Холт Виктория. Три короны

   Не лучшим образом складывались и ее отношения с матерью. Та продолжала полнеть, дурнела с каждым днем, и Мария думала, что своей непривлекательной внешностью герцогиня целиком обязана перееданию. Вот почему девочка так внимательно следила за рационом маленькой Анны.
   Герцог и герцогиня намеревались какое-то время пожить одной дружной семьей. Им казалось, что таким образом они отчасти оправдают жертвы, принесенные на алтарь их супружества. Герцог не выезжал за пределы Ричмонда и оставался верен своей жене; герцогиня стала относиться к нему намного терпимей, чем прежде, – по правде сказать, на что-либо иное у нее просто не хватило бы сил.
   Впрочем, с детьми – Марией, Анной и маленьким Эдгаром – она пыталась казаться веселой и жизнерадостной. Порой они даже играли вместе; однако в этих играх все-таки было что-то неестественное, отпугивавшее Марию; ей так и не удалось насладиться неделями, проведенными вместе с родителями. Марию не покидало ощущение какой-то обреченности, нависшей над их семьей. Она не знала, откуда взялось это странное чувство и что именно грозило их мирной жизни, – а потому боялась его, временами изнывала от страха.
 
   Во дворце творилась полная неразбериха. Марию, Анну и маленького Эдгара отправили в детскую, где они оставались с леди Франциской и ее дочерьми. Все, даже Елизавета, были подавлены.
   Герцогиня Йоркская родила девочку – в честь королевы ее нарекли Екатериной. Новорожденная не производила впечатления здорового ребенка, но все-таки жила, а вот с герцогиней дело обстояло хуже. Анна Хайд лежала неподвижно, и врачи уже советовали послать за священником.
   В Ричмонд приехала португальская королева Екатерина; сейчас она находилась в комнате умирающей. Там же был и герцог, и в спальню все время заходили какие-то люди.
   Мария и Анна молча ждали известий о случившемся. Они прождали весь день, но им так ничего и не сообщили.
 
   Герцог стоял на коленях возле постели своей жены и вспоминал прожитую семейную жизнь, теперь казавшуюся ему такой счастливой, что хотелось плакать. Никогда, никогда она уже не упрекнет его в неверности. Никогда не смогут они поговорить о религиозных таинствах. Ему было горько думать об этом, и он не представлял, как будет жить без супруги.
   – Яков, – слабым голосом позвала она.
   – Что, дорогая?
   – Пожалуйста, будь со мной до конца.
   – Разве могу я оставить тебя?
   – Сможешь – придется, и уже довольно скоро.
   – Дорогая, не говори об этом.
   – Значит, ты и в самом деле любил меня? В таком случае, тебе нужно радоваться, а не плакать. Теперь мне уже недолго осталось страдать.
   – А ты… ты хочешь поскорей покинуть этот свет?
   – Я вынесла слишком много боли, Яков, но умру в истинной вере. Пожалуйста, не пускай сюда тех, кто захочет отговорить меня. Я сама выбрала свой путь и не намерена отрекаться от него.
   – Не бойся, все будет так, как ты пожелаешь.
   – Ты хочешь сказать, что веришь так же искренне, как я?
   – Да, так же искренне – всей душой.
   – Тогда я спокойна.
   В эту минуту в комнату вошел дворецкий. Он шепотом сообщил, что в Ричмонд приехал епископ Блендфорд. Яков неохотно оставил умирающую и спустился на первый этаж.
   – Приношу свои соболезнования, Ваша Светлость, – поздоровавшись, сказал Блендфорд. – Надеюсь, я прибыл вовремя?
   – Сожалею, но герцогиня не может принять вас, – ответил Яков. – По вероисповеданию она католичка, а потому не желает, чтобы в такое время ей доставляли неприятности, пытаясь вернуть ее в лоно английской церкви.
   – Ваша Светлость, позвольте мне войти в покои герцогини. Я не буду обращать ее в протестантскую веру – всего лишь поговорю с ней, как с христианкой, пусть даже принадлежащей другой церкви.
   – Обещайте, что будете придерживаться этих слов.
   Епископ обещал не тревожить герцогиню излишними увещеваниями и вместе с герцогом поднялся на второй этаж, где несколько минут молча простоял возле постели умирающей.
   После его ухода Яков послал за отцом Хантом и горсткой знакомых приверженцев католической церкви. Когда были совершены все необходимые обряды, герцогиня попросила мужа подойти к ней поближе.
   Он подошел, вытер слезы. Затем взял ее за руку и не выпускал до тех пор, пока она не умерла.
 
   Через некоторое время Яков попросил, чтобы к нему привели Марию. Он хотел побыть наедине с любимой дочерью.
   Едва войдя в комнату, Мария все поняла – такой у него был жалкий и опустошенный вид. Он взял ее на руки.
   – Вот и все, дочурка, мы остались одни. Она ушла от нас.
   Он прижал ее к себе – бережно, как маленького ребенка.
   – Слава Богу, она оставила мне детей.
   Он начал рассказывать ей о матери, о том, как она была добродетельна и как они любили друг друга; ему хотелось, чтобы в будущем Мария была так же счастлива в браке, как и ее родители.
   Так же счастлива, как ее родители? Но как же все эти слухи, неужели он ничего не знал о них?.. Неужели забыл о Маргарите Денхем – равно, как и об остальных? А ссора, которую она случайно подслушала? Ведь не мог же отец ничего не помнить? Почему же он так искренне сокрушался, почему так верил в свои пустые слова?
   Слушая его рассуждения о ее будущем браке, она решила никогда не выходить замуж. Ей хотелось всю жизнь прожить с милой сестренкой Анной.
   – Папа, я не хочу вступать в брак, – сказала она. Он улыбнулся и погладил ее по головке.
   – Стало быть, ты останешься со своим отцом – чтобы скрасить его старость, да?
   Эта мысль, казалось, доставила ему удовольствие, поэтому Мария промолчала – не желая расстраивать его.
   Герцогиню похоронили в Вестминстере, возле часовни Генриха Седьмого. При дворе говорили, что после похорон супруги герцог Йоркский решил искать утешение лишь в обществе своей старшей дочери.

МОДЕНСКАЯ НЕВЕСТА

   После смерти герцогини Йоркской во дворце появились две новые девочки – Анна Трелони и Сара Дженнингс. С их приездом семейство Вилльерсов лишилось первой роли в воспитании дочерей герцога: Анна Трелони подружилась с Марией, а ее сестренка Анна – с Сарой Дженнингс. Елизавета Вилльерс злилась, но исправить ничего не могла; только сейчас она начала понимать, как неразумно вела себя с Марией – с годами старшая дочь герцога становилась все более важной персоной, и по мере ее взросления менялось положение тех, кто окружал юную принцессу.
   Это понимала и сама Мария. «Когда вырасту, – говорила она, обращаясь к Анне Трелони, – первым делом прогоню из дворца Елизавету Вилльерс».
   Впрочем, до этого счастливого дня было еще далеко.
   Маленький Эдгар умер вскоре после матери, за ним почти тотчас последовала слабенькая Екатерина. Герцог, тяжело переживавший эти утраты, сказал, что отныне сможет найти утешение лишь в обществе своих ненаглядных дочурок.
   – Папа, почему смерть так часто приходит к нам? – как-то раз спросила Мария у него.
   Герцог крепко прижал ее к себе.
   – Она ходит по всему миру, доченька, – вздохнул он. – Никто не знает, какой дом она посетит в следующий раз. Но мы должны бережно относиться друг к другу, потому что у меня остались только ты и Анна. Увы, на этом свете мне больше некого любить.
   Она пристально посмотрела на него и подумала о слухах, так часто доходивших до нее. «Герцог Йоркский, как и его брат, любит хорошеньких женщин». За этими словами следовали какие-то недомолвки, смешки. Судя по ним, подобных женщин было очень много. Каким же образом она и Анна могли заменить всех остальных?
   – Должно быть, ты кое-что слышала обо мне, – нахмурившись, сказал он.
   Мария вдруг почувствовала жар, мгновенно растекшийся по щекам и лбу. Неужели сейчас он расскажет ей что-то такое, о чем она вовсе не желает знать?
   – Да, ты конечно же, слышала, что я перенес тяжелую болезнь. Увы, это правда, мне было очень плохо. Но у меня крепкое здоровье, и я, надеюсь, еще долго смогу быть с тобой.
   Она с облегчением вздохнула. Слава Богу, он имеет в виду свою болезнь, а не постыдные любовные похождения!
   Герцог заметил, как изменилось лицо дочери, – и вновь неверно истолковал ее чувства. Его глаза просияли.
   – Ах, дорогая моя дочурка, – сказал он, – если бы не твоя любовь, моя жизнь была бы невыносима.
   Он осторожно погладил ее по волосам. Затем спросил:
   – Мария, а ты понимаешь, что для нас означает смерть Эдгара?
   – Понимаю, что мы уже никогда не увидим его.
   – Нет, не только это. Если у короля не будет детей, то после моей смерти наступит твоя очередь испытать судьбу английских монархов.
   Она снова встревожилась, и он добавил:
   – Разумеется, у нас впереди еще много времени, но ведь я и твой дядя – мы не будем жить целую вечность. Когда-нибудь мы предстанем перед Богом, и тогда ты, Мария, будешь королевой Англии – потому что я больше не намерен жениться.
   Ей стало очень грустно, и герцог нежно поцеловал ее, а потом сказал:
   – Ну, не расстраивайся, дитя мое. Больше мы не будем говорить о том, что произойдет так не скоро. Ведь у нас есть настоящее, не правда ли? Да, мы понесли тяжелые утраты, но давай не забывать, что у меня есть ты, а у тебя – я.
   Войдя в классную комнату, Елизавета Вилльерс увидела Марию, сидевшую у окна и готовившую уроки. Мария тотчас закрыла тетрадь и пошла к выходу.
   Елизавета чувствовала себя уязвленной. Она понимала, что совершила немало глупостей, но признаваться в этом не собиралась – знала, что Мария все равно будет считать ее своим врагом.
   – Сдается мне, – сказала Елизавета, – сейчас ты думаешь о том, что Эдгар умер и ты станешь королевой Англии. Так вот, этого никогда не будет.
   – Я вижу, тебе все известно заранее. Послушай, Его Величество еще не просил тебя поступить к нему в качестве советника по особо важным вопросам?
   – Ты не будешь королевой. Твой отец снова вступит в брак.
   – Нет, в брак он больше никогда не вступит. Елизавета расхохоталась, и Мария молча вышла из комнаты.
   Однако слова Елизаветы надолго остались в ее памяти.
 
   Карл был доволен развитием событий. У него появилась любовница, способная угодить самому изощренному знатоку по части женской красоты, – Луиза Керуаль, приехавшая из Франции, чтобы утешить его и примирить с потерей невестки; это ее он приметил в свите своей сестры и еще тогда просил оставить в Англии. Разумеется, он догадывался, что Луи прислал ее для тайной слежки за ним; однако она была уж слишком лакомой приманкой, и даже сами цели ее приезда придавали особую пикантность его отношениям с ней. В начавшейся таким образом интриге Карл рассчитывал на свои силы и полагал, что сумеет оставить ни с чем их обоих – как Луизу, так и Луи. Удобный случай, о котором упоминал документ, подписанный в Дувре, все еще не представился, что ничуть не омрачало настроения прозорливого английского правителя: народ Англии до сих пор пребывал в неведении относительно вероисповедания своего монарха, а деньги из Франции поступали с безукоризненной регулярностью. Да, с его точки зрения, такое положение дел было весьма удовлетворительным.
   Между тем со дня смерти герцогини Йоркской прошло больше года, и Яков уже начал испытывать недостаток в домашнем уюте. Порой он с нежностью думал о своей безвременно скончавшейся супруге, припоминал счастливые дни их семейной жизни – и все чаще забывал о накладываемых ею ограничениях. Оглядываясь на свое прошлое, он постепенно пришел к выводу, что не принадлежит к числу мужчин, способных слишком долго мириться с одиночеством. Несколько недель, проведенных в Ричмонде, когда он оправился от болезни и неотлучно находился рядом с детьми, у постели умирающей жены, казались ему лучшим временем в его жизни. Он уже не вспоминал о своих изменах, о ревности его супруги, о семейных разбирательствах и скандалах. В его кабинете висели портреты Анны, сделанные сразу после их свадьбы. Именно такой стала казаться ему Анна год назад в обществе детей и мужа. Как он гордился красотой и сообразительностью Марии! Как умиляла его картавая речь пухленькой Анны! Какие надежды возлагал он на маленького Эдгара! Ах, благословенные денечки – право, благословенные! Но как сможет он вновь насладиться ими, если у него больше не будет супруги?
   Однажды он сказал себе, что его брак был самым благополучным из всех, известных в этом мире. А все почему? Потому что он женился по любви. Поэтому даже склоки в его семье и мелкие недоразумения с Анной стоили того, чтобы пережить их.
   Если я женюсь снова, думал он, то непременно по любви.
 
   Достоинства Сюзанны Эрмайн, к тому времени носившей титул леди Беллэйзис, он оценил не сразу: Сюзанна не отличалась привлекательностью. Однако нечто в ее манерах однажды напомнило ему о покойной супруге – и вот, чем больше он присматривался к ней, тем больше находил сходства между ними, а потому все чаще представлял ее женщиной, сидящей возле камина в ричмондском дворце, в окружении его детей.
   Вскоре он понял, что влюблен, и его решимость никогда не вступать в брак обрела более умеренный характер.
   Он принялся ухаживать за Сюзанной. Сначала при дворе не обратили особого внимания на столь значительную перемену в его поведении – не обратили, если не считать двух-трех ехидных замечаний о том, что он поставил перед собой не самую легкую задачу, поскольку Сюзанна слыла одной из наиболее добродетельных матрон высшего английского общества. Карл смотрел на это дело не без цинизма. Все ясно, думал он, Яков остался верен себе. Вечно-то ему неймется, всюду-то он находит сложности. И приспичило же ему выбирать самых некрасивых женщин!
   Первое время Сюзанна видела в герцоге Йоркском не более чем просто друга, и в силу своих прошлых убеждений он довольно долго не претендовал ни на что иное. Встречаясь с ней, Яков частенько сетовал на тяжесть понесенной им утраты, а она посвящала его в свои житейские проблемы.
   Ее брак был не из благополучных – по причине пристрастия супруга к спиртному.
   Яков всей душой сочувствовал ей.
   – Что касается меня, – однажды сказал он, – то я испытал в браке величайшее счастье, а потому лучше других понимаю чувства человека, обделенного радостями семейной жизни.
   – Я уже думала, что не переживу такого позора, – вздохнула Сюзанна, – как вдруг ко мне приходят какие-то люди и говорят, что он погиб. Убит на дуэли – чем не соучастие в преступлении? Даже здесь нарушил закон… А перед поединком он слишком много выпил, поэтому соперник и убил его. Яков взял ее за руки. Его глаза блестели от слез.
   – Должно быть, вы очень страдали!
   – О да, и больше всего – оттого что мой супруг был католиком. Увы, моего сына тоже воспитывают в этой религии…
   Яков покраснел. Он не желал, чтобы между ними оставались какие-либо недомолвки; нужно было изложить ей все, что ему открылось в результате упорных духовных исканий, – учитывая его положение, она не станет разглашать его тайну.
   – Гм… ну, на эту проблему я смотрю так же серьезно, как и вы, – сказал он.
   В ответ она заметила, что принадлежит к английской протестантской церкви и ничто на свете не изменит ее убеждений, поскольку в мире есть есть только одно истинное вероисповедание и она никогда не отступится от него.
   Яков был полон решимости обратить ее в свою веру, а она его – в свою; но, несмотря на очевидную противоположность этих намерений, религиозные разногласия скорее сближали, чем разделяли их. Мой милый теолог, называл ее Яков; порой она проявляла такую способность к логическому анализу и всевозможным теоретическим построениям, какой позавидовал бы любой английский архиепископ. И тем не менее он собирался разбить все ее доводы – не потому что считал себя непревзойденным знатоком религиозных тонкостей, нет. Просто у него в запасе было одно средство, на которое он очень надеялся. Однажды Сюзанна сказала:
   – До меня дошли слухи, которые не могут не тревожить меня. Визиты Вашей Светлости привлекли внимание придворных, и я знаю, что мы с вами стали объектом одной из дворцовых эпиграмм. Не сомневаюсь, за всем этим стоит милорд Рочестер – только он способен на такие мерзости.
   Ее расстроенный вид глубоко тронул Якова.
   – Даю вам слово, виновники этого злодеяния будут наказаны, – сказал он.
   Сюзанна покачала головой.
   – Слухам это не помешает, скорее даже будет способствовать. Нет, мы поступим по-другому. Вы не должны так часто посещать мой дом. А во время ваших визитов мы не должны оставаться наедине.
   Яков воспротивился. Как так? Не видеть Сюзанну? Не говорить о том, что он про себя называл «наши маленькие таинства»? С таким положением дел он не мог смириться, хотя и признавал, что еще более недопустимо было бы позволить придворным умникам сопоставлять Сюзанну с женщинами легкого поведения, его бывшими любовницами.
   Он принял решение. Его первый брак был браком по любви. Почему же второй должен чем-то отличаться от предыдущего?
   – Сюзанна, – сказал он, – выходите за меня замуж.
   Она опешила. Выйти замуж за брата короля Карла, первого претендента на английский трон? Но это же невозможно! Король и парламент не допустят такого поворота дел. Якова наверняка заставят жениться на какой-нибудь принцессе, благо что государственные интересы Англии выходят далеко за пределы острова.
   – Ах, дорогой мой, – пробормотала Сюзанна, – мне очень жаль, но ваше предложение невыполнимо.
   – Напротив, очень даже выполнимо, – улыбнулся Яков. – Один раз я уже женился по любви – и мне это понравилось.
   – Нет, герцог, такого вольнодумства вам больше не простят. А если уж говорить обо мне, то… видите ли, Яков… словом, я никогда не забуду той великой чести, которую Ваша Светлость оказали мне, но, боюсь, на этом наша дружба заканчивается. Поверьте, я не меньше, чем вы, огорчена данным обстоятельством, но нашим отношениям теперь будут препятствовать очень многие влиятельные люди – тем более если речь зайдет о браке. Думаю, сам король воспротивится ему.
   – Однажды мне уже говорили эти слова, но я все-таки добился своего и женился. Клянусь, то же самое произойдет и на этот раз.
   Яков нежно поцеловал ее и вернулся к себе во дворец. Там он написал письмо, в котором обещал вступить с ней в брак и которое тотчас же отослал ей; из этого документа он не делал никакого секрета. Он хотел, чтобы придворные злопыхатели зарубили себе на носу: Сюзанна Эрмайн не относится к числу его любовниц – никогда не имела и не будет иметь с ними ничего общего, поскольку в самом ближайшем времени станет его супругой.
 
   Услышав эту новость, король тяжело вздохнул. Затем послал за братом.
   Когда тот пришел, Карл всплеснул руками.
   – Ах, Яков, ну что это за новые глупости? – с сокрушенным видом воскликнул он. – Неужели ты всерьез думаешь, что человек с твоим положением может жениться на вдове?
   – Если речь идет о леди Беллэйзис… Король удивленно поднял бровь.
   – Господи, да о ком же еще, если не о ней? Уж не хочешь ли ты сказать, что в Англии есть какие-то другие вдовы, которых ты тоже обещал взять в жены?
   – Нет, только ее и больше никого.
   Карл театральным жестом провел рукой по лбу и облегченно выдохнул.
   – Ну, по крайней мере, только одна. Это хорошо, Яков, потому что у тебя будет не так много поводов расстраиваться, когда я наложу запрет на этот брак. Можешь забыть о нем, все равно у тебя ничего не выйдет.
   – Нечто подобное я слышал несколько лет назад.
   – Увы, и мы тоже. Между прочим, Яков, лично мне это начинает надоедать. Право, сколько же можно повторяться? В конце концов, что простительно для юнца, каким ты был в Бреде, то недопустимо для взрослого человека, отца двоих детей.
   – Как всякий взрослый человек, я могу сам решить…
   – Увы, не совсем так, брат мой. Обдумай хорошенько свое положение – если тебе это удастся, из тебя выйдет неплохой правитель нашей замечательной, но непростой страны.
   – Я люблю Сюзанну.
   – Ну вот, опять ты за свое. Учти, Яков, всякому терпению есть предел. Хочешь, дам тебе один мудрый совет? Ступай к своей леди и скажи, что дашь ей дом и поместье, а в свое время – и подходящий титул. Но только не говори о браке. Уверен, она по достоинству оценит твое благородство.
   – После такого предложения? Нет – либо брак, либо ничего.
   – В таком случае, ничего – это все, чем ты сможешь отблагодарить свою леди за ее добрые чувства к тебе. Послушай, брат мой, не принимай поспешных решений. При дворе найдется немало хорошеньких женщин, многие из которых с радостью примут и дом, и поместье… и в придачу ко всему этому не потребуют от тебя столь крайних жертв.
   – Карл… прошу тебя…
   – А я прошу – не проси. Попрошаек у меня и так достаточно. Ступай и как следует подумай о том, что я тебе сказал.
   После его ухода Карл вызвал к себе тайных советников. И, когда они собрались, сказал:
   – Герцог Йоркский устал от холостяцкой жизни, пора его женить. Найдите ему подходящую невесту и уладьте это дело как можно скорее.
 
   Узнав о решении короля, Сюзанна сочла необходимым порвать всякие отношения с Яковом.
   Их последняя встреча состоялась перед отъездом Якова во флот – как раз накануне новой морской войны с Голландией.
   – Видимо, в этой жизни мне так и не удастся испытать счастья, – сказала Сюзанна. – Если я выйду за вас замуж, нам обоим придется покинуть страну, а я не хочу быть причиной ваших несчастий. Поэтому мне остается только одно: вспоминать нашу былую дружбу и сожалеть о том, что обстоятельства сложились против нас.
   – Дорогая моя, не отчаивайтесь! – воскликнул Яков. – Дайте срок, разобью голландцев – и поборюсь за наше счастье. Вот тогда посмотрим, кто кого!
   Сюзанна лишь грустно улыбнулась в ответ – знала, что в войне с братом он не победит.
   Тем не менее она попросила разрешения оставить у себя его письменное обещание жениться на ней. Ей хотелось сохранить память о том, как ради нее бросил он вызов целому свету и как добродетельны были их отношения.
   Он сказал, что еще появится у нее. На прощание они обнялись. Затем Яков уехал – чтобы одержать победу в битве при Солбее и вернуть английскому флоту отчасти утерянный престиж.
   Между тем в Лондоне не переставали думать о браке, необходимом ближайшему родственнику короля Карла.
 
   Единственный родной брат английского короля и прямой наследник британского трона, герцог Йоркский представлял собой одну из самых заманчивых партий в Европе, однако переговоры о его свадьбе вновь и вновь терпели неудачу.
   Первый выбор – весьма желательный для французов – пал на госпожу де Гиз, но Яков от нее отказался, сославшись на ее хрупкое телосложение и плохое здоровье, не гарантировавшие ему полноценного потомства. По той же причине не устроила его и мадемуазель де Рей, соотечественница госпожи де Гиз. Эрцгерцогиня Инсбрукская казалась ему идеальной кандидатурой, поскольку была католичкой; на переговоры с ней он послал Генри Мордона, графа Петерборо – своего слугу и близкого друга. К несчастью, перед самым заключением брачного контракта умерла мать эрцгерцогини, и та решила выбрать супруга по собственному вкусу. Ее избранником стал император Леопольд Первый.
   Оставались только три приемлемые партии: принцесса Мария-Анна Вюртембергская, принцесса Ньюбургская и Мария-Беатрис, принцесса Моденская. Все три были достаточно хороши собой, однако самой привлекательной казалась четырнадцатилетняя Мария-Беатрис.
   Первый визит Петерборо нанес герцогине Ньюбургской, которая сразу же познакомила его со своей дочерью. Он нашел ее прелестной, но несколько полной девушкой – а если такой она была уже сейчас, в пятнадцать лет, то что же с ней могло произойти через десяток-другой годов? Исходя из этих соображений, граф счел ее недостойной его хозяина и без каких-либо объяснений покинул Ньюбург, чем смертельно оскорбил юную леди и ее мать.
   Портрет Марии-Беатрис, заблаговременно присланный графу Петерборо, очаровал не только его, но и всех, кто видел изображенную на портрете девушку – смуглую, наделенную поразительной, какой-то даже сверхъестественной красотой. Однако принцессе Моденской еще не исполнилось пятнадцати лет, а потому было решено пригласить в Лондон принцессу Вюртембергскую.
   Мария-Анна воспитывалась в одном из парижских монастырей – туда-то и поспешил неугомонный Петерборо. Добившись свидания с принцессой, он без обиняков сказал, что ее руки просит наследник британского трона герцог Йоркский. В силу своего возраста и неопытности, а также из-за строгости монастырской жизни, успевшей наскучить юной принцессе, Мария-Анна не могла скрыть радости, которую ей доставили слова графа. Петерборо вздохнул с облегчением – хотя и не переставал думать о прекрасной смуглянке, казавшейся ему лучшей из всех возможных кандидатур.
   Увы, усилиям графа и на сей раз не суждено было увенчаться полным успехом, поскольку на следующий день он получил письмо с требованием немедленно прекратить переговоры с принцессой Вюртембергской.
   После встречи с Марией-Анной, согласившейся выйти замуж за герцога, новые распоряжения кабинета министров не могли не ужаснуть его. Оказалось, что любовница короля, Луиза де Керуаль, теперь носившая титул герцогини Портсмутской, подобрала Якову другую партию – младшую дочь герцога д'Эльбье; и хотя король прекрасно понимал желание Луизы устроить при английском дворе одну из своих соотечественниц, он дал согласие на прекращение переговоров, столь удачно начатых графом Петерборо.