Холт Виктория. Чудо в аббатстве

   - Поздравляю, Кейт, - сказала я. - У тебя чудесный мальчик.
   Я увидела, как улыбка коснулась ее губ. Это была улыбка триумфа.
   ***
   Ребенка назвали Кэри. Это было фамильное имя Рему сов. Кейт оставалась равнодушна к мальчику, но я не верила, что это действительно так. Она отказалась его кормить, поэтому нашли кормилицу - пухлую розовощекую девицу, у которой молока хватало не только на Кэри, но и на своего ребенка. Ее звали Бетси. Я упрекнула Кейт, сказав, что нехорошо, стыдно, когда крестьянка-кормилица дает ребенку больше тепла, чем его собственная мать.
   - Он еще мал для меня, - нашла себе извинение Кейт. - Когда он подрастет, мне будет интереснее с ним.
   - И это называется материнская любовь! - насмешливо сказала я.
   - Материнское влечение для таких, как ты, - резко ответила Кейт, - они обожают кормить детей и возиться с пеленками.
   Мне нравился малыш. Я любила нянчить его, и, хотя он был еще совсем крошка, я уверена, он узнавал меня. Когда он плакал, я качала его в колыбели и всегда успокаивала. Лорд Ремус улыбался, глядя на меня.
   - Из тебя получится хорошая мать, Дамаск, - сказал он.
   Я знала, что он прав. Маленький Кэри пробудил во мне желание иметь свое дитя, и я даже подумала, не взять ли мне мальчика с собой домой. Я сказала Кейт, что мне пора возвращаться.
   Поднялась буря протеста. Почему я постоянно говорю об отъезде? Разве мне не нравится быть с ней? Ведь стоит мне только попросить - и она удовлетворит любое мое желание.
   Я сказала, что хочу к отцу. Он скучает без меня. Кейт должна помнить, что я приехала побыть с ней до рождения ребенка.
   - Малышу будет тоскливо без тебя, - слукавила Кейт. - Как мы будем его успокаивать, если тебя не будет рядом, чтобы покачать колыбель?
   - У него есть мать.
   - Ребенок не слушается меня. Он привязан к тебе, что говорит о его уме. Ты принесешь ему больше пользы, чем я.
   - Ты странная мать, Кейт, - сказала я.
   - А ты хотела бы, чтобы я была обыкновенной?
   - Нет. Но я хотела бы, чтобы ты больше любила ребенка.
   - О нем хорошо заботятся.
   - Ему нужна ласка, уверенность, что его любят.
   - Мальчик наследует все эти земли. Он счастливчик. Когда он увидит это громадное имение, он поймет, что ему не нужны ласки и сюсюканье.
   - Тогда он будет похож на свою мать.
   - Что совсем не так уж плохо. Так мы подтрунивали друг над другом и радовались, что мы вместе. Мне нравилось, что она ищет любой предлог, чтобы удержать меня. Я часто думала об отце. Если бы не он, я бы согласилась остаться. Я догадывалась, что ему недостает меня, и теперь, когда Кейт родила, он будет настаивать, чтобы я вернулась домой. Однако в письмах не было настойчивой просьбы вернуться.
   Конечно, это глупо, но меня немного задевало это. Я должна была понимать, что всему есть причина.
   Маленькому Кэри исполнился уже месяц. Матушка писала, что слышала о каком-то фрукте, который называется вишня, ее завезли в Англию и выращивали в Кенте. Не могла бы я узнать, так ли это? И еще она слышала, что королевский садовник посадил в своем саду абрикосы и они очень хорошо прижились. Может быть, кто-нибудь, кто посещает лорда Ремуса и часто бывает при дворе, сможет рассказать об этих интересных опытах?
   Но придворные, приезжавшие в замок, не говорили об абрикосах. Они вели себя как-то странно. Разговаривая, они понижали голос, но все же не могли отказать себе в удовольствии посудачить о сердечных делах короля.
   Король твердо решил отделаться от Анны Клевской. Кромвель, который организовал этот брак, должен расторгнуть его.
   Я часто представляла Кромвеля в заточении в Тауэре - судьба его была схожа с судьбой кардинала, только в ней не было величия. Кардинал пользовался расположением короля и избежал бесчестия Тауэра, смерть избавила его от этого. Мне было жаль обоих, даже Кромвеля, и, несмотря на то, что я хорошо помнила то ужасное время, когда Аббатство было осквернено и там царили насилие и страдания, все же я испытывала жалость к человеку, вознесшемуся так высоко только для того, чтобы потом испытать горечь падения.
   Я узнала, что Кромвеля заставили рассказать о беседе с королем наутро после брачной ночи, в которой государь ясно дал понять, что он не разделил ложе с королевой.
   - Как признался Кромвель, - рассказывал один из гостей, - король сказал ему, что эта женщина настолько не соответствовала его вкусу, что ничто не могло заставить его приблизиться к ней. Кромвель уверял нас, что король сказал ему, если она девицей приехала в Англию, то Его Величество оставил ее в таком же качестве. Хотя, что касается ее девственности, государь склонен сомневаться, что она обладала таким достоинством при приезде. Теперь парламент примет закон, в котором объявит брак несостоявшимся и не имеющим законной силы, ведь, если брачные отношения не были осуществлены, это является основанием для развода.
   - Как же не везет королевским женам! - робко вставила я.
   - Не думаю, что леди, которая скоро станет его пятой супругой, согласится с этим.
   - Бедняжка! Я слышала, она так молода.
   - Да, поэтому король и стремится заполучить ее.
   - Может быть, когда он женится на ней, он смягчится и простит Кромвеля.
   - У этого человека слишком много врагов. Судьба Кромвеля определена. Король никогда не любил его.
   ***
   Я никогда не забуду тот июль. Аромат роз наполнял сад. Сочная зелень листвы почти не пропускала солнца, поэтому в тенистой аллее было прохладно, и приносила ребенка в сад, клала его в ивовую корзину и ставила ее у ног, а сама шила что-нибудь для него. Кейт присоединялась ко мне, и мы обсуждали ее следующий визит ко двору.
   - Говорят, Кэтрин Говард уже жена короля. Интересно, сколь долгим будет их брак?
   - Бедняжка, - прошептала я.
   - По крайней мере, она стала королевой, хотя бы на короткое время. Я слышала, в семье герцогини Норфолк она слыла очень веселой девицей.
   - Вряд ли королю нужна угрюмая жена.
   - Она свободно раздавала улыбки и другие милости.
   - Ты должна помнить, всегда лучше улыбаться, чем хмуриться.
   Кейт рассмеялась.
   - Ах ты моя наставница! - ворчливо сказала она. - Ты, кажется, всегда знаешь, что для меня всего лучше. Почему ты думаешь, что намного умнее меня?
   - Потому, что я оказалась бы в затруднительном положении, если бы была глупее тебя?
   - О, значит, мы теперь умные! Продолжай, мудрая Дамаск. Вот я сижу, сложив руки на коленях, и слушаю твою проповедь.
   Мы немного помолчали. В саду было тихо, только пчелы жужжали в лаванде.
   Потом Кейт сказала:
   - Интересно, что чувствуют, когда умирают? - Я в изумлении посмотрела на нее, а она продолжала:
   - Что чувствовала королева Анна, находясь в Тауэре, зная, что конец ее близок? Прошло уже четыре года, как она отдала Богу душу, Дамаск. Это было в мае, самом прекрасном месяце, когда природа оживает.., а она умерла. А теперь этого человека, который не входил в число ее друзей, тоже казнят. Можно позавидовать ее смерти. Говорят, она спокойно шла на смерть, с пренебрежением относившись к своей судьбе. Я бы тоже так вела себя. А король, Дамаск! Мне говорили, что, когда пушки с Тауэра возвестили о ее смерти, он произнес: "Дело сделано! Отвяжите собак, и в путь". И отправился в Вулф-холл, где его ждала Джейн Сеймур. Но и она недолго радовалась короне.
   - Бедная душа! - сказала я.
   - Все же Джейн умерла в постели, а не сложила голову на плахе.
   - Что же, может, на самом деле лучше умереть так, чем ожидая ужасной смерти.
   - Смерть есть смерть, - сказала Кейт, - где бы ее не встретили. Но не все умирают, как Анна Болейн, с высоко поднятой головой. Она спокойно положила голову на плаху, ожидая удара палача. А Кромвель совсем другой. Говорят, он вымаливает прощение и просит об этом всех святых. Государь доверился ему после брачной ночи по собственному желанию.., и теперь Кромвель молит о пощаде.
   - И его помилуют?
   - Щадил ли кого-нибудь король?
   - Не знаю, - сказала я.
   Наш разговор прервал прибывший гость. Это был один из придворных короля, и Кейт пошла встретить его. В тот день мы обедали в большом зале, Кейт была оживлена, и я подумала, что рождение ребенка никоим образом не нанесло вреда ее красоте. Лорд Ремус не мог оторвать от нее взгляда, а я поражалась способности Кейт завоевывать преданность без малейших усилий с ее стороны.
   Как и хотела Кейт, разговаривали о последних событиях при дворе. Обсуждали падение Кромвеля и страстное увлечение короля Кэтрин Говард.
   - Миледи Клевская проводит время теперь большей частью во дворце в Ричмонде, - рассказывал нам гость. - Кто ее видел, говорит, что на нее снизошло спокойствие. У нее очень много нарядов, и все по самой последней моде. Гуляя в саду, она очень любезна со всеми, кто подходит к ней. Пройдя через трудное испытание, она испугалась, когда король отвернулся от нее, и боялась, что ее голова так же скатится с плахи, как и голова Анны Болейн.
   - Надеюсь, ее минует эта участь.
   - Не всегда благоразумно отрубать голову тем, у кого есть влиятельные друзья в Европе. Томас Болейн простой англичанин, а не могущественный монарх. Поэтому его дочь и лишилась головы.
   - Тогда неудивительно, что Анна Клевская наслаждается свободой, - сказала я, - Мне понятны ее чувства. Свободна.., и никаких тревог! Она свободна наслаждаться королевской милостью.
   - Король был милосерден и к Кромвелю, - услышала я в ответ. - Топор вместо виселицы. Человека низкого происхождения всегда отправляют на виселицу, но король был так тронут мольбой Кромвеля о пощаде, что послал его на плаху.
   - И теперь его больше нет с нами.
   В тот вечер, когда в зал пришли актеры для увеселения гостей, я не смогла разделить всеобщие смех и веселье. Я все думала о неудержимой радости Анны Клевской, о милости, оказанной Томасу Кромвелю - топор вместо веревки, - и о молодой девушке, пятой супруге государя, в блаженном неведении шедшей навстречу опасности.
   В ту ночь Кейт пришла в мою комнату.
   - Ты слишком много размышляешь, Дамаск, - сказала она мне. Кейт понимала, о чем я думаю, хотя я и не произнесла ни слова. - Тебе не кажется, что, живя в мире, где к любому неожиданно может прийти смерть, мы должны наслаждаться каждым мгновением жизни?
   "Может быть, она и права", - подумала я. А через несколько дней в замок Ремуса приехал Руперт.
   ***
   Наш гость - придворный - уехал, и жизнь вновь вошла в свое спокойное русло. В один из дней я пошла в детскую за маленьким Кэри, чтобы взять его с собой в розовый сад, где любила сидеть, наслаждаясь покоем этого места и занимаясь шитьем. В детской я нашла спящего Кари и плачущую Бетси. Когда я спросила ее, что случилось, она ответила, что доброго хозяина ее сестры вчера на повозке смертников увезли в Смитфилд. Там его повесят, а потом четвертуют. Этот варварский обычай вешать человека, потом, пока он еще жив, срезать веревку и четвертовать был так ужасен, что мне стало дурно. Я попыталась успокоить Бетси и спросила, в чем обвинили хозяина ее сестры.
   - Он не был тверд в вере, - сказала она мне, - но, наверное, он просто сказал, что ему не нравится новый королевский закон.
   Обвинение "не был тверд в вере" означало, что суда не было. Что случилось с нашей страной с тех пор, как король порвал с Римской церковью? Простые богобоязненные люди боятся теперь даже рот раскрыть.
   К сожалению, я не смогла успокоить Бетси. Я взяла ребенка и пошла в сад. Кейт тоже пришла туда и села возле меня. Я, как всегда, занималась шитьем. Кейт, уже знавшая о трагедии, была грустна.
   - Его казнили вместе с тремя вероотступниками, - рассказала она, - еще трое были сожжены как еретики. Странные дела творятся в этой стране. Повешенные и четвертованные были предателями, потому что поддерживали папу римского, те, которых сожгли как еретиков, выступали против католиков. Итак, те, кто за Рим, и те, кто против Рима, умирают вместе, в один час, рядом.
   - Это просто объяснить, - возразила я. - Король дал понять, что произошла лишь одна перемена. Вера осталась прежней - католической, но вместо папы главой церкви будет англичанин, король. Признание папы главой церкви делает человека предателем, а если он следует учению Мартина Лютера, - еретиком. Предателей низкого происхождения вешают и четвертуют, еретиков сжигают. Так обстоят дела в нашей стране сегодня.
   - Сейчас опасно говорить о религии.
   - Отец цитировал мне Лютера, сказавшего: "Желание короля для англичанина должно быть догматом веры - неповиновение означает смерть".
   - А как узнать, - мрачно произнесла Кент, - не ведем ли мы сейчас разговор изменников?
   - Просто нужно быть очень осторожным, чтобы собеседник не мог истолковать твои слова как предательство. Я готова поклясться, что хозяин сестры Бетси не желал зла королю. Может быть, наш разговор об этом человеке могут счесть изменой и Бетси, проливающая слезы о нем, тоже предательница. И это страшно.
   - Давай поговорим о другом. Я покажу тебе браслет с сапфиром, который Ремус подарил мне. Он так горд, что у него сын! Он говорит, что опасается говорить об этом кому-либо, потому что король может позавидовать тому, у кого родятся здоровые сыновья.
   - Значит, иметь сына - тоже предательство! Ведь поговаривают, что маленький принц Эдуард слаб здоровьем.
   - Как странно, что маленький Кэри такой крепкий, а Эдуард при всей опеке и суете вокруг него так тщедушен.
   - А это измена - обсуждать здоровье наследника трона?
   - Измена таится за углом, всегда готовая подкрасться. Даже если мы обсуждаем ленты - это измена! Может, мои ленты более приятного цвета, чем ленты королевы Кэтрин Говард. А я, утверждая это, становлюсь предательницей! Думается мне, Дамаск, что мы должны следить за собой и вообще не говорить ничего, кроме "солнце светит" или "дождь пошел", или, как твоя матушка, обсуждать преимущество одной розы перед другой. Это безопасно. Но, несмотря на все, по мне лучше быть при дворе, рискуя умереть, чем погибнуть от скуки здесь.
   Но мысль о предательстве отрезвляюще подействовала на нас обеих, и мы уже не хотели поддразнивать друг друга.
   На следующее утро приехал Руперт, Как только он въехал во двор в сопровождении слуги, я уже знала, что он привез плохие вести. Я выбежала навстречу и обняла его. Он промолвил:
   - Дамаск, о, моя дорогая Дамаск...
   - Отец? - спросила я. - Это отец?
   Он кивнул, пытаясь скрыть свои чувства.
   - Скорее, - воскликнула я, - скорее скажи мне, в чем дело!
   - Вчера твоего отца увезли в Тауэр. Я в ужасе взглянула на Руперта. Я не могла поверить.
   - Это не правда! - закричала я. - Это не может быть правдой! Почему? Что он сделал?
   Произнося эти слова, я вспомнила наши разговоры последних дней. Как легко можно обвинить человека в измене! Что отец мог сделать такого, за что его увезли в Тауэр, его, который никогда в своей жизни ни причинил никому вреда?
   - Я должен поговорить с тобой, - сказал Руперт. - Где Кейт? Где лорд Ремус?
   Лорд Ремус был на охоте. Кейт, услышав, что кто-то приехал, присоединилась к нам во дворе.
   - Руперт! - воскликнула она. - Добро пожаловать, братец! - Тут она увидела его лицо. - Плохие новости? - в растерянности спросила она, переводя взгляд с него на меня.
   - Отца увезли в Тауэр, - ответила я. Кейт побледнела. Ее большие глаза будто остекленели. Я редко видела, чтобы Кейт была так расстроена. Она повернулась ко мне, губы ее дрожали. Крепко обняв меня, Кейт дала понять, что понимает мое страдание.
   - Давайте войдем в дом, - сказала Кейт. - Не будем стоять здесь, у всех на виду.
   Она взяла меня под руку, и мы прошли в большой зал.
   - Мы не можем говорить здесь, - сказала Кейт. И провела нас в приемную. Там она пригласила Руперта и меня сесть. Потом села сама. - Теперь, Руперт, расскажи нам все.
   - Это было вчера. Мы обедали, когда пришли люди короля и его именем арестовали дядю.
   - В чем его обвинили? - спросила я.
   - В измене, - ответил Руперт.
   - Это не правда.
   Руперт печально посмотрел на меня.
   - Они схватили и Эймоса Кармена. Они знали, где он прятался, и пошли прямо туда, как будто кто-то выдал его.
   - Доносчик в нашем доме? - спросила я. Руперт кивнул.
   - После твоего отъезда Эймос вернулся. Его разыскивали. Он утверждал, что папа римский - истинный глава церкви. Эймос Кармен отказался подписать акт о том, что главой церкви является английский король, он был обязан подписаться как священник. Эймос собирался бежать в Испанию, потому что, пока жив король, ему не на что надеяться в этой стране, а твой отец помогал ему.
   Я закрыла лицо руками. Как отец мог совершить такую глупость? Он шагнул прямо в ловушку. Я всегда боялась этого. То, чего мы так страшились, наконец пришло в наш дом.
   - Что мы можем сделать, чтобы спасти его? Руперт покачал головой.
   - Но, может быть, мы сможем помочь ему! - воскликнула я. - Что они сделают с ним? То.., что сделали с другими?
   - Его удостоят топора, - ответил Руперт, будто хотел успокоить меня. - Он благородного происхождения.
   Топор! Его гордую голову отрубит палач. С праведной жизнью покончат одним ударом! Как можно допустить это? Разве эти люди никогда не любили своих отцов?
   Кейт тихо сказала:
   - Это ужасный удар для Дамаск! Мы должны о ней позаботиться, Руперт.
   - Я для этого сюда и приехал, - промолвил Руперт.
   - Я должна поехать к отцу, - сказала я.
   - Тебе не позволят увидеть его, - сказал Руперт - Кроме того, он хочет, чтобы ты оставалась с Кейт - Оставалась здесь.., когда он там! Никогда! Я сейчас же возвращаюсь домой. Я найду способ увидеть его. Я сделаю что-нибудь. Я не буду сидеть, сложа руки, позволяя убить его.
   - Дамаск.., для тебя это ужасный удар. Ведь я сообщил тебе эту весть так поспешно и так грубо. Но здесь ты в безопасности. Ты вдали от дома. Твой отец не хотел, чтобы ты приезжала домой, пока Эймос был там. Он никогда бы не позволил, чтобы кто-нибудь из нас был вовлечен в это. Он не уставал повторять, что он и только он будет отвечать за содеянное. Он прятал Эймоса не в доме. Ты, конечно, помнишь маленький сарай в орешнике. Дядя укрыл Эймоса Кармена там и сам носил ему еду. Ты помнишь, там внизу хранили только садовый инвентарь, и никто не лазил на чердак. Казалось, там Эймос в безопасности. Пойми, было бы глупостью возвращаться сейчас. Мы не знаем, что еще может случиться.
   - Значит, они пришли, когда вы обедали? Руперт кивнул.
   - А отец.., как он вел себя?
   - Спокойно, как и следовало ожидать. Он сказал:
   "Никого не нужно винить в этом, только меня". А потом люди короля схватили Эймоса и увезли их обоих в Тауэр.
   - Что же нам делать, Руперт?
   Руперт бессильно склонил голову. У него не было ответа. Все знали, воля короля - догмат веры. Эймос преступил закон, а мой отец помог ему в этом.
   Кейт необычным для нее мягким голосом сказала:
   - Пойдем в твою комнату, Дамаск. Тебе нужно прилечь. Я принесу тебе успокаивающий настой. Ты отдохнешь, и тебе станет легче.
   - Ты думаешь, я могу спать, пока отец в Тауэре? Ты думаешь, мне нужны настои? Я возвращаюсь домой. Я узнаю, что можно сделать...
   - Бесполезно, Дамаск, - возразил Руперт.
   - Ты можешь остаться здесь, если боишься, - сказала я, что было, конечно, несправедливо и жестоко. - Но я не буду прятаться за спину лорда Ремуса. Я еду домой. Я разузнаю, что можно сделать.
   - Ничего нельзя сделать, Дамаск.
   - Ничего? Откуда ты знаешь? Ты пытался что-нибудь сделать? Я сейчас же еду домой - Если едешь ты, то я еду с тобой, - сказал Руперт.
   - Ты должен остаться здесь, Руперт.
   - Я хочу быть там, где ты, - ответил он.
   - Я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня. Но здесь я не останусь. Я возвращаюсь. Может быть, есть что-нибудь, чем я смогу помочь.
   Руперт покачал головой, но Кейт, к моему удивлению, вступилась за меня.
   - Если она хочет, она должна ехать, - сказала Кейт.
   - Но это опасно, - запротестовал Руперт. - Кто знает, что будет теперь?
   - А что с матушкой? - спросила я. Ее горе невозможно описать.
   Я вообразила ее, вырванную из замкнутого мира, где она жила, где тля на розах была величайшей трагедией, которую она могла себе представить.
   - Ты уже предпринял что-нибудь? - спросила я.
   - А что можно было предпринять? - вопросом ответил Руперт. - Твоего отца схватили только вчера. Он в Тауэре. Ему разрешили взять с собой слугу. Вызвался Том Скиллен. Потом Том вернулся за одеялом и взял кое-какую еду. Ему разрешили взять все это для отца. Так что с ним обращаются не так плохо, как с другими.
   Я решительно спросила:
   - Когда же мы отправляемся?
   - Утром, сейчас уже поздно, - ответил Руперт. Кейт согласилась:
   - Это разумно. Вы поедете завтра. Руперт должен отдохнуть. Он проделал большой путь.
   Глядя перед собой, я молчала, представляя все происшедшее. Спокойствие отца, когда люди короля пришли за ним. Барку, проплывающую через Ворота изменников. Отца, который благодарил Бога, что Дамаск не было дома, что ее вообще не было рядом, когда он спрятал Эймоса. Отец повторяет: "Дамаск в безопасности". Как будто мне нужна безопасность, когда он в опасности. "Почему я уехала? Почему меня не было там? Я бы что-нибудь сделала, - говорила я себе. - Я бы ни за что не дала им увезти его". Я представляла отца в зловещей камере Тауэра. Столько людей уже поменяли свои удобные постели на подстилки на холодном каменном полу в ожидании смерти.
   - Неужели отца тоже казнят? Я не допущу этого. Я найду выход.
   Кейт отвела меня в комнату.
   ***
   Время перед отъездом тянулось очень долго. Мне не терпелось отправиться домой. Ремус вернулся с охоты, сияющий и воодушевленный. Перемена, происшедшая в нем, когда он услышал новость, была поразительной: он мертвенно побледнел и не мог произнести ни звука. Это был воплощенный страх. В эти дни никто не хотел быть как-то связанным с изменником.
   Ремус быстро пришел в себя. Он не был близким родственником отца. Все, что он сделал, это женился на племяннице жены арестованного. Ведь не может же это быть поводом к обвинению в измене? В конце концов, во время его женитьбы никто не обвинял в измене адвоката Фарланда, богатого, всеми уважаемого правоведа, давшего немало хороших советов многим близким друзьям короля. Ремус решил, что ему ничего не грозит, страх исчез. Но я видела, что он рад моему решению покинуть его дом.
   На рассвете я встала, готовая в путь. Меня тронула забота Кейт. Раньше она никогда так явно не выказывала любовь ко мне, а сейчас была глубоко тронута моим горем.
   - Руперт позаботится о тебе. Поступай так, как он скажет, - прошептала она, потом обняла меня и прижала к себе.
   Кейт стояла у ворот, глядя нам вслед. Пока мы поднимались по реке, стало светлее, но на берегу еще ничего нельзя было различить. Я думала об отце. В моей голове проносились картины минувшего. Я вспомнила, как он стоял у стены, крепко обняв меня, глядя на барки, проплывающие мимо. Я слышала его голос:
   "Трагедия кардинала - трагедия для всех нас". Какими пророческими были его слова. Кардинал пал, когда король порвал с Римом, а последствия этого эхом отозвались по всей Англии, и по этой же причине сейчас мой отец находился в сырой и мрачной тюрьме, ожидая смерти.
   Я не могла перенести этого. Я была в таком отчаянии, что только гнев мог вывести меня из этого состояния. Мне хотелось самой пойти к королю и сказать ему, как жестоко и безнравственно причинять зло человеку, который не сделал ничего, кроме того, что считал правильным.
   На берегу виднелись башни Хэмптон-корта. Я содрогнулась при виде их. И совсем не к месту подумала: "Его еще строят". Последний раз, когда вместе с отцом мы проплывали мимо, он рассказывал, что в одном из внутренних дворов сооружают большие астрономические часы и что узор с инициалами короля и Джейн Сеймур, украшавший большой зал, уже устарел, потому что с тех пор появилась новая королева, а сейчас поговаривают о следующей. Башни, которые всегда так нравились мне, теперь казались угрожающими.
   Как медленно греб Том, думала я в нетерпении. Но это было не так. Бедный Том, он тоже очень изменился. Где тот беззаботный молодой человек, который по ночам прокрадывался в спальню Кезаи?
   Наконец мы прибыли. Барку привязали к пристани, я выскочила и побежала по лужайке к дому, вбежала в зал, где сидела матушка. Я бросилась к ней в объятия, а она все повторяла мое имя. Потом произнесла:
   - Ты не должна была приезжать. Отец не хотел этого.
   - Но я здесь, мама, - сказала я. - Никто не мог меня остановить.
   Появился Саймон Кейсман. Он встал немного в стороне от нас с удрученным выражением лица. Он выглядел сильным, могущественным, и я обратилась к нему:
   - Должно же быть что-нибудь, что мы можем сделать.
   Он взял мои руки и поцеловал их.
   - Будем надеяться, - ответил он.
   - Можно ли устроить свидание с ним? - спросила я.
   - Я попытаюсь узнать. Может быть, ты сможешь повидать его.
   В знак благодарности я тепло пожала его руку.
   - Можешь на меня положиться, я приложу все усилия, - уверил меня Саймон.
   - О, благодарю тебя. Благодарю.
   - Дорогое мое дитя, - со слезами произнесла матушка, - тебя изнурило путешествие. У меня есть настой из трав, он поднимает настроение, когда одолевает меланхолия. Я сейчас напою тебя им.
   - О, мама, ничто не развеселит меня, пока я не увижу, как отец войдет в эту комнату счастливым человеком.
   Теперь я надеялась на помощь Саймона. Руперт уже сделал свое дело, привезя меня домой, и сейчас только смотрел на меня печальными глазами, говорившими о том, как хорошо он понимает мою боль и что он с радостью взял бы ее на себя. Руперт был хорошим человеком. Он напоминал мне отца.
   - Что мы можем сделать? - спросила я Саймона, ибо он казался мне более способным к действию, чем другие.
   Саймон ответил:
   - Я пойду к одному из тюремщиков. Я хорошо его знаю. Я кое-что сделал для него, и он мне обязан. Весьма возможно, что он пропустит нас, и ты сможешь увидеть отца.