Холт Виктория. Принц-странник

Виктория Холт
Принц-странник

   Генриетте Орлеанской и Люси Уотер

   «..Полагаю, нет ничего превыше радостей любви»

Карл II Стюарт

Глава 1

   Шел четвертый год Великого мятежа. Жаркий июльский день клонился в вечеру; трава по берегам реки побурела от зноя, листья кустарника и вдеты были припорошены пылью.
   Маленькая процессия из двух мужчин и двух женщин брела по дороге. Одна из женщин — горбунья — бережно несла на руках спящего ребенка; по лицу ее стекал пот. Чуть не споткнувшись о камень и угодив ногой в одну из бесчисленных выбоин, она встала как вкопанная, утирая пот не поднимая головы.
   Чуть отдышавшись, она спросила:
   — Далеко ли еще до трактира, Том?
   — За час должны поспеть.
   — Выходит, до сумерек еще есть время, — сказала другая женщина. — Давайте передохнем, все-таки нелегко тащить мальчика.
   — На несколько минут можно, — кивнул Том.
   — Только если ты уверен. Том, что мы успеем затемно, — снова заговорила горбунья. — С заходом солнца на дорогу выходят грабители.
   — Нас четверо, — заметил Том, — да и вид у нас слишком убогий, чтобы заинтересовать разбойников. Но Нелл права: время есть, поэтому передохнем и снова в дорогу!
   Они сели на берегу. Нелл сняла башмаки и, морщась от боли, оглядела опухшие ноги, а горбунья осторожно уложила ребенка на траву. Взмахом руки она остановила товарищей, готовых броситься ей на помощь; казалось, ей не хотелось, чтобы кто-то кроме нее прикасался к ребенку.
   — Тут удобнее всего, — сказал Том горбунье, — можно хотя бы к кусту прислониться.
   Но горбунья только покачала головой и с упреком посмотрела на него. Том улыбнулся и сам занял предложенное им место.
   — Не пройдет и суток, и мы в Дувре, — сообщил он.
   — Зови меня Нэн, когда обращаешься ко мне, — сказала горбунья.
   — Да, конечно… Нэн…
   — Не забывай всякий раз называть меня Нэн. Это уменьшительное имя от Нанетты. Спроси мужа, если не веришь. Я правильно говорю, Гастон?
   — Да, правильно… Нэн — уменьшительное от Нанетты.
   — Именно так меня и зовут.
   — Да, Нэн, слушаюсь, Нэн, — сказал Том.
   — Идет кто-то, — торопливо сообщила Нелл. Все замолчали, прислушиваясь к звуку шагов. На дороге показались мужчина и женщина с узелками в руках, и горбунья, повернувшись к спящему на траве ребенку, накрыла его правой рукой. Одежда приближавшейся пары выдавала людей более зажиточных, но тоже из низов. Мужчина, из-под коротко остриженных волос которого торчали розовые оттопыренные уши, был, по-видимому, мелким торговцем. Его полная, колыхающаяся подруга задыхалась и обливалась потом, изнемогая от жары.
   — Вот как делают нормальные люди, — проворчала она. — Сели на обочине и отдыхают. Как хочешь, но я тоже сяду и ноги не сдвину, пока не отдышусь.
   — Китти, идем дальше, — сказал мужчина. — Если мы хотим поспеть в Тонбридж к экипажу, надо спешить!
   — У нас еще вдоволь времени, и ноги у меня не железные.
   Толстуха с блаженной улыбкой шлепнулась на траву, и ее супругу ничего не оставалось, как последовать ее примеру — стоять на солнцепеке и ругаться было слишком утомительно.
   — Да хранит вас Бог! — обратилась толстуха.
   — Да хранит вас Бог! — нестройно ответили Том и его спутники, не отрывая глаз от противоположного берега. Они были явно не настроены на беседу, но Китти была из тех кумушек, которые умеют развязать язык даже немому.
   — Какой хорошенький ребеночек! — сразу заговорила она.
   Горбунья улыбнулась и, не поворачивая головы, кивнула.
   — У меня слабость к маленьким девчушкам…
   — Это мальчик, — перебила Нэн; она говорила с отчетливым акцентом.
   — Вы говорите как иностранка, — сказала женщина.
   — Я француженка, мадам.
   — Француженка? — Мужчина, презрительно фыркнув, окинул взглядом всю четверку. — Не очень-то мы тут жалуем французов.
   Его жена по-прежнему улыбалась.
   — Ли хочет сказать, — охотно пояснила она, — что с женитьбы короля на француженке все и началось, и вон она до чего его довела! Ты ведь это хотел сказать. Ли?
   — А теперь она где? — возвысил голос Ли. — Во Франции! Небось крутит шуры-муры и целыми днями танцует. Хорошей же женой нашему королю Карлу она была — в такую заварушку его втянула!
   — Мне очень жаль, что королева тоже была француженкой, — сказала Нэн. — Что до меня, то я есть бедная женщина. Мой муж — вот он, и ребенок, и эти двое — мы все ходить в Дувр, чтобы присоединяться к нашему господину. А бедняк во Франции и бедняк в Англии бывать почти одно и то же.
   — Вот уж точно, не в бровь, а в глаз, — поддакнула толстуха.
   — Хозяин или хозяйка говорить: «Ходить туда, ходить сюда!», а слуги иметь повиноваться, даже если для этого ездить в другую страну. Мой муж есть камердинер господина. Ведь так оно есть, Гастон?
   Гастон подтвердил ее слова — английским он владел еще хуже своей жены.
   — Мы все служим одному господину, — встряла Нелл.
   — Э-э! — махнул рукой Ли, — в этой стране еще долго будет кавардак. Перемены начнутся, когда парламент возьмет верх. Мы — за парламент, как и положено беднякам. А вы за парламент?
   — Прошу прощения? — переспросила горбунья.
   — За парламент? — повысил голос Ли.
   — Все равно не разбирать. Уж вы меня извинять, я не есть англичанка. Ли повернулся к Тому.
   — Вы тоже француз?
   — Нет, я англичанин.
   — Тогда вы должны думать так же, как и я.
   — А сколько лет ребенку? — снова вмешалась в разговор жена Ли.
   — Ему есть два года, — сказала горбунья, непроизвольно кладя на ребенка руку.
   — Какая чудесная и белая у вас ручка, — сказала женщина и с гримасой отвращения посмотрела на свою огрубевшую, со сломанными ногтями руку.
   — Она горничная леди, — пояснила Нелл.
   — Неужели? Та, что одевает, завивает волосы и пришивает кружева? Да, тут поневоле привыкнешь к светской жизни.
   — Светской жизни? — спросила горбунья. — А что это есть?
   — Ну, высшее общество, балы и маскарады, — пояснил Том.
   — Веселящиеся леди и джентльмены в окружении голодных бедняков, — добавил Ли.
   — Мне очень жаль, что это есть так, — серьезно сказала горбунья.
   — А вас-то кто в чем обвиняет? Просто в такие , времена, как сейчас, бедным лучше держаться вместе.
   — Мы сейчас идти в Дувр, чтобы присоединяться к семье господина.
   — Пешком? — поразился Ли. — С ребенком на руках?
   — Вот так-то богатые относятся к своим слугам, — добавила его жена.
   — Мы должны быть там завтра, — сказал Том, — чтобы успеть привести в порядок дом. Так что времени у нас в обрез.
   — Хорошее обращение со слугами, нечего сказать, — продолжала ворчать женщина. — До Дувра — пешком! А откуда вы идете?
   — Ну, — начал Том, но горбунья его опередила:
   — Из Лондона.
   — И всю дорогу — с ребенком на руках?
   — Ребенок есть мой… мой и мужа. Мы бывать рады с ним не разлучаться, — сказала горбунья вместо ответа.
   — Вот что, — сказал Ли, — вам обязательно нужно сесть на экипаж. Мы как раз идем в Тонбридж, чтобы сесть на экипаж.
   — Ли такой путешественник! — с восхищением сказала жена.
   — Да. Вряд ли нужно пояснять, что это будет не первое мое путешествие в экипаже. Однажды я даже ездил из Холборна в Честер, путешествовал целых шесть дней. Две мили в час по полпенни за милю. Извозчик правит лошадьми, а ты сидишь себе на соломе как какой-нибудь лорд. Это так чудесно — путешествовать! Тес!.. Сюда, кажется, кто-то скачет.
   Горбунья завертела головой, рука ее вновь накрыла спящего ребенка. Несколько секунд все молчали, пока стук копыт не стал громче, и на дороге показалась группа всадников. Простая одежда и волосы, еле-еле прикрывавшие уши, выдавали их принадлежность к армии парламента.
   — Да хранит вас Бог! — крикнул Ли.
   — Да хранит тебя Бог, друг! — ответил первый из всадников.
   От пыли, поднятой копытами, горбунья закашлялась; ребенок проснулся и захныкал.
   — Все хорошо, — забормотала горбунья, — все хорошо, спи дальше.
   — Говорят, — подала голос жена Ли, — что король недолго продержится, а потому он и убежал в Шотландию. После того как его разбили под Нейзби, шансов на успех не осталось. Лучше всего, если бы он отправился к своей жене француженке во Францию.
   — А если ему не захочется покидать страну? — спросил Том.
   — Лучше отправиться во Францию, чем в мир иной, — захохотал Ли.
   Тем временем ребенок сел и начал с открытым неудовольствием разглядывать чету Ли.
   — Все хорошо, мое сердечко, — поспешно сказала горбунья и, обвив рукой малыша, попыталась прижать к себе его хорошенькое личико.
   — Нет, нет, нет! — закричал ребенок, уворачиваясь.
   — Ого, с характерцем, — сказала жена Ли.
   — Очень вспыльчивый, — согласилась горбунья.
   — Видать, избаловали вы его, — сказал Ли.
   — А можно на него взглянуть, — спросила его жена и, не дожидаясь ответа, схватила ребенка за локоть. Тот попытался стряхнуть ее руку, но она только рассмеялась, чем, по-видимому, еще больше разгневала маленькое создание.
   — Эй, баловник, — сказала женщина, — как же ты вырастешь в хорошего солдата, который будет сражаться за генерала Ферфакса? Как тебя зовут?
   — Принцесса, — надменно ответил ребенок.
   — Принцесса? — воскликнул Ли. — Какое странное имя для маленького мальчика.
   — Он есть Пьер, месье, — быстро отозвалась горбунья.
   — По-английски это бывать Питер, — добавил Гастон.
   — Он нехорошо говорить по-английски, — продолжала горбунья, — часто путать в словах. Иногда мы говорить с ним на родном языке, иногда на английском, а наш английский, как вы наверное замечать, мадам, бывать не очень правильным.
   — Принцесса, — повторил ребенок. — Я принцесса!
   Установилось молчание; все смотрели на ребенка. Чета Ли — в недоумении, остальные четверо — как будто их лишили жизни. Вдалеке замолкал стук удаляющихся лошадиных копыт. Как будто придя к какому-то решению, горбунья встала и твердой рукой взяла ребенка.
   — Мы есть идти, — сказала она. — Мы не успевать до темноты к нашему ночлегу, если оставаться здесь еще. Пойдемте, друзья. И счастливого вам обоим пути. Всего хорошего. Спасибо за компанию.
   Три ее спутника поднялись, сгрудившись вокруг ребенка.
   — Счастливого пути, — пробормотали муж и жена.
   Ребенок повернулся, чтобы бросить на них последний взгляд, большие черные глаза сердито сверкнули, а с губ сорвались слова:
   — Принцесса! Я принцесса!
   Какое-то время они шли не разговаривая. Чтобы двигаться быстрей, горбунья взяла ребенка на руки.
   Когда семейная пара скрылась с глаз, Нелл сказала:
   — Я уже собиралась бежать.
   — Вот тогда бы мы точно пропали, — сказала горбунья. — Это было бы худшее, что мы могли сделать.
   — Если бы можно было растолковать… ему!
   — Я не раз радовалась тому, что он еще такой маленький… И в то же время слишком маленький, чтобы ему можно было что-то объяснить.
   Ребенок, уловив, что речь идет о нем, стал с интересом прислушиваться. Заметив это, горбунья сменила тему разговора:
   — А чем нас там покормят, в твоем трактире, Том?
   — Ну, я так думаю, будет утка или бекас… или оленина. А может быть, миноги и осетр…
   — Мы должны твердо помнить наши роли, — сказала горбунья.
   Ребенку захотелось, чтобы снова заговорили о нем, и маленькие ручки заколотили по горбу.
   — Нэн, Нэн, — говорило дитя. — Грязная Нэн!
   Не люблю грязную Нэн!
   — Тише, золотце, тише, — понизив голос, сказала горбунья.
   Когда четверка добралась до трактира, начало смеркаться, и это им было даже на руку: при дневном свете они чувствовали себя неуверенно, да и ребенок к тому времени уснул.
   Том прошел во двор и отыскал хозяина. В ожидании попутчика трое остальных стояли под вывеской.
   — Может, не стоило заходить сюда, — сказала Нелл. — Сделали бы себе постели под изгородью — и порядок!
   — Ничего страшного не будет, — пробормотала горбунья. — И вообще, чуть свет, мы уйдем.
   Наконец Том кликнул их: он стоял вместе с хозяином.
   — Так это, значит, вы, — сказал тот. — Две женщины, два мужчины и мальчонка. Вообще-то я не принимаю на постой бродяг и извозчиков. Мой трактир для людей высшего разряда.
   — Мы заплатим, — быстро сказал Том.
   — Каждый день, приходят-уходят, уходят-приходят, — продолжал хозяин. — Только что перед вами здесь останавливался полк солдат.
   Том вынул кошелек и показал его содержателю трактира.
   — Платим заранее, — сказал он. — Мы устали и проголодались. Давайте тут же, не сходя с места, обо всем договоримся.
   — Хорошо, отлично, — согласился хозяин. — Что будете есть? Ужин за общим столом обойдется вам в шесть пенсов на человека.
   Том бросил взгляд на горбунью, и та сказала:
   — Нельзя ли нам поесть отдельно. Вообще, мы бы даже взяли отдельную комнату.
   Трактирщик почесал в затылке и оглядел усталую четверку.
   — За все платим, — сказал Том.
   — Тогда все будет устроено. Просьба подождать в общей комнате. Когда еда будет готова, вас позовут к столу.
   Они прошли в трактир, а Том с хозяином остались во дворе, чтобы утрясти вопрос об оплате.
   В общей комнате уже расположилось несколько человек. Горбунья, поколебавшись, стремительно пошла вперед с ребенком на руках, по бокам от нее шли Нелл и Гастон.
   Люди, беседовавшие за столиками у окон, поприветствовали их. Глаза толстой леди, пышно разукрашенной бантами, остановились на ребенке.
   — Боже, до чего измученный, — посочувствовала она. — Бедная крошка. И давно она уснула?
   — Это мальчик.
   — Значит, не она, а он. Вы издалека?
   — Из Лондона.
   Остальные говорили только о войне, вздыхали о старых добрых временах, когда в стране была тишь да благодать, и во всех бедах винили «француженку». Грузный мужчина с коротко остриженными волосами, купаясь в лучах всеобщего внимания, объяснял честной компании, почему война с роялистами была неизбежна и необходима. К доводам и точности изложения событий можно было и придраться, но присутствовавшие предпочитали не связываться с оратором.
   — Королева, будь ее воля, обратила бы всех нас в католиков, — вещал он. — Вас, сэр, и вас, мадам, и вас, юная леди, и этих, которые сюда только что пришли, даже горбунью с ребенком. Мы бы все здесь были католиками, доведи она свои черные замыслы до конца.
   — Уж лучше умереть, чем стать католиком, — сказал другой мужчина.
   — Вот для чего, скажите, — продолжал первый, — в день Святого Иакова эта, с позволения сказать, королева отправляется пешком в Тибурн? Да чтоб отдать честь умершим там католикам! Уж как бы она была рада, если б увидела на виселицах Тибурна нас, протестантов. Уж будь я во время ее бегства в Эксетере, она бы от меня не ускользнула. Я б ее привез живьем в Лондон, она бы у меня поплясала!..
   — Она же просто злодейка! — подала голос одна из женщин. — И, говорят, все французы такие.
   — Ничего, недолго ждать осталось. Скоро мы у себя в Англии разделаемся со всеми королями и королевами. Этой публике у нас здесь делать больше нечего!
   — Но если даже короля убьют в сражении… или потом, — сказал толстячок с короткими ножками, — у него же все равно останутся дети, которые будут мутить воду.
   — Я как-то видела принца Чарлза, — сказала костлявая женщина.
   — Уродливый малый!
   — Ну, может быть, и да, — улыбаясь, сказала женщина.
   — Что вы имеете в виду?
   — Ну… он смуглый, почти как цыган… Большой нос и рот тоже… Он был всего лишь мальчишка, и все же…
   — Да вы, случайно, не роялистка, мадам? — укоризненно спросил грузный мужчина.
   — О, нет, я бы не сказала. Он был всего лишь мальчишкой. Принц Чарлз… И он проезжал верхом через наш город в сопровождении брата, Джеймса. Кажется, это было перед сражением около Эджхилла.
   — Эджхилл, — проворчал мужчина, — мы почти что держали в руках этих мальчишек там, в Эджхилле. Если бы только я был там!..
   Женщина задумалась.
   — Нет, на самом деле он не уродлив… Особенно, когда улыбается. А он улыбнулся мне и снял шляпу, словно я придворная дама. Со мной рядом стояла женщина, так она заявила, что принц улыбался ей, подумайте только!..
   — Вас ослепили роялисты! — усмехнулся мужчина.
   — Нет! Только принц, и никто больше. Хотя там были и другие джентльмены: графы, лорды… Наверное, их можно назвать и красивьши, но принц… Этот мальчик, смуглый и некрасивый мальчик… Может быть, все дело в том, что он был всего лишь мальчиком…
   — Как же! — сказал мужчина. — Его королевское высочество! Теперь ему уже не бывать больше высочеством. Скоро, очень скоро он сам захочет забыть, что был когда-то принцем Уэльским и наследником королевства, которое в нем больше не нуждается. Люди будут стесняться говорить о королях и королевах, в этом уж будьте уверены. Мы выберем себе лорда-протектора, а коли он нам будет не по вкусу, сбросим его и выберем другого. Роялисты! Ха! Хотел бы я им всем поотрывать головы!
   — Только не принцу Уэльскому, — пробормотала женщина.
   В дверях вырос Том и пальцем поманил своих спутников. Те с облегчением вышли из общей комнаты и последовали за ним.
   — В нашем распоряжении чердак. Хозяин стелет там солому. Пищу для нас готовят, поедим в одной из комнат. Я им хорошо заплатил, чем, кажется, немало удивил хозяина, но у него разгорелись глаза, и он предпочел взять деньги, ни о чем не спрашивая.
   — Раз так, надо быстро поесть, и — на чердак! — сказала горбунья.
   В коридоре они услышали, как кто-то кричит на конюха — громко и властно.
   — Давай, малый, живей! Где хозяин? Я чертовски проголодался и хочу получить комнату — лучшую из тех, что у нас есть.
   Хозяин трактира затрусил во двор, и вскоре они услышали его подобострастный голос.
   — Пойдемте, — сказала горбунья, и они пробрались в маленькую комнатушку, где для них были приготовлены утка, кабан и эль. Ребенок проснулся и нехотя разделил с ними трапезу. За едой разговоров почти не было, ребенок сразу вновь уснул, и горбунья заявила, что отправляется на чердак и не спустится до утра, потому что ни на секунду не хочет оставлять ребенка без присмотра.
   — Я вам покажу, как пройти, — сказал Том. — Это прямо наверху, под карнизом.
   Выйдя в коридор, они натолкнулись на только что приехавшего заносчивого гостя; тот, прислонившись к стене, громко отдавал распоряжения и с отвращением оглядывал обстановку. Заметив горбунью с ребенком на руках, он замолчал, и в лице его появилась неприязнь.
   Горбунья поспешила за Томом и, поднимаясь по лестнице, услышала:
   — О, Боже! Это не трактир, а пивная какая-то! Куда деваться приличному человеку, если здесь всюду вертятся нищенки-горбуньи и прочая шатия-братия. Эй, ты, разрази тебя чума! Почему сразу не сказал мне об этом?
   Горбунья, не поворачивая головы, поднялась по узкой лестнице за Томом, и они оказались в длинном, темном помещении с низким потолком. Через незастекленное окно виднелась крыша. На полу лежали два вороха соломы — будущие постели. Спать на них было жестко, но одну ночь можно и перетерпеть.
   — Иди, доедай ужин, — приказала горбунья, — а я останусь с ребенком. Вы приходите сюда, но сначала досыта наешьтесь.
   Том, поклонившись, ушел, а она, положив ребенка на солому, осторожно притронулась к его лобику губами, потом легла рядом. После дневного напряжения она почувствовала себя страшно уставшей. Пытаясь унять колотящееся сердце, она подумала, что можно немного и успокоиться: до утра они будут в безопасности, а там и до Дувра рукой подать. Здесь можно выспаться, набраться сил, а на рассвете продолжить путь.
   Дверь неожиданно открылась. Вошел заносчивый незнакомец и, увидев ее, замер:
   — Э-э!.. Я не знал, что тут есть кто-то. Я принес соломы.
   — Благодарю вас.
   — Вас четверо, не считая маленькой девочки, так?
   — Маленького мальчика, — уточнила она. Рука ее вновь коснулась ребенка, казалось, ей необходимо было всякий раз удостовериться в его присутствии, когда речь заходила о нем. Мужчина приблизился и всмотрелся в спящего ребенка. Его пристальный взгляд напомнил горбунье женщину на берегу, заметившую, какая красивая у нее рука.
   — Маленький мальчик, — сказал аристократ, — с внешностью девочки.
   — Он еще есть малыш, и мне имели говорить, что больше походить на мать, чем на отца.
   — Вид у него, — продолжал пришедший, — как у ребенка какого-нибудь вельможи.
   И он так посмотрел на горбунью, что щеки ее запылали. В тот момент, когда густая кровь прилила к ее грязному лицу, она показалась на редкость молодой и пригожей.
   Мужчина понизил голос:
   — Леди, — сказал он, — здесь есть человек, лояльно настроенный по отношению к его величеству.
   Она не ответила и только крепче вцепилась в ребенка.
   — Ваши руки слишком изящны, мадам, — продолжил незнакомец. — Они выдают вас. Вам следует лучше прятать их.
   — Мои руки? Я горничная своей госпожи.
   — Ага! Этим все и объясняется?
   — Да. Этим все и объясняется.
   — У вас немного съехал горб, леди. Если позволите, я бы сказал, что он несколько высоковат. Вам стоило бы чуть больше сутулиться.
   Горбунья попыталась заговорить, но не смогла: во рту пересохло, она вся дрожала.
   — Я был в армии короля при Эджхилле, — продолжал придворный. — С маленьким принцем Чарлзом и его братом Джеймсом. Что-то в нем было такое — я имею в виду Чарлза, — что заставляло ему служить. Он был всего лишь мальчиком, но я никогда его не забуду. Высокий для своего возраста и слишком смуглый для англичанина, с готовностью улыбавшийся всякому человеку некоролевской крови! Всего лишь один из нас, и все-таки другой… Он прибыл для участия в штурме Эджхилла… Да благословит его Бог! Господи, сохрани принца Уэльского!
   — Вы смелый человек: говорить такие вещи незнакомой женщине!
   — Время требует смелых дел, мадам. Можете мне довериться. Желаю вам быстро и успешно переправиться через Ла-Манш.
   — Ла-Манш?
   — Вы же идете в Дувр, мадам. А там переправитесь через пролив и окажетесь рядом с королевой.
   — Я ничего подобного не говорить, чтобы вы мочь так думать.
   — Говорят, королева — корень всех бед короля, мадам. Может быть, и так, но она предана делу короля. Бедная леди! Вот уже два года как она покинула Англию, и произошло это, если не ошибаюсь, всего через пару-другую недель после рождения младшей дочурки, малышки Генриетты.
   — Мне не подобать говорить о таких великих людях.
   — Доверьтесь мне, мадам. Если я хоть чем-то могу быть вам полезен…
   — Спасибо, но я быть всего лишь бедная женщина, которая пробираться к семье хозяина с мужем и другими слугами.
   Дворянин поклонился и вышел, но она долго не могла даже шевельнуться, настолько сковал ее страх. Даже там, на дороге, когда мимо ехали на лошадях солдаты — враги короля, она меньше боялась, чем сейчас. Стены чердака показались ей стенами тюрьмы.
   Когда молчаливая троица поднялась наверх, горбунья сидела на соломе, держа на руках ребенка.
   — Я вся дрожу, — сказала она. — Тут был один приезжий, приносил соломы, и я почти уверена, он понял, кто мы, а поручиться, что он не станет болтать, я не могу.
 
   Ночь для нее была полна страхов. Она ворочалась с боку на бок на соломе, горб из холстины тер ей спину, но снять его она не осмеливалась — если бы кто-то увидел ее без горба, объяснить такую перемену она не смогла бы. Риск был огромный. Эта сварливая королева, Генриетта-Мария, никогда бы не простила того, что ее дочь подвергалась такой опасности. И все же иногда нужно проявлять смелость и даже дерзость. Именно так поступила сама королева, и благодаря своей дерзости она сейчас у себя на родине, откуда может помочь королю, вместо того чтобы томиться в плену у врагов короля, используемая ими для шантажа — будущее, которое ей было обеспечено, не прояви она решительности.
   Анна Дуглас, леди Далкейт, немало поломала голову, прежде чем придумала, как спрятать от посторонних глаз свою стройную, грациозную фигуру, и идея с горбом показалась ей прямо-таки спасительной. Далее пришлось выдать себя за француженку, поскольку крошка-принцесса уже начала лепетать, и излюбленное ею слово «принцесса» при некоторой игре воображения можно было считать не правильно произнесенным именем Пьер. Если бы ребенку можно было объяснить, в какой они опасности! Насколько легче им было бы выполнить свою задачу. Но девочка слишком мала, чтобы понять, для чего нужно покидать удобный дворец, одеваться в лохмотья и называть себя Пьером.
   Анна не сомкнула глаз с того времени, как покинула Отлендский дворец, и безмерно устала, но даже окруженная верными слугами, она не осмеливалась спать. Визит странного гостя заставил ее сильно встревожиться. Правда, он призывал довериться ему, но кому можно доверять в стране, охваченной пламенем великой гражданской войны?
   Пару лет назад сама мысль, что Анна Вийе, супруга Роберта Дугласа, получившего по наследству графство Мортор, будет спать в таком виде на чердаке жалкого трактира, могла показаться смешной. Но времена изменились, и она не могла знать, где в эту ночь спит сам король, и отыскал ли себе хоть какой-то приют принц Уэльский.
   К мысли о побеге она пришла неожиданно для самой себя. Два года назад принцесса только-только родилась. Королева после родов была очень слаба и даже еще не вставала с постели, когда пришла новость, что лорд Эссекс, сторонник парламента, направляется к Эксетеру с целью осады города. Генриетта-Мария в письме попросила разрешения уехать с ребенком в Бат, на что Эссекс ответил, если ей и будет позволено уехать, то только в Лондон, чтобы держать ответ за разжигание гражданской войны в Англии.