Страница:
Виктория Холт
Возлюбленная из Ричмонд-Хилл
РОЖДЕНИЕ В ЗАМКЕ ТОНГ
В Красной комнате уже начали сгущаться длинные тени, когда Мэри Смит отодвинула красный балдахин и в тревоге присела на кровать. Ребенку было еще рановато появляться на свет, но, с другой стороны, разве в подобных вещах можно быть в чем-то уверенной? Дети, как правило, появляются на свет слишком рано…
Ей бы очень хотелось, чтобы ребенок родился в их собственном доме. Уолтер пообещал, что, как только у них появится малыш, они обязательно подыщут себе отдельное жилье, и Мэри заранее радовалась, предвкушая, как она будет выбирать мебель по своему вкусу и обустраивать свой собственный дом. Это будет совсем другая жизнь, не то, что когда они жили в особняке ее деверя в Эктон-Бернелле или теперь, в замке Тонг…
Хотя, конечно, герцог Кингстонский проявил большую любезность, предоставив им этот замок на то время, пока не родится ребенок; герцогу не хотелось, чтобы в его отсутствие замок пустовал: надо же кому-то держать в узде прислугу и следить за порядком! А коли так, то почему бы здесь не пожить Уолтеру Смиту, доброму другу, про которого герцогу было известно, что, женившись, он жаждет покинуть родительский кров?
Мэри была в восторге от переезда в замок Тонг, такой большой и величественный, какого больше не встретишь не только в Шропширском графстве, но и во всей Англии. И все же это был не ее собственный дом. Она попыталась свить здесь уютное гнездышко: положила в углу молельный коврик, повесила над кроватью распятие и поставила на резную каминную доску склянку со святой водой. Но, когда поняла, какими глазами смотрят на все это слуги, ее охватило страшное возмущение. Она не могла примириться с английскими законами, которые, хотя и не воспрещали католикам исповедовать свою религию, однако поражали их в гражданских правах и наказывали сотней различных способов.
Мэри стиснула руки и напомнила себе, что она должна быть готова умереть за свою веру с тем же фанатизмом, с которым ее единоверцы уничтожали во всем мире тех, кто придерживался других вероисповеданий.
В спальню вошел Уолтер. Это был самый лучший муж на свете: приятной наружности, с солидным капиталом и – что самое главное! – тоже католик, как и она. Да они бы и не поженились, не будь он католиком. Мэри принесла ему хорошее приданое, и они даже приходились друг другу дальними родственниками – в Англии среди католиков такое встречалось нередко, ибо мало кто заключал браки с людьми, исповедовавшими иную веру.
Поглядев на жену, Уолтер явно встревожился.
– Мэри! Неужели? – воскликнул он. Она кивнула.
– Я не уверена, но может быть…
– Да вроде бы рановато…
– Я думаю, так всегда бывает.
– Позвать повитуху?
– Нет, пока не надо. Погоди немножко. А то она поднимет меня на смех… назовет паникершей.
Уолтер сел рядом с женой и взял ее за руку.
– Как странно, – пробормотал он, – что наш ребенок родится в замке!
– Да. Лучше бы он родился в нашем собственном доме.
– Как только ты будешь к этому готова, мы приобретем свой дом.
– Я хотела бы поселиться неподалеку от брата. В Гемпшире.
– В Ред-Райсе? – задумчиво произнес он. – Это превосходное место. И от Винчестера недалеко.
– Уолтер, но неужели ты сможешь осесть и жить на одном месте после всех твоих приключений в австрийских войсках?
– С тобой – да. Чтобы обзавестись семьей.
Обзавестись семьей… Она увидела прелестный дом, сад с аккуратно подстриженными лужайками, детишек, обступивших папу и маму… Это была приятная картина… да и последующие роды будут не такими тяжелыми, как первые. Повитуха говорила, что в первый раз труднее всего…
– У нас будет дом, – пробормотала Мэри, стараясь отвлечься от схваток, которые, как ей показалось, стали несколько чаще, – с часовней.
– Наверное, не очень благоразумно устраивать домашнюю церковь, любовь моя.
– Ах, Уолтер! Ну почему нас преследуют?
Уолтер согласился с женой, что католики очень страдают от нетерпимости иноверцев, но как честный человек не мог не указать на то, что в Англии на сей счет куда более мягкие законы, чем в других странах.
– И все-таки… все-таки мы в ужасном положении! – вскричала Мэри, и ее глаза засверкали. – Если бы не это, мы бы уже жили в собственном доме. И тебе не пришлось бы уезжать из Англии, чтобы получить образование.
– Ничего, зато я попутешествовал и узнал, что такое служба в австрийской армии.
– Но это была потеря для Англии! – страстно воскликнула Мэри. – О, Уолтер, если бы в сорок пятом году все сложилось иначе!
– Но этого не произошло, Мэри, и мы с тобой прекрасно знаем, что после Куллодена Стюарты окончательно потеряли надежду сохранить трон. Чарлз Эдуард больше не вернется. Он спивается на материке, а Ганноверы прочно воцарились в Англии. Говорят, юный принц Георг – милый молодой человек, популярен в народе. Нет, Мэри, Ганноверы никуда не денутся, так что нам надо постараться найти в этом лучшие стороны.
– Но жить, как мы живем сейчас… слушать мессу чуть ли не украдкой! Быть лишенными привилегий! А как же наши дети? Неужели им суждено расти в обществе, которое не предоставит им никаких прав только потому, что они молятся Богу единственно верным способом?
– Ты не должна волноваться, моя дорогая. Одно я знаю наверняка. Наши дети будут молиться Богу, как положено по законам Римской католической церкви. И неважно, какие законы будут приняты на сей счет в стране!
Мэри вздохнула. Да, конечно, ничего другого и представить себе невозможно.
– Не тревожься. Пока законы не ужесточились, с нами ничего плохого не случится.
Милый Уолтер! Он проявляет похвальное смирение. Да и она, наверное, так разволновалась только из-за того, что ребенок вот-вот появится на свет! Ведь будущее выглядит довольно радужно. Скоро тяготы, связанные с ее нынешним положением, останутся позади; они с Уолтером приобретут свой дом, и она станет счастливой матерью семейства. Как же это будет отличаться от жизни в доме деверя в Эктон-Бернелле… хотя дом у него и просторный, и удобный! Вероятно, герцог Кингстонский надеялся, что они купят замок Тонг: он ведь хочет его продать. Но – нет, замок для них слишком большой; они не смогут его содержать. Конечно, за ней дали большое приданое, но они все равно не так богаты, как должны были бы быть по представлениям герцога. И неудивительно: Уолтер – второй сын покойного сэра Джона Смита и, естественно, получил не столь большое наследство, как сэр Эдуард, его брат, который унаследовал и титул, и большую часть фамильного богатства.
Мэри затаила дыхание.
– Уолтер!.. По-моему… да, я почти уверена, что это началось.
Уолтер, не теряя ни минуты, позвал повитуху.
Мэри оказалась права. Через несколько часов она стала матерью маленькой дочурки.
Мэри была слегка разочарована: она надеялась родить мальчика. Но все равно радовалась малышке – здоровенькой и прелестной. Ее окрестили Мэри Энн, но поскольку мать тоже звалась Мэри, девочку вскоре стали называть Марией. А Мэри через несколько месяцев уже вновь ждала ребенка…
Мэри жила вполне счастливо, и в последующие годы семья увеличилась. После Уолтера родился Джон, потом появились Чарлз, Генри и Франс, так что получилось милое, не очень многочисленное семейство. Оно мирно жило в сельской тиши, и крупные столичные события его не волновали. А тем временем старый король умер, и на трон взошел молодой Георг. До Мэри и ее близких доходили известия о его женитьбе на Шарлотте, принцессе Мекленбург-Стрелицкой династии, о коронации Георга и о рождении принца Уэльского, после которого в свой черед родился и второй сын.
– О да! – не раз повторял Уолтер Смит. – Ганноверы воцарились в Англии надолго.
Ей бы очень хотелось, чтобы ребенок родился в их собственном доме. Уолтер пообещал, что, как только у них появится малыш, они обязательно подыщут себе отдельное жилье, и Мэри заранее радовалась, предвкушая, как она будет выбирать мебель по своему вкусу и обустраивать свой собственный дом. Это будет совсем другая жизнь, не то, что когда они жили в особняке ее деверя в Эктон-Бернелле или теперь, в замке Тонг…
Хотя, конечно, герцог Кингстонский проявил большую любезность, предоставив им этот замок на то время, пока не родится ребенок; герцогу не хотелось, чтобы в его отсутствие замок пустовал: надо же кому-то держать в узде прислугу и следить за порядком! А коли так, то почему бы здесь не пожить Уолтеру Смиту, доброму другу, про которого герцогу было известно, что, женившись, он жаждет покинуть родительский кров?
Мэри была в восторге от переезда в замок Тонг, такой большой и величественный, какого больше не встретишь не только в Шропширском графстве, но и во всей Англии. И все же это был не ее собственный дом. Она попыталась свить здесь уютное гнездышко: положила в углу молельный коврик, повесила над кроватью распятие и поставила на резную каминную доску склянку со святой водой. Но, когда поняла, какими глазами смотрят на все это слуги, ее охватило страшное возмущение. Она не могла примириться с английскими законами, которые, хотя и не воспрещали католикам исповедовать свою религию, однако поражали их в гражданских правах и наказывали сотней различных способов.
Мэри стиснула руки и напомнила себе, что она должна быть готова умереть за свою веру с тем же фанатизмом, с которым ее единоверцы уничтожали во всем мире тех, кто придерживался других вероисповеданий.
В спальню вошел Уолтер. Это был самый лучший муж на свете: приятной наружности, с солидным капиталом и – что самое главное! – тоже католик, как и она. Да они бы и не поженились, не будь он католиком. Мэри принесла ему хорошее приданое, и они даже приходились друг другу дальними родственниками – в Англии среди католиков такое встречалось нередко, ибо мало кто заключал браки с людьми, исповедовавшими иную веру.
Поглядев на жену, Уолтер явно встревожился.
– Мэри! Неужели? – воскликнул он. Она кивнула.
– Я не уверена, но может быть…
– Да вроде бы рановато…
– Я думаю, так всегда бывает.
– Позвать повитуху?
– Нет, пока не надо. Погоди немножко. А то она поднимет меня на смех… назовет паникершей.
Уолтер сел рядом с женой и взял ее за руку.
– Как странно, – пробормотал он, – что наш ребенок родится в замке!
– Да. Лучше бы он родился в нашем собственном доме.
– Как только ты будешь к этому готова, мы приобретем свой дом.
– Я хотела бы поселиться неподалеку от брата. В Гемпшире.
– В Ред-Райсе? – задумчиво произнес он. – Это превосходное место. И от Винчестера недалеко.
– Уолтер, но неужели ты сможешь осесть и жить на одном месте после всех твоих приключений в австрийских войсках?
– С тобой – да. Чтобы обзавестись семьей.
Обзавестись семьей… Она увидела прелестный дом, сад с аккуратно подстриженными лужайками, детишек, обступивших папу и маму… Это была приятная картина… да и последующие роды будут не такими тяжелыми, как первые. Повитуха говорила, что в первый раз труднее всего…
– У нас будет дом, – пробормотала Мэри, стараясь отвлечься от схваток, которые, как ей показалось, стали несколько чаще, – с часовней.
– Наверное, не очень благоразумно устраивать домашнюю церковь, любовь моя.
– Ах, Уолтер! Ну почему нас преследуют?
Уолтер согласился с женой, что католики очень страдают от нетерпимости иноверцев, но как честный человек не мог не указать на то, что в Англии на сей счет куда более мягкие законы, чем в других странах.
– И все-таки… все-таки мы в ужасном положении! – вскричала Мэри, и ее глаза засверкали. – Если бы не это, мы бы уже жили в собственном доме. И тебе не пришлось бы уезжать из Англии, чтобы получить образование.
– Ничего, зато я попутешествовал и узнал, что такое служба в австрийской армии.
– Но это была потеря для Англии! – страстно воскликнула Мэри. – О, Уолтер, если бы в сорок пятом году все сложилось иначе!
– Но этого не произошло, Мэри, и мы с тобой прекрасно знаем, что после Куллодена Стюарты окончательно потеряли надежду сохранить трон. Чарлз Эдуард больше не вернется. Он спивается на материке, а Ганноверы прочно воцарились в Англии. Говорят, юный принц Георг – милый молодой человек, популярен в народе. Нет, Мэри, Ганноверы никуда не денутся, так что нам надо постараться найти в этом лучшие стороны.
– Но жить, как мы живем сейчас… слушать мессу чуть ли не украдкой! Быть лишенными привилегий! А как же наши дети? Неужели им суждено расти в обществе, которое не предоставит им никаких прав только потому, что они молятся Богу единственно верным способом?
– Ты не должна волноваться, моя дорогая. Одно я знаю наверняка. Наши дети будут молиться Богу, как положено по законам Римской католической церкви. И неважно, какие законы будут приняты на сей счет в стране!
Мэри вздохнула. Да, конечно, ничего другого и представить себе невозможно.
– Не тревожься. Пока законы не ужесточились, с нами ничего плохого не случится.
Милый Уолтер! Он проявляет похвальное смирение. Да и она, наверное, так разволновалась только из-за того, что ребенок вот-вот появится на свет! Ведь будущее выглядит довольно радужно. Скоро тяготы, связанные с ее нынешним положением, останутся позади; они с Уолтером приобретут свой дом, и она станет счастливой матерью семейства. Как же это будет отличаться от жизни в доме деверя в Эктон-Бернелле… хотя дом у него и просторный, и удобный! Вероятно, герцог Кингстонский надеялся, что они купят замок Тонг: он ведь хочет его продать. Но – нет, замок для них слишком большой; они не смогут его содержать. Конечно, за ней дали большое приданое, но они все равно не так богаты, как должны были бы быть по представлениям герцога. И неудивительно: Уолтер – второй сын покойного сэра Джона Смита и, естественно, получил не столь большое наследство, как сэр Эдуард, его брат, который унаследовал и титул, и большую часть фамильного богатства.
Мэри затаила дыхание.
– Уолтер!.. По-моему… да, я почти уверена, что это началось.
Уолтер, не теряя ни минуты, позвал повитуху.
Мэри оказалась права. Через несколько часов она стала матерью маленькой дочурки.
Мэри была слегка разочарована: она надеялась родить мальчика. Но все равно радовалась малышке – здоровенькой и прелестной. Ее окрестили Мэри Энн, но поскольку мать тоже звалась Мэри, девочку вскоре стали называть Марией. А Мэри через несколько месяцев уже вновь ждала ребенка…
* * *
Мэри Смит твердо решила, что второе дитя родится в их собственном доме, поэтому, когда Марии было всего несколько месяцев, ее родители перестали надзирать за замком Тонг, переехали в Ред-Райс и поселились у брата Мэри, мистера Генри Эррингтона, рассчитывая пожить у него, пока не подыщут собственное жилье. Это заняло не так уж много времени, и еще до рождения маленького Уолтера они перебрались в большой дом в деревушке Брэмбридж, которая находилась неподалеку от Ред-Райс и вдобавок – что создавало дополнительное удобство – от города: она была рядом с Винчестером.Мэри жила вполне счастливо, и в последующие годы семья увеличилась. После Уолтера родился Джон, потом появились Чарлз, Генри и Франс, так что получилось милое, не очень многочисленное семейство. Оно мирно жило в сельской тиши, и крупные столичные события его не волновали. А тем временем старый король умер, и на трон взошел молодой Георг. До Мэри и ее близких доходили известия о его женитьбе на Шарлотте, принцессе Мекленбург-Стрелицкой династии, о коронации Георга и о рождении принца Уэльского, после которого в свой черед родился и второй сын.
– О да! – не раз повторял Уолтер Смит. – Ганноверы воцарились в Англии надолго.
ЖИЗНЬ В ЛАЛВОРТСКОМ ЗАМКЕ
Мария Смит лежала на жесткой постели в скудно обставленной комнатушке – больше походившей на монастырскую келью – и беззвучно рыдала, спрашивая себя, как она сможет уехать из того места, которое столько лет подряд служило ей домом…
Завтра папа приедет и заберет ее, завтра ей придется покинуть подруг, дорогих монахинь, мать-настоятельницу, расстаться с мирной монастырской жизнью, с Парижем и вернуться в Англию. Даже удивительно! Когда она узнала, что ей нужно будет ехать сюда, она так же горько рыдала при мысли о расставании с родительским домом в Брэмбридже, а теперь плачет, не желая уезжать из монастыря!
Мария села на кровати. А что? Может быть, именно это и сулит ей утешение? Может быть, она сумеет примириться с жизнью в Брэмбридже так же, как примирилась с жизнью в монастыре, пока не полюбила ее? Но, конечно, дома все будет по-другому. Дома ей придется думать о замужестве, ведь она прекрасно понимает, что именно ради этого ее вновь привозят в Англию. Такова судьба всех девушек. Их отправляли сюда, в монастырь Голубых монахинь, чтобы здесь из них воспитали хороших католичек; а потом, когда им подыскивали подходящих мужей, девушки возвращались домой, производили на свет потомство, и, если это были девочки, их, и спою очередь, привозили в монастырь. Такова была судьба всех юных католичек из хороших семей.
Дверь бесшумно приотворилась, и на пороге возникла Франсис. Глаза ее покраснели от слез. Жалобно всхлипывая, она подбежала к кровати и бросилась в объятия Марии.
– Не плачь, не плачь, – утешила ее Мария. – После моего отъезда у тебя все здесь будет хорошо. А очень скоро настанет и твой черед.
Франсис подняла глаза и с обожанием посмотрела на сестру. Мария была не только самой красивой на свете, но и самой доброй! Что будет делать малышка Франсис – совсем недавно приехавшая в монастырь – без Марии, которая всегда защищала ее?
Мария тут же позабыла о своих горестных раздумьях. Сейчас главное было успокоить сестру! Она отодвинула спадавшие на глаза золотистые пряди густых волос и сказала:
– Мама с папой, наверное, приедут тебя навестить. А может, я и сама выберусь. И очень скоро – гораздо скорее, чем тебе сейчас кажется – ты будешь грустить, не желая расставаться с монастырем.
– Но ведь тебя тут не будет, Мария!
– Я буду писать тебе письма.
– Но тебе найдут мужа, и когда я вернусь домой, то не застану тебя там.
– Я приглашу тебя ко мне и найду мужа тебе. Ты поселишься рядом, и мы будем с тобой видеться каждый день.
– О, Мария, неужели это возможно?
– Для Марии Смит нет ничего невозможного. Франсис хихикнула.
– Ах, Мария! Преподобная мать-настоятельница сказала бы, что ты кощунствуешь!
– Тогда прошу тебя, не говори ей ничего, а не то она меня вызовет к себе! – Мария скрестила на груди руки, изображая настоятельницу монастыря. – «Мария Смит, я слышала, что ты считаешь себя всемогущей!» – «Да, матушка». – «Тогда будь любезна, отправься в Версаль и скажи королю, чтобы он бросил свои дурные привычки». – «Хорошо, матушка».
Мария расхохоталась.
– Я мелю чепуху, правда, Франсис? Но все-таки я тебя рассмешила – и то хорошо!
– Но ведь ты действительно когда-то была в Версале, Мария…
Франсис хотела, чтобы Мария рассказала ей историю, которую она уже слышала, и сестра послушно выполнила ее желание.
– Это случилось, когда мама с папой приехали меня навестить… как они приедут, чтобы навестить тебя!.. Ну, и, разумеется, они повели меня посмотреть достопримечательности Парижа. Самой потрясающей была поездка в Версаль! О, Франсис, Версаль тебе понравится! Такого ты больше нигде не увидишь. Сады, фонтаны, статуи – все словно во сне! А огромный дворец с множеством окон, которые сверкают, как бриллианты, когда на них попадают лучи солнца!..
– Мне бы хотелось поехать туда с тобой, Мария.
– Ладно, поговорим об этом, когда ты вернешься в Англию. Поговорим – и посмеемся вместе! О, тебе здесь понравится! В Париже все такие веселые! – Лицо Марии на мгновение помрачнело. – Кроме некоторых бедняков… Но Версаль ты полюбишь всей душой и сможешь войти во дворец, сможешь посмотреть, как обедает король! Это так смешно! Он сидит в помпезном зале, притворяясь, что никого вокруг нет, а на самом деле только барьер отделяет его от людей, которые являются посмотреть, как он ест! Я слышала, будто бы смешнее всего, когда он одним ударом сшибает кончик яйца. Но – увы! в тот раз, что мама с папой взяли меня полюбоваться на королевский обед, он яиц не ел.
Франсис уже хихикала, предвкушая продолжение рассказа, но Мария не собиралась комкать историю.
– Для того чтобы пройти во дворец, нужен билет. У папы он был. С билетом туда любой может пройти, кроме бродячих монахов, которые клянчат подаяние, и людей, которые болели оспой. Но перед входом нужно купить шпагу и шляпу – их продают у ворот. Когда ты увидишь посетителей, Франсис, ты покатишься со смеху. Они важно надевают шляпы, размахивают шпагами, а на самом деле некоторые никогда в жизни шпагу не носили! А потом ты зайдешь во дворец… Ты никогда этого не забудешь. Это великолепно! Там есть зеркальный зал! Везде, везде твое отражение!
– Да-да, Мария! И вот, когда ты вошла в комнату, где обедал король…
– О, Франсис! Нам так не повезло! Мы оказались возле самой веревки, которая отделяла нас от короля. Папа поставил меня перед собой, чтобы я все видела.
– И король Франции…
– Он очень старый человек, Франсис. Дофин [1]– его внук. И он совсем не такой красивый, как дедушка, хотя король уже очень стар. Но все равно стоит на него взглянуть, и сразу понятно, что перед тобой король. Вот жена дофина – другое дело, она очаровательна! Прямо как фея! Я их видела обоих. Она австриячка.
– Интересно, – спросила Франсис, – когда папа служил в армии, он ее видел?
– Сомневаюсь. Но я рассказывала тебе об обеде короля… И вот, Франсис, слуги принесли королю курицу. Когда они подают ему еду, то становятся на колени… а он такой привереда! И руки у него белые-белые, такие красивые, все сверкают – столько на них бриллиантов! А потом вдруг он взял курицу и разорвал ее на куски! Представляешь? Своими руками! Меня это так рассмешило!
– Продолжай, Мария! Продолжай!
– Наступила тишина. Все смотрели на короля, и вдруг… я рассмеялась! Да так громко… и никак не могла остановиться. Почему-то – глупо, конечно – мне все это показалось ужасно забавным.
– Ну, давай! Давай дальше!
– А король сказал человеку, который ему прислуживал: «Кто это там смеется?» Тут папа крепко-крепко стиснул мою руку, и я умолкла, потому что этот человек подошел прямо ко мне. Он сказал: «Кто вы и откуда?» Папа открыл было рот, чтобы ответить, но я подумала: «Нет. Я не хочу, чтобы папе из-за меня попало». Поэтому я сама поспешила ответить и громко сказала: «Я Мария Смит, из Англии. Я живу в монастыре Непорочного зачатия в Фобур-Сент-Антуан. Это я смеялась над королем».
Мария затряслась от хохота, и Франсис, присоединившись к ней, на время забыла о неминуемом расставании.
– О, Франсис! Если бы ты видела трапезу короля! Он продолжал обедать как ни в чем не бывало, а я дрожала от страха и думала, что меня сейчас бросят в тюрьму. Я не могла себе представить, на что похожа жизнь в Бастилии или в Консьержери… Мужчина, прислуживавший королю, вернулся к нему, и поговорил с ним… потом взял что-то со стола и подошел к тому месту, где стояла я… Когда он заговорил, я вдруг поняла, что он сам тоже очень знатный господин. Он сказал: «Мадемуазель, я, герцог де Субиз, имею честь передать вам комплименты Его Величества. Он надеется, что вы соизволите принять подарок, который вас, наверное, позабавит». И вручил мне серебряное блюдо.
– Которое хранится у тебя до сих пор, – вставила Франсис.
Мария кивнула и продолжила:
– И на котором лежала целая гора засахаренных слив!
– Покажи мне его, Мария!
Сестра подошла к уже уложенному саквояжу и достала красивое серебряное блюдо с изящным рисунком.
– Какая прелесть! – вскричала Франсис. – Надо же, ты получила его просто за то, что рассмеялась! Это королевский подарок, Мария. Первый королевский подарок в твоей жизни…
– И, смею надеяться, последний, – беспечно заявила Мария. – Но блюдо действительно прелестно, и я всякий раз смеюсь, когда гляжу на него. Ах, я так завидую тебе, Франсис! Ведь ты остаешься в Париже, а я обожаю Париж! Особенно он мне нравится по утрам, когда все еще только просыпаются, везде царит оживление, на улице витают запахи готовящейся еды, магазины открываются, а люди спешат кто куда, и у всех такой возбужденный вид! И тебе невольно передается это волнение… По сравнению с Парижем Брэмбридж кажется очень скучным.
– А он и вправду скучный, – признала Франсис. – В Брэмбридже единственное развлечение – месса.
– Значит, там все по-прежнему. А когда служат мессу, дверь в церковь запирают, да?
– Да. Но в остальном там ужасная скучища. Каждый день уроки, потом небольшая прогулка верхом по парку… Мы почти ни с кем не знакомы, потому что большинство наших соседей – протестанты и родители не разрешают с ними знаться.
Теперь настал черед Марии горевать.
– А, какая же ты счастливица, Франсис! – вздохнула она. Счастливая пора ее жизни миновала, начинался следующий этап. Что ж, придется привыкнуть к отчему дому… привыкла же она к Парижу! Ладно, хотя бы ей удалось утешить Франсис – и то слава богу!
«Должно быть, – с невеселой усмешкой подумала она, – это по сравнению с Версалем».
По пути домой они проезжали через Лондон, и там Марию вновь охватило радостное волнение, поскольку столица Англии напомнила ей Париж. Наверное, дело было в том, что в Париже в то время вошло в моду все английское, и парижане переняли английский стиль одежды… разумеется, только мужской! Мужчины носили сюртуки строгого покроя, белые шарфы и сапоги для верховой езды, а в магазинах рекламировали «le the» – чай, объявив его типично английским напитком… Большой город привел Марию в восторг, но, конечно же, они не могли там задерживаться. А когда, наконец, добрались до славящегося своей красотой графства Гемпшир, миновали Винчестер, лежавший на пути к Брэмбриджу, и въехали на липовую аллею, Мария немного расчувствовалась – все-таки это был ее родной дом! Однако она не забывала о том, с какой нежностью обняла ее на прощание мать-настоятельница, прошептав, что, если Марии вдруг захочется вернуться в монастырь, ей там всегда будут рады. При этом настоятельница монастыря явно подразумевала, что Мария Смит всегда останется одной из ее самых любимых воспитанниц.
И вот показался дом – по его виду сразу было понятно, что здесь живет сквайр со своим семейством. Мама ждала Марию на пороге. Она обняла дочь, потом слегка отстранилась.
– Дай-ка мне посмотреть на тебя, Мария! Боже, как ты выросла! Кто бы мог подумать, что это моя малютка?
– Ах, мама! Как я рада тебя видеть!
– Ну, тебе было хорошо у монахинь?
– Они были ко мне очень добры.
Мария Смит улыбнулась. Как можно относиться иначе к столь очаровательному юному созданию? Да, они, конечно, поступили мудро, послав дочь учиться во Францию. Она научилась красиво держаться, приобрела шарм и, вне всякого сомнения, говорила по-французски, словно на родном языке. Так что теперь ее можно спокойно выводить в свет: она красива, умна и образована.
– Заходи в дом, доченька. Ты так долго здесь не была, что наверняка забыла, как он выглядит.
Взявшись за руки, мать и дочь вошли в дом, где их ждали мальчики, которые шумно приветствовали сестру.
– Осторожней, ребята! – воскликнул отец. – Вы испортите Марии прическу!
Джон потянулся к сестре, пытаясь распустить ее золотистые волосы, собранные высоко на затылке. Она увернулась, смеясь.
– Нам всем приходилось носить такую прическу, потому что у супруги дофина высокий лоб и она так закалывает волосы. Это сейчас модно.
– И тебе очень идет, – заметила Мэри.
– Я рада, что ты одобряешь эту прическу, мама.
– Пойдем, милая, я проведу тебя в твою комнату. Я тебе теперь отвела спальню побольше. Окна выходят на липовую аллею. Думаю, тебе понравится.
– Ах, мама! Я так счастлива, что опять вернулась домой!
– Да? А я боялась, что тебе не захочется расставаться с монахинями.
– А мне и не хотелось. Но домой меня тоже тянуло.
– Как хорошо, дорогая, что ты столькому умеешь порадоваться! Я надеюсь, Франсис тоже не будет тосковать в монастыре.
– Ну, конечно, не будет, мама!
Мэри улыбнулась, весьма довольная своей дочерью. Сыновья Мэри обладали веселым нравом, но были слишком шумными и немного эгоистичными. А Франсис?.. Ну, пожалуй, характер Франсис еще не определился. Но может быть, другой такой девушки, как Мария, нет на всем белом свете.
– Она очаровательна, – заявила Мэри. – И такая красавица! У нее прелестные волосы, а глаза… какого они приятного оттенка! Прямо-таки лесной орех!.. И сложена она чудесно. Не девушка, а бутон розы.
– В тебе говорит любящая мать.
– Но разве я не права?
– У нее мой нос. А лучше бы был твой.
– Чепуха! Зато в ее лице сразу виден характер. Мне, например, очень нравятся носы с горбинкой. Она придает лицу Марии изюминку.
– По-моему, вы настроены превозносить свою дочь до небес, мадам.
– А вы назовите хоть один ее недостаток, сэр! Уолтер замялся, и Мэри торжествующе воскликнула:
– Видишь? Ты тоже не можешь! Ты гордишься ею точно так же, как и я.
– Что ж, должен признаться, я действительно очарован Марией. Она вернулась из Франции еще большей красавицей, чем была.
– Даже французский король пришел от нее в восторг.
– Ах, ты про засахаренные сливы?! Да он поступил бы точно так же с любым ребенком.
– Ничего подобного! Он увидел Марию, пришел от нее в восторг и решил сделать крошке подарок.
– Подарки такого человека меня вовсе не радуют. Даже если он и отнесся к Марии как к ребенку.
Мэри кивнула.
– Да, худо дело. Неудивительно, что французы недовольны своим королем. Мария уверяла меня, будто бы он никогда не ездит в Париж, потому что люди его страшно не любят. А вот к дофину и его молодой жене – она из Австрии – французы относятся по-другому… Ладно, наш король хотя бы ведет добропорядочную жизнь… правда, в последнее время ходят слухи о его неблагоразумном поведении… Представляешь, мне недавно рассказали, что до свадьбы он имел содержанку… какую-то квакершу! [2]И даже вроде бы сочетался с ней браком!
– Все это сплетни, Мэри. Их не нужно слушать и уж том более – повторять.
– Ну, тогда у меня есть более приятная новость. Поговаривают, что король намерен проявлять терпимость к религиозным меньшинствам. В частности, к квакерам.
– Ты опять о квакерах…
– Но разве для нас это неважно? Если он будет снисходительнее к квакерам, то почему бы ему не проявить терпимость и по отношению к католикам? Я думаю, нам повезло с королем, при нем нам будет неплохо. Ах, Уолтер! Как же меня возмущает, что мы чуть ли не тайком собираемся на мессу и должны запирать дверь часовни!
Но Уолтер прекратил ее словоизлияния, вернув разговор в прежнее русло – к Марии.
– Нашей красавице-дочке уже семнадцать. Тебе не кажется, что уже пора подыскать ей мужа?
Мэри вздохнула.
– Да, ты, разумеется, прав, хотя я бы с удовольствием подержала ее возле себя, хотя бы самую малость…
– Что ж, пока никакой спешки нет, но ты же понимаешь, мы обязаны устроить ее брак, это наш долг. Мы не в состоянии дать за ней большое приданое.
– Ее приданое – это красота и обаяние, и разве вы не замечали, мистер Смит, что помимо сих природных достоинств у нее есть и прочие добродетели?
– Я не сомневаюсь, что ваша дочь – образец совершенства, мадам. Поэтому, хоть у нее и маленькое приданое, она наверняка удачно выйдет замуж.
– Но кого мы ей найдем здесь, в Брэмбридже?
– Согласен, из здешних женихов ее никто недостоин. А посему я хочу с тобой посоветоваться… давай-ка отправим ее в гости к твоему богатому брату в Ред-Райс. Я уверен, что он с радостью сделает все возможное для своей очаровательной племянницы.
Генри с удовольствием пригласил бы к себе богатых и достойных молодых людей… если бы таковые были у него на примете. Но в том-то все и дело! У него были богатые соседи, у которых имелись вполне достойные сыновья, но они были протестантами, а самым главным положительным качеством жениха родители Марии считали принадлежность к той же религии, которую исповедовали они.
Тем не менее Генри решил сделать все, что может, и пригласил в гости старинного друга Эдварда Уэлда, рассчитывая спросить у него совета. Когда-то Эдвард был женат на дочери лорда Пэтре, и хотя она, увы, уже отошла в мир иной, Эдвард время от времени наведывался поразвлечься в Лалвортский замок. Генри знал, что друг охотно поможет ему.
Завтра папа приедет и заберет ее, завтра ей придется покинуть подруг, дорогих монахинь, мать-настоятельницу, расстаться с мирной монастырской жизнью, с Парижем и вернуться в Англию. Даже удивительно! Когда она узнала, что ей нужно будет ехать сюда, она так же горько рыдала при мысли о расставании с родительским домом в Брэмбридже, а теперь плачет, не желая уезжать из монастыря!
Мария села на кровати. А что? Может быть, именно это и сулит ей утешение? Может быть, она сумеет примириться с жизнью в Брэмбридже так же, как примирилась с жизнью в монастыре, пока не полюбила ее? Но, конечно, дома все будет по-другому. Дома ей придется думать о замужестве, ведь она прекрасно понимает, что именно ради этого ее вновь привозят в Англию. Такова судьба всех девушек. Их отправляли сюда, в монастырь Голубых монахинь, чтобы здесь из них воспитали хороших католичек; а потом, когда им подыскивали подходящих мужей, девушки возвращались домой, производили на свет потомство, и, если это были девочки, их, и спою очередь, привозили в монастырь. Такова была судьба всех юных католичек из хороших семей.
Дверь бесшумно приотворилась, и на пороге возникла Франсис. Глаза ее покраснели от слез. Жалобно всхлипывая, она подбежала к кровати и бросилась в объятия Марии.
– Не плачь, не плачь, – утешила ее Мария. – После моего отъезда у тебя все здесь будет хорошо. А очень скоро настанет и твой черед.
Франсис подняла глаза и с обожанием посмотрела на сестру. Мария была не только самой красивой на свете, но и самой доброй! Что будет делать малышка Франсис – совсем недавно приехавшая в монастырь – без Марии, которая всегда защищала ее?
Мария тут же позабыла о своих горестных раздумьях. Сейчас главное было успокоить сестру! Она отодвинула спадавшие на глаза золотистые пряди густых волос и сказала:
– Мама с папой, наверное, приедут тебя навестить. А может, я и сама выберусь. И очень скоро – гораздо скорее, чем тебе сейчас кажется – ты будешь грустить, не желая расставаться с монастырем.
– Но ведь тебя тут не будет, Мария!
– Я буду писать тебе письма.
– Но тебе найдут мужа, и когда я вернусь домой, то не застану тебя там.
– Я приглашу тебя ко мне и найду мужа тебе. Ты поселишься рядом, и мы будем с тобой видеться каждый день.
– О, Мария, неужели это возможно?
– Для Марии Смит нет ничего невозможного. Франсис хихикнула.
– Ах, Мария! Преподобная мать-настоятельница сказала бы, что ты кощунствуешь!
– Тогда прошу тебя, не говори ей ничего, а не то она меня вызовет к себе! – Мария скрестила на груди руки, изображая настоятельницу монастыря. – «Мария Смит, я слышала, что ты считаешь себя всемогущей!» – «Да, матушка». – «Тогда будь любезна, отправься в Версаль и скажи королю, чтобы он бросил свои дурные привычки». – «Хорошо, матушка».
Мария расхохоталась.
– Я мелю чепуху, правда, Франсис? Но все-таки я тебя рассмешила – и то хорошо!
– Но ведь ты действительно когда-то была в Версале, Мария…
Франсис хотела, чтобы Мария рассказала ей историю, которую она уже слышала, и сестра послушно выполнила ее желание.
– Это случилось, когда мама с папой приехали меня навестить… как они приедут, чтобы навестить тебя!.. Ну, и, разумеется, они повели меня посмотреть достопримечательности Парижа. Самой потрясающей была поездка в Версаль! О, Франсис, Версаль тебе понравится! Такого ты больше нигде не увидишь. Сады, фонтаны, статуи – все словно во сне! А огромный дворец с множеством окон, которые сверкают, как бриллианты, когда на них попадают лучи солнца!..
– Мне бы хотелось поехать туда с тобой, Мария.
– Ладно, поговорим об этом, когда ты вернешься в Англию. Поговорим – и посмеемся вместе! О, тебе здесь понравится! В Париже все такие веселые! – Лицо Марии на мгновение помрачнело. – Кроме некоторых бедняков… Но Версаль ты полюбишь всей душой и сможешь войти во дворец, сможешь посмотреть, как обедает король! Это так смешно! Он сидит в помпезном зале, притворяясь, что никого вокруг нет, а на самом деле только барьер отделяет его от людей, которые являются посмотреть, как он ест! Я слышала, будто бы смешнее всего, когда он одним ударом сшибает кончик яйца. Но – увы! в тот раз, что мама с папой взяли меня полюбоваться на королевский обед, он яиц не ел.
Франсис уже хихикала, предвкушая продолжение рассказа, но Мария не собиралась комкать историю.
– Для того чтобы пройти во дворец, нужен билет. У папы он был. С билетом туда любой может пройти, кроме бродячих монахов, которые клянчат подаяние, и людей, которые болели оспой. Но перед входом нужно купить шпагу и шляпу – их продают у ворот. Когда ты увидишь посетителей, Франсис, ты покатишься со смеху. Они важно надевают шляпы, размахивают шпагами, а на самом деле некоторые никогда в жизни шпагу не носили! А потом ты зайдешь во дворец… Ты никогда этого не забудешь. Это великолепно! Там есть зеркальный зал! Везде, везде твое отражение!
– Да-да, Мария! И вот, когда ты вошла в комнату, где обедал король…
– О, Франсис! Нам так не повезло! Мы оказались возле самой веревки, которая отделяла нас от короля. Папа поставил меня перед собой, чтобы я все видела.
– И король Франции…
– Он очень старый человек, Франсис. Дофин [1]– его внук. И он совсем не такой красивый, как дедушка, хотя король уже очень стар. Но все равно стоит на него взглянуть, и сразу понятно, что перед тобой король. Вот жена дофина – другое дело, она очаровательна! Прямо как фея! Я их видела обоих. Она австриячка.
– Интересно, – спросила Франсис, – когда папа служил в армии, он ее видел?
– Сомневаюсь. Но я рассказывала тебе об обеде короля… И вот, Франсис, слуги принесли королю курицу. Когда они подают ему еду, то становятся на колени… а он такой привереда! И руки у него белые-белые, такие красивые, все сверкают – столько на них бриллиантов! А потом вдруг он взял курицу и разорвал ее на куски! Представляешь? Своими руками! Меня это так рассмешило!
– Продолжай, Мария! Продолжай!
– Наступила тишина. Все смотрели на короля, и вдруг… я рассмеялась! Да так громко… и никак не могла остановиться. Почему-то – глупо, конечно – мне все это показалось ужасно забавным.
– Ну, давай! Давай дальше!
– А король сказал человеку, который ему прислуживал: «Кто это там смеется?» Тут папа крепко-крепко стиснул мою руку, и я умолкла, потому что этот человек подошел прямо ко мне. Он сказал: «Кто вы и откуда?» Папа открыл было рот, чтобы ответить, но я подумала: «Нет. Я не хочу, чтобы папе из-за меня попало». Поэтому я сама поспешила ответить и громко сказала: «Я Мария Смит, из Англии. Я живу в монастыре Непорочного зачатия в Фобур-Сент-Антуан. Это я смеялась над королем».
Мария затряслась от хохота, и Франсис, присоединившись к ней, на время забыла о неминуемом расставании.
– О, Франсис! Если бы ты видела трапезу короля! Он продолжал обедать как ни в чем не бывало, а я дрожала от страха и думала, что меня сейчас бросят в тюрьму. Я не могла себе представить, на что похожа жизнь в Бастилии или в Консьержери… Мужчина, прислуживавший королю, вернулся к нему, и поговорил с ним… потом взял что-то со стола и подошел к тому месту, где стояла я… Когда он заговорил, я вдруг поняла, что он сам тоже очень знатный господин. Он сказал: «Мадемуазель, я, герцог де Субиз, имею честь передать вам комплименты Его Величества. Он надеется, что вы соизволите принять подарок, который вас, наверное, позабавит». И вручил мне серебряное блюдо.
– Которое хранится у тебя до сих пор, – вставила Франсис.
Мария кивнула и продолжила:
– И на котором лежала целая гора засахаренных слив!
– Покажи мне его, Мария!
Сестра подошла к уже уложенному саквояжу и достала красивое серебряное блюдо с изящным рисунком.
– Какая прелесть! – вскричала Франсис. – Надо же, ты получила его просто за то, что рассмеялась! Это королевский подарок, Мария. Первый королевский подарок в твоей жизни…
– И, смею надеяться, последний, – беспечно заявила Мария. – Но блюдо действительно прелестно, и я всякий раз смеюсь, когда гляжу на него. Ах, я так завидую тебе, Франсис! Ведь ты остаешься в Париже, а я обожаю Париж! Особенно он мне нравится по утрам, когда все еще только просыпаются, везде царит оживление, на улице витают запахи готовящейся еды, магазины открываются, а люди спешат кто куда, и у всех такой возбужденный вид! И тебе невольно передается это волнение… По сравнению с Парижем Брэмбридж кажется очень скучным.
– А он и вправду скучный, – признала Франсис. – В Брэмбридже единственное развлечение – месса.
– Значит, там все по-прежнему. А когда служат мессу, дверь в церковь запирают, да?
– Да. Но в остальном там ужасная скучища. Каждый день уроки, потом небольшая прогулка верхом по парку… Мы почти ни с кем не знакомы, потому что большинство наших соседей – протестанты и родители не разрешают с ними знаться.
Теперь настал черед Марии горевать.
– А, какая же ты счастливица, Франсис! – вздохнула она. Счастливая пора ее жизни миновала, начинался следующий этап. Что ж, придется привыкнуть к отчему дому… привыкла же она к Парижу! Ладно, хотя бы ей удалось утешить Франсис – и то слава богу!
* * *
Дом в Брэмбридже оказался меньше, чем его себе представляла Мария.«Должно быть, – с невеселой усмешкой подумала она, – это по сравнению с Версалем».
По пути домой они проезжали через Лондон, и там Марию вновь охватило радостное волнение, поскольку столица Англии напомнила ей Париж. Наверное, дело было в том, что в Париже в то время вошло в моду все английское, и парижане переняли английский стиль одежды… разумеется, только мужской! Мужчины носили сюртуки строгого покроя, белые шарфы и сапоги для верховой езды, а в магазинах рекламировали «le the» – чай, объявив его типично английским напитком… Большой город привел Марию в восторг, но, конечно же, они не могли там задерживаться. А когда, наконец, добрались до славящегося своей красотой графства Гемпшир, миновали Винчестер, лежавший на пути к Брэмбриджу, и въехали на липовую аллею, Мария немного расчувствовалась – все-таки это был ее родной дом! Однако она не забывала о том, с какой нежностью обняла ее на прощание мать-настоятельница, прошептав, что, если Марии вдруг захочется вернуться в монастырь, ей там всегда будут рады. При этом настоятельница монастыря явно подразумевала, что Мария Смит всегда останется одной из ее самых любимых воспитанниц.
И вот показался дом – по его виду сразу было понятно, что здесь живет сквайр со своим семейством. Мама ждала Марию на пороге. Она обняла дочь, потом слегка отстранилась.
– Дай-ка мне посмотреть на тебя, Мария! Боже, как ты выросла! Кто бы мог подумать, что это моя малютка?
– Ах, мама! Как я рада тебя видеть!
– Ну, тебе было хорошо у монахинь?
– Они были ко мне очень добры.
Мария Смит улыбнулась. Как можно относиться иначе к столь очаровательному юному созданию? Да, они, конечно, поступили мудро, послав дочь учиться во Францию. Она научилась красиво держаться, приобрела шарм и, вне всякого сомнения, говорила по-французски, словно на родном языке. Так что теперь ее можно спокойно выводить в свет: она красива, умна и образована.
– Заходи в дом, доченька. Ты так долго здесь не была, что наверняка забыла, как он выглядит.
Взявшись за руки, мать и дочь вошли в дом, где их ждали мальчики, которые шумно приветствовали сестру.
– Осторожней, ребята! – воскликнул отец. – Вы испортите Марии прическу!
Джон потянулся к сестре, пытаясь распустить ее золотистые волосы, собранные высоко на затылке. Она увернулась, смеясь.
– Нам всем приходилось носить такую прическу, потому что у супруги дофина высокий лоб и она так закалывает волосы. Это сейчас модно.
– И тебе очень идет, – заметила Мэри.
– Я рада, что ты одобряешь эту прическу, мама.
– Пойдем, милая, я проведу тебя в твою комнату. Я тебе теперь отвела спальню побольше. Окна выходят на липовую аллею. Думаю, тебе понравится.
– Ах, мама! Я так счастлива, что опять вернулась домой!
– Да? А я боялась, что тебе не захочется расставаться с монахинями.
– А мне и не хотелось. Но домой меня тоже тянуло.
– Как хорошо, дорогая, что ты столькому умеешь порадоваться! Я надеюсь, Франсис тоже не будет тосковать в монастыре.
– Ну, конечно, не будет, мама!
Мэри улыбнулась, весьма довольная своей дочерью. Сыновья Мэри обладали веселым нравом, но были слишком шумными и немного эгоистичными. А Франсис?.. Ну, пожалуй, характер Франсис еще не определился. Но может быть, другой такой девушки, как Мария, нет на всем белом свете.
* * *
В тот же день, только позже, Уолтер и Мэри беседовали о своей дочери.– Она очаровательна, – заявила Мэри. – И такая красавица! У нее прелестные волосы, а глаза… какого они приятного оттенка! Прямо-таки лесной орех!.. И сложена она чудесно. Не девушка, а бутон розы.
– В тебе говорит любящая мать.
– Но разве я не права?
– У нее мой нос. А лучше бы был твой.
– Чепуха! Зато в ее лице сразу виден характер. Мне, например, очень нравятся носы с горбинкой. Она придает лицу Марии изюминку.
– По-моему, вы настроены превозносить свою дочь до небес, мадам.
– А вы назовите хоть один ее недостаток, сэр! Уолтер замялся, и Мэри торжествующе воскликнула:
– Видишь? Ты тоже не можешь! Ты гордишься ею точно так же, как и я.
– Что ж, должен признаться, я действительно очарован Марией. Она вернулась из Франции еще большей красавицей, чем была.
– Даже французский король пришел от нее в восторг.
– Ах, ты про засахаренные сливы?! Да он поступил бы точно так же с любым ребенком.
– Ничего подобного! Он увидел Марию, пришел от нее в восторг и решил сделать крошке подарок.
– Подарки такого человека меня вовсе не радуют. Даже если он и отнесся к Марии как к ребенку.
Мэри кивнула.
– Да, худо дело. Неудивительно, что французы недовольны своим королем. Мария уверяла меня, будто бы он никогда не ездит в Париж, потому что люди его страшно не любят. А вот к дофину и его молодой жене – она из Австрии – французы относятся по-другому… Ладно, наш король хотя бы ведет добропорядочную жизнь… правда, в последнее время ходят слухи о его неблагоразумном поведении… Представляешь, мне недавно рассказали, что до свадьбы он имел содержанку… какую-то квакершу! [2]И даже вроде бы сочетался с ней браком!
– Все это сплетни, Мэри. Их не нужно слушать и уж том более – повторять.
– Ну, тогда у меня есть более приятная новость. Поговаривают, что король намерен проявлять терпимость к религиозным меньшинствам. В частности, к квакерам.
– Ты опять о квакерах…
– Но разве для нас это неважно? Если он будет снисходительнее к квакерам, то почему бы ему не проявить терпимость и по отношению к католикам? Я думаю, нам повезло с королем, при нем нам будет неплохо. Ах, Уолтер! Как же меня возмущает, что мы чуть ли не тайком собираемся на мессу и должны запирать дверь часовни!
Но Уолтер прекратил ее словоизлияния, вернув разговор в прежнее русло – к Марии.
– Нашей красавице-дочке уже семнадцать. Тебе не кажется, что уже пора подыскать ей мужа?
Мэри вздохнула.
– Да, ты, разумеется, прав, хотя я бы с удовольствием подержала ее возле себя, хотя бы самую малость…
– Что ж, пока никакой спешки нет, но ты же понимаешь, мы обязаны устроить ее брак, это наш долг. Мы не в состоянии дать за ней большое приданое.
– Ее приданое – это красота и обаяние, и разве вы не замечали, мистер Смит, что помимо сих природных достоинств у нее есть и прочие добродетели?
– Я не сомневаюсь, что ваша дочь – образец совершенства, мадам. Поэтому, хоть у нее и маленькое приданое, она наверняка удачно выйдет замуж.
– Но кого мы ей найдем здесь, в Брэмбридже?
– Согласен, из здешних женихов ее никто недостоин. А посему я хочу с тобой посоветоваться… давай-ка отправим ее в гости к твоему богатому брату в Ред-Райс. Я уверен, что он с радостью сделает все возможное для своей очаровательной племянницы.
* * *
Родители Марии оказались правы, говоря, что Генри Эррингтон с радостью примет очаровательную племянницу в своем особняке в Ред-Райсе. Он и так уже наслышался о красоте девушки, а, увидев ее, был просто потрясен.Генри с удовольствием пригласил бы к себе богатых и достойных молодых людей… если бы таковые были у него на примете. Но в том-то все и дело! У него были богатые соседи, у которых имелись вполне достойные сыновья, но они были протестантами, а самым главным положительным качеством жениха родители Марии считали принадлежность к той же религии, которую исповедовали они.
Тем не менее Генри решил сделать все, что может, и пригласил в гости старинного друга Эдварда Уэлда, рассчитывая спросить у него совета. Когда-то Эдвард был женат на дочери лорда Пэтре, и хотя она, увы, уже отошла в мир иной, Эдвард время от времени наведывался поразвлечься в Лалвортский замок. Генри знал, что друг охотно поможет ему.