Холт Виктория. Три короны

   Карл задумался.
   – Верно, такое обещание я давал. Но, черт побери, он обязан согласиться!
   Денби потупился. Согласится, подумал он, или нет – брак все равно должен быть заключен. В противном случае он, Денби, обречен на такие же несчастья, какие несколько лет назад постигли графа Кларендонского. Да, непростое это занятие, служить королю Карлу Второму, человеку неглупому, но постоянно нуждающемуся в деньгах и не особенно щепетильному в средствах их добывания.
   Этот брак был необходим им обоим.
   Карл внимательно смотрел на своего приближенного. Он знал, о чем тот думает.
   – Денби, вы не хуже меня понимаете, какие проблемы стоят перед нами, – наконец вздохнул он. – У нас просто нет иного выхода. Итак, завтра я еду в Ньюмаркет…
 
   Яков с боем ворвался в покои брата.
   – Судя по твоему виду, ты проглотил язык, – спокойно произнес Карл, – а это значит, что мне вновь придется оказать тебе услугу и говорить вместо тебя. Вне всяких сомнений, ты виделся с Денби.
   – Этот брак…
   – Весьма желателен для Англии.
   – С этим голландцем!..
   – О да, чересчур пылкий любовник, в этом мы имели возможность убедиться. Но, брат мой, не держи на него зла, все-таки он наш племянник.
   – Я ее отец и никогда не дам согласия на этот брак. Карл вздохнул и с грустью посмотрел на брата.
   – Денби без моего ведома посмел…
   – Бедняга Денби, это его просчет. Признаю, у него есть недостатки… и даже очень много. Тем прискорбней, что мне приходится исправлять не только его ошибки.
   – Вы обещали, что мою дочь не отдадут замуж без моего согласия.
   – И, как всегда, опечален необходимостью нарушить свое слово.
   – Ваше Величество, мне кажется, что последние пятнадцать лет вы только и делаете, что пребываете в печали.
   – Боюсь, ты прав, Яков. Боюсь, ты прав… Мой дорогой брат, постарайся внять голосу разума. Этот брак необходим нам всем и тебе в первую очередь.
   – Мне? Да я терпеть не могу этого выскочку!
   – Яков, он наш плотью и кровью, и мы оба любили его мать. Ну, зануден немного – так кто же нынче без грехов? Разве тебе не говорили, что семьи должны жить вместе?
   Яков нетерпеливо замахал руками.
   – Ты тоже отнюдь не пользуешься уважением в народе, – продолжал Карл. – И, между прочим, из-за такого же упрямства. Уже давно мог бы понять настроение простых людей и отказаться от открытого пренебрежения к протестантским обычаям.
   – А сами-то вы?
   – Я сказал – открытого пренебрежения. Постарайся слушать, что тебе говорят. Так вот, если Мария выйдет за нашего кальвиниста, люди скажут: «Ага! Видать, наш герцог не совсем перешел на сторону Папы, раз позволил заключить этот брак». Ну? Теперь ты понял, почему он так необходим тебе?
   – Ваше Величество, вы всегда выступали за веротерпимость.
   – И проявлял ее больше, чем ожидали мои подданные. Тебе это известно, как никому другому.
   – Вы имеете в виду ваши секретные переговоры с Луи? Кстати, уж не они ли побуждают вас нарушить данное мне обещание?
   Карл усмехнулся.
   – Как я уже говорил, у меня нет никакого желания вновь пускаться в странствия по белому свету. Становиться палачом и вытягивать жилы из всякого, кто скажет слово против моей воли, я тоже не хочу. И в то же время я не могу чувствовать себя полноценным монархом, когда какие-то людишки залезают ко мне в карман и требуют отчета за каждый потраченный пенни. Тяжела королевская ноша, Яков, – особенно, в наше время. Я многое прощаю своим подданным, никому не лезу в душу, но почему-то никто не хочет понять, что мои религиозные убеждения это мое личное дело, касающееся только меня. Тем более – деньги, в приличном обществе о них вообще не говорят. Если я заключаю договор с королем какой-то страны, который дает мне то, в чем отказывает мой собственный парламент, – это тоже мое личное дело, Яков.
   – И по этой причине моя дочь должна выйти замуж за голландца?
   – Не только по этой, Яков. Причин много: моя глупость, твоя глупость, глупость всех, кто хочет вести войну вместо того, чтобы жить в мире… Смирись, брат мой, прошу тебя. Смирись – и мы посмотрим, что можно выудить из нашего голландского заморыша.
 
   Когда Вильгельм прибыл в Ньюмаркет, король встретил его радушно.
   – Давненько не виделись, племянник, давненько. Ну, теперь-то как твои любовные похождения? Надеюсь, все в порядке?
   – Прежде всего я бы хотел посмотреть на принцессу Марию, – осторожно ответил Вильгельм.
   Карл рассмеялся.
   – Уж не думаешь ли ты, что тебя попросят сделать предложение, не показав то, ради чего ты приехал? Не беспокойся, еще увидишь ее. Впрочем, заранее могу сказать, что более очаровательной девушки не сыщешь во всей Англии – а может быть, и в Голландии!
   Вильгельм даже не улыбнулся. Он подозревал, что в эпизоде со служанкой королевы какую-то роль сыграл и Карл, – и боялся, что его вновь захотят провести за нос.
   – Я был бы рад встретиться с ней.
   – Вот только обсудим кое-какие менее приятные вопросы – и пожалуйста, дорогой племянник. У нас в Англии самые сладкие блюда обычно подают на десерт, так не будем же нарушать традицию. Сейчас для нас важнее всего выработать условия мира. Поэтому давай-ка прямо здесь, в Ньюмаркете, проведем переговоры – глядишь, появится повод отпраздновать сразу два великих события.
   Вильгельм насупился. Затем проговорил, почти не разжимая губ:
   – Ваше Величество, условия мира я смогу обсуждать только после встречи с принцессой Марией.
   – Ах, племянник, ты же знаешь – делу время, потехе час. Не артачься, давай займемся делом.
   – Сожалею, но ничего не могу добавить к своим прежним словам, Ваше Величество.
   Карл со вздохом повернулся к свите.
   – Ну, что я говорил? Влюбчивый юноша, таких у нас нет.
 
   Леди Франциска Вилльерс внимательно посмотрела на Марию. Она любила эту девочку, хотя и не без облегчения думала о скором избавлении от забот, связанных с ее воспитанием. Особых беспокойств Мария ей не доставляла – разве что ее взаимоотношения с Франциской Эпсли вызывали некоторую тревогу.
   – Миледи, – сказала леди Франциска, – в Лондон приехал ваш кузен принц Оранский, и Его Величество король желает представить ему вас и вашу сестру.
   – Мне уже говорили о его приезде, – небрежно заметила Мария.
   Она размышляла о той печати, которую недавно видела у Сары Дженнингс. Было бы забавно использовать ее в переписке с Франциской.
   – Официальная встреча назначена на завтра. Король и ваш отец хотят, чтобы вы ближе познакомились с ним.
   – Как я слышала, сам он не всегда испытывает подобное желание.
   – Кто вам это сказал?
   Мария пожала плечами; ей вовсе не хотелось выдавать человека, сообщившего ей эти сведения. К тому же она не предполагала, что они могут вызвать чей-либо повышенный интерес.
   Бедное дитя, подумала леди Франциска, она ничего не знает. Боюсь, ей предстоит серьезное потрясение.
   Леди Франциска попыталась представить, какое впечатление ее воспитанница произведет на своего будущего супруга. Скорее всего – благоприятное, решила она. Мария и в самом деле была очень хороша собой: стройная, с безукоризненно правильными чертами лица и особенно красивыми большими миндалевидными глазами. И все же она не выглядела достаточно взрослой для замужества – как-никак, ей было только пятнадцать лет.
   Встревоженная пытливым взглядом воспитательницы, Мария подошла к ней.
   – Вы побледнели, – сочувственным тоном произнесла она. – Неужели опять мигрень?
   Леди Франциска приложила ладонь ко лбу и сказала, что в последние дни ей и вправду нездоровится.
   – По-моему, вам нужно прилечь. Леди Франциска покачала головой.
   – Нет, у меня много дел. Пожалуйста, скажите леди Анне о завтрашней встрече.
   – Хорошо, – улыбнулась Мария. – Иду к ней.
 
   Встретившись с Вильгельмом, она подумала, что молва была права: он и в самом деле даже не улыбался.
   – Добро пожаловать в Англию, кузен, – сказала она, поскольку король и ее отец так и не выразили желания первыми заговорить с ним.
   Он поклонился, и она спросила, как ему понравилась Англия.
   – Понравилась, – последовал ответ.
   Ну и зануда! В следующем письме Франциске она непременно припомнит этот разговор. А еще лучше – прибережет для встречи с ней. Она улыбнулась, представив лицо Франциски, наблюдающей за ее пантомимой.
   – Твой гаагский двор не такой, как наш?
   – Полагаю, дворы не должны походить друг на друга.
   Она начала репетировать вступительное слово: «Ах, Франциска, не было никакой возможности разговорить его. Я мучительно искала какую-нибудь общую тему, а он даже не пытался помочь мне. Наверное, мои страдания доставляли ему удовольствие».
   – А в Гааге ты… много танцевал?
   – Не очень.
   – А вот я люблю танцевать. И еще играть на сцене. Но Джемми… то есть герцог Монмут… в общем, тут он превзошел всех остальных придворных – и в танцах… и в представлениях…
   – Это все, в чем он превзошел остальных придворных? Она вдруг покраснела – вспомнила, как застала Джемми с Генриеттой Вентворт – и, не ответив на вопрос, быстро проговорила:
   – Пожалуйста, расскажи мне о Голландии.
   Эта просьба вынудила Вильгельма немного разговориться. Судя по его краткому рассказу, Голландия была очень скучным местом; Мария все время смотрела на Анну, сидевшую рядом с отцом, и всем сердцем желала избавиться от невыносимо скучного кузена.
   Когда ей разрешили уйти, она вздохнула с облегчением.
   Вильгельм тоже был доволен. В целом она понравилась ему – прежде всего возрастом, хотя и внешностью не разочаровала; правда, оказалась воспитанной в несколько фривольном духе, но он надеялся исправить этот недостаток.
 
   Яков и Карл хорошо понимали, какое впечатление Мария произвела на своего кузена. Вильгельм загорелся желанием жениться на ней, и Карл тотчас предъявил ему ультиматум: сначала подписание мирного соглашения, и только потом – разговор о браке.
   Вильгельм продолжал стоять на своем. Он не хотел, чтобы его влечение к кузине было использовано во вред Голландии, и его требование осталось прежним. Брачный контракт должен быть заключен перед обсуждением условий мира.
   Яков взбеленился; Денби ужаснулся; Карл – только пожал плечами. Принц Оранский представлялся ему не самым благородным из мужчин, озадаченных целью жениться на девушке с таким многообещающим приданым, какое было у Марии; однако брак требовался как воздух. А Карл не относился к числу людей, продолжающих цепляться за свое достоинство, когда возникает настоятельная необходимость поступиться им.
   – Сделаем приятное нашему пылкому юноше, – сказал он. – Пусть будет, как желает Вильгельм: сначала свадьба, потом дела.
   Затем он повернулся к брату, и в его глазах промелькнула грусть.
   – Увы, настало время сообщить эту новость Марии. Твоя очередь действовать, Яков.
 
   Мария уставилась на отца. Ей показалось, что она ослышалась.
   Брак? Но она не желала вступать в брак! Ей хотелось, чтобы все было, как сейчас. О браке она никогда не задумывалась всерьез, поскольку с давнего времени эта тема вызывала у нее отвращение. И она еще не видела людей, которых супружество сделало бы счастливыми. Кто, спрашивается, придумал это наказание?
   Тем более – брак с ее кузеном Вильгельмом, не умеющим ни говорить по-человечески, ни улыбаться. Уж его-то она и подавно не желала видеть своим супругом.
   – Пойми, дорогая, – сказал Яков, – ты уже не ребенок, тебе пора выходить замуж.
   – Не хочу.
   – Так все говорят – но находят удовольствие в браке.
   – Я не найду. Никогда не найду.
   – Найдешь, Мария.
   Она отвернулась от отца, чтобы не показывать ему слез, выступивших на ее глазах.
   – Пожалуйста, Мария, будь благоразумна. Я знаю, это трудно. У тебя было счастливое время – может быть, слишком недолгое, но… но сейчас ты должна осознать свой долг. Видишь ли, дорогая моя, ты занимаешь очень, очень важное положение…
   Она не слушала. Мария Оранская! Спать в одной постели с ее кузеном Вильгельмом Оранским! Это было отвратительно. Она не могла даже думать об этом.
   И еще одна мысль внезапно поразила ее. Он живет не в Англии, его королевство находится далеко за морем. Следовательно, ей придется не только вытерпеть брак с ним, но и уехать из Англии. Покинуть Франциску – Франциску, ее настоящего супруга! Она расстанется с сестренкой Анной, с которой еще ни разу не разлучалась. Как же жить без Анны, без ее забавных выходок, без их общих занятий и затей? Нет она не вынесет всего этого. Не вынесет!
   Она бросилась к отцу и разрыдалась.
   – Папа, я не смогу уехать отсюда. Не смогу, не смогу! Яков прижал ее к себе.
   – Ах, дорогая, у нас нет другого выхода.
 
   Принцесса Мария горько плакала.
   Пришла королева. Она попыталась приласкать ее – Мария отвернулась.
   – Дорогая, через это прошли все женщины, – сказала Екатерина. – Взять хотя бы меня – я приехала в Англию и вышла замуж за короля.
   – Король – не Вильгельм Оранский.
   С этим Екатерина не могла не согласиться. Карл был самым обаятельным мужчиной на свете, и она любила его. Правда, ей причиняли страдания его постоянные измены, но в качестве утешительного аргумента они не подходили, поскольку лишь подчеркивали его обаяние.
   – Ты привыкнешь к нему, – напоследок заверила ее Екатерина. – Это просто первое потрясение, так всегда бывает.
   Мачеха, снова готовившаяся стать матерью, тоже пробовала утешить ее.
   – В Лондон я приехала такой же молодой, как ты. Я ненавидела своего супруга – а теперь люблю его.
   – Но ведь меня выдают за Оранского, – не сдавалась Мария. – А он не похож на моего отца.
   – Ты полюбишь его. Полюбишь – хотя бы за то, что он будет твоим супругом.
   Никто не мог понять ее. Дело было не только в том, что он казался ей самым непривлекательным из мужчин, – она не принимала брак, как таковой.
   Узнав о случившемся, сестренка Анна вдруг утратила свою обычную безмятежность.
   Она вбежала к Марии, напряженно и тревожно посмотрела на нее.
   – Мария, мне сказали, что ты уезжаешь. Сестры бросились друг к другу в объятия.
   – Ты не уедешь, нет! Разве мы сможем расстаться?
   – Ах, Анна, меня посылают в Голландию… с Вильгельмом.
   – Неужели все так сразу переменится?
   – Мне сегодня королева сказала – все течет, все изменяется.
   – Но ведь ты моя сестра… мы должны быть вместе… Больше они не могли говорить – только плакали, обнимались и снова плакали.
   Мария в тот же день написала Франциске – просила ее приехать, хоть немного побыть с ней, выслушать и помочь. Она хотела поговорить о великом горе, обрушившемся на нее.
 
   Марию вызвали к дяде. Леди Франциска Вилльерс встревожилась: настроение ее воспитанницы не соответствовало столь высокой миссии; глаза опухли от слез и покраснели, на коже выступили красноватые пятна.
   Когда ее одевали, она все еще плакала. Елизавета Вилльерс сидела в стороне и молча наблюдала. Вот дитя неразумное, думала Елизавета. Другая бы на ее месте благодарила судьбу, а эта даже не представляет, какие блестящие перспективы сулит ей брак с принцем Оранским.
   – Ах, моя дорогая леди Мария, – сокрушалась леди Франциска, – у вас такой вид, точно вы на похороны собрались.
   У Марии задрожали губы.
   – На свои похороны, – прошептала она. – На свои!
   – Его Величество будет недоволен, – продолжала ее воспитательница.
   – Не думаю. Уж он-то меня поймет.
   – Ладно, пошли, – тяжело вздохнула леди Франциска. – Его Величество уже ждет.
   Мария безропотно позволила провести себя по длинным коридорам Уайтхолла, в королевские апартаменты. Сопровождавшие остались ждать за дверями.
   Карл встретил ее теплой улыбкой.
   – Ну, вот и все, дорогая моя племянница. Скоро нам предстоит вступить в иные родственные отношения.
   Мария хотела что-то сказать, но вместо этого снова разрыдалась.
   Карл осторожно похлопал ее по плечу: как раз в этот момент открылась дверь и в комнату впустили Вильгельма.
   – А вот и мой племянник! Ну, добро пожаловать, Вильгельм, – сказал король. – Как гласит Писание, не пристало мужу жить в одиночестве, – с этим даже короли не могут не согласиться. А потому я приготовил тебе спутницу и подругу.
   Принцессу Марию взяли под руки и подвели к кузену.
   Вильгельм с изумлением уставился на нее. Она ничуть не походила на ту свежую, живую девочку, которую он видел в прошлый раз. Сейчас ее трудно было узнать. Глаза оплыли, лицо осунулось, руки висели как плети. Он не понимал, каким образом в ней могла произойти такая перемена.
   – Не сомневаюсь, вы прекрасно подойдете друг другу, – сказал король. – Только не забудь, племянник, – любовь и войну соединить гораздо труднее, чем мужчину и женщину.
   Он повернулся к брату.
   – А теперь герцог Йоркский даст официальное согласие на этот брак.
   Потупившись, Яков сказал, что считает для себя честью передать свою старшую дочь в руки принца Оранского. Вильгельм перевел взгляд на кузину.
   – Тебе что-то не нравится? – спросил он.
   – Да.
   – Ты плакала из-за того, что выходишь за меня замуж? Она молча кивнула.
   – В прошлый раз ты была не такой, как сейчас.
   – Я не знала, что меня заставят… вступить в брак с тобой. Он отпрянул, как ужаленный. Затем с недоумением уставился на нее – не мог поверить, что не ослышался.
   На какое-то время в комнате установилась полная тишина. Наконец к принцессе подошла леди Франциска.
   – Вы хорошо помните, с кем разговариваете, миледи?
   – Я не хочу выходить замуж.
   Принц холодно взглянул на леди Франциску, и та торопливо проговорила:
   – Ваше Высочество, принцессе всего только пятнадцать лет. Она ничего не знала о предстоящем супружестве, поэтому немного расстроилась – но это ничего, она быстро оправится и поймет, как ей повезло.
   – Как повезло! – с горечью воскликнула Мария. Леди Франциска с мольбой посмотрела на принца.
   – Ваше Высочество, вы позволите отвести принцессу в ее покои?
   Принц кивнул. Леди Франциска схватила Марию за руку и потащила к выходу.
   Вильгельм пристально посмотрел им вслед; его душила ярость. Как она посмела? Унизить своего будущего супруга в присутствии короля и будущего тестя! Черт побери, кого ему подсунули? Не отказаться ли от нее, пока не поздно?
   Он уже хотел подойти к королю и сказать, что решил вернуться в Голландию холостяком, но затем вспомнил о пророчестве госпожи Тейнер, об обещанных ему трех коронах. Первая из них – Британская. Не стоит ли ради нее принести одну маленькую жертву?
   Кроме того, она еще ребенок – со временем он научит ее уважать супруга. И даже не со временем, а очень скоро, раз она окажется в его руках. Следовательно, если брак состоится, то его нельзя откладывать. Он не вправе рисковать будущим из-за этого испорченного ребенка.
   Повернувшись, Вильгельм быстрым шагом вышел из комнаты – и в коридоре чуть не столкнулся с девушкой, стоявшей возле двери. Он посторонился, мимоходом взглянул на нее. Она вздрогнула и быстро опустила глаза, но он успел заметить, что один из них был немного больше другого. После случившегося этот незначительный дефект показался ему привлекательным.
   – Прошу прощения, Ваше Высочество, – сказала она. Как ни удивительно, ее взволнованный, слегка дрожащий голос подействовал на него успокаивающе. Он приостановился.
   – Считайте, что вы его получили, – сказал он.
   Она подняла на него свои странноватые, с поволокой глаза. Вильгельм, даже в своем взвинченном состоянии, не мог не увидеть в них обожания и восторга.
   Его губы дрогнули. Их чуть заметное движение не совсем походило на улыбку, но улыбался он редко.
   Он пошел в свою сторону, она – в свою. Затем, повинуясь какому-то странному порыву, он оглянулся и увидел, что она сделала то же самое. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, наконец она повернулась и поспешила прочь.
   Он запомнил эту девушку – и ее странные глаза, и скромный вид, и обожание, с которым она смотрела на него. Ее взгляд и несколько произнесенных слов польстили его уязвленному самолюбию. Кто она такая? – думал он. Скорее всего – из свиты Марии. В таком случае они еще увидятся. Он на это надеялся.
   Елизавета Вилльерс произвела очень выгодное впечатление на принца Оранского.
   Она и сама это понимала.
 
   Весть о предстоящей свадьбе в стране приняли с воодушевлением. По вечерам небо озарялось отсветами сотен фейерверков; в это время Мария-Беатрис готовилась к родам, но уже никто не ждал от нее сына, и единственную наследницу английского трона видели в Марии. Причина такого предпочтения была одна: она выходила замуж за протестанта.
   Народный энтузиазм порадовал короля, и он призвал брата присоединиться к его радости.
   – Это событие очень много значит для нас – особенно для тебя, Яков, – напомнил он. – Оно отчасти примирит моих подданных с твоими католическими убеждениями. А чтобы закрепить наш успех, мы совершим свадебную церемонию и консумацию здесь, на английской земле. Тебе это не по нраву?
   – Я все время думаю о Марии. Карл тяжело вздохнул.
   – Бедная девочка, – сказал он. – Но что делать? Только она может принести мир – нам и всей Европе. Ради него Мария должна пожертвовать собой.
   Яков промолчал – не хотелось ни о чем говорить. Слишком велико было несчастье его дочери, он это видел по ее глазам; знал он, что и сам никогда не сможет полюбить своего зятя.
 
   Последний день свободы. Тоскливый, пасмурный. Промозглый туман за окнами дворца святого Якова; внутри – темно и тихо.
   Почти весь этот день с ней провела Анна. Бедная, она страдала ничуть не меньше, чем ее сестра – не помогали никакие утешения.
   – Не плачь, мы еще не раз увидимся, – сказала Мария.
   – Как?
   – Ты будешь приезжать в Голландию, а я – в Лондон.
   – Только обязательно, – попросила Анна. – А то я не смогу жить без тебя.
   Они обнялись, и Марии показалось, что Анну немного лихорадит. Когда она сказала об этом, Анна махнула рукой.
   – Это потому что я переживаю за нас с тобой. А что мне делать, пока я буду ждать поездки в Голландию или твоего приезда в Англию?
   – Ты ведь все это время будешь дома, – ответила Мария. – Думай обо мне, вспоминай, как я была счастлива с тобой.
   И они снова заплакали.
 
   Девять часов вечера, дворец святого Якова. Вот и настал этот роковой час. В спальне принцессы Марии собрались те, кому предстояло участвовать в церемонии. В стороне от всех стоял жених – бледный и суровый, с неприязнью поглядывающий на свою заплаканную невесту. Проводить ритуал должен был Генри Комптон, епископ Лондонский. Последними пришли король и супруги Йоркские.
   Герцог сразу подошел к дочери – обнял, осторожно пригладил локоны.
   – Дорогая моя Мария, – прошептал он, – маленькая моя.
   – Папа…
   Она с мольбой посмотрела на него.
   – Дорогая, если бы я мог… я бы сделал все, что от меня зависит.
   Мария перевела взгляд на мачеху. Та стояла, поддерживая руками свой огромный живот – со дня на день должны были начаться роды, – и тоже едва сдерживала слезы.
   – Я буду скучать по тебе, маленькая, – чуть слышно проговорила она.
   К Марии подошел король. Видя настроение собравшихся, он решил разрядить обстановку.
   – Ну, епископ, приступайте, – бодрым голосом произнес Карл. – Не испытывайте наше терпение.
   Он положил руку на ее плечо и чуть-чуть сжал его. Бедное дитя! – подумал он. Но ничего, скоро придет в себя – она ведь из Стюартов, а Стюарты жизнерадостны от природы, редко поддаются унынию. Кроме того, она достаточно хороша собой, и если не Вильгельм, то кто-нибудь другой уж точно скрасит ее пребывание в Голландии.
   Ему было жаль ее, но он слишком долго учился подавлять в себе эмоции, а потому сочувствовал ей скорее внешне – не так, как остальные участники этой печальной церемонии.
   Он с усмешкой взглянул на Вильгельма, намеревавшегося с ее помощью когда-нибудь получить британскую корону. Ростом не вышел, зато честолюбия хоть отбавляй, подумал он. Странно, что великие мечты чаще всего поселяются в сердцах вот таких ущербных заморышей.
   – Начинайте же, Комптон, начинайте, – повторил Карл. – Поторапливайтесь, иначе герцогиня родит сына раньше, чем закончится церемония, а мне бы не хотелось, чтобы бракосочетание разочаровало принца или, не дай Бог, сорвалось. Как-никак оно обошлось нам недешево.
   Вильгельм и бровью не повел – уже привык не обращать внимания на язвительные реплики своего дяди.
   Высыпав горсть золотых и серебряных монет на раскрытую Библию, он поклялся всю жизнь беречь и содержать в достатке свою супругу. Затем надел на ее палец кольцо с небольшим рубином. Церемония обручения завершилась.
   Мария стояла рядом с мужчиной, который стал ее супругом. Она боялась и думать об этом, а самое страшное было еще впереди.
 
   За окнами дул холодный ноябрьский ветер, но в заполненной людьми комнате было тепло, почти жарко. У Марии немного кружилась голова – от принятых поздравлений, от выпитого вина.
   Какое-то время с ней были королева Екатерина, мачеха Мария-Беатрис и герцогиня Монмутская. Они пришли приготовить ее к брачному ложу.
   Все трое до слез жалели эту пятнадцатилетнюю девочку. Они пытались утешить ее и знали, что могут это сделать только своей добротой, понимающими взглядами, что слова тут бессильны.
   Они бережно уложили ее в постель. Молча унесли ее одежду. Теперь рядом с ней был только Вильгельм.