Страница:
Затем торжествующий победу Котляревский направился через снега на восток к Каспийскому морю, где всего в 300 милях от Тегерана высилась крупная персидская крепость Ленкорань, совсем недавно перестроенная британскими инженерами в соответствии с требованиями современной войны. Уверенные, что теперь она неприступна, персы отвергли требование Котляревского сдаться и отбили его первый штурм с серьезными потерями. Но в конце концов после пяти дней ожесточенных сражений русские во главе с самим Котляревским прорвали все линии обороны. Отвергнувшие предложение русских о почетной капитуляции персы были поголовно перебиты. Причем Котляревский потерял почти две трети своих солдат и сам был найден среди горы трупов русских и персов в проломе, который устроили его саперы в крепостной стене, страдающим от нескольких тяжких ран в голову и почти без сознания. Позднее, уже с госпитальной койки, он писал Александру: «Чрезвычайное озлобление войск, вызванное упорным сопротивлением, привело к тому, что солдаты подняли на штыки всех 4000 персов, бежать не удалось ни единому офицеру или солдату».
Сам генерал Котляревский был ранен настолько тяжело, что больше никогда не участвовал в боях. Он вынужден был с сожалением отказаться от предложения Александра принять командование всеми войсками на Кавказе, хотя это было высочайшей наградой, о которой только мог мечтать солдат. Но за победу, стоившую ему так дорого, он получил от царя высшую награду, которую тот мог даровать — желанный орден Святого Георгия, приблизительно равноценный Кресту Виктории. Он завоевал эту награду во второй раз за беспрецедентный подвиг в таком юном возрасте. Много лет спустя, почувствовав, что умирает, Котляревский собрал всю семью и отпер маленькую шкатулку, единственный ключ от которой всегда носил при себе. «Вот, — с чувством сказал он, — почему я не мог служить моему царю и сражаться за него и Родину до могилы». Открыв шкатулку, он достал из нее один за другим не менее сорока осколков костей, которые русские армейские хирурги много лет назад извлекли из его разбитого черепа.
После двух сокрушительных поражений от Котляревского персы утратили всякое желание сражаться. Так что когда англичане, стремившиеся, поелику возможно, остановить продвижение русских дипломатическими средствами, предложили начать переговоры о прекращении огня, шах с радостью согласился. Русские также охотно дали согласие на передышку, дававшую им шанс восстановить силы. Как победители, они могли диктовать свои условия и сохранили большую часть отвоеванных у персов территорий. Таким образом в 1813 году согласно Гулистанскому миру шах был вынужден отдать почти все свои земли к северу от реки Аракс, отказаться от претензий на Грузию и Баку, а также отречься от всех своих прав на Каспийском море. Это соглашение фактически превратило Каспий в «Русское озеро», продвинув военную мощь царя еще на 250 миль ближе к северным границам Индии. Альтернативой этому соглашению было бы позволение его войскам продолжить свое беспощадное продвижение все дальше и дальше в глубь Персии. Взамен шах получил, не считая прекращения военных действий, только обещание царя поддержать притязания его сына и возможного наследника Аббаса Мирзы на персидский трон, если вдруг его права будут оспариваться.
Шах, однако, и не думал уважительно относиться к договору, который вынужден был подписать под давлением со стороны агрессивного соседа, и рассматривал его не более как временное средство остановить дальнейшее продвижение русских. Он надеялся с помощью англичан перестроить свою разгромленную армию в соответствии с современными военными требованиями и при подходящих обстоятельствах отобрать обратно все потерянные земли. В конце концов персам уже случалось вести победоносные войны, и их победы над русскими в начале недавней войны показали, на что они способны. Шах делал вид, что не замечает, как англичане и русские, оказавшиеся в далекой Европе лицом к лицу с общим врагом, стали официальными союзниками, и что англичане, успешно остановившие русское продвижение мирными средствами, не имеют желания ссориться с Санкт-Петербургом из-за чужих проблем. Тем более что укрепление военной мощи русских на Кавказе в то время не рассматривалось британским обществом как серьезная угроза Индии. По крайней мере так думали в правительственных кругах, где сэра Роберта Вильсона и ему подобных считали паникерами.
Поскольку угроза Индии со стороны Наполеона миновала, то, к великому неудовольствию шаха, британскую военную миссию в Персии существенно сократили, вновь подтвердив строжайший приказ британским офицерам впредь никогда не вести персидские войска в бой против русских. Дело Кристи затмили волнующие события в Европе, из Санкт-Петербурга не последовало никаких официальных протестов, но никто ни в Лондоне, ни в Калькутте не хотел рисковать повторением подобной ситуации. Шах был не в состоянии спорить, так как любое оборонительное соглашение с Британией — тогда еще ведущей мировой державой — было лучше, чем ничего. Даже предложение послать персидских офицеров на обучение в Индию было отвергнуто, когда генерал-губернатор в конфиденциальном письме высказал опасение, что их «невежество, распутство и порочность» могут подорвать дисциплину и мораль местных войск компании. Однако если Вильсону и его коллегам-русофобам не удалось заразить официальные круги своим страхом перед новым колоссом, поднимающимся взамен Наполеона, то члены британской миссии в Тегеране уже давно были серьезно озабочены растущей русской мощью на Востоке.
Некоторые офицеры миссии уже испытали на себе знойное дыхание чудовища с севера. Среди тех, кто служил в качестве советников в персидской армии на русском фронте, был молодой капитан индийской армии Джон Макдональд Киннейр. Позднее он отбросил фамилию Киннейр и взял в качестве фамилии имя Макдональд, но для простоты я буду использовать его первоначальное имя. Откомандированный из туземной пехоты Мадраса в политический департамент компании, он несколько лет служил в Персии, где одной из первых задач, полученных от генерала Малкольма, стал сбор и обобщение всех географических Разведданных, полученных Кристи, Поттинджером и другими офицерами их команды. Опубликованная в 1813 году книга под названием «Географические ученые записки о Персидской империи» много лет оставалась главным источником подобной информации. Кроме того, Киннейр сам много путешествовал в тех местах и был достаточно квалифицирован, чтобы выразить свои взгляды по вопросу потенциальной русской угрозы британским интересам на Востоке. Это он вскоре и сделал в обширном приложении ко второй работе, на этот раз посвященной его собственным путешествиям по Востоку. Та вышла в свет примерно год спустя после работы Вильсона.
Если Кристи и Поттинджер были самыми ранними участниками Большой Игры, по крайней мере в ее наполеоновскую эпоху, а Вильсон — первым человеком, который начал полемику вокруг нее, то Киннейра вполне можно назвать ее первым серьезным аналитиком. Он задался вопросом, насколько уязвима Индия в данный момент для нападения.
5. Все дороги ведут в Индию
6. Первый русский игрок
Летом 1819 года в столице Грузии Тифлисе — тогда там была штаб-квартира русских войск на Кавказе — в тихом уголке нового православного кафедрального собора можно было заметить молящегося молодого офицера в мундире. В тот день у него были веские причины там находиться, ему было о чем просить Создателя. В свои 24 года капитан Николай Муравьев намеревался исполнить миссию, которую большинству казалась самоубийственной. Переодетый туркменским кочевником, согласно приказу генерала Ермолова он должен был попытаться достичь Хивы, лежавшей более чем в 800 милях к востоку, причем по той самой опасной дороге, что и злополучная экспедиция 1717 года.
Сам генерал Котляревский был ранен настолько тяжело, что больше никогда не участвовал в боях. Он вынужден был с сожалением отказаться от предложения Александра принять командование всеми войсками на Кавказе, хотя это было высочайшей наградой, о которой только мог мечтать солдат. Но за победу, стоившую ему так дорого, он получил от царя высшую награду, которую тот мог даровать — желанный орден Святого Георгия, приблизительно равноценный Кресту Виктории. Он завоевал эту награду во второй раз за беспрецедентный подвиг в таком юном возрасте. Много лет спустя, почувствовав, что умирает, Котляревский собрал всю семью и отпер маленькую шкатулку, единственный ключ от которой всегда носил при себе. «Вот, — с чувством сказал он, — почему я не мог служить моему царю и сражаться за него и Родину до могилы». Открыв шкатулку, он достал из нее один за другим не менее сорока осколков костей, которые русские армейские хирурги много лет назад извлекли из его разбитого черепа.
После двух сокрушительных поражений от Котляревского персы утратили всякое желание сражаться. Так что когда англичане, стремившиеся, поелику возможно, остановить продвижение русских дипломатическими средствами, предложили начать переговоры о прекращении огня, шах с радостью согласился. Русские также охотно дали согласие на передышку, дававшую им шанс восстановить силы. Как победители, они могли диктовать свои условия и сохранили большую часть отвоеванных у персов территорий. Таким образом в 1813 году согласно Гулистанскому миру шах был вынужден отдать почти все свои земли к северу от реки Аракс, отказаться от претензий на Грузию и Баку, а также отречься от всех своих прав на Каспийском море. Это соглашение фактически превратило Каспий в «Русское озеро», продвинув военную мощь царя еще на 250 миль ближе к северным границам Индии. Альтернативой этому соглашению было бы позволение его войскам продолжить свое беспощадное продвижение все дальше и дальше в глубь Персии. Взамен шах получил, не считая прекращения военных действий, только обещание царя поддержать притязания его сына и возможного наследника Аббаса Мирзы на персидский трон, если вдруг его права будут оспариваться.
Шах, однако, и не думал уважительно относиться к договору, который вынужден был подписать под давлением со стороны агрессивного соседа, и рассматривал его не более как временное средство остановить дальнейшее продвижение русских. Он надеялся с помощью англичан перестроить свою разгромленную армию в соответствии с современными военными требованиями и при подходящих обстоятельствах отобрать обратно все потерянные земли. В конце концов персам уже случалось вести победоносные войны, и их победы над русскими в начале недавней войны показали, на что они способны. Шах делал вид, что не замечает, как англичане и русские, оказавшиеся в далекой Европе лицом к лицу с общим врагом, стали официальными союзниками, и что англичане, успешно остановившие русское продвижение мирными средствами, не имеют желания ссориться с Санкт-Петербургом из-за чужих проблем. Тем более что укрепление военной мощи русских на Кавказе в то время не рассматривалось британским обществом как серьезная угроза Индии. По крайней мере так думали в правительственных кругах, где сэра Роберта Вильсона и ему подобных считали паникерами.
Поскольку угроза Индии со стороны Наполеона миновала, то, к великому неудовольствию шаха, британскую военную миссию в Персии существенно сократили, вновь подтвердив строжайший приказ британским офицерам впредь никогда не вести персидские войска в бой против русских. Дело Кристи затмили волнующие события в Европе, из Санкт-Петербурга не последовало никаких официальных протестов, но никто ни в Лондоне, ни в Калькутте не хотел рисковать повторением подобной ситуации. Шах был не в состоянии спорить, так как любое оборонительное соглашение с Британией — тогда еще ведущей мировой державой — было лучше, чем ничего. Даже предложение послать персидских офицеров на обучение в Индию было отвергнуто, когда генерал-губернатор в конфиденциальном письме высказал опасение, что их «невежество, распутство и порочность» могут подорвать дисциплину и мораль местных войск компании. Однако если Вильсону и его коллегам-русофобам не удалось заразить официальные круги своим страхом перед новым колоссом, поднимающимся взамен Наполеона, то члены британской миссии в Тегеране уже давно были серьезно озабочены растущей русской мощью на Востоке.
Некоторые офицеры миссии уже испытали на себе знойное дыхание чудовища с севера. Среди тех, кто служил в качестве советников в персидской армии на русском фронте, был молодой капитан индийской армии Джон Макдональд Киннейр. Позднее он отбросил фамилию Киннейр и взял в качестве фамилии имя Макдональд, но для простоты я буду использовать его первоначальное имя. Откомандированный из туземной пехоты Мадраса в политический департамент компании, он несколько лет служил в Персии, где одной из первых задач, полученных от генерала Малкольма, стал сбор и обобщение всех географических Разведданных, полученных Кристи, Поттинджером и другими офицерами их команды. Опубликованная в 1813 году книга под названием «Географические ученые записки о Персидской империи» много лет оставалась главным источником подобной информации. Кроме того, Киннейр сам много путешествовал в тех местах и был достаточно квалифицирован, чтобы выразить свои взгляды по вопросу потенциальной русской угрозы британским интересам на Востоке. Это он вскоре и сделал в обширном приложении ко второй работе, на этот раз посвященной его собственным путешествиям по Востоку. Та вышла в свет примерно год спустя после работы Вильсона.
Если Кристи и Поттинджер были самыми ранними участниками Большой Игры, по крайней мере в ее наполеоновскую эпоху, а Вильсон — первым человеком, который начал полемику вокруг нее, то Киннейра вполне можно назвать ее первым серьезным аналитиком. Он задался вопросом, насколько уязвима Индия в данный момент для нападения.
5. Все дороги ведут в Индию
Блистательные сокровища Индии всегда привлекали жадные взоры, и задолго до появления там первых англичан ее правители научились жить в условиях постоянной угрозы вторжения. Это восходит еще к тем временам, когда за 3000 лет до изгнания Ост-Индской компанией всех ее европейских соперников волны арийских захватчиков одна за другой прошли через северо-западные перевалы и оттеснили аборигенов на юг. Потом последовали многочисленные вторжения, как большие, так и малые, среди них — нашествие Дария и персов приблизительно за 500 лет до нашей эры и вторжение Александра Македонского два столетия спустя, хотя ни одно из них долго не продлилось. Между 997 и 1026 годом нашей эры великий мусульманский завоеватель Махмуд из Газни (сейчас это часть Афганистана) совершил не менее пятнадцати походов в Северную Индию и вывез оттуда несметные богатства, которыми украсил свою столицу. Мохаммед из Горы (сейчас это Северный Пакистан), в свою очередь захвативший Газни, в период с 1175 по 1206 год совершил шесть вторжений в Индию, один из его генералов стал правителем Дели. В 1398 году Дели захватили войска Тамерлана. Потом другой центрально-азиатский полководец Бабур Тюрк вторгся в Индию из Кабула и в 1526 году основал великую империю Моголов со столицей в Дели. Но даже он не был последним из азиатских завоевателей. В 1739 году честолюбивый персидский шах Надир с армией, в авангарде которой двигалось 16 000 пуштунских всадников, ненадолго захватил Дели, тогда все еще столицу Моголов, и вывез оттуда всемирно известный павлиний трон и алмаз «Кохинор» («Гора света»), чтобы украсить собственную столицу. И, наконец, в 1756 году афганский правитель Ахмад Шах Дюррани вторгся в Северную Индию, разграбил Дели и вернулся обратно через перевалы, захватив столько добычи, сколько смог.
Все эти завоеватели попадали в Индию по суше, и так продолжалось до тех пор, пока португальские мореплаватели в конце пятнадцатого века не открыли морской путь из Европы. Теперь правители из династии Моголов стали опасаться, что захватчики могут прибыть и морем. Так как сами англичане прибыли этим путем, наверно, для Джона Киннейра было естественно, оценивая риск, сначала рассмотреть перспективы успеха вторжения с моря. В конце концов береговая линия Индии протяженностью в 3000 миль была весьма уязвимой, плохо охранялась и действительно не была защищена от внезапного нападения. Этим путем приходили не только англичане, но и португальцы, голландцы и французы, а задолго до того в 711 году нашей эры арабская армия численностью в 6000 человек пришла под парусами из Персидского залива и завоевала Синд. Вильсон предупреждал, что русские могут поступить аналогичным образом.
Однако Киннейр, который благодаря своим собственным путешествиям хорошо знал район Персидского залива (у него даже случилась там стычка с арабскими пиратами) и имел доступ к новейшей разведывательной информации, утверждал, что препятствия, с которыми столкнется агрессор, плывущий морем, столь велики, что возможностью подобной операции можно пренебречь. «Нам практически нечего опасаться с этого направления, — писал он. — Начать с того, что враждебная держава должна располагать подходящими гаванями, расположенными на разумных расстояниях от Индии, чтобы можно было добраться до нее под парусами». Он был уверен, что только в Красном море или Персидском заливе есть защищенные якорные стоянки, необходимые для размещения и стоянки флота вторжения. Во-первых, флот нужно построить, что едва ли ускользнет от внимания королевских военно-морских сил. Но откуда же взять столько материалов? «Ни на берегах Красного моря, ни в Персидском заливе нет строевого леса и морских арсеналов, — писал Киннейр. — Материалы не могут быть доставлены морем, а флот построен без нашего ведения. Проходы в оба эти морских района настолько узки, что если возникнет необходимость, их можно очень легко заблокировать».
То, что он с коллегами в путешествиях по Персии не тратил времени зря, становится очевидным из тех деталей, которые он приводит. Так, он писал, что в дубовых лесах, в большом количестве произрастающих в юго-западной Персии, деревья слишком малы для того, чтобы их можно было использовать при строительстве судов. Более того, они растут внутри страны, на значительном удалении от побережья, и перевозка их к Персидскому заливу потребует значительных расходов и будет проходить «через громадные скалы и опасные пропасти». Хотя строительный лес определенных сортов можно найти на берегах Красного моря в Эфиопии, по его утверждениям, этот лес даже хуже, чем в Персии. Потому нет ничего удивительного, добавляет он, что все арабские или персидские одномачтовые каботажные суда построены в Индии либо из доставленного оттуда строевого леса.
В конце концов защита Индии от внешней агрессии определяется доминирующим положением на морях королевского военно-морского флота. «Даже если для врага окажется возможным, — пишет Киннейр, — построить флот из материалов, ценой больших затрат и с огромными трудностями доставленных из внутренних районов Сирии или с берегов Средиземного моря… не существует гавани, которая могла бы защитить такой флот от атаки наших крейсеров. И даже если предположить, что такая гавань найдется»— добавлял он, — флот захватчика будет в значительной степени уничтожен в момент его выхода в море».
После этого Киннейр сосредоточил свое внимание на некоторых сухопутных путях, которыми может воспользоваться агрессор. Основными среди них были два — прямой путь на восток через Средний Восток или движение на юго-восток через Центральную Азию. Первый был бы, вероятнее всего, выбран захватчиком, направляющимся из Европы (Наполеоном, как предположил Киннейр), тогда как на второй, очевидно, пал бы выбор России. Захватчик, движущийся строго на восток, столкнулся бы с несколькими альтернативами. Если бы он, скажем, начал свой поход от Константинополя, то мог бы достичь индийских границ, либо пройдя вдоль Турции и Персии, либо миновав Турцию, перебросив свои войска через Черное море к Северо-Восточной Турции, либо через Средиземное море к побережью Сирии и оттуда в Персию. Последний вариант, как указывал Киннейр, подставит его яростным атакам британского средиземноморского флота.
В идеальном случае, вместо того чтобы с боем отвоевывать каждый дюйм пути, захватчик попытается добиться какой-то договоренности с теми, чью территорию ему придется пересекать. Правда, весьма маловероятно, что англичане будут спокойно стоять в стороне и позволят этому случиться. Но даже если это ему удастся — здесь Киннейр говорил на основе своего непосредственного знания этой местности, — на всем пути в Индию он столкнется с целым рядом чрезвычайно серьезных препятствий. Среди них будут высокие горные гряды, перевалы в которых настолько круты и узки, что являются не проходимыми для артиллерии; безводные пустыни; районы настолько бедные, что с трудом обеспечивают пропитание местного населения, не говоря уже о проходящей армии; враждебные племена и жестокие зимы, которые, как известно из истории, могут всего за ночь уничтожить целую армию. Даже Александр Македонский, который был величайшим военным гением, едва не впал в отчаяние при виде обледеневших перевалов Гиндукуша, которые были оставлены неохраняемыми, так как считалось, что зимой они непроходимы. Тысячи его людей замерзли заживо — многие буквально примерзали к скалам или умирали от обморожения. Про него говорили, что во время этого похода он потерял больше людей, чем за все кампании в Центральной Азии, вместе взятые.
Последним самым большим естественным препятствием на пути агрессора была могучая река Инд и разветвленная сеть ее притоков. Водную преграду общей протяженностью около 1400 миль следовало пересечь, прежде чем рассчитывать завоевать Индию. То, что эта задача не невыполнима, доказали многочисленные прежние нашествия. Но ни одному из них не приходилось сталкиваться лицом к лицу с дисциплинированной армией, руководимой английскими офицерами и обученной самым современным методам ведения оборонительной войны. Защитники располагали бы свежими силами, хорошо накормленными и снабженными всем необходимым, тогда как захватчики были бы истощены многими месяцами похода и перенесенными бесчисленными невзгодами, нехваткой продовольствия и амуниции, численность их существенно бы уменьшилась. Если бы захватчику удалось проникнуть так глубоко, то, отмечает Киннейр, существовали две очевидных точки, в которых он мог попытаться форсировать Инд. Если бы он приблизился к Индии со стороны Кабула через Хайберский перевал, как это делали многие его предшественники, то, вероятнее всего, он выбрал бы Атток. Здесь, как отмечает Киннейр, Инд был «очень широк, быстр, мутен и усыпан многочисленными островами, каждый из которых легко защитить». Однако поблизости было множество мест, где реку можно перейти в брод.
Если бы захватчик предпочел более южный путь через Афганистан, Кандагар и другой большой проход в Индию через Боланский перевал, тогда он, вероятнее всего, попытался бы пересечь Инд вблизи Мултана в 300 милях от Аттока ниже по течению. Именно в том месте в свое время преодолела Инд армия монголов, и Киннейр описывал его как «вероятно, нашу наиболее уязвимую границу». Еще более южную дорогу через Белуджистан он, видимо, сбрасывает со счета, поскольку ее практически не упоминает. Возможно, причина в том, что Кристи с Поттинджером в свое время писали, что она непроходима для армии любой величины, тогда как дорога вдоль побережья, хотя однажды и использованная Александром Македонским, представлялась слишком уязвимой с моря, чтобы захватчик ею воспользовался.
В конце концов, какую бы дорогу агрессор ни избрал, все они вели через Афганистан. Даже русские — и теперь Киннейр особо переключается на них — должны были подойти к Индии через Афганистан, двинулись ли бы они от своей новой опорной базы на Кавказе или от передовых застав в Оренбурге на границе с казахской степью. Если русские воспользуются первым маршрутом, предупреждал он, то могут избежать необходимости пересекать всю Персию и воспользоваться полностью подконтрольным им Каспийским морем, чтобы перебросить войска на восток к его дальнему берегу.
Отсюда они могли бы пройти до Оксуса, по которому подняться вверх до Балка в Северном Афганистане. Миновав Афганистан, русские могли бы подобраться к Индии через Хайберский перевал. Следует напомнить, что этим маршрутом в свое время надеялся воспользоваться Петр Первый, чтобы установить контакт с правителями Индии из династии Моголов — мечта, которая развеялась после безжалостного истребления Хивинской экспедиции. Киннейр ,явно не был осведомлен об ужасающих трудностях этого пути, ведь только много лет спустя после его смерти около 1873 года был переведен с русского детальный отчет об экспедиции и о тех трудностях, которые ей пришлось преодолеть. Фактически за пределами земель Персидской и Турецкой империй Киннейр был столь же несведущ, как и все прочие, и вынужден был признать, что относительно территории между восточным побережьем Каспийского моря и Оксусом, «несмотря на все свои усилия, так и не смог получить информацию, на достоверность которой мог бы положиться».
Киннейр, однако, признавал, что снабжение армии вторжения, пытающейся пересечь Центральную Азию, представляло бы колоссальную проблему. «Огромные орды, — писал он, — которые ранее приходили из степей Татарии, чтобы вторгнуться в расположенные южнее более цивилизованные государства, обычно гнали с собой стада, обеспечивавшие им пропитание». К тому же они не были обременены тяжелым снаряжением, необходимым для ведения современной войны. Потому они способны были совершать походы, «совершенно немыслимые для европейских солдат».
Последняя для русских возможность заключалась в продвижении от Оренбурга. Построенная в 1737 году крепость стала базой, с которой они поставили под свой контроль воинственных казахов, кочевавших по обширному степному региону к югу и востоку. Теперь им предстоял бы тысячемильный марш на юг до Бухары — Киннейр утверждал, «что для этого потребовалось бы сорок дней пути», но фактически нужно было бы в несколько раз больше. Потом предстояло проделать еще один продолжительный переход через пустыню и Оксус до Балха. Как достаточно справедливо писал Киннейр, по пути могло попасться множество племен, причем все они были настроены враждебно по отношению к русским. «Поэтому, — писал он, — прежде чем русские смогут вторгнуться к нам с этого направления, ими должно быть сломлено сопротивление татар ». Он был уверен, что до тех пор, пока этого не произойдет, Индии вторжение с севера не угрожает. Любопытно, что, по-видимому, Киннейр не рассматривал пересечение Афганистана как главную проблему для агрессора. Но дело в том, что агрессор должен был каким-то образом переправить свои уставшие войска плюс артиллерию, амуницию и другое тяжелое оснащение не только через Гиндукуш, но и через земли воинственных афганцев, фанатично ненавидящих иностранцев. Впрочем, в те времена это было, как правило, неизвестно даже таким людям, как Киннейр, хорошо знакомым с обширными горными массивами и соседствовавшими с Северной Индией народами. Эра великих исследователей Гималаев была еще далеко впереди.
В отличие от Вильсона, Киннейр не был убежден, что Царь Александр планирует захватить Индию: «Я подозреваю, что русские, вне всякого сомнения, горят желанием расширить свою империю в этом направлении; но она и так Уже весьма громоздка и неуправляема и, вполне возможно, вскоре может развалиться из-за своей чрезмерной величины на части». Куда более вероятной целью амбиций Александра он считал Константинополь. С другой стороны, если бы царь с минимальным риском или затратами для себя захотел нанести сокрушительный удар по англичанам в Индии, существовала другая возможность, которую Киннейр сумел предвидеть. Кончина стареющего персидского шаха открыла бы русским возможность заполучить контроль над троном, «если не целиком подчинить Персию своей власти».
«Среди сорока сыновей шаха, — писал Киннейр, — не было ни одного, кто не мечтал бы о троне. Почти половина из них, будучи правителями провинций или городов, располагала собственными вооруженными силами и арсеналами». Киннейр был уверен, что если бы Санкт-Петербург поддержал одного из соперничающих претендентов (несмотря на обязательство помочь наиболее бесспорному наследнику Аббасу Мирзе), то в ходе неизбежно возникших беспорядков «великолепно обученные и дисциплинированные русские войска оказались бы способны возвести на трон своего собственного ставленника». Как только шах оказался бы у них в кармане, для них не составило бы труда спровоцировать известных любовью к грабежам персов двинуться на Индию. В конце концов, разве не предшественник нынешнего шаха Надир-Шах заполучил таким образом Павлиний трон и алмаз «Кохинор»? Вторжение могло даже быть спланировано русскими офицерами, хотя их войска и не участвовали бы в походе, что позволило бы царю умыть руки.
Внимательное и детальное изучение Киннейром путей вторжения было первым из целого ряда подобных официальных и неофициальных отчетов, увидевших свет в последующие годы. Несмотря на постепенное стирание белых пятен на картах окружающих земель, большая часть рассмотренных им маршрутов вновь и вновь с небольшими различиями фигурировала в позднейших исследованиях. Впрочем, по мере того как ослабевала память о Наполеоне и росла боязнь русской угрозы, основное внимание постепенно смещалось к северу от Персии, к Центральной Азии. Одновременно в глазах людей, ответственных за оборону Британской Индии, до невероятных размеров разрастался Афганистан, воронка, через которую предстояло пройти захватчикам. Но все это было в будущем. Несмотря на разожженные паническим трактатом Вильсона горячие дебаты в парламенте, большинство британцев все еще не были убеждены, что официальный союзник Великобритании, Россия строит в отношении ее недоброжелательные планы или имеет какие-то виды на Индию.
Во всяком случае, на какое-то время продвижение России на юг в Персию британской дипломатии удалось заблокировать, что стало в Лондоне причиной немалого облегчения. Однако, как отмечал Киннейр, даже русский военный губернатор Кавказа генерал Алексей Ермолов начал алчно поглядывать на восток за Каспийское море, в Туркестан. Именно там ровно за сто лет до этого русские были так предательски обмануты и разбиты хивинцами. То, что последовало дальше, стало первым пробным шагом в том процессе, который за следующие полвека передал великие ханства и караванные города Центральной Азии в руки царя.
Все эти завоеватели попадали в Индию по суше, и так продолжалось до тех пор, пока португальские мореплаватели в конце пятнадцатого века не открыли морской путь из Европы. Теперь правители из династии Моголов стали опасаться, что захватчики могут прибыть и морем. Так как сами англичане прибыли этим путем, наверно, для Джона Киннейра было естественно, оценивая риск, сначала рассмотреть перспективы успеха вторжения с моря. В конце концов береговая линия Индии протяженностью в 3000 миль была весьма уязвимой, плохо охранялась и действительно не была защищена от внезапного нападения. Этим путем приходили не только англичане, но и португальцы, голландцы и французы, а задолго до того в 711 году нашей эры арабская армия численностью в 6000 человек пришла под парусами из Персидского залива и завоевала Синд. Вильсон предупреждал, что русские могут поступить аналогичным образом.
Однако Киннейр, который благодаря своим собственным путешествиям хорошо знал район Персидского залива (у него даже случилась там стычка с арабскими пиратами) и имел доступ к новейшей разведывательной информации, утверждал, что препятствия, с которыми столкнется агрессор, плывущий морем, столь велики, что возможностью подобной операции можно пренебречь. «Нам практически нечего опасаться с этого направления, — писал он. — Начать с того, что враждебная держава должна располагать подходящими гаванями, расположенными на разумных расстояниях от Индии, чтобы можно было добраться до нее под парусами». Он был уверен, что только в Красном море или Персидском заливе есть защищенные якорные стоянки, необходимые для размещения и стоянки флота вторжения. Во-первых, флот нужно построить, что едва ли ускользнет от внимания королевских военно-морских сил. Но откуда же взять столько материалов? «Ни на берегах Красного моря, ни в Персидском заливе нет строевого леса и морских арсеналов, — писал Киннейр. — Материалы не могут быть доставлены морем, а флот построен без нашего ведения. Проходы в оба эти морских района настолько узки, что если возникнет необходимость, их можно очень легко заблокировать».
То, что он с коллегами в путешествиях по Персии не тратил времени зря, становится очевидным из тех деталей, которые он приводит. Так, он писал, что в дубовых лесах, в большом количестве произрастающих в юго-западной Персии, деревья слишком малы для того, чтобы их можно было использовать при строительстве судов. Более того, они растут внутри страны, на значительном удалении от побережья, и перевозка их к Персидскому заливу потребует значительных расходов и будет проходить «через громадные скалы и опасные пропасти». Хотя строительный лес определенных сортов можно найти на берегах Красного моря в Эфиопии, по его утверждениям, этот лес даже хуже, чем в Персии. Потому нет ничего удивительного, добавляет он, что все арабские или персидские одномачтовые каботажные суда построены в Индии либо из доставленного оттуда строевого леса.
В конце концов защита Индии от внешней агрессии определяется доминирующим положением на морях королевского военно-морского флота. «Даже если для врага окажется возможным, — пишет Киннейр, — построить флот из материалов, ценой больших затрат и с огромными трудностями доставленных из внутренних районов Сирии или с берегов Средиземного моря… не существует гавани, которая могла бы защитить такой флот от атаки наших крейсеров. И даже если предположить, что такая гавань найдется»— добавлял он, — флот захватчика будет в значительной степени уничтожен в момент его выхода в море».
После этого Киннейр сосредоточил свое внимание на некоторых сухопутных путях, которыми может воспользоваться агрессор. Основными среди них были два — прямой путь на восток через Средний Восток или движение на юго-восток через Центральную Азию. Первый был бы, вероятнее всего, выбран захватчиком, направляющимся из Европы (Наполеоном, как предположил Киннейр), тогда как на второй, очевидно, пал бы выбор России. Захватчик, движущийся строго на восток, столкнулся бы с несколькими альтернативами. Если бы он, скажем, начал свой поход от Константинополя, то мог бы достичь индийских границ, либо пройдя вдоль Турции и Персии, либо миновав Турцию, перебросив свои войска через Черное море к Северо-Восточной Турции, либо через Средиземное море к побережью Сирии и оттуда в Персию. Последний вариант, как указывал Киннейр, подставит его яростным атакам британского средиземноморского флота.
В идеальном случае, вместо того чтобы с боем отвоевывать каждый дюйм пути, захватчик попытается добиться какой-то договоренности с теми, чью территорию ему придется пересекать. Правда, весьма маловероятно, что англичане будут спокойно стоять в стороне и позволят этому случиться. Но даже если это ему удастся — здесь Киннейр говорил на основе своего непосредственного знания этой местности, — на всем пути в Индию он столкнется с целым рядом чрезвычайно серьезных препятствий. Среди них будут высокие горные гряды, перевалы в которых настолько круты и узки, что являются не проходимыми для артиллерии; безводные пустыни; районы настолько бедные, что с трудом обеспечивают пропитание местного населения, не говоря уже о проходящей армии; враждебные племена и жестокие зимы, которые, как известно из истории, могут всего за ночь уничтожить целую армию. Даже Александр Македонский, который был величайшим военным гением, едва не впал в отчаяние при виде обледеневших перевалов Гиндукуша, которые были оставлены неохраняемыми, так как считалось, что зимой они непроходимы. Тысячи его людей замерзли заживо — многие буквально примерзали к скалам или умирали от обморожения. Про него говорили, что во время этого похода он потерял больше людей, чем за все кампании в Центральной Азии, вместе взятые.
Последним самым большим естественным препятствием на пути агрессора была могучая река Инд и разветвленная сеть ее притоков. Водную преграду общей протяженностью около 1400 миль следовало пересечь, прежде чем рассчитывать завоевать Индию. То, что эта задача не невыполнима, доказали многочисленные прежние нашествия. Но ни одному из них не приходилось сталкиваться лицом к лицу с дисциплинированной армией, руководимой английскими офицерами и обученной самым современным методам ведения оборонительной войны. Защитники располагали бы свежими силами, хорошо накормленными и снабженными всем необходимым, тогда как захватчики были бы истощены многими месяцами похода и перенесенными бесчисленными невзгодами, нехваткой продовольствия и амуниции, численность их существенно бы уменьшилась. Если бы захватчику удалось проникнуть так глубоко, то, отмечает Киннейр, существовали две очевидных точки, в которых он мог попытаться форсировать Инд. Если бы он приблизился к Индии со стороны Кабула через Хайберский перевал, как это делали многие его предшественники, то, вероятнее всего, он выбрал бы Атток. Здесь, как отмечает Киннейр, Инд был «очень широк, быстр, мутен и усыпан многочисленными островами, каждый из которых легко защитить». Однако поблизости было множество мест, где реку можно перейти в брод.
Если бы захватчик предпочел более южный путь через Афганистан, Кандагар и другой большой проход в Индию через Боланский перевал, тогда он, вероятнее всего, попытался бы пересечь Инд вблизи Мултана в 300 милях от Аттока ниже по течению. Именно в том месте в свое время преодолела Инд армия монголов, и Киннейр описывал его как «вероятно, нашу наиболее уязвимую границу». Еще более южную дорогу через Белуджистан он, видимо, сбрасывает со счета, поскольку ее практически не упоминает. Возможно, причина в том, что Кристи с Поттинджером в свое время писали, что она непроходима для армии любой величины, тогда как дорога вдоль побережья, хотя однажды и использованная Александром Македонским, представлялась слишком уязвимой с моря, чтобы захватчик ею воспользовался.
В конце концов, какую бы дорогу агрессор ни избрал, все они вели через Афганистан. Даже русские — и теперь Киннейр особо переключается на них — должны были подойти к Индии через Афганистан, двинулись ли бы они от своей новой опорной базы на Кавказе или от передовых застав в Оренбурге на границе с казахской степью. Если русские воспользуются первым маршрутом, предупреждал он, то могут избежать необходимости пересекать всю Персию и воспользоваться полностью подконтрольным им Каспийским морем, чтобы перебросить войска на восток к его дальнему берегу.
Отсюда они могли бы пройти до Оксуса, по которому подняться вверх до Балка в Северном Афганистане. Миновав Афганистан, русские могли бы подобраться к Индии через Хайберский перевал. Следует напомнить, что этим маршрутом в свое время надеялся воспользоваться Петр Первый, чтобы установить контакт с правителями Индии из династии Моголов — мечта, которая развеялась после безжалостного истребления Хивинской экспедиции. Киннейр ,явно не был осведомлен об ужасающих трудностях этого пути, ведь только много лет спустя после его смерти около 1873 года был переведен с русского детальный отчет об экспедиции и о тех трудностях, которые ей пришлось преодолеть. Фактически за пределами земель Персидской и Турецкой империй Киннейр был столь же несведущ, как и все прочие, и вынужден был признать, что относительно территории между восточным побережьем Каспийского моря и Оксусом, «несмотря на все свои усилия, так и не смог получить информацию, на достоверность которой мог бы положиться».
Киннейр, однако, признавал, что снабжение армии вторжения, пытающейся пересечь Центральную Азию, представляло бы колоссальную проблему. «Огромные орды, — писал он, — которые ранее приходили из степей Татарии, чтобы вторгнуться в расположенные южнее более цивилизованные государства, обычно гнали с собой стада, обеспечивавшие им пропитание». К тому же они не были обременены тяжелым снаряжением, необходимым для ведения современной войны. Потому они способны были совершать походы, «совершенно немыслимые для европейских солдат».
Последняя для русских возможность заключалась в продвижении от Оренбурга. Построенная в 1737 году крепость стала базой, с которой они поставили под свой контроль воинственных казахов, кочевавших по обширному степному региону к югу и востоку. Теперь им предстоял бы тысячемильный марш на юг до Бухары — Киннейр утверждал, «что для этого потребовалось бы сорок дней пути», но фактически нужно было бы в несколько раз больше. Потом предстояло проделать еще один продолжительный переход через пустыню и Оксус до Балха. Как достаточно справедливо писал Киннейр, по пути могло попасться множество племен, причем все они были настроены враждебно по отношению к русским. «Поэтому, — писал он, — прежде чем русские смогут вторгнуться к нам с этого направления, ими должно быть сломлено сопротивление татар ». Он был уверен, что до тех пор, пока этого не произойдет, Индии вторжение с севера не угрожает. Любопытно, что, по-видимому, Киннейр не рассматривал пересечение Афганистана как главную проблему для агрессора. Но дело в том, что агрессор должен был каким-то образом переправить свои уставшие войска плюс артиллерию, амуницию и другое тяжелое оснащение не только через Гиндукуш, но и через земли воинственных афганцев, фанатично ненавидящих иностранцев. Впрочем, в те времена это было, как правило, неизвестно даже таким людям, как Киннейр, хорошо знакомым с обширными горными массивами и соседствовавшими с Северной Индией народами. Эра великих исследователей Гималаев была еще далеко впереди.
В отличие от Вильсона, Киннейр не был убежден, что Царь Александр планирует захватить Индию: «Я подозреваю, что русские, вне всякого сомнения, горят желанием расширить свою империю в этом направлении; но она и так Уже весьма громоздка и неуправляема и, вполне возможно, вскоре может развалиться из-за своей чрезмерной величины на части». Куда более вероятной целью амбиций Александра он считал Константинополь. С другой стороны, если бы царь с минимальным риском или затратами для себя захотел нанести сокрушительный удар по англичанам в Индии, существовала другая возможность, которую Киннейр сумел предвидеть. Кончина стареющего персидского шаха открыла бы русским возможность заполучить контроль над троном, «если не целиком подчинить Персию своей власти».
«Среди сорока сыновей шаха, — писал Киннейр, — не было ни одного, кто не мечтал бы о троне. Почти половина из них, будучи правителями провинций или городов, располагала собственными вооруженными силами и арсеналами». Киннейр был уверен, что если бы Санкт-Петербург поддержал одного из соперничающих претендентов (несмотря на обязательство помочь наиболее бесспорному наследнику Аббасу Мирзе), то в ходе неизбежно возникших беспорядков «великолепно обученные и дисциплинированные русские войска оказались бы способны возвести на трон своего собственного ставленника». Как только шах оказался бы у них в кармане, для них не составило бы труда спровоцировать известных любовью к грабежам персов двинуться на Индию. В конце концов, разве не предшественник нынешнего шаха Надир-Шах заполучил таким образом Павлиний трон и алмаз «Кохинор»? Вторжение могло даже быть спланировано русскими офицерами, хотя их войска и не участвовали бы в походе, что позволило бы царю умыть руки.
Внимательное и детальное изучение Киннейром путей вторжения было первым из целого ряда подобных официальных и неофициальных отчетов, увидевших свет в последующие годы. Несмотря на постепенное стирание белых пятен на картах окружающих земель, большая часть рассмотренных им маршрутов вновь и вновь с небольшими различиями фигурировала в позднейших исследованиях. Впрочем, по мере того как ослабевала память о Наполеоне и росла боязнь русской угрозы, основное внимание постепенно смещалось к северу от Персии, к Центральной Азии. Одновременно в глазах людей, ответственных за оборону Британской Индии, до невероятных размеров разрастался Афганистан, воронка, через которую предстояло пройти захватчикам. Но все это было в будущем. Несмотря на разожженные паническим трактатом Вильсона горячие дебаты в парламенте, большинство британцев все еще не были убеждены, что официальный союзник Великобритании, Россия строит в отношении ее недоброжелательные планы или имеет какие-то виды на Индию.
Во всяком случае, на какое-то время продвижение России на юг в Персию британской дипломатии удалось заблокировать, что стало в Лондоне причиной немалого облегчения. Однако, как отмечал Киннейр, даже русский военный губернатор Кавказа генерал Алексей Ермолов начал алчно поглядывать на восток за Каспийское море, в Туркестан. Именно там ровно за сто лет до этого русские были так предательски обмануты и разбиты хивинцами. То, что последовало дальше, стало первым пробным шагом в том процессе, который за следующие полвека передал великие ханства и караванные города Центральной Азии в руки царя.
6. Первый русский игрок
Летом 1819 года в столице Грузии Тифлисе — тогда там была штаб-квартира русских войск на Кавказе — в тихом уголке нового православного кафедрального собора можно было заметить молящегося молодого офицера в мундире. В тот день у него были веские причины там находиться, ему было о чем просить Создателя. В свои 24 года капитан Николай Муравьев намеревался исполнить миссию, которую большинству казалась самоубийственной. Переодетый туркменским кочевником, согласно приказу генерала Ермолова он должен был попытаться достичь Хивы, лежавшей более чем в 800 милях к востоку, причем по той самой опасной дороге, что и злополучная экспедиция 1717 года.