Холт Виктория. Чудо в аббатстве

   Но меня ожидало чудесное событие, и я перестала думать о королеве. Еще до того, как Кейт покинула нас, чтобы вернуться в замок Ремуса, я узнала, что жду ребенка.
   Когда я рассказала об этом Бруно, он был вне себя от радости. Разногласия, возникшие между нами из-за появления Хани, были забыты. Именно об этом он и мечтал. О ребенке, о собственном сыне.
   Отцовская гордость присуща человеку, и мне это нравилось. А какое удовольствие получали мы от разговоров о нашем будущем ребенке!
   В это время я могла приводить Хани в наш маленький круг. Бруно редко заговаривал с нею, и его безразличие было обидным, но, по крайней мере, ей было позволено бывать в нашем обществе. Она смирилась с этим, и если Бруно не обращал на нее внимания, то она делала то же самое. Но я радовалась тому, что она больше не боится его и не стремится покрепче прижаться ко мне, когда он был поблизости.
   Мы значительно увеличили штат прислуги. В течение нескольких недель после отъезда Кейт прибывали люди, предлагающие свои услуги для разнообразной работы на полях. У меня появилась экономка, госпожа Кримп, которая, к моему удовольствию, проявила большой интерес к Хани.
   Я подозревала, что некоторые из приходивших наниматься к нам была знакомы с Аббатством и раньше уже работали здесь. Может быть они были мирскими братьями. Брать их на работу было небезопасно, но Бруно делал это, чтобы поддержать веру в себя. Я в это время была поглощена мыслями о ребенке и с нетерпением ждала его появления на свет.
   Я любила и готова была защищать Хани, но знала, что ничто не может сравниться с теми чувствами, которые вызывал во мне собственный ребенок.
   Я была замкнута в маленьком мирке. Иногда до меня доходили придворные сплетни. Бывших любовников королевы допрашивали в Тауэре. Иногда, бывая на реке, я бросала взгляд на серую крепость, и предо мной вдруг ярко вспыхивало видение забрызганной кровью камеры пыток. В прежнее время я, вероятно, предалась бы размышлениям и вспомнила бы об отце. Но восторженные мысли о появлении новой жизни отгоняли мрачные воспоминания.
   Я говорила себе: "Но король любит ее. Он ведь не хочет избавиться от нее. Он не допустит, чтобы она умерла".
   Путники частенько останавливались в Аббатстве и жили в странноприимном доме, который был открыт, как и в прежние времена. Они рассказывали, что король пережил сильное потрясение, когда узнал о скандалах, связанных с его женой. Оно оказалось тем сильнее, что незадолго перед тем, как он услышал эти истории, он поведал своему исповеднику, епископу Линкольнскому, что наконец обрел блаженство в семье, и просил епископа организовать благодарственный молебен Господу за то, что тот даровал ему такую любящую и добродетельную королеву.
   Мы слышали также, что, когда бедной маленькой королеве рассказали, в чем ее обвиняют, от страха ею овладело безумие. Зная, что король молится в маленькой часовне в конце галереи в Хэмптон-корте, истерически крича, она бросилась туда. Слуги, которым было приказано ограничить ее свободу, схватили королеву и силой вернули в ее покои.
   Чувствовалось, что скоро произойдет беда. Король был всемогущ. Он стоял над двумя партиями - папистов и антипапистов, и в его глазах и те и другие были предателями, которых следовало наказывать смертью. Он ясно дал понять, что ничего не изменилось, только главой церкви стал король, а не папа. Государь ненавидел папу не меньше, чем Мартина Лютера.
   Но для меня не было ничего важнее моего будущего ребенка. Я закрывала глаза на то, что атмосфера в Аббатстве меняется с каждым днем и что с тех пор, как я забеременела, ко мне относились с благоговейным страхом и уважением, что, как я поняла, соответствовало пожеланию Бруно.
   Когда матушка узнала о моем состоянии, она очень обрадовалась. Она пришла в Аббатство, принесла травы и некоторые из своих отваров. Я тоже стала навещать ее, и мы беседовали, как это обычно делают женщины, о детях. Теперь мы были ближе, чем когда-либо прежде.
   Я обожала близнецов - Питера и Пола. Они были здоровыми и крепкими малышами. Матушка страстно их любила и старалась, чтобы они все время были у нее на виду. Она даже стала уделять меньше внимания своему саду. Она постоянно обсуждала их характеры, ум и красоту. Она перестала их пеленать, потому что они энергично протестовали, и любила смотреть, как они сучат ручками и ножками.
   Я начала получать удовольствие от нашей болтовни. У нее было много советов для меня, и я знала, что это хорошие советы. Матушка считала, что повитуха, которая принимала у нее роды, была лучшей во всей округе, и настаивала, чтобы, когда придет время, она помогла и мне.
   Матушка сшила маленькие платьица для моего ребенка, хотя я знала, что она предпочла бы сделать что-нибудь для своих обожаемых близнецов.
   Я часто навещала ее, потому что теперь мы были не столько матерью и дочерью, сколько двумя женщинами, обсуждающими милый их сердцу предмет. Она доверительно сообщила мне, что надеется еще иметь детей, но, даже если у нее их больше не будет, она считает себя особо благословленной тем, что у нее два здоровых сынишки.
   Однако однажды я встревожилась.
   Я сидела в матушкиной комнате для шитья и случайно под тканью обнаружила книгу. Я удивилась. Читать что бы то ни было так непохоже на мою мать. Но я изумилась еще больше, когда взяла том в руки, открыла и прочла несколько строк. Я почувствовала, как сильно бьется мое сердце. Там были изложены догматы новой религии. Услышав матушкины шаги, я поспешно закрыла книгу, но не могла забыть о ней.
   В конце концов, я спросила:
   - Мама, что ты читаешь?
   - О, - сказала она с гримасой, - это очень скучная книга, но я стараюсь прочесть, чтобы угодить твоему отчиму.
   - Он хочет, чтобы ты ее прочла?
   - Он настаивает на этом.
   - Мама, я думаю, что тебе не следует оставлять такую книгу там, где любой может найти ее.
   - Почему? Это всего лишь книга.
   - Из-за ее содержания. Это доводы в пользу религии реформаторов.
   - Правда? - спросила она.
   - Прошу тебя, ради меня, будь осторожнее. Матушка потрепала меня по руке.
   - Ты такая же, как твой отец, - сказала она. - Много шума из ничего. Лучше посмотри сюда! Пол уже вырастает из этого! Меня изумляет скорость, с которой растет этот ребенок!
   После недолгих размышлений я пришла к выводу, что Саймон Кейсман интересуется религией реформаторов.
   Я с тревогой подумала об Аббатстве, где уклад жизни медленно и незаметно, но неуклонно восстанавливался. Я поняла, что обоих, Саймона Кейсмана, державшего в доме запрещенную книгу, и Бруно, пристроившего монахов в своем вновь обретенном Аббатстве, могли объявить предателями.
   Еще не так давно я бы вернулась домой и поговорила бы с Бруно. Я могла бы даже пойти дальше и предупредить Саймона Кейсмана, но, как ни странно, это казалось мне второстепенным делом, потому что я только что начала ощущать движения своего ребенка. И я забыла обо всем на свете.
   Подобно моей матери, я была заперта в своем маленьком мирке, где чудо создания новой жизни полностью поглотило меня.
   Возможно, таковы все беременные женщины.
   Совсем скоро должно было наступить Рождество, и я украшала маленькую комнатку Хани падубом и ивой и рассказывала ей об Иисусе Христе.
   В эти декабрьские дни было очень много разговоров о событиях во дворце. Даже моя мать упоминала о них. Все очень сочувствовали королеве, которая с тех пор, как против нее выдвинули обвинение, находилась в состоянии, близком к помешательству. Многие считали, что это подтверждает ее вину.
   - А разве то, что у нее, бедняжки, до замужества был любовник, это так плохо? - спросила я у матери, когда мы сидели за шитьем.
   - Вне брака! - с отвращением воскликнула моя мать.
   - Она была уверена, что состоит в браке с Дерхамом.
   - Тогда она заслуживает смерти за то, что вышла замуж за короля.
   - Как жизнь жестока к женщине! - сказала я. Моя мать добродетельно поджала губы:
   - Совсем нет, если она исполняет свой долг жены.
   - Бедная маленькая Кэтрин Говард! Она слишком молода, чтобы умереть.
   Но моя мать не была тронута судьбой молодой королевы, и мне пришло в голову, что в мире, где смерть всегда рядом, ценность жизни не слишком велика.
   Перед самым Рождеством Франсиса Дерхама и Томаса Калпеппера казнили. Калпеппер был обезглавлен, а Дерхама, поскольку он был знатного происхождения, сначала повесили, потом еще живого вынули из петли и четвертовали.
   Я думала о них весь день. Бедные юноши, единственным их преступлением было то, что они любили королеву.
   В то время мы думали, что этих смертей будет достаточно, и были уверены, что государь, сильно любивший Кэтрин Говард, простит ее. Увы, этого не случилось. У королевы было слишком много врагов. Она была католичкой, как все в ее семье, а многие министры не желали влияния Рима на короля.
   Ее судьба была решена, когда министры, прежде чем Его Величество смог помешать им, распустили слух о недостойном поведении королевы и за границей. Таким образом, была задета честь короля, он не мог простить ее и при этом сохранить свое достоинство.
   Франциск I направил свои соболезнования. Он потрясен "обидами, неприятностями и волнениями, перенесенными его добрым братом и причиненными ему недостойным поведением той, которая еще недавно пользовалась доброй славой королевы".
   Потрясенный, задетый и униженный (считается, что именно последнее стало причиной его гнева), король не вмешался и не спас Кэтрин, и бледным февральским днем пятая жена короля взошла на Тауэрский холм, где шестью годами ранее казнили ее кузину Анну Болейн.
   Тишина опустилась на землю в тот ужасный день. Пять королев - двум дан развод, одна умерла в родах (и кто знает, какова бы была ее судьба, если бы она осталась жива?) и две обезглавлены!
   Люди стали задумываться о том, что за чудовище сидит на троне. Теперь это был уже не красивый золотоволосый юноша, который тридцатью годами раньше был так романтически влюблен в свою первую жену-испанку, а тучный обрюзгший мужчина с багровым лицом, плотно сжатым ртом, с глазами-щелочками и гноящимися язвами на ноге. Когда король ехал по Лондону, люди опускали глаза, но, тем не менее, кричали: "Долгих лет королю!".
   Они знали, что, каким бы он ни был, он их всемогущий покровитель.
   Мой ребенок должен был появиться на свет в июне. Чем больше становился мой живот, тем сильнее меня охватывало нетерпение. Один из работников, который, как я подозревала, в прежние времена помогал брату Амброузу, разбил для меня за домом аббата маленький садик. Матушка давала советы по уходу за ним и посылала растения. Я все больше и больше привязывалась к своему садику. Я любила сидеть в нем с шитьем и наблюдать за игрой Хани. Ей было уже больше двух лет, и она стала очаровательным ребенком. Я рассказала ей, что скоро у нее будет братик или сестричка, и она постоянно спрашивала, когда же он появится.
   Каждый раз, когда я встречалась с матушкой, она обязательно что-то советовала мне. Она стала часто навещать Аббатство. Мне хотелось знать, заметила ли она, что некоторые наши работники раньше были монахами, и рассказала ли она об этом Саймону. Я помнила о книге, которую видела в ее комнате. Если Саймон увлекался новой религией, то он мог навредить нам. Кроме того, я чувствовала, что он не простит мне отказа выйти за него замуж и того, что у меня есть Аббатство и Бруно. Но поскольку Саймон сам нарушал королевские законы, то был вынужден вести себя очень осторожно.
   Однако матушка ничего странного не замечала. Ее интересовало только, как я ношу ребенка, и она настаивала на том, чтобы при первых признаках приближающихся родов я отправила посыльного в Кейсман-корт. Она тотчас же пошлет за повитухой и придет сама. Дело было только в том, не ошиблись ли мы при вычислении сроков. Если мы посчитали правильно, то повитуха будет в Аббатстве за несколько дней до предполагаемого события.
   Стоял апрель - до появления на свет моего малыша было еще два месяца, когда я почувствовала, что Бруно изменился. Он стал рассеянным. Иногда я говорила с ним, а он не отвечал.
   Я спросила его:
   - Бруно, вся эта перестройка, должно быть, стоит очень много денег. Может быть, ты обеспокоен расходами?
   Он удивленно посмотрел на меня:
   - С чего ты взяла?
   - Ты выглядишь озабоченным. Он нахмурился:
   - Возможно, я беспокоюсь из-за тебя.
   - Из-за меня? Но я чувствую себя хорошо.
   - Нелегко носить ребенка.
   - Тебе не следует бояться. Все будет хорошо.
   - Я буду рад, когда родится наш сын - Мне страшно, когда ты так говоришь: "Наш сын". А что, если у нас будет дочь?
   - Мой первенец должен быть сыном. Так и будет! - сказал он с пророческим видом. Я поверила ему.
   Время от времени Бруно удавалось убедить меня в том, что он обладает особым знанием.
   Я улыбнулась, чтобы угодить ему. Будет ли ребенок сыном или дочкой, я все равно буду любить его. Но если Бруно так страстно хочет сына, что же, я тоже буду надеяться на это.
   - Я рада, что не надо беспокоиться о деньгах. Ты, должно быть, очень богат. Я знаю, что поместье пока не дает больших доходов.
   - Я прошу, Дамаск, предоставь это мне.
   - Мне не следует тревожиться, но, возможно, нам следует отложить строительство некоторых из этих зданий до тех пор, пока ферма и мельница не начнут приносить доходы.
   Он рассмеялся и глаза его засверкали фанатичным блеском.
   - Не сомневайся, я сделаю все, что наметил. Он подошел и поцеловал меня в лоб.
   - Что касается тебя, то все, чего я хочу, - это сына.
   - Потерпи немного, - ответила я.
   Несколько ночей спустя я неожиданно проснулась и обнаружила, что Бруно нет рядом.
   Было уже за полночь, и я подумала, не пошел ли он в скрипторий. Он часто бывал там с Валерианом. Я решила, что он может просматривать там счета. В голове у меня глубоко засела мысль, что он беспокоится из-за денег.
   Я встала с постели и тихонько прошла в комнату Хани. Она мирно спала. Тогда я вернулась в нашу общую с Бруно спальню и, подойдя к окну, выглянула наружу. В скрипторий света не было, значит, Бруно там нет.
   Я устроилась на сиденье у окна и стала смотреть на крытые аркады, на серые стены, на всю ту часть Аббатства, которую могла разглядеть. Я подумала о том, не сидел ли здесь, на этом самом месте, в бессонные ночи старый аббат, глядя на свои владения.
   Я взглянула на высокую церковь. За ней был виден первый из рыбных прудов. Серебряный лунный свет падал на воду.
   Ребенок шевельнулся во мне, и я обрадованно положила на живот руку, успокаивая его.
   - Теперь скоро; мой маленький, - прошептала я, и не было еще ребенка, которого ждали бы с такой радостью.
   Я мечтала о ребенке, но отказывалась думать о нем как о мальчике, хотя знала, что Бруно ждет именно сына. В нашем доме не было никого, кто бы с благоговейным страхом и почтением не ждал появления моего ребенка. Я хорошо понимала, что чувствовала королева Анна Болейн, когда носила свое дитя. Для нее было так важно родить именно мальчика. Мне хотелось знать, что она почувствовала, когда родилась дочка, - Елизавета. И позже, когда она разрешилась мертвым мальчиком!
   Неожиданно мои размышления были прерваны. В лунном свете я ясно видела фигуру, пересекавшую луг. Капюшон на голове скрывал лицо. Это был призрак, который я видела, навещая могилу отца.
   Я встала, держа руки на животе, как будто для того, чтобы успокоить ребенка. Фигура двигалась от подземных галерей в сторону скриптория.
   Неожиданно она повернулась и посмотрела на монастырские спальни. В это время капюшон упал с головы, и я увидела лицо Бруно.
   Он торопливо накинул капюшон и направился к скрипторию. Вскоре я увидела там свет.
   Я вернулась в постель. Я была озадачена. Я бы поняла, если бы он посреди ночи отправился в скрипторий, чтобы что-нибудь уточнить. Но откуда он шел и почему был одет, как монах? Теперь я была уверена, что Бруно и есть тот призрак, который, по общему мнению, обитает в Аббатстве.
   Я лежала в постели, размышляя. Должно быть, я заснула, потому что, когда я проснулась, пора было вставать и Бруно был рядом со мною.
   Я приняла неожиданное решение ничего не говорить Бруно о том, что я видела, и само это указывало, что отношения между нами изменились.
   Менее чем через неделю Бруно вошел в мою гостиную, где я читала Хани, и сказал, что должен кое-что сообщить.
   - Дамаск, я должен на короткое время уехать.
   - Уехать? - воскликнула я. - Но куда?
   - Мне нужно съездить на континент.
   - Зачем?
   Легкое раздражение исказило его лицо.
   - По делу.
   - По делу Аббатства?
   - Ты же понимаешь, что чем быстрее мы переустроим Аббатство, тем лучше, назидательно сказал Бруно.
   - Я заметила, - отвечала я, - что с каждым днем оно все больше походит на прежнюю общину.
   - Что ты знаешь о прежней общине, Дамаск? Ты здесь никогда не была. Ты видела все только снаружи.
   - Здесь есть несколько старых монахов, - ответила я, - и они смотрят на тебя как на нового аббата.
   - Они смотрят на меня как на своего хозяина, коим я и являюсь. Я дал этим людям работу, как дал бы ее любому.
   - Разница в том, что они работали здесь и раньше. Они возделывали землю, пекли хлеб и ловили рыбу.., и жили своей уединенной жизнью. В чем отличие между тем, что они делают теперь, и тем, что они делали раньше?
   - Разница значительна, - ответил Бруно чуточку нетерпеливо. - Тогда здесь был монашеский орден, нечто такое, о чем ты не имеешь никакого понятия. Теперь здесь помещичий дом. У него есть монастырские черты, потому что прежде здесь было Аббатство. Я очень прошу тебя не вмешиваться в то, что тебя не касается.
   - Я всегда говорю то, что думаю, и буду это делать и дальше, - Я разволновалась и беспокоилась о том, что это может быть плохо для ребенка, поэтому робко продолжила:
   - Ты сказал мне, что собираешься за границу.
   - Да, и я не знаю, сколько буду отсутствовать. Может быть, несколько недель, может быть, больше.
   - Куда ты едешь, Бруно?
   - Во Францию, возможно, во Фландрию. Тебе не о чем беспокоиться. У нас полно слуг.
   - За себя я не беспокоюсь, - ответила я. - Речь не об этом. Зачем ты едешь?
   - Есть дела, которыми я должен заняться.
   - Дела Аббатства?
   Моя настойчивость явно вызывала у него раздражение.
   - Моя дорогая Дамаск, приведение усадьбы в порядок - дело дорогостоящее. Если мы хотим его продолжить, мы должны подумать о прибыли. Например, есть корнеплоды, широко известные на континенте, очень вкусные и полезные. Они называются морковь и турнепс. Я узнаю, как их выращивать, и, возможно, привезу немного с собой. В Голландии выращивают хмель для производства пива. Для того чтобы разобраться со всем этим, мне надо поехать самому на континент.
   Это казалось разумным, но я вспомнила о его ночной прогулке и задумалась о том, зачем ему понадобилось рядиться в одежды монаха. Должно быть, он хотел, чтобы его приняли за безликий призрак. Это означало, что он не только не хотел быть узнанным теми, кто его увидит, но и хотел напугать увидевших его.
   Я была заинтригована. Если бы со мной не было Хани, я бы не смогла сдержать свое любопытство и попросила объяснений. Но момент был неподходящим.
   Позже я размышляла об этом. Чем больше я узнавала Бруно, тем яснее понимала, что не знаю его. Временами он казался мне незнакомым человеком. Он дал понять, что его возмущает мое любопытство, и отношения между нами ухудшались.
   Через несколько дней он уехал.
   В один из дней во время отсутствия Бруно в Аббатство приехал Руперт. Я позвала слугу взять у него лошадь, провела Руперта в комнату на верхнем этаже и послала за вином. Вошла Хани. Руперт подхватил ее и покачал на руках. Они тотчас же подружились.
   - Все ли хорошо? - обеспокоенно спросил он меня. Я ответила, что все в порядке. Он отведал приготовленного Юджином вина и сказал, что оно отличное. Я рассказала ему, что Юджин поступил к нам на службу после того, как покинул Кейсман-корт.
   - Ну вот, как будто Аббатство возродилось, - сказал Руперт.
   - Все совсем по-иному, - быстро возразила я. - Это просто поместье, но, поскольку у нас много зданий и много земель, мы должны их использовать. Мы собираемся привести в порядок ферму. Нам это действительно необходимо, потому что мы хотим, чтобы имение приносило доход.
   Руперт выразил желание объехать наши земли, и я ответила, что буду сопровождать его.
   Я поинтересовалась, как его успехи, и он рассказал мне, что доволен своим владением. У него милый, хотя и небольшой дом. Все это подарил ему муж его сестры, которая, скорее всего, и выпросила ему это поместье.
   - Конечно, усадьба не такая большая, как Кейсман-корт или аббатство Святого Бруно, но она хорошо мне служит.
   Он задумчиво посмотрел на меня, и я весело сказала:
   - Руперт, тебе следует жениться.
   - Я не против, - ответил он.
   - У тебя хорошие слуги?
   - Конечно. Они мне преданы.
   - Тогда, вероятно, это не так срочно. Но ты ведь хотел бы иметь детей. Из тебя получился бы хороший отец.., и хороший муж тоже, я в этом не сомневаюсь.
   - Я думаю, - ответил он, пристально глядя на меня, - что я до конца своей жизни останусь холостяком.
   Я не могла встретиться с ним взглядом. Я понимала, что он намекает на то, что, поскольку я отклонила его предложение, он не женится ни на ком другом.
   Он изменит свое решение, пообещала я себе. Когда он станет старше, то женится. Я хотела этого. Мне очень нравился Руперт, а поскольку мне предстояло счастье иметь своих детей, я хотела, чтобы и он познал его.
   После того как он отведал испеченного Клементом пирога с пижмой, я взобралась на лошадь и мы вместе поехали осматривать земли нашего поместья.
   - В Аббатстве всюду хорошая земля, - сказал Руперт, - через несколько лет ваше имение будет процветать.
   Я рассказала ему, что Бруно отправился на континент за столовыми корнеплодами, которые можно выращивать в Англии. Он тоже слышал о них и сказал, что надеется развести их у себя. Теперь англичане наслаждаются блюдом под названием "салат", которое популярно на континенте уже несколько лет. Королева Екатерина Арагонская очень любила салаты и всегда посылала за овощами для них в Голландию. Теперь мы сможем выращивать их здесь, и если следующая жена короля полюбит салат, то приготовить его можно будет из овощей, выращенных на английских огородах.
   Когда мы убедились, что нас не могут подслушать, Руперт подъехал поближе ко мне и тихо произнес:
   - Я немного обеспокоен, Дамаск.
   - Что так? - спросила я.
   - Это все из-за того, что сказал Саймон Кейсман.
   - Я всегда не доверяла ему. Что он сказал?
   - Он зовет твоего мужа аббатом и говорит, что между нынешним Аббатством и тем, что было десять лет назад, разница небольшая.
   - Что он имеет в виду?
   - Как я понимаю, некоторые монахи вернулись.
   - Они работают на ферме, на мельнице и по хозяйству.
   - Это может быть опасно, Дамаск.
   - Мы не делаем ничего противозаконного.
   - Я уверен, что не делаете, но из-за того, что некоторые монахи вернулись и работают здесь, пошли слухи.
   - Но мы не делаем ничего дурного, - настаивала я.
   - Вы должны не только придерживаться королевских законов, но все в округе должны знать, что вы их соблюдаете. Мне не нравится то, что говорит Саймон Кейсман.
   - Он зол, потому что сам хотел получить Аббатство.
   - Дамаск, в любое время, когда я тебе понадоблюсь, я буду рядом.
   - Спасибо, Руперт. Ты всегда был добр ко мне. После его отъезда я продолжала думать о нем. Если бы я любила его, а не Бруно, жизнь могла бы быть много проще. Но зачастую мы поступаем неблагоразумно, ведь любовь и благоразумие не сочетаются.
   - Я не жалею, - уверяла я себя. Но мне было приятно знать, что у меня есть верный друг.
   Наконец-то наступил июнь. Бруно вернулся с континента. Он не много рассказывал о своей поездке, а я оказалась не слишком любопытной, так как приближались роды.
   Матушка приходила почти каждый день. Когда она была удовлетворена моим состоянием и у нее не было никаких причин для беспокойства, она обращала свое внимание на маленький садик, который устроил для меня Джеймс. Ему было лет тридцать. Я никогда не спрашивала, был ли он монахом или мирянином, работавшим в общине. Я чувствовала, что лучше не проявлять любопытства. Однако его знания растений были полезны, и мои цветы соперничали с розами моей матери.
   Мы сидели с ней в саду и говорили о детях. Она вспоминала о моих детских привязанностях, но в основном говорила о Питере и Поле. Разговаривая, она вязала шаль для моего ребенка, и пальцы ее деловито двигались. Мне пришло в голову, что сейчас она гораздо более довольна жизнью, чем раньше, и меня это удивляло. Казалось странным, что кто-то может считать Саймона Кейсмана более подходящим мужем, чем моего отца, но для нее дело обстояло именно так.
   Она рассказывала мне, что ходила к повитухе, и та заверила ее, что у меня все идет хорошо. Мать договорилась, что при первых же схватках пошлет за повитухой.
   Я неожиданно почувствовала прилив привязанности к ней.
   - Я никогда не думала, что ты будешь так заботиться обо мне, - сказала я.
   Матушка покраснела и ответила:
   - Какая чушь! Разве ты не мой ребенок?
   Мне пришла в голову мысль, что гибель отца, ставшая великой трагедией моей юности, дала ей свободу. Вот какой странной бывает порою жизнь.
   Несколько дней спустя у меня начались схватки, но к этому времени, благодаря заботам матушки, повитуха уже жила в Аббатстве.
   Роды мои были непродолжительными, а радость от сознания, что скоро у меня будет дитя, пересиливала любые тяготы. Я так долго мечтала о ребенке, что могла выдержать все так же, как, я полагаю, мученики выдерживают пытки.