Страница:
– Да, но он только махнул рукой. Дескать, сам позабочусь о себе.
– Он не собирается взять с собой телохранителей?
– Боюсь, нет.
– Придется и мне сходить к нему, – сказала Мария. – Будьте любезны, преподобный отец, составьте мне компанию.
Они пришли в покои принца. Увидев их вместе, Вильгельм поднял брови – и тем не менее Барнет успел заметить выражение удовольствия, промелькнувшее на лице принца, когда тот понял, что именно так взволновало Марию.
– Вильгельм, если ты поедешь на побережье, возьми с собой телохранителей.
– Стало быть, наш капеллан все-таки поведал тебе о своих опасениях?
В разговор вмешался Барнет:
– Ваше Высочество, я совершенно точно знаю о существовании заговора, а потому не могу не поддержать просьбу принцессы.
Мария сложила ладони и поднесла их к груди.
– Умоляю, Вильгельм. Если ты не послушаешься нас, может произойти непоправимая катастрофа.
Вильгельм поморщился. Мария подошла к нему и взяла за руку.
– Вильгельм, ради меня…
Он снова поморщился, затем пожал плечами.
– Хорошо, я возьму с собой телохранителей.
Мария в волнении ходила по комнате. Вильгельм все не возвращался.
Она позвала преподобного отца Барнета и попросила его молиться вместе с ней.
Когда они поднялись с колен, от Вильгельма все еще не было никаких вестей.
– Преподобный отец, как вы думаете, мы предприняли достаточные меры?..
– Достаточные, Ваше Высочество. Полагаю, принц скоро будет во дворце.
– Скорей бы! Пока он не вернется, у меня не будет ни минуты покоя.
Барнет пристально посмотрел на принцессу. Будучи человеком целеустремленным, он знал, что так или иначе завоюет дружбу и доверие этой супружеской пары.
– Ваше Высочество, – сказал он, – ваша преданность принцу не вызывает у меня никаких сомнений. И все же иногда я чувствую, что настоящего согласия между вами нет.
Мария удивилась и уже собиралась выразить недовольство, поэтому капеллан спешно добавил:
– Простите мою бестактность, Ваше Высочество. Я позволил ее себе только потому, что всем сердцем желаю счастья вам и принцу.
– Это я знаю.
С этими словами Мария повернулась к окну. Барнет понял, что интересующая его тема обсуждению не подлежит.
Он не собирался мириться с таким положением дел.
Мария попросила его помолиться еще раз – чем дольше отсутствовал принц, тем тревожнее становилось у нее на душе.
Они все еще стояли на коленях, когда внизу послышался стук копыт.
Мария бросилась к окну. Во дворе спешивались всадники, среди них был и Вильгельм. Она повернулась к Барнету.
– Преподобный отец, как мне отблагодарить вас?
– Окажите мне услугу, в которой нуждаюсь не только я один, – улыбнулся Барнет.
Никто не знал, в самом ли деле присутствие телохранителей предотвратило нападение на принца. Или никакого заговора вовсе не существовало? Во всяком случае, Мария была признательна человеку, спасшему ее мужа от возможного похищения и не менее возможного заключения в Бастилию.
После недолгого размышления она позволила Барнету продолжить начатый им разговор.
– Мне кажется, принц относится к вам с большим уважением, но что-то мешает ему открыто выражать свои чувства, – сказал Барнет.
Мария задумчиво посмотрела на него.
– Принц никогда не выражает свои чувства открыто. Я думаю, это ему просто не свойственно.
А Елизавета Вилльерс? – мысленно усмехнулся Барнет. Впрочем, сейчас он не хотел упоминать это имя.
– У меня сложилось такое впечатление, – сказал он, – что принц все время думает о том, кому в будущем достанется британская корона, думает и допускает, что когда-нибудь вы станете королевой, а ему придется довольствоваться ролью супруга царствующей королевы.
У Марии округлились глаза.
– Супруг царствующей королевы? Принц не может не знать, что я никогда не поставлю его в такое унизительное положение.
Барнет улыбнулся: превосходно, выполнена еще одна часть его замысла. Если так и дальше пойдет, ему предстоит благополучное будущее при дворе нового английского короля.
– Ваше Высочество, – внимательно глядя на принца, произнес Барнет, – скажите… в случае смерти Якова… или, допустим, его отречения… словом, если принцесса будет провозглашена королевой – как вы сами отнесетесь к своему новому положению?
Вильгельм едва ли не впервые в жизни не сумел скрыть охвативших его чувств.
– Уж во всяком случае не пополню собой число будущих слуг моей жены! – резко ответил он.
– Но принцесса…
Вильгельм с досадой махнул рукой.
– Принцесса всегда была послушной и преданной супругой… ну, почти всегда – крайне редко противилась моим желаниям.
Вот оно! «Почти». «Крайне редко». Очень многозначительные слова.
Итак, Вильгельм не доверяет своей жене – отсюда и разделяющий их барьер. Он не может напрямик спросить ее, какое ему уготовано положение на тот случай, если она станет королевой Англии; а министры добровольно примут только ее – не его; они будут подчиняться в первую очередь ей, без ее особого распоряжения отнесутся к Вильгельму просто как к супругу царствующей королевы. Таким образом, решение остается за Марией – как она пожелает, так и будет. Но каково же все время находиться рядом с человеком, которого считает способным лишить его жизнь всякого смысла, уничтожить все его надежды и мечты?
– Ваше Высочество, я бы мог задать принцессе один вопрос… разумеется, с вашего разрешения. Мне кажется, она даст вам знать о своих намерениях.
Вильгельм порывистым движением протянул руку и сжал локоть Барнета.
– Прошу вас, задайте ей этот вопрос, – сказал он.
Барнет вернулся к Марии.
– Ваше Высочество, – сказал он, – мне удалось выяснить, что именно смущает принца и мешает ему наладить с вами отношения, достойные вас и вашего титула. Вы позволите мне изложить суть дела?
Мария с недоумением посмотрела на него.
– Ваше Высочество, ему не дает покоя всего один довольно простой вопрос: если вы унаследуете корону вашего отца, какое положение будет отведено принцу?
– Я не понимаю вас. Что достанется мне, то достанется и моему супругу, не так ли?
– Не совсем так. Точнее, не всегда так. Вспомните: когда Мария Тюдор взошла на трон, ее муж Филипп Испанский вовсе не стал королем Англии. Ваше Высочество, я должен заметить, что для мужчины право носить корону и титул само по себе ничего не значит – особенно, если корона и титул принадлежат ему лишь до тех пор, пока жива его жена.
– Что же вы предлагаете делать?
– Ах, Ваше Высочество, если бы вы согласились остаться всего лишь супругой принца, если бы обещали отдать ему всю реальную власть, как только она попадет в ваши руки, – я думаю, в этом случае исчезли бы все препятствия, в настоящее время существующие между вами и вашим супругом.
Мария усмехнулась. Препятствия? Надо думать, Вильгельм расстанется со своей любовницей? Станет тем идеальным супругом, каким она так долго рисовала его себе? Впрочем, разве это невозможно? Разве не добивается он всю жизнь одной-единственной цели, разве не способен пойти на любые жертвы ради ее достижения? Мария взволновалась. Она знала, как велики были гордость и самолюбие Вильгельма. Эти качества принца и привели к ней Барнета. Вильгельм избегал ее, потому что в скором будущем она могла занять более высокое положение, чем он, – не мог смириться с мыслью, что ему будет отведена роль супруга царствующей королевы; его гордость не позволяла ему спросить о ее намерениях. Все годы, которые они провели вместе, между ними стоял этот немой вопрос. Она была не настолько проницательна, чтобы прочитать его в глазах супруга; он был слишком горд, чтобы задать его. Неужели теперь их отношения наладятся?
Мария повернулась к Барнету. Ее лицо сияло.
– Прошу вас, приведите ко мне принца. Я сама ему скажу.
Когда Барнет привел его к ней, она подошла к Вильгельму, взяла его обе руки и по очереди поцеловала.
– Прости меня, дорогой мой, – сказала она, – я не знала, что законы Англии настолько расходятся с Божьими заповедями. Я и не думала, что мужчина, вступивший в брак, может в чем-либо подчиняться жене.
У Вильгельма застучало в висках, но выражение его лица осталось холодным. Он хотел, чтобы она произнесла слова, которые были так нужны ему.
– Ты всегда будешь моим хозяином и господином, – добавила она.
Тогда он медленно улыбнулся.
Она обняла его, и он осторожно погладил ее густые черные локоны.
– Значит, когда ты станешь королевой Англии, я буду королем? – тихо спросил он.
– Другого положения дел я бы и не допустила, – так же тихо ответила она.
В эту минуту они оба были счастливы – впервые за все годы их брака.
– Мария будет во всем подчиняться мне, – сказал он. – Она сказала, что я всегда буду ее хозяином и господином. Надо же! Произнесла именно те слова, которые я мысленно повторял все эти годы – хотя и в форме вопроса… А ведь если бы не Барнет, Мария так и не ответила бы на него!
– И она не поставила никаких условий?
– Нет.
– Я думала, что одно условие все-таки будет.
Елизавета улыбнулась. Затем приподнялась на одном локте, а другую руку грациозно положила ему на плечо.
– Покинуть меня, – прошептала она.
– Это было бы единственным условием, на которое я бы не согласился, – сказал он.
ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ЧУВСТВА
КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ И КОРОЛЕВА МАРИЯ
– Он не собирается взять с собой телохранителей?
– Боюсь, нет.
– Придется и мне сходить к нему, – сказала Мария. – Будьте любезны, преподобный отец, составьте мне компанию.
Они пришли в покои принца. Увидев их вместе, Вильгельм поднял брови – и тем не менее Барнет успел заметить выражение удовольствия, промелькнувшее на лице принца, когда тот понял, что именно так взволновало Марию.
– Вильгельм, если ты поедешь на побережье, возьми с собой телохранителей.
– Стало быть, наш капеллан все-таки поведал тебе о своих опасениях?
В разговор вмешался Барнет:
– Ваше Высочество, я совершенно точно знаю о существовании заговора, а потому не могу не поддержать просьбу принцессы.
Мария сложила ладони и поднесла их к груди.
– Умоляю, Вильгельм. Если ты не послушаешься нас, может произойти непоправимая катастрофа.
Вильгельм поморщился. Мария подошла к нему и взяла за руку.
– Вильгельм, ради меня…
Он снова поморщился, затем пожал плечами.
– Хорошо, я возьму с собой телохранителей.
Мария в волнении ходила по комнате. Вильгельм все не возвращался.
Она позвала преподобного отца Барнета и попросила его молиться вместе с ней.
Когда они поднялись с колен, от Вильгельма все еще не было никаких вестей.
– Преподобный отец, как вы думаете, мы предприняли достаточные меры?..
– Достаточные, Ваше Высочество. Полагаю, принц скоро будет во дворце.
– Скорей бы! Пока он не вернется, у меня не будет ни минуты покоя.
Барнет пристально посмотрел на принцессу. Будучи человеком целеустремленным, он знал, что так или иначе завоюет дружбу и доверие этой супружеской пары.
– Ваше Высочество, – сказал он, – ваша преданность принцу не вызывает у меня никаких сомнений. И все же иногда я чувствую, что настоящего согласия между вами нет.
Мария удивилась и уже собиралась выразить недовольство, поэтому капеллан спешно добавил:
– Простите мою бестактность, Ваше Высочество. Я позволил ее себе только потому, что всем сердцем желаю счастья вам и принцу.
– Это я знаю.
С этими словами Мария повернулась к окну. Барнет понял, что интересующая его тема обсуждению не подлежит.
Он не собирался мириться с таким положением дел.
Мария попросила его помолиться еще раз – чем дольше отсутствовал принц, тем тревожнее становилось у нее на душе.
Они все еще стояли на коленях, когда внизу послышался стук копыт.
Мария бросилась к окну. Во дворе спешивались всадники, среди них был и Вильгельм. Она повернулась к Барнету.
– Преподобный отец, как мне отблагодарить вас?
– Окажите мне услугу, в которой нуждаюсь не только я один, – улыбнулся Барнет.
Никто не знал, в самом ли деле присутствие телохранителей предотвратило нападение на принца. Или никакого заговора вовсе не существовало? Во всяком случае, Мария была признательна человеку, спасшему ее мужа от возможного похищения и не менее возможного заключения в Бастилию.
После недолгого размышления она позволила Барнету продолжить начатый им разговор.
– Мне кажется, принц относится к вам с большим уважением, но что-то мешает ему открыто выражать свои чувства, – сказал Барнет.
Мария задумчиво посмотрела на него.
– Принц никогда не выражает свои чувства открыто. Я думаю, это ему просто не свойственно.
А Елизавета Вилльерс? – мысленно усмехнулся Барнет. Впрочем, сейчас он не хотел упоминать это имя.
– У меня сложилось такое впечатление, – сказал он, – что принц все время думает о том, кому в будущем достанется британская корона, думает и допускает, что когда-нибудь вы станете королевой, а ему придется довольствоваться ролью супруга царствующей королевы.
У Марии округлились глаза.
– Супруг царствующей королевы? Принц не может не знать, что я никогда не поставлю его в такое унизительное положение.
Барнет улыбнулся: превосходно, выполнена еще одна часть его замысла. Если так и дальше пойдет, ему предстоит благополучное будущее при дворе нового английского короля.
– Ваше Высочество, – внимательно глядя на принца, произнес Барнет, – скажите… в случае смерти Якова… или, допустим, его отречения… словом, если принцесса будет провозглашена королевой – как вы сами отнесетесь к своему новому положению?
Вильгельм едва ли не впервые в жизни не сумел скрыть охвативших его чувств.
– Уж во всяком случае не пополню собой число будущих слуг моей жены! – резко ответил он.
– Но принцесса…
Вильгельм с досадой махнул рукой.
– Принцесса всегда была послушной и преданной супругой… ну, почти всегда – крайне редко противилась моим желаниям.
Вот оно! «Почти». «Крайне редко». Очень многозначительные слова.
Итак, Вильгельм не доверяет своей жене – отсюда и разделяющий их барьер. Он не может напрямик спросить ее, какое ему уготовано положение на тот случай, если она станет королевой Англии; а министры добровольно примут только ее – не его; они будут подчиняться в первую очередь ей, без ее особого распоряжения отнесутся к Вильгельму просто как к супругу царствующей королевы. Таким образом, решение остается за Марией – как она пожелает, так и будет. Но каково же все время находиться рядом с человеком, которого считает способным лишить его жизнь всякого смысла, уничтожить все его надежды и мечты?
– Ваше Высочество, я бы мог задать принцессе один вопрос… разумеется, с вашего разрешения. Мне кажется, она даст вам знать о своих намерениях.
Вильгельм порывистым движением протянул руку и сжал локоть Барнета.
– Прошу вас, задайте ей этот вопрос, – сказал он.
Барнет вернулся к Марии.
– Ваше Высочество, – сказал он, – мне удалось выяснить, что именно смущает принца и мешает ему наладить с вами отношения, достойные вас и вашего титула. Вы позволите мне изложить суть дела?
Мария с недоумением посмотрела на него.
– Ваше Высочество, ему не дает покоя всего один довольно простой вопрос: если вы унаследуете корону вашего отца, какое положение будет отведено принцу?
– Я не понимаю вас. Что достанется мне, то достанется и моему супругу, не так ли?
– Не совсем так. Точнее, не всегда так. Вспомните: когда Мария Тюдор взошла на трон, ее муж Филипп Испанский вовсе не стал королем Англии. Ваше Высочество, я должен заметить, что для мужчины право носить корону и титул само по себе ничего не значит – особенно, если корона и титул принадлежат ему лишь до тех пор, пока жива его жена.
– Что же вы предлагаете делать?
– Ах, Ваше Высочество, если бы вы согласились остаться всего лишь супругой принца, если бы обещали отдать ему всю реальную власть, как только она попадет в ваши руки, – я думаю, в этом случае исчезли бы все препятствия, в настоящее время существующие между вами и вашим супругом.
Мария усмехнулась. Препятствия? Надо думать, Вильгельм расстанется со своей любовницей? Станет тем идеальным супругом, каким она так долго рисовала его себе? Впрочем, разве это невозможно? Разве не добивается он всю жизнь одной-единственной цели, разве не способен пойти на любые жертвы ради ее достижения? Мария взволновалась. Она знала, как велики были гордость и самолюбие Вильгельма. Эти качества принца и привели к ней Барнета. Вильгельм избегал ее, потому что в скором будущем она могла занять более высокое положение, чем он, – не мог смириться с мыслью, что ему будет отведена роль супруга царствующей королевы; его гордость не позволяла ему спросить о ее намерениях. Все годы, которые они провели вместе, между ними стоял этот немой вопрос. Она была не настолько проницательна, чтобы прочитать его в глазах супруга; он был слишком горд, чтобы задать его. Неужели теперь их отношения наладятся?
Мария повернулась к Барнету. Ее лицо сияло.
– Прошу вас, приведите ко мне принца. Я сама ему скажу.
Когда Барнет привел его к ней, она подошла к Вильгельму, взяла его обе руки и по очереди поцеловала.
– Прости меня, дорогой мой, – сказала она, – я не знала, что законы Англии настолько расходятся с Божьими заповедями. Я и не думала, что мужчина, вступивший в брак, может в чем-либо подчиняться жене.
У Вильгельма застучало в висках, но выражение его лица осталось холодным. Он хотел, чтобы она произнесла слова, которые были так нужны ему.
– Ты всегда будешь моим хозяином и господином, – добавила она.
Тогда он медленно улыбнулся.
Она обняла его, и он осторожно погладил ее густые черные локоны.
– Значит, когда ты станешь королевой Англии, я буду королем? – тихо спросил он.
– Другого положения дел я бы и не допустила, – так же тихо ответила она.
В эту минуту они оба были счастливы – впервые за все годы их брака.
* * *
Вильгельм сидел на постели своей любовницы. Она вопросительно смотрела на него.– Мария будет во всем подчиняться мне, – сказал он. – Она сказала, что я всегда буду ее хозяином и господином. Надо же! Произнесла именно те слова, которые я мысленно повторял все эти годы – хотя и в форме вопроса… А ведь если бы не Барнет, Мария так и не ответила бы на него!
– И она не поставила никаких условий?
– Нет.
– Я думала, что одно условие все-таки будет.
Елизавета улыбнулась. Затем приподнялась на одном локте, а другую руку грациозно положила ему на плечо.
– Покинуть меня, – прошептала она.
– Это было бы единственным условием, на которое я бы не согласился, – сказал он.
ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ЧУВСТВА
Гаага впала в уныние. Мария-Беатрис ждала ребенка. Если родится мальчик, он станет наследником трона, и Мария вовсе расстанется с надеждами на коронацию.
Вильгельм пребывал в мрачном настроении.
Зайти так далеко и вдруг потерпеть полную неудачу! Мысль об этом причиняла невыносимые страдания. Давно ли он почти держал в руках три короны, которые предрекла ему госпожа Тейнер? И вот – эти тревожные новости.
Если у Якова появится сын, он получит католическое воспитание. Можно ли в этом сомневаться, когда его отец и мать – католики? Значит, возвращение Англии к католицизму будет неизбежно.
Нужно было как-то воспрепятствовать такому повороту событий.
В глубине души Вильгельм верил, что английский народ не допустит катастрофы.
Принцесса Анна, ошеломленная происходящим и отказывавшаяся верить в столь роковое стечение обстоятельств, писала из Англии:
«Состояние королевы не может не вызывать подозрений. Это верно, живот у нее очень большой, однако сама она выглядит уж во всяком случае не хуже, нем обычно, – что было бы неудивительно, если бы ее беременность носила ложный или даже вымышленный характер».
Прочитав это письмо, Вильгельм почувствовал, как у него задрожали руки. Из Англии прибывали гонцы с секретными посланиями для принца и принцессы. Они привозили с собой слухи: королева хоть и на сносях – да не по-настоящему; и живот-то уж больно велик, а еще и ведет себя так, будто больше всего на свете желает привлечь внимание к своей беременности. Главное же, уверена в том, что родится мальчик. Слишком уж уверена, говорили послы, – как будто все подстроено заранее.
На улицах роптали, ругали короля с королевой. Наследника хотели видеть протестантом, а не католиком и собирались доказать, что дело нечисто.
К лету напряжение достигло предела. Письма принцессы Анны чередовались с гневными отповедями Сары Чарчхилл: вот до чего доводит слишком частое общение с римскими легатами, писала Сара. Не бесплодна ли сама религия, толкающая людей к таким пустым и порочным затеям?
Мария показала эти письма Вильгельму, и оба задумались: он – опустив глаза, она – пристально глядя на него. Ее терзали тревожные чувства. Если бы английский трон достался не ей, она могла бы отчасти потерять свое значение для него – а ведь он так надеялся на ее обещание сделать его правителем Англии!
– Вильгельм, – наконец сказала она, – а почему моему отцу нужно делать вид что его жена ждет ребенка?
– Потому что ради восстановления папства он готов на все – ничем не гнушается, – язвительно произнес Вильгельм. – Они собираются предъявить народу чужого ребенка, не их сына. И этот ребенок будет католиком.
– Но, Вильгельм… мой отец не способен на такой отвратительный поступок.
– Мария, тебе уже давно пора взглянуть правде в глаза. Она не из приятных, но самообман обойдется дороже. Твой отец – человек, наделенный неисправимыми пороками. Это правда, признай ее – и тебе будет не так тяжело.
Она отвернулась от него. Сейчас ей хотелось плакать.
– Когда я была маленькой, он сделал мне много добра. Он любил меня, Вильгельм.
– Дура, – процедил Вильгельм и вышел из комнаты. Она расплакалась.
Ей не хотелось мириться с раздорами, раздиравшими ее семью, но нельзя было забывать и о том, что это ее отец убил Джемми – мужчину, которого она… которого она так уважала.
Ее отец был католиком. Он хочет выдать чужого ребенка за своего сына – чтобы вернуть Англию в лоно католической церкви.
Его поступку не было оправдания. Он совершил непростительный грех.
Необыкновенная способность Якова навлекать на себя неприятности проявлялась и сейчас. Вся страна внимала слухам о вымышленной беременности его жены – он же издал декларацию о религиозной терпимости, которую велел зачитать во всех церквах и храмах Англии. Против этой декларации выступили семь епископов, и всех их Яков отправил в Тауэр.
В Англии нарастало недовольство. В Корнуолле, епископом которого был Джонатан Трелони, брат высланной из Голландии Анны Трелони, дружно распевали куплеты:
Вильгельм сохранял спокойствие. Судьба не могла нанести ему более сокрушительного удара, чем известие о рождении этого ребенка, однако его поведение не позволяло сделать такой вывод. Он послал в Англию Цайльштайна – передать поздравления королю и королеве.
Провожая Цайльштайна, Вильгельм пригласил его к себе в кабинет и сказал:
– Надеюсь, ты понимаешь, что мне от тебя нужно?
– Разузнать истинные настроения англичан, Ваше Высочество.
– Выясни, что они говорят о короле и королеве… а также – о принцессе Оранской и обо мне. Узнай, что думают о возможности и обстоятельствах рождения этого мальчика.
Вильгельм с нетерпением ждал его возвращения.
Принцесса Анна писала не без ликования:
«Принц Уэльский болел три или даже четыре дня. У нас кое-кто поговаривает, что мальчик и сейчас очень плох; еще несколько таких дней – и душа принца переселится на небеса».
Когда Мария показала это письмо Вильгельму, он сказал:
– Я сделаю необходимые распоряжения – пусть во всех церквах молятся за принца Уэльского.
Мария склонила голову.
– Ты благороден и великодушен, Вильгельм.
За здоровье этого ребенка она молилась страстно – искренне желала, чтобы он выжил. События последних недель заставили ее со страхом смотреть в будущее.
Она знала, что Вильгельм больше других достоин британской короны. Но ей было бы слишком больно, если бы эта корона досталась ему ценой несчастья ее отца.
Из Англии Цайльштайн вернулся окрыленный добытыми сведениями.
– Ваше Высочество, принц жив и чувствует себя превосходно, но очень многие не верят, что его родители – король и королева. Говорят, роды проходили при загадочных обстоятельствах и что перед самым появлением младенца Мария-Беатрис попросила задернуть шторы над ее кроватью; подозревают, что мальчик к этому времени уже находился где-то рядом с ней. В Англии накаляются страсти, Ваше Высочество.
Вильгельм послал за Марией. Когда она пришла, он сказал, что в подлоге нет никаких сомнений – король и королева обманули своих подданных, и у мальчика, которого называют принцем Уэльским, в жилах нет ни капли королевской крови.
Мария заплакала, сраженная мыслью о злодеянии ее отца, и Вильгельм предпринял неловкую попытку утешить супругу.
– Слезами тут не поможешь, – вздохнул он. – Тебе нужно справиться со своим горем.
– Вильгельм! – воскликнула она. – Без твоей помощи я не смогу справиться с ним!
Он поцеловал ее в щеку.
Поцелуй не выразил его чувств – всего лишь запечатлел их молчаливую сделку.
Слухи обретали реальную силу; не проходило и дня, чтобы из Лондона не прибывал гонец со свежими известиями о растущей непопулярности Якова. Епископов выпустили, но их несвоевременное заключение под стражу многократно увеличило число противников короля и королевы.
Наконец настал тот день, когда Вильгельм пришел к своей супруге. Его лицо выражало сдержанное ликование.
Он сказал:
– Мне прислали приглашение.
Мария промолчала – ждала пояснений, – и его почти никогда не улыбавшиеся губы чуть заметно скривились.
– Денби, Девоншир, Ламли, Шрусбьюри, Сидней, Рассел и епископ Лондонский. Как видишь, семеро самых влиятельных английских политиков нашего времени. Они сообщили мне, что собирают силы для военного похода… и приглашают меня срочно прибыть к ним.
– Поехать в Англию? Но, Вильгельм… Король – мой отец!
– Думаю, ему недолго осталось носить корону.
Она отвернулась, чтобы не видеть его торжествующего лица. Мелькнула мысль: я недостойна быть королевой, я всего лишь женщина.
Она вспомнила, как давным-давно отец сажал ее к себе на колени и, кто бы в это время ни входил в его кабинет, всем хвалился своей сообразительной, смышленой дочуркой. Она почти явственно услышала слова, столько раз звучавшие в детской: «Леди Мария – его любимица». И его голос: «Девочка моя, мы всегда будем любить друг друга».
И вот она стала одной их тех, кто был настроен против него. Вскоре ему предстояло узнать об этом. Сломленный несчастьями, с какими чувствами он воспримет это известие? Скажет ли: «Когда-то я всей душой любил эту неблагодарную дочь»?
Ей захотелось крикнуть: «Он мой отец, я любила его!»
Но, повернувшись, она увидела холодное лицо Вильгельма – его глаза напоминали ей об обещании повиноваться ему.
Мария-Беатрис писала своей падчерице:
«Милая Мария, я не верю в то, что ты теперь заодно со своим супругом, – ты, желавшая людям столько добра и не причинившая зла ни одному из известных мне людей. Я не верю в то, что ты могла бы держать в голове такую мысль, даже если бы речь шла о худшем из отцов, а уж тем более – направлять ее на лучшего, всегда любившего тебя и гордившегося тобой больше, чем всеми остальными своими детьми».
Могла ли она без слез читать эти строки?
«О Господи, – молилась она, – сделай так, чтобы все уладилось. Пусть мой отец осознает свою неправоту, пусть раскается в своих проступках… и пусть Вильгельм получит корону, когда мой отец с миром уйдет из жизни».
Ей было тоскливо и одиноко, как никогда прежде. Она часто вспоминала те счастливые времена, когда Джемми учил ее кататься на коньках, и другие, более поздние – когда она сидела за одним столом с Вильгельмом и преподобным отцом Барнетом, разговаривая о будущих радостных переменах в Англии, в Голландии, в семье принца. Преподобный отец Барнет недавно женился – на дочери одного из самых богатых голландских купцов – и теперь был доволен своей жизнью; вне всяких сомнений, подумывал он и о тех днях, когда новые король и королева пригласят его на родину.
Каждую ночь Марии снился отец. Его глаза с мольбой смотрели на нее. «Неужели ты забыла, как я любил тебя?»
«Не забыла, – говорила она себе, – но должна забыть, потому что теперь у меня есть муж».
Днем она исступленно молилась. В ее жизни могли быть только две святыни – религия и супруг.
Все остальное нужно было предать забвению.
Он не верил в то, что она состояла в заговоре, направленном против него; он отказывался даже думать о такой вероятности.
«Уже давно не получаю от тебя писем и объясняю это тем, что тебе неловко писать мне после того, как у нас стало известно о намерении принца Оранского свергнуть законного короля Англии. Я знаю, моя дочь не может не быть любящей и верной супругой – но по той же причине я не могу не верить в то, что ты по-прежнему любишь меня и не желаешь мне зла. Больше я ничего не скажу, понимая, в каком ты сейчас пребываешь состоянии, вынужденная разрываться между отцом и супругом. Что касается меня, то я питаю к тебе самые добрые чувства».
Читая это письмо, Мария разрыдалась.
– Я этого не вынесу! – всхлипывала она.
Столько несчастья ради одной короны! Нет, не одной – трех: Англии, Шотландии и Ирландии. А сколько желающих завладеть ими!
Она пошла к Вильгельму – хотела упасть перед ним на колени и умолять отказаться от своих планов. Однако, войдя к нему, увидела столько холодной решимости в его лице, что сразу поняла – ничего не выйдет. Все равно что просить его отказаться от мыслей об этих трех коронах. Или предложить расстаться с Елизаветой Вилльерс.
Помолчав, она сказала:
– Вильгельм, обещай мне, что если мой отец станет твоим пленником, ты не причинишь ему вреда.
Вильгельм не был мстительным человеком; он дал ей такое обещание.
Вильгельм пребывал в мрачном настроении.
Зайти так далеко и вдруг потерпеть полную неудачу! Мысль об этом причиняла невыносимые страдания. Давно ли он почти держал в руках три короны, которые предрекла ему госпожа Тейнер? И вот – эти тревожные новости.
Если у Якова появится сын, он получит католическое воспитание. Можно ли в этом сомневаться, когда его отец и мать – католики? Значит, возвращение Англии к католицизму будет неизбежно.
Нужно было как-то воспрепятствовать такому повороту событий.
В глубине души Вильгельм верил, что английский народ не допустит катастрофы.
Принцесса Анна, ошеломленная происходящим и отказывавшаяся верить в столь роковое стечение обстоятельств, писала из Англии:
«Состояние королевы не может не вызывать подозрений. Это верно, живот у нее очень большой, однако сама она выглядит уж во всяком случае не хуже, нем обычно, – что было бы неудивительно, если бы ее беременность носила ложный или даже вымышленный характер».
Прочитав это письмо, Вильгельм почувствовал, как у него задрожали руки. Из Англии прибывали гонцы с секретными посланиями для принца и принцессы. Они привозили с собой слухи: королева хоть и на сносях – да не по-настоящему; и живот-то уж больно велик, а еще и ведет себя так, будто больше всего на свете желает привлечь внимание к своей беременности. Главное же, уверена в том, что родится мальчик. Слишком уж уверена, говорили послы, – как будто все подстроено заранее.
На улицах роптали, ругали короля с королевой. Наследника хотели видеть протестантом, а не католиком и собирались доказать, что дело нечисто.
К лету напряжение достигло предела. Письма принцессы Анны чередовались с гневными отповедями Сары Чарчхилл: вот до чего доводит слишком частое общение с римскими легатами, писала Сара. Не бесплодна ли сама религия, толкающая людей к таким пустым и порочным затеям?
Мария показала эти письма Вильгельму, и оба задумались: он – опустив глаза, она – пристально глядя на него. Ее терзали тревожные чувства. Если бы английский трон достался не ей, она могла бы отчасти потерять свое значение для него – а ведь он так надеялся на ее обещание сделать его правителем Англии!
– Вильгельм, – наконец сказала она, – а почему моему отцу нужно делать вид что его жена ждет ребенка?
– Потому что ради восстановления папства он готов на все – ничем не гнушается, – язвительно произнес Вильгельм. – Они собираются предъявить народу чужого ребенка, не их сына. И этот ребенок будет католиком.
– Но, Вильгельм… мой отец не способен на такой отвратительный поступок.
– Мария, тебе уже давно пора взглянуть правде в глаза. Она не из приятных, но самообман обойдется дороже. Твой отец – человек, наделенный неисправимыми пороками. Это правда, признай ее – и тебе будет не так тяжело.
Она отвернулась от него. Сейчас ей хотелось плакать.
– Когда я была маленькой, он сделал мне много добра. Он любил меня, Вильгельм.
– Дура, – процедил Вильгельм и вышел из комнаты. Она расплакалась.
Ей не хотелось мириться с раздорами, раздиравшими ее семью, но нельзя было забывать и о том, что это ее отец убил Джемми – мужчину, которого она… которого она так уважала.
Ее отец был католиком. Он хочет выдать чужого ребенка за своего сына – чтобы вернуть Англию в лоно католической церкви.
Его поступку не было оправдания. Он совершил непростительный грех.
Необыкновенная способность Якова навлекать на себя неприятности проявлялась и сейчас. Вся страна внимала слухам о вымышленной беременности его жены – он же издал декларацию о религиозной терпимости, которую велел зачитать во всех церквах и храмах Англии. Против этой декларации выступили семь епископов, и всех их Яков отправил в Тауэр.
В Англии нарастало недовольство. В Корнуолле, епископом которого был Джонатан Трелони, брат высланной из Голландии Анны Трелони, дружно распевали куплеты:
Через неделю после того, как епископов взяли под стражу, во дворце святого Якова родился мальчик. Король и королева приказали служить торжественные молебны.
Если Трелони умрет,
Каждый корнуэлец поймет
Две печальные причины
Столь безвременной кончины.
Вильгельм сохранял спокойствие. Судьба не могла нанести ему более сокрушительного удара, чем известие о рождении этого ребенка, однако его поведение не позволяло сделать такой вывод. Он послал в Англию Цайльштайна – передать поздравления королю и королеве.
Провожая Цайльштайна, Вильгельм пригласил его к себе в кабинет и сказал:
– Надеюсь, ты понимаешь, что мне от тебя нужно?
– Разузнать истинные настроения англичан, Ваше Высочество.
– Выясни, что они говорят о короле и королеве… а также – о принцессе Оранской и обо мне. Узнай, что думают о возможности и обстоятельствах рождения этого мальчика.
Вильгельм с нетерпением ждал его возвращения.
Принцесса Анна писала не без ликования:
«Принц Уэльский болел три или даже четыре дня. У нас кое-кто поговаривает, что мальчик и сейчас очень плох; еще несколько таких дней – и душа принца переселится на небеса».
Когда Мария показала это письмо Вильгельму, он сказал:
– Я сделаю необходимые распоряжения – пусть во всех церквах молятся за принца Уэльского.
Мария склонила голову.
– Ты благороден и великодушен, Вильгельм.
За здоровье этого ребенка она молилась страстно – искренне желала, чтобы он выжил. События последних недель заставили ее со страхом смотреть в будущее.
Она знала, что Вильгельм больше других достоин британской короны. Но ей было бы слишком больно, если бы эта корона досталась ему ценой несчастья ее отца.
Из Англии Цайльштайн вернулся окрыленный добытыми сведениями.
– Ваше Высочество, принц жив и чувствует себя превосходно, но очень многие не верят, что его родители – король и королева. Говорят, роды проходили при загадочных обстоятельствах и что перед самым появлением младенца Мария-Беатрис попросила задернуть шторы над ее кроватью; подозревают, что мальчик к этому времени уже находился где-то рядом с ней. В Англии накаляются страсти, Ваше Высочество.
Вильгельм послал за Марией. Когда она пришла, он сказал, что в подлоге нет никаких сомнений – король и королева обманули своих подданных, и у мальчика, которого называют принцем Уэльским, в жилах нет ни капли королевской крови.
Мария заплакала, сраженная мыслью о злодеянии ее отца, и Вильгельм предпринял неловкую попытку утешить супругу.
– Слезами тут не поможешь, – вздохнул он. – Тебе нужно справиться со своим горем.
– Вильгельм! – воскликнула она. – Без твоей помощи я не смогу справиться с ним!
Он поцеловал ее в щеку.
Поцелуй не выразил его чувств – всего лишь запечатлел их молчаливую сделку.
Слухи обретали реальную силу; не проходило и дня, чтобы из Лондона не прибывал гонец со свежими известиями о растущей непопулярности Якова. Епископов выпустили, но их несвоевременное заключение под стражу многократно увеличило число противников короля и королевы.
Наконец настал тот день, когда Вильгельм пришел к своей супруге. Его лицо выражало сдержанное ликование.
Он сказал:
– Мне прислали приглашение.
Мария промолчала – ждала пояснений, – и его почти никогда не улыбавшиеся губы чуть заметно скривились.
– Денби, Девоншир, Ламли, Шрусбьюри, Сидней, Рассел и епископ Лондонский. Как видишь, семеро самых влиятельных английских политиков нашего времени. Они сообщили мне, что собирают силы для военного похода… и приглашают меня срочно прибыть к ним.
– Поехать в Англию? Но, Вильгельм… Король – мой отец!
– Думаю, ему недолго осталось носить корону.
Она отвернулась, чтобы не видеть его торжествующего лица. Мелькнула мысль: я недостойна быть королевой, я всего лишь женщина.
Она вспомнила, как давным-давно отец сажал ее к себе на колени и, кто бы в это время ни входил в его кабинет, всем хвалился своей сообразительной, смышленой дочуркой. Она почти явственно услышала слова, столько раз звучавшие в детской: «Леди Мария – его любимица». И его голос: «Девочка моя, мы всегда будем любить друг друга».
И вот она стала одной их тех, кто был настроен против него. Вскоре ему предстояло узнать об этом. Сломленный несчастьями, с какими чувствами он воспримет это известие? Скажет ли: «Когда-то я всей душой любил эту неблагодарную дочь»?
Ей захотелось крикнуть: «Он мой отец, я любила его!»
Но, повернувшись, она увидела холодное лицо Вильгельма – его глаза напоминали ей об обещании повиноваться ему.
Мария-Беатрис писала своей падчерице:
«Милая Мария, я не верю в то, что ты теперь заодно со своим супругом, – ты, желавшая людям столько добра и не причинившая зла ни одному из известных мне людей. Я не верю в то, что ты могла бы держать в голове такую мысль, даже если бы речь шла о худшем из отцов, а уж тем более – направлять ее на лучшего, всегда любившего тебя и гордившегося тобой больше, чем всеми остальными своими детьми».
Могла ли она без слез читать эти строки?
«О Господи, – молилась она, – сделай так, чтобы все уладилось. Пусть мой отец осознает свою неправоту, пусть раскается в своих проступках… и пусть Вильгельм получит корону, когда мой отец с миром уйдет из жизни».
Ей было тоскливо и одиноко, как никогда прежде. Она часто вспоминала те счастливые времена, когда Джемми учил ее кататься на коньках, и другие, более поздние – когда она сидела за одним столом с Вильгельмом и преподобным отцом Барнетом, разговаривая о будущих радостных переменах в Англии, в Голландии, в семье принца. Преподобный отец Барнет недавно женился – на дочери одного из самых богатых голландских купцов – и теперь был доволен своей жизнью; вне всяких сомнений, подумывал он и о тех днях, когда новые король и королева пригласят его на родину.
Каждую ночь Марии снился отец. Его глаза с мольбой смотрели на нее. «Неужели ты забыла, как я любил тебя?»
«Не забыла, – говорила она себе, – но должна забыть, потому что теперь у меня есть муж».
Днем она исступленно молилась. В ее жизни могли быть только две святыни – религия и супруг.
Все остальное нужно было предать забвению.
* * *
Но забыть было трудно – особенно когда она читала письма, приходившие от отца.Он не верил в то, что она состояла в заговоре, направленном против него; он отказывался даже думать о такой вероятности.
«Уже давно не получаю от тебя писем и объясняю это тем, что тебе неловко писать мне после того, как у нас стало известно о намерении принца Оранского свергнуть законного короля Англии. Я знаю, моя дочь не может не быть любящей и верной супругой – но по той же причине я не могу не верить в то, что ты по-прежнему любишь меня и не желаешь мне зла. Больше я ничего не скажу, понимая, в каком ты сейчас пребываешь состоянии, вынужденная разрываться между отцом и супругом. Что касается меня, то я питаю к тебе самые добрые чувства».
Читая это письмо, Мария разрыдалась.
– Я этого не вынесу! – всхлипывала она.
Столько несчастья ради одной короны! Нет, не одной – трех: Англии, Шотландии и Ирландии. А сколько желающих завладеть ими!
Она пошла к Вильгельму – хотела упасть перед ним на колени и умолять отказаться от своих планов. Однако, войдя к нему, увидела столько холодной решимости в его лице, что сразу поняла – ничего не выйдет. Все равно что просить его отказаться от мыслей об этих трех коронах. Или предложить расстаться с Елизаветой Вилльерс.
Помолчав, она сказала:
– Вильгельм, обещай мне, что если мой отец станет твоим пленником, ты не причинишь ему вреда.
Вильгельм не был мстительным человеком; он дал ей такое обещание.
КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ И КОРОЛЕВА МАРИЯ
Вильгельм приготовился к отъезду в Англию. Несмотря на плохое самочувствие – участились приступы астмы, к которым добавился надрывный кашель, мучивший его и днем и ночью, – он выглядел даже помолодевшим. Наконец-то сбывалась его мечта; он и сам боялся поверить в ее исполнение. Внешне он был спокоен, как всегда, однако Мария чувствовала его душевное волнение.
Он посмотрел на нее – нежней, чем когда-либо прежде; не мог не ценить ее лояльности, заставившей повернуться спиной к отцу.
Итак, ему все-таки удалось обуздать ее; об этом было приятно думать. Как-то почти незаметно промелькнуло воспоминание о той строптивой девчонке, что когда-то не хотела быть его невестой. Она навсегда исчезла. Превратилась в кроткую и послушную супругу, и если бы у него было желание – и потенция, – он сделал бы из нее страстную женщину.
Впрочем, он не имел склонности к подобным невинным забавам. Ему была дана великая судьба, и он не собирался выпускать ее из своих рук – маленьких и тонких, но от этого ничуть не менее цепких, чем требовалось ему.
– Мария, – сказал он, – молись о том, чтобы Господь благословил и направил нас.
Она склонила голову; на этот раз ее слезы не привели его в отчаяние.
– Я буду молиться, Вильгельм… и сейчас, и во все последующие годы.
– Да – и во все последующие…
Он заметил страх, промелькнувший в ее глазах, – и вновь остался доволен.
– Вильгельм, ты меня пугаешь.
– Мы должны быть готовы к любым превратностям судьбы, – сказал он. – Не забывай: во владения твоего отца я иду не с миром. Если Богу будет угодно, чтобы ты больше не увидела меня, тебе придется вновь выйти замуж.
– Не говори так, Вильгельм. Твои слова разрывают мне сердце.
– Значит, скрепи свое сердце – ты будешь королевой, коль скоро все идет к благу Англии и нашей веры. Я полагаю, у меня нет необходимости напоминать тебе, что в случае моей смерти твой второй супруг не должен оказаться католиком.
Он отвернулся, чтобы не видеть выражение ее глаз, тронувшее его, как еще не трогало никогда, ни разу за все время их совместной жизни.
– Я знаю, что тебе больно слышать это, – спокойно сказал он. – Но ты должна знать мое желание. Пусть Англия останется протестантской страной.
Она кивнула. Затем подошла, прижалась к нему. Постояв в нерешительности, он обнял ее.
– Я никогда не любила никого, кроме тебя, Вильгельм, – с дрожью в голосе произнесла она и тотчас закрыла глаза, почти явственно увидев нежное лицо Франциски Эпсли; улыбающееся лицо Джемми Монмута.
Она отгоняла от себя эти видения. Они были ее мечтой, бесплотной фантазией. Реальностью была ее жизнь с Вильгельмом.
– Вильгельм, Вильгельм! – воскликнула она. – Мы столько лет женаты, а у меня все еще нет детей. Если Богу не угодно подарить мне ребенка, то у меня нет причины еще раз выходить замуж!
Он был доволен. Другая на ее месте сказала бы, что это Вильгельм виноват в бесплодности их брака. Да, она была замечательной женой. Только сейчас, покидая ее, он понял, как ему повезло с ней.
– Вильгельм, я буду молить Бога о том, чтобы он не дал мне пережить тебя. А если он не пожелает, чтобы отцом моего ребенка был ты, я не соглашусь принять его даже от ангела.
Ее переполняли чувства – сейчас это было приятно.
– Мне нравится твоя преданность, – сказал он.
Марии показалось, что в его холодных глазах блеснули слезы. Они еще раз обнялись; затем пошли вниз, где Вильгельма уже ждали кони, слуги и телохранители.
У нее все валилось из рук. Все мысли были о Вильгельме. Только о нем она молилась, по нескольку часов простаивая на коленях в дворцовой часовне.
Однажды, уже простившись с капелланом, она не выдержала и воскликнула:
– О Господи, за что мне такая непосильная ноша? Почему я должна выбирать между моим отцом и моим мужем, моей родиной и моей верой? В Писании сказано: «Почитай отца». Но ведь там говорится и другое: «Да убоится жена мужа своего». А если муж и отец – враги?..
Он посмотрел на нее – нежней, чем когда-либо прежде; не мог не ценить ее лояльности, заставившей повернуться спиной к отцу.
Итак, ему все-таки удалось обуздать ее; об этом было приятно думать. Как-то почти незаметно промелькнуло воспоминание о той строптивой девчонке, что когда-то не хотела быть его невестой. Она навсегда исчезла. Превратилась в кроткую и послушную супругу, и если бы у него было желание – и потенция, – он сделал бы из нее страстную женщину.
Впрочем, он не имел склонности к подобным невинным забавам. Ему была дана великая судьба, и он не собирался выпускать ее из своих рук – маленьких и тонких, но от этого ничуть не менее цепких, чем требовалось ему.
– Мария, – сказал он, – молись о том, чтобы Господь благословил и направил нас.
Она склонила голову; на этот раз ее слезы не привели его в отчаяние.
– Я буду молиться, Вильгельм… и сейчас, и во все последующие годы.
– Да – и во все последующие…
Он заметил страх, промелькнувший в ее глазах, – и вновь остался доволен.
– Вильгельм, ты меня пугаешь.
– Мы должны быть готовы к любым превратностям судьбы, – сказал он. – Не забывай: во владения твоего отца я иду не с миром. Если Богу будет угодно, чтобы ты больше не увидела меня, тебе придется вновь выйти замуж.
– Не говори так, Вильгельм. Твои слова разрывают мне сердце.
– Значит, скрепи свое сердце – ты будешь королевой, коль скоро все идет к благу Англии и нашей веры. Я полагаю, у меня нет необходимости напоминать тебе, что в случае моей смерти твой второй супруг не должен оказаться католиком.
Он отвернулся, чтобы не видеть выражение ее глаз, тронувшее его, как еще не трогало никогда, ни разу за все время их совместной жизни.
– Я знаю, что тебе больно слышать это, – спокойно сказал он. – Но ты должна знать мое желание. Пусть Англия останется протестантской страной.
Она кивнула. Затем подошла, прижалась к нему. Постояв в нерешительности, он обнял ее.
– Я никогда не любила никого, кроме тебя, Вильгельм, – с дрожью в голосе произнесла она и тотчас закрыла глаза, почти явственно увидев нежное лицо Франциски Эпсли; улыбающееся лицо Джемми Монмута.
Она отгоняла от себя эти видения. Они были ее мечтой, бесплотной фантазией. Реальностью была ее жизнь с Вильгельмом.
– Вильгельм, Вильгельм! – воскликнула она. – Мы столько лет женаты, а у меня все еще нет детей. Если Богу не угодно подарить мне ребенка, то у меня нет причины еще раз выходить замуж!
Он был доволен. Другая на ее месте сказала бы, что это Вильгельм виноват в бесплодности их брака. Да, она была замечательной женой. Только сейчас, покидая ее, он понял, как ему повезло с ней.
– Вильгельм, я буду молить Бога о том, чтобы он не дал мне пережить тебя. А если он не пожелает, чтобы отцом моего ребенка был ты, я не соглашусь принять его даже от ангела.
Ее переполняли чувства – сейчас это было приятно.
– Мне нравится твоя преданность, – сказал он.
Марии показалось, что в его холодных глазах блеснули слезы. Они еще раз обнялись; затем пошли вниз, где Вильгельма уже ждали кони, слуги и телохранители.
У нее все валилось из рук. Все мысли были о Вильгельме. Только о нем она молилась, по нескольку часов простаивая на коленях в дворцовой часовне.
Однажды, уже простившись с капелланом, она не выдержала и воскликнула:
– О Господи, за что мне такая непосильная ноша? Почему я должна выбирать между моим отцом и моим мужем, моей родиной и моей верой? В Писании сказано: «Почитай отца». Но ведь там говорится и другое: «Да убоится жена мужа своего». А если муж и отец – враги?..