Холт Виктория. Госпожа замка Меллин

   — Своего рода напоминание, — вмешался Питер, — о тех временах, когда испанцы совершали набеги на наше побережье и проявляли большой интерес к красоткам иного рода.
   К нам подошла Элвина. Мне показалось, что у нее усталый вид.
   — Тебе пора спать, — заметила я.
   — Но я хочу есть»— возразила она.
   — Хорошо. Поужинай, а потом мы поднимемся наверх.
   Она кивнула в знак согласия и принялась накладывать себе еду. Мы все сели к столу: Элвина, Питер, Селестина, сэр Томас, Коннан и леди Треслин. Казалось сном, что я тоже тут вместе с ними. На моем платье сверкала брошь Элис, и я подумала, что два года назад она, наверное, сидела здесь… там же, где теперь сижу я. Все должно было быть точно так, как сегодня, только Элвина тогда была еще слишком мала, чтобы присутствовать на балу. Интересно, вспоминают ли о ней остальные?..
   В памяти снова всплыло виденное в потайном окне лицо и слова Элвины на предыдущем балу. Я не помнила их точно, но она говорила, как любила танцевать ее мать и как она всегда высматривала ее среди танцующих… А что если она наблюдает за балом откуда-нибудь еще?.. Например, из солярия, освещенного призрачным светом луны? Ведь видела же я чье-то лицо в потайном окне!
   Вдруг у меня мелькнула мысль: Джилли! А если это Джилли? Наверное, она. Кто еще это может быть?
   Я настолько погрузилась в свои размышления, что забыла, где нахожусь, и к реальности меня вернул лишь голос Коннана, который, вставая из-за стола, произнес:
   — Сейчас я принесу вам еще виски, Том. Леди Треслин тоже поднялась и присоединилась к нему у буфета. Какая прекрасная пара! От них невозможно было отвести глаз — изысканная красавица в лилово-зеленом туалете и аристократически элегантный статный кавалер.
   — Я помогу вам, Коннан, — сказала она. До нас донесся их веселый смех.
   — Осторожней, — воскликнул Коннан, — сейчас мы все разольем.
   Они стояли к нам спиной, и, глядя на них, я почувствовала, что могу разрыдаться в любую минуту. Как нелепы все мои надежды!
   Возвращаясь к столу, она взяла его под руку, и этот жест, свидетельствующий о близости их отношений, глубоко ранил меня. Очевидно, я выпила слишком много медового вина, раз принимаю все так близко к сердцу.
   Да, холодно заметила я самой себе, тебе самое время распрощаться.
   Коннан вручил виски сэру Томасу, который одним глотком осушил стакан. Повернувшись к Элвине, я увидела, что у нее под глазами появились синяки.
   — Ты устала, Элвина. Пойдем, тебе пора, — сказала я.
   — Бедняжка! — тут же вскричала Селестина. — Ведь она только-только начала поправляться…
   — Я уложу Элвину, — сказала я, вставая. Она настолько устала, что покорно пошла за мной.
   — Спокойной ночи, — попрощалась я, выходя из-за стола.
   Питер тоже поднялся.
   — Мы с вами еще увидимся, — сказал он. Я не ответила, стараясь случайно не взглянуть в сторону Коннана, потому что знала, что ему до меня нет никакого дела. Когда рядом с ним находится леди Треслин, он никого не замечает.
   — До свидания, — сказал Питер. Остальные тоже попрощались довольно равнодушными голосами, и мы с Элвиной вышли из пуншевой и направились в детскую.
   Так же, наверное, чувствовала себя после бала и Золушка. Мгновения блеска и радости остались позади. Леди Треслин ясно дала мне понять всю тщетность моих мечтаний.
   Элвина заснула мгновенно. Выйдя из детской, я направилась к себе, стараясь не думать о Коннане и леди Треслин. В свете свечей, горящих на туалетном столике, я выглядела действительно привлекательной. Но такое освещение обманчиво — любой в нем может показаться красивее, чем есть на самом деле. На корсаже поблескивали бриллианты, их слабое мерцание вдруг снова напомнило мне о лице в потайном окне.
   Наверное я все-таки выпила слишком много в тот вечер, потому что не мешкая ни минуты, не раздумывая, спустилась этажом ниже. С половины прислуги доносились голоса и шум — их бал еще продолжался. Дверь в комнату Джилли была приоткрыта, и я вошла. В комнате было почти темно, но в лунном свете я заметила, что Джилли в кровати, но не спит, а сидит, глядя на дверь.
   — Джилли, — начала я.
   — Мадам! — воскликнула она радостно. — Я знала, что вы придете сегодня.
   — Джилли, ты же прекрасно знаешь, кто я.
   Она покорно кивнула.
   — Сейчас я зажгу свечу, — сказала я.
   В ее мягком свете я увидела, как пустые голубые глаза остановились на моей броши. Я присела на кровать. У меня не было ни малейшего сомнения, что сначала она приняла меня за кого-то другого. Но и теперь, узнав, кто перед ней, девочка не испугалась: она понемногу начинала доверять мне.
   Прикоснувшись к броши, я сказала:
   — Когда-то ежа принадлежала миссис Тре-Меллин. Джилли улыбнулась и снова кивнула.
   — Ты ведь разговаривала со мной, когда я вошла. Почему ты сейчас молчишь?
   В ответ она только улыбнулась.
   — Джилли, — спросила я, — это ты была у потайного окна в солярии? Смотрела на танцующих? Девочка снова кивнула.
   — Скажи «да», Джилли.
   — Да, — повторила она.
   — Ты была там одна? Тебе не было страшно? Она отрицательно покачала головой и улыбнулась.
   — Ты хочешь сказать «нет», правда, Джилли? Скажи — «нет».
   — Нет.
   — А почему тебе не было страшно?
   Открыв рот, она улыбнулась и вдруг произнесла:
   — Не страшно, потому что…
   — Потому что? — подхватила я.
   — Потому что, — повторила она.
   — Джилли, ты была одна?
   Девочка снова улыбнулась, но больше мне не удалось добиться от нее ни слова.
   Я поцеловала ее и получила ответный поцелуй. Джилли по-своему привязалась ко мне, я знала это, но вместе с тем мне казалось, что она меня с кем-то путает. И я догадывалась с кем.
 
   Вернувшись к себе, я не стала снимать платье. Казалось, пока оно на мне, я еще могу надеяться на невозможное.
   Завернувшись в шелковую шаль, я села у окна. Ночь была теплая, и я совершенно не замерзла, хотя провела у окна около часа. До меня доносились голоса гостей, выходивших к экипажам. Прощание происходило на парадном крыльце. Вскоре я услышала голос леди Треслия. Она говорила тихо, но каждое слово было отчетливо слышно, и я хорошо знала, с кем она разговаривает.
   — Теперь уже скоро, Коннан, — ее голос дрожал от волнения. — Осталось совсем недолго.
   На следующее утро воду мне принесла Китти, но она была не одна. С ней явилась Дейзи. В полусне их резкие голоса показались мне похожими на пронзительные крики чаек.
   — Доброе утро, мисс.
   Они явно хотели, чтобы я поскорее проснулась. По лицам было видно, что у них есть какая-то важная новость, и им не терпится поделиться ею.
   — Мисс… — заговорили они хором. Каждой хотелось сообщить мне потрясающее известие. — ..Вчера ночью… вернее, сегодня утром…
   Китти удалось опередить сестру:
   — Сэру Томасу Треслину стало плохо по дороге домой. Он умер, так и не доехав до Треслин Холла.
   Сидя в постели, я переводила взгляд с одного возбужденного лица на другое.
   Умер… один из гостей… умер! Я была потрясена. Но это была не простая смерть. Нет! Не хуже Дейзи и Китти я понимала, что может означать эта новость для всех нас в Маунт Меллине.

Глава 7

   Сэра Томаса Треслина похоронили в первый день нового года.
   Всю предыдущую неделю в доме царило уныние, особенно заметное после шумного и веселого Рождества. Украшения так и не сняли, потому что мнения разделились: что лучше — убрать их до Двенадцатой ночи, а это дурное предзнаменование, или оставить и проявить неуважение к покойному.
   Все в доме считали, что эта смерть имеет к нам прямое отношение. Покойный умер по дороге из нашего дома и последний раз сидел за нашим столом. Оказалось, корнуэльцы очень суеверны, всюду видят особые приметы и готовы на все, чтобы умиротворить сверхъестественные и злые силы.
   Коннан казался мне рассеянным. Я его почти не видела, а в тех редких случаях, когда мы встречались, он меня практически не замечал. Очевидно, размышлял, что означают для него последние события. Если они с леди Треслин действительно были любовниками, то теперь исчезла последняя преграда для придания законности их отношениям. Я знала, что об этом думают многие, но никто не заговаривал на эту тему. Миссис Полгрей, на мой взгляд, считала, что лучше подождать несколько недель после похорон.
   Она пригласила меня к себе на чашечку чая с «капелькой» виски из той бутылки, которую я подарила ей.
   — Разве не ужасно, что сэр Томас умер на Рождество, — начала она. — Хотя, по правде говоря, это было уже не Рождество, а следующее утро, — добавила она с облегчением, как будто от этого случившееся стало менее ужасным.
   — Подумать только, — продолжала она с прежним мрачным выражением, — что последний дом, в котором он был, в котором сидел за столом, был наш! Как вы думаете, мисс, они не слишком торопятся с похоронами?
   — Семь дней, — сказала я, пересчитав по пальцам.
   — Могли бы и повременить еще немного, ведь сейчас зима.
   — Наверно, считают, что чем скорее все будет позади, тем легче все оправятся от потрясения.
   Миссис Полгрей с возмущением взглянула на меня. Очевидно, она считала саму мысль о том, что кто-нибудь захочет поскорей оправиться от горя, недопустимой.
   — Не знаю, не знаю, — сказала она, — но рассказы о людях, похороненных заживо, я слыхала. Помню, когда я была ребенком, здесь свирепствовала эпидемия оспы. Люди боялись заразы и хоронили умерших быстро. Говорят, кое-кого похоронили заживо.
   — Но разве кто-нибудь сомневается в том, что сэр Томас действительно умер?
   — Иногда те, кто кажутся мертвыми, на самом деле живы. Хотя семи дней должно быть вполне достаточно, чтобы убедиться, как обстоит дело. Вы пойдете со мной на похороны, мисс?
   — Я?..
   — А почему бы и нет? Думаю, нам всем следует отдать дань покойному.
   — Но мне нечего надеть.
   — Ничего, черную шляпку я для вас найду и дам черной тесьмы, чтобы обшить пелерину. Наверно, этого достаточно, ведь мы пойдем только на кладбище. Для церкви бы не хватило, но с другой стороны, вам туда и не следует идти… ведь вы всего навсего гувернантка, да и господ, наверно, много понаедет, чтобы проститься с покойным, так что церковь будет забита.
   Было решено, что мы с миссис Полгрей пойдем на кладбище.
 
   Похороны сэра Томаса были пышными и торжественными, в соответствии с его положением в обществе герцогства Корнуэльского. Народу приехало много, и мы с миссис Полгрей наблюдали за церемонией, стоя на почтительном расстоянии. Ее это огорчило, а меня обрадовало.
   С меня хватило вида вдовы в струящихся черных одеждах и красивой, как всегда. Ее прекрасное лицо было скрыто черной вуалью. Но черный цвет шел ей не меньше зеленого и лилового, которые были на ней на Рождество. Движения ее были грациозны, и в черном она казалась еще более стройной, чем в ярких цветах, которые носила обычно, очень женственной и трогательной.
   Коннан тоже был на похоронах, как всегда, изысканно элегантный. Мне казалось, что увидев выражение его лица, я пойму, что он чувствует. Но лицо его ничего не выражало, как будто он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, о чем он думает. Учитывая нынешние обстоятельства, это, наверно, было к лучшему.
   Подъехал катафалк, запряженный лошадьми с огромными черными плюмажами, и шесть человек перенесли накрытый черным и пурпурным бархатом гроб в церковь. Было много цветов. Провожающие покойного были в глубоком трауре, даже белые носовые платки обшиты черным.
   Холодный ветер развеял туман, и зимнее солнце ярко осветило позолоту опускаемого в могилу гроба. На кладбище было очень тихо, только слышались крики чаек.
   Когда все было кончено, провожающие, в том числе Коннан, Селестина и Питер, вернулись к экипажам и отправились в Треслин Холл. А мы с миссис Полгрей пошли домой, где она настояла на чашечке чая с обычным дополнением. За чаем глаза ее возбужденно блестели, и я видела, что она с трудом сдерживается. Но миссис Полгрей так и не сказала ничего о том, как эта смерть может повлиять на всех нас в Маунт Меллине. Так велико было ее почтение к мертвым.
 
   Сэра Томаса не забыли: его имя часто упоминалось в течение следующих нескольких недель. Когда кто-нибудь вспоминал чету Треслинов, миссис Полгрей многозначительно покачивала головой, но глаза оставались проницательными и настороженными.
   Дейзи и Китти были менее сдержанны. Принося по утрам воду, они не торопились уйти. Мне очень хотелось знать, что говорят в доме, но было неловко спрашивать, поэтому я хитрила, и, кажется, мне удавалось их разговорить так, что они этого и не подозревали. С другой стороны, девчонки всегда были непрочь поболтать.
   — А я вчера леди Треслин видела. — как-то утром сообщила Дейзи. — Несмотря на траур, она на вдову мало похожа.
   — Да? Почему же?
   — Не спрашивайте, мисс. Она бледная была, без улыбки, но что-то было такое в ее лице… понимаете, мисс.
   — Боюсь, что не понимаю.
   — Я была с Кэт. Она то же самое сказала. Что она будто ждет и довольна, что ждать осталось недолго. Хотя мне бы показалось, что год — это очень долго.
   — Год? Почему год? — спросила я, прекрасно зная почему.
   Дейзи взглянула на меня и хихикнула.
   — Им сейчас некоторое время нельзя часто видеться, мисс. Он ведь здесь умер… можно сказать, на нашем пороге. Так и сказать могут, что они внушили ему умереть.
   — Ну, это просто глупости, Дейзи. Как можно внушить кому-нибудь смерть?
   — Да в том-то и дело, что тут ничего нельзя сказать точно.
   Разговор приобретал опасный оборот, и я отослала ее, сказав, что должна торопиться, так как уже опаздываю, а когда Дейзи ушла, подумала:
   — Значит, разговоры о них идут. Говорят, что он умер по чьему-то внушению. Ну, если это пока все, то не опасно.
   Интересно, насколько они осторожны. Помнится, Филлида говорила, что влюбленные похожи на страусов: прячут головы в песок и, никого не видя, думают, что и сами никому не видны. Но этих двоих нельзя назвать неопытными любовниками.
   Нет, думала я с горечью, наоборот, они очень опытны. Прекрасно знают людей, которые их окружают, и будут осторожны.
   Несколько часов спустя, гуляя в лесу, я услыхала топот копыт неподалеку, а затем — голос леди Треслин:
   — Коннан. О, Коннан!
   Итак, они встретились… а встречаться так близко от дома вне всякого сомнения опасно и глупо. Меня скрывали от них деревья, но я ясно слышала обрывки их разговора.
   — Линда! Тебе не следовало сюда приезжать.
   — Я знаю… знаю… — она понизила голос, и конца фразы я не расслышала.
   — Послать записку… — это уже Коннан. Его я разбирала лучше, может быть потому, что хорошо знала звук его голоса. — Твоего человека мог увидеть кто-нибудь из слуг. Ты же знаешь, как они болтают.
   — Я знаю, но…
   — Когда оно пришло?..
   — Сегодня утром. Я должна была сразу же показать его тебе.
   — Это первое?
   — Нет, было еще одно два дня назад. Поэтому мне необходимо было видеть тебя, Коннан. Несмотря ни на что… Я боюсь…
   — Это просто чьи-то злые шутки, — сказал он. — Не обращай внимания. Забудь.
   — Но ты прочитай, — воскликнула она. — Прочитай! Несколько минут было тихо, потом Коннан сказал:
   — Понятно. Тогда остается одно…
   Они тронули лошадей и спустя мгновение могли меня обнаружить. Я поспешила прочь. На душе было тревожно.
   В тот же день Коннан уехал.
   — По делам в Пензанс, — сообщила мне миссис Полгрей. — Сказал, что не знает, когда вернется.
   И я подумала, не связан ли его внезапный отъезд с дурной вестью, которую сообщила ему утром в лесу леди Треслин.
 
   Прошло несколько дней. Мы с Элвиной возобновили занятия. Теперь к нам присоединилась Джилли.
   Работая с Элвиной, я давала Джилли простенькие задания, например, пересчитывать костяшки на счетах или писать буквы на подносе с песком или грифельной доске. Ей это нравилось, и мне казалось, что ей хорошо со мной, что она чувствует себя в безопасности. Когда-то она доверяла Элис и теперь перенесла свое доверие на меня.
   Элвина поначалу взбунтовалась, но напомнив ей о необходимости быть добрым к слабым и беззащитным, я в конце концов настолько пробудила ее сочувствие, что она хоть и неохотно, но согласилась с присутствием Джилли на занятиях. Теперь же время от времени она бросала в ее сторону заинтересованные взгляды.
   Коннана не было уже неделю, когда однажды холодным февральским утром в классную вошла миссис Полгрей. Это меня удивило, так как она редко прерывала занятия. В руке она держала два письма и была возбуждена.
   Не извинившись за вторжение, она сразу перешла к делу:
   — Я получила письмо от хозяина. Он хочет, чтобы вы не мешкая привезли мисс Элвину к нему в Пензанс. Это письмо для вас. Наверно, в нем все подробности.
   Она вручила мне письмо, и я вскрыла его дрожащими руками.
   Дорогая мисс Лей!
   Думаю, что пробуду здесь несколько недель, и, наверное, вы согласитесь, что для Элвины было бы желательно присоединиться ко мне. Поскольку я не считаю, что ей стоит пропускать занятия, то прошу вас привезти ее сюда и остаться здесь с ней примерно на неделю.
   Сможете ли вы выехать завтра? Пусть Билли Тригай отвезет вас на станцию к поезду в 2.30.
   Коннан Тре-Меллин
   Краска бросилась мне в лицо, но, надеюсь, я не выдала охватившей меня радости, когда сказала:
   — Элвина, завтра мы с тобой поедем к твоему отцу. Она вскочила и бросилась мне на шею. Это неожиданное проявление любви к отцу меня очень тронуло и Одновременно дало возможность взять себя в руки.
   — Но это будет завтра, а сегодня мы продолжим урок.
   — Но, Мисс, нам ведь надо уложить вещи.
   — Для сборов будет масса времени во второй половине дня, — строго сказала я, — а пока вернемся к урокам.
   Миссис Полгрей я объяснила, что мистер Тре-Меллин , действительно просил, чтобы я привезла к нему Элвину. Она кивнула, но видно было, что все это представляется ей довольно странным, потому что до последнего времени Коннан не проявлял такого интереса к дочери.
   — И вы едете завтра?
   — Да. Билли Тригай должен отвезти нас к поезду в 2.30.
   Миссис Полгрей снова кивнула. Когда она ушла, я еще долго не могла прийти в себя. Голова моя была занята предстоящей поездкой, совсем как у Элвины, поэтому я не сразу заметила, что глаза Джилли снова приобрели то бессмысленное выражение, от которого мы с таким трудом избавились.
   Этот ребенок понимал больше, чем мы думали: она знала, что мы уезжаем, а ей придется остаться.
 
   Я едва дождалась момента, когда можно будет приниматься за сборы. Нам с Элвиной подали обед в классную, но мы не могли думать о еде, и наскоро перекусив, разошлись по комнатам.
   Мои сборы были недолгими. Серое и лиловое платья, к счастью, оказались чистыми, а ехать я решила в сером шерстяном. Оно не слишком мне шло, но уложить его было бы нелегко.
   Брать ли платье из зеленого шелка, в котором я была на Рождественском балу? Почему бы и нет? Во-первых, оно мне очень идет, во-вторых, может представиться случай его надеть.
   Я воткнула гребень в волосы, и накинув шаль на плечи, вообразила себя снова на балу, в тот самый момент, когда взяв меня за руку, Питер вышел танцевать «Ферри». В ушах зазвучала музыка, и я начала танцевать, как тогда, забыв обо всем на свете.
   Неслышно в комнату вошла Джилли, испугав меня своим появлением. Она умела ходить по дому, как тень.
   Я покраснела, что попалась за таким несерьезным занятием. Джилли молча, без улыбки смотрела на меня, потом перевела взгляд на кровать, где лежал приготовленный чемодан, и я вдруг поняла, что она будет очень страдать, если мы уедем.
   Наклонившись, я обняла ее.
   — Это ненадолго, Джилли.
   Она крепко зажмурилась, не желая встречаться со мной взглядом.
   — Послушай, Джилли, — начала я снова, — мы скоро вернемся. Честное слово.
   Но Джилли в ответ только отчаянно замотала головой, на зажмуренных ресницах повисли слезинки.
   — И у нас опять будут занятия, — продолжала я, — ты нарисуешь много букв, научишься писать свое имя.
   Но Джилли была безутешна. Вырвавшись, она подбежала к кровати и стала вытаскивать из чемодана вещи.
   — Нет, нет, Джилли, — подхватив ее на руки, я села в кресло и снова принялась уговаривать ее, укачивая, как младенца.
   — Я вернусь, Джилли, обязательно вернусь, и очень скоро. Ты и не заметишь, что меня не было. Неожиданно она сказала:
   — Вы не вернетесь. Она… Она…
   — Да, Джилли, да?
   — Она… ушла.
   Джилли явно знала что-то, связанное с тайной исчезновения Элис. На минуту я даже забыла, что еду к Коннану.
   — Джилли, а она попрощалась с тобой перед уходом? Она снова яростно замотала головой и, казалось, сейчас разрыдается.
   — Джилли, — умоляла я ее, — пожалуйста, не молчи, ну, постарайся же рассказать мне… Ты видела, как она ушла?
   В ответ она только крепко обхватила меня, спрятав лицо в складках платья. Я нежно погладила ее по спине, потом постаралась заглянуть ей в лицо, но глаза были по-прежнему крепко закрыты. Вдруг она снова бросилась к чемодану.
   — Нет… нет… нет… — кричала она, выбрасывая из него вещи.
   — Послушай, Джилли, — я подбежала к ней. — Я вернусь. Я уезжаю ненадолго.
   — Она не вернулась!
   Девочка продолжала твердить свое. В таком состоянии узнать у нее что бы то ни было, не представлялось возможным.
   Она подняла на меня глаза: куда девалась их пустота? Они были полны горя, и я поняла, что она не на шутку привязалась ко мне и не верит, что я вернусь, потому что не вернулась Элис, которая когда-то тоже была добра к ней.
   Несколько дней… неделя для Джилли… это все равно, что год для кого-нибудь другого. Нет, я не могу бросить ее и уехать. А что скажет Коннан, если я привезу обеих девочек? Но ведь смогу же я объяснить, чем это вызвано. Как бы то ни было, оставлять Джилли в замке нельзя. Я скажу миссис Полгрей, что хозяин велел взять обеих девочек. Она будет только довольна. Ведь она всегда доверяла мне Джилли и первая признала, что с тех пор как мы начали заниматься, состояние девочки заметно улучшилось.
   — Джилли, — сказала я, — мы поедем все вместе. Ты поедешь с нами.
   Она непонимающе посмотрела на меня, и я добавила, поцеловав ее в лоб:
   — Ну, что ты согласна?
   Несколько мгновений она не верила своим ушам, а поверив, снова зажмурилась и опустила голову. Но теперь она улыбалась, и эта улыбка тронула меня больше любых слов. Радость этого несчастного создания стоила любого неудовольствия Коннана.
 
   Мы выехали рано утром, но весь дом вышел проводить нас. Я села между девочками, а Билли Тригай в ливрее Тре-Меллинов занял место на козлах.
   Сложив руки на груди, миссис Полгрей не отрывала глаз от Джилли. Она была явно рада, что ее внучка едет с нами. Рядом с ней стоял Тэпперти со своими дочками. Глаза у них блестели от догадок и предположений. Но мне было все равно. Я была так счастлива, что с трудом сдерживалась, чтобы не запеть, когда коляска тронулась и Маунт Меллин остался позади.
   Стояло яркое солнечное утро. На траве сверкал иней. Пруды и ручьи покрылись тоненькой корочкой льда.
   Коляска быстро катилась по неровной дороге. Девочки были веселы: Элвина болтала без умолку, а Джилли тихо сидела подле меня со счастливой улыбкой на лице. Одной рукой она крепко держалась за мою юбку, и этот жест трогательного доверия укрепил меня в правильности принятого решения.
   Билли тоже не отличался молчаливостью, и когда мы проезжали мимо чьей-то могилы на пересечении двух дорог, произнес молитву за упокой похороненного здесь бедняги.
   — Не то, чтобы это ему помогло, — заметил он. — Таким людям покоя не бывает. Как и тем, кто умер насильственной смертью. Они не лежат спокойно в своих могилах. Они скитаются.
   — Какая чепуха! — сказала я резко.
   — Только те, кто ничего об этом не знают, могут говорить, что это чепуха, — возразил Билли с досадой.
   — По-моему, здешние жители отличаются слишком живым воображением, — ответила я, заметив, что девочки смотрят на меня во все глаза.
   — Поглядите, — попыталась я отвлечь их, когда мы проезжали мимо глинобитного домика с ульями в саду, — поглядите на эти ульи! Что это на них такое?
   — Это черный креп, — объяснил Билли. — В доме кто-то умер. Если пчелам об этом не сказать, не повесить на ульи траурные ленты, они болеть будут.
   Когда мы наконец добрались до станции, я с облегчением вздохнула.
   В Пензансе нас ждала коляска, и мы двинулись дальше в Пенландстоу. Когда мы повернули к дому, уже темнело и сумерки скрывали здание. На пороге стоял человек с фонарем, воскликнувший:
   — Приехали! Позовите хозяина. Он просил, чтобы ему тотчас же дали знать.
   Мы сильно устали с дороги, девочки даже задремали в коляске. Я помогла им выйти и, повернувшись, увидела стоящего рядом Коннана. В сумерках было плохо видно, но он явно был рад нам. Взяв меня за руку и тепло пожав ее, он вдруг сказал нечто совершенно поразительное:
   — Я очень беспокоился и уже представлял себе всякие ужасы. Я жалел, что сам не поехал за вами.
   Конечно, он имеет в виду Элвину, подумала я, ведь не может же он говорить такое обо мне. Но, улыбаясь, он глядел именно на меня, и меня охватило чувство неописуемого счастья.
   — Дети… — начала я.
   Он перевел взгляд на Элвину и улыбнулся ей.
   — Добрый вечер, папа, — сказала она. — Как я рада видеть вас!
   Коннан потрепал ее по плечу. Она смотрела на него умоляющими глазами, надеясь, что отец поцелует ее, но тщетно. Он просто сказал: