Страница:
– Позвони маме, – попросила я. Если мама узнает, что мне было очень плохо, а ее даже не известили, она с ума сойдет от возмущения.
– Обязательно, – ответил Уайатт. Его голос звучал мягко, он старался успокоить и поддержать меня.
– Сейчас же. Она нужна мне прямо сейчас.
– Все будет в порядке, детка. Мы позвоним ей из госпиталя.
Нет, это просто возмутительно! Я лежу на жестком асфальте при смерти и истекаю кровью, а он даже не хочет позвонить маме? Если бы сил было побольше, я бы непременно что-нибудь придумала, но сейчас мне оставалось лишь лежать и испепелять наглеца взглядом – совершенно без толку, так как он все равно на меня не смотрел.
На стоянку въехали две полицейские машины. Сразу стало очень шумно от сирен и светло от фар. Из каждой машины выскочили по два вооруженных офицера. К счастью, сирены замолчали, иначе все просто оглохли бы. Однако вдалеке их вой раздавался со всех сторон, и это означало, что на подмогу несутся и другие полицейские машины.
О Господи, как же вся эта шумиха повредит моему бизнесу! Я попыталась представить, как бы себя чувствовала, если бы купила абонемент в фитнес-центр, в котором за четыре дня произошло два покушения, одно из которых закончилось гибелью жертвы, а второе – еще не известно чем. Как бы я себя чувствовала? Уверенно? Нет. В безопасности? Разумеется, нет. Конечно, если все-таки придется умереть, о бизнесе беспокоиться нечего, но что делать сотрудникам? Они потеряют неплохую работу: зарплата выше средней плюс хороший социальный пакет.
Я представила себе заросшую сорняками парковку, заброшенное здание клуба с разбитыми окнами и провалившейся крышей. Со столбов и деревьев будет жалко свисать желтая полицейская лента, а дети, проходя мимо, будут тыкать пальцами в некогда преуспевающее, а теперь разваливающееся заведение.
– Не смейте, – громко произнесла я, лежа на спине. – Не смейте больше развешивать здесь свою отвратительную желтую ленту. Ни единого дюйма. Достаточно. Больше никакой ленты.
Уайатт в это время что-то говорил приехавшим офицерам, однако на мгновение отвлекся от разговора и взглянул на меня сверху вниз, явно пряча улыбку.
– Я прослежу.
Вот так всегда. Я истекаю кровью, а он улыбается. Улыбается. Необходимо начать составлять новый список его провинностей. Но сначала придется восстановить прежний, конфискованный. Вероломный предатель усыпил мою бдительность с помощью секса, но теперь наконец я в состоянии вновь трезво оценивать ситуацию, так что список займет не меньше двух страниц – разумеется, в том случае, если мне удастся не умереть и записать все объективно.
Во всем виноват он.
– Если бы некий лейтенант послушал меня и вернул машину в пятницу, как я просила, то ничего подобного не произошло бы. Я теряю кровь, одежда бесповоротно испорчена, и виноват в этом только ты.
Уайатт на секунду прервал разговор с полицейскими, но тут же продолжил, словно я и не говорила ничего.
Понятно. Теперь он меня игнорирует.
С собеседниками – двумя офицерами – что-то внезапно произошло: у обоих одновременно случился приступ кашля. Возможно, правда, они просто изо всех сил старались не рассмеяться в лицо начальнику. Это мне тоже совсем не понравилось. Я лежу, истекая кровью, а они смеются? Неужели из всех присутствующих только мне самой не кажется смешным тот факт, что меня пристрелили?
– Некоторые люди, – обратилась я к небесам, – даже не понимают, что не слишком прилично смеяться над тем, кто получил смертельное ранение и с минуты на минуту умрет.
– Ты не получила смертельного ранения и не умрешь, – возразил Уайатт несколько напряженно.
Возможно, он был прав, но разве не стоило проявить великодушие и согласиться? Мне почти хотелось умереть от потери крови, чтобы этому человеку стало стыдно. Но стоила ли игра свеч? Больше того, если я умру, то уже не смогу отомстить за весь нанесенный мне вред и сделать жизнь злодея невыносимой. О подобных мотивах тоже нельзя забывать.
Подъехали еще несколько машин. Я слышала, как Уайатт отдает какие-то распоряжения. Возле меня оказались двое медиков с чемоданчиками первой помощи: молодая темнокожая женщина с заплетенными в мелкие косички волосами и шоколадными глазами, самыми красивыми, какие только мне довелось видеть в жизни, и плотный рыжеволосый мужчина. Они опустились на корточки и с завидной сноровкой принялись за дело: проверили пульс и давление, наложили плотную повязку.
– Я должна съесть печенье, – заявила я.
– Да и мы все не отказались бы, – с пониманием ответила женщина.
– Чтобы поднять уровень сахара в крови, – пояснила я. – Красный Крест всегда дает печенье тем, кто сдает кровь. Неплохо было бы съесть и кусочек шоколада. Да и кола была бы весьма кстати.
– Понятно, – отреагировала медсестра, но ни она сама, ни ее коллега даже не пошевелились, чтобы исполнить мою просьбу. Впрочем, на это имелась уважительная причина: в воскресенье все близлежащие магазины закрыты. А бригады «скорой помощи», видимо, не возят в своих чемоданах печенье и напитки. Очень жаль.
– Неужели ни у кого из этих людей не найдется печенья? – возмутилась я. – Они же копы!
Женщина улыбнулась:
– Вы правы. – Она повернулась к полицейским и громко поинтересовалась: – Эй, у вас там не найдется чего-нибудь сладенького для нашей бригады?
– Сейчас не время есть, – сдержанно заметил рыжий. Мне он не понравился с первого взгляда, несмотря на довольно симпатичную розовую физиономию.
– Почему? Ведь мне не будут делать операцию, правда? – Иных причин для воздержания я просто не знала.
– Это не нам решать. Специалисты посмотрят.
– Нет, операции не потребуется, – успокоила меня шоколадная красавица, а рыжий тут же сердито проворчал:
– Не говори чего не знаешь.
Я понимала его позицию: он явно считал, что напарница слишком вольно обращается с правилами, изложенными в служебной инструкции, и, наверное, был прав. Но в то же время она понимала меня. Мне срочно требовалось утешение, поддержка, и печенье прекрасно справилось бы с задачей и уравняло потерю крови от ранения с донорским мероприятием в Красном Кресте. Если же сладости можно было достать, но мне их просто не давали, это означало, что мое состояние было слишком серьезным.
В эту минуту появился один из полицейских: он смешно, по-утиному пробирался между машинами, хотя больше выстрелов слышно не было, да и трудно было предположить, что мало-мальски соображающий убийца останется на месте преступления, куда сбежалось столько полицейских. Осторожный коп протянул пестрый пакет:
– У меня есть пачка печенья.
Парень выглядел слегка озадаченным, словно не мог взять в толк, зачем это медикам так срочно потребовалась еда и почему они не могут немного подождать.
– Прекрасно, – одобрила медсестра и разорвала обертку.
– Кейша! – попытался остановить ее рыжий.
– О, замолчите! – Я жадно схватила печенье. Откусила и даже нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо. Наверное, теперь буду жить.
Еще три печенья, и голова моя почти перестала кружиться. Я села и снова оперлась спиной о колесо. Это рыжему тоже не понравилось. Но ведь, в конце концов, он заботился о моем благополучии, а потому заслуживал прощения. Через какое-то время я обратила внимание на то, что полицейские ходят уже не смешным утиным шагом, а во весь рост. Это означало, что преступника можно было больше не опасаться.
Уайатта я нигде не видела. Он присоединился к поисковому отряду и еще не вернулся. Может, на этот раз удастся обнаружить следы, ведущие прямо к двери убийцы?
Меня загрузили в фургон «скорой помощи» через заднюю дверь. Верхняя часть носилок оказалась приподнята, так что я не лежала, а сидела. Идти самостоятельно было бы, конечно, трудно, но для того, чтобы сидеть, сил вполне хватало.
Складывалось впечатление, что на месте преступления никто никуда не спешил. Вокруг расхаживало множество людей, большинство в полицейской форме. Не было заметно, чтобы кто-то активно действовал. Люди лишь разговаривали друг с другом. Пищали рации, и по ним тоже разговаривали. Очевидно, детективы установили точку, с которой стреляли, и теперь вокруг сновали сотрудники судебно-медицинской экспертизы. Рыжий разговаривал по рации. Кейша складывала в чемоданчик медицинские принадлежности. Никто никуда не спешил, и это обстоятельство внушало надежду на лучшее.
– Может кто-нибудь принести мою сумку? – спросила я. Кейша достала сумку из машины и поставила на носилки рядом со мной. Женщина всегда поймет, насколько необходима сумка.
Покопавшись, я выудила из сумки записную книжку и ручку. Пролистала в конец, где всегда есть чистые листочки для заметок, и начала писать. Да уж, список получался действительно длинным.
Возле открытой двери «скорой помощи» появился Уайатт. Жетон прикреплен к ремню, пистолет в кобуре возле плеча. Вид решительный и достаточно мрачный.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, спасибо, – ответила я. На самом деле это было вовсе не так. Рука страшно горела, да и слабость от потери крови давала себя знать, но я все еще отчаянно злилась и не хотела впадать в зависимость. Мужчинам нравится, когда мы от них зависим, так как это поощряет инстинкт обладания и защиты. Отказываясь от сочувствия, мы оскорбляем и угнетаем этот инстинкт, а тем самым посылаем их к черту. Это правило работает практически без исключений.
Зеленые глаза загорелись опасным огнем. Лейтенант получил сообщение в лучшем виде.
– Я провожу тебя в госпиталь.
– Спасибо, но в этом нет никакой необходимости. Позвоню родителям и сестре.
Зеленые глаза прищурились.
– Я сказал, что провожу тебя сам. А родителям позвоню по дороге, тоже сам.
– Прекрасно. Делай, как считаешь нужным. – Что означало «я все равно буду злиться».
Эта мысль тоже дошла до адресата. Уайатт принял решительную позу, скрестив руки на груди. Воплощение мужественности и воинственности. И раздраженности.
– Скажи, пожалуйста, чем ты так недовольна?
– Помимо огнестрельного ранения в руку? – любезно поинтересовалась я.
– Я и сам не раз получал пулю, – гневно произнес Уайатт. – Но при этом вовсе не вел себя как... – Он внезапно замолчал, словно одумавшись.
– Сука? Избалованный ребенок? Примадонна из паршивого театра? – Я услужливо поспешила на помощь. Рыжий медбрат сидел за рулем совершенно неподвижно, внимательно прислушиваясь к спору. Кейша стояла возле двери фургона, выжидая, когда же наконец сможет ее закрыть, и притворялась, что рассматривает птичку в небе.
Лейтенант угрюмо улыбнулся:
– Сама решай, что больше подходит.
– Без проблем. Я вполне в состоянии это сделать. – В списке появился очередной пункт.
Бладсуорт метнул молниеносный взгляд на записную книжку.
– Что ты делаешь?
– Составляю список.
– Бог мой, еще один?
– Тот же самый. Просто добавляю новые пункты.
– Дай сюда. – Уайатт хотел схватить книжку. Я быстро спрятала ее за спину.
– Убери руки, это не твое. Не трогай! – Потом заговорила громче, чтобы рыжий понял, что обращаются к нему: – Поехали. Пора поставить шоу на колеса.
– Блэр, ты просто капризничаешь.
Да, именно так оно и было. Когда мне станет лучше, я, наверное, раскаюсь, но сейчас право на капризы казалось вполне заслуженным. Судите сами, если нельзя капризничать даже тогда, когда тебя ранили, то зачем вообще на свете существуют капризы?
Как только Кейша закрыла дверь фургона, я сердито добавила:
– Даже не надейся, что пересплю с тобой еще хоть раз!
Глава 11
– Обязательно, – ответил Уайатт. Его голос звучал мягко, он старался успокоить и поддержать меня.
– Сейчас же. Она нужна мне прямо сейчас.
– Все будет в порядке, детка. Мы позвоним ей из госпиталя.
Нет, это просто возмутительно! Я лежу на жестком асфальте при смерти и истекаю кровью, а он даже не хочет позвонить маме? Если бы сил было побольше, я бы непременно что-нибудь придумала, но сейчас мне оставалось лишь лежать и испепелять наглеца взглядом – совершенно без толку, так как он все равно на меня не смотрел.
На стоянку въехали две полицейские машины. Сразу стало очень шумно от сирен и светло от фар. Из каждой машины выскочили по два вооруженных офицера. К счастью, сирены замолчали, иначе все просто оглохли бы. Однако вдалеке их вой раздавался со всех сторон, и это означало, что на подмогу несутся и другие полицейские машины.
О Господи, как же вся эта шумиха повредит моему бизнесу! Я попыталась представить, как бы себя чувствовала, если бы купила абонемент в фитнес-центр, в котором за четыре дня произошло два покушения, одно из которых закончилось гибелью жертвы, а второе – еще не известно чем. Как бы я себя чувствовала? Уверенно? Нет. В безопасности? Разумеется, нет. Конечно, если все-таки придется умереть, о бизнесе беспокоиться нечего, но что делать сотрудникам? Они потеряют неплохую работу: зарплата выше средней плюс хороший социальный пакет.
Я представила себе заросшую сорняками парковку, заброшенное здание клуба с разбитыми окнами и провалившейся крышей. Со столбов и деревьев будет жалко свисать желтая полицейская лента, а дети, проходя мимо, будут тыкать пальцами в некогда преуспевающее, а теперь разваливающееся заведение.
– Не смейте, – громко произнесла я, лежа на спине. – Не смейте больше развешивать здесь свою отвратительную желтую ленту. Ни единого дюйма. Достаточно. Больше никакой ленты.
Уайатт в это время что-то говорил приехавшим офицерам, однако на мгновение отвлекся от разговора и взглянул на меня сверху вниз, явно пряча улыбку.
– Я прослежу.
Вот так всегда. Я истекаю кровью, а он улыбается. Улыбается. Необходимо начать составлять новый список его провинностей. Но сначала придется восстановить прежний, конфискованный. Вероломный предатель усыпил мою бдительность с помощью секса, но теперь наконец я в состоянии вновь трезво оценивать ситуацию, так что список займет не меньше двух страниц – разумеется, в том случае, если мне удастся не умереть и записать все объективно.
Во всем виноват он.
– Если бы некий лейтенант послушал меня и вернул машину в пятницу, как я просила, то ничего подобного не произошло бы. Я теряю кровь, одежда бесповоротно испорчена, и виноват в этом только ты.
Уайатт на секунду прервал разговор с полицейскими, но тут же продолжил, словно я и не говорила ничего.
Понятно. Теперь он меня игнорирует.
С собеседниками – двумя офицерами – что-то внезапно произошло: у обоих одновременно случился приступ кашля. Возможно, правда, они просто изо всех сил старались не рассмеяться в лицо начальнику. Это мне тоже совсем не понравилось. Я лежу, истекая кровью, а они смеются? Неужели из всех присутствующих только мне самой не кажется смешным тот факт, что меня пристрелили?
– Некоторые люди, – обратилась я к небесам, – даже не понимают, что не слишком прилично смеяться над тем, кто получил смертельное ранение и с минуты на минуту умрет.
– Ты не получила смертельного ранения и не умрешь, – возразил Уайатт несколько напряженно.
Возможно, он был прав, но разве не стоило проявить великодушие и согласиться? Мне почти хотелось умереть от потери крови, чтобы этому человеку стало стыдно. Но стоила ли игра свеч? Больше того, если я умру, то уже не смогу отомстить за весь нанесенный мне вред и сделать жизнь злодея невыносимой. О подобных мотивах тоже нельзя забывать.
Подъехали еще несколько машин. Я слышала, как Уайатт отдает какие-то распоряжения. Возле меня оказались двое медиков с чемоданчиками первой помощи: молодая темнокожая женщина с заплетенными в мелкие косички волосами и шоколадными глазами, самыми красивыми, какие только мне довелось видеть в жизни, и плотный рыжеволосый мужчина. Они опустились на корточки и с завидной сноровкой принялись за дело: проверили пульс и давление, наложили плотную повязку.
– Я должна съесть печенье, – заявила я.
– Да и мы все не отказались бы, – с пониманием ответила женщина.
– Чтобы поднять уровень сахара в крови, – пояснила я. – Красный Крест всегда дает печенье тем, кто сдает кровь. Неплохо было бы съесть и кусочек шоколада. Да и кола была бы весьма кстати.
– Понятно, – отреагировала медсестра, но ни она сама, ни ее коллега даже не пошевелились, чтобы исполнить мою просьбу. Впрочем, на это имелась уважительная причина: в воскресенье все близлежащие магазины закрыты. А бригады «скорой помощи», видимо, не возят в своих чемоданах печенье и напитки. Очень жаль.
– Неужели ни у кого из этих людей не найдется печенья? – возмутилась я. – Они же копы!
Женщина улыбнулась:
– Вы правы. – Она повернулась к полицейским и громко поинтересовалась: – Эй, у вас там не найдется чего-нибудь сладенького для нашей бригады?
– Сейчас не время есть, – сдержанно заметил рыжий. Мне он не понравился с первого взгляда, несмотря на довольно симпатичную розовую физиономию.
– Почему? Ведь мне не будут делать операцию, правда? – Иных причин для воздержания я просто не знала.
– Это не нам решать. Специалисты посмотрят.
– Нет, операции не потребуется, – успокоила меня шоколадная красавица, а рыжий тут же сердито проворчал:
– Не говори чего не знаешь.
Я понимала его позицию: он явно считал, что напарница слишком вольно обращается с правилами, изложенными в служебной инструкции, и, наверное, был прав. Но в то же время она понимала меня. Мне срочно требовалось утешение, поддержка, и печенье прекрасно справилось бы с задачей и уравняло потерю крови от ранения с донорским мероприятием в Красном Кресте. Если же сладости можно было достать, но мне их просто не давали, это означало, что мое состояние было слишком серьезным.
В эту минуту появился один из полицейских: он смешно, по-утиному пробирался между машинами, хотя больше выстрелов слышно не было, да и трудно было предположить, что мало-мальски соображающий убийца останется на месте преступления, куда сбежалось столько полицейских. Осторожный коп протянул пестрый пакет:
– У меня есть пачка печенья.
Парень выглядел слегка озадаченным, словно не мог взять в толк, зачем это медикам так срочно потребовалась еда и почему они не могут немного подождать.
– Прекрасно, – одобрила медсестра и разорвала обертку.
– Кейша! – попытался остановить ее рыжий.
– О, замолчите! – Я жадно схватила печенье. Откусила и даже нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо. Наверное, теперь буду жить.
Еще три печенья, и голова моя почти перестала кружиться. Я села и снова оперлась спиной о колесо. Это рыжему тоже не понравилось. Но ведь, в конце концов, он заботился о моем благополучии, а потому заслуживал прощения. Через какое-то время я обратила внимание на то, что полицейские ходят уже не смешным утиным шагом, а во весь рост. Это означало, что преступника можно было больше не опасаться.
Уайатта я нигде не видела. Он присоединился к поисковому отряду и еще не вернулся. Может, на этот раз удастся обнаружить следы, ведущие прямо к двери убийцы?
Меня загрузили в фургон «скорой помощи» через заднюю дверь. Верхняя часть носилок оказалась приподнята, так что я не лежала, а сидела. Идти самостоятельно было бы, конечно, трудно, но для того, чтобы сидеть, сил вполне хватало.
Складывалось впечатление, что на месте преступления никто никуда не спешил. Вокруг расхаживало множество людей, большинство в полицейской форме. Не было заметно, чтобы кто-то активно действовал. Люди лишь разговаривали друг с другом. Пищали рации, и по ним тоже разговаривали. Очевидно, детективы установили точку, с которой стреляли, и теперь вокруг сновали сотрудники судебно-медицинской экспертизы. Рыжий разговаривал по рации. Кейша складывала в чемоданчик медицинские принадлежности. Никто никуда не спешил, и это обстоятельство внушало надежду на лучшее.
– Может кто-нибудь принести мою сумку? – спросила я. Кейша достала сумку из машины и поставила на носилки рядом со мной. Женщина всегда поймет, насколько необходима сумка.
Покопавшись, я выудила из сумки записную книжку и ручку. Пролистала в конец, где всегда есть чистые листочки для заметок, и начала писать. Да уж, список получался действительно длинным.
Возле открытой двери «скорой помощи» появился Уайатт. Жетон прикреплен к ремню, пистолет в кобуре возле плеча. Вид решительный и достаточно мрачный.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, спасибо, – ответила я. На самом деле это было вовсе не так. Рука страшно горела, да и слабость от потери крови давала себя знать, но я все еще отчаянно злилась и не хотела впадать в зависимость. Мужчинам нравится, когда мы от них зависим, так как это поощряет инстинкт обладания и защиты. Отказываясь от сочувствия, мы оскорбляем и угнетаем этот инстинкт, а тем самым посылаем их к черту. Это правило работает практически без исключений.
Зеленые глаза загорелись опасным огнем. Лейтенант получил сообщение в лучшем виде.
– Я провожу тебя в госпиталь.
– Спасибо, но в этом нет никакой необходимости. Позвоню родителям и сестре.
Зеленые глаза прищурились.
– Я сказал, что провожу тебя сам. А родителям позвоню по дороге, тоже сам.
– Прекрасно. Делай, как считаешь нужным. – Что означало «я все равно буду злиться».
Эта мысль тоже дошла до адресата. Уайатт принял решительную позу, скрестив руки на груди. Воплощение мужественности и воинственности. И раздраженности.
– Скажи, пожалуйста, чем ты так недовольна?
– Помимо огнестрельного ранения в руку? – любезно поинтересовалась я.
– Я и сам не раз получал пулю, – гневно произнес Уайатт. – Но при этом вовсе не вел себя как... – Он внезапно замолчал, словно одумавшись.
– Сука? Избалованный ребенок? Примадонна из паршивого театра? – Я услужливо поспешила на помощь. Рыжий медбрат сидел за рулем совершенно неподвижно, внимательно прислушиваясь к спору. Кейша стояла возле двери фургона, выжидая, когда же наконец сможет ее закрыть, и притворялась, что рассматривает птичку в небе.
Лейтенант угрюмо улыбнулся:
– Сама решай, что больше подходит.
– Без проблем. Я вполне в состоянии это сделать. – В списке появился очередной пункт.
Бладсуорт метнул молниеносный взгляд на записную книжку.
– Что ты делаешь?
– Составляю список.
– Бог мой, еще один?
– Тот же самый. Просто добавляю новые пункты.
– Дай сюда. – Уайатт хотел схватить книжку. Я быстро спрятала ее за спину.
– Убери руки, это не твое. Не трогай! – Потом заговорила громче, чтобы рыжий понял, что обращаются к нему: – Поехали. Пора поставить шоу на колеса.
– Блэр, ты просто капризничаешь.
Да, именно так оно и было. Когда мне станет лучше, я, наверное, раскаюсь, но сейчас право на капризы казалось вполне заслуженным. Судите сами, если нельзя капризничать даже тогда, когда тебя ранили, то зачем вообще на свете существуют капризы?
Как только Кейша закрыла дверь фургона, я сердито добавила:
– Даже не надейся, что пересплю с тобой еще хоть раз!
Глава 11
– Значит, вы спите с лейтенантом Бладсуортом? – с улыбкой поинтересовалась Кейша.
– Это все в прошлом, – фыркнула я. Ну и что из того, если прошлое закончилось лишь сегодня утром? – Может не надеяться, следующего раза не дождется.
Было немного неприятно вдаваться в подробности собственной личной жизни, но уж так сложилась ситуация.
Рыжий вел машину непростительно, нестерпимо медленно. Не знаю, всегда ли он отличался подобной осторожностью и осмотрительностью – если везешь умирающего, качество не слишком похвальное – или же просто хотел как можно дольше – до самого госпиталя – слушать женские разговоры. Казалось, ни одна живая душа, кроме милой Кейши, ни единый человек, абсолютно никто в целом мире не считал, что мое состояние заслуживает волнения или хотя бы серьезного внимания.
Зато Кейша меня понимала. Ведь она добыла для меня печенье, достала из машины сумку. Добрая, сочувствующая душа.
– Этого парня будет не так-то легко опрокинуть, – задумчиво заметила она. – Это не каламбур, я серьезно.
– Женщина должна делать то, что должна делать женщина.
– Верно, сестричка.
Мы обменялись понимающими взглядами. Мужчины – непростые создания. Нельзя позволять им одерживать верх. Но с другой стороны, во всем есть свои плюсы. Слава Богу, что Уайатт оказался таким сложным человеком. Во всяком случае, было о чем подумать, кроме того неприятного факта, что кто-то упорно пытается меня убить. Я еще не была готова адекватно воспринять такой поворот собственной биографии. Некоторое время мне предстояло провести в полной безопасности, и это уже неплохо: появится возможность хотя бы перевести дух. Так что, пока не восстановятся силы, вполне можно сконцентрироваться на личности Уайатта и списке его провинностей.
По прибытии в госпиталь меня вытащили из машины и отнесли в отдельную маленькую палату. Правда, отдельной ее можно было назвать лишь условно, поскольку от коридора этот закуток отделяла не дверь, а занавеска. Я сразу поступила в полное распоряжение двух жизнерадостных, дружелюбных и на редкость умелых и проворных медсестер. Они мгновенно расправились с окровавленной одеждой, ловко стянув и топ, и лифчик. Мне особенно жаль было приносить в жертву лифчик – любимый, из прекрасных кружев и ктому же из гарнитура с трусиками. Теперь и трусики нельзя будет надеть; скучать им, бедным, пока не соберусь купить подходящую компанию. На меня напялили бело-голубой больничный халат, который трудно было бы назвать модным или даже современным, и велели лежать, пока не закончатся предварительные процедуры.
Руку развязали, и теперь уже можно было набраться мужества и взглянуть.
– Ой! – не удержалась я и сморщилась.
Пуля вырвала с внешней стороны руки, немного ниже плеча, солидный кусок. Попади она немного выше, непременно раздробила бы плечевой сустав, и положение оказалось бы гораздо серьезнее. Но и моя рана выглядела не слишком красиво: трудно было представить, что ее можно аккуратно зашить.
– Не так уж и страшно, – успокоила одна из сестер. Именной значок свидетельствовал, что ее зовут Синтия. – Ничего, кроме тканей, не задето. Но зато, наверное, чертовски больно, так ведь? Не будем о грустном.
Сестры оперативно измерили все, что поддавалось измерению. Пульс немного учащенный, но как могло быть иначе? Дыхание в норме. Кровяное давление повышено, но не слишком. Можно сказать, что на огнестрельную рану мой организм реагировал довольно вяло. Но не стоит забывать, что я была здорова как лошадь и к тому же в прекрасной физической форме.
Мне страшно было даже подумать о том, что станет с этой формой к моменту выздоровления. Через пару дней начну дыхательную гимнастику, потом займусь йогой, но еще по крайней мере целый месяц нельзя будет делать никаких физических упражнений, а тем более поднимать тяжести. Если последствия огнестрельного ранения похожи на те травмы, которые мне доводилось переживать в прошлом, то даже после исчезновения основных симптомов потребуется немало времени на восстановление мускулатуры.
Рану основательно почистили – больнее не стало, так как уже и без того было очень больно. Мне крупно повезло, что топ – одежда без рукавов и поэтому в ране не застряли частицы ткани. Это значительно упростило процедуру.
Наконец пришел доктор, тощий долговязый парень с морщинами на лбу и веселыми голубыми глазами. Значок на груди гласил, что его фамилия Макдуфф.
– Неудачное свидание? – шутливо поинтересовался он, натягивая перчатки.
Я ошеломленно замигала:
– Откуда вы знаете?
На сей раз удивился доктор.
– Вообще-то я слышал, что стрелял снайпер.
– Так оно и было. Только случилось это в самом конце свидания.
Если, конечно, можно назвать свиданием преследование вплоть до самого пляжа и захват во сне. Доктор рассмеялся:
– Все понятно. – Потом он внимательно осмотрел рану и задумчиво потер подбородок. – Мы можем наложить швы, но если вас беспокоит вероятный шрам, то лучше пригласить хирурга-косметолога. В нашем городе работает доктор Хоумз, он прекрасно справляется с любыми шрамами, делает их практически незаметными. Правда, в этом случае вам придется задержаться в госпитале значительно дольше.
Я не столь глупа, чтобы сходить с ума от мысли о шраме на руке, к тому же мне кажется, что получить огнестрельное ранение и не оставить ничего на память о таком значительном факте биографии просто непростительно. Только подумайте, какой замечательный повод для рассказов будущим детям и внукам! Ну и, разумеется, мне вовсе не хотелось болтаться в госпитале дольше, чем это абсолютно необходимо.
– Зашивайте, – скомандовала я.
Доктор слегка удивился, но спорить не стал. Заморозил руку, а потом с необыкновенным старанием стянул края раны и принялся тщательно их сшивать. Наверное, мое доверие подстегнуло профессиональную гордость, и он решил создать шедевр в области наложения швов на огнестрельную рану.
Во время процедуры в коридоре раздались шаги.
– Это моя мама.
Доктор Макдуфф взглянул на одну из медсестер:
– Попросите посетителей не входить до тех пор, пока я не закончу операцию. Еще несколько минут.
Синтия выскользнула из палаты, не забыв при этом плотно задернуть занавеску. В коридоре послышался ее приглушенный голос, а потом громкий, не терпящий возражений голос мамы:
– Мне необходимо видеть дочь. Сейчас же!
– Ничего не поделаешь, – успокоила я доктора Макдуффа. – Вряд ли Синтия сможет противостоять маме. Не волнуйтесь, она не станет кричать, не упадет в обморок и не начнет хватать вас за руки, просто ей надо убедиться, что я жива. Это же мама.
Доктор улыбнулся, и в голубых глазах сверкнули веселые огоньки.
– Чудные они, эти мамы, правда?
Судя по всему, парень обладал легким характером.
– Блэр! – Оглушительный возглас, наверное, поднял на ноги все отделение неотложной помощи. Маме срочно требовалось повидать свое израненное дитя, то есть меня.
– Со мной все в порядке, мам. Всего лишь несколько швов. Мы скоро закончим. – Я старалась говорить громко и уверенно.
Успокоили ли маму мои слова? Конечно, нет. Уже через секунду занавеска стремительно отлетела в сторону и передо мной предстало все семейство в полном составе. Мама, папа, Шона и даже Дженни. Арядом с ними стоял Уайатт, все еще крайне мрачный и раздраженный.
Доктор Макдуфф поднял голову, явно намереваясь произнести что-нибудь вроде «убирайтесь отсюда», хотя в его исполнении это прозвучало бы скорее как «лучше бы вы, ребята, немного подождали в коридоре, мы закончим уже через пару минут». Однако он так ничего и не сказал. Просто увидел маму и сразу забыл все слова.
Такая реакция вполне обычна. В то время, о котором я рассказываю, маме было пятьдесят четыре, но выглядела она не старше сорока. В юности мама носила титул «Мисс Северная Каролина» – высокая, стройная, просто великолепная блондинка. Других слов и не подберешь. Папа любил ее до безумия, но проблем не возникало, так как и она до безумия любила его.
Мама бросилась ко мне, но как только убедилась в относительной целостности собственного ребенка, моментально успокоилась и ограничилась тем, что погладила малышку, то есть меня, по лбу, как в пять лет.
– Подстрелили? – ласково уточнила она. – Зато будет что рассказать внукам.
Я же говорила, что иногда мы с ней даже думаем одними и теми же словами. Просто удивительно.
Потом внимание главной посетительницы переключилось на Макдуффа.
– Здравствуйте, доктор. Я Тина Мэллори, мать Блэр. Рана очень серьезная?
Доктор взглянул, прищурившись, немного похлопал глазами, а потом снова ступил на профессиональную стезю:
– Нет, ничего страшного. Недельку, максимум две придется поберечь руку, но уже через пару месяцев все будет в порядке. Я объясню, что следует делать в первые дни.
– Да я и сама прекрасно знаю систему: покой, лед на повязку и антибиотики.
– Верно, – с улыбкой похвалил доктор. – Рецепт на обезболивающие я выпишу, но думаю, что можно будет обойтись без сильных средств. Только, пожалуйста, никакого аспирина, чтобы не вызвать кровотечения.
Обратите внимание, что разговаривал доктор вовсе не со мной, а с мамой. Она всегда так действовала на мужчин.
В крошечную палату протиснулось все семейство. Папа встал рядом с мамой и обнял ее за талию, пытаясь утешить и ободрить в очередном кризисе с очередным ребенком. Дженни заметила один-единственный стул для посетителей и уселась, скрестив длинные ноги.
Макдуфф взглянул на младшую сестричку и снова захлопал глазами. Дженнифер очень похожа на маму, только волосы у нее темнее.
Я слегка кашлянула, чтобы привлечь внимание доктора и вернуть его на землю.
– Кажется, вы хотели что-то зашить, – шепотом напомнила я.
– Ах да. – Макдуфф заговорщицки подмигнул мне. – На минуту вдруг забыл обо всем на свете.
– Бывает, – сочувственно произнес папа.
Отец у меня высокий, худощавый, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами. Он спокоен и несуетен, к тому же обладает безотказным чувством юмора. В детстве это качество не раз выручало нас в самых сложных ситуациях. В колледже он играл в бейсбол, но профессией выбрал электронику. Однако самое главное то, что папа с легкостью справляется с ответственной ролью единственного мужчины в окружении четырех женщин. Конечно, по дороге в госпиталь он места себе не находил от волнения, но теперь, убедившись, что дитя в относительной безопасности, благополучно вернулся в свое обычное невозмутимое состояние.
Шона стояла возле кровати, и я ей улыбнулась. Она тут же улыбнулась в ответ и слегка скосила глаза вправо. В переводе с сестринского это означало: «Что происходит с красавчиком?»
Красавчик, о котором шла речь, то есть Уайатт, стоял в ногах кровати, слегка наклонившись вперед и так вцепившись пальцами в ее спинку, что от усилия напряглись мощные мышцы на руках. Он до сих пор не снял наплечную кобуру, и на его левом боку красовался пистолет.
Семейство успокоилось, но сказать то же самое об Уайатте было нельзя. Лейтенант Бладсуорт до сих пор пребывал в весьма скверном расположении духа.
Доктор Макдуфф прилежно затянул последний узелок и, не вставая с табуретки на колесиках, подъехал на ней к столу. Выписал в специальном блокноте рецепт и оторвал листок.
– Ну вот, все готово, – бодро произнес он. – Осталась бумажная работа, заполнение истории болезни. В рецепте указаны и антибиотик, и болеутоляющее. Антибиотик принимайте обязательно, даже если будете хорошо себя чувствовать. Сейчас закончим перевязку, и можете быть свободны.
Рука снова поступила в распоряжение медсестер, причем они накрутили такое количество бинта и пластыря, что и предплечье, и плечо разрослись до невероятных размеров. О собственной одежде пришлось забыть.
– Так не пойдет, – сморщившись, заметила я.
– Когда можно будет сменить повязку? – поинтересовалась мама у Синтии.
– Через сутки, – ответила та и повернулась ко мне: – Завтра вечером можете принять душ. Сейчас принесу инструкцию по соблюдению требуемого режима.
Кстати, если не хотите ждать, пока кто-нибудь из близких принесет вам одежду, можете отправиться домой в этом замечательном халате.
– Выбираю халат, – тут же решила я.
– Так отвечают абсолютно все. Честно говоря, сама я с трудом понимаю подобное предпочтение, но когда что-то нравится, то с этим не поспоришь.
С этими словами Синтия отправилась заполнять необходимые бумаги, как всегда, быстрым привычным жестом задернув за собой штору.
Халат был надет только наполовину: правая рука, как и положено, существовала в рукаве, в то время как левая оставалась голой, то есть забинтованной. Правой рукой мне удавалось удерживать полы халата на груди, но вот ниже возникли серьезные проблемы.
– Если мужчины не возражают покинуть помещение... – начала было я, но договорить не успела, так как именно в этот момент мама обратила внимание на записную книжку, которая так и лежала там, куда ее положила Кейша.
– Что это? – удивилась мама. Открыла, начала читать и недоуменно нахмурилась: – Незаконное задержание. Похищение. Применение силы к свидетельнице. Высокомерное и заносчивое обращение...
– Это список дурных деяний Уайатта. Мам, пап, познакомьтесь с лейтенантом Бладсуортом. Уайатт, это мои родители – Блэр и Тина Мэллори – и сестры – Шона и Дженнифер.
Уайатт вежливо склонил голову, а Шона потянулась к списку.
– Ну-ка, можно взглянуть?
Едва не столкнувшись головами, они с мамой начали читать вместе.
– Некоторые из обозначенных здесь пунктов подсудны, – серьезно заметила Шона и окинула обвиняемого взглядом профессионального юриста. Очаровательные ямочки на щеках сразу куда-то исчезли.
– Это все в прошлом, – фыркнула я. Ну и что из того, если прошлое закончилось лишь сегодня утром? – Может не надеяться, следующего раза не дождется.
Было немного неприятно вдаваться в подробности собственной личной жизни, но уж так сложилась ситуация.
Рыжий вел машину непростительно, нестерпимо медленно. Не знаю, всегда ли он отличался подобной осторожностью и осмотрительностью – если везешь умирающего, качество не слишком похвальное – или же просто хотел как можно дольше – до самого госпиталя – слушать женские разговоры. Казалось, ни одна живая душа, кроме милой Кейши, ни единый человек, абсолютно никто в целом мире не считал, что мое состояние заслуживает волнения или хотя бы серьезного внимания.
Зато Кейша меня понимала. Ведь она добыла для меня печенье, достала из машины сумку. Добрая, сочувствующая душа.
– Этого парня будет не так-то легко опрокинуть, – задумчиво заметила она. – Это не каламбур, я серьезно.
– Женщина должна делать то, что должна делать женщина.
– Верно, сестричка.
Мы обменялись понимающими взглядами. Мужчины – непростые создания. Нельзя позволять им одерживать верх. Но с другой стороны, во всем есть свои плюсы. Слава Богу, что Уайатт оказался таким сложным человеком. Во всяком случае, было о чем подумать, кроме того неприятного факта, что кто-то упорно пытается меня убить. Я еще не была готова адекватно воспринять такой поворот собственной биографии. Некоторое время мне предстояло провести в полной безопасности, и это уже неплохо: появится возможность хотя бы перевести дух. Так что, пока не восстановятся силы, вполне можно сконцентрироваться на личности Уайатта и списке его провинностей.
По прибытии в госпиталь меня вытащили из машины и отнесли в отдельную маленькую палату. Правда, отдельной ее можно было назвать лишь условно, поскольку от коридора этот закуток отделяла не дверь, а занавеска. Я сразу поступила в полное распоряжение двух жизнерадостных, дружелюбных и на редкость умелых и проворных медсестер. Они мгновенно расправились с окровавленной одеждой, ловко стянув и топ, и лифчик. Мне особенно жаль было приносить в жертву лифчик – любимый, из прекрасных кружев и ктому же из гарнитура с трусиками. Теперь и трусики нельзя будет надеть; скучать им, бедным, пока не соберусь купить подходящую компанию. На меня напялили бело-голубой больничный халат, который трудно было бы назвать модным или даже современным, и велели лежать, пока не закончатся предварительные процедуры.
Руку развязали, и теперь уже можно было набраться мужества и взглянуть.
– Ой! – не удержалась я и сморщилась.
Пуля вырвала с внешней стороны руки, немного ниже плеча, солидный кусок. Попади она немного выше, непременно раздробила бы плечевой сустав, и положение оказалось бы гораздо серьезнее. Но и моя рана выглядела не слишком красиво: трудно было представить, что ее можно аккуратно зашить.
– Не так уж и страшно, – успокоила одна из сестер. Именной значок свидетельствовал, что ее зовут Синтия. – Ничего, кроме тканей, не задето. Но зато, наверное, чертовски больно, так ведь? Не будем о грустном.
Сестры оперативно измерили все, что поддавалось измерению. Пульс немного учащенный, но как могло быть иначе? Дыхание в норме. Кровяное давление повышено, но не слишком. Можно сказать, что на огнестрельную рану мой организм реагировал довольно вяло. Но не стоит забывать, что я была здорова как лошадь и к тому же в прекрасной физической форме.
Мне страшно было даже подумать о том, что станет с этой формой к моменту выздоровления. Через пару дней начну дыхательную гимнастику, потом займусь йогой, но еще по крайней мере целый месяц нельзя будет делать никаких физических упражнений, а тем более поднимать тяжести. Если последствия огнестрельного ранения похожи на те травмы, которые мне доводилось переживать в прошлом, то даже после исчезновения основных симптомов потребуется немало времени на восстановление мускулатуры.
Рану основательно почистили – больнее не стало, так как уже и без того было очень больно. Мне крупно повезло, что топ – одежда без рукавов и поэтому в ране не застряли частицы ткани. Это значительно упростило процедуру.
Наконец пришел доктор, тощий долговязый парень с морщинами на лбу и веселыми голубыми глазами. Значок на груди гласил, что его фамилия Макдуфф.
– Неудачное свидание? – шутливо поинтересовался он, натягивая перчатки.
Я ошеломленно замигала:
– Откуда вы знаете?
На сей раз удивился доктор.
– Вообще-то я слышал, что стрелял снайпер.
– Так оно и было. Только случилось это в самом конце свидания.
Если, конечно, можно назвать свиданием преследование вплоть до самого пляжа и захват во сне. Доктор рассмеялся:
– Все понятно. – Потом он внимательно осмотрел рану и задумчиво потер подбородок. – Мы можем наложить швы, но если вас беспокоит вероятный шрам, то лучше пригласить хирурга-косметолога. В нашем городе работает доктор Хоумз, он прекрасно справляется с любыми шрамами, делает их практически незаметными. Правда, в этом случае вам придется задержаться в госпитале значительно дольше.
Я не столь глупа, чтобы сходить с ума от мысли о шраме на руке, к тому же мне кажется, что получить огнестрельное ранение и не оставить ничего на память о таком значительном факте биографии просто непростительно. Только подумайте, какой замечательный повод для рассказов будущим детям и внукам! Ну и, разумеется, мне вовсе не хотелось болтаться в госпитале дольше, чем это абсолютно необходимо.
– Зашивайте, – скомандовала я.
Доктор слегка удивился, но спорить не стал. Заморозил руку, а потом с необыкновенным старанием стянул края раны и принялся тщательно их сшивать. Наверное, мое доверие подстегнуло профессиональную гордость, и он решил создать шедевр в области наложения швов на огнестрельную рану.
Во время процедуры в коридоре раздались шаги.
– Это моя мама.
Доктор Макдуфф взглянул на одну из медсестер:
– Попросите посетителей не входить до тех пор, пока я не закончу операцию. Еще несколько минут.
Синтия выскользнула из палаты, не забыв при этом плотно задернуть занавеску. В коридоре послышался ее приглушенный голос, а потом громкий, не терпящий возражений голос мамы:
– Мне необходимо видеть дочь. Сейчас же!
– Ничего не поделаешь, – успокоила я доктора Макдуффа. – Вряд ли Синтия сможет противостоять маме. Не волнуйтесь, она не станет кричать, не упадет в обморок и не начнет хватать вас за руки, просто ей надо убедиться, что я жива. Это же мама.
Доктор улыбнулся, и в голубых глазах сверкнули веселые огоньки.
– Чудные они, эти мамы, правда?
Судя по всему, парень обладал легким характером.
– Блэр! – Оглушительный возглас, наверное, поднял на ноги все отделение неотложной помощи. Маме срочно требовалось повидать свое израненное дитя, то есть меня.
– Со мной все в порядке, мам. Всего лишь несколько швов. Мы скоро закончим. – Я старалась говорить громко и уверенно.
Успокоили ли маму мои слова? Конечно, нет. Уже через секунду занавеска стремительно отлетела в сторону и передо мной предстало все семейство в полном составе. Мама, папа, Шона и даже Дженни. Арядом с ними стоял Уайатт, все еще крайне мрачный и раздраженный.
Доктор Макдуфф поднял голову, явно намереваясь произнести что-нибудь вроде «убирайтесь отсюда», хотя в его исполнении это прозвучало бы скорее как «лучше бы вы, ребята, немного подождали в коридоре, мы закончим уже через пару минут». Однако он так ничего и не сказал. Просто увидел маму и сразу забыл все слова.
Такая реакция вполне обычна. В то время, о котором я рассказываю, маме было пятьдесят четыре, но выглядела она не старше сорока. В юности мама носила титул «Мисс Северная Каролина» – высокая, стройная, просто великолепная блондинка. Других слов и не подберешь. Папа любил ее до безумия, но проблем не возникало, так как и она до безумия любила его.
Мама бросилась ко мне, но как только убедилась в относительной целостности собственного ребенка, моментально успокоилась и ограничилась тем, что погладила малышку, то есть меня, по лбу, как в пять лет.
– Подстрелили? – ласково уточнила она. – Зато будет что рассказать внукам.
Я же говорила, что иногда мы с ней даже думаем одними и теми же словами. Просто удивительно.
Потом внимание главной посетительницы переключилось на Макдуффа.
– Здравствуйте, доктор. Я Тина Мэллори, мать Блэр. Рана очень серьезная?
Доктор взглянул, прищурившись, немного похлопал глазами, а потом снова ступил на профессиональную стезю:
– Нет, ничего страшного. Недельку, максимум две придется поберечь руку, но уже через пару месяцев все будет в порядке. Я объясню, что следует делать в первые дни.
– Да я и сама прекрасно знаю систему: покой, лед на повязку и антибиотики.
– Верно, – с улыбкой похвалил доктор. – Рецепт на обезболивающие я выпишу, но думаю, что можно будет обойтись без сильных средств. Только, пожалуйста, никакого аспирина, чтобы не вызвать кровотечения.
Обратите внимание, что разговаривал доктор вовсе не со мной, а с мамой. Она всегда так действовала на мужчин.
В крошечную палату протиснулось все семейство. Папа встал рядом с мамой и обнял ее за талию, пытаясь утешить и ободрить в очередном кризисе с очередным ребенком. Дженни заметила один-единственный стул для посетителей и уселась, скрестив длинные ноги.
Макдуфф взглянул на младшую сестричку и снова захлопал глазами. Дженнифер очень похожа на маму, только волосы у нее темнее.
Я слегка кашлянула, чтобы привлечь внимание доктора и вернуть его на землю.
– Кажется, вы хотели что-то зашить, – шепотом напомнила я.
– Ах да. – Макдуфф заговорщицки подмигнул мне. – На минуту вдруг забыл обо всем на свете.
– Бывает, – сочувственно произнес папа.
Отец у меня высокий, худощавый, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами. Он спокоен и несуетен, к тому же обладает безотказным чувством юмора. В детстве это качество не раз выручало нас в самых сложных ситуациях. В колледже он играл в бейсбол, но профессией выбрал электронику. Однако самое главное то, что папа с легкостью справляется с ответственной ролью единственного мужчины в окружении четырех женщин. Конечно, по дороге в госпиталь он места себе не находил от волнения, но теперь, убедившись, что дитя в относительной безопасности, благополучно вернулся в свое обычное невозмутимое состояние.
Шона стояла возле кровати, и я ей улыбнулась. Она тут же улыбнулась в ответ и слегка скосила глаза вправо. В переводе с сестринского это означало: «Что происходит с красавчиком?»
Красавчик, о котором шла речь, то есть Уайатт, стоял в ногах кровати, слегка наклонившись вперед и так вцепившись пальцами в ее спинку, что от усилия напряглись мощные мышцы на руках. Он до сих пор не снял наплечную кобуру, и на его левом боку красовался пистолет.
Семейство успокоилось, но сказать то же самое об Уайатте было нельзя. Лейтенант Бладсуорт до сих пор пребывал в весьма скверном расположении духа.
Доктор Макдуфф прилежно затянул последний узелок и, не вставая с табуретки на колесиках, подъехал на ней к столу. Выписал в специальном блокноте рецепт и оторвал листок.
– Ну вот, все готово, – бодро произнес он. – Осталась бумажная работа, заполнение истории болезни. В рецепте указаны и антибиотик, и болеутоляющее. Антибиотик принимайте обязательно, даже если будете хорошо себя чувствовать. Сейчас закончим перевязку, и можете быть свободны.
Рука снова поступила в распоряжение медсестер, причем они накрутили такое количество бинта и пластыря, что и предплечье, и плечо разрослись до невероятных размеров. О собственной одежде пришлось забыть.
– Так не пойдет, – сморщившись, заметила я.
– Когда можно будет сменить повязку? – поинтересовалась мама у Синтии.
– Через сутки, – ответила та и повернулась ко мне: – Завтра вечером можете принять душ. Сейчас принесу инструкцию по соблюдению требуемого режима.
Кстати, если не хотите ждать, пока кто-нибудь из близких принесет вам одежду, можете отправиться домой в этом замечательном халате.
– Выбираю халат, – тут же решила я.
– Так отвечают абсолютно все. Честно говоря, сама я с трудом понимаю подобное предпочтение, но когда что-то нравится, то с этим не поспоришь.
С этими словами Синтия отправилась заполнять необходимые бумаги, как всегда, быстрым привычным жестом задернув за собой штору.
Халат был надет только наполовину: правая рука, как и положено, существовала в рукаве, в то время как левая оставалась голой, то есть забинтованной. Правой рукой мне удавалось удерживать полы халата на груди, но вот ниже возникли серьезные проблемы.
– Если мужчины не возражают покинуть помещение... – начала было я, но договорить не успела, так как именно в этот момент мама обратила внимание на записную книжку, которая так и лежала там, куда ее положила Кейша.
– Что это? – удивилась мама. Открыла, начала читать и недоуменно нахмурилась: – Незаконное задержание. Похищение. Применение силы к свидетельнице. Высокомерное и заносчивое обращение...
– Это список дурных деяний Уайатта. Мам, пап, познакомьтесь с лейтенантом Бладсуортом. Уайатт, это мои родители – Блэр и Тина Мэллори – и сестры – Шона и Дженнифер.
Уайатт вежливо склонил голову, а Шона потянулась к списку.
– Ну-ка, можно взглянуть?
Едва не столкнувшись головами, они с мамой начали читать вместе.
– Некоторые из обозначенных здесь пунктов подсудны, – серьезно заметила Шона и окинула обвиняемого взглядом профессионального юриста. Очаровательные ямочки на щеках сразу куда-то исчезли.