Холт Виктория. Чудо в аббатстве

   - Ты знаешь, что я никогда не сделаю этого, - произнес Руперт.
   - Ты о чем? - Я думала о Кэтрин.
   - О женитьбе. И ты знаешь, почему. Я посмотрела на него и увидела, что все эти годы оставили неизменными светившееся в его глазах чувство. Я не могла не обрадоваться этому, что было, конечно, дурно с моей стороны, ибо он не мог питать никаких надежд в отношении замужней женщины.
   - Как Бруно? - спросил он.
   - Что Бруно?
   - Он оправдал все твои надежды?
   - Обычно мы слишком много хотим от людей, разве не так?
   - А ты хотела от него слишком многого? Я заколебалась, прежде чем ответить.
   - Иногда я думаю о нашей жизни в Аббатстве. Она похожа на сон. Она столь.., нереальна. Мы живем в монастыре. Многие из живущих с нами прежде были монахами. Раньше они проводили богослужения тайно по ночам, а теперь делают это открыто, точно так же, как много лет назад. Как ты знаешь, дом аббата превращен в замок, похожий на этот. Но сохранились без изменений спальни монахов и трапезная. Я считаю, что многие из бывших монахов ведут себя так, как вели прежде. Мы живем в Аббатстве, которое и похоже и не похоже на Аббатство. Бруно - аббат с женой и семьей. С тех пор как умер король Эдуард, наша жизнь стала более спокойной. Иногда я думаю, что произойдет, когда умрет королева. Ведь Саймон Кейсман собирался предать нас как раз тогда, когда скончался король Эдуард. Как странно, он хотел донести на нас, а казнили его самого.
   - Если бы у тебя было все хорошо, ты бы думала о радостях жизни. Ты несчастлива, Дамаск?
   - Что такое счастье? Как часто человек может сказать: "Я абсолютно счастлив"?
   - Но этого и не надо. Просто мы должны быть довольны своей жизнью.
   - Со всей этой неопределенностью вокруг нас! Когда мы не знаем, что будет завтра? Когда одно неосторожное слово может погубить нас?
   Я вздохнула:
   - Я пережила арест отца. Моя мать потеряла двух мужей. По чистой случайности я не вдова сейчас. Мы живем в жестоком мире. Всегда ли так будет?
   - Все изменится. Перемены неизбежны. Неожиданно я коснулась его руки:
   - Руперт, будь осторожен. Не примыкай ни к тем, ни к другим, ибо откуда мы знаем, что будет безопаснее через неделю?
   - Я не фанатик, Дамаск. Я иду по тихой, ровной дороге, как я надеюсь.
   - Мне кажется, нам надо потанцевать, - сказала я. И пока мы танцевали, я поняла, что все это время он говорил мне о том, что любит меня сейчас так же, как любил в юности, и что бы ни случилось, он не переменится.
   Когда его руки в танце коснулись меня, он сказал:
   - Всегда помни, что бы ни случилось, я буду рядом.
   И это было удивительно приятно услышать.
   ***
   Лорд Калпертон с семьей гостил в замке несколько дней, и я стала замечать, что юный Эдуард все время находится рядом с Хани. Она была очень хороша. Сияющее лицо только подчеркивало ее красоту.
   Я тревожилась за нее. Эннисы - именитая дворянская фамилия, и моя Хани с ее сомнительным происхождением может показаться им неподходящей парой. Это могло глубоко ранить ее.
   Но все же мне было жаль, когда пришло время возвращаться домой. Вскоре в Аббатстве я получила приглашение посетить Греблесворт, поместье Эннисов в Хартфордшире, и взять с собой обеих девочек.
   Кейт тоже была приглашена. Она с ликованием написала мне:
   Госпожа Хани произвела большое впечатление на мастера Эдуарда. Не удивляюсь, она настоящая красавица и очаровательна. В ее великолепных глазах тлеет огонь страсти. Но в то же время должна сказать, что изумлена, ведь Эдуард - наследник Калпертона. Ну, посмотрим. Конечно, все знают, что Бруно тоже очень богат и что католики сейчас в почете. Интересно узнать, что из всего этого выйдете.
   Хани пришла в восторг. Первый раз в жизни она оказалась в центре внимания. Ведь именно из-за нее мы получили приглашение. Кэтри тоже пригласили, но просто как члена семьи.
   Следующие недели я провела с портнихой в заботах о нарядах для Хани. В платье для верховой езды и в маленькой шапочке с пером Хани выглядела просто великолепно.
   Когда мы примеряли прелестное платье из парчи, я спросила ее:
   - Ты счастлива, Хани?
   Она бросилась мне на шею и чуть не задушила меня в объятиях:
   - Все, что я получила и еще получу, все это только благодаря тебе!
   Я была глубоко тронута и ответила:
   - Что бы ни случилось, ты и я всегда будем любить друг друга.
   Вечером накануне отъезда в Греблесворт я зашла к ней в комнату посоветоваться насчет лент для волос, но ее там не было.
   Я встревожилась и пошла к Кэтрин спросить, не видела ли она Хани. Кэтрин сидела в кресле и с унылым видом изучала сборник молитв на латыни. Она очень обрадовалась, что может его отложить.
   - Где Хани? - спросила я.
   - Я видела, как она уходила полтора часа назад.
   - Она сказала, куда идет?
   - Нет, но она часто ходит в ту сторону.
   - Куда?
   - В лес, я думаю.
   - Мне не нравится, что она пошла туда одна. В округе есть грабители.
   - Они не посмеют причинить вред никому из Аббатства, мама. Они побоятся того, что может сделать с ними мой отец. - Когда она произносила это, улыбка тронула ее губы. - Как хорошо иметь отца - святого.
   Я быстро отвернулась. Я часто спрашивала себя, не ревную ли я Кэтрин к Бруно.
   От Кэтрин я вернулась в комнату Хани и в беспокойстве ждала се возвращения.
   - Хани! - воскликнула я. - Где ты была?
   - Я ходила навестить мою бабушку.
   - Матушку Солтер?
   - Я зову ее бабушкой. Но на самом деле она моя прабабушка, ты ведь знаешь.
   Я вспомнила, как Хани убежала от меня, потому что считала, что Кэтрин я люблю больше, чем ее.
   - Я всегда хожу к бабушке, когда случается что-нибудь важное. Она хочет, чтобы я приходила.
   - Случилось что-нибудь важное?
   - Разве не важное событие - приглашение в Греблесворт?
   - Возможно, Хани.
   - Это важно. Я знаю.
   - Хани, мое дорогое дитя, ты счастлива.., от того, что они тебя пригласили?
   - Так счастлива, как никогда и не надеялась быть, - ответила Хани.
   ***
   Лорд Калпертон тепло принял нас. Он уже несколько лет был вдов, и мне было ясно, что огромному поместью не хватает хозяйки. Они были семьей добродетельных католиков, и, как сказала Кейт, "немного не от мира сего", но от этого они нравились мне ничуть не меньше.
   Мне показалось, что лорд Калпертон, как большинство мужчин, немного влюблен в Кейт. Возможно, это одна из причин, почему он так тепло относился к нашему семейству.
   Гостей было немного. Царила непринужденная атмосфера. Мы ездили верхом по окрестностям, немного танцевали, играли в карты. Иногда давались обеды, на которые приглашалась местная знать. Кэри искал общества хорошенькой Мэри, Хани проводила время с Эдуардом. Кэтрин и Томас, младший сын в семье, играли в игры. Всем было очень весело.
   Кейт забавляло, что дружба между Эдуардом и Хани быстро крепнет.
   Она шептала мне:
   - Я считаю, что Калпертон так очарован нами, что попросит совсем небольшое приданое за Хани.
   - Ты действительно думаешь, что Хани сделают предложение?
   Кейт посмеивалась надо мной:
   - Как ты взволнована! Ну, Дамаск, я удивлена, ты просто настоящая мать, подыскивающая хорошую партию.
   - Я хочу, чтобы Хани была счастлива. Она увлечена Эдуардом...
   - А он - ею.
   - Ах, - воскликнула я, - уверена, что Хани будет очень счастлива. Она всегда считала, что значит для меня меньше, чем Кэтрин. Бог знает, сколько усилий я приложила, чтобы убедить ее в обратном. Но если все это осуществится, Хани станет хозяйкой Греблесворта.
   - Если, конечно, Калпертон снова не женится.
   - Кейт, ты же не собираешься?..
   - Я отказала герцогу и двум графам и, поверь мне, что устою перед лордом Калпертоном.
   - Ты могла бы полюбить мужчину, а не его титул.
   - Это говорит прежняя сентиментальная Дамаск. Я повторяю, что ты удивляешь меня. То ты заботливая мамаша, которая хочет устроить дочери удачный брак, то так сентиментально говоришь о любви. Позволь мне сказать, Дамаск, я не намерена окрутить Калпертона. Что касается меня, то я оставлю поле боя Хани. Но я знаю Калпертона. Он хочет, чтобы Эдуард женился. Он хочет иметь внука. Юный Эдуард по уши влюблен в твою Хани - и это меня не удивляет. Наш юный лорд имеет все основания считать, что от молодой женщины, которая его так очаровала, у него будут здоровые сыновья. Могу побиться об заклад, что пройдет немного времени и он сделает Хани предложение.
   Я обрадовалась, потому что знала о чувствах Хани. А когда последовало предложение, я сама поговорила с лордом Калпертоном. Я рассказала ему, что Хани моя приемная дочь и я обеспечу ей хорошее приданое. Она прекрасно образована, леди во всех отношениях. Хани - дочь женщины, которая хотя и служила мне, но была моим другом. Ее отец был офицером у Томаса Кромвеля.
   Лорд Калпертон был удовлетворен.
   ***
   Хани вышла замуж тем же июньским днем 1557 года, когда была объявлена война Франции.
   Венчание состоялось в часовне в Кейсман-корте. Я выбрала это место, потому что, в конце концов, это был мой дом, и я воспользовалась тем предлогом, что моей матери доставит большое удовольствие руководить приготовлениями к свадьбе. Так и вышло. Матушка суетилась в саду, собирая то одни травы, то другие, придумывая новые салаты и отдавая приказания на кухне. Казалось, это событие вдохнуло в нее жизнь.
   Бруно присутствовал на свадьбе, но вел себя отчужденно. Что до Хани, то она всегда его сторонилась Гостям подали традиционный свадебный пирог. Были приглашены актеры. Я с удовольствием наблюдала, как матушка весело смеется над их шутками. Для меня было большой радостью передать заботу о Хани Эдуарду Эннису и знать, что жизнь ее счастливо устроилась.
   После свадьбы все были немного подавлены. Матушка, лишенная связанных с торжествами забот, опять впала в меланхолию. Что меня удивляло, так это то, что Кэтрин очень скучала по Хани, гораздо больше, чем я могла ожидать. Она стала угрюмой, совсем не похожей на девочку, которая так недавно весело танцевала и дразнила Кэри.
   Выручила Кейт, предложив Кэтрин погостить в замке Ремус. Меня поразила та готовность, с которой Кэтрин согласилась на это.
   Вскоре после ее отъезда слуга принес послание от матушки Солтер. Эти весточки были похожи на приказы, мне и в голову не приходило ослушаться. Думаю, что во мне, как и во многих людях, глубоко жило суеверие. Матушка Солтер слыла ведьмой, но она была и прабабушкой Бруно, который возвысился и стал главой общины, и прабабушкой Хани, которая вышла замуж за аристократа. Когда я обо всем этом размышляла, то мне казалось, что именно матушка Солтер наколдовала свадьбу своей правнучки.
   Она была столь же могущественной в лесной, хижине, как Бруно в Аббатстве, и все, в большей или меньшей степени, верили в необычайное могущество этих людей. Я, наверное, была не менее легковерна, чем мои девушки-служанки.
   Поэтому, не теряя времени, я поспешила в лес.
   То, что я увидела, потрясло меня. Матушка Солтер всегда была худой, но теперь она выглядела изможденной.
   Я воскликнула:
   - Да вы больны, матушка Солтер!
   Она схватила мою руку: ее рука была холодной, похожей на когтистую лапу. Я обратила внимание на коричневые пятна на коже, которые мы называем Цветами смерти.
   - Я собиралась умирать, - сказала она. - Судьба моего правнука в его собственных руках. Я обеспечила свою правнучку.
   Я улыбнулась: кто, как не я, кормил и воспитывал Хани так, что она стала подходящей партией для аристократа? Но я знала, что она имеет в виду. Это она настояла, чтобы я заботилась о Хани. А если верить Кезае то именно матушка Солтер придумала положить ребенка в рождественские ясли.
   - Ты все хорошо сделала, - сказала она. - Я хочу благословить тебя прежде, чем я умру.
   - Спасибо.
   - Не нужно благодарить меня. Если бы ты не стала заботиться о ребенке, я прокляла бы тебя.
   - Я любила ее как собственную дочь. Она принесла мне много радости.
   - Ты много дала - много и получила. Это закон, - сказала матушка Солтер.
   - Вам не годится быть одной. Кто здесь ухаживает за вами?
   - Я всегда сама заботилась о себе.
   - Как ваш кот? - спросила я. - Я не вижу его.
   - Сегодня я похоронила его.
   - Вам будет одиноко без него.
   - Мое время пришло.
   - Я не могу допустить, чтобы вы остались здесь умирать.
   - Что же, ты хозяйка в этих краях.
   - Эти леса - леса Аббатства, а разве вы не прабабушка моей Хани? Могу ли я допустить, чтобы вы остались здесь в одиночестве?
   - Как же разрешить эту проблему, госпожа?
   - У меня есть предложение. Думаю, что очень хорошее. Я возьму вас в дом моей матери. Она будет заботиться о вас. Сама она нуждается в сочувствии, потому что сердце ее печально. У вас есть, что ей дать. Она интересуется травами и лекарствами. Вы можете многому научить ее.
   - Старая матушка Солтер в доме у знатной леди?
   - Пожалуйста, не отказывайтесь, матушка Солтер, ведь вы знаете себе цену.
   - Почему же ты приказываешь здесь?
   - Я просто забочусь о больных на землях Аббатства, принадлежащего моему мужу. Она лукаво посмотрела на меня:
   - Так возьми меня к моему правнуку?
   - Я отвезу вас к моей матери.
   - Хе-хе. - Старая Солтер издала свое обычное кудахтанье. - Он не был бы рад увидеть меня. Хани приходила ко мне. Она мне доверяла. Она рассказала мне о своей любви к тебе и о том, как она боится, что ты больше любишь свою родную дочь. Это естественно. Я не виню тебя за это. Ты хорошо сделала свое дело, я не забыла этого. Горе тем, кто не заботился обо мне.
   Мое сердце исполнилось жалостью к этой бедной старой женщине, больной и умирающей, все еще цепляющейся за свое могущество, которым она обладала или же заставляла людей верить, что обладает.
   Я сказала, что пойду предупредить мать и подготовить переезд. Матушка обдумала мое странное предложение и согласилась приютить старую Солтер. Она велела приготовить комнату, положить на пол свежий тростник, сделать соломенную постель. Потом мы вместе с матерью отправились к матушке Солтер, посадили ее на мула и привезли в Кейсман-корт. Моя забота о матушке Солтер разозлила Бруно.
   - Взять эту старуху в дом твоей матери! Ты, должно быть, сошла с ума. Ты собираешься собрать всех бедняков и притащить их в Кейсман-корт?
   - Она - незаурядная женщина.
   - Да, конечно, но у нес дурная репутация. Она заключает сделки с дьяволом. За это ее могли бы сжечь на костре.
   - Многих хороших людей постигла эта участь. Но ты, конечно, понимаешь, почему я должна проявить особую заботу об этой женщине?
   - Из-за ее родства с незаконнорожденной, которую ты удочерила.
   Я больше не смогла вынести его пренебрежительного отношения к Хани и воскликнула:
   - Да, потому что она прабабушка Хани.., и твоя. Я увидела, как ненависть исказила его лицо. Он знал, что я никогда не верила в чудо, и именно это было причиной разрыва между нами. Раньше я намекала на то, что не верю, сейчас я сказала об этом открыто.
   - Ты всегда все делала мне наперекор! - сказал он в ярости.
   - Я бы с удовольствием делала все с тобой и для тебя. Но почему это мешает мне смотреть правде в лицо?
   - Потому что это ложь, ложь, и ты, чей долг быть на моей стороне, сделала все, чтобы посеять семена этой лжи.
   - В таком случае, я виновна в ереси, - сказала я.
   Он повернулся и покинул меня. Довольно странно, но меня перестало волновать, что между нами нет больше любви.
   ***
   В свой следующий визит в Кейсман-корт я увидела, что комната матушки Солтер чисто прибрана. На столике у постели стояли питье и мази, которые приготовила моя матушка. Она была взволнована и исполнена сознания важности своего дела. Она суетилась вокруг старухи так, словно та была малым ребенком, и это, казалось, забавляло матушку Солтер.
   Конечно, старуха умирала. Она знала это, и ее радовало, что последние часы ей суждено провести в богатом доме.
   Матушка рассказала мне, что больная поделилась с нею своими знаниями о растениях, полезных и вредных. Она не позволила матушке ничего записать, возможно потому, что сама писать не умела и считала, что в знаках, сделанных на бумаге, есть что-то плохое.
   Но у моей матери была хорошая память на то, что ее интересовало. Я уверена, что полученные знания были щедрой платой за все, что она сделала для матушки Солтер. Но было здесь и другое. Обладала ли старуха властью благословлять или проклинать, не знаю, но моя мать совсем оправилась от горя и, пока старуха Солтер жила в ее доме, я слышала, как моя матушка все время что-то напевает.
   За два или три дня до смерти матушки Солтер я пришла навестить ее, и мы побеседовали наедине. Я спросила у нее о рождении Бруно.
   - Вы знаете, - сказала я, - что он верит в то, что обладает особой властью. Он не поверил истории, рассказанной монахом и Кезаей.
   - Да, он этому не поверил. И у него есть особая власть. Посмотри на то, что он сделал. Он сам построил мир вокруг себя. Разве мог бы это сделать обычный человек?
   - Значит, Кезая солгала?
   Матушка Солтер засмеялась своим кудахтающим смехом.
   - Во всех нас есть особая власть. Мы должны ее просто найти. Мой отец был дровосеком. По правде говоря, я была седьмым ребенком, моя мать говорила, что и она была седьмым ребенком в семье. Я сказала себе, что во мне есть нечто особенное, и так оно и было. Я изучала растения. Не было цветка, листа или почки, которых бы я не знала. И я их все опробовала, а потом пошла к старухе, которую считали ведьмой, она многому научила меня. Так я и стала колдуньей. Мы все могли бы быть колдунами.
   - А Бруно?
   - Он - сын моей Кезаи.
   - И это правда, что в рождественские ясли его положил монах?
   - Правда. Это придумала я. Кезая ждала ребенка. Что стало бы с этим ребенком? Мальчик или девочка, будущий ребенок Кезаи, стал бы слугой или служанкой, не способными ни читать, ни писать. А я всегда знала, как это важно. В этом есть своя сила... То, что написано, может быть прочитано. Но при всей моей мудрости я не умела ни читать, ни писать. И Кезая тоже. А мой правнук должен был уметь. Вот чего я хотела. Монаха не нужно обвинять, Кезаю тоже. Она сделала то, что было естественно для нее, а он не посмел меня ослушаться. Я придумала план, а они его выполнили. Мой правнук, лежащий в рождественских яслях, - и ничего мудрее нельзя было придумать. Если бы не пришел Уинвер, мой правнук стал бы аббатом, мудрым человеком и чудотворцем, потому что во всех нас есть особая сила, но только сначала мы должны узнать о том, что обладаем этой силой, а потом использовать ее.
   - Вы подтвердили то, во что я всегда верила. Бруно ненавидит меня за то, что я знаю тайну его рождения.
   - Его гордость погубит его. В нем есть величие, но есть и слабость. А если его слабость больше, чем его сила, то он обречен.
   - Следует ли мне притворяться, что я верю ему? Была ли я не права, дав ему понять, что знаю истину?
   - Нет, - сказала старуха. - Будь верна себе, девочка.
   - Должна ли я попытаться заставить его принять правду?
   - Если бы он смог сделать это, он был бы спасен. Ибо гордыня его велика. Я хорошо знаю его, хотя видела только раз с тех пор, как он был младенцем. Но Хани рассказывала о нем. Она рассказывала мне все.., о вас обоих. Теперь я вот что скажу тебе. Совершенный монахом грех давил на него тяжким грузом. Единственное, что могло дать ему надежду на спасение, - это написать исповедь. Он умел хорошо писать. Он приходил ко мне в лес время от времени, нарушая законы Аббатства, но это были не мои законы, а я должна была думать о своем правнуке. Поэтому я велела Амброузу навещать меня, что он и делал. Он показал мне раны на теле, которые нанес, мучая себя. Показал мне власяницу, которую носил. Его мучил грех. И он написал исповедь и спрятал так, чтобы никто не нашел ее.
   - Где эта исповедь?
   - Она спрятана в его келье. Найди ее. Сохрани и покажи Бруно. Она послужит тебе доказательством. Скажи ему, что он должен быть верен себе. Он умный и обладает большой силой. Без лжи он сможет возвеличиться еще больше. Если ты поможешь преодолеть ему гордыню, которая погубит его.
   - Я поищу эту исповедь, - сказала я, - и если найду ее, то покажу Бруно и передам ему ваши слова. Старуха кивнула.
   - Я желаю ему добра, - промолвила она. - Он - моя плоть и кровь. Расскажи ему, что я так и сказала. Расскажи ему, что он может стать великим, если сможет преодолеть свою слабость.
   Наш разговор был прерван матушкой, которая ворвалась в комнату и заявила, что я замучила ее больную.
   Через несколько дней матушка Солтер умерла. Моя мать посадила на ее могиле цветы и ухаживала за ними.
   ИСПОВЕДЬ МОНАХА
   Раньше я старалась избегать строения, где располагались кельи монахов. В нем было что-то еще более жуткое, чем во всей остальной необитаемой части Аббатства. Хотя к этому времени часть зданий была снесена, часть перестроена, кельи оставались нетронутыми.
   После признания матушки Солтер я стала часто ходить туда. Я хотела найти исповедь, которую, по словам старухи, там спрятал Амброуз. Если бы мне удалось найти рукопись и показать ее Бруно, ему пришлось бы посмотреть правде в лицо. И так же, как и матушка Солтер, я понимала, что, пока он не примет эту правду, я не смогу уважать его.
   "Было ли это правдой?" - спрашивала я себя. Как трудно понять, что движет человеком! Желала ли я сказать: "Смотри, я права"? Или же я действительно желала помочь ему?
   Если же он признает то, что он родился таким же, как и другие, постарается ли он после этого развеять миф о себе? Захочет ли он построить свою жизнь на твердом основании правды?
   Я не знала, так как не понимала ни Бруно, ни своих чувств к нему. Я была околдована историей о его чудесном появлении на свет. В брак я вступила восторженной девушкой, но он не принес мне счастья, за исключением того, что подарил мне Кэтрин.
   Какими бы не были мои мотивы, что-то побуждало меня искать исповедь, которую, по словам матушки Солтер, оставил Амброуз.
   Поднимаясь по каменной винтовой лестнице с перилами из толстого каната, я думала о монахах, которые в течение двухсот лет спускались по этим каменным ступеням, и мне пришло в голову, что многие из них, должно быть, оставили что-то после себя.
   Наверху лестницы находились площадка и длинных узкий коридор, по обеим сторонам коридора располагались кельи. Каждая из них имела дверь с решеткой, через которую всегда можно было заглянуть в келью.
   Большинство келий пустовали, хотя в некоторых оставались топчаны, они не нужны были вандалам, грабившим Аббатство. Все кельи были одинаковыми, во всех узкие щели без стекла, прорезанные в толстых стенах вместо окон. Зимой здесь должно было быть жутко холодно. Пол в кельях вымощен плитами, стены выложены из камня. Никакого уюта, но монахи и не искали его.
   Я слышала кое-что от Клемента и Юджина о жизни в Аббатстве. Я знала о часах, которые они обязаны были проводить в келье в покаянии, о том, что в любое время аббат мог молча пройти по коридору и заглянуть сквозь решетку, чтобы увидеть, что происходит внутри.
   - Мы не знали, когда за нами следят, - рассказывал Юджин. Я знала кое-что об их обетах, о длительных периодах, когда монахи обязаны были целыми днями соблюдать молчание. О том, что им не разрешалось дотрагиваться друг до друга, о том, что они должны были работать, совершать обряды и молиться с равным рвением. Странная жизнь, особенно для таких людей, как Клемент, Юджин и, конечно, Амброуз, который не один раз высвобождался от ее гнета.
   Я могла представить страдания этого человека, его стремление разобраться в своей душе, страстные мольбы к Богу с просьбой наставить его, пытки, через которые он, должно быть, прошел в своей келье.
   Думаю, я не слишком удивилась бы, если бы, поднявшись наверх по лестнице, лицом к лицу столкнулась бы с каким-нибудь давно умершим монахом, который не смог успокоиться в своей могиле.
   Стоя там на площадке, я спрашивала себя, какая из этих одинаковых келий принадлежала Амброузу. Узнать это было невозможно. Могла ли я кого-нибудь спросить? Клемента? Юджина? Они бы немедленно рассказали об этом Бруно. Этого я не хотела. Нет, я сама должна найти келью Амброуза, а если возможно, то и его исповедь.
   Я вошла в первую келью. Когда за мной захлопнулась дверь, у меня от ужаса перехватило дыхание. Я испугалась, как никогда прежде. Я удивилась тому, как много может промелькнуть в голове человека за такое короткое время. Я представила себе, что оказалась запертой в одной из келий. Никто и не подумает искать меня здесь. Я останусь в холодной каменной темнице, пока жизнь не покинет меня, а со временем присоединюсь к обитавшим здесь призракам монахов.
   Но оснований для паники не было. На двери не было замка.
   Я вернулась в келью. Осмотрела стены, но не обнаружила места, где можно было бы спрятать рукопись. Я ощупывала стены, все время оглядываясь через плечо, поскольку мне казалось, что я не одна.
   Я продрогла в холоде и сырости этого здания, заглянула в несколько келий они были одинаковые. Если бы я смогла найти келью Амброуза! Исповедь спрятана в стене! Зачем Амброузу было исповедоваться, если он больше всего желал скрыть свой грех?
   Мне хотелось убедить себя в том, что исповеди не существует. Причиной этому было желание выбраться отсюда и никогда не возвращаться. Я не могла избавиться от ощущения, что за мной подсматривают и что нечто злое только и ждет, чтобы схватить меня. В этом коридоре было сорок келий. Я заглянула во все. Как же я смогу узнать, которая из них принадлежала Амброузу, ведь они все одинаковы?
   В каждом конце коридора было по винтовой лестнице. Мне чудилось, что, пока я поднималась по одной лестнице, кто-то мог подняться по другой. И этот кто-то мог притаиться в одной из келий и наброситься на меня Кто?