Холт Виктория. Чудо в аббатстве

   Брат Клемент легко приспособился к жизни в усадьбе, и никто не догадался бы, что большую часть своей жизни он провел в монастыре. Иногда во время работы он начинал петь своим прекрасным баритоном. Никогда раньше мы не ели таких вкусных булочек с орехами и белых хлебцев. Брат Юджин также был доволен работой в пивоварне; он варил сливовый джин и вино из одуванчиков и бузины. Он постоянно возился с ягодами, чтобы улучшить свои напитки. Когда они узнали, что в доме живет Бруно, радости их не было предела. И я поняла, что нам не удастся сохранить в секрете, кто он такой.
   Когда Клемент и Юджин были вместе, они шептались о былых днях и каждый раз при упоминании Амброуза торопливо крестились. Я не знаю, что пугало их больше, - знание о его грехе, который заключался в том, что он зачал сына, а потом положил его в ясли, чтобы объявить о чуде, или его насильственная смерть.
   Что касается обитателей дома, то все, казалось, съежились под ударом, который так внезапно обрушился на нас. Отец стал каким-то покорным, словно чего-то ждал. Я знала, долгие часы он проводит на коленях в молитве. Он уходил в нашу маленькую часовню в западном крыле дома и оставался там часами. Можно было подумать, что он готовит себя для какого-то тяжелого испытания. Матушка лихорадочно работала в саду, и на ее обычно спокойном лице нередко появлялось изумленное выражение. Казалось, она все больше и больше полагалась на Саймона, который всякий раз, когда у него было свободное время, носил за ней корзину и помогал высаживать рассаду. Даже Кейт была подавлена. Ее натура нуждалась в переживаниях, но не таких, какие выпали на нашу долю. Казалось, меньше всего это повлияло на Руперта. Спокойно и тихо продолжал он обрабатывать землю, как будто ничего не случилось.
   Больше всего меня беспокоил Бруно. Глаза его гневно сверкали, если Кейт или я говорили, что в ясли его положил брат Амброуз. Он отвечал нам, что это клевета, и когда-нибудь он докажет это.
   Кейт быстрее, чем я, оправилась от ужаса последних событий, а с тех пор, как Бруно появился в нашем доме, она старалась постоянно держать его в поле зрения. Иногда мы собирались втроем, как делали это в былые дни на земле Аббатства, и все казалось по-старому, когда еще было Аббатство и мы тайком бегали туда.
   Кейт дразнила Бруно. Если он святой, то почему, хотела она знать, не призвал кару с небес на людей Кромвеля?
   Глаза Бруно гневно сверкали, но только Кейт могла вызвать в нем чувства, которые, я уверена, он ни к кому больше не испытывал.
   Он настаивал, что служанка и монах лгали. И, как я уже говорила, в его присутствии я верила ему.
   Руперту было уже двадцать лет. Ему следовало бы работать на собственной земле, но оказалось, что у них ничего нет. После смерти его родителей их владения были проданы за долги, и осталось совсем немного.
   Это немногое мой отец отложил для Руперта, когда он достигнет совершеннолетия, но он так и не сказал ни Кейт, ни Руперту об истинном положении дел, так как не хотел, чтобы они думали, что живут из милости.
   Руперт сказал это сам, встретив меня однажды в орешнике. Я сидела с книгой на своем любимом месте под деревом, когда он подошел и растянулся рядом со мной на траве. Он поднял орех и ленивым движением отбросил его; потом заговорил со мной, и я поняла, что это было предложение руки и сердца.
   - Мой дядя - самый замечательный человек, - начал Руперт. И, конечно, он выбрал хорошее начало, чтобы польстить мне. Я горячо с ним согласилась.
   - Иногда я боюсь, что он слишком хорош, - сказала я.
   Разве можно быть слишком хорошим? Руперт был удивлен. И я ответила, да, потому, что такие люди подвергают себя опасности ради других. Мой отец принял монахов, а это может быть расценено как не очень разумный поступок. Был еще сэр Томас. Разве он забыл его? Это был слишком хороший человек - и что случилось с ним? Он лишился головы, тогда его счастливая семья стала несчастной.
   - Жизнь иногда жестока, Дамаск, - произнес Руперт. - И всегда хорошо иметь кого-то рядом. Я согласилась.
   - Я думал, - продолжал он, - что наступит день, когда мне придется уехать отсюда и заняться собственным имением, но узнал, что имения у меня нет. Твой отец не хотел говорить нам, что мы бедны, и сделал так, чтобы мы думали, что наши земли не ушли к кредиторам после смерти родителей. Но я знаю, Дамаск, у меня ничего нет.
   - Но у тебя есть мы. Это твой дом.
   - Я надеюсь, так будет всегда.
   - Мой отец говорит, что земля наша никогда раньше не была так ухожена. Люди работают на тебя как ни на кого другого.
   - Я люблю заниматься землей, Дамаск, этой землей. Я знаю, твой отец надеется, что я останусь здесь навсегда.
   - И ты останешься?
   - Это зависит...
   - От чего? - спросила я.
   - Может быть, от тебя. Однажды все это станет твоим.., и твоего мужа. Когда этот день придет, ты не захочешь, чтобы я был здесь.
   - Ерунда, Руперт. Я всегда буду рада видеть тебя здесь.., тебя и Кейт. Вы мне как брат и сестра.
   - Кейт выйдет замуж, нет сомнения.
   - Ты тоже женишься, Руперт. И ты приведешь свою жену сюда. А что, дом достаточно большой, и его можно сделать еще больше. У нас так много земли. Ты выглядишь печальным.
   - Теперь мой дом здесь, - проговорил он. - Я люблю землю. Люблю животных. Твой отец заменил мне отца.
   - А я тебе такая же сестра, как Кейт. Я не вынесла бы, если бы это все исчезло.., как исчезло Аббатство. Он поднял еще орех и отбросил его.
   - Думаю, твой отец надеется, что мы поженимся, - сказал он. Я резко ответила:
   - Это не то, что следует сделать только потому, что это будет удобно для всех.
   - О нет, нет, - быстро возразил Руперт.
   Мне было немного неловко. Ведь это было своего рода предложение. Первое в моей жизни, и этот брак позволял разумно решить вопрос в отношении земель отца.
   Я пробормотала, что мне еще надо закончить упражнение по латыни, и Руперт, слегка покраснев, поднялся и ушел.
   Я думала о браке с Рупертом, о детях, растущих в этом доме. Я хотела бы иметь большую семью; я покраснела, потому что отцом своих детей я представляла не Руперта.
   Я пошла в свою комнату, села на подоконник и долго смотрела в зарешеченное окно. Я видела Кейт и Бруно, идущих рядом. Они серьезно о чем-то говорили. Мне сделалось грустно, потому что со мной так серьезно Бруно никогда не разговаривал. Фактически он ни с кем так не говорил - только с Кейт.
   ***
   Когда Кезая услышала, что Амброуза повесили у ворот Аббатства, она пошла к виселице и стояла там, глядя на него. Невозможно было увести ее оттуда. Один из слуг привел ее домой, но она вновь ушла и всю первую ночь, что он висел там, провела возле него.
   На второй день Дженнет, одна из наших служанок, привела ее и сказала мне, что Кезая показалась ей одержимой, а поступки ее необъяснимы. Я отправилась к Кезае и нашла ее в странном состоянии. Я уложила Кезаю в постель. Так она пролежала целую неделю. Рубцы на ее бедрах воспалились. Я не знала, как их лечить, и пошла к матушке Солтер в лес попросить совета. Матушка Солтер была довольна, что я ухаживаю за Кезаей, и дала мне несколько составов для примочек на больные места и настой из трав, который Кезае надо было пить.
   Я сама ухаживала за Кезаей. Это было хоть каким-то занятием для меня в эти страшные дни. Думаю, отчасти ее горе усугубилось тем, что она боялась встречаться с людьми. Амброуз был мертв, она осталась одна и, чувствуя себя виновной в этом злом обмане, боялась смотреть людям в глаза.
   Когда я сидела у постели, она начала что-то бессвязно бормотать. Она очень много говорила об Амброузе и о том, как она его соблазнила, во всем винила себя, повторяя, что это она была порочной.
   - О, Дамаск, - шептала она, - не думай обо мне слишком плохо. Для меня это было так же естественно, как дышать, и нельзя было удержаться. С нами это так происходит.., хотя, может быть, с вами так не будет.., и с госпожой Кейт. Мужчины должны остерегаться госпожу Кейт.., это сверху огонь, а под ним лед.., а это опасно. А ты, госпожа Дамаск, будешь хорошей и преданной женой, попомни мое слово, и это самое лучшее.
   Потом она говорила о мальчике.
   - Он не смотрит на меня, Дамаск.., а когда смотрит, то с презрением. Он никогда не простит меня за то, что я его мать. Он весь в мечтах, этот мальчик. Он поверил, что послан небесами. Он думал, что он святой, и вдруг узнает, что он плод греха распутной служанки и монаха, нарушившего обет.
   Я просила ее успокоиться. Что было, то было. Жизнь нужно начать сначала.
   - Боже милосердный, - сказала она, улыбнувшись, как в былые времена. - Ты говоришь, как твой отец, госпожа Дамаск.
   - Это единственный человек, на кого я хотела бы походить, - уверила я ее.
   Как ни странно, но я была для нее утешением. Я перевязывала ее раны, прикладывала мази, которые мне дала ее бабушка. Обязанности Кезаи я поручила другой служанке, чтобы она в уединении могла отдохнуть и набраться сил для встречи с людьми.
   Она садилась у окна в надежде увидеть Бруно. Думаю, он знал, что она сторожит его, но никогда не поднимал глаз на ее окно.
   Однажды я сказала ему:
   - Кезая смотрит, как ты проходишь мимо. Если бы ты посмотрел на ее окно и улыбнулся, это ее подбодрило бы.
   Он холодно посмотрел на меня:
   - Она порочная женщина.
   - Она твоя мать, - напомнила я ему.
   - Я не верю.
   Губы его плотно сжались, в глазах был лед. И я поняла, что он заставлял себя не верить. Он не смел верить этому. Он так долго жил с мыслью о том, что он был не такой, как все, что не мог допустить, чтобы стало иначе.
   Я попыталась как можно мягче внушить ему:
   - Надо смотреть правде в глаза, Бруно.
   - Правде! Так ты называешь слова, произнесенные порочным монахом и распутной служанкой?
   Я не стала говорить ему, что слышала их беседу с Амброузом за несколько минут до того, как убили Ролфа Уивера.
   - Это ложь! - истерично закричал Бруно. - Ложь, ложь, все ложь!
   Я подумала, что он в чем-то похож на Кезаю. Она боялась встретиться с людьми, а он не мог мужественно принять правду.
   ***
   Как быстро человек привыкает к переменам! Прошел только месяц с того дня, как последняя вьючная лошадь с сокровищами покинула Аббатство, а мы уже приспособились к нашему новому образу жизни.
   Листья на деревьях совсем распустились, обильно рос папоротник, кусты зазеленели, розы в том году цвели как никогда, и матушка весь день проводила в саду. Бруно помог ей сделать теплицу для выращивания лекарственных трав, потому что Амброуз передал ему свои знания в этой области. Матушка воодушевилась такой перспективой, и Бруно работал с ней в молчании, которого она, кажется, и не замечала.
   В саду Аббатства уже появились сорняки, но никто не ступал на земли монастыря, так как не знал, как будет расценен такой поступок. Каждый день мы ждали каких-нибудь событий, но, казалось, об аббатстве Святого Бруно все забыли. В конце каждого дня у наших ворот появлялось несколько нищих, по распоряжению отца в саду поставили длинную скамью, и каждый бедняк получал кварту пива и неограниченное количество фруктовых лепешек.
   Однажды я сидела в розарии матушки - замечательное место, окруженное стеной, куда можно было попасть через железную калитку - и думала: "Так не может дальше продолжаться. Это временное затишье.
   Скоро что-нибудь произойдет". Кезая больше не могла оставаться в своей комнате, она должна была двигаться, чем-то заниматься. Отец мой вернулся к своему обычному распорядку дня и уже не проводил так много времени в уединении и молитве. Кто-то должен был получить Аббатство. Я слышала, что король дарил монастырские земли своим фаворитам. И в Аббатстве произойдут перемены.
   Размышляя об этом, я вдруг услышала, как щелкнул замок в калитке и в сад вошли Бруно и Кейт. Я заметила, что они держались за руки и говорили о чем-то серьезном. Потом они увидели меня.
   - Здесь Дамаск, - излишне торопливо сказала Кейт. Я заметила, что глаза ее блестели, а выражение лица удивительно мягкое. И мне стало грустно, потому что с Кейт Бруно был совсем другим. Я почувствовала себя отторгнутой из того магического круга, куда так хотела попасть.
   - В этом году розы замечательные, - сказала я. Я понимала, что они хотят побыть наедине, но я осталась на месте.
   - Идите, садитесь, - предложила я. - Здесь очень хорошо.
   К моему удивлению, они подчинились, и Бруно сел между нами.
   Я заметила:
   - Совсем как в старые времена в Аббатстве.
   - И совсем не так, - резко ответила Кейт. - Это розовый сад моей тети, а не аббатская земля.
   - Я имела в виду нас троих.
   - Те дни давно прошли, - сказал Бруно. Я хотела вернуть те часы, когда нас было трое и я была частью этого трио. Я продолжала:
   - Я никогда не забуду того дня, когда мы были в Аббатстве.., все трое, и ты показал нам Мадонну в драгоценностях.
   Щеки Бруно слегка порозовели. Кейт была необычно молчалива. Я догадалась, что они, как и я, думали о том моменте, когда открывалась большая железная дверь, ее скрип был такой громкий, что мог разбудить мертвого. Я вспомнила запах сырости, исходящий, казалось, от больших каменных плит, покрывающих пол, почувствовала тишину. Я сказала:
   - Я часто думала, что случилось с Мадонной. Эти люди, наверно, забрали ее и все драгоценности отдали королю.
   - Они не взяли ее, - ответил Бруно. - Произошло чудо.
   Мы обе повернулись к нему, я поняла, что он впервые говорит о Мадонне, даже с Кейт.
   - Что произошло? - спросила Кейт.
   - Когда они вошли в священную часовню, Мадонны там не было.
   - Где же она была? - настаивала Кейт.
   - Никто не знал. Она исчезла. Было сказано, что она вернулась на небеса, чтобы не достаться грабителям.
   - Я не верю этому, - сказала Кейт. - Кто-то спрятал ее заранее.
   - Случилось чудо, - ответил Бруно.
   - Чудеса! - воскликнула Кейт. - Я не верю в чудеса.
   Бруно встал, лицо его покраснело, стало сердитым. Кейт поймала его руку, но он вырвался и побежал из сада. Кейт бросилась за ним.
   - Бруно! - повелительно позвала она. - Вернись! А я осталась сидеть, понимая, что никогда не буду так близка ему, как Кейт, и почувствовала себя одинокой из-за этого.
   И тут в сад пришел Саймон Кейсман. Я подумала, что он ищет матушку, и сказала ему, что она, наверно, в теплице с травами.
   - Но я пришел к тебе, госпожа Дамаск, - ответил он и сел рядом. Он так пристально смотрел на меня, что я смутилась под этим взглядом, особенно после встречи с Бруно и Кейт, которая расстроила меня. Он продолжал:
   - А ты становишься красавицей.
   - Я не верю этому.
   - И скромной к тому же.
   - Нет, не скромной, - возразила я. - Если бы я думала, что я красавица, то, не колеблясь, признала бы это, ибо красота - не та вещь, которую можно ставить себе в заслугу, она от Бога.
   - И умная, - добавил он. - Признаюсь, что немного теряюсь в твоем присутствии. Твой отец постоянно говорит о твоей эрудиции.
   - Ты должен относиться к этому как к проявлению родительской гордости. Для отца его гуси - лебеди.
   - В этом случае я полностью согласен с твоим отцом.
   - Тогда я только могу сказать, что ты потерял свою способность здраво мыслить. Я боюсь за твои обязанности в суде.
   - Что за радость говорить с тобой, госпожа Дамаск!
   - Ты легко соглашаешься, господин Кейсман.
   - С твоего разрешения я хотел бы задать один вопрос.
   - Разрешаю.
   - Ты уже не ребенок. Приходила ли тебе в голову мысль, что когда-нибудь ты выйдешь замуж?
   - Я думаю, вполне естественно для молодых женщин думать о браке.
   - Тот, кому ты отдашь свою руку, будет вдвойне вознагражден. Красивая и умная жена. Чего еще может желать мужчина? Он будет самым удачливым из всех людей.
   - Я не сомневаюсь, что любой, кто попросит моей руки, подумает и о моем наследстве.
   - Моя дорогая госпожа Дамаск, он будет слишком ослеплен твоими прелестями, чтобы думать о таких вещах.
   - Или так ослеплен моим наследством, что может заблуждаться по поводу моей красоты и знаний, не правда ли?
   - Это будет зависеть от мужчины. Если это так, то он заслуживает быть...
   - Ну? Повешенным, утопленным, четвертованным?
   - Хуже. Отвергнутым.
   - Я и не подозревала, что у тебя такой талант к изысканным речам.
   - Если и так, то ты являешься вдохновительницей.
   - Интересно, почему?
   - Ты не знаешь? Такая умная, могла бы догадаться о моих намерениях.
   - В отношении меня?
   - И больше никого.
   - Господин Кейсман, так значит, это предложение?
   - Да. Я был бы счастливейшим из мужчин, если бы мог пойти к твоему отцу и сказать ему, что ты согласна стать моей женой.
   - Боюсь, я не могу доставить тебе такого удовольствия.
   Я поднялась. Сердце мое отчаянно билось, потому что я испугалась. Я не знала, почему у меня вдруг возникло желание, убежать. Я была здесь, в мирном розарии моей матушки с человеком, который был членом нашей семьи, другом моего отца. Отец был о нем высокого мнения, и все же я внезапно ощутила отвращение.
   Саймон Кейсман тоже поднялся и встал возле меня. Он не был высокого роста, дюйма на два повыше меня, его лицо было наравне с моим. Взгляд его золотисто-карих глаз был теплым, но настороженным. Волосы рыжеватые. Линии его рта, расположенного так близко передо мной, показались мне маской лисы. В тот же момент я поняла, что я боюсь его.
   Я повернулась, чтобы уйти, но он поймал меня за руку и крепко сжал ее, спрашивая:
   - О чем ты подумала, госпожа Дамаск? Выйти замуж за кого-то другого?
   Против моей воли краска бросилась мне в лицо. Я ответила ему:
   - Я вообще еще не думала о браке.
   - Может быть, ты думаешь поступить в монастырь? - Губы его слегка скривились. - Это было бы неумно.., в это время, когда многие женские монастыри постигла участь мужских.
   Я выдернула руку и холодно возразила:
   - Я еще не достигла того возраста, когда думают о браке.
   Он слегка провел рукой по моему платью.
   - О, госпожа Дамаск, ты уже стала женщиной. И ты не должна надолго откладывать наслаждение женской зрелостью, уверяю тебя. Умоляю, не отвергай меня сразу. Поистине, я верю, что твой отец не будет возражать против нашего союза. Я знаю, что он хочет видеть тебя под защитой того, кому доверяет. Мы живем в тревожное время.
   - Я сама сделаю выбор, - сказала я и вышла из сада.
   Я была потрясена. Мне еще не было семнадцати, а я уже получила два предложения, в то время как красавица Кейт, бывшая на два года старше меня, еще ни одного. А может, ей уже сделали предложение? Но кто?
   Странно было, что у меня появились подобные мысли о Кейт, потому что спустя неделю или около того после сцены в розовом саду в нашем доме появился лорд Ремус.
   Мы знали, что он собирается к нам, поскольку отец удачно решил какое-то дело для него. Он был очень богатым, могущественным и знатным, и матушка решила устроить целый праздник в его честь.
   Весь тот день Клемент работал в пекарне: он напек пирогов с фигурными корочками, а один даже был сделан в форме герба Ремусов. Клемент был в восторге: в аббатской кухне он не мог позволить себе такие вольности. Матушка была в своей стихии, ибо, если и было что-то, что она любила больше, чем работу в саду, - это принимать гостей в доме. Было ясно, что она желала, чтобы мы больше развлекались.
   Кейт и я из окна комнаты Кейт наблюдали за приездом гостей. Мы разочаровались в лорде Ремусе, жирном, опирающемся на палку; он тяжело дышал, поднимаясь по склону от пристани. Однако одет он был очень богато и, несомненно, являлся очень важным человеком.
   Отец провел его в зал, где мы все собирались приветствовать гостей. Сначала отец представил матушку - с ней лорд Ремус был очень галантен, потом меня как дочь хозяина дома, затем других - Руперта, Кейт, Саймона и Бруно (я радовалась, что Бруно тоже присутствовал ).
   - Моя семья, - представил нас отец.
   Кейт склонилась в великолепном реверансе, который она тренировала целый день. Кейт с длинными волосами, уложенными в золотую сетку, была неотразима.
   То, что лорд Ремус такого же мнения, было очевидно, ибо взгляд его задержался на ней, - факт, не ускользнувший от Кейт.
   В честь знатного гостя сначала подали рыбу - плотву, усача, голавля, запеченую в травах, выращенных в саду. Лорд Ремус поздравил ее с хорошим поваром, и она была счастлива. Потом принесли молочного поросенка, говядину, баранину; блюда запивали молочным пуншем - матушкино изобретение. Выпили много эля, вина. Глаза матушки сияли от удовлетворения, и я подумала, как же мало ей надо, чтобы стать счастливой, и как странно, что совсем недавно мы жили в страхе, не зная, что произойдет в следующую минуту. У меня из головы не выходил брат Амброуз на виселице у ворот Аббатства.
   Кейт задала вопрос лорду Рему су, когда он в последний раз был при дворе. Лорд Ремус ответил, что был там неделю назад. Он рассказал о дворе короля и о недовольстве монарха своим окружением, что нрав у короля крутой: стоит кому-нибудь сказать против, и он тут же выходит из себя.
   - Ручаюсь, что вы, милорд, сама тактичность, - произнесла Кейт.
   - Дорогая моя барышня, у меня есть желание сохранить свою голову на плечах, ибо я считаю, что ее место там.
   Кейт рассмеялась. И я заметила, как матушка посмотрела на нее, и подумала, что потом она сделает ей выговор за развязность; но лорд Ремус, казалось, ничего не имел против.
   Лорд Ремус выпил довольно много настойки бузины, которая, как заметила матушка, особенно удалась в этом году, и был не прочь поговорить.
   - Королю нужна жена, - сказал он. - Он не может быть счастливым без супруги, даже когда ищет себе новую.
   Кейт много смеялась, остальные только улыбались; я чувствовала, что моих родителей беспокоило присутствие слуг при таких разговорах.
   - На этот раз, - произнес лорд Ремус, - он ищет принцессу на континенте, но не все горят желанием. Он взглянул на Кейт:
   - Как и я, барышня, они хотят сохранить свои головы, помня о том, что произошло с несчастной Анной Болейн и даже с королевой Екатериной, и это можно понять.
   - Это как сказки Шехерезады, - сказала Кейт. - Может быть, удастся найти королеву, которая смогла бы развлечь короля и тем самым сохранить себе жизнь.
   - Именно к этому и должна стремиться новая принцесса, - сказал лорд Ремус. - Я слышал, что сестра герцога Киевского привлекла внимание короля. Художник Гольбейн сделал с нее красивый портрет, и король уже объявил, что он влюблен в нее.
   - Значит, новая королева выбрана.
   - Так говорят при дворе. Господин Кромвель очень заинтересован в этом браке. Я никогда не любил этого человека - низкого человека, но король считает его умным. Говорят, этот брак будет хорош с политической точки зрения. Готов поклясться, что скоро вы увидите еще одну коронацию.
   - Это будет четвертая жена короля, - сказала Кейт. - Хотелось бы мне посмотреть на нее. Наверно, она очень привлекательна.
   - Принцессы редко бывают так красивы, как о них говорят, - сказал лорд Ремус. - Ручаюсь, те, у кого нет королевской власти, всегда могут возместить ее властью красоты. - Он улыбнулся Кейт и посмотрел на нее немного затуманенным взором. В тот год наша настойка из бузины была довольно крепкая. В противном случае он не говорил бы так свободно.
   Я думаю, отец облегченно вздохнул, когда обед закончился; матушка пригласила лорда Ремуса в музыкальный салон и исполнила ему прелестную песенку. Лорд Ремус с удовольствием ей аплодировал. Потом Кейт взяла лютню и тоже спела.
   Она пела про любовь, временами бросая взгляд на лорда Ремуса и улыбаясь ему. Ее длинные волосы выбились из золотой сетки и рассыпались по плечам. Она, якобы раздраженно, откинула их назад, но я-то знала, что это был способ привлечь к ним внимание.
   Когда лорд Ремус собрался уезжать, мы пошли проводить его до пристани и долго смотрели, как его барка плывет вверх по реке.
   Я заметила, что Кейт чему-то загадочно улыбалась.
   В тот вечер она появилась в моей комнате. Когда ей нужно было выговориться, она всегда приходила ко мне.
   Она, как обычно, вытянулась на моей постели. Мое же место было на диване у окна.
   - Ну, - начала она, - что ты думаешь о милорде?
   - Что он очень много ест, очень много пьет и слишком много смеется над своими шутками и слишком мало - над шутками других.
   - Я знаю очень многих, к кому можно отнести эти слова.
   - Что свидетельствует о том, что милорд ничем не отличается от других и о нем ничего оригинального сказать нельзя.
   - Можно сказать, что он богат, что у него большое имение за городом и должность при дворе.
   - И все это может сделать его желанным в глазах расчетливых молодых девиц.
   - Сейчас ты рассуждаешь здраво, дитя мое.
   - Умоляю, не называй меня так. Мне уже сделали предложение, в отличие от тебя. Она прищурилась.
   - Господин Кейсман? Я кивнула.
   - Он хочет жениться не на тебе, Дамаск.., а на всем этом - твоих землях, твоем доме, на всем, что ты унаследуешь от отца.
   - Именно это я и подумала.
   - А ты не такая уж глупая.
   - И больше не ребенок, поскольку уже считаюсь потенциальной невестой, особенно если к этому добавить мое наследство.
   - Счастливая Дамаск! А что есть у меня? Кроме красоты и обаяния?
   - Которые, кажется, уже дают результаты. Они даже действуют на людей, у которых есть должность при дворе и имение за городом.
   - Значит, ты думаешь, что я произвела на него впечатление?
   - Без сомнения. Но, может быть, ты зря тратила на него свои таланты?
   - Вот уж нет. Он мог бы завтра же сделать меня своей женой - он хотел этого. У него было две жены, и он сохранил обет.
   - Клянусь честью, - сказала я, - он почти столько же раз был женат, сколько и король. Но, Кейт, он же старый.
   - А я молодая женщина без наследства, в противоположность тебе. Твой отец даст мне приданое, я не сомневаюсь, но это не пойдет ни в какое сравнение с тем, что принесет своему мужу его любимая доченька Дамаск.