Страница:
Вулси человек не злой, но поклоняющийся, на взгляд Томаса, ложным идолам. Однако, говоря себе это, Томас сознавал, что Вулси может сказать о нем: «Человек умный, но кое в чем глупец, потому что, видимо, не представляет как сколотить состояние».
Кардинал уже говорил о государственных делах и о том, как просто будет добиться от короля одобрения своих планов. Король поглощен новой любовной историей – его вниманием завладела развязная девица и предъявляет к нему большие требования.
– Дочь Томаса Болейна. Вы, несомненно, его знаете. Так вот, мастер Болейн обязательно удостоится какой-то благосклонности, когда его хорошенькая дочь Мери прошепчет просьбу в королевское ухо. Девица эта попалась на глаза королю в прошлом году, когда мы ездили во Францию. С тех пор он увлечен ею. Мы увидим и возвышение ее брата. Джордж Болейн – смышленый парень. Должно быть, сказывается норфолковская кровь – во всяком случае, я не сомневаюсь, что Норфолк сказал бы именно так. Кажется, у Мери есть еще младшая сестра, сейчас она во Франции. Нужно присматриваться к этой семье, потому что человек вроде Томаса Болейна слишком занесется, если получит большую почесть. Если маленькая Мери станет слишком уж требовательной, нам придется подыскать для Его Величества другую леди. Да, мастер Мор, вам такие разговоры не по душе. Вы воспринимаете домашние дела короля как собственные в Баклерсбери. Но такие семьи, как ваша, можно сосчитать по пальцам. Вот почему я взял на себя труд просветить вас.
Это свидетельство кардинальского расположения обрадовало бы очень многих. У Томаса оно вызвало беспокойство: возникала опасность, что он окажется еще больше втянутым в то, от чего стремился избавиться.
Он разочаровался в молодом короле. Генрих, казалось, накрепко привязался к развлечениям, и значительная часть накопленных его отцом богатств уже истрачена – не только на войну, но и на пустые развлечения, вроде «Поля золотой парчи».
Какая от этого польза? Уже известно, что Англия способна расточать богатство на возвеличивание короля с его двором, что Франция способна делать то же самое для своего молодого и веселого венценосца. Но что из этого? Оба монарха превращались в распутников, их головы занимали любовные похождения, а не выработка мудрой государственной политики.
У Англии есть Вулси, и всем англичанам надо радоваться этому, потому что, несмотря на гордость, честолюбие и любовь к пышности, он великий государственный деятель.
И все же есть люди, которые ненавидят Вулси, да еще как! Томас узнал о скрытых до сих пор ужасных чертах его характера благодаря ненависти, которую герцог Бэкингем не сумел скрыть.
Бэкингему полагалось держать золотую чашу, в которой король мыл руки; и однажды – наверняка в отместку за пренебрежение, выказанное герцогом кардиналу или возникшее в воображении кардинала, – когда Генрих вымыл руки, Вулси окунул в чашу свои и принялся мыть.
Вынести этого благородный герцог не мог, он не забывал, что в его жилах течет королевская кровь, что он родственник Эдуарду IV. И ему держать чашу, чтобы в ней мыл руки сын ипсвичского торговца! Он немедленно выплеснул воду на ноги кардиналу.
Короля позабавил этот инцидент, а Вулси как будто воспринял его равнодушно, однако Бэкингем ранил чрезмерную гордость кардинала, а безнаказанно совершить это не мог никто.
Бэкингем, сделав кардинала своим врагом, забыл о двух обстоятельствах. Положение герцога было шатким, потому что королю не нравилось его родство с Эдуардом IV; зато весьма нравилось его большое состояние. Герцог был одним из богатейших пэров Англии.
Поэтому кардиналу не составило никакого труда произнести на ухо королю несколько продуманных слов. Напомнить, что если Бэкингема казнят по обвинению в государственной измене, его богатство станет королевской собственностью; более того, Бэкингем хвастался своей королевской кровью, и нетрудно подыскать человека, слышавшего заявление надменного герцога, что если король умрет без наследника, он, Бэкингем, окажется первым претендентом на трон.
Король вызвал герцога, тот поехал ко двору с мыслью, что приглашен принять участие в развлечении или турнире. И оказался в Тауэре перед судом пэров – никто из них не посмел признать его невиновным вопреки королевской воле. Старый Норфолк, его друг, был вынужден исполнить ее, хоть и проливал при этом слезы.
Это убийство потрясло Англию, континент и Томаса Мора. Оно показало истинную сущность короля, этого мальчика с красивым лицом, на котором пока не появились следы излишеств и разврата. Красивый мальчик оказался жестоким; грубовато-добродушный король Хел начал карьеру венценосного убийцы, смерти Эмпсона и Дадли были всего лишь прелюдией к ней.
Теперь Томас больше, чем когда бы то ни было, мечтал о жизни в семейном кругу, о беседах с друзьями. Эразм написал ему: «Стало быть, ты покинул общество ученых ради королевского двора. Наш образованный философ превратился в придворного».
– Да, – пробормотал Томас, – но очень неохотно.
Некогда ученые говорили, что тремя самыми образованными в мире людьми являются голландец Эразм, англичанин Мор и француз Бюде, но теперь в этой связи имя Мора не упоминалось, его место занял юный испанец Вивес.
Однако при дворе никто не знал об этой утраченной высоте, так много значившей для Томаса, в нем видели человека, идущего к величию.
– Томас Мор идет в гору, – говорили придворные. Он не мог сказать им, что хочет не идти в гору, а жить своей жизнью.
Тем временем Мартин Лютер опубликовал книгу «Вавилонское пленение Церкви». Папа принял вызов, и Европа разделилась. У кардинала состоялся еще один тайный разговор с Томасом Мором.
– Мастер Мор, Его Величество проявляет к вам в последнее время большой интерес.
– Да? Почему?
– В мире есть два человека, которых он ненавидит и боится, которым завидует и за которыми ревностно следит. Вы, конечно, понимаете, кого я имею в виду?
– Правителей за морем?
– Вы правы. Один из них могущественный император Карл, правящий не только родной Испанией, но и другими землями. И, пожалуй, еще больше, чем Карла, наш король ненавидит монарха Франции. Они хорошо знают друг друга, они ровесники, оба искатели удовольствий и развлечений. Карл и Франциск – слуги Папы. Карл – благочестивейший король, Франциск – христианнейший. У нашего короля нет подобного титула, и это его огорчает. Он думает, что в этом вопросе вы способны помочь ему больше, чем кто бы то ни было.
– Я?
Кардинал положил руку на плечо Томасу.
– Вы недооцениваете себя. Отправляйтесь немедленно к Его Величеству. Он хочет поговорить с вами. Особо не скромничайте. Вам сопутствует удача. Идите… и добивайтесь почестей.
Томас с тревожными мыслями отправился в королевские покои.
Он понял, что быть принятым в таком обществе – большая честь. Король непринужденно разговаривал с друзьями и встретил Мора улыбкой, но, опустясь перед королем на колени, Томас ощутил на себе задумчивые взгляды трех знатных лордов.
Все трое были ему хорошо известны.
Суффолк был не только зятем, но и ближайшим другом короля. Отчаянный, красивый молодой человек, он сопровождал во Францию королевскую сестру Мери, когда она выходила замуж за старого Людовика. Прожив несколько месяцев с жизнерадостной молодой супругой, Людовик скончался, и Суффолк дерзостно женился на ней до их возвращения в Англию. Но Генрих давно простил ему этот неосторожный поступок.
Старый герцог Норфолк, государственный казначей и кавалер ордена Подвязки, был могучим старым воином, гордым главой одного из благороднейших семейств в стране и все еще пожинал плоды своей давней победы на Флодден Филд.
Сын его, граф Суррей, чуть постарше Томаса, смелый боец, пользовался дружеским расположением короля, хотя и был женат на дочери недавно убитого Бэкингема. В то время он забавлял Генриха, а Генрих любил тех, кто его забавляет. Суррей, мрачный, суровый воин, влюбился в прачку своей жены, и при дворе говорилось немало скабрезностей о Суррее и Бесс Холленд.
– Ха, – воскликнул король. – Вот и мастер Мор. Мы разговариваем об этом сумасшедшем, Лютере. Вы, конечно, знакомы с его новым кощунством?
– Знаком, Ваше Величество.
– Клянусь Богом, я намерен ответить ему лично. Вы писатель, и я хотел поговорить с вами на эту тему.
– Ваше Величество оказывает мне честь.
– Мы прочли несколько ваших произведений, и они нам понравились. А гнусное сочинение этого немецкого монаха велим публично сжечь во дворе собора Святого Павла. Епископу Фишеру поручаем прочесть против него проповедь. Этот Лютер, мастер Мор, прислужник дьявола. А теперь, друзья… оставьте нас. Я хочу поговорить о литературных делах наедине с нашим другом.
Трое знатных лордов удалились, и король улыбнулся Томасу.
– Теперь, друг мой, можно перейти к делам. Прочтя этот… этот… как его назвать?… гнусный документ… я воспылал гневом. И услышал Божий глас, призывающий меня к действию. На этот документ нельзя не ответить, мастер Мор; и для ответа нужен человек, чья книга изумит мир. А кто лучше подходит для этой цели, чем король Англии?
– Ваше Величество уже написало эту книгу?
– Нет… пока что. Я сделал наброски… того, что хочу сказать. Они прогремят на всю Европу. Окажись этот Лютер в моем королевстве, он бы погиб смертью изменника. Но его здесь нет. Я не могу покарать этого немецкого монаха телесно, поэтому отвечу словами. Прочтя мое «Суждение о семи таинствах», вы поймете, что я хочу ответить на чудовищный словесный выпад этого нечестивца. Подойдите сюда. Вот что я приготовил. Томас взял протянутые ему записки.
– И в чем же состоит моя обязанность, Ваше Величество?
Генрих махнул рукой.
– Ну… приведите их в порядок… придайте форму… сами решите, какую. Вы писатель. И поймете, что нужно сделать. Я король. На мне лежат государственные дела, но суть этой книги я изложил. Вы… – Король суетливо замахал руками. – Вы понимаете, в чем ваша задача, мастер Мор. Превратите эти наброски в книгу. Я избрал для этого вас из уважения к вам.
– Ваше Величество решило оказать мне честь.
– Я всегда готов оказать честь тем, кто мне нравится… чья образованность прибавляет славы нашему государству. Отныне, мастер Мор, вы будете исполнять свои обязанности в моей маленькой приемной, куда я вас провожу. Вам будет предоставлено все необходимое; и мне хотелось бы, чтобы эта задача была выполнена со всей ответственностью. Не щадите этого грешника. Мы обратимся ко всему миру… также, как и он. Притом на литературном языке, мастер Мор; говорят, вы им прекрасно владеете. От всех прочих обязанностей вы освобождаетесь. Исполните эту задачу как следует, мой друг, и будете вознаграждены. Ну как, довольны?
– Ваше Величество не могло возложить на меня более радостной задачи. Опять взяться за перо, притом ради такого сочинения! Я об этом мечтаю уже давно.
Король хлопнул Томаса по плечу; удар был сильным, однако сила его выражала не только одобрение, но и приязнь. Глаза короля лучились удовольствием, щеки раскраснелись.
– Пойдемте, мастер Мор. Сюда.
Король распахнул дверь маленькой комнаты с роскошными коврами на полу и прекрасными гобеленами на стенах.
Томас увидел молодую женщину, она сидела на диванчике у окна в неловкой позе, подобрав ноги под юбку. На ней было платье с низким вырезом, темные волосы спадали на обнаженные плечи. Его поразило, что при появлении короля она не встала, а игриво улыбнулась.
Генрих остановился и в упор поглядел на нее. Тут, видимо, женщина осознала, что он не один. Подскочила и встала на колени.
– Девушка, что вы здесь делаете? – спросил король.
– Прошу прощения, Ваше Величество. Я… но… мне казалось… что Вашему Величеству угодно мое присутствие здесь.
– Поднимитесь, – сказал Генрих.
Она поднялась, и Томас узнал в ней Мери Болейн, королевскую любовницу. Она поглядела на Томаса чуть ли не с вызовом. Во взгляде ее сквозила уверенность, что недовольство короля скоро пройдет.
– Можете удалиться, – сказал король.
Мери Болейн сделала реверанс и попятилась к двери. Томас обратил внимание, что король смотрит на нее, приоткрыв рот и блестя глазами.
– Входите, входите, – сказал ему Генрих чуть ли не с недовольством. – Садитесь сюда. Смотрите же, эти наброски должны превратиться в замечательную книгу. Понимаете? Замечательную! Вы умеете писать книги. И должны сделать это для меня.
Король отвел взгляд. Томас понял, что мысли его обратились к темноволосой девице.
– Если вам что-то понадобится, – сказал Генрих, – просите. Принимайтесь за дело немедленно. Посмотрите, что можно сделать с этими набросками… а потом… когда что-то будет готово, принесите мне.
Король улыбался. Настроение его переменилось, мысленно он был уже с девицей, которая только что вышла.
– Потрудитесь как следует, мастер Мор. Вы об этом не пожалеете. Я люблю награждать тех, кто угождает мне…
Генрих вышел, и Томас принялся просматривать наброски.
Сосредоточиться ему было трудно. Он думал о короле и Мери Болейн, о Суррее и Бесс Холленд, думал о резком взгляде Суффолка, хитром – Норфолка и о Томасе Вулси, самом умном из них.
И его, как никогда, потянуло к домашнему покою.
Генриху нравилось, какой вид обретала работа. Он читал ее, перечитывал и сиял от восторга.
– Ага, – восклицал он, – вот наш ответ мастеру Лютеру. Прочти, Кэт.
Королева читала и тоже восторгалась, потому что ненавидела немецкого монаха даже больше, чем Генрих.
– Будь он здесь… этот монах! – восклицал король. – Он бы принял казнь… за оскорбление моей матери. Моя мать – Церковь. Кэт, вот увидишь, что мы сделаем с этим глашатаем гордыни, клеветы и ереси. Он прислужник дьявола. Подлый негодник. Запомни мои слова. Только безнравственный человек может отвергать таким образом веру отцов. Мы обязаны Папскому престолу. И любые почести ему не окажутся слишком значительными.
– Простите, Ваше Величество, – вмешался Томас, – но сказанные вами слова были бы названы в суде защитой Папской юрисдикции в Англии.
– Что такое?
– Мне пришел на ум, Ваше Величество, закон о наказании за превышение власти церковными органами.
– Ха! – рассмеялся король. – Вот, Кэт, какие нам нужны юристы. Он готов привлечь к суду короля в собственном государстве. Да, Томас Мор, вас по справедливости называют честным. Хорошо, что говорите так перед своим королем. Вы ему этим нравитесь. Однако я скажу вот что: я так люблю папство, что не постою ни перед чем для его защиты. Имейте в виду, мастер Мор: от этого престола мы получаем свою императорскую корону.
– Я вынужден напомнить Вашему Величеству кое о чем, – сказал Томас. – Папа такой же государь, как и вы, он ровня другим государям. Может случиться, что Ваше Величество и Его Святейшество когда-нибудь разойдетесь во мнениях. Поэтому мне кажется, что в этой книге не стоит делать особого ударения на власти Папы.
– А я говорю вам, мастер Мор, мы так обязаны Папскому престолу, что наши почести не могут быть чрезмерными.
– В таком случае я обязан еще раз напомнить Вашему Величеству про закон о превышении власти церковными органами.
– Не волнуйтесь, мастер Мор. Не волнуйтесь. Мы прекрасно умеем управляться с такими делами. И держитесь с нами так же, как всегда. Нам нравится ваша честность.
По мере продвижения работы над книгой, дружба между Томасом и королевской четой все крепла. Ему приходилось есть за королевским столом, прогуливаться с королем по галереям, задерживаться во дворце дотемна, так как до ушей королевы дошло, что он знает о небесных светилах больше, чем кто бы то ни было при дворе, и ей хотелось набраться у него знаний.
– Король и сам не прочь бывать на этих уроках, – сказал Генрих. – Пока он правит королевством на земле, ему хотелось бы узнать кое-что о небесном королевстве.
Поэтому вечера Томас проводил на дворцовых балконах, справа от него стоял король, слева – его супруга, вокруг толпились придворные, и он показывал им созвездия.
– До чего благоволит король к этому человеку! – говорили придворные. – Почти как к самому кардиналу.
Они ловили улыбку королевы, отмечающей, как ярок Орион сегодня вечером, а потом застенчиво спрашивающей, действительно ли эти две яркие точки в западной части неба Близнецы, Кастор и Поллукс, и Процион ли то на западо-юго-западе?
Они слышали громкий, раскатистый смех короля, заявляющего, что созвездие, именуемое Кассиопея, по его мнению, ничуть не похоже на сидящую женщину; замечали, как часто блистающая перстнями рука опускалась на плечо Томаса Мора под темной одеждой.
– Похоже, Плеяды интересуют короля больше, чем Мери Болейн, – шептались дамы, следящие за этими делами, поскольку многие надеялись, что когда-нибудь король отвернется от нынешней любовницы и обратит взор на них.
Когда книга была дописана, когда столь образованные люди, как Фишер, Стефен Гардинер и Булей, прочитав, нашли ее глубокой по смыслу и блестящей по стилю, король на радостях заявил, что на службе у него не будет мастера Мора, что впредь он будет именоваться сэр Томас Мор.
Однако Мартин Лютер был не таким человеком, чтобы оставить публикацию этой книги без внимания. Он облил презрением ее, а заодно и английского короля. Генрих поручил Томасу Мору написать Лютеру ответ от имени монарха Англии.
Томас получил не только титул, он стал заместителем казначея – казначеем тогда был сам Норфолк – и соответственно важным членом королевского совета. Так носящий власяницу человек превратился в министра, постоянно находящегося в королевской свите.
Лютер письменно выступил с грубыми нападками на Генриха, ответные нападки Томаса были не менее грубы. Маргарет, читая эти ответы, написанные ее отцом от имени короля, нередко ощущала беспокойство. Ей казалось, что отец разительно изменился. Мягкий, любезный человек превратился в мастера брани. Она с содроганием читала: «Преподобный брат, отец, пьяница Лютер, дезертир ордена Святого Августина, урод, загубивший пьянством все способности, необразованный доктор теологии…» Как мог ее ласковый отец написать такие слова? Как мог он говорить, что Лютер созвал всех своих товарищей и отправил учиться всевозможной ругани – кого в игорные дома, кого в кабаки, кого в бордели?
«Что делает двор с моим отцом?» – спрашивала она себя.
Когда он вернулся домой, Маргарет заметила в нем перемену. Какую-то свирепость. Девушка знала, что власяницу, которую она продолжала стирать, отец надевает чаще; знала, что вместо подушки он кладет под голову чурбан, дабы затруднить приход сна. В жизни его появилось совершенно новое чувство – ненависть к еретикам.
Маргарет сочла своим долгом поговорить с ним.
– Отец, – сказала она, – ты переменился.
– Нет, дочка, я такой же, как всегда.
– Я не совсем понимаю, – сказала Мег. – Некогда Эразм и ты говорили о порочности монастырей. Вы хотели исправить кое-что в Церкви. Этот Мартин Лютер… разве он мыслит не так, как вы с Эразмом?
Она подумала об Эразме, ученом до мозга костей. Теперь, когда начатое им дело подхватил другой человек, он устранился, вернулся к письменному столу ученого, к жизни мыслителя, а не деятеля. Маргарет понимала, что такую жизнь предпочел бы и ее отец. Однако король заставил его выйти на переднюю линию борьбы, и это битва короля, и ее отец употреблял те слова, какие употребил бы король. Будь на его месте другой человек, она сочла бы, что он поступил так ради королевских милостей.
– Подход к этим проблемам изменился, Мег, – ответил Томас. – Мы с Эразмом хотели исправить то, что порочно. Этот монах хочет уничтожить Церковь и вместо нее воздвигнуть другую, основанную на ереси.
– Но слова о нем… я… мне даже не верится, что написал их ты.
– Написал их я, Мег. Не сомневайся. Насколько я понимаю, те, кто хочет уничтожить Церковь, представляют собой большее зло, чем те, кто лишь поносил ее. Церковь пока стоит, Мег… светлая католическая Церковь. Уничтожить ее – значит, принести в мир ужас. Зло выйдет из своих пределов. Церковь необходимо сохранить любой ценой. Да, если нужно, давай изгоним порок из монастырей, введем более строгие правила для священников… но тех, кто хочет уничтожить Церковь, надо уничтожить самих. Если Церковь будет уничтожена, восторжествует зло.
– Отец… можешь ли ты всерьез называть этого монаха язычником?
– Могу, Мег, и называю.
Она поглядела на отца и подумала: «Впервые в жизни я подвергаю сомнению его мудрость. Я никогда раньше не знала в нем этой жестокости. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой гнев, как сейчас против еретиков».
– Папа, – с беспокойством произнесла Маргарет, – король сказал, что если этот язычник – имелся в виду Лютер, – не отречется от своих заблуждений, его надо сжечь заживо. Заживо, папа! Ты-то так не считаешь? Ты говорил, что надо быть добрым к другим, поступать с ними так, как хотели бы мы, чтобы поступали с нами.
– Мег, если твоя правая рука коснулась яда, который отравит все тело, отрежешь ты ее или нет?
Девушка молчала, но Томас ждал ответа.
– Да, папа.
– Ну, так вот. Телесные страдания ничто в сравнении с вечным проклятием души. Если, разведя огонь под ногами Лютера, мы вновь обратим его душу к Богу, то не лучше ли сжечь его заживо?
– Не знаю.
– Мег, смирять плоть, становиться нечувствительным к боли – великое дело. Такой плоти потом уже ничто не страшно. А раз тех, кто отвергает Бога, ждут вечные страдания, что такое для них несколько минут в огне?
Маргарет закрыла лицо руками. У нее мелькнула мысль: «Мы отдалились друг от друга».
Томас отвел ее руки от лица и улыбнулся; в его глаза вернулась прежняя мягкость.
Маргарет увидела, что он устал, хочет бежать от дворцовой жизни, вернуться к домашним тишине и покою.
Странно оказаться не во всем согласной с ним. И все же как она его любит! Теперь, обнаружив в нем какую-то слабость, даже больше, чем когда любила только за силу.
Девушка теперь жалела, что отец обучал ее так тщательно, приучил мыслить очень логично. Ей хотелось по-прежнему видеть в нем само совершенство.
Он просил ее вернуться к прежним отношениям. Хотел смеяться, веселиться.
– Ты мне все сказала, Маргарет, – заговорил Томас. – Задала массу вопросов, теперь недоуменно смотришь на меня, обдумываешь то, что услышала, и сомневаешься в разумности моих слов. Отлично, моя Мег. Вернемся к этому попозже. А теперь я должен сказать тебе кое-что. Не догадываешься, о чем?
– Нет, папа.
– Об Уилле.
– Уилле Ропере?
– Каком же еще? Он тебе нисколько не нравится? Девушка зарделась, и Томас, увидя это, улыбнулся.
– Нравится, папа.
– А он тебя очень любит. Он говорил мне.
– Лучше бы он не надоедал тебе своими глупыми чувствами.
– Любить тебя глупо? Тогда я глупейший человек на свете.
– Тут другое дело. Ты мой отец, и вполне естественно, что мы любим друг друга.
– И что Уилл любит тебя, тоже естественно. Он хороший человек. Он мне нравится. Очень. И видеть твоим мужем я не желал бы никого иного. Пусть он не так богат и красив, как наш веселый Эллингтон, пусть никогда не сделает тебя леди или герцогиней – от этого он не становится хуже.
– Папа, неужели ты думаешь, мне хочется быть леди или герцогиней? Я не похожа на твою жену, возгордившуюся, став леди Мор.
Томас засмеялся.
– Оставь ей, Мег, ее маленькие радости. Мы прощаем ей ее восхищение этими пустяками, правда? Однако вернемся к Уиллу; я знаю, что он тебе нравится.
– Как и остальные. Для меня он значит не больше, чем… любой из них.
– Мег, но он симпатичный, умный… привлекательный парень. Что ты ищешь в мужчине?
– Мне он кажется слишком юным.
– Уилл на семь лет старше тебя.
– И все же кажется юным. Ему недостает серьезности. Уилл не выдающийся ученый. Если бы он написал что-то вроде «Утопии», что-то, раскрывающее его идеалы, и… Папа, ты приучил нас к высоким меркам. Твоя дочь соизмеряет всех мужчин с тобой и, следовательно, находит в них массу недостатков.
Томас иронически засмеялся над ее словами, однако не смог скрыть удовольствия.
Теперь он вновь стал прежним, веселым, радующимся каждому мигу жизни. Вечером они соберутся все вместе; станут говорить по-латыни, как и раньше, Алиса будет ворчать на них, но беззлобно. Титул стал для нее чем-то вроде яркой побрякушки. Выражение ее лица, когда слуги обращаются к ней «миледи», вызывает у всех улыбку.
Кардинал уже говорил о государственных делах и о том, как просто будет добиться от короля одобрения своих планов. Король поглощен новой любовной историей – его вниманием завладела развязная девица и предъявляет к нему большие требования.
– Дочь Томаса Болейна. Вы, несомненно, его знаете. Так вот, мастер Болейн обязательно удостоится какой-то благосклонности, когда его хорошенькая дочь Мери прошепчет просьбу в королевское ухо. Девица эта попалась на глаза королю в прошлом году, когда мы ездили во Францию. С тех пор он увлечен ею. Мы увидим и возвышение ее брата. Джордж Болейн – смышленый парень. Должно быть, сказывается норфолковская кровь – во всяком случае, я не сомневаюсь, что Норфолк сказал бы именно так. Кажется, у Мери есть еще младшая сестра, сейчас она во Франции. Нужно присматриваться к этой семье, потому что человек вроде Томаса Болейна слишком занесется, если получит большую почесть. Если маленькая Мери станет слишком уж требовательной, нам придется подыскать для Его Величества другую леди. Да, мастер Мор, вам такие разговоры не по душе. Вы воспринимаете домашние дела короля как собственные в Баклерсбери. Но такие семьи, как ваша, можно сосчитать по пальцам. Вот почему я взял на себя труд просветить вас.
Это свидетельство кардинальского расположения обрадовало бы очень многих. У Томаса оно вызвало беспокойство: возникала опасность, что он окажется еще больше втянутым в то, от чего стремился избавиться.
Он разочаровался в молодом короле. Генрих, казалось, накрепко привязался к развлечениям, и значительная часть накопленных его отцом богатств уже истрачена – не только на войну, но и на пустые развлечения, вроде «Поля золотой парчи».
Какая от этого польза? Уже известно, что Англия способна расточать богатство на возвеличивание короля с его двором, что Франция способна делать то же самое для своего молодого и веселого венценосца. Но что из этого? Оба монарха превращались в распутников, их головы занимали любовные похождения, а не выработка мудрой государственной политики.
У Англии есть Вулси, и всем англичанам надо радоваться этому, потому что, несмотря на гордость, честолюбие и любовь к пышности, он великий государственный деятель.
И все же есть люди, которые ненавидят Вулси, да еще как! Томас узнал о скрытых до сих пор ужасных чертах его характера благодаря ненависти, которую герцог Бэкингем не сумел скрыть.
Бэкингему полагалось держать золотую чашу, в которой король мыл руки; и однажды – наверняка в отместку за пренебрежение, выказанное герцогом кардиналу или возникшее в воображении кардинала, – когда Генрих вымыл руки, Вулси окунул в чашу свои и принялся мыть.
Вынести этого благородный герцог не мог, он не забывал, что в его жилах течет королевская кровь, что он родственник Эдуарду IV. И ему держать чашу, чтобы в ней мыл руки сын ипсвичского торговца! Он немедленно выплеснул воду на ноги кардиналу.
Короля позабавил этот инцидент, а Вулси как будто воспринял его равнодушно, однако Бэкингем ранил чрезмерную гордость кардинала, а безнаказанно совершить это не мог никто.
Бэкингем, сделав кардинала своим врагом, забыл о двух обстоятельствах. Положение герцога было шатким, потому что королю не нравилось его родство с Эдуардом IV; зато весьма нравилось его большое состояние. Герцог был одним из богатейших пэров Англии.
Поэтому кардиналу не составило никакого труда произнести на ухо королю несколько продуманных слов. Напомнить, что если Бэкингема казнят по обвинению в государственной измене, его богатство станет королевской собственностью; более того, Бэкингем хвастался своей королевской кровью, и нетрудно подыскать человека, слышавшего заявление надменного герцога, что если король умрет без наследника, он, Бэкингем, окажется первым претендентом на трон.
Король вызвал герцога, тот поехал ко двору с мыслью, что приглашен принять участие в развлечении или турнире. И оказался в Тауэре перед судом пэров – никто из них не посмел признать его невиновным вопреки королевской воле. Старый Норфолк, его друг, был вынужден исполнить ее, хоть и проливал при этом слезы.
Это убийство потрясло Англию, континент и Томаса Мора. Оно показало истинную сущность короля, этого мальчика с красивым лицом, на котором пока не появились следы излишеств и разврата. Красивый мальчик оказался жестоким; грубовато-добродушный король Хел начал карьеру венценосного убийцы, смерти Эмпсона и Дадли были всего лишь прелюдией к ней.
Теперь Томас больше, чем когда бы то ни было, мечтал о жизни в семейном кругу, о беседах с друзьями. Эразм написал ему: «Стало быть, ты покинул общество ученых ради королевского двора. Наш образованный философ превратился в придворного».
– Да, – пробормотал Томас, – но очень неохотно.
Некогда ученые говорили, что тремя самыми образованными в мире людьми являются голландец Эразм, англичанин Мор и француз Бюде, но теперь в этой связи имя Мора не упоминалось, его место занял юный испанец Вивес.
Однако при дворе никто не знал об этой утраченной высоте, так много значившей для Томаса, в нем видели человека, идущего к величию.
– Томас Мор идет в гору, – говорили придворные. Он не мог сказать им, что хочет не идти в гору, а жить своей жизнью.
Тем временем Мартин Лютер опубликовал книгу «Вавилонское пленение Церкви». Папа принял вызов, и Европа разделилась. У кардинала состоялся еще один тайный разговор с Томасом Мором.
– Мастер Мор, Его Величество проявляет к вам в последнее время большой интерес.
– Да? Почему?
– В мире есть два человека, которых он ненавидит и боится, которым завидует и за которыми ревностно следит. Вы, конечно, понимаете, кого я имею в виду?
– Правителей за морем?
– Вы правы. Один из них могущественный император Карл, правящий не только родной Испанией, но и другими землями. И, пожалуй, еще больше, чем Карла, наш король ненавидит монарха Франции. Они хорошо знают друг друга, они ровесники, оба искатели удовольствий и развлечений. Карл и Франциск – слуги Папы. Карл – благочестивейший король, Франциск – христианнейший. У нашего короля нет подобного титула, и это его огорчает. Он думает, что в этом вопросе вы способны помочь ему больше, чем кто бы то ни было.
– Я?
Кардинал положил руку на плечо Томасу.
– Вы недооцениваете себя. Отправляйтесь немедленно к Его Величеству. Он хочет поговорить с вами. Особо не скромничайте. Вам сопутствует удача. Идите… и добивайтесь почестей.
Томас с тревожными мыслями отправился в королевские покои.
* * *
Войдя в приемную короля, Томас застал у него троих друзей и государственных деятелей, герцога Норфолка с сыном, графом Сурреем, и королевского зятя, герцога Суффолка.Он понял, что быть принятым в таком обществе – большая честь. Король непринужденно разговаривал с друзьями и встретил Мора улыбкой, но, опустясь перед королем на колени, Томас ощутил на себе задумчивые взгляды трех знатных лордов.
Все трое были ему хорошо известны.
Суффолк был не только зятем, но и ближайшим другом короля. Отчаянный, красивый молодой человек, он сопровождал во Францию королевскую сестру Мери, когда она выходила замуж за старого Людовика. Прожив несколько месяцев с жизнерадостной молодой супругой, Людовик скончался, и Суффолк дерзостно женился на ней до их возвращения в Англию. Но Генрих давно простил ему этот неосторожный поступок.
Старый герцог Норфолк, государственный казначей и кавалер ордена Подвязки, был могучим старым воином, гордым главой одного из благороднейших семейств в стране и все еще пожинал плоды своей давней победы на Флодден Филд.
Сын его, граф Суррей, чуть постарше Томаса, смелый боец, пользовался дружеским расположением короля, хотя и был женат на дочери недавно убитого Бэкингема. В то время он забавлял Генриха, а Генрих любил тех, кто его забавляет. Суррей, мрачный, суровый воин, влюбился в прачку своей жены, и при дворе говорилось немало скабрезностей о Суррее и Бесс Холленд.
– Ха, – воскликнул король. – Вот и мастер Мор. Мы разговариваем об этом сумасшедшем, Лютере. Вы, конечно, знакомы с его новым кощунством?
– Знаком, Ваше Величество.
– Клянусь Богом, я намерен ответить ему лично. Вы писатель, и я хотел поговорить с вами на эту тему.
– Ваше Величество оказывает мне честь.
– Мы прочли несколько ваших произведений, и они нам понравились. А гнусное сочинение этого немецкого монаха велим публично сжечь во дворе собора Святого Павла. Епископу Фишеру поручаем прочесть против него проповедь. Этот Лютер, мастер Мор, прислужник дьявола. А теперь, друзья… оставьте нас. Я хочу поговорить о литературных делах наедине с нашим другом.
Трое знатных лордов удалились, и король улыбнулся Томасу.
– Теперь, друг мой, можно перейти к делам. Прочтя этот… этот… как его назвать?… гнусный документ… я воспылал гневом. И услышал Божий глас, призывающий меня к действию. На этот документ нельзя не ответить, мастер Мор; и для ответа нужен человек, чья книга изумит мир. А кто лучше подходит для этой цели, чем король Англии?
– Ваше Величество уже написало эту книгу?
– Нет… пока что. Я сделал наброски… того, что хочу сказать. Они прогремят на всю Европу. Окажись этот Лютер в моем королевстве, он бы погиб смертью изменника. Но его здесь нет. Я не могу покарать этого немецкого монаха телесно, поэтому отвечу словами. Прочтя мое «Суждение о семи таинствах», вы поймете, что я хочу ответить на чудовищный словесный выпад этого нечестивца. Подойдите сюда. Вот что я приготовил. Томас взял протянутые ему записки.
– И в чем же состоит моя обязанность, Ваше Величество?
Генрих махнул рукой.
– Ну… приведите их в порядок… придайте форму… сами решите, какую. Вы писатель. И поймете, что нужно сделать. Я король. На мне лежат государственные дела, но суть этой книги я изложил. Вы… – Король суетливо замахал руками. – Вы понимаете, в чем ваша задача, мастер Мор. Превратите эти наброски в книгу. Я избрал для этого вас из уважения к вам.
– Ваше Величество решило оказать мне честь.
– Я всегда готов оказать честь тем, кто мне нравится… чья образованность прибавляет славы нашему государству. Отныне, мастер Мор, вы будете исполнять свои обязанности в моей маленькой приемной, куда я вас провожу. Вам будет предоставлено все необходимое; и мне хотелось бы, чтобы эта задача была выполнена со всей ответственностью. Не щадите этого грешника. Мы обратимся ко всему миру… также, как и он. Притом на литературном языке, мастер Мор; говорят, вы им прекрасно владеете. От всех прочих обязанностей вы освобождаетесь. Исполните эту задачу как следует, мой друг, и будете вознаграждены. Ну как, довольны?
– Ваше Величество не могло возложить на меня более радостной задачи. Опять взяться за перо, притом ради такого сочинения! Я об этом мечтаю уже давно.
Король хлопнул Томаса по плечу; удар был сильным, однако сила его выражала не только одобрение, но и приязнь. Глаза короля лучились удовольствием, щеки раскраснелись.
– Пойдемте, мастер Мор. Сюда.
Король распахнул дверь маленькой комнаты с роскошными коврами на полу и прекрасными гобеленами на стенах.
Томас увидел молодую женщину, она сидела на диванчике у окна в неловкой позе, подобрав ноги под юбку. На ней было платье с низким вырезом, темные волосы спадали на обнаженные плечи. Его поразило, что при появлении короля она не встала, а игриво улыбнулась.
Генрих остановился и в упор поглядел на нее. Тут, видимо, женщина осознала, что он не один. Подскочила и встала на колени.
– Девушка, что вы здесь делаете? – спросил король.
– Прошу прощения, Ваше Величество. Я… но… мне казалось… что Вашему Величеству угодно мое присутствие здесь.
– Поднимитесь, – сказал Генрих.
Она поднялась, и Томас узнал в ней Мери Болейн, королевскую любовницу. Она поглядела на Томаса чуть ли не с вызовом. Во взгляде ее сквозила уверенность, что недовольство короля скоро пройдет.
– Можете удалиться, – сказал король.
Мери Болейн сделала реверанс и попятилась к двери. Томас обратил внимание, что король смотрит на нее, приоткрыв рот и блестя глазами.
– Входите, входите, – сказал ему Генрих чуть ли не с недовольством. – Садитесь сюда. Смотрите же, эти наброски должны превратиться в замечательную книгу. Понимаете? Замечательную! Вы умеете писать книги. И должны сделать это для меня.
Король отвел взгляд. Томас понял, что мысли его обратились к темноволосой девице.
– Если вам что-то понадобится, – сказал Генрих, – просите. Принимайтесь за дело немедленно. Посмотрите, что можно сделать с этими набросками… а потом… когда что-то будет готово, принесите мне.
Король улыбался. Настроение его переменилось, мысленно он был уже с девицей, которая только что вышла.
– Потрудитесь как следует, мастер Мор. Вы об этом не пожалеете. Я люблю награждать тех, кто угождает мне…
Генрих вышел, и Томас принялся просматривать наброски.
Сосредоточиться ему было трудно. Он думал о короле и Мери Болейн, о Суррее и Бесс Холленд, думал о резком взгляде Суффолка, хитром – Норфолка и о Томасе Вулси, самом умном из них.
И его, как никогда, потянуло к домашнему покою.
* * *
Приводить в порядок королевские наброски было приятной задачей, да к тому же она отрывала его от семьи на дольше, чем все прежние. Как-то он собрался улизнуть домой в Баклерсбери, но тут явился посланец короля и сообщил, что король спрашивает, почему мастер Мор не появляется.Генриху нравилось, какой вид обретала работа. Он читал ее, перечитывал и сиял от восторга.
– Ага, – восклицал он, – вот наш ответ мастеру Лютеру. Прочти, Кэт.
Королева читала и тоже восторгалась, потому что ненавидела немецкого монаха даже больше, чем Генрих.
– Будь он здесь… этот монах! – восклицал король. – Он бы принял казнь… за оскорбление моей матери. Моя мать – Церковь. Кэт, вот увидишь, что мы сделаем с этим глашатаем гордыни, клеветы и ереси. Он прислужник дьявола. Подлый негодник. Запомни мои слова. Только безнравственный человек может отвергать таким образом веру отцов. Мы обязаны Папскому престолу. И любые почести ему не окажутся слишком значительными.
– Простите, Ваше Величество, – вмешался Томас, – но сказанные вами слова были бы названы в суде защитой Папской юрисдикции в Англии.
– Что такое?
– Мне пришел на ум, Ваше Величество, закон о наказании за превышение власти церковными органами.
– Ха! – рассмеялся король. – Вот, Кэт, какие нам нужны юристы. Он готов привлечь к суду короля в собственном государстве. Да, Томас Мор, вас по справедливости называют честным. Хорошо, что говорите так перед своим королем. Вы ему этим нравитесь. Однако я скажу вот что: я так люблю папство, что не постою ни перед чем для его защиты. Имейте в виду, мастер Мор: от этого престола мы получаем свою императорскую корону.
– Я вынужден напомнить Вашему Величеству кое о чем, – сказал Томас. – Папа такой же государь, как и вы, он ровня другим государям. Может случиться, что Ваше Величество и Его Святейшество когда-нибудь разойдетесь во мнениях. Поэтому мне кажется, что в этой книге не стоит делать особого ударения на власти Папы.
– А я говорю вам, мастер Мор, мы так обязаны Папскому престолу, что наши почести не могут быть чрезмерными.
– В таком случае я обязан еще раз напомнить Вашему Величеству про закон о превышении власти церковными органами.
– Не волнуйтесь, мастер Мор. Не волнуйтесь. Мы прекрасно умеем управляться с такими делами. И держитесь с нами так же, как всегда. Нам нравится ваша честность.
По мере продвижения работы над книгой, дружба между Томасом и королевской четой все крепла. Ему приходилось есть за королевским столом, прогуливаться с королем по галереям, задерживаться во дворце дотемна, так как до ушей королевы дошло, что он знает о небесных светилах больше, чем кто бы то ни было при дворе, и ей хотелось набраться у него знаний.
– Король и сам не прочь бывать на этих уроках, – сказал Генрих. – Пока он правит королевством на земле, ему хотелось бы узнать кое-что о небесном королевстве.
Поэтому вечера Томас проводил на дворцовых балконах, справа от него стоял король, слева – его супруга, вокруг толпились придворные, и он показывал им созвездия.
– До чего благоволит король к этому человеку! – говорили придворные. – Почти как к самому кардиналу.
Они ловили улыбку королевы, отмечающей, как ярок Орион сегодня вечером, а потом застенчиво спрашивающей, действительно ли эти две яркие точки в западной части неба Близнецы, Кастор и Поллукс, и Процион ли то на западо-юго-западе?
Они слышали громкий, раскатистый смех короля, заявляющего, что созвездие, именуемое Кассиопея, по его мнению, ничуть не похоже на сидящую женщину; замечали, как часто блистающая перстнями рука опускалась на плечо Томаса Мора под темной одеждой.
– Похоже, Плеяды интересуют короля больше, чем Мери Болейн, – шептались дамы, следящие за этими делами, поскольку многие надеялись, что когда-нибудь король отвернется от нынешней любовницы и обратит взор на них.
Когда книга была дописана, когда столь образованные люди, как Фишер, Стефен Гардинер и Булей, прочитав, нашли ее глубокой по смыслу и блестящей по стилю, король на радостях заявил, что на службе у него не будет мастера Мора, что впредь он будет именоваться сэр Томас Мор.
* * *
Король Генрих VIII испытывал глубокое удовлетворение. Книгу бурно приветствовали противники Мартина Лютера во всей Европе. Провозглашали гениальной. Папа не решался пожаловать запрошенный за нее титул, хоть и восторгался своим английским защитником; приходилось считаться с гневом и ненавистью Франциска и Карла, которых он побаивался, но в конце концов взятки и предложения дружбы Генриха одержали верх. Английский король стал известен во всем католическом мире как «Защитник веры».Однако Мартин Лютер был не таким человеком, чтобы оставить публикацию этой книги без внимания. Он облил презрением ее, а заодно и английского короля. Генрих поручил Томасу Мору написать Лютеру ответ от имени монарха Англии.
Томас получил не только титул, он стал заместителем казначея – казначеем тогда был сам Норфолк – и соответственно важным членом королевского совета. Так носящий власяницу человек превратился в министра, постоянно находящегося в королевской свите.
Лютер письменно выступил с грубыми нападками на Генриха, ответные нападки Томаса были не менее грубы. Маргарет, читая эти ответы, написанные ее отцом от имени короля, нередко ощущала беспокойство. Ей казалось, что отец разительно изменился. Мягкий, любезный человек превратился в мастера брани. Она с содроганием читала: «Преподобный брат, отец, пьяница Лютер, дезертир ордена Святого Августина, урод, загубивший пьянством все способности, необразованный доктор теологии…» Как мог ее ласковый отец написать такие слова? Как мог он говорить, что Лютер созвал всех своих товарищей и отправил учиться всевозможной ругани – кого в игорные дома, кого в кабаки, кого в бордели?
«Что делает двор с моим отцом?» – спрашивала она себя.
Когда он вернулся домой, Маргарет заметила в нем перемену. Какую-то свирепость. Девушка знала, что власяницу, которую она продолжала стирать, отец надевает чаще; знала, что вместо подушки он кладет под голову чурбан, дабы затруднить приход сна. В жизни его появилось совершенно новое чувство – ненависть к еретикам.
Маргарет сочла своим долгом поговорить с ним.
– Отец, – сказала она, – ты переменился.
– Нет, дочка, я такой же, как всегда.
– Я не совсем понимаю, – сказала Мег. – Некогда Эразм и ты говорили о порочности монастырей. Вы хотели исправить кое-что в Церкви. Этот Мартин Лютер… разве он мыслит не так, как вы с Эразмом?
Она подумала об Эразме, ученом до мозга костей. Теперь, когда начатое им дело подхватил другой человек, он устранился, вернулся к письменному столу ученого, к жизни мыслителя, а не деятеля. Маргарет понимала, что такую жизнь предпочел бы и ее отец. Однако король заставил его выйти на переднюю линию борьбы, и это битва короля, и ее отец употреблял те слова, какие употребил бы король. Будь на его месте другой человек, она сочла бы, что он поступил так ради королевских милостей.
– Подход к этим проблемам изменился, Мег, – ответил Томас. – Мы с Эразмом хотели исправить то, что порочно. Этот монах хочет уничтожить Церковь и вместо нее воздвигнуть другую, основанную на ереси.
– Но слова о нем… я… мне даже не верится, что написал их ты.
– Написал их я, Мег. Не сомневайся. Насколько я понимаю, те, кто хочет уничтожить Церковь, представляют собой большее зло, чем те, кто лишь поносил ее. Церковь пока стоит, Мег… светлая католическая Церковь. Уничтожить ее – значит, принести в мир ужас. Зло выйдет из своих пределов. Церковь необходимо сохранить любой ценой. Да, если нужно, давай изгоним порок из монастырей, введем более строгие правила для священников… но тех, кто хочет уничтожить Церковь, надо уничтожить самих. Если Церковь будет уничтожена, восторжествует зло.
– Отец… можешь ли ты всерьез называть этого монаха язычником?
– Могу, Мег, и называю.
Она поглядела на отца и подумала: «Впервые в жизни я подвергаю сомнению его мудрость. Я никогда раньше не знала в нем этой жестокости. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой гнев, как сейчас против еретиков».
– Папа, – с беспокойством произнесла Маргарет, – король сказал, что если этот язычник – имелся в виду Лютер, – не отречется от своих заблуждений, его надо сжечь заживо. Заживо, папа! Ты-то так не считаешь? Ты говорил, что надо быть добрым к другим, поступать с ними так, как хотели бы мы, чтобы поступали с нами.
– Мег, если твоя правая рука коснулась яда, который отравит все тело, отрежешь ты ее или нет?
Девушка молчала, но Томас ждал ответа.
– Да, папа.
– Ну, так вот. Телесные страдания ничто в сравнении с вечным проклятием души. Если, разведя огонь под ногами Лютера, мы вновь обратим его душу к Богу, то не лучше ли сжечь его заживо?
– Не знаю.
– Мег, смирять плоть, становиться нечувствительным к боли – великое дело. Такой плоти потом уже ничто не страшно. А раз тех, кто отвергает Бога, ждут вечные страдания, что такое для них несколько минут в огне?
Маргарет закрыла лицо руками. У нее мелькнула мысль: «Мы отдалились друг от друга».
Томас отвел ее руки от лица и улыбнулся; в его глаза вернулась прежняя мягкость.
Маргарет увидела, что он устал, хочет бежать от дворцовой жизни, вернуться к домашним тишине и покою.
Странно оказаться не во всем согласной с ним. И все же как она его любит! Теперь, обнаружив в нем какую-то слабость, даже больше, чем когда любила только за силу.
Девушка теперь жалела, что отец обучал ее так тщательно, приучил мыслить очень логично. Ей хотелось по-прежнему видеть в нем само совершенство.
Он просил ее вернуться к прежним отношениям. Хотел смеяться, веселиться.
– Ты мне все сказала, Маргарет, – заговорил Томас. – Задала массу вопросов, теперь недоуменно смотришь на меня, обдумываешь то, что услышала, и сомневаешься в разумности моих слов. Отлично, моя Мег. Вернемся к этому попозже. А теперь я должен сказать тебе кое-что. Не догадываешься, о чем?
– Нет, папа.
– Об Уилле.
– Уилле Ропере?
– Каком же еще? Он тебе нисколько не нравится? Девушка зарделась, и Томас, увидя это, улыбнулся.
– Нравится, папа.
– А он тебя очень любит. Он говорил мне.
– Лучше бы он не надоедал тебе своими глупыми чувствами.
– Любить тебя глупо? Тогда я глупейший человек на свете.
– Тут другое дело. Ты мой отец, и вполне естественно, что мы любим друг друга.
– И что Уилл любит тебя, тоже естественно. Он хороший человек. Он мне нравится. Очень. И видеть твоим мужем я не желал бы никого иного. Пусть он не так богат и красив, как наш веселый Эллингтон, пусть никогда не сделает тебя леди или герцогиней – от этого он не становится хуже.
– Папа, неужели ты думаешь, мне хочется быть леди или герцогиней? Я не похожа на твою жену, возгордившуюся, став леди Мор.
Томас засмеялся.
– Оставь ей, Мег, ее маленькие радости. Мы прощаем ей ее восхищение этими пустяками, правда? Однако вернемся к Уиллу; я знаю, что он тебе нравится.
– Как и остальные. Для меня он значит не больше, чем… любой из них.
– Мег, но он симпатичный, умный… привлекательный парень. Что ты ищешь в мужчине?
– Мне он кажется слишком юным.
– Уилл на семь лет старше тебя.
– И все же кажется юным. Ему недостает серьезности. Уилл не выдающийся ученый. Если бы он написал что-то вроде «Утопии», что-то, раскрывающее его идеалы, и… Папа, ты приучил нас к высоким меркам. Твоя дочь соизмеряет всех мужчин с тобой и, следовательно, находит в них массу недостатков.
Томас иронически засмеялся над ее словами, однако не смог скрыть удовольствия.
Теперь он вновь стал прежним, веселым, радующимся каждому мигу жизни. Вечером они соберутся все вместе; станут говорить по-латыни, как и раньше, Алиса будет ворчать на них, но беззлобно. Титул стал для нее чем-то вроде яркой побрякушки. Выражение ее лица, когда слуги обращаются к ней «миледи», вызывает у всех улыбку.