Хоухи Рэймонд. Последний козырь

- Давайте пройдем все еще раз, - обратился он к своим помощникам,
готовившим программу. - Утренняя пресс-конференция не дала ничего путного.
Одна болтовня. Куклуксклановцу, который там выступил с утверждениями, что
его организация могла бы прибегнуть к химическому оружию, никто не
поверит. Они баловались химическим оружием с шестидесятых годов. Ну и что?
Почему никто из них не прибегнул к нему раньше? И почему, если это были
они, выбрали именно Доти-авеню? Если бы это был Уатс, я бы еще согласился,
как-никак негритянский квартал, а они расисты. Но почему именно
Доти-авеню?
Уолкрофт повернулся к заведующей своего исследовательского бюро.
- Мисс Раттенбэри, есть что-либо новое относительно истинного владельца
дома?
- Боюсь, что нет, - она пожала плечами - Одна из моих девушек
разговаривала с полицейским, который хорошо знает район. Он помнит, что за
несколько недель до взрыва в доме проводились ремонтные работы.
- Какие именно?
- Перестройка, меняли трубы... Он сам толком не знает. Но помнит, что
видел там людей в комбинезонах и слышал шум работы. Таскали они там
что-то...
- А что?
- Доски, лестницы, цемент. Что еще могут таскать строительные рабочие?
- Если они таскали всякие доски, лестницы и трубы, то они должны были
это все на чем-то привезти, - проворчал Уолкрофт. - А на грузовике должна
была быть надпись с названием строительной конторы.
- Так оно и было, шеф, - сказала Раттенбэри, - но полицейский не помнит
названия фирмы. Я обзвонила все строительные и ремонтные компании,
числящиеся в городском справочнике, но никто из них не производил никаких
работ на Доти-авеню в течение этого года.
- А не удалось найти кого-нибудь из родственников тех, кто жил на этой
улице? - поинтересовался Уолкрофт.
- Нашли кое-кого, но толку от них мало.
Уолкрофт собирался задать следующий вопрос, но в этот момент зазвонил
телефон. Трубку сняла мисс Раттенбэри, послушала минуту и передала телефон
Уолкрофту:
- Это Майк звонит из Пасадены. Он нашел что-то касающееся Доти-авеню.
- Майк, это я. Что там у тебя? Прекрасно, держись за них и никого не
подпускай. Заплати, если нужно... Дай адрес Джеки, и я немедленно высылаю
туда группу.
Очень возбужденный, Уолкрофт повернулся к присутствовавшим, внимательно
и заинтересованно слушавшим этот разговор.
- Майк только что откопал дочь людей, которые жили по соседству с домом
N_1400! Эта девица нашла письмо своей матери. Кто-то купил дом в начале
года и переехал туда из Вашингтона восемь недель тому назад! И знаете что?
Владелец-то - доцент кафедры МИКРОБИОЛОГИИ!
В течение последующих трех часов группа Уолкрофта выяснила, что
владельца дома N_1400 по Доти-авеню звали Ральф Шелдон. Он был белый, в
возрасте около сорока лет, кандидат биологических наук, когда-то
преподававший в Принстонском университете. Был замечен в симпатиях к
левым. Потом на год его следы терялись, а затем он работал в Управлении по
астронавтике в течение двух лет, но его контракт был прерван. Еще на год
его следы опять терялись, и выплыл он на свет божий в отделе микробиологии
Управления по продовольствию и напиткам в Вашингтоне. Через пять лет он
поступил в Калифорнийский университет, прямо с середины семестра, а за два
дня до взрыва сообщил, что заболел, и с тех пор о нем ничего не было
известно.


Лос-анджелесская история подняла Уолкрофта и всех его помощников на
самую вершину журналистской славы.
На следующий день после сообщения Уолкрофта о том, что дом на
Доти-авеню принадлежал Ральфу Шелдону, был издан федеральный приказ,
обвинявший Шелдона в укрывательстве от юрисдикции своего штата в другом,
чтобы избежать уголовного преследования за убийство. Через тридцать шесть
часов Шелдон был арестован в чикагском универсальном магазине.
Но большая удача ожидала Уолкрофта на следующий день после нашумевшей
передачи, когда к нему в кабинет вошел человек небольшого роста и с легким
бостонским акцентом сказал:
- Добрый день, весьма признателен, что вы приняли меня без проволочек.
Уолкрофт заглянул в анкету, которую визитер заполнил в приемной.
- Доктор Бамберг?
- Бломберг. Ирвинг Бломберг.
- Извините, доктор, плохо разглядел ваш убористый почерк.
К анкете была подколота записка секретарши приемной: "Посетитель
сообщил, что он астрофизик из Годдарского космического центра и
утверждает, что знает что-то важное, связанное с Лос-Анджелесом. Впрочем,
может быть, просто сумасброд".
Уолкрофт внимательно рассмотрел посетителя. Ничего примечательного. Не
высок, но и не мал, не толст, но и не худ, не молод, но и не стар и совсем
не подходил под сложившееся у Уолкрофта мнение, каким должен быть ученый.
Сначала Уолкрофт не собирался даже пригласить его сесть, но манеры, с
которыми визитер держался, заставили журналиста не только помочь ему снять
пальто, но даже пригласить присесть у небольшого бара и предложить
посетителю сигарету.
Бломберг поставил свой "дипломат" рядом с креслом, достал золоченую
зажигалку из жилетного кармана, дал прикурить Уолкрофту и прикурил сам.
- Полагаю, что вам известно от той молодой леди в приемной, что я
астрофизик и работаю в Годдарском центре космических полетов. Вам также,
без сомнения, известно, что нам приходится иметь дело с теоретическими
исследованиями звездной механики. Девять дней назад я был приглашен, - он
аккуратно стряхнул пепел в пепельницу, - к моему большому удивлению,
присоединиться к работе исследовательской группы, которая изучала
физические явления на месте происшествия в Лос-Анджелесе. Умышленно
подчеркиваю - "к удивлению". Сначала я даже подумал, что они имели в виду
другого Бломберга, так как моя работа ничего общего с этим не имеет.
Оказалось, им нужен был именно я. То, с чем я столкнулся, застало меня
совершенно врасплох.
Бломберг поднял с пола свой "дипломат".
- Понимаю: тем, что сейчас сделаю, я нанесу серьезный вред себе и своим
близким, последствия могут быть печальными, но моя совесть не позволяет
поступить иначе. - Он грустно улыбнулся, как бы извиняясь за неудобство,
которое причинял своим появлением.
Уолкрофт молчал, опасаясь нарушить тот слабый контакт, который возник
между ними.
- Я должен честно предупредить вас, мистер Уолкрофт, что не имею права
предлагать прочесть документы, которые вам передаю. Если же вы предадите
их огласке, то это может быть рассмотрено как нарушение национальной
безопасности.
- Если эти документы хоть наполовину стоят ваших предупреждений, я все
равно готов рискнуть, - ответил, улыбаясь, Уолкрофт, принимая довольно
толстую папку. - Позвольте мне задать вопрос, - спросил он, не открывая
ее. - Что толкнуло вас на этот шаг?
- Я ведь уже объяснил...
- По-моему, еще нет, доктор Бломберг.
- Видите ли, - Бломберг немного замялся, - все дело в Ральфе...
- Шелдоне? - подсказал Уолкрофт.
- Да. Причиной послужило обвинение Ральфа Шелдона. Если бы этого не
случилось, не знаю, как бы я поступил, но делать козла отпущения из
несчастного человека в одном из наиболее чудовищных, другого слова не
подберу, заговоров является непростительным преступлением!
Уолкрофт начал быстро просматривать страницы скопированных на ксероксе
документов. Первая часть состояла в основном из переписки по поводу того,
кому заниматься расследованием на Доти-авеню: лос-анджелесской полиции,
ФБР или какому-нибудь другому правительственному учреждению. Но вторая
часть поистине была сенсацией. На двадцати четырех страницах секретной
памятной записки заседания специальной группы Совета национальной
безопасности, которое состоялось в минувшую среду в Белом доме, сообщались
итоги изучения взрыва на Доти-авеню. Хотя документ был полон технических
подробностей, из которых Уолкрофт мало чего понял, он сообразил, что
группа, производившая расследование взрыва, пришла к заключению о том, что
межзвездный корабль, низко пролетавший над Лос-Анджелесом для того, чтобы
избежать радарного обнаружения, потерпел аварию и упал на Доти-авеню из-за
неисправности в двигателе.
Представитель группы по расследованию подвергся очень тщательному
опросу со стороны директора ЦРУ и некоторых членов объединенного комитета
начальников штабов, но все в конце концов согласились с выводом комиссии о
том, что обломки были "по меньшей мере не человеческого изготовления".
Совещание, проходившее под председательством главного научного советника
президента, приняло весьма откровенную резолюцию: "Поскольку в настоящее
время опубликовать результаты работы группы по расследованию происшествия
не представляется возможным, не остается никакой другой альтернативы,
кроме как сослаться на более рациональную причину имевшего место события".
Совещание было закончено в шесть пятнадцать, то есть, как заметил
Уолкрофт, за три часа до того, как Ральф Шелдон был арестован в Чикаго.
Рывком поднявшись с места, Уолкрофт подошел к селектору и одним
движением ладони нажал все тумблеры.
- Все ко мне! Срочно!


Президент выключил телевизор в Желтой Овальной комнате, когда пошли
титры, завершающие программу "Отсчет времени".
- Итак, - улыбнулся он, - Уолкрофт проглотил все: наживку, поплавок и
леску.
- Неудивительно, - ответил Нейдельман, снимая очки и протирая их, -
Шелдон и Бломберг прекрасно поработали. Что теперь будем с ними делать?
Президент взял из коробки сигару, осторожно снял обертку и золоченой
машинкой для обрезания сигар откусил кончик длинной "гавани".
- Все в порядке, - ответил он, раскуривая сигару. - Они ведь работали
"под крышей" с самого окончания университета. Прекрасную вещь все-таки
сделал старина Гувер: внедрил своих людей во все главные отрасли. Как это
он любил говорить: "Держать свой палец на пульсе", а? - Президент со
смаком затянулся. - Шелдон может хорошо заработать, если найдет себе
хитрого адвоката и возбудит дело против чикагской полиции. А Бломберг?
Отсидит два года. Нам ведь придется завести против него дело, но, учитывая
шумиху, ничего не будет стоить затерять его где-нибудь между радиаторами
отопления в министерстве юстиции.
- А что там известно? - улыбнулся Нейдельман.
- Почти ничего, - небрежно ответил президент. - Но не забывайте, что
эти ребята - профессионалы. В их работу входит видеть не больше того, чем
нужно. Что они могут раскопать о Шелдоне? Все правда, а то, что он купил
дом и решил его перестроить, так разве это преступление? То же самое и с
Бломбергом, за исключением одного: не он взял папку, ему ее дали! -
Президент подошел к телефону. - А теперь я думаю, мне пора устроить
скандал по поводу того, кто виноват в том, что история с "летающей
тарелкой" получила огласку.
- Но до того, как вы начнете его, - улыбнулся вместе с президентом
Нейдельман, - я хочу вам кое-что сказать. Никто в Детерике, за исключением
Зелински и Педлара, не знает, что мы применили смертельный вирус.
- Никто не знает?! - Президент замер на месте.
- В этом не было никакого смысла, мы бы от этого ничего не выиграли, а
если бы ученые возражали, то провалился бы весь проект.
- Значит, нам придется подумать, как избавиться от них вместе с прочими
уликами? Здесь мне не обойтись без вашей помощи, Дик.


Нейдельман вынул из глаза часовую лупу и расчистил на верстаке место
для своего черного кожаного "дипломата".
В течение минувших сорока восьми часов он делал бомбу, которая должна
была уничтожить всех, кто работал с ним в форте Детерик последние восемь
месяцев, кто знал мельчайшие подробности проекта и от кого теперь было
необходимо отделаться из-за соображений сохранения полной секретности.
Завтра ранним утром все работавшие над "Последним козырем" вылетали на
Виргинские острова.
Бомба лежала перед черным "дипломатом", окруженная разбросанными
инструментами. Нейдельман открыл крышку плоского чемодана. Внутри,
заполняя все пространство, находился кусок полистирола с вырезанными в нем
отверстиями неправильной формы. Взяв первую часть (основной заряд и
часовой взрыватель), Нейдельман аккуратно уложил ее на место, а рядом
разместил запасной заряд, который дублировал первый на тот случай, если он
не сработает. Потом настала очередь акселерометра и отключающего
устройства. Изобретатель постарался предусмотреть различные непредвиденные
обстоятельства. Вдруг летчику придется приземлиться раньше времени из-за
какой-нибудь неисправности, а его, Нейдельмана, уже не будет на борту,
чтобы разоружить бомбу. Ведь если взрыв произойдет там, где аварийная
комиссия сможет заняться расследованием причины катастрофы, то ей нетрудно
будет докопаться до правды, и тогда его авторство станет очевидным. На тот
случай, если самолет повернет назад и пойдет на снижение, акселерометр
зарегистрирует уменьшение скорости, включит предохранитель и взрыва не
произойдет. "Дипломат", точно такой же, какими пользуются
правительственные чиновники, чтобы носить секретные документы, имел
тройной замок и был помечен инициалами Нейдельмана. Таким образом, все
подумают, что он забыл его в самолете, и спокойно возвратят автору его
смертоносную игрушку, не подозревая о приготовленном сюрпризе.
Почти с нежностью Нейдельман взял в руки последнюю часть бомбы, при
помощи которой он хотел использовать гибель своих коллег, чтобы усилить
эффект той работы, которой они занимались в форте Детерик. Последняя
деталь была не чем иным, как миниатюрным передатчиком. Перед самым взрывом
бомбы он пошлет сигнал, который служба безопасности полетов истолкует как
отраженный сигнал от неопознанного летающего объекта, неожиданно
появившегося по курсу самолета с группой сотрудников проекта "Последний
козырь". С борта вслед за сигналом в эфир пойдет передача с миниатюрной
магнитной катушки якобы от пилота, в которой он сообщит, что предпринимает
маневр, чтобы избежать столкновения.
Прибор, так любовно и тщательно изготовленный Нейдельманом, был
настроен таким образом, что должен был послать ответный сигнал на запрос
наземного радара за минуту до взрыва бомбы. Этот ответ придет на несколько
секунд позднее ответа радара самолета, и на экране аэродромного радара
будут получены два всплеска, что, несомненно, будет истолковано как
появление какого-то летающего предмета, двигающегося с очень большой
скоростью курсом самолета. У службы контроля не будет никакого сомнения,
что самолет столкнулся с "летающей тарелкой", а в этот момент и произойдет
взрыв бомбы.
Не удержавшись от искушения, Нейдельман включил запись, подключив
предварительно миниатюрный магнитофон к усилителю и громкоговорителю.
Раздался встревоженный голос, доносящийся издалека через треск атмосферных
разрядов: "Я - ноль пятый, я - ноль пятый! Вижу неопознанный летающий
объект, следующий моим курсом. Расстояние десять миль, идет слева направо,
быстро сближаемся. Громадный диск, похож на металлический. Предпринимаю
маневр... Господи, он идет на таран!"


На авиабазе Эндрюс техники наземной команды еще хлопотали вокруг
бело-голубого "Боинга-737", выделенного для группы "Последнего козыря",
когда Нейдельман вскарабкался по трапу в первый пассажирский салон.
Одна из стюардесс в этот момент занималась разгрузкой продуктового
контейнера, и ей пришлось прервать свою работу, чтобы проводить
Нейдельмана в салон, оборудованный мягкими диванами и столиками, помимо
шести рядов удобных кресел. Усевшись в середине салона, Нейдельман
деловито разложил на правом кресле всякие бумаги, а "дипломат" с бомбой
засунул глубоко под свое сиденье. Хотя он и сделал это небрежно, но выбор
места не был случайным. Нейдельман сел как раз там, где проходило
соединение крыла с фюзеляжем, именно здесь самолет испытывал максимальную
нагрузку во время полета, и, если бомба взорвется именно здесь, самолет
непременно переломится. Укрыв ноги пледом, он стал дожидаться, когда
президент вызовет его.
К девяти часам утра самолет принял всех пассажиров. Как Нейдельман и
ожидал, все присутствующие, даже самые сдержанные, были лихорадочно
возбуждены от предвкушения предстоящего "курса акклиматизации", который им
был обещан после восьми месяцев затворничества.
В девять десять пассажирские двери были заперты, свет в салоне притух и
снова ярко загорелся - это запустили двигатели и начали их прогревать,
самолет медленно тронулся с места и покатил по бетонной дорожке.
Нейдельман встревоженно посмотрел на часы: вызов президента опаздывал
на пять минут. Теперь, если они взлетят, и вызов будет принят в воздухе, и
самолет сядет, ему придется взять "дипломат" с собой, так как взрыватель
из-за посадки будет отключен и бомбу оставлять на борту не будет никакого
смысла. Но вдруг он вздрогнул от обжегшей его мысли: а что, если вызова
вообще не будет? Если президент решил отделаться от него вместе с другими?
Как быть? Притвориться, что заболел, и потребовать высадить сию минуту,
пока еще не взлетели? Хотя еще есть время. Еще предстоит выруливание на
взлетную полосу, ожидание разрешения на взлет.
- Как самочувствие? - спросил Нейпер, опускаясь слева от Нейдельмана.
Поначалу тот не знал, что ответить, и у него непроизвольно вырвалось: "Не
знаю". Нейпер понимающе кивнул.
- Слишком много работали последнее время. Недели две на солнце, и все
придет в норму.
Проклиная про себя президента, Нейдельман повернулся к окну. Самолет
уже находился в начале взлетной дорожки, но ему еще предстояло
развернуться. Нейпер потянул Нейдельмана за рукав.
- Выпейте-ка, - протянул он Нейдельману небольшую плоскую фляжку. - Да
выпейте же, от одного глотка с вами ничего не случится, просто
приободритесь немного.
Нейдельман неохотно взял фляжку и, чтобы как-то выиграть время, поднес
ее к губам. Он заметил, что это был коньяк, а не виски, как он опасался, и
сделал большой глоток. К своему удивлению, сразу же почувствовал себя
увереннее.
- Валяйте до конца, - отклонил Нейпер протянутую фляжку. - Если я ее
докончу, то мне уже не понадобится самолет, полечу сам.
Нейдельман снова отпил большой глоток и опять повернулся к окну. Теперь
самолет уже был готов к разбегу. Необходимо было срочно покинуть его!
Нейдельман начал отстегивать ремень и повернулся к Нейперу:
- Наверное, мне придется попросить их выпустить меня. Я что-то очень
плохо себя чувствую.
- Расслабьтесь. - Нейпер пожал его локоть. - Просто у вас предвзлетная
лихорадка. Меня и самого познабливает, ей-богу. Сейчас взлетим, и все
пройдет.
И он решительно усадил на место вставшего было с кресла Нейдельмана.
Тот хотел все-таки подняться, но вдруг обнаружил, что утратил координацию
и его охватывает какая-то приятная слабость. Опьянеть он не мог: фляжка
была на три четверти пуста, когда он взял ее у Нейпера. Нейдельман хотел
приказать Нейперу, все еще удерживавшему его за локоть, немедленно
отпустить его, но вдруг хихикнул. Бессмысленно улыбаясь, он опять
повернулся к окну и увидел, что крыло начало подрагивать, словно ему не
терпелось поскорее очутиться в воздухе, и тут же услышал, как слабый свист
турбин перешел в рев. Самолет слегка качнулся и, увлекаемый вперед, все
быстрее и быстрее помчался по взлетной полосе. Навигационные огни за окном
слились в одну линию, мелькнул красный вращающийся маячок, и Нейдельмана
мягко вдавило в кресло. Веки советника вдруг стали тяжелыми и начали
слипаться. К тому моменту, когда колеса самолета улеглись на свои места
под крыльями и фюзеляжем, Нейдельман спал крепчайшим сном.
Нейпер завинтил пробку у фляжки и положил ее в карман. Президент точно
предвидел все, подумал Нейпер, улыбаясь и ослабляя узел галстука
Нейдельмана. До чего же бедняга боится летать! Теперь понятно, почему он
почти никогда не пользовался самолетом или вертолетом, когда выезжал из
Детерика, а только машиной, хотя это и было не так безопасно и, конечно,
медленнее. Нейпер вспомнил, как президент поделился с ним своими
опасениями, что Нейдельман в самый последний момент попытается улизнуть из
самолета. "Фрэнк, - сказал президент, - курс акклиматизации, который вы
все должны пройти, может, и покажется вам чепухой, но это входит, в
операцию, и я не хочу, чтобы все под самый конец было испорчено, если Дик
опоздает или вообще не приедет на аэродром. Но об этом я позабочусь. А вас
прошу найти какой-нибудь способ, чтобы он не сбежал из самолета в самый
последний момент. Он ведь самолетов боится как огня". Ничего, подумал
Нейпер, хотя Нейдельман и проснется с головной болью, но к тому времени,
когда снотворное перестанет действовать, большая часть путешествия будет
позади.


В десять двадцать самолет спецназначения "05" находился на расстоянии
трехсот пятидесяти миль от авиабазы Эндрюс. Облачность начала проясняться,
и пилот, майор Норман Карловак, уже видел с высоты тридцати трех тысяч
футов, как светло-голубая вода под самолетом постепенно переходила в
темно-синюю там, где начинался Атлантический океан.
Пэтти Иган вернулась из пилотской кабины, куда она относила завтрак, а
Карен Роулэнд, вторая стюардесса, вышла из пассажирского салона и начала
раскладывать по подносам завтрак для пассажиров.
- Не знаешь, Пэт, почему пассажир с тридцать шестого места велел их
спрятать? - она кивнула на пачку свежих газет. На лежащей сверху
"Вашингтон пост" крупно чернел заголовок: "Сегодня вечером президент
сообщит о количестве жертв на Доти-авеню".
- Он сказал, что многие из пассажиров потеряли близких в Лос-Анджелесе.
Но я бы не сказала, что они очень грустят, скорее наоборот, веселье там, -
она кивнула на салон, - идет вовсю.
К десяти тридцати шум среди игроков в покер почти перешел в ссору.
Вейнер и Джонсон, красные от выпитого виски, подозревали не менее красного
Кохальского в мошенничестве.
Зелински уже четвертый раз направился в туалет и по дороге думал, не
следует ли ему упросить Нейдельмана разрешить остаться в Штатах для того,
чтобы лечь на операцию простаты, или отложить операцию до того, когда он
вернется в Парагвай и снова будет в безопасности.
Пейн в отличие от Нейпера, Стиллмана, Олсена и Мацусимы решил, что,
пожалуй, откажется от повышения по службе и попросится в отставку. Он
намеревался год попутешествовать по Европе, а потом переехать в
Сан-Франциско и там на полученную от президента премию открыть частное
сыскное бюро. Впрочем, можно и вообще бросить работу: денег теперь у него
хватало.
Макэлрой медленно напивался в одиночестве. Он знал, что посланные им
коробки с конфетами нашли своих адресаток, так как получил слегка
недоуменные письма с благодарностью за внимание от всех четырех женщин.
Почему же конфеты не сработали? Неужели ни одна из адресаток так и не
съела ни одной конфеты?! Только это и нужно было, чтобы узнать о том, что
происходило в Детерике. Неужели все четыре сидят на диете? Почему тогда
они никого не угостили? Это совсем не по-женски!
Макэлрой снова наполнил рюмку. Ирония происходящего была болезненно
очевидна. Предположим, что его замысел удался и "Последний козырь"
осуществить не пришлось. Тогда разгневанная толпа должна была бы линчевать
их, а президента подвергнуть импичменту. Даже если бы их и не линчевали,
он, Макэлрой, наверняка бы больше нигде не получил работы. Но, очевидно,
ничего не произошло, и он может продолжать свою деятельность над
проблемами памяти, которая, безусловно, принесет человечеству пользу.
В заднем салоне было занято только тринадцать мест. Честертон, отложив
томик стихов, размышлял, будет ли достаточно двух недель, чтобы
подготовить своих коллег к той процедуре опроса, которой они подвергнутся
по возвращении.
Каванаг, сидевший до этого рядом с Честертоном, пересел к Мацусиме и
демонстрировал ему ходы королевской пешки в защите Нимцовича на своей
карманной шахматной доске. И тот и другой до последнего момента не верили,
что работа в форте Детерик позволит им разбогатеть, и теперь не знали
толком, что же делать с деньгами.
Дарроу спал, и ему снился дом, который он оборудовал самыми последними
электронными новинками.
Рядом с Дарроу Педлар занимался устным счетом. Он настоял на том, чтобы
часть полагающейся ему премии была выдана натурой: килограммом чистого
героина. Смешанный с лактозой, он даст двадцать тысяч доз. Уличная цена за
дозу пятьдесят долларов. Неплохо!
Нейпер, Стиллман, Олсен и Лоуренс оживленно обсуждали достоинства ружей
"Винчестера-71" и "Марлина-336" при охоте на крупного зверя из засидки.
Карей Роулэнд остановилась подле Нейдельмана, сомневаясь, будить его
или нет.
В этот момент выключатель в "дипломате" Нейдельмана сработал и в эфир
пошел сигнал, означавший, что с самолетом идет на сближение "тарелка",
Карей склонилась к Нейдельману. Его глаза были открыты, и он недоуменно
озирался по сторонам.
- Доброе утро, - улыбнулась Карен и начала раскладывать столик, чтобы
сервировать Нейдельману завтрак. - Вы проснулись как раз вовремя, чтобы...
Она не закончила фразу, так как Нейдельман вдруг вскочил, выбив у нее
из рук поднос и залив ее белоснежную блузку черным кофе. Нагнувшись, он
судорожно пытался вытащить из-под сиденья свой "дипломат". В тот момент,
когда Пэтти Иган обернулась, чтобы посмотреть, что же произошло, запись о
том, что "летающая тарелка" таранила самолет "05", закончилась и бомба
взорвалась, проделав тридцатифутовую дыру в фюзеляже.
Самолет, как и предполагал Нейдельман, разломился пополам, а затем и на
более мелкие части. Обломки машины в течение пяти минут падали в море в