Страница:
Они въехали в Виндзор, и перед ними вырос замок – огромный и величественный.
– Ты, конечно, в замке жить не будешь, – напомнил Фанни отец, – тебя поселят в Верхних покоях.
– Это не так впечатляет, – пробормотала Фанни и с надеждой добавила: – Но, может, там уютнее?
Экипаж подъехал к дому миссис Делани, и пассажиры вышли. Миссис Делани, сияя от удовольствия – ведь она считала, что это благодаря ей Фанни получила столь почетное место! – пригласила их войти.
Пока выгружали багаж, миссис Делани успела отправить человека в Верхние покои, велев ему сообщить о приезде мисс Берни. Затем Фанни, доктор Берни и хозяйка дома расположились в маленькой гостиной, и миссис Делани принялась обучать Фанни придворному этикету.
– Я наверняка сделаю что-нибудь не так! – воскликнула Фанни. – Я знаю!
– Моя дорогая, – успокоила ее миссис Делани, – Ее Величество будет к вам очень добра, вот увидите.
– У нее не будет другого выхода, – мрачно сострила Фанни.
– Не забывайте, милочка, вы знаменитая романистка, и королева обожает ваши книги. Вообще-то она надеется, что вы прочтете их все до единой вслух – ей и принцессам.
– Но вы же знаете мой голос. Он слишком тихий, а когда я его повышаю, он… он становится скрипучим. Ох, дорогая миссис Делани, я так страшно опозорюсь!.. – Тут вдруг Фанни просияла. – Меня прогонят, и я вернусь домой. Пожалуй, все не так уж и плохо!
– А я думаю, хорошо, – вмешался доктор Берни, – что Ее Величество тебя сейчас не слышит.
Посыльный сообщил миссис Делани, что королева, узнав о приезде доктора и мисс Берни, готова принять их.
– Ну, что ж, – сказала миссис Делани, – идите. И пусть вам сопутствует удача!
Фанни взяла отца под руку, и они быстро дошли до Верхних покоев – от дома миссис Делани до них было совсем недалеко.
Ее Величество сидела в гостиной, за спиной королевы стояла высокая и чрезвычайно безобразная женщина, которая сразу же не понравилась Фанни.
«Подойди поближе, – приказала себе Фанни, вспомнив наставления миссис Делани. – Поклонись, напусти на себя смиренный вид, не заговаривай, пока к тебе не обратятся».
– Доктор Берни… Мисс Берни. Королева улыбалась.
– Мне очень приятно видеть вас. Мисс Берни, мы надеемся, вам будет у нас хорошо.
– Ваше Величество очень любезны, – пробормотала Фанни. Доктор Берни, чувствовавший себя непринужденно, сказал, что его дочь совершенно сражена оказанной ей честью.
– Просто восхитительно, что теперь с нами будет романистка, которая доставляет нам такое наслаждение своими сочинениями, – продолжала королева. – Познакомьтесь, это хранительница моего гардероба. Она расскажет, чем вам предстоит здесь заниматься. Швелленбург, будьте любезны провести мисс Берни в ее апартаменты. Я полагаю, она немного устала с дороги и прежде, чем приступить к своим обязанностям, не прочь отдохнуть.
Это был знак, что можно уходить, поняла Фанни, и воспряла духом – она вообще не имела привычки долго расстраиваться.
Фанни принялась пятиться к двери – мисс Делани сказала, что это необходимый ритуал. Фанни сочла его ужасно неудобным.
«Господи, я наверняка споткнусь… а если мне придется ходить на высоких каблуках, как же тогда пятиться задом?»
Наконец дверь за ней закрылась, и Фанни опять смогла ходить как все люди.
Она задрала голову и, улыбнувшись мрачной мадам фон Швелленбург, подумала, что у нее необычайно неприятная физиономия.
– Ходить сюда, – это были единственные слова, вырвавшиеся из удивительно противного рта.
«Пожалуй, – сказала себе Фанни, идя в свои апартаменты, – я недооценивала тяготы жизни при дворе».
Фанни дали слугу и служанку, и романистка было подумала, что ее ждет сладкая жизнь, однако была быстро разочарована.
Мадам фон Швелленбург всячески давала ей понять, что Фанни – ее подчиненная, ведь мадам считалась хранительницей гардероба, а Фанни была назначена помощницей хранительницы.
– Я здесь становляйт правила! – сообщила Швелленбург Фанни. – Я… сам!
И поинтересовалась, любит ли Фанни жаб, добавив, что у нее, мадам фон Швелленбург, жабы просто потрясающие. Это самые умные жабы в мире. Они квакают, когда она стучит по клеткам табакеркой.
У Фанни квакающие твари вызвали отвращение, и она не сумела этого скрыть.
– Значит… вы их не любить? – Швелленбург была разобижена. Она не позволит, чтобы какие-то выскочки-бумагомараки воротили нос от ее прелестных любимиц!.. С тех пор мадам решила сделать все, дабы жизнь при дворе не казалась Фанни раем.
– Романы… – провозгласила фон Швелленбург, обратившись к своей фаворитке и бросив уничижительный взгляд через плечо на Фанни. – Я не понимайт, что называйт романы, а что романсы, а что историй… Я не желайт читайт этот… хлам.
Фанни ужасно хотелось хихикнуть, но она сдержалась. Фанни быстро сообразила, что общение с мадам фон Швелленбург станет для нее суровым испытанием в новой придворной жизни.
Были и другие испытания: так, Фанни приходилось вставать каждое утро в шесть утра и, надев платье и чепец, быть готовой по первому зову королевы – а это могло произойти в любое время от семи до восьми часов – помчаться в ее покои. Королева вставала раньше, но посылала за Фанни только тогда, когда миссис Тилки – она была немкой, но говорила по-английски не хуже королевы и даже с меньшим акцентом – завершала ее прическу.
Швелленбург же, насколько было известно Фанни, валялась в постели до полудня. Вскоре после приезда в Англию она заявила, что столь важная особа, как она, не может работать: ее задача – надзирать за фрейлинами и служанками. Швелленбург упорно настаивала на этом, чем очень радовала Фанни, поскольку тогда по утрам она не сталкивалась со вздорной старушенцией. Когда же королева вызывала Фанни к себе, Фанни и миссис Тилки вдвоем одевали Ее Величество: миссис Тилки как более опытная камеристка подавала одежду, а Фанни обряжала госпожу.
Фанни не могла сдержать улыбку, представляя себе, какой был бы кошмар, если бы ей самой пришлось решать, что следует надеть раньше, а что позже.
Она писала Сьюзен, что вполне могла бы попытаться надеть на королеву платье, не надев кринолин, и дать ей веер, еще не успев повязать шейный платок.
Вскоре после восьми начиналась служба в дворцовой часовне, где собиралось все королевское семейство. Затем все шли завтракать: это было самое приятное время суток, поскольку Фанни могла целый час посидеть за едой, уставившись в книгу. Потом ей предоставлялась возможность побездельничать… если, конечно, королеве не нужно было завивать волосы, что происходило, как выяснила Фанни, дважды в неделю, на сей церемонии ей тоже следовало присутствовать.
Однако дневной туалет королевы начинался лишь в четверть первого; это был уже настоящий ритуал, и заправляла там всем Швелленбург. Фанни была благодарна королеве, которая никогда не обращала внимания на ее мелкие ошибки, а просматривала во время одевания газеты и часто зачитывала из них по нескольку фраз. Зачитав что-нибудь, королева всякий раз поглядывала на Фанни, словно пытаясь понять, понравилось ей или нет; Фанни трогали эти небольшие знаки внимания, и она чувствовала, что, если бы не скверный характер фон Швелленбург, которая была ее непосредственной начальницей, она вполне могла бы приспособиться к новой жизни.
Очутившись при дворе, Фанни была вынуждена заниматься и своим собственным туалетом, о чем раньше она почти не думала. А в пять часов дня ее ждало самое большое испытание – Фанни приходилось обедать в компании с мадам фон Швелленбург: это была ужасная пытка, ибо старая немка каждым жестом и почти каждым словом давала понять, что не одобряет свою новую помощницу. Кофе Швелленбург пила в своей гостиной, а король и его семейство разгуливало по террасам, и принцессам нравилось устраивать из этого целую церемонию: тщательно принарядившись, они прохаживались, помахивая веерами, и с улыбкой кланялись людям, которые приходили на них посмотреть.
«Бедные, – вздыхала про себя Фанни, – они как птицы в клетках, и это торжественное шествование по террасам для них единственная возможность чуть-чуть расправить крылышки… но лишь совсем немножко».
В восемь часов Фанни должна была готовить чай для конюших или других джентльменов, получивших приглашение Их Величеств посетить вечерний концерт.
От девяти до одиннадцати, пока концерт не заканчивался, Фанни приходилось проводить время с Швелленбург; затем начинался ужин, после которого следовало еще раз обслужить королеву. А затем Фанни падала на постель и почти мгновенно засыпала.
Она ужасно уставала за день, а поскольку во дворце каждый следующий день напоминал предыдущий, жизнь ее была очень монотонной.
Однако у Фанни все же оставался ее дневник, и кроме того, она любила встречаться с принцессами – эти юные создания, жаждавшие избежать монотонности, интересовали ее больше всех остальных обитателей Виндзора; вдобавок Фанни их жалела, ведь, хотя правила этикета не позволяли ей отказаться от столь вожделенной для многих должности, пожалованной ей королевой, Фанни знала, что рано или поздно она удерет из дворца, а вот бедным маленьким принцессам придется это терпеть всю жизнь, пока они не выйдут замуж.
В свободное время Фанни писала дневник и письма домой. Это было для нее самым большим удовольствием.
В то августовское утро, выйдя из дворца, король размышлял о принце Уэльском и о комедии, которую тот ломает, притворяясь, что экономит. С этим нужно наконец разобраться! Пожалуй, стоит еще раз поговорить с Питтом.
Всю дорогу от Виндзора до Сент-Джеймса народ смотрел на короля мрачно; все безмолвствовали. Никаких возгласов, славословящих Его Величество, не было. Многие люди проходили мимо кареты, даже не взглянув на нее. А один выкрикнул: «Да здравствует принц Уэльский!»
«Грустно, – подумал король, – очень грустно, когда восхваление сына означает предательские мысли по отношению к его отцу».
Он устал. Порой король чувствовал себя больным, ему хотелось затвориться… ну, если не в Виндзоре, так в Кью, никогда не видеть ни одного политика и навеки позабыть о том, что у него есть сын по имени Георг.
Как только встреча с политиками закончится, он вернется в Виндзор. Будет там охотиться, ведь он все время толстеет, и ему полезно двигаться. К тому же сидя верхом на лошади, он забывает про свои беды.
Карета уже подъезжала к Сент-Джеймсскому дворцу, когда король увидел кучку людей – маленькую, всего с полдюжины человек, – они остановились, чтобы поглазеть на него. Он вышел из кареты, и в этот момент от крохотной группки отделилась одна женщина. Она побежала к королю, размахивая листом бумаги, который держала в правой руке.
«О Господи! – поморщился король. – Петиция». Однако он знал, что нельзя отмахиваться от людей, если им хочется привлечь его внимание к какой-то – разумеется, воображаемой – несправедливости.
Король потянулся к бумаге, и тут женщина взмахнула левой рукой; в ту же секунду он увидел блестящий нож и почувствовал глухой удар в грудь.
Зеваки закричали. Слуги короля схватили женщину.
– Пустите меня! – вопила она. – Я настоящая королева! Корона моя!
«Бедняжка полоумная», – подумал король, и глаза его наполнились слезами.
– Обращайтесь с ней ласково, – велел он, – Я не ранен. Только скажите, мой камзол цел?
– Ваше Величество… вам…
– Со мной ничего не случилось, – заявил король. – Уберите эту несчастную. Пошли, нас ждут.
Королева слушала, наблюдая за принцессами; она надеялась, что общество писательницы пойдет им на пользу. Правда, чтение мисс Берни ее слегка разочаровало. Даже странно, что женщина, пишущая восхитительные романы, оказалась неспособна выразительно прочесть их. Однако никуда не денешься: и Планта, и Гули читают гораздо «выигрышней», чем мисс Берни. Но в то же время мисс Берни пользуется большим расположением принцесс, особенно малышки Амелии, которая очень привязалась к ней, а поскольку Амелия – любимица короля и придворных, так как она способна отвлечь Его Величество от государственных дел, которые страшно ему докучают, то ее хорошее отношение было очень важно.
Старшая дочь короля уже наполнила мамину табакерку, а Августа вдела нитку в иголку и протянула ее королеве; в этот момент наступил черед Фанни читать вслух.
– Мэри, – королева строго взглянула на одну из младших дочерей, которая уронила наперсток. – Будь любезна, не вертись, ибо мисс Берни, к несчастью, имеет обыкновение поначалу читать слишком тихо.
Фанни залилась краской смущения и попыталась читать погромче, а королева заложила складки на ткани и внимательно слушала, не переставая шить и одновременно держа в поле зрения всех собравшихся в гостиной.
Но вдруг за дверью поднялся шум, все насторожились. До них донесся крик: вопила какая-то женщина, причем вопила истошно, и всем стало понятно, что это голос мадам ла Фит, француженки, в обязанности которой, в частности, входило читать по-французски королеве и принцессам.
– Я должна увидеть Ее Величество. Это necessaire. [11]Говорю вам! Это tres important. [12]
Мадам ла Фит всегда начинала перемежать свою речь французскими словами, когда была взволнована, поэтому не было никакого сомнения в том, что и сейчас она вне себя от волнения.
– Гули, пойдите и выясните, что происходит, – приказала королева.
Мисс Голдсворти тут же встала, но не успела дойти до двери, как та распахнулась, и в комнату влетела мадам ла Фит; добежав до королевы, она бросилась ей в ноги.
– О, mon Dieu! [13]Вы уже слышали? Какой horreur! [14]
– Мадам ла Фит, пожалуйста, успокойтесь, – сказала королева. – Что стряслось? Что вы услышали?
– О… Я не могу вымолвить… Король… Я не могу… Королеву обуял знакомый ужас, она почувствовала тошноту.
В своем воображении она не раз проживала подобные сцены. Он сделал что-то такое, из чего его безумие сразу станет очевидным. Как часто король, казалось, из последних сил старался сохранить остатки разума, и королеве всегда было страшно, что его силы иссякнут.
Она услышала свой спокойный голос:
– Что случилось, мадам ла Фит? – Королева хотела было отослать дочерей, но было уже поздно. Если случилось именно то, чего она боялась, это от них не скроешь, рано или поздно они все равно узнают.
– Его ударили кинжалом! Целых два раза! – Мадам ла Фит театрально воздела руки к небу. – Убийца нанес целых два удара. Вот что я слышала.
Королева вскочила. Как ни странно, она почувствовала облегчение. Теперь она сможет овладеть ситуацией.
– Я уверена, что Его Величество цел и невредим, – сказала она.
Конечно, ходили всякие сплетни, но обращать на них внимание не следовало. Поэтому королеву заверили, что король в безопасности.
На улицах люди болтали, что женщина, совершившая покушение, была служанкой в Карлтон-хаусе и потеряла работу, поскольку король отказался оплатить долги принца Уэльского. Поговаривали еще, что она любила принца и решила отомстить королю за дурное обращение с сыном. Некоторые же договорились даже до того, что покушение отражало всеобщее недовольство королем и стремление заменить его на нового.
Однако женщина оказалась помешанной: она неустанно твердила о том, что корона должна принадлежать ей.
Когда король прибыл в Виндзор, королева встретила его с явным облегчением.
– Ничего страшного! – сказал он. – Бедняжка сумасшедшая. Я велел обращаться с ней ласково.
Королева кивнула.
– Несчастная женщина, – прошептала она.
И король, словно эхо, без тени улыбки повторил ее слова.
Короля дважды ударили кинжалом возле Сент-Джеймсского дворца. Он умирает, ему лишь пытаются облегчить страдания.
– Я должен во весь опор мчаться в Виндзор, – воскликнул принц Уэльский.
Ему подали фаэтон, он сам сел на козлы и за рекордно короткий срок добрался до Виндзора.
В комнатах принцесс, располагавшихся в Верхних покоях, поднялся переполох.
– Георг здесь! – закричала старшая принцесса и от волнения всплеснула руками.
– Он приехал, потому что совершено покушение на папу, – откликнулась Августа.
– Наверное, – сказала сестра, – он надеется на смертельный исход. Ведь тогда всем здесь завладеет он, – в ее глазах появилось мечтательное выражение. – Ручаюсь, тогда все переменится! Георг разрешит нам выезжать в свет. И наша скучная жизнь кончится!
– Шарлотта, ну как ты можешь так говорить!
– Я говорю правду, Августа.
– Мне бы хотелось написать портрет Георга, – вздохнула Елизавета. – Он такой интересный типаж!
– Он очень хорош собой, – вздохнула Шарлотта. – И совершает такие потрясающие поступки! О, мисс Берни, неужели вам не хочется вывести его на страницах романа?
Мисс Берни рассмеялась.
– Ваше Высочество, о реальных людях не пишут романов. Я думаю, это было бы расценено как неуважение к Его Высочеству.
– Вы смущаете мисс Берни, – укоризненно сказала принцессе Гули.
– Милая старушка Гули! Вы такая же вредная, как наши папа и мама! По-моему, вам очень нравится, как нас третируют.
– Ладно! – оборвала ее мисс Гули. – Мы должны выполнять приказы Его Величества. Кроме того, всему есть пределы, и Ваши Высочества это прекрасно знают.
Трехлетняя Амелия улизнула из детской и вбежала в комнату.
– А я тут! А я тут!
– Где тебе нельзя находиться, – с ласковым упреком сказала старшая принцесса.
Амелия засмеялась и принялась бегать по комнате.
– Я лошадка. Папина лошадка.
Во дворе послышался грохот экипажа, и все принцессы подбежали к окну.
– Он уезжает. Он уже уезжает! Ах, посмотрите! Ну разве он не красив?
– У него сердитый вид.
– О Господи! Должно быть, они снова повздорили.
– Но почему?.. почему? Он же приехал только, чтобы справиться о папином здоровье.
– Ага, чтобы посмотреть, скоро ли наступит его черед надеть корону.
– Ой, какой же он гадкий, наш дорогой братец! Шарлотта, подвинься, я не могу разглядеть пряжки на его туфлях.
– Мелия хочет видеть Георга, – малышка властно обратилась к Фанни. – Мисс Берни, подними меня. Я хочу посмотреть на Георга.
Мисс Берни охотно, поскольку ей хотелось поглазеть на Георга не меньше, чем Амелии, подхватила на руки самую младшую принцессу и, стоя у окна, следила за тем, как разъяренный принц уезжает в своем фаэтоне.
Как же старик ненавидит его!
Нужно немедленно поговорить с Фоксом и Шериданом… Кроме того, надо как-то уладить эту историю с долгами. Не может же он вечно влачить такое существование!
Не успев вернуться в Артон-хаус, принц сразу же послал за Фоксом и Шериданом.
– В Виндзоре со мной обошлись самым что ни на есть безобразным образом, – заявил он. – Естественно, я как только услышал о покушении, то сорвался и поехал.
– Ничего иного Ваше Высочество и не могли сделать, – откликнулся Шеридан.
– Да, чтобы в случае смерти короля быть рядом, – согласился Фокс.
– А оказалось, что какая-то полоумная набросилась на отца, размахивая десертным ножичком. Должен признаться вам, джентльмены, королева приняла меня очень холодно.
– Вне всякого сомнения, так велел король.
– Он был в соседней комнате. В какой-то момент я даже услышал голос старого дурня: «А? Что? А? Что?» Он был здоровехонек… и прекрасно знал о моем приезде! Я сказал матери: «Я хочу повидаться с королем и убедиться в том, что он нисколько не пострадал от сего печального происшествия». И знаете, что она мне ответила? «Вы, может, и хотите, но Ваше Величество вас видеть не желает. И смею вас уверить, ваш визит произвел на него более тяжелое впечатление, чем нападение сумасшедшей». И это мои родители?! Ну, скажите, разве народу не пора узнать, как со мной обращаются?
Фокс помолчал несколько секунд и сказал:
– Да, пора… пора вынести это все на свет божий. Я думаю, нам надо обсудить наши планы.
– Какие планы?
– Как – независимо от согласия Питта – вынести вопрос о ваших финансах на обсуждение в парламенте.
Принц пришел в восторг. Он мог доверять Фоксу. И Шеридан был с ними согласен. Фокс ввел его в политику, своим продвижением принц обязан Фоксу. А коли так, то любое предложение Фокса – это мудрый совет.
– Нам нужно время, – сказал Фокс. – Мы должны быть уверены в том, что нас поддерживают. Однако пора перехватить инициативу.
Фокс излучал энергию. Ничто не радовало его так, как конфликты в парламенте. Это было своего рода азартной игрой. Публику, конечно, немного шокировало, что принц потратил столько денег, толком ничего не имея за душой, но ведь он продал своих лошадей и кареты! Вдобавок он уплатил кое-какие долги и теперь жил экономно, даже ездил в наемных экипажах… стало быть, он раскаивается в совершенных безумствах! А вот король не намерен помогать сыну. Он плохой отец; люди начали понимать, что король действительно ненавидит принца Уэльского. Тем более что король старый, непривлекательный, скучный, предпочитает жить не в Сент-Джеймсском или Букингемском дворцах, а в деревне, словно простой сквайр.
Фокс сказал:
– Не думаю, что когда-либо раньше король был также непопулярен в народе. Мне совершенно ясно, что настало время действовать. Главное теперь – хорошенько подумать, как нам перехитрить короля и этого умника, Питта-младшего.
– Ну вот, – сказал Фокс, – а весной мы должны захватить врасплох мистера Питта и Его совсем некоролевское Величество.
МОРСКОЙ ПАВИЛЬОН
– Ты, конечно, в замке жить не будешь, – напомнил Фанни отец, – тебя поселят в Верхних покоях.
– Это не так впечатляет, – пробормотала Фанни и с надеждой добавила: – Но, может, там уютнее?
Экипаж подъехал к дому миссис Делани, и пассажиры вышли. Миссис Делани, сияя от удовольствия – ведь она считала, что это благодаря ей Фанни получила столь почетное место! – пригласила их войти.
Пока выгружали багаж, миссис Делани успела отправить человека в Верхние покои, велев ему сообщить о приезде мисс Берни. Затем Фанни, доктор Берни и хозяйка дома расположились в маленькой гостиной, и миссис Делани принялась обучать Фанни придворному этикету.
– Я наверняка сделаю что-нибудь не так! – воскликнула Фанни. – Я знаю!
– Моя дорогая, – успокоила ее миссис Делани, – Ее Величество будет к вам очень добра, вот увидите.
– У нее не будет другого выхода, – мрачно сострила Фанни.
– Не забывайте, милочка, вы знаменитая романистка, и королева обожает ваши книги. Вообще-то она надеется, что вы прочтете их все до единой вслух – ей и принцессам.
– Но вы же знаете мой голос. Он слишком тихий, а когда я его повышаю, он… он становится скрипучим. Ох, дорогая миссис Делани, я так страшно опозорюсь!.. – Тут вдруг Фанни просияла. – Меня прогонят, и я вернусь домой. Пожалуй, все не так уж и плохо!
– А я думаю, хорошо, – вмешался доктор Берни, – что Ее Величество тебя сейчас не слышит.
Посыльный сообщил миссис Делани, что королева, узнав о приезде доктора и мисс Берни, готова принять их.
– Ну, что ж, – сказала миссис Делани, – идите. И пусть вам сопутствует удача!
Фанни взяла отца под руку, и они быстро дошли до Верхних покоев – от дома миссис Делани до них было совсем недалеко.
Ее Величество сидела в гостиной, за спиной королевы стояла высокая и чрезвычайно безобразная женщина, которая сразу же не понравилась Фанни.
«Подойди поближе, – приказала себе Фанни, вспомнив наставления миссис Делани. – Поклонись, напусти на себя смиренный вид, не заговаривай, пока к тебе не обратятся».
– Доктор Берни… Мисс Берни. Королева улыбалась.
– Мне очень приятно видеть вас. Мисс Берни, мы надеемся, вам будет у нас хорошо.
– Ваше Величество очень любезны, – пробормотала Фанни. Доктор Берни, чувствовавший себя непринужденно, сказал, что его дочь совершенно сражена оказанной ей честью.
– Просто восхитительно, что теперь с нами будет романистка, которая доставляет нам такое наслаждение своими сочинениями, – продолжала королева. – Познакомьтесь, это хранительница моего гардероба. Она расскажет, чем вам предстоит здесь заниматься. Швелленбург, будьте любезны провести мисс Берни в ее апартаменты. Я полагаю, она немного устала с дороги и прежде, чем приступить к своим обязанностям, не прочь отдохнуть.
Это был знак, что можно уходить, поняла Фанни, и воспряла духом – она вообще не имела привычки долго расстраиваться.
Фанни принялась пятиться к двери – мисс Делани сказала, что это необходимый ритуал. Фанни сочла его ужасно неудобным.
«Господи, я наверняка споткнусь… а если мне придется ходить на высоких каблуках, как же тогда пятиться задом?»
Наконец дверь за ней закрылась, и Фанни опять смогла ходить как все люди.
Она задрала голову и, улыбнувшись мрачной мадам фон Швелленбург, подумала, что у нее необычайно неприятная физиономия.
– Ходить сюда, – это были единственные слова, вырвавшиеся из удивительно противного рта.
«Пожалуй, – сказала себе Фанни, идя в свои апартаменты, – я недооценивала тяготы жизни при дворе».
* * *
Комнаты Фанни располагались на первом этаже особняка, в котором жила королева. Фанни выделили гостиную, откуда была видна Круглая башня, и маленькую спальню, окна которой выходили в сад. Фанни решила, что помещение вполне подходящее, хоть и не очень просторное. Гораздо менее удобно было то, что через стенку от ее гостиной обитала мадам фон Швелленбург.Фанни дали слугу и служанку, и романистка было подумала, что ее ждет сладкая жизнь, однако была быстро разочарована.
Мадам фон Швелленбург всячески давала ей понять, что Фанни – ее подчиненная, ведь мадам считалась хранительницей гардероба, а Фанни была назначена помощницей хранительницы.
– Я здесь становляйт правила! – сообщила Швелленбург Фанни. – Я… сам!
И поинтересовалась, любит ли Фанни жаб, добавив, что у нее, мадам фон Швелленбург, жабы просто потрясающие. Это самые умные жабы в мире. Они квакают, когда она стучит по клеткам табакеркой.
У Фанни квакающие твари вызвали отвращение, и она не сумела этого скрыть.
– Значит… вы их не любить? – Швелленбург была разобижена. Она не позволит, чтобы какие-то выскочки-бумагомараки воротили нос от ее прелестных любимиц!.. С тех пор мадам решила сделать все, дабы жизнь при дворе не казалась Фанни раем.
– Романы… – провозгласила фон Швелленбург, обратившись к своей фаворитке и бросив уничижительный взгляд через плечо на Фанни. – Я не понимайт, что называйт романы, а что романсы, а что историй… Я не желайт читайт этот… хлам.
Фанни ужасно хотелось хихикнуть, но она сдержалась. Фанни быстро сообразила, что общение с мадам фон Швелленбург станет для нее суровым испытанием в новой придворной жизни.
Были и другие испытания: так, Фанни приходилось вставать каждое утро в шесть утра и, надев платье и чепец, быть готовой по первому зову королевы – а это могло произойти в любое время от семи до восьми часов – помчаться в ее покои. Королева вставала раньше, но посылала за Фанни только тогда, когда миссис Тилки – она была немкой, но говорила по-английски не хуже королевы и даже с меньшим акцентом – завершала ее прическу.
Швелленбург же, насколько было известно Фанни, валялась в постели до полудня. Вскоре после приезда в Англию она заявила, что столь важная особа, как она, не может работать: ее задача – надзирать за фрейлинами и служанками. Швелленбург упорно настаивала на этом, чем очень радовала Фанни, поскольку тогда по утрам она не сталкивалась со вздорной старушенцией. Когда же королева вызывала Фанни к себе, Фанни и миссис Тилки вдвоем одевали Ее Величество: миссис Тилки как более опытная камеристка подавала одежду, а Фанни обряжала госпожу.
Фанни не могла сдержать улыбку, представляя себе, какой был бы кошмар, если бы ей самой пришлось решать, что следует надеть раньше, а что позже.
Она писала Сьюзен, что вполне могла бы попытаться надеть на королеву платье, не надев кринолин, и дать ей веер, еще не успев повязать шейный платок.
Вскоре после восьми начиналась служба в дворцовой часовне, где собиралось все королевское семейство. Затем все шли завтракать: это было самое приятное время суток, поскольку Фанни могла целый час посидеть за едой, уставившись в книгу. Потом ей предоставлялась возможность побездельничать… если, конечно, королеве не нужно было завивать волосы, что происходило, как выяснила Фанни, дважды в неделю, на сей церемонии ей тоже следовало присутствовать.
Однако дневной туалет королевы начинался лишь в четверть первого; это был уже настоящий ритуал, и заправляла там всем Швелленбург. Фанни была благодарна королеве, которая никогда не обращала внимания на ее мелкие ошибки, а просматривала во время одевания газеты и часто зачитывала из них по нескольку фраз. Зачитав что-нибудь, королева всякий раз поглядывала на Фанни, словно пытаясь понять, понравилось ей или нет; Фанни трогали эти небольшие знаки внимания, и она чувствовала, что, если бы не скверный характер фон Швелленбург, которая была ее непосредственной начальницей, она вполне могла бы приспособиться к новой жизни.
Очутившись при дворе, Фанни была вынуждена заниматься и своим собственным туалетом, о чем раньше она почти не думала. А в пять часов дня ее ждало самое большое испытание – Фанни приходилось обедать в компании с мадам фон Швелленбург: это была ужасная пытка, ибо старая немка каждым жестом и почти каждым словом давала понять, что не одобряет свою новую помощницу. Кофе Швелленбург пила в своей гостиной, а король и его семейство разгуливало по террасам, и принцессам нравилось устраивать из этого целую церемонию: тщательно принарядившись, они прохаживались, помахивая веерами, и с улыбкой кланялись людям, которые приходили на них посмотреть.
«Бедные, – вздыхала про себя Фанни, – они как птицы в клетках, и это торжественное шествование по террасам для них единственная возможность чуть-чуть расправить крылышки… но лишь совсем немножко».
В восемь часов Фанни должна была готовить чай для конюших или других джентльменов, получивших приглашение Их Величеств посетить вечерний концерт.
От девяти до одиннадцати, пока концерт не заканчивался, Фанни приходилось проводить время с Швелленбург; затем начинался ужин, после которого следовало еще раз обслужить королеву. А затем Фанни падала на постель и почти мгновенно засыпала.
Она ужасно уставала за день, а поскольку во дворце каждый следующий день напоминал предыдущий, жизнь ее была очень монотонной.
Однако у Фанни все же оставался ее дневник, и кроме того, она любила встречаться с принцессами – эти юные создания, жаждавшие избежать монотонности, интересовали ее больше всех остальных обитателей Виндзора; вдобавок Фанни их жалела, ведь, хотя правила этикета не позволяли ей отказаться от столь вожделенной для многих должности, пожалованной ей королевой, Фанни знала, что рано или поздно она удерет из дворца, а вот бедным маленьким принцессам придется это терпеть всю жизнь, пока они не выйдут замуж.
В свободное время Фанни писала дневник и письма домой. Это было для нее самым большим удовольствием.
* * *
Заходя в апартаменты королевы, король перекидывался несколькими словами с мисс Берни. Когда он смотрел на нее, его глаза всегда поблескивали: ему явно казалось странным, что она могла написать роман. Однако Его Величество всегда разговаривал с ней добродушно, и если бы вдобавок он говорил не так быстро и Фанни понимала, что он имеет в виду, она бы вообще его не боялась.В то августовское утро, выйдя из дворца, король размышлял о принце Уэльском и о комедии, которую тот ломает, притворяясь, что экономит. С этим нужно наконец разобраться! Пожалуй, стоит еще раз поговорить с Питтом.
Всю дорогу от Виндзора до Сент-Джеймса народ смотрел на короля мрачно; все безмолвствовали. Никаких возгласов, славословящих Его Величество, не было. Многие люди проходили мимо кареты, даже не взглянув на нее. А один выкрикнул: «Да здравствует принц Уэльский!»
«Грустно, – подумал король, – очень грустно, когда восхваление сына означает предательские мысли по отношению к его отцу».
Он устал. Порой король чувствовал себя больным, ему хотелось затвориться… ну, если не в Виндзоре, так в Кью, никогда не видеть ни одного политика и навеки позабыть о том, что у него есть сын по имени Георг.
Как только встреча с политиками закончится, он вернется в Виндзор. Будет там охотиться, ведь он все время толстеет, и ему полезно двигаться. К тому же сидя верхом на лошади, он забывает про свои беды.
Карета уже подъезжала к Сент-Джеймсскому дворцу, когда король увидел кучку людей – маленькую, всего с полдюжины человек, – они остановились, чтобы поглазеть на него. Он вышел из кареты, и в этот момент от крохотной группки отделилась одна женщина. Она побежала к королю, размахивая листом бумаги, который держала в правой руке.
«О Господи! – поморщился король. – Петиция». Однако он знал, что нельзя отмахиваться от людей, если им хочется привлечь его внимание к какой-то – разумеется, воображаемой – несправедливости.
Король потянулся к бумаге, и тут женщина взмахнула левой рукой; в ту же секунду он увидел блестящий нож и почувствовал глухой удар в грудь.
Зеваки закричали. Слуги короля схватили женщину.
– Пустите меня! – вопила она. – Я настоящая королева! Корона моя!
«Бедняжка полоумная», – подумал король, и глаза его наполнились слезами.
– Обращайтесь с ней ласково, – велел он, – Я не ранен. Только скажите, мой камзол цел?
– Ваше Величество… вам…
– Со мной ничего не случилось, – заявил король. – Уберите эту несчастную. Пошли, нас ждут.
* * *
Королева вместе с принцессами и несколькими фрейлинами сидела за шитьем. Мисс Берни, мисс Планта и Гули по очереди читали вслух.Королева слушала, наблюдая за принцессами; она надеялась, что общество писательницы пойдет им на пользу. Правда, чтение мисс Берни ее слегка разочаровало. Даже странно, что женщина, пишущая восхитительные романы, оказалась неспособна выразительно прочесть их. Однако никуда не денешься: и Планта, и Гули читают гораздо «выигрышней», чем мисс Берни. Но в то же время мисс Берни пользуется большим расположением принцесс, особенно малышки Амелии, которая очень привязалась к ней, а поскольку Амелия – любимица короля и придворных, так как она способна отвлечь Его Величество от государственных дел, которые страшно ему докучают, то ее хорошее отношение было очень важно.
Старшая дочь короля уже наполнила мамину табакерку, а Августа вдела нитку в иголку и протянула ее королеве; в этот момент наступил черед Фанни читать вслух.
– Мэри, – королева строго взглянула на одну из младших дочерей, которая уронила наперсток. – Будь любезна, не вертись, ибо мисс Берни, к несчастью, имеет обыкновение поначалу читать слишком тихо.
Фанни залилась краской смущения и попыталась читать погромче, а королева заложила складки на ткани и внимательно слушала, не переставая шить и одновременно держа в поле зрения всех собравшихся в гостиной.
Но вдруг за дверью поднялся шум, все насторожились. До них донесся крик: вопила какая-то женщина, причем вопила истошно, и всем стало понятно, что это голос мадам ла Фит, француженки, в обязанности которой, в частности, входило читать по-французски королеве и принцессам.
– Я должна увидеть Ее Величество. Это necessaire. [11]Говорю вам! Это tres important. [12]
Мадам ла Фит всегда начинала перемежать свою речь французскими словами, когда была взволнована, поэтому не было никакого сомнения в том, что и сейчас она вне себя от волнения.
– Гули, пойдите и выясните, что происходит, – приказала королева.
Мисс Голдсворти тут же встала, но не успела дойти до двери, как та распахнулась, и в комнату влетела мадам ла Фит; добежав до королевы, она бросилась ей в ноги.
– О, mon Dieu! [13]Вы уже слышали? Какой horreur! [14]
– Мадам ла Фит, пожалуйста, успокойтесь, – сказала королева. – Что стряслось? Что вы услышали?
– О… Я не могу вымолвить… Король… Я не могу… Королеву обуял знакомый ужас, она почувствовала тошноту.
В своем воображении она не раз проживала подобные сцены. Он сделал что-то такое, из чего его безумие сразу станет очевидным. Как часто король, казалось, из последних сил старался сохранить остатки разума, и королеве всегда было страшно, что его силы иссякнут.
Она услышала свой спокойный голос:
– Что случилось, мадам ла Фит? – Королева хотела было отослать дочерей, но было уже поздно. Если случилось именно то, чего она боялась, это от них не скроешь, рано или поздно они все равно узнают.
– Его ударили кинжалом! Целых два раза! – Мадам ла Фит театрально воздела руки к небу. – Убийца нанес целых два удара. Вот что я слышала.
Королева вскочила. Как ни странно, она почувствовала облегчение. Теперь она сможет овладеть ситуацией.
– Я уверена, что Его Величество цел и невредим, – сказала она.
* * *
И почти тут же королеве доложили, что Его Величество действительно цел и невредим. С ним ничего не случилось. Удар был нанесен тупым столовым ножом, который далее не прорезал камзол. Король проявил завидное спокойствие и отправился на встречу с политическими деятелями. Вскоре он вернется в Виндзор.Конечно, ходили всякие сплетни, но обращать на них внимание не следовало. Поэтому королеву заверили, что король в безопасности.
На улицах люди болтали, что женщина, совершившая покушение, была служанкой в Карлтон-хаусе и потеряла работу, поскольку король отказался оплатить долги принца Уэльского. Поговаривали еще, что она любила принца и решила отомстить королю за дурное обращение с сыном. Некоторые же договорились даже до того, что покушение отражало всеобщее недовольство королем и стремление заменить его на нового.
Однако женщина оказалась помешанной: она неустанно твердила о том, что корона должна принадлежать ей.
Когда король прибыл в Виндзор, королева встретила его с явным облегчением.
– Ничего страшного! – сказал он. – Бедняжка сумасшедшая. Я велел обращаться с ней ласково.
Королева кивнула.
– Несчастная женщина, – прошептала она.
И король, словно эхо, без тени улыбки повторил ее слова.
* * *
Когда известие о происшедшем долетело до Гроув-хауса, из мухи успели сделать слона.Короля дважды ударили кинжалом возле Сент-Джеймсского дворца. Он умирает, ему лишь пытаются облегчить страдания.
– Я должен во весь опор мчаться в Виндзор, – воскликнул принц Уэльский.
Ему подали фаэтон, он сам сел на козлы и за рекордно короткий срок добрался до Виндзора.
В комнатах принцесс, располагавшихся в Верхних покоях, поднялся переполох.
– Георг здесь! – закричала старшая принцесса и от волнения всплеснула руками.
– Он приехал, потому что совершено покушение на папу, – откликнулась Августа.
– Наверное, – сказала сестра, – он надеется на смертельный исход. Ведь тогда всем здесь завладеет он, – в ее глазах появилось мечтательное выражение. – Ручаюсь, тогда все переменится! Георг разрешит нам выезжать в свет. И наша скучная жизнь кончится!
– Шарлотта, ну как ты можешь так говорить!
– Я говорю правду, Августа.
– Мне бы хотелось написать портрет Георга, – вздохнула Елизавета. – Он такой интересный типаж!
– Он очень хорош собой, – вздохнула Шарлотта. – И совершает такие потрясающие поступки! О, мисс Берни, неужели вам не хочется вывести его на страницах романа?
Мисс Берни рассмеялась.
– Ваше Высочество, о реальных людях не пишут романов. Я думаю, это было бы расценено как неуважение к Его Высочеству.
– Вы смущаете мисс Берни, – укоризненно сказала принцессе Гули.
– Милая старушка Гули! Вы такая же вредная, как наши папа и мама! По-моему, вам очень нравится, как нас третируют.
– Ладно! – оборвала ее мисс Гули. – Мы должны выполнять приказы Его Величества. Кроме того, всему есть пределы, и Ваши Высочества это прекрасно знают.
Трехлетняя Амелия улизнула из детской и вбежала в комнату.
– А я тут! А я тут!
– Где тебе нельзя находиться, – с ласковым упреком сказала старшая принцесса.
Амелия засмеялась и принялась бегать по комнате.
– Я лошадка. Папина лошадка.
Во дворе послышался грохот экипажа, и все принцессы подбежали к окну.
– Он уезжает. Он уже уезжает! Ах, посмотрите! Ну разве он не красив?
– У него сердитый вид.
– О Господи! Должно быть, они снова повздорили.
– Но почему?.. почему? Он же приехал только, чтобы справиться о папином здоровье.
– Ага, чтобы посмотреть, скоро ли наступит его черед надеть корону.
– Ой, какой же он гадкий, наш дорогой братец! Шарлотта, подвинься, я не могу разглядеть пряжки на его туфлях.
– Мелия хочет видеть Георга, – малышка властно обратилась к Фанни. – Мисс Берни, подними меня. Я хочу посмотреть на Георга.
Мисс Берни охотно, поскольку ей хотелось поглазеть на Георга не меньше, чем Амелии, подхватила на руки самую младшую принцессу и, стоя у окна, следила за тем, как разъяренный принц уезжает в своем фаэтоне.
* * *
Возвращаясь из Виндзора в Лондон, сердитый принц решил, что он расскажет все как было, без утайки. Он явился в Виндзор преисполненный благих намерений: он услышал о том, что в отца стреляли, и поехал, желая убедиться, что слухи беспочвенны… а если нет, то чтобы предложить помощь… он был готов на все. А король отказался его принять!Как же старик ненавидит его!
Нужно немедленно поговорить с Фоксом и Шериданом… Кроме того, надо как-то уладить эту историю с долгами. Не может же он вечно влачить такое существование!
Не успев вернуться в Артон-хаус, принц сразу же послал за Фоксом и Шериданом.
– В Виндзоре со мной обошлись самым что ни на есть безобразным образом, – заявил он. – Естественно, я как только услышал о покушении, то сорвался и поехал.
– Ничего иного Ваше Высочество и не могли сделать, – откликнулся Шеридан.
– Да, чтобы в случае смерти короля быть рядом, – согласился Фокс.
– А оказалось, что какая-то полоумная набросилась на отца, размахивая десертным ножичком. Должен признаться вам, джентльмены, королева приняла меня очень холодно.
– Вне всякого сомнения, так велел король.
– Он был в соседней комнате. В какой-то момент я даже услышал голос старого дурня: «А? Что? А? Что?» Он был здоровехонек… и прекрасно знал о моем приезде! Я сказал матери: «Я хочу повидаться с королем и убедиться в том, что он нисколько не пострадал от сего печального происшествия». И знаете, что она мне ответила? «Вы, может, и хотите, но Ваше Величество вас видеть не желает. И смею вас уверить, ваш визит произвел на него более тяжелое впечатление, чем нападение сумасшедшей». И это мои родители?! Ну, скажите, разве народу не пора узнать, как со мной обращаются?
Фокс помолчал несколько секунд и сказал:
– Да, пора… пора вынести это все на свет божий. Я думаю, нам надо обсудить наши планы.
– Какие планы?
– Как – независимо от согласия Питта – вынести вопрос о ваших финансах на обсуждение в парламенте.
Принц пришел в восторг. Он мог доверять Фоксу. И Шеридан был с ними согласен. Фокс ввел его в политику, своим продвижением принц обязан Фоксу. А коли так, то любое предложение Фокса – это мудрый совет.
– Нам нужно время, – сказал Фокс. – Мы должны быть уверены в том, что нас поддерживают. Однако пора перехватить инициативу.
Фокс излучал энергию. Ничто не радовало его так, как конфликты в парламенте. Это было своего рода азартной игрой. Публику, конечно, немного шокировало, что принц потратил столько денег, толком ничего не имея за душой, но ведь он продал своих лошадей и кареты! Вдобавок он уплатил кое-какие долги и теперь жил экономно, даже ездил в наемных экипажах… стало быть, он раскаивается в совершенных безумствах! А вот король не намерен помогать сыну. Он плохой отец; люди начали понимать, что король действительно ненавидит принца Уэльского. Тем более что король старый, непривлекательный, скучный, предпочитает жить не в Сент-Джеймсском или Букингемском дворцах, а в деревне, словно простой сквайр.
Фокс сказал:
– Не думаю, что когда-либо раньше король был также непопулярен в народе. Мне совершенно ясно, что настало время действовать. Главное теперь – хорошенько подумать, как нам перехитрить короля и этого умника, Питта-младшего.
* * *
Парламенту предстояло собраться лишь осенью, а к тому времени Питту уже будут противостоять грозные силы. Фокс не желал вступать в бой, не будучи абсолютно уверен в победе, и надеялся, что принц сделает снова театральный жест и, продолжая жить в режиме экономии, сможет заплатить еще часть своих долгов. Если принца не будет в городе – а как он может тут развлекаться, если комнаты для приема гостей в Карлтон-хаусе заперты? – то у людей кончится терпение. Они ведь любили интересоваться пирушками, которые он устраивал в особняке, изысканными каретами, поставленными в ряд на улице Молл, романом с миссис Фитцерберт. Но в ту зиму Лондон потерял своего принца. Так что людям приходилось довольствоваться унылым королем, королевой и мельком увиденными принцессами, которых держали взаперти, и ни карикатуристы, ни народ не могли понять, что у них за характер.– Ну вот, – сказал Фокс, – а весной мы должны захватить врасплох мистера Питта и Его совсем некоролевское Величество.
МОРСКОЙ ПАВИЛЬОН
Людвиг Вельтхе был человеком с идеями и давно обдумывал один план, который казался ему весьма удачным. По дороге в Брайтон и обратно – Вельтхе прислуживал принцу Уэльскому – он мог неспеша поразмыслить над перспективами, открывающимися перед рыбацким поселком. По его мнению, они были просто блестящими.
Вельтхе полагал, что мода на морские купания не пройдет. Все больше шикарной публики проводило здесь летом очень много времени. Старый Курильщик кому угодно мог дать прикурить, Марта Гунн тоже была весьма колоритным персонажем, и их соленые шуточки цитировались в бальных залах огромных особняков. Все считали своим долгом побывать в Брайтоне! Морские купания так благотворно влияли на здоровье, что его потом хватало на целую зиму; жизнь в Брайтоне была такой же изысканной, как и в Лондоне, ведь здесь находился принц Уэльский, а все знали, что, где принц Уэльский, там бонтон, высшее общество; шикарнее места просто не бывает.
Поэтому герр Вельтхе принялся строить планы на будущее.
Принц уже три года подряд снимал Гроув-хаус, но нельзя было сказать, что Гроув-хаус – достойная резиденция для наследника трона.
«И все же, – рассуждал Вельтхе, – где же еще мог остановиться принц? А раз в Брайтоне нет достойного жилья, значит, надо его построить, это совершенно очевидно!»
Нельзя было не заметить герра Вельтхе: он, как и принц, слыл выдающимся человеком. Но если принц был удивительно хорош собой и потрясающе элегантен, то Вельтхе выделялся своим безобразием.
Вельтхе полагал, что мода на морские купания не пройдет. Все больше шикарной публики проводило здесь летом очень много времени. Старый Курильщик кому угодно мог дать прикурить, Марта Гунн тоже была весьма колоритным персонажем, и их соленые шуточки цитировались в бальных залах огромных особняков. Все считали своим долгом побывать в Брайтоне! Морские купания так благотворно влияли на здоровье, что его потом хватало на целую зиму; жизнь в Брайтоне была такой же изысканной, как и в Лондоне, ведь здесь находился принц Уэльский, а все знали, что, где принц Уэльский, там бонтон, высшее общество; шикарнее места просто не бывает.
Поэтому герр Вельтхе принялся строить планы на будущее.
Принц уже три года подряд снимал Гроув-хаус, но нельзя было сказать, что Гроув-хаус – достойная резиденция для наследника трона.
«И все же, – рассуждал Вельтхе, – где же еще мог остановиться принц? А раз в Брайтоне нет достойного жилья, значит, надо его построить, это совершенно очевидно!»
Нельзя было не заметить герра Вельтхе: он, как и принц, слыл выдающимся человеком. Но если принц был удивительно хорош собой и потрясающе элегантен, то Вельтхе выделялся своим безобразием.