень похож на отца! Настоящий вождь!
   Я присоединился к восторгам деда.
   Чуть погодя Арбам продолжил:
   – А вот ты, Мерлин, похож на человека, у которого что-то на уме…
   – Нянька рассказала мне, где переходит реку войско теней. Для них открыта только одна переправа. Брод Промахнувшегося Копья.
   Арбам дернул себя за седую бороду, потом лицо его прояснилось. Он уловил мою мысль:
   – Слыхал. Там переходят реку умершие в мире – по дороге на острова. Да, можно подумать, как перекрыть тот брод…
   Пролетел ли в тот миг над ним ворон? Если так, я не заметил его.
   Арбам еще поговорил с внуками, затем отослал их со своими воинами в долину, где поселились беженцы. Мы с ним неторопливо проехали вдоль реки, не сворачивая на открытый берег и настороженно ловя всякий звук и движение. Кругом стояла такая тишина, словно мы оказались в местах, которые греки назвали полями Элизиума – в той светлой, пустынной стране; или же в стране Эдем, о которой мне еще много предстояло услышать в будущем, но куда никогда не приведет моя долгая Тропа.
   Тишина и пустота солнечных прибрежных рощ и лугов убаюкали меня, и, когда из пустоты вылетела стрела, я не сразу понял, что случилось.
   Она вонзилась Арбаму в грудь, пробив куртку из бычьей кожи. Сила удара отбросила его на круп коня. Раненый упал на землю и перевернулся, обломав древко стрелы. Вторая застряла в коже моего седла, а третья ударила в плечо, но отскочила от моего защитного одеяния.
   Теперь я услышал конский топот и призрачные крики нападающих. Я отворил взгляд – следовало сделать это гораздо раньше, – и пустынные берега наполнились шумом. Перед нами была многолюдная, надежно охраняемая переправа.
   В этот миг я заглянул в пространство между мирами.
   Они укрепили брод, насыпали земляные валы по обоим берегам Нантосвельты, выстроили башни и окружили их стволами поваленных деревьев. На каждой башне нес вахту грозный страж, охранявший подходы со стороны живущих. Над рекой мелькали призрачные очертания людей и животных. Из этого деловитого муравейника выехали навстречу нам двое. Один уже накладывал на тетиву четвертую стрелу, другой замахивался длинным копьем, изготовляясь к броску. Я ждал стрелы, но всадник вдруг опустил лук и обнажил меч. Арбам был уже на ногах и тоже поднял легкое копье, другой рукой зажимая рану на груди.
   У меня были свои средства защиты.
   На ближайшего к нам всадника спикировал сокол и вышиб его из седла. Другой уже наезжал на Арбама, но тот нырнул под клинок и задел коня копьем. Тень воина на нашей стороне, очевидно, была столь же уязвима, как и живой человек, так что кинжал Арбама, войдя между шлемом и деревянными пластинами кирасы, прикончила его. Мертвец умер вторично. Что ж, покидая свой мир, он должен был знать, на что идет.
   Только теперь я заметил чрезвычайное сходство шлема убитого с греческими шлемами. И на щите – голова Медузы.
   Арбам громко застонал, взбираясь в седло. Он сразу пустил коня галопом и, спасая жизнь, поскакал обратно тем же путем, каким мы подъезжали к переправе.
   Я отпустил сокола, еще раз оглядел брод со сторожевыми башнями. Любопытное зрелище, но что-то внушало беспокойство. Затем я направил коня вслед за старым воином, подальше от опасности.
 
   Лодка-дух уже отчалила, вернулась в рощу под Тауровиндой. Там она дождется либо меня, либо возвращения Арго, предсказанного Тремя Ужасными Вестницами.
   Арбаму, чтобы добраться к своим, надо было выдержать два дня в седле. Он упрямо бодрился.
   – Грудина сломана, но сердце еще стучит. Поеду осторожно и как-нибудь доберусь.
   Старик не позволил мне заняться раной.
   – Лучше ее не трогать, – решил он. – Кожа, ткань, бронзовый наконечник – лучше оставить их в покое, пока нет возможности сделать все как следует.
   – Тебе очень больно? – спросил я, обдумывая, чем можно облегчить боль.
   – Очень. Но бывало больнее, Мерлин. Сегодня я увидел внуков и не думаю, что боль может причинить мне больший вред. Ты видел, сколько в них жизни? Будущий царь! И подрастающая царица! Это дети моей дочери, Мерлин. Дети Айламунды! Клянусь глазами Ллеу, если бы она могла их видеть, как бы она гордилась ими!
   – Может, она их и видит, – предположил я, но услышал в ответ негодование и иронию.
   – Видит! Оттуда, где ей приходится скитаться? Вот кому сейчас больно, Мерлин! Что там я!
   Я не совсем понял его и потому замолчал.
   Хоть Арбам и отказывался от лечения, я собрал кое-какие травы, пригодные для исцеления таких ран. На первом ночлеге, проведенном нами под звездами, он еще крепился, однако на второй день стал шататься в седле, и на лбу выступила испарина. Впечатляющее зрелище. Я упрашивал его дать согласие хоть на слабые чары.
   – Нет. Я буду жить или умру, как пожелает добрый бог.
   Я дал ему напиться и под уздцы провел его лошадь по извилистой тропе, через буераки, преграждавшие вход в долину. К тому времени, как мы вошли в скалистое устье, он уже бессильно склонился на гриву коня. Пришлось привязать его к седлу, чтобы не свалился, и приложить примочку к воспалившейся ране.
   Мельком заглянув в него, я понял, что рана смертельна.
   Я с радостью передал умирающее тело в руки его родичей. Те, следуя указаниям друида, раздели Арбама и омыли его. Глаза друида сверкали из-под охры, которой он вымазал себе лицо и стриженные ежиком волосы. Он повторял старинные песни и взывал к Суцеллу-целителю. Кимон стоял рядом, строгий и собранный. Он не вздрогнул, когда бронзовый наконечник после долгих усилий с кровью вышел из грудины старика.
   Арбам молчал, его прозрачный взгляд не отрывался от лица внука.
   – У нас много дел, – пробормотал Кинос немного погодя. – И мне бы пригодились твоя сила и твой совет. Надеюсь, ты не напрасно отдал свою жизнь.
   Он сердито отвернулся и ушел из палатки целителя. Арбам слабо, болезненно улыбнулся.

Глава 5
НА РАВНИНЕ МЭГКАТА

   Той ночью меня навестила поистине нежеланная гостья. Я-то надеялся, что отделался от нее, оставив в далекой Греческой земле.
   Жилище, отведенное мне в лагере изгнанников, оказалось по-спартански неуютным: подстилка из тростника под выступом скалы, на котором укрепили кожаный навес, так что все сооружение могло бы сойти за стойло для скотины. Ветер пробирался до костей, а ушастая сова – вестница несчастья, – обосновавшись на столбе-подпорке, превратила мой сон в сущее мучение. Ручей, протекавший по долине, шумел, воображая себя не иначе как горным потоком; новорожденные члены клана изгнанников вопили, испуганные ночной темнотой, и им вторили коровы и привязанные собаки.
   У меня не шли из головы те щиты со злобными ликами Медузы. Самое подходящее настроение, чтобы подпустить к себе навязчивую девицу!
   Меня звали по имени, настойчиво и жалобно. На все голоса, какие только могут лишить человека покоя: плач обиженного ребенка, последний стон умирающего, вопли роженицы, разверзающей врата для новой жизни… И крик женщины, воображающей себя оскорбленной.
   – Мерлин! Я знаю, ты здесь!
   Назойливый голос разбудил меня, поднял с жесткого ложа и вывел в звездную ночь. Забеспокоились собаки, заржали кони…
   Я шел вдоль ручья, пока не наткнулся на склонившуюся к заводи женщину. Она мыла волосы!
   Оскальзываясь на шатких камнях, я спустился к воде, взбаламученной ее густыми прядями. Я заранее знал, кого – или, вернее, чей сон – увижу перед собой.
   Ниив обернулась неожиданно. Глаза в ночи блестели серебром, бледные губы приоткрылись в робкой улыбке. Вся – радость узнавания и игривость…
   – Не спится, Мерлин?
   – Прекрасно спалось, пока ты не явилась.
   – А ты думал отделаться от меня? – Она покачала головой, поцокала язычком… – Ничего не выйдет. Я всегда добиваюсь своего.
   – Где ты? – спросил я видение.
   – Точно не знаю. Плывем к Северной звезде. На востоке скалистые бурые берега. Аргонавты говорят: Галлия. Белые утесы Альбы впереди, уже близко. Арго силен, и Ясон силен, и на веслах пятеро могучих мужей. – Она лукаво усмехнулась. – Не успеешь оглянуться, а мы уже тут как тут!
   Тень Ниив откинула волосы со лба. Темные волосы, крашеные. И личико чуть осунулось, но все такое же милое и озорное. Да, девочка по-прежнему хороша. А сколько силы ушло, чтобы дотянуться до меня с шаткой палубы корабля, рассекавшего волны у берегов Галлии. Слишком большая трата для скудных запасов ее магии.
   Не дав мне вставить ни слова, она заявила:
   – Ты прячешься от меня!
   – Прятался. Но не от тебя.
   – Я десять раз пролетала над этой землей, высматривая тебя, а нашла только сейчас!
   Что ответить на подобное безрассудство?
   – Ниив, ты глупа. Твой свет погаснет, как упавшая звезда. Тебе не случалось видеть, как полный сил мужчина вдруг, ни с того ни с сего, падает замертво? Сердце остановилось, к голове прихлынула кровь… Вот что тебя ждет, если ты не прекратишь растрачивать свой невеликий дар!
   – Мой невеликий дар и твои великие силы, юность и старость, новорожденная и вечноживущий! Мы составили бы чудную пару. Просто созданы друг для друга! Мерлин, сколько можно повторять? Такому мужчине, как ты, необходима такая спутница, как я. И мне ничего от тебя не нужно, кроме того, что ты сам захочешь дать. Напрасно ты плохо думаешь обо мне. Я ведь люблю тебя! И хочу у тебя учиться. Отчего ты меня боишься?
   У наших ног бормотала река. Сквозь тело сидящей девушки просвечивали лунные блики на воде. Сколько лет она отдала старости, на сколько шагов приблизилась к смерти ради безрассудной надежды?
   Я знал, откуда это идет. Ниив – правнучка той северянки, с которой у меня была связь больше века назад. Я сознавал тогда, что миг близости в окутанной снегами пустыне породит комок хнычущей плоти – дочь, но не предвидел, что ее кровь столетие спустя заиграет в Ниив и та станет цепляться за меня, словно за саму жизнь.
   Мы сами сеем семена грядущего отчаяния и, даже сознавая, что творим, не перестаем разбрасывать зерна.
   – Мы с тобой в родстве, – напомнила мне эта «посланница», эта живая тень, – но не в таком близком, чтобы нам нельзя было насладиться друг другом. Дождись меня, Мерлин. Жди меня. Тогда, в Греческой земле, ты меня не понял. Ты был несправедлив ко мне. А какого могущества ты достигли бы вместе!
   Я вспомнил, как оглянулся на нее в последний раз, уже вырвавшись из ее цепких объятий. Девчонка пользовалась своей силой, как рыбак – ножом, чтобы выковыривать улиток из каменных расщелин. Она готовы была вскрыть мое тело в поисках записанных на костях знаков, в поисках смерти, притаившейся где-то в ожидании предательства, которое выпустит ее на волю.
   Мысль, что она возвращается на Альбу, вызвала у меня содрогание. Похоже, Три Ужасные Вестницы оставили при себе самую ужасную новость…
   Наконец Ниив, спящая где-то в открытом море к югу от Альбы, ослабела, и тень ее растаяла в ночи. Я вздохнул с облегчением и не стал терять времени на сожаления. Ведьма-северянка снова зацепила меня? Что ж. Она еще далеко, и будет время подготовиться к встрече.
   А пока меня больше тревожили двое детей, сам не знаю как оказавшиеся у меня на руках.
   Кимон на этом берегу не просто стал выше ростом. Мальчик повзрослел и проявлял себя весьма решительным молодым человеком. Из-за него мне впервые за много лет пришлось нарушить собственное правило: не вмешиваться в чужие мысли.
   После исчезновения Ниив я остался у реки, на восточной стороне долины, и спал чутко. Вода была прозрачна и холодна, она бормотала мне что-то, помогая думать во сне. К рассвету я совсем проснулся и, когда первые лучи стали гасить звезды, услышал приближающийся стук копыт.
   Кимон и Мунда медленно проехали мимо. Я окликнул их, и лошадки остановились. Я откинул плащ, и две пары глаз уставились на меня.
   Кимон был в боевом снаряжении, с закинутым за спину щитом.
   – Мерлин?
   – Куда это вы собрались?
   Мальчик обдумал мой вопрос и передернул плечами:
   – В Тауровинду, куда же еще? Мы там живем.
   – В крепости небезопасно. Разве я не говорил вам?
   – Я должен посмотреть сам, – огрызнулся Кимон. – Понятно, что обосновавшееся там войско не примет нас с распростертыми объятиями.
   – Конечно, – подтвердила Мунда. – А ты не поедешь с нами, Мерлин? Дедушка говорит, ты умеешь бросить в лицо врагу сокола. – Она рассмеялась, представив эту картину. – Как я – камень из пращи.
   Я разозлился:
   – Вы уже забыли, что вас едва не выследили в убежище? Вам грозит опасность, глупые дети! Я не для того вытаскивал вас из Страны Призраков, чтобы вы сами напоролись на войско теней, как поросенок на вертел!
   Они так спешили попасть в беду, что просто не услышали моих слов. Злость всклокоченного спросонья взрослого даже показалась им забавной. Слова были бесполезны, и вот тогда-то мне пришлось прибегнуть к несложному заклинанию.
   – Вам нельзя в крепость! – твердо сказал я.
   По детским лицам прошла тень.
   Кимон немного поразмыслил, почесал подбородок, как мужчина почесал бы бороду.
   – Наверно, ты прав. А если поглядеть издали? Мертвые ведь не посмеют войти в зачарованную рощу?
   – Ладно, – согласился я, пытаясь скрыть облегчение, и вывел из конюшни лошадь, предупредив попутно Рианту, которую здесь называли Заботницей, куда мы едем. Та дала свое согласие, хотя и взглянула на меня с сомнением.
   Дети, оседлавшие быстрых лошадок, каких обычно запрягают в колесницу, успели легко покрыть большое расстояние, пока я, верхом на лучшем боевом коне Арбама, неуверенным галопом пытался поспеть за ними.
   Кимону эти места были незнакомы, он знал только, что ехать надо на восток, и я вывел их на лесистый берег реки. Она отделяла южные земли от северных, и крепость Урты стояла над переправами. К концу дня мы добрались до священной рощи с курганами, возведенными над прахом достойных, среди которых был и Уриен, младший сын Урты. Пришельцы из Страны Призраков доселе не вторгались в эти священные места, и чутье подсказывало мне, что так будет и впредь. Здесь нам ничто не грозило. Зато холм, несомненно, был в руках Призраков, хотя глазам Кимона крепость представлялась опустевшей.
   А вот Мунда что-то почуяла. Она вывела свою лошадку на опушку и, насупившись, разглядывала высокие стены.
   – Там кто-то есть, – сказала девочка, но брат только рассмеялся в ответ.
   – Духи наших людей, – предположил он, – те, что еще не ушли в Царство Теней Героев.
   – Мне кажется, тут другое, – упрямо заметила Мунда и оглянулась на меня. Как видно, ее чутье было тоньше, чем у брата, а может, девочка просто была благоразумнее.
   – Крепость занята, – согласился я с ней.
   – Вот только кем? – проворчал Кимон. – Не вижу знамен. И часовых не могу разглядеть. А ты?
   Он обращался к сестре. Мунда кивнула.
   – Они следят за нами, – предупредила она. – Они здесь еще чужие.
   Я не спускал с нее глаз и заметил, что, говоря это, она впала в забытье, хотя всего на мгновение.
   – Ты прямо как наши нянюшки, – сердито проворчал Кимон. – Слишком ты мечтательна, сестрица. Лучше доставай пращу и держи под рукой дротик. Мы еще вернемся сюда и наведем порядок у себя в доме, порушенном этими лунными псами.