Страница:
Если Петровский и испытывал враждебность к двум вновь прибывшим, то был достаточно осторожен, чтобы это скрыть. Главной его заботой было выяснить, кто они и что обсуждали с китайскими должностными лицами. Они встречались, Петровский развлекал их, и не раз, очевидно, в тщетной надежде разговорить. Навязывал экспансивные дискуссии о ролях их собственных правительств в Азии. «В той глуши, где никого другого не было, он составлял достаточно приятную компанию, — писал о нем Янгхасбенд. — Но он — тот самый тип российского дипломатического агента, с которым мы и боремся». Петровский шокировал Янгхасбенда полным отсутствием рефлексии, искренне признавая, что лжет всякий раз, когда это выгодно, и полагая, что британцы поступают точно так же. По ходу дела Янгхасбенд и Макартни обнаружили, что Петровский исключительно информирован не только о Синьцзяне, но и о Британской Индии. Очевидно, его шпионская сеть широко раскинулась по всему региону.
В задание Янгхасбенда входила попытка убедить китайцев обозначить свои территориальные претензии, послать отряды на Памир и занять регион без четко обозначенных границ, но строго к западу от их застав. Таким образом оказалась бы заполненной часть ничейных территорий. Поначалу переговоры пошли так успешно, что капитан счел возможным сообщить руководству, что «окно» очень скоро будет закрыто и русские не смогут продвинуться на Памир «без того, чтобы их действия не расценивались как акт открытой агрессии». Он, естественно, надеялся сохранить свои переговоры с китайцами в тайне, но не учел фактора личности Петровского. Янгхасбенд смог обставить своего российского противника на памирских перевалах, но здесь, на своей территории, Петровский был хозяином положения. Позже он хвастался, что все, что происходило между Янгхасбендом и китайским губернатором Таотаем, немедленно докладывалось ему. Это через много лет подтвердил советский историк этого периода Н. А. Халфин, который утверждал, что Петровский быстро обнаружил присутствие англичан и, разумеется, поставил об этом в известность Санкт-Петербург. Последующие события это, несомненно, подтверждают.
В июле 1891 года, когда Янгхасбенд и Макартни все еще находились в Кашгаре, в Лондон стали поступать сообщения, что русские планируют послать войска на Памир для его аннексии, Сведения были решительно опровергнуты российским министром иностранных дел, который назвал их абсолютно ложными. Однако уже через неделю он признал, что на Памир направлены войска «для наблюдения и предоставления отчетов о том, чем заняты в этом регионе китайцы и афганцы». Вскоре слухи о перемещениях русских подразделений дошли до Янгхасбенда и Макартни. Хотя они абсолютно не доверяли Петровскому, но даже не подозревали, на что он способен за их спинами. Янгхасбенд сразу отправился на Памир, стремясь выяснить правду. Макартни остался в Кашгаре — наблюдать за событиями и в не меньшей степени присматривать за Петровским. Но, как теперь известно, было уже слишком поздно. Янгхасбенд быстро выяснил, что слухи очень даже правдивы. Русские добрались туда прежде, чем там оказались войска, которые обещали послать китайцы. Воинское соединение из 400 казаков вошло с севера на территорию памирского «окна» с приказом завладеть им от имени царя.
13 августа в пустынной лощине высоко в горах Памира Янгхасбенд лицом к лицу столкнулся с захватчиками.
34. Детонатор в горах Памира
В задание Янгхасбенда входила попытка убедить китайцев обозначить свои территориальные претензии, послать отряды на Памир и занять регион без четко обозначенных границ, но строго к западу от их застав. Таким образом оказалась бы заполненной часть ничейных территорий. Поначалу переговоры пошли так успешно, что капитан счел возможным сообщить руководству, что «окно» очень скоро будет закрыто и русские не смогут продвинуться на Памир «без того, чтобы их действия не расценивались как акт открытой агрессии». Он, естественно, надеялся сохранить свои переговоры с китайцами в тайне, но не учел фактора личности Петровского. Янгхасбенд смог обставить своего российского противника на памирских перевалах, но здесь, на своей территории, Петровский был хозяином положения. Позже он хвастался, что все, что происходило между Янгхасбендом и китайским губернатором Таотаем, немедленно докладывалось ему. Это через много лет подтвердил советский историк этого периода Н. А. Халфин, который утверждал, что Петровский быстро обнаружил присутствие англичан и, разумеется, поставил об этом в известность Санкт-Петербург. Последующие события это, несомненно, подтверждают.
В июле 1891 года, когда Янгхасбенд и Макартни все еще находились в Кашгаре, в Лондон стали поступать сообщения, что русские планируют послать войска на Памир для его аннексии, Сведения были решительно опровергнуты российским министром иностранных дел, который назвал их абсолютно ложными. Однако уже через неделю он признал, что на Памир направлены войска «для наблюдения и предоставления отчетов о том, чем заняты в этом регионе китайцы и афганцы». Вскоре слухи о перемещениях русских подразделений дошли до Янгхасбенда и Макартни. Хотя они абсолютно не доверяли Петровскому, но даже не подозревали, на что он способен за их спинами. Янгхасбенд сразу отправился на Памир, стремясь выяснить правду. Макартни остался в Кашгаре — наблюдать за событиями и в не меньшей степени присматривать за Петровским. Но, как теперь известно, было уже слишком поздно. Янгхасбенд быстро выяснил, что слухи очень даже правдивы. Русские добрались туда прежде, чем там оказались войска, которые обещали послать китайцы. Воинское соединение из 400 казаков вошло с севера на территорию памирского «окна» с приказом завладеть им от имени царя.
13 августа в пустынной лощине высоко в горах Памира Янгхасбенд лицом к лицу столкнулся с захватчиками.
34. Детонатор в горах Памира
«Когда я выглянул из палатки, — писал впоследствии Френсис Янгхасбенд, — то увидел примерно двадцать казаков с шестью офицерами, которые везли с собой российский флаг». Помимо вновь прибывших и его собственного небольшого отряда в этом безлюдном месте, расположенном в 150 милях к югу от российской границы и известном местным кочевникам как Бозай-и-Гумбез, никого не было. До того, как им заинтересовались англичане, оно принадлежало Афганистану. Янгхасбенд сразу же послал одного из сопровождавших туда, где в полумиле от него русские разбили свой лагерь, и пригласил офицеров на завтрак. Те, не раздумывая, приняли приглашение, поскольку явно хотели узнать цель его прибытия сюда. Вскоре несколько офицеров во главе с усталым полковником Меновым, кавалером ордена Св. Георгия (самый близкий российский эквивалент Креста Виктории), подъехали верхом к скромному лагерю Янгхасбенда.
Встреча была дружественная, даже праздничная. У англичанина не было водки, чтобы угостить гостей, только привезенное из Кашгара российское вино. После завтрака Янгхасбенд сказал полковнику Ионову, что слышал о намерениях русских аннексировать весь памирский регион. Объяснив, что не хочет вызвать беспочвенной тревоги в Калькутте и Лондоне, пересказывая обычные местные слухи, он спросил Ионова, соответствует ли это действительности. Ответ русского был предельно ясен. «Он взял карту, — рассказывал Янгхасбенд, — и показал мне отмеченную зеленым обширную область, которая протянулась вплоть до нашего индийского водораздела ». Она захватывала многие территории, бесспорно, принадлежащие Китаю или Афганистану. Теперь же все это считалось достоянием царя. Старательно избегая дискуссии, Янгхасбенд просто заметил Ионову, что русские «слишком широко раскрыли рот». На что полковник рассмеялся и добавил, что это лишь «только начало». Русские пробыли в лагере Янгхасбенда не больше часа и уехали, извинившись, что им следует заняться обустройством своего лагеря. Однако перед отъездом полковник Ионов пригласил Янгхасбенда пожаловать к ним на обед.
Состоялся радушный прием, во время которого семь офицеров расселись на корточках вокруг скатерти, постеленнной в центре одной из невысоких русских палаток. Янгхасбенд с удовлетворением отметил, что его собственная палатка, с кроватью, столом и стулом, была гораздо больше и удобнее, чем у соперников, но признал, что русские не скупились, когда дело касалось еды. «Последовал обед, — писал он, — который своим великолепием удивил меня не меньше, чем устройство моего лагеря удивило русских». Были супы и тушеное мясо, «приготовленные так, как это никогда не удается местным индийским слугам», с приправами, соусами и свежими овощами. Последнее было для Янгхасбенда невероятной роскошью — ведь они находились на самом севере Пакистана. Помимо неизбежной водки, были различные вина, сопровождаемые бренди.
Янгхасбенд вскоре понял, почему его хозяева были в таком хорошем настроении. Вдобавок к притязаниям царя на весь памирский регион как раз сейчас они «вернулись из рейда на территорию Читрала, по ту сторону индийского водораздела», легко туда проникли и, оставив там часть людей для картографии, сами благополучно вернулись назад. Этот регион руководители обороны Индии расценивали как расположенный непосредственно в сфере их влияния. Ионов даже удивился, что у англичан, учитывая стратегическую важность для них Индии, нет ни единого представителя в Читрале, и, похоже, они вполне удовлетворены соглашением с его правителем. Русский показал гостю на карте, что они прошли через важнейший перевал Даркот и осмотрели с высоты долину Ясин, которая вела прямо к Гилгиту. Янгхасбенд знал, что уже этого будет достаточно, чтобы у британских генералов кровь застыла в жилах. Но это было еще не все, что Янгхасбенду вскоре предстояло обнаружить.
Встреча закончилась в полночь после тостов в честь королевы Виктории и царя Александра. Российские офицеры, включая полковника Ионова, проводили молодого британского капитана назад, в его лагерь. Там после обмена приветствиями и изъявлений дружбы они расстались. Рано утром русские снялись со стоянки и направились на север, где соединились с основными силами и доложили о встрече в столь пустынном месте с офицером британской разведки. Сам же Янгхасбенд остался, чего не знали русские, ждать скорой встречи здесь, в Бозай-и-Гумбезе, с коллегой. Им был лейтенант Девисон, предприимчивый младший офицер из Лейнстерса, которого Янгхасбенд встретил в Кашгаре и привлек к сотрудничеству, поручив ему наблюдать за продвижением русских дальше к западу. Несколько дней назад капитан срочно отправил Девисона на ближайшую британскую заставу в Гилгит, чтобы сообщить начальству в Индии о российском рейде.
На четвертую ночь Янгхасбенд с удивлением услышал вдалеке цокот множества копыт. Выглянув из палатки, он увидел в ярком лунном свете строй примерно из тридцати казаков. Наскоро набросив одежду, он послал одного из своих людей выяснить, что привело казаков сюда. Вскоре посыльный вернулся и сказал, что с ним срочно хочет поговорить полковник Ионов. Янгхасбенд пригласил полковника вместе с адъютантом в свою палатку. Русский сказал, что у него есть неприятное известие, которое сообщает заранее: получен приказ выпроводить британского офицера из района, который стал теперь российской территорией. «Но я не на российской территории», — возразил Янгхасбенд и добавил, что Бозай-и-Гумбез принадлежит Афганистану. «Вы можете сколько угодно считать, что это афганская территория, — мрачно буркнул Ионов, — но мы считаем ее русской».
«Что, если я откажусь подчиниться?», — спросил Янгхасбенд. «Тогда мы будем вынуждены удалить вас силой», — ответил явно огорченный Ионов. «Ладно, у вас тридцать казаков, а я — один, — сказал ему англичанин, — так что я вынужден подчиниться». Затем он выразил самый категорический протест и пообещал немедленно сообщить о произволе своему правительству, которое и решит совершенно точно, какие следует предпринять шаги.
Полковник поблагодарил Янгхасбенда за то, что он облегчил выполнение его неприятной задачи, и выразил глубокое личное сожаление по поводу необходимости выполнить приказ, особенно ввиду сердечных отношений, которые между ними установились. Янгхасбенд заверил русского, что претензии не лично к нему, а к тем, кто дал этот незаконный приказ, и спросил, не желает ли Ионов с адъютантом после дальней дороги поесть. Он с удовольствием даст повару команду приготовить небольшой ужин. Донельзя растроганный, российский полковник схватил Янгхасбенда в медвежьи объятия, эмоционально выражая благодарность за то, как англичанин реагировал на неприятность. «Самое неприятное для офицера, — объявил Ионов, — поступать по отношению к другому офицеру так, как больше подобает полицейскому». И добавил, что надеется встретиться еще раз с англичанином, который избавил их обоих от деликатных затруднений, до его отъезда.
Подчеркивая свое высокое мнение о Янгхасбенде, Ионов предложил англичанину, если тот желает, уйти за границу самостоятельно, без сопровождения. Единственное условие: уйти через китайскую, а не через индийскую границу. Так строго-настрого приказало российское командование. Они квалифицировали Янгхасбенда как нарушителя. Кроме того он не должен проходить некоторыми перевалами. Причина этих требований была не совсем ясна, хотя, возможно, все делалось для того, чтобы как можно дольше задержать распространение информации относительно российских шагов не говоря уже о его собственном изгнании. Может быть, тут был элемент мести за предыдущий британский отказ на просьбу капитана Громбчевского о зимовке в Ладаке. А возможно, русские подозревали о роли Янгхасбенда в бедствии, которое того постигло. Британский офицер был уверен, что сможет найти перевалы, неизвестные русским и потому отсутствующие в их списке, и взял на себя обязательство соблюдать их условия, даже подписал об этом официальное заявление.
Русские, с благодарностью принявшие предложение Янгхасбенда о совместной трапезе, не задержались надолго, не иначе из-за несколько щекотливого положения. Следующим утром, когда Янгхасбенд уже собирался отправиться на китайскую границу, Ионов приехал в его лагерь, чтобы вновь поблагодарить за деликатное отношение к ситуации и в качестве прощального подарка преподнести олений окорок. Но если начальство полковника надеялось задержать новости насчет изгнания Янгхасбенда, заставив его возвращаться окольным путем, ему предстояло пережить разочарование. За час до прощания с русскими британский офицер поспешно отправил в Гилгит гонца с детальным рапортом как о случившемся, так и о самых последних шагах Санкт-Петербурга на Крыше Мира. Теперь он ехал на восток, к китайской границе, предполагая найти путь через один из перевалов, отсутствовавших в списке полковника Ионова. Он не спешил и задержался на китайской границе к северу от Хунзы, надеясь встретиться с лейтенантом Девисоном, а тем временем контролировать любые новые российские шаги. Это была Большая Игра, увлекавшая ее участников, и 28-летний Янгхасбенд был одним из них.
Прошло несколько дней, и появился Девисон. «Вдали, — записал Янгхасбенд, — я увидел приближающегося всадника в фуражке и высоких русских сапогах и сначала подумал, что какой-то русский собрался удостоить меня своим посещением. Это, однако, оказался Девисон. С ним обошлись еще более бесцеремонно, чем со мной: его препроводили обратно в Туркестан». Там его лично допросил российский губернатор. Затем лейтенанта проводили к китайской границе и отпустили. Однако его арест и задержка послужили одной полезной цели. Захваченного Девисона везли на север по маршруту, которым прежде не ходил ни один британский офицер или исследователь. Вскоре офицеры двинулись назад к Гилгиту через перевал, о существовании которого им рассказали благожелательно настроенные пастухи. В последний раз друзья оказались вместе: во время следующей разведки Девисон умер от брюшного тифа. Он был, записал впоследствии Янгхасбенд, офицером необычайной храбрости и решительности, со всеми задатками великого исследователя.
К тому времени новости относительно инцидента достигли Лондона, и Уайтхолл приложил невероятные усилия, чтобы его замалчивать, пока правительство решало, как лучше всего реагировать на это новое продвижение русских. Вскоре, однако, слухи через Индию проникли на Флит-стрит; в «Таймс» даже появилось сообщение, что Янгхасбенд убит в столкновении с захватчиками. Его сразу же опровергли, но публикация подробностей о произволе русских по отношению к британским офицерам на афганской территории не позволяла сохранять спокойствие. Пресса, парламент и публика были рассержены, взметнулся еще один виток антироссийской эмоциональной лихорадки. Лорд Росбери, либеральный пэр, который вскоре станет министром иностранных дел, пошел еще дальше, назвав Бозай-и-Гумбез, бесплодную долину, где Янгхасбенда перехватили русские, Гибралтаром Гиндукуша. В Индии главнокомандующий генерал Робертс сказал Янгхасбенду, что, по его мнению, настал момент нанести по русским удар. «Мы готовы, — сказал он, — а они — нет», и приказал мобилизовать войска на случай, если российский захват Памира приведет к войне.
Другие «ястребы» также готовы были ввязаться в драку. «Русские безнаказанно нарушили все соглашения, — писал специальный корреспондент „Таймс“ Е.Ф. Кнайт, путешествовавший по Кашмиру и Ладаку. — Вступление их войск на территорию Читрала, государства, находящегося под нашей защитой и субсидируемого индийским правительством, — преднамеренный шаг, который надо рассматривать как равнозначный объявлению войны». Если британцы игнорируют подобные вторжения в государства, которым даны гарантии от иностранной агрессии, предупредил он, то «аборигены не смогут не перестать в нас верить». Они решат, что Россия куда более могучая сила, «которой мы боимся сопротивляться». Поэтому они неизбежно повернутся к русским. «Мы должны, — заканчивал он, — ожидать против нас интриг, если не более открытой враждебности, как закономерного результата нашей апатии». Его предчувствия, похоже, подтверждали секретные сведения из Читрала. Сообщалось, что изгнание из Афганистана Янгхасбенда серьезно подорвало британский престиж среди аборигенов, они утрачивают доверие к Британии, что в точности отвечает российским интересам. Подобные сомнения, как мы уже видели, были и в отношении правителя Хунзы Сафдара Али, чьи личные симпатии, как известно, были отданы Санкт-Петербургу.
Решительный протест по поводу агрессивных шагов России на Памире был выражен в распоряжениях лорда Солсбери британскому послу в Санкт-Петербурге, прямолинейному сэру Роберту Мориеру. Он не только отверг все претензии России на Памир, но и потребовал извиниться за незаконное изгнание оттуда Янгхасбенда и Девисона. Посол предупредил, что, если это не будет сделано немедленно, «вопрос примет очень серьезные международные масштабы». Неожиданный накал британской ноты вместе с информацией, что подразделение индийской армии в Кветте уже приведено в полную боевую готовность, напугали царя и его министров. В тот момент страна переживала сложный период. Множество губерний России были охвачены голодом и серьезными политическими волнениями, и, следовательно, экономика была не в состоянии выдержать полномасштабный конфликт с Британией. Поэтому Санкт-Петербург нехотя решил отступить. К негодованию военных, он отозвал войска и, по сути, дезавуировал требование захвата Памира, ожидающего урегулирования границ на постоянной основе. Вина за весь инцидент была возложена на несчастного полковника Ионова, которого обвинили в превышении полномочий, выразившемся в объявлении об аннексии Памира и высылке Янгхасбенда. Только позднее стало известно, что в порядке компенсации за роль козла отпущения царь Александр лично подарил ему золотой перстень и втихую назначил на генеральскую должность. Тем не менее Британия добилась извинений, и по крайней мере временно на Памире не стало российских войск.
Русские военные считали, что англичане сами повинны в кризисе. Их решение по отношению к Памиру, утверждали они, было навязано британским правительством, решившим сокрушить центральноазиатскую империю России. Как доказательство они цитировали книгу сторонника «жесткого» курса генерала Макгрегора «Оборона Индии», по общему мнению, секретную, экземпляр которой каким-то образом попал к ним в руки и был переведен на русский. Совсем недавно, в 1987 году, российский ученый ухватился за давно забытую работу Макгрегора, чтобы доказать то, что он называет «старыми мечтами британских стратегов». Леонид Митрохин в книге «Провал трех миссий» цитирует высказывание Макгрегора, что Британия должна «расчленить Российское государство на части, которые долго не смогут представлять для нас опасность». На самом же деле, если обратиться к оригинальному тексту Макгрегора, становится очевидным, что он пропагандировал такую акцию только в случае русского нападения на Индию, а это Митрохин и его царские предшественники нашли выгодным проигнорировать. Возможно, это даже было опущено в санкт-петербургском переводе.
Определенный рост решимости официальных действий британского правительства и нежелание Санкт-Петербурга идти на военный конфликт, заставившее русских на сей раз отступить, успокаивали. Но вторжение Ионова и его казаков в места, лежавшие в нескольких часах марша от Читрала и Гилгита, вызвало у руководителей обороны Индии настоящий переполох. Русские военные воспринимали отступление не более чем временную превратность. Вскоре в бесконечной игре «кошачий шаг» снова началось проникновение на юг, на Памир и Восточный Гиндукуш. В Калькутте Памир считали вероятным путем вторжения в Индию, и присутствие там вражеских агентов или небольших воинских подразделений, как выразился один комментатор, могло принести «далеко идущий вред в случае войны между двумя странами». Ответ, писал Кнайт из «Таймс», состоит в том, «чтобы блокировать дверь с нашей стороны». Именно это британцы теперь намеревались сделать, причем начиная с Хунзы, которая была признана самой уязвимой из маленьких северных государств. С того момента, когда Англия перешла в наступление, судьба Сафдара Али была предрешена.
Вице-королю не требовались особые оправдания акции по его низвержению с трона. В течение многих месяцев Сафдар Али творил беззакония с очевидной уверенностью, что русские, если понадобится, прибудут ему на помощь. После ухода кашмирского отряда Янгхасбенда с непригодного для зимовки перевала Шимшал Сафдар Али возобновил набеги на караваны на маршруте Лех — Яркенд, не говоря уже о налетах на соседние селения. У него даже хватило неблагоразумия захватить и продать в рабство подданного Кашмира, жителя селения, без сомнения, находящегося в пределах Кашмира. Англичан, которые попытались умерить его выходки, он громогласно объявил своими врагами, а русских и китайцев — друзьями. Как раз незадолго до появления весной 1891 года Ионова на Памире к северу от Хунзы полковник Даренд в Гилгите узнал, что Сафдар Али планирует осуществить давно вынашиваемый им захват кашмирской крепости в Чалте. Приказав обрубить веревочные мосты со стороны Хунзы и укрепив кашмирский гарнизон в Чалте, Даренд воспрепятствовал этому, хотя было ясно, что рано или поздно Сафдар Али сделает новую попытку, возможно, даже с российской помощью. Беспокоило и то, что Сафдар Али сумел убедить правителя маленького соседнего государства Нагар присоединиться к его силам против назойливых британцев и их кашмирских союзников.
В ноябре 1891 года в Гилгите под началом полковника из команды Даренда скрытно было собрано для похода на север, против Хунзы и Нагара, небольшое количество гуркхских стрелков и солдат кашмирского Корпуса имперской службы. Как раз в это время кашмирцы захватили шпиона Хунзы, которого Сафдар Али послал разведать численность британских войск в Кашмире. Допрошенный шпион выдал остроумный секретный план неожиданного нападения на гарнизон в Чалте. Отряд воинов из Хунзы, навьюченных грузом, чтобы выглядеть похожими на кули из Гилгита (кого они очень напоминали), но со спрятанным под одеждой оружием, попросит в крепости приюта на ночь. Там они напали бы на ничего не подозревающих защитников и, заставив отвлечься, позволили бы скрытым поблизости отрядам Сафдара Али ворваться следом.
Встреча была дружественная, даже праздничная. У англичанина не было водки, чтобы угостить гостей, только привезенное из Кашгара российское вино. После завтрака Янгхасбенд сказал полковнику Ионову, что слышал о намерениях русских аннексировать весь памирский регион. Объяснив, что не хочет вызвать беспочвенной тревоги в Калькутте и Лондоне, пересказывая обычные местные слухи, он спросил Ионова, соответствует ли это действительности. Ответ русского был предельно ясен. «Он взял карту, — рассказывал Янгхасбенд, — и показал мне отмеченную зеленым обширную область, которая протянулась вплоть до нашего индийского водораздела ». Она захватывала многие территории, бесспорно, принадлежащие Китаю или Афганистану. Теперь же все это считалось достоянием царя. Старательно избегая дискуссии, Янгхасбенд просто заметил Ионову, что русские «слишком широко раскрыли рот». На что полковник рассмеялся и добавил, что это лишь «только начало». Русские пробыли в лагере Янгхасбенда не больше часа и уехали, извинившись, что им следует заняться обустройством своего лагеря. Однако перед отъездом полковник Ионов пригласил Янгхасбенда пожаловать к ним на обед.
Состоялся радушный прием, во время которого семь офицеров расселись на корточках вокруг скатерти, постеленнной в центре одной из невысоких русских палаток. Янгхасбенд с удовлетворением отметил, что его собственная палатка, с кроватью, столом и стулом, была гораздо больше и удобнее, чем у соперников, но признал, что русские не скупились, когда дело касалось еды. «Последовал обед, — писал он, — который своим великолепием удивил меня не меньше, чем устройство моего лагеря удивило русских». Были супы и тушеное мясо, «приготовленные так, как это никогда не удается местным индийским слугам», с приправами, соусами и свежими овощами. Последнее было для Янгхасбенда невероятной роскошью — ведь они находились на самом севере Пакистана. Помимо неизбежной водки, были различные вина, сопровождаемые бренди.
Янгхасбенд вскоре понял, почему его хозяева были в таком хорошем настроении. Вдобавок к притязаниям царя на весь памирский регион как раз сейчас они «вернулись из рейда на территорию Читрала, по ту сторону индийского водораздела», легко туда проникли и, оставив там часть людей для картографии, сами благополучно вернулись назад. Этот регион руководители обороны Индии расценивали как расположенный непосредственно в сфере их влияния. Ионов даже удивился, что у англичан, учитывая стратегическую важность для них Индии, нет ни единого представителя в Читрале, и, похоже, они вполне удовлетворены соглашением с его правителем. Русский показал гостю на карте, что они прошли через важнейший перевал Даркот и осмотрели с высоты долину Ясин, которая вела прямо к Гилгиту. Янгхасбенд знал, что уже этого будет достаточно, чтобы у британских генералов кровь застыла в жилах. Но это было еще не все, что Янгхасбенду вскоре предстояло обнаружить.
Встреча закончилась в полночь после тостов в честь королевы Виктории и царя Александра. Российские офицеры, включая полковника Ионова, проводили молодого британского капитана назад, в его лагерь. Там после обмена приветствиями и изъявлений дружбы они расстались. Рано утром русские снялись со стоянки и направились на север, где соединились с основными силами и доложили о встрече в столь пустынном месте с офицером британской разведки. Сам же Янгхасбенд остался, чего не знали русские, ждать скорой встречи здесь, в Бозай-и-Гумбезе, с коллегой. Им был лейтенант Девисон, предприимчивый младший офицер из Лейнстерса, которого Янгхасбенд встретил в Кашгаре и привлек к сотрудничеству, поручив ему наблюдать за продвижением русских дальше к западу. Несколько дней назад капитан срочно отправил Девисона на ближайшую британскую заставу в Гилгит, чтобы сообщить начальству в Индии о российском рейде.
На четвертую ночь Янгхасбенд с удивлением услышал вдалеке цокот множества копыт. Выглянув из палатки, он увидел в ярком лунном свете строй примерно из тридцати казаков. Наскоро набросив одежду, он послал одного из своих людей выяснить, что привело казаков сюда. Вскоре посыльный вернулся и сказал, что с ним срочно хочет поговорить полковник Ионов. Янгхасбенд пригласил полковника вместе с адъютантом в свою палатку. Русский сказал, что у него есть неприятное известие, которое сообщает заранее: получен приказ выпроводить британского офицера из района, который стал теперь российской территорией. «Но я не на российской территории», — возразил Янгхасбенд и добавил, что Бозай-и-Гумбез принадлежит Афганистану. «Вы можете сколько угодно считать, что это афганская территория, — мрачно буркнул Ионов, — но мы считаем ее русской».
«Что, если я откажусь подчиниться?», — спросил Янгхасбенд. «Тогда мы будем вынуждены удалить вас силой», — ответил явно огорченный Ионов. «Ладно, у вас тридцать казаков, а я — один, — сказал ему англичанин, — так что я вынужден подчиниться». Затем он выразил самый категорический протест и пообещал немедленно сообщить о произволе своему правительству, которое и решит совершенно точно, какие следует предпринять шаги.
Полковник поблагодарил Янгхасбенда за то, что он облегчил выполнение его неприятной задачи, и выразил глубокое личное сожаление по поводу необходимости выполнить приказ, особенно ввиду сердечных отношений, которые между ними установились. Янгхасбенд заверил русского, что претензии не лично к нему, а к тем, кто дал этот незаконный приказ, и спросил, не желает ли Ионов с адъютантом после дальней дороги поесть. Он с удовольствием даст повару команду приготовить небольшой ужин. Донельзя растроганный, российский полковник схватил Янгхасбенда в медвежьи объятия, эмоционально выражая благодарность за то, как англичанин реагировал на неприятность. «Самое неприятное для офицера, — объявил Ионов, — поступать по отношению к другому офицеру так, как больше подобает полицейскому». И добавил, что надеется встретиться еще раз с англичанином, который избавил их обоих от деликатных затруднений, до его отъезда.
Подчеркивая свое высокое мнение о Янгхасбенде, Ионов предложил англичанину, если тот желает, уйти за границу самостоятельно, без сопровождения. Единственное условие: уйти через китайскую, а не через индийскую границу. Так строго-настрого приказало российское командование. Они квалифицировали Янгхасбенда как нарушителя. Кроме того он не должен проходить некоторыми перевалами. Причина этих требований была не совсем ясна, хотя, возможно, все делалось для того, чтобы как можно дольше задержать распространение информации относительно российских шагов не говоря уже о его собственном изгнании. Может быть, тут был элемент мести за предыдущий британский отказ на просьбу капитана Громбчевского о зимовке в Ладаке. А возможно, русские подозревали о роли Янгхасбенда в бедствии, которое того постигло. Британский офицер был уверен, что сможет найти перевалы, неизвестные русским и потому отсутствующие в их списке, и взял на себя обязательство соблюдать их условия, даже подписал об этом официальное заявление.
Русские, с благодарностью принявшие предложение Янгхасбенда о совместной трапезе, не задержались надолго, не иначе из-за несколько щекотливого положения. Следующим утром, когда Янгхасбенд уже собирался отправиться на китайскую границу, Ионов приехал в его лагерь, чтобы вновь поблагодарить за деликатное отношение к ситуации и в качестве прощального подарка преподнести олений окорок. Но если начальство полковника надеялось задержать новости насчет изгнания Янгхасбенда, заставив его возвращаться окольным путем, ему предстояло пережить разочарование. За час до прощания с русскими британский офицер поспешно отправил в Гилгит гонца с детальным рапортом как о случившемся, так и о самых последних шагах Санкт-Петербурга на Крыше Мира. Теперь он ехал на восток, к китайской границе, предполагая найти путь через один из перевалов, отсутствовавших в списке полковника Ионова. Он не спешил и задержался на китайской границе к северу от Хунзы, надеясь встретиться с лейтенантом Девисоном, а тем временем контролировать любые новые российские шаги. Это была Большая Игра, увлекавшая ее участников, и 28-летний Янгхасбенд был одним из них.
Прошло несколько дней, и появился Девисон. «Вдали, — записал Янгхасбенд, — я увидел приближающегося всадника в фуражке и высоких русских сапогах и сначала подумал, что какой-то русский собрался удостоить меня своим посещением. Это, однако, оказался Девисон. С ним обошлись еще более бесцеремонно, чем со мной: его препроводили обратно в Туркестан». Там его лично допросил российский губернатор. Затем лейтенанта проводили к китайской границе и отпустили. Однако его арест и задержка послужили одной полезной цели. Захваченного Девисона везли на север по маршруту, которым прежде не ходил ни один британский офицер или исследователь. Вскоре офицеры двинулись назад к Гилгиту через перевал, о существовании которого им рассказали благожелательно настроенные пастухи. В последний раз друзья оказались вместе: во время следующей разведки Девисон умер от брюшного тифа. Он был, записал впоследствии Янгхасбенд, офицером необычайной храбрости и решительности, со всеми задатками великого исследователя.
К тому времени новости относительно инцидента достигли Лондона, и Уайтхолл приложил невероятные усилия, чтобы его замалчивать, пока правительство решало, как лучше всего реагировать на это новое продвижение русских. Вскоре, однако, слухи через Индию проникли на Флит-стрит; в «Таймс» даже появилось сообщение, что Янгхасбенд убит в столкновении с захватчиками. Его сразу же опровергли, но публикация подробностей о произволе русских по отношению к британским офицерам на афганской территории не позволяла сохранять спокойствие. Пресса, парламент и публика были рассержены, взметнулся еще один виток антироссийской эмоциональной лихорадки. Лорд Росбери, либеральный пэр, который вскоре станет министром иностранных дел, пошел еще дальше, назвав Бозай-и-Гумбез, бесплодную долину, где Янгхасбенда перехватили русские, Гибралтаром Гиндукуша. В Индии главнокомандующий генерал Робертс сказал Янгхасбенду, что, по его мнению, настал момент нанести по русским удар. «Мы готовы, — сказал он, — а они — нет», и приказал мобилизовать войска на случай, если российский захват Памира приведет к войне.
Другие «ястребы» также готовы были ввязаться в драку. «Русские безнаказанно нарушили все соглашения, — писал специальный корреспондент „Таймс“ Е.Ф. Кнайт, путешествовавший по Кашмиру и Ладаку. — Вступление их войск на территорию Читрала, государства, находящегося под нашей защитой и субсидируемого индийским правительством, — преднамеренный шаг, который надо рассматривать как равнозначный объявлению войны». Если британцы игнорируют подобные вторжения в государства, которым даны гарантии от иностранной агрессии, предупредил он, то «аборигены не смогут не перестать в нас верить». Они решат, что Россия куда более могучая сила, «которой мы боимся сопротивляться». Поэтому они неизбежно повернутся к русским. «Мы должны, — заканчивал он, — ожидать против нас интриг, если не более открытой враждебности, как закономерного результата нашей апатии». Его предчувствия, похоже, подтверждали секретные сведения из Читрала. Сообщалось, что изгнание из Афганистана Янгхасбенда серьезно подорвало британский престиж среди аборигенов, они утрачивают доверие к Британии, что в точности отвечает российским интересам. Подобные сомнения, как мы уже видели, были и в отношении правителя Хунзы Сафдара Али, чьи личные симпатии, как известно, были отданы Санкт-Петербургу.
Решительный протест по поводу агрессивных шагов России на Памире был выражен в распоряжениях лорда Солсбери британскому послу в Санкт-Петербурге, прямолинейному сэру Роберту Мориеру. Он не только отверг все претензии России на Памир, но и потребовал извиниться за незаконное изгнание оттуда Янгхасбенда и Девисона. Посол предупредил, что, если это не будет сделано немедленно, «вопрос примет очень серьезные международные масштабы». Неожиданный накал британской ноты вместе с информацией, что подразделение индийской армии в Кветте уже приведено в полную боевую готовность, напугали царя и его министров. В тот момент страна переживала сложный период. Множество губерний России были охвачены голодом и серьезными политическими волнениями, и, следовательно, экономика была не в состоянии выдержать полномасштабный конфликт с Британией. Поэтому Санкт-Петербург нехотя решил отступить. К негодованию военных, он отозвал войска и, по сути, дезавуировал требование захвата Памира, ожидающего урегулирования границ на постоянной основе. Вина за весь инцидент была возложена на несчастного полковника Ионова, которого обвинили в превышении полномочий, выразившемся в объявлении об аннексии Памира и высылке Янгхасбенда. Только позднее стало известно, что в порядке компенсации за роль козла отпущения царь Александр лично подарил ему золотой перстень и втихую назначил на генеральскую должность. Тем не менее Британия добилась извинений, и по крайней мере временно на Памире не стало российских войск.
Русские военные считали, что англичане сами повинны в кризисе. Их решение по отношению к Памиру, утверждали они, было навязано британским правительством, решившим сокрушить центральноазиатскую империю России. Как доказательство они цитировали книгу сторонника «жесткого» курса генерала Макгрегора «Оборона Индии», по общему мнению, секретную, экземпляр которой каким-то образом попал к ним в руки и был переведен на русский. Совсем недавно, в 1987 году, российский ученый ухватился за давно забытую работу Макгрегора, чтобы доказать то, что он называет «старыми мечтами британских стратегов». Леонид Митрохин в книге «Провал трех миссий» цитирует высказывание Макгрегора, что Британия должна «расчленить Российское государство на части, которые долго не смогут представлять для нас опасность». На самом же деле, если обратиться к оригинальному тексту Макгрегора, становится очевидным, что он пропагандировал такую акцию только в случае русского нападения на Индию, а это Митрохин и его царские предшественники нашли выгодным проигнорировать. Возможно, это даже было опущено в санкт-петербургском переводе.
Определенный рост решимости официальных действий британского правительства и нежелание Санкт-Петербурга идти на военный конфликт, заставившее русских на сей раз отступить, успокаивали. Но вторжение Ионова и его казаков в места, лежавшие в нескольких часах марша от Читрала и Гилгита, вызвало у руководителей обороны Индии настоящий переполох. Русские военные воспринимали отступление не более чем временную превратность. Вскоре в бесконечной игре «кошачий шаг» снова началось проникновение на юг, на Памир и Восточный Гиндукуш. В Калькутте Памир считали вероятным путем вторжения в Индию, и присутствие там вражеских агентов или небольших воинских подразделений, как выразился один комментатор, могло принести «далеко идущий вред в случае войны между двумя странами». Ответ, писал Кнайт из «Таймс», состоит в том, «чтобы блокировать дверь с нашей стороны». Именно это британцы теперь намеревались сделать, причем начиная с Хунзы, которая была признана самой уязвимой из маленьких северных государств. С того момента, когда Англия перешла в наступление, судьба Сафдара Али была предрешена.
Вице-королю не требовались особые оправдания акции по его низвержению с трона. В течение многих месяцев Сафдар Али творил беззакония с очевидной уверенностью, что русские, если понадобится, прибудут ему на помощь. После ухода кашмирского отряда Янгхасбенда с непригодного для зимовки перевала Шимшал Сафдар Али возобновил набеги на караваны на маршруте Лех — Яркенд, не говоря уже о налетах на соседние селения. У него даже хватило неблагоразумия захватить и продать в рабство подданного Кашмира, жителя селения, без сомнения, находящегося в пределах Кашмира. Англичан, которые попытались умерить его выходки, он громогласно объявил своими врагами, а русских и китайцев — друзьями. Как раз незадолго до появления весной 1891 года Ионова на Памире к северу от Хунзы полковник Даренд в Гилгите узнал, что Сафдар Али планирует осуществить давно вынашиваемый им захват кашмирской крепости в Чалте. Приказав обрубить веревочные мосты со стороны Хунзы и укрепив кашмирский гарнизон в Чалте, Даренд воспрепятствовал этому, хотя было ясно, что рано или поздно Сафдар Али сделает новую попытку, возможно, даже с российской помощью. Беспокоило и то, что Сафдар Али сумел убедить правителя маленького соседнего государства Нагар присоединиться к его силам против назойливых британцев и их кашмирских союзников.
В ноябре 1891 года в Гилгите под началом полковника из команды Даренда скрытно было собрано для похода на север, против Хунзы и Нагара, небольшое количество гуркхских стрелков и солдат кашмирского Корпуса имперской службы. Как раз в это время кашмирцы захватили шпиона Хунзы, которого Сафдар Али послал разведать численность британских войск в Кашмире. Допрошенный шпион выдал остроумный секретный план неожиданного нападения на гарнизон в Чалте. Отряд воинов из Хунзы, навьюченных грузом, чтобы выглядеть похожими на кули из Гилгита (кого они очень напоминали), но со спрятанным под одеждой оружием, попросит в крепости приюта на ночь. Там они напали бы на ничего не подозревающих защитников и, заставив отвлечься, позволили бы скрытым поблизости отрядам Сафдара Али ворваться следом.