Словно этого первого момента окончательного сближения было довольно. Тор на секунду застыл неподвижно, пристально всматриваясь в ее глаза. Тревога и боль, несколько мгновений назад прочитанные в его взгляде, рассеялись, он улыбнулся и приподнял голову Пеппер, чтобы ей было удобнее ответить на его поцелуй. Их губы слились на секунду, показавшуюся им блаженной вечностью.
   Когда Тор начал двигаться, его нежность стала для Пеппер почти невыносимой. Инстинктивно отвечая на все его движения, подстраиваясь под его ритм, она так же владела им, как он — ею.
   Напряжение снова начало нарастать, сжиматься, как стальная пружина, вот-вот готовая вырваться на свободу. Желание захватило их, мучая беспощадно, толкая в бездну, подобно той силе, что влечет к огню ночных бабочек. А их пламя разгоралось неудержимо, электризуя их тела и опаляя чувства.
 
   — Кто из нас кого соблазнил? — выдохнул Тор, которому изменил голос.
   — Не знаю, — прошептала Пеппер, теснее прижимаясь к его груди и блаженно улыбаясь.
   — И я не знаю, — отозвался Тор, натягивая одеяло и мимоходом нежно погладив Пеппер по бедру.
   Пеппер утомленно зевнула, обдав его шею теплым дыханием.
   — Будем считать, что это было достигнуто совместными усилиями, а?
   — Мне такое объяснение подходит. Он замолк, поигрывая ее волосами, словно не в силах до нее не дотрагиваться. Наконец он спросил:
   — Поймала меня, Диана?
   Пеппер подняла голову, заглянула в его глаза.
   — Ты знаешь, что это не так!
   Тор встретился с ней взглядом. При этом он бережно склонил ее голову к себе на плечо.
   Пеппер устроилась поудобнее, она хотела что-то ему объяснить, ощутив неловкость.
   — Я не отказываюсь от своих слов, — сказала она. — Я могу уехать хоть сегодня. Не беспокойся за меня. Тор.
   — Я не могу за тебя не беспокоиться. Я обязан о тебе беспокоиться. Особенно теперь.
   Она снова приподнялась, погладила руку, теребившую ее волосы.
   — Нет, Тор, это ни к чему.
   Тор нахмурился.
   — Я — взрослая женщина, Тор, и давно привыкла отвечать за свои поступки. И если ты чувствуешь ответственность за меня, забудь о ней.
   В его глазах не было прежнего блаженного спокойствия.
   — Как, по-твоему, а могут быть… — Он замялся.
   — Последствия? — подсказала Пеппер и, улыбнувшись, покачала головой: — Нет. Вряд ли я из числа тех немногих женщин, с которыми таблетки могут сыграть злую шутку. Мой врач прописал их мне в шестнадцать лет. Он предполагал еще тогда, что моя жизнь… хм… будет полна приключений.
   — Вот как?
   Пеппер удивилась. У нее создалось впечатление, что Тор разочарован ее ответом. Неужели он ищет предлога, чтобы продлить их отношения? А вдруг он хочет, чтобы обстоятельства загнали его в угол, вдруг он желает, чтобы у него не осталось возможности расстаться? Интересно, что по этому поводу гласят его правила?
   Мысль о том, что когда-то им придется разлучиться, была для Пеппер нестерпимо мучительна, но она никогда бы не прибегла к главной женской уловке, чтобы удержать его при себе. Он будет принадлежать ей, если сам так решит, или они расстанутся. В этом она была непреклонна.
   — Так что на тебе нет никаких обязательств, — подытожила она.
   Он попытался поймать ее взгляд.
   — Но ты назвала себя моей женщиной, — медленно, задумчиво сказал он.
   Поколебавшись, Пеппер кивнула.
   — Я твоя, пока ты этого хочешь, — ответила она.
   Тор нахмурился:
   — Но при этом я не должен чувствовать ответственности за тебя?
   Она снова попробовала объяснить ему свою позицию:
   — Тор, я думаю, большинство женщин отвергают мысль, что могут кому-то «принадлежать», потому что они никогда не принадлежали себе. В большинстве случаев девочка сначала была чьей-то дочкой, а потом становится чьей-то женой, у нее нет промежутка, в который она — это просто она. Но я долго принадлежала только самой себе. Я жила одна и сама заботилась о себе. Повторяю, я принадлежала только себе.
   Тор внимательно слушал.
   — Разве ты не понимаешь. Тор? Теперь я принадлежу тебе, но не потому, что ты меня взял, а потому, что я сама отдала себя в твои руки. Ты не несешь за это ответственности и не отвечаешь за меня.
   Он с шумом выдохнул:
   — Итак, я должен принять дар, ничего не предлагая взамен?
   Пеппер сменила положение и нежно поцеловала его.
   — Перестань себя мучить, — сказала она ему, как будто утешала маленького мальчика. — Я ни о чем не жалею. И не заставляй меня сожалеть.
   Тор крепко обхватил ее обеими руками, он как будто хотел извиниться:
   — Прости, но…
   Он внезапно осекся, а потом, когда вновь заговорил, Пеппер показалось, что он говорит уже не то, что намеревался сказать:
   — Прости, Пеппер. Если бы я получил от бога полторы извилины и щепотку здравого смысла, я был бы счастлив, что ты все видишь в черно-белом свете. Если отношения без обязательств не вызывают у тебя возражений, пожалуй, я не должен тебя переубеждать. И поскольку ты удовлетворена…
   Он взглянул на нее с наигранной беспечностью.
   Она слегка улыбалась.
   — Я не собираюсь попадать в эту ловушку, — к Пеппер возвращалось ее ехидство. Тор с улыбкой возразил:
   — Тебе следовало бы заметить, что я перестал расставлять ловушки и забрасывать удочки. С тобой это бесполезно.
   — Это отрадно, — ответила Пеппер. Тор как будто развеселился, но его не оставляло недоумение.
   — Так ты не предпримешь попытку прибрать меня к рукам?
   — И не подумаю.
   — Не забросишь петлю мне на шею?
   — О чем ты говоришь! — возмутилась Пеппер.
   Он сощурился:
   — А если я предложу тебе уехать немедленно?
   — Надеюсь, я смогу остаться до утра? А едва рассветет — уеду.
   — И не выскажешь мне ни одного упрека?
   — Ни слова не скажу.
   — И не прольешь ни слезинки.
   — Тебе не видать моих слез, — торопливо ответила Пеппер.
   — Просто так возьмешь и уедешь?
   — Только соберу вещи. Казалось, Пеппер отвечала вполне искренне.
   Тор сказал неожиданно мрачно:
   — На твоем месте я не говорил бы о сборах с такой готовностью.
   Пеппер расхохоталась, пытаясь сообразить, насколько серьезно он ее расспрашивал, но не желая испытывать его чувства. Атмосфера разрядилась, она и должна была оставаться легкой и непринужденной. Иначе они начнут нервничать, подгонять ход событий, а окончательно решать исход их отношений было еще рано.
   — Это не готовность. Это — смирение, с которым женщина встречает желания своего господина.
   Он просиял:
   — Значит, я господин?
   — Только пусть это тебе не вскружит голову! — предостерегла Пеппер.
   — Так какой же властью я наделен?
   — Безграничной… в разумных пределах.
   — Ты допускаешь противоречие в определении.
   — В моем словаре эти понятия не противоречат друг другу.
   — Может быть, в виде исключения, ты объяснишься поподробнее? — игриво потребовал Тор.
   — Не вздумай просить, чтобы я почистила тебе ботинки.
   — Понятно. А если я прикажу готовить?
   — Пожалуй. Только лучше меня попросить.
   — А если захочу, чтобы ты для меня танцевала?
   — Ты в душе — турок? — удивилась Пеппер.
   — Почему турок?
   — Гаремы, — кратко пояснила она.
   — Я задал вопрос, — напомнил Тор.
   — Зависит от того, какой тебе нравится танец и как ты мне «прикажешь».
   — Теперь я понимаю, что значит «в разумных пределах».
   — Я была уверена, что ты в этом разберешься, — одобрила Пеппер.
   — Значит, просить, а не приказывать.
   — Такой уж у меня нрав, — пожала плечами Пеппер.
   — Значит, плетку придется выбросить?
   — Это будет самое разумное.
   — Послушай, Диана…
   — Что, Тор, мой повелитель?
   — У меня уже есть просьба.
   — Не забудь сказать «пожалуйста».
   Наклонившись над ней. Тор что-то прошептал ей на ухо.
   Взгляд Пеппер затуманился, казалось, она смотрела внутрь себя.
   — По крайней мере, ты сказал «пожалуйста», — пробормотала она.
 
   Прошло еще много времени, прежде чем Тор погасил лампу. Пеппер свернулась клубочком, уютно устроившись подле него.
   — Спокойного… утра, — пробормотала она в полусне.
   — Спи-спи, — отозвался Тор, засыпая.
 
   Пеппер приснилось, что у нее над ухом жужжат пчелы. Она машинально подняла руку, чтобы отогнать назойливых насекомых, но ее рука наткнулась на сильную мужскую руку, и, когда жужжание смолкло, она решила предоставить Тору расправляться с пчелами. Глубже погружаясь в сон, она услышала, как он полушепотом разговаривает с насекомыми, что было смешно, так как с насекомыми не разговаривают.
   Прошло еще некоторое время. Пеппер не знала, сколько именно. Но она знала: что-то не так, чего-то не хватает, холод и одиночество опустевшей постели заставили ее проснуться. Она резко открыла глаза, пробудившись внезапно и окончательно. В комнате было темно, часы со светящимися стрелками показывали пять.
   На огромной кровати она была одна.
   Пеппер села и огляделась.
   Дверь в ванную была открыта. Дверь в коридор тоже была приоткрыта. Оттуда брезжил слабый свет. Пеппер потрогала место рядом с собой. Постель была еще теплая. Значит, Тор только что ушел.
   Но куда?
   Пеппер была не из тех, кто станет долго сидеть и раздумывать. Не включая лампу, она выскользнула из постели и подняла свою фланелевую рубашку с пола. Застегиваясь на ходу, она вышла в коридор и прислушалась.
   Снизу, из маленькой гостиной, до нее донесся приглушенный голос.
   Она направилась к лестнице, легко ступая по ковру босыми ногами. Тор сидел вполоборота к ней и разговаривал по телефону. Он был полностью одет, рядом с ним на диване лежала куртка. Его лицо, повернутое к ней в профиль, было непроницаемым, лишенным привычного оживленного выражения и как будто чужим.
   — Венесуэла. Да. Они не знали. Готовьте самолет. Я приеду через час. Правильно.
   Он повесил трубку.
   Пеппер смотрела на него молча.
   «Не сегодня! Боже, пожалуйста, только не сегодня!» — билась в ее голове единственная мысль.

9

   Тор поднял глаза и заметил, что Пеппер стоит в дверном проеме. В мешковатой фланелевой рубашке, едва закрывавшей бедра, она выглядела сексуальнее, чем любая другая женщина в самом сексуальном белье. Ее волосы были слегка растрепаны после сна, но глаза, бездонные, широко распахнутые, ярко-лазурные, совсем проснулись. В них застыл вопрос, на который он с удовольствием ответил бы.
   Как ему хотелось подняться ей навстречу, подойти и обнять! Как ему не терпелось объяснить то, для чего он не находил слов! Улыбнуться и сказать ей, что все будет хорошо.
   Он посмотрел в сторону.
   — Мне придется уехать.
   Слово «любимая» он не произнес.
   Она медленно прошла в комнату, остановилась у подлокотника дивана, продолжая неотрывно смотреть на него.
   — А ты знаешь, когда вернешься?
   — Нет. Действительно не знаю.
   Слово «любимая» он не добавил.
   Она все так же спокойно спросила:
   — Ты хочешь застать меня здесь, когда вернешься?
   Он быстро взглянул на нее.
   — Да.
   И опять слово «любимая» осталось в скобках.
   Она вздохнула тихо, почти беззвучно.
   — Я буду кормить Люцифера в твое отсутствие.
   — Спасибо.
   Он говорил отрывисто, словно смущаясь собственной сдержанности.
   «Любимая», — думал он.
   Поднявшись, он стал надевать и застегивать куртку чрезвычайно сосредоточенно, как будто это нехитрое дело требовало большого внимания. На Пеппер он не смотрел.
   — Ты хотел бы, чтобы я делала что-то еще? «Скажи, что ты будешь по мне скучать!» — мысленно молил он.
   Пеппер медленно кивнула, и лишь сжатый кулачок выдал ее скрытое волнение. Заметив, что она не так спокойна, как хочет показать. Тор посмотрел ей в глаза. На секунду, продолжавшуюся целую вечность, в комнате повисла тишина. Даже обе собаки, лежавшие на ковре перед остывшим камином, не шевелились и не издавали ни единого звука.
   Тор направился мимо Пеппер к двери, но что-то вдруг кольнуло его. Он резко повернулся и заключил Пеппер в объятия, и этот жест выразил весь тот непривычный для него трепет, который с некоторых пор поселился у него внутри.
   Этот жест принес облегчение им обоим. Пеппер с готовностью отозвалась, сразу же обхватив Тора за талию под курткой. Она чувствовала, что в душе он переживает предстоящую разлуку, его горячие руки словно излучали желание. Но она не могла все это сразу осмыслить. Она только знала, что он ее покидает. И страх, что они расстанутся, даже не прикоснувшись друг к другу, был для нее невыносим.
   Тор приподнял ее лицо — руки плохо его слушались. Он наклонился и властно впился в ее губы, не оставляя сомнений в том, что видел в ней свою собственность.
   А потом он ушел.
   Мысли Пеппер бессвязно роились в голове, губы, на которых Тор запечатлел последний поцелуй, дрожали. За окном послышался мягкий, приглушенный рокот «Корвета», вскоре стихший вдалеке.
   Пеппер долго стояла неподвижно. Постепенно все стало вставать на свои места. Его нежелание брать на себя какие-либо обязательства, его натянутые ответы, когда речь заходила о работе, его красивый и ухоженный, но совершенно безликий дом.
   Именно дом. Последующие полчаса Пеппер посвятила осмотру этого дома, комнаты за комнатой. Теперь она искала не туманные намеки, а подтверждение своей догадки. Вернувшись в маленькую гостиную, она опустилась в кресло и застыла, устремив неподвижный взгляд в сумрак отступающей ночи.
   Разумеется, это были лишь домыслы. Несомненно, она могла ошибаться. Но в глубине души Пеппер была уверена, что права. Ее версия объясняла очевидное противоречие. С одной стороны, его способность любить, заботиться, его чуткость и нежность. С другой стороны, решимость избегать прочных связей, неприязнь к долгим прощаниям.
   Если прежде характер Тора казался ей головоломкой, то теперь фрагменты стали с молниеносной быстротой складываться в цельную и вполне убедительную картину. Пеппер была почти уверена, что разгадала его тайну.
   Кем же он мог работать? Время от времени ему приходилось уезжать за границу. В телефонном разговоре он упомянул Венесуэлу. Кроме того, он распорядился, чтобы для него приготовили самолет. Если восемь, а то и девять женщин из десяти почувствовали бы, что от этой фразы на них повеяло богатством, Пеппер уловила в ней нечто совершенно иное: скорость, спешку. Тора срочно вызывали в Венесуэлу.
   Работа его была опасной. В этом она не сомневалась. И специфичной. Никто не стал бы выдергивать человека ни свет ни заря для того, чтобы разрешить обычные производственные проблемы. Джин мимоходом сказала, что в прошлом году Тор был в Мексике именно в то время, когда там находилась и она, Пеппер.
   Мексика? Она же читала местную газету. Что происходило в Мексике в то время? И тогда она вспомнила.
   Пожар на нефтяном месторождении.
   Ей помнилось, что пожар был большой. Три скважины, находившиеся неподалеку друг от друга, загорелись одновременно. Ситуация осложнялась присутствием террористов, которые не желали, чтобы пожар потушили… В зону катастрофы вызвали военных. Террористы скрылись в горах и палили оттуда во все, что шевелилось. Ценная нефть сгорала бесполезно. И они вызвали… высоко специализированную команду по борьбе с пожарами. Американскую команду. И эти люди — насколько помнила Пеппер, команда полностью состояла из мужчин, — были специально обучены тушить нефтяные пожары, химические пожары, любые пожары, представлявшие повышенную опасность, требовавшие особых навыков, а сверх того — безоглядной смелости.
   Пеппер была уверена, что в мире было не более десятка команд такого рода. Работа или служба в такой команде была сопряжена с огромным риском, подразумевала готовность отправляться в любую минуту в любой уголок света, действовать на пределе человеческих возможностей. В мире то и дело вспыхивали локальные войны, военные мятежи с кровопролитным свержением правительств, террористические акты. Все эти происшествия были чреваты пожарами, так что профессия специализированного пожарного была крайне опасной.
   Конечно, это объяснение могло быть чистой игрой воображения. Но Пеппер была убеждена, что интуиция ее не подводит.
   Она была более чем убеждена. Она это чувствовала. Но, пожалуй, Тор скрывал нечто большее, чем эта опасная работа, и его стремление избежать постоянных связей имело какие-то дополнительные основания. Неужели? Нет. Нет, просто потому, что она была излишне чувствительна к этому. Она сама была…
   Но все сходилось удивительно точно. Его отец… и его мать? А может быть, поэтому он…
   Это ее рассердило. Точнее, это привело ее в ярость. Потому что все это время она боролась с тенями и призраками воспоминаний. И самое худшее заключалось в том, что она понимала.
   Если она была права, это могло многое объяснить. Их судьбы были так похожи: оба видели, как отцы, покидая дом, направлялись навстречу опасности, а матери оставались в смертельном ужасе. И этот опыт, который они накопили с детства, каждый сам по себе, породил их правила — у каждого свои.
   У Пеппер была психология азартного игрока, она не верила в предопределенность, но жаждала постоянства. Пеппер, с ее разумной отвагой, угадывала риск прежде, чем встретиться с опасностью, она знала жизнь — беспощадную, горькую, приносящую боль, полную неожиданностей. Она ощущала притягательность опасности, обаяние риска. Этим она была обязана отцу, от которого унаследовала смелый дух, подкреплявшийся тем, что ей перешло от матери, — сожалением о лучших годах жизни, отравленных леденящим страхом.
   Пеппер давно дала себе слово никогда не сожалеть о прошлом. Она не пасовала перед опасностью, не избегала риска. Она распахивала душу навстречу людям, собирая их вокруг себя и зачисляя в друзья. Она жадно подкармливала впечатлениями свое ненасытное любопытство. Жажда новизны то заносила ее на ночной просмотр кинофильма, обозначенного даже во фривольной Европе максимумом крестов, то заставляла браться за изучение шулерских трюков под руководством карточного гения.
   Всюду, куда ее ни забрасывала судьба, она старалась пустить корни. Она стремилась привязаться к месту, привязать к себе людей, события. Странные люди становились ее друзьями — благодаря свойственной ей широте взглядов и великодушию. А если судьба требовала, чтобы Пеппер за что-то расплатилась, она была готова рассчитаться по счету. Она не могла окоротить свою любовь лишь потому, что когда-то в один недобрый момент та могла нависнуть над ее головой дамокловым мечом.
   А Тор? Корень, связывавший его с семьей, столь похожей на семью Пеппер, пустил побеги в ином направлении. По-видимому, Тор унаследовал храбрость от отца, но душевная чуткость не давала ему смириться с мыслью, что он причинит кому-то страдания, так хорошо известные ему по опыту его матери. Тор решил, что никогда не будет причиной переживаний своих близких. Он решил идти по жизни в одиночку.
   Все это наложило отпечаток на его дом. Это было прекрасное, комфортное жилище, в которое так хорошо возвращаться, но лишенное следов каких-либо воспоминаний. Если судьба отберет у него жизнь, в этом доме не останется ничего, что могло бы причинить боль другому человеку. Он был намеренно, целенаправленно, профессионально обезличен.
   В эту версию вписывался Коди, друг, который был ближе, чем Тор сознавал. Коди, видевший и уважавший тот щит, которым Тор отгораживался от каждого, кто приближался к нему на опасное расстояние. Этот человек понимал Тора. Более того, ему хватало деликатности не показывать Тору, что он его понимает. Коди не выдавал тревоги за друга.
   Тор не желал быть заложником судьбы, не желал делать других людей ее заложниками. Тор с его великодушием был на это не способен. В чем-то он был беспощаден и не желал компромиссов с судьбой. В чем-то он был чуток и нежен, но предпочитал оставаться в пределах собственных правил, не позволяя себе роскоши полюбить.
   По-видимому, эта жертва давалась ему нелегко. Он был редкий человек. Он не озлобился. Не исполнился горечи, не проникся сарказмом и холодностью, которые защитили бы его лучше щита из правил. Он был живой, остроумный, обладал превосходным чувством юмора и весьма редким качеством — готовностью всегда посмеяться над самим собой. Во всяком случае, таким он был с ней.
   И это было последним фрагментом в его головоломке.
   С ней.
   Если бы они с Тором познакомились при более традиционных обстоятельствах, он предстал бы перед ней во всеоружии, под забралом и при щите. Но она застала его врасплох. Он был заинтригован газетным объявлением и скрывавшейся за ним историей и отправился на встречу с Пеппер, не приготовившись как следует. Их встреча… Нелепое нападение Брута… Невозможно оставаться во всеоружии, оказавшись в гуще абсурда. И, от удивления уронив щит, Тор не смог поднять его на прежнюю высоту. Во всяком случае, когда она, Пеппер, была рядом.
   А Пеппер, действуя наугад, благодаря инстинкту, или интуиции, или слепому везению, наткнулась именно на те приемы, которые заставили его слегка опустить щит. Пеппер бросила ему вызов, и с безоглядностью, в которой Тор не уступал ей, он принял этот вызов. Очевидно, вначале это его интриговало и забавляло. Охота. Но охота быстро приобрела неожиданный размах и накал, захлестнув их обоих с головой, и они стали сами пленниками своей игры.
   Он был одинокий мужчина сам по себе. Его экономка, проработав у него пять лет, оставалась ему совершенно чужой, а дом, в котором он жил не первый год, не нес на себе отпечатков его присутствия. Вся его жизнь была размеренной, выстроенной по его правилам. Единственное, что привязывало его к этому дому, вызывая у него чувство нежности, был Люцифер, которого Тор любил, который любил Тора, и только Тора.
   Пожалуй, Люцифер положил начало крушению его правил. Он нанес первый удар, отколов от щита кусок. А потом в жизнь Тора вплыла Пеппер в компании доберманши, страдающей жестоким неврозом, чихуахуа, натренированного нападать. Пеппер, со своими эксцентричными привычками и головоломкой… Она бодро принялась разрушать его щит, ни на минуту не понимая, что он, Тор, бежит вовсе не от нее, а от зловещих образов, поселившихся в его мыслях с детства.
   Резкие и краткие до грубости прощания… Отсутствие, окрашенное страхом… Отчаянная тревога… И, наконец, тот образ, который более всего мог терзать такого, как Тор:
   женщина во вдовьем трауре, безутешно рыдающая в темной комнате.
   Заложники судьбы… Он сам был заложником чьей-то судьбы, но больше им не будет, не будет, не будет!
   — Дьявол! — воскликнула Пеппер и вздрогнула от собственного голоса.
   Оглядевшись, Пеппер поняла, что, пока она предавалась своим размышлениям, день вступил в свои права.
   Собаки притихли, подняли головы и пожирали ее нетерпеливыми взглядами, озарившимися надеждой на скорую прогулку.
   «Они проголодались, — подумала Пеппер. — Пора завтракать».
   Послышался рокот «Фольксвагена». С радостным лаем собаки бросились приветствовать Джин.
   Пеппер, не двигаясь с места, тихо произносила одно за другим всевозможные ругательства на разных языках, осевшие в памяти за несколько лет ее кочевой жизни. Черт его побери! Как его убедить, что он и сам теперь у нее в заложниках и эта роль уготована ему навсегда? С другой стороны, судя по его прощальным объятиям, он чувствовал: она попала к нему в заложницы, и, возможно, сам не понимал, нужно ли ему это.
   — Уехал? — с порога спросила Джин.
   — Да. Как будто в Венесуэлу, — ответила Пеппер, встречаясь с ней взглядом.
   Джин слегка кивнула, с сочувствием посмотрев на девушку.
   — Обычно он отсутствует всего несколько дней, — ободряюще сказала она.
   — Да, — рассеянно отозвалась Пеппер.
   Пеппер не стала задавать вопросов, что-то говорить, уверенная, что экономка все поймет без слов.
   Она услышит историю Тора от самого Тора. И ни от кого другого. Точка.
   — Я сейчас приготовлю завтрак и накормлю собак, — объявила Джин.
   Пеппер потрясла головой.
   — Я не хочу есть, — сказала она.
   — Ты должна есть, — возразила Джин.
   Заметив в ее взгляде материнскую заботу, Пеппер не смогла сдержать улыбки:
   — Хорошо, я только схожу наверх, оденусь.
 
   Прошел день, и другой, и третий. Днем Пеппер обслуживала четвероногих клиентов, принимала участие в экспериментах Джин с «заморской» кулинарией, заботилась о жеребце Тора и своих животных.
   Плохо становилось по ночам. В первый вечер Джин вызвалась остаться подольше, но Пеппер знала, что дома добрую женщину ждет муж, и отказалась от ее компании. Многие из друзей Пеппер с удовольствием погостили бы у нее, но эту возможность она даже не рассматривала.
   Она ждала в одиночестве — смотрела телевизор, вязала, читала, лишь бы убить время. После трех ночей почти непрерывного вязания с одновременным просмотром всех подряд телевизионных передач она закончила вязать плед, который равнодушно кинула на кресло.
   В эти ночи ее мучил не страх. Она терзалась неопределенностью. В конце концов, она не могла наверняка знать, что именно теперь Тор находится в опасности. Знать это было невозможно. Однако она это знала. Правда, неопределенность, сомнения и тревоги были связаны не столько с опасностью для Тора, сколько с его правилами и взглядами.
   Разве она смела переубеждать Тора, уговаривать его принять на себя обязательства, отказавшись от заведенных им правил? Она видела, что делает страх с человеком, как он ранит душу, разъедает мысли. Она вполне понимала его логику. Тем не менее она была уверена, что он ошибался. Более того, она считала это очевидным. Чтобы это понять, не требовалось особой мудрости.