Страница:
- А мне плевать! - отрывисто сказал Калантар. - Моя репутация всем известна. Я сцементировал вокруг себя районный актив, никто не подкопается... Ну, выкладывай, выкладывай, зачем явился.
Салман опустил глаза.
- За помощью пришел. На ферме у нас черт-те что творится!... Боюсь, не выполним государственный план ни по мясу, ни по молоку. А значит, не выполним важнейших директив партии! - с дрожью в голосе сказал он.
Калантар считал себя знатоком района и не любил собеседников, приносящих новости. Потому он раздраженно прервал Салмана:
- Давно знаю! Уже нашел вам нового заведующего фермой, да вот вашему председателю что-то мой кандидат не угодил.
- Святая правда, - согласился Салман. - Ваше предложение буквально разъярило Рустама! Каждому встречному говорит: "Калантар-лелеш хочет доверить колхозных овец двуногому волку!"
Привычно почесав ногтем низкий лоб, Калантар посопел и спросил почти спокойно:
- А в "Красном знамени" тоже повздорили?
Салман совсем собрался сказать, что Рустам - грубиян, упрямец, самодовольства в нем хоть отбавляй, а умения руководить - ни на грош, но заметил, что Калантар молчит с загадочным видом. "А вдруг завтра они помирятся?" - подумал он. А Калантар молчал потому, что напряженно раздумывал, как бы заставить Рустама проглотить самое горькое лекарство, составленное по его, Калантара, рецепту...
Молчание затянулось, и Салман начал исподтишка совсем с другой стороны:
- Рустам-киши авторитетный, опытный председатель, но боюсь, что он постарел, не все понимает в современной обстановке...
- Нич-че-го не понимает! Устарел, - безоговорочно подтвердил Калантар, развеяв сомнения Салмана. - На покой пора! Если не вмешаться, доведет колхоз, не только ферму, до полного развала! Ты, парень, следи за ним вовсю. Что носом почуешь - тотчас мне звони! И ночью звони, на квартиру.
- Слушаюсь, - с подчеркнутой покорностью сказал Салман и поднялся. Подумав, он осторожно добавил: - смею заметить, что как Рустама-киши ни тряси, а толку не добьешься. Совершенно не прислушивается к критике. Если бы его подпереть энергичным, дельным...
- Заместителем? - Калантар не удивился; казалось, он сам об этом думал. - Справедливо! Вот тебя я и назначу заместителем председателя. На первых порах. А потом... Что скажешь?
Салман побледнел.
- Товарищ Калантар, если пошлешь на верную гибель, - пойду. Тебе я верю беспредельно. Потому и сейчас промолчу, но знай, что ты мне готовишь нелегкую судьбу.
Даже Калантару было понятно, что это сказано только для приличия. Плавно проведя рукой в воздухе волнистую линию, он продолжал с воодушевлением:
- Салман - заместитель, Фархад-гага на ферме. Отлично, отлично! И районное руководство будет вполне спокойно за колхоз. Ну, счастливо доехать!... Да, скажи-ка этому... дядюшке, чтобы заглянул ко мне вечерком.
Салман замялся:
- Полагаю, что приличнее будет вам самому его вызвать. Может заподозрить...
Калантар-лелеш с удовольствием посмотрел на бухгалтера.
- А ты бдительный... Конечно, ты прав, - сам вызову.
Салман еще раз откланялся, а уже у дверей робко попросил:
- Заехали бы в субботу, Калантар-гага. Осчастливьте наш дом!
- Там видно будет. Ступай. Будь начеку! - И, милостиво улыбнувшись, отпустил его.
3
Когда Рустаму передали, что его срочно вызывают в райисполком к Калантару Кельбиеву, старик расстроился. "Теперь не даст покоя! Сначала вызовы, потом выговоры. Уважить? Честь потеряешь. Отказать? Так завертит, так закрутит, что и оглянуться не успеешь, как останешься без головы. Ну, зачем я ему понадобился? Сел бы сам в машину да приехал в колхоз!"
Но делать нечего, и Рустам пошел домой переодеться, а заодно и пообедать. Выслушав его опасения и жалобы, Сакина успокоила мужа:
- А, киши, со своим подозрительным характером ты всех людей превратишь в свирепых врагов! Ничего же не случилось. Председатель исполкома вызвал тебя для беседы, - значит, садись в "победу", поезжай, терпеливо слушай, за дельный совет благодари, от худых советов отказывайся. Очень просто! Пусть упорствует, пусть из кожи лезет вон, - тебе что... Ведь есть же на свете повыше его и чином и властью. Райком партии рядом. Туда зайди. А ты заранее, ничего не узнав, портишь кровь и себе и мне!
- Ладно, обойдусь без твоих поучений, - для порядка поворчал Рустам, довольный словами жены.
Захватив Ярмамеда, у которого были какие-то неотложные дела в банке, он выехал и через час остановил машину у подъезда райисполкома. Условившись со счетоводом о встрече, Рустам вошел в кабинет Калантара и, не дождавшись приглашения, опустился в кресло.
- Явился по вашему приказанию!
Бесцеремонность председателя колхоза вызвала раздражение у Калантара.
- Извините, что потревожил. Иного выхода не было.
- Ничего, мы привычные, - в тон Калантару, насмешливо сказал Рустам. Какое, дело-то?
- А дела такие, Рустам-киши, что на старости лет тебе бы пора задуматься над своим поведением, - с угрозой сказал Калантар.
"Болтун ты, болтун!" - подумал Рустам и, набивая табаком трубку, стал неторопливо рассказывать, что стоит горячая пора - весенний сев, днем и ночью приходится быть в поле, наводить порядок, следить, указывать, одного хвалить, другого бранить...
С трудом подавив зевоту, Калантар грубо оборвал старика:
- На полчаса опоздал, а теперь завел доклад на весь вечер? Хватит. Меня лучше слушай!
Властный, резкий с подчиненными, Калантар обычно не придавал значения самочувствию собеседника. И сейчас он не обратил внимания на то, как рассердился Рустам.
В это время скрипнула дверь, в щель просунулась голова Ярмамеда, послышался его умоляющий, как бы блеющий голосок:
- Товарищ Калантар, ради бога, извини, разреши дать председателю бумагу на подпись.
Принесла нелегкая! Рустам совсем было решился встать и уйти, чтоб показать этому грубияну Калантару, что председатели колхозов тоже бывают разными: на одного до поры до времени можно безнаказанно кричать, а вот с Рустамом-то придется поделикатничать...
- Пожар, что ли, у тебя?
- Директор банка уезжает, торопится, еле-еле упросил подождать. Опоздаем - кассу закроют, без денег останемся, - объяснил Ярмамед, подобострастно поглядывая на Калантара.
А тот смотрел на колхозного счетовода взглядом бессмысленным и надменным. Впрочем, раболепные манеры Ярмамеда ему понравились, и Калантар-лелеш снисходительно разрешил:
- Если дело срочное, то конечно...
Вытащив из потертого кожаного портфельчика бумагу, Ярмамед положил ее перед Рустамом и снова бросил заискивающий взгляд на председателя исполкома.
- Ну, как делишки-то? - благосклонно спросил Ка-лантар.
- Были б вы здоровы, товарищ Калантар, а нам-то что сделается! сложив ручки на животе, пролепетал Ярмамед и поклонился. - Пусть ваша тень неизменно осеняет наши жилища.
Рустам с трудом удержался, чтобы не цыкнуть на Ярмамеда.
Нажав несколько раз подряд на кнопку звонка, Калантар уставился на дверь, но никто не появился. Он снова позвонил, пронзительная трель не умолкала, но никто не спешил к разгневанному начальнику:
- Куда ж он к черту запропастился!
- А что вам угодно, товарищ Калантар?
- Да пачку "Казбека", - Калантар выхватил из кармана мятую трешку, бросил на стол. - Целый час без папирос.
Забыв о директоре банка, о кассе, которую вот-вот закроют, Ярмамед воскликнул:
- Господи, да есть у меня деньги, есть, сейчас я вам сразу пачек десять принесу про запас!
Рустам кашлянул, и председатель исполкома, точно спохватившись, буркнул: "Сейчас я сам пойду, покажу этому дармоеду-сторожу!..." - и быстро вышел.
- Ну-у-у и подхалим! Вот так подхалим! - с чувством омерзения сказал Рустам, разглядывая Ярмамеда. - На, возьми бумаги и убирайся. Горе тебе!
"Да ведь и перед тобою я так же увиваюсь", - подумал Ярмамед, подхватил документы и мигом выскочил из кабинета.
Открывая коробку папирос, Калантар вернулся, подчеркнуто медленно прошел к стоявшему в углу сейфу, залязгал ключами, вытащил папку. Развязывание тесемок длилось бесконечно. Калантар видел, как раздражен Рустам, и решил его помучить... Наконец из папки были вынуты три замусоленных письма, и Калантар торжественно прочитал их вслух, после каждой фразы останавливаясь и вопросительно поглядывая на председателя. В письмах говорилось, что Рустам-киши открыто выступал против указаний партии о повышении урожайности, что дела в колхозе "Новая жизнь" дошли до полного развала, что подготовка к севу сорвана, что председатель потворствует расхищению скота на ферме...
- Подписи? - отрывисто спросил Рустам.
- А зачем тебе подписи? Глас народа - глас божий, - хладнокровно ответил Калантар.
- Значит, анонимки?
- Предположим, что так, важны факты.
Поставив локти на край письменного стола, занимавшего половину кабинета, Рустам, чувствуя, как его душит отвращение к этому человеку, твердо сказал:
- Не три, а триста тридцать три тысячи анонимок не заставят меня пустить на ферму жулика Фархада!
Кулак Калантара с треском опустился на стол.
- Знай, уважаемый председатель, что мы вот так давим сок из непокорных. Одна пустая шелуха остается от человека.
- Шелуха твои угрозы, лелеш! - На этот раз Рустам не постеснялся открыто назвать председателя исполкома подслушанным в народе издевательским прозвищем "лелеш". - Я мужчина. Понятно? И на угрозы отвечаю так, как подобает мужчине.
В глубине души Калантар был трусом, самым подлым и мелким трусом, и, натолкнувшись на отпор, он растерялся.
- Вот-вот придет товарищ Аслан, - вырвалось у него. - Не будем ссориться!... Гони-ка в шею Керема, возьми на ферму Фархада - и дело с концом. Пора бы знать, кто тебе друг, а кто враг!
- О таких, как ты, говорится: "Избави нас бог от друзей, а от врагов мы сами избавимся!" - расхохотался приободрившийся Рустам.
В кабинет вошел Аслан.
Калантар-делеш, изменившись в лице, вскочил, на цыпочках подбежал к секретарю райкома, двумя руками пожимая его руку. А Рустам от неожиданности не успел встать, и Аслан сам пошел к старику, почтительно поздоровался.
Аслан недавно приехал в район. Среднего роста, худощавый, белокожий, с черными, живыми проницательными глазами, он всегда казался задумчивым и сосредоточенным. В "Новой жизни" он побывал два раза: на отчетно-выборном партийном собрании и как-то на заседании правления. Они с Рустамом еще плохо знали друг друга. И сейчас председатель колхоза подумал, что у Аслана сложилось мнение о нем только по официальным сводкам да по слухам, а кто знает, может, и по анонимкам да наветам Калантар-лелеша.
В колхозах говорили, что Аслан немногословен, вдумчив, нетороплив в выводах, что не в каждом доме он согласится отобедать, а если в компании зайдет в чайхану, то обязательно за себя и заплатит.
Наблюдая, как Аслан снял драповое коричневое пальто и такого же цвета кепку, как подсел к столу, Рустам раздумывал, к добру или во вред этот внезапный приход секретаря райкома.
- Что нового, товарищ Рустамов? С чем пожаловали в район? - сердечно спросил Аслан.
Рустам промолчал, лишь кивнул на слащаво улыбавшегося Калантара: дескать, пусть он и рассказывает.
- Даже на улице был слышен ваш крик. Что случилось? - настаивал секретарь. - Я ведь вас спрашиваю, не председателя исполкома.
Калантар вздохнул с облегчением: Рустам молчит - значит, не выдаст. И в знак благодарности, выразительно посмотрев на Рустама, Калантар положил анонимные письма в папку, аккуратно завязал тесемки.
- Всякое бывает, товарищ Аслан, - уклончиво заметил он. - Сегодня ссоримся, завтра миримся. Нельзя же без этого, - служба такая! Ну, поехали, что ли? - И Калантар поискал глазами фуражку, - Не опоздать бы!
У Рустэма мелькнула догадка, что в дороге Калантар-лелеш наплетет секретарю всякие небылицы о "Новой жизни". Лучше уж вести разговор начистоту.
- Нет не о пустяках мы спорили, - упрямо тряхнул он копною седых волос. - Товарищ Калантар навязывает мне, так сказать, в принудительном порядке, на пост заведующего фермой Фархада. Не слыхали о таком?
- Нет.
- Известный всей Мугани аферист. Клеймо ставить негде.
- А вы? - с живейшим интересом спросил Аслан.
- А я говорю, что колхозным стадом "Новой жизни" Фархад будет распоряжаться только тогда, когда я сгнию в сырой земле.
Калантар начал было развязывать тесемки, но передумал, решил, как видно, держать анонимки про запас.
- Ай-ай-ай, как не стыдно, Рустам-киши! - сказал он притворно укоризненным тоном. - А урожайность? Забыл? Ведь я тебе открыто сказал, что твоя позиция в вопросах урожайности в конечном счете оппортунистическая и выражает неверие в решения Двадцатого съезда партии! И какое отношение к этому имеет Фархад? Да не стоит он того, чтобы о нем здесь долго разговаривали!
Такое коварство возмутило Рустама, он трубно откашлялся, собираясь погромче гаркнуть на Калантара, но Аслан жестом остановил:
- Вопросы эти не такие уж легкие и простые, как может показаться. Выбор нового заведующего колхозной фермой зависит целиком от правления колхоза. - Аслан, помолчав, добавил: - Иногда уместно вынести такое дело и на общеколхозное собрание. Если Фархад жулик, то, конечно, к ферме его подпускать невозможно. В этом, между прочим, я полностью доверяю Рустаму-киши.
При этих словах секретаря Рустам победоносно взглянул на почерневшего от злости Калантара.
- Теперь об урожайности и договоре с "Красным знаменем". Ясное дело, мы не можем предъявить всем колхозам одинаковые требования. Надо учитывать и почву, и водный режим, и засоленность земли. В каждом хозяйстве свои особенности, и экономические, и даже психологические. Таким образом, я признаю за "Новой жизнью" право самостоятельно установить план урожайности. Но... - и Аслан невесело усмехнулся - но в "Красном знамени" спор шел не так, как нужно: Рустам-киши присвоил себе власть решать сложнейшие проблемы, затрагивающие интересы всех колхозников. Диктовать попытался народу свое мнение. Приказом захотел разрубить узел противоречий. Председателю колхоза не к лицу властвовать, ведь это, товарищ Рустам, отдалит от тебя хороших, инициативных людей, энтузиастов, тружеников. И останешься ты один-одинешенек!
Остаться в одиночестве? Отделиться от народа? Что за странные слова! Рустам хотел было возразить секретарю: когда, мол, я, надев чарыхи, скитался по горам и ущельям, дрался с кулаками, ты был еще в пеленках!... Но он не мог выговорить эти слова. Благожелательное, доброе выражение на лице Аслана действовало успокаивающе.
"Осенью увидим! - подумал он. - Когда налицо будут результаты, когда пойдет распределение урожая, тогда и увидишь. Когда на трудодень выдадим восемь кило зерна, рублей тридцать - сорок денег, тогда поймешь, кто и как служит народу! Кто душой за него болеет!..."
- Ну, поехали, что ли? - Калантар схватил с подоконника фуражку.
- Подожди!... Значит, цифры - цифрами, а люди - людьми, И если бы даже этот Фархад был кристальной чистоты человеком, тоже, вероятно, не стоило бы его приглашать на работу в "Новую жизнь". Почему? А потому, что у тебя в колхозе, Рустам-киши, есть много людей и честных и умных, вполне способных руководить фермой. Приглядись к ним. Трезво оцени их достоинства. Не смущайся их молодостью. Ведь и ты молодым взялся за колхоз. А в те годы, пожалуй, потруднее было. Или легче? - спросил сам себя Аслан и уверенно ответил: - Нет, труднее!... - Он встал, надел пальто, - Поехали.
На крыльце под темным ненастным небом, когда Калантар ушел в гараж за машиной, Аслан дружески взял под руку мрачного Рустама и, понизив голос, сказал:
- Я тебе не навязываю решений. Подумай! Посоветуйся с народом!
4
Через три дня после поездки в "Красное знамя" Ширзад вечером заглянул в правление.
Ярмамед, солидный, важный, в очках, сидел в бухгалтерии и, разложив перед собою толстые папки, вороха бумаг, щелкал на счетах.
При виде секретаря парторганизации счетовод приятно осклабился, вскочил и подал Ширзаду стул.
- Какими ветрами, товарищ секретарь?
- Да сиди ты, сиди! Мне нужны кое-какие цифры.
Ярмамед снял очки, тщательно протер их рукавом засаленного пиджака и сказал, не глядя в глаза Ширзаду, что сведения об урожайности по бригадам и звеньям еще не готовы, он над ними как раз и трудится.
- Пожалуйста, не беспокойся, сам занесу на квартиру, закончил он ласково.
- Занимайся своим делом, а мне покажи книги по животноводческим фермам, я здесь же прогляжу и сделаю выборки.
- Клянусь своей жизнью, напрасно! Тебе надо отдыхать после трудового дня. Давно уж мы не слышим песен нашего соловья... Сделаю сегодня же и по животноводству, хоть до утра просижу, не беспокойся, принесу на квартиру. А сведения по урожайности задержались из-за председателя. Знаешь, какой дотошный Рустам-киши!... Забрал к себе домой все книги, ведомости. Разрабатывает какую-то грандиозную программу повышения доходности. - Здесь счетовод понизил голос, боязливо озираясь по сторонам, хотя во всем двухэтажном здании никого не было. - Считай, что утром нужные сведения будут в твоем кармане.
Ширзад хорошо знал, что такое в устах Ярмамеда "завтра". Пожалуй, это "завтра" и недельку продлится! И он вежливо, но решительно потребовал ведомости.
Ярмамед оказался между двух огней: без разрешения председателя он не осмеливался показать всю бухгалтерскую подноготную, мало ли что там можно выловить зорким глазом... Но и отказать секретарю партийной организации тоже неудобно. Э, семь бед - один ответ!... Ярмамед, жалобно моргая, вытащил из шкафчика папки со сводками и ведомостями. Подняв очки на лоб, он с тревогой наблюдал, как Ширзад внимательно, неторопливо выписывал в блокнот вереницы цифр. И чего человеку неймется! Шел бы с игитами на гулянку, прельщал бы девиц соловьиными песнями.
- Какие у тебя соображения насчет нынешнего года? - вдруг спросил Ширзад.
- Это в каком же смысле?
- Как идет подготовка к севу? Выполним ли план?
- Слава богу, такие смельчаки, как ты, взялись за дело, значит, и выполним и перевыполним! - не задумываясь, отчеканил Ярмамед.
- Себя дурачь, если хочешь, а мне голову не морочь! - ответил Ширзад.
- Святая правда!, - воскликнул счетовод. - Я полностью доверяю и тебе и Наджафу. Не сомневаюсь, что вы нашему киши жару зададите.
Ширзад пропустил это мимо ушей.
А счетовод уже разошелся: брызгая слюною, привскакивая на стуле, он убеждал Ширзада, что грубость и самоуправство председателя давно стали всем поперек горла, а ведь никто до сих пор не отважился открыто, сказать, что айран-то прокис. И вот теперь Ширзад с открытым забралом, словно доблестный воин, выступил в "Красном знамени" против самодура-председателя. Честь ему и хвала! С того дня любовь Ярмамеда к Ширзаду умножилась тысячекратно. Но вот что странно: ишак не выдержал бы груза обвинений, которые обрушил на голову Рустама-киши Ширзад, а тому хоть бы что!... Гнет прежнюю линию. И потому уместно вспомнить слова отцов и дедов: "Не спи под боком лисицы тигр загрызет, не входи на крыльцо вероломного - без ног останешься!..."
Пословицу Ярмамед произнес нараспев, словно Коран читал, и Ширзаду стало смешно: вся злость улетучилась. Нельзя всерьез принимать такого человека, как Ярмамед! И Ширзад снова перевел разговор на колхозное хозяйство. Цифры Ярмамед помнил наизусть, ни разу не запнулся, но там, где требовалось сделать вывод, проанализировать факты, он тупо моргал, язык его заплетался... А Ширзаду все было мало. И чем дольше шла беседа, тем яснее становилось Ширзаду, что можно уже ставить вопрос о повышении урожайности хлопка до тридцати - тридцати пяти центнеров с гектара. Это будет задачей самых ближайших лет!... Нетерпимым казалось ему и отставание животноводства и бахчеводства. Рустам-киши рук не покладая из года в год занимался хлопком да зерновыми, а на остальное - вот они, цифры-то! - плевал с высокого дерева.
Далеко за полночь, когда у Ярмамеда уже слипались глаза, Ширзад захлопнул блокнот, потянулся и сказал:
- Баста... На сегодня хватит.
- Как на сегодня? - ужаснулся счетовод. - К нам приезжал аспирант из столицы, подбирал цифры для кандидатской диссертации, и то за день управился!
- Значит, партийная работа потруднее.
Они вышли из правления. В окнах ни огонька, ночь теплая, тихая. Низкие деревенские домики походили в темноте на шалаши чабанов. Тяжелые, насыщенные влагой тучи сгрудились над деревней, и Ширзаду показалось, что в воздухе уже пахнет дождем. А дождь очень нужен. У Мугани свой нрав: захватишь весеннюю влагу - собрал урожай; прозевал, запоздал с севом - все пропало.
Ширзада обуревали смелые замыслы, сейчас он увидел в цифрах будущее своего колхоза и в неосознанном порыве воскликнул, обращаясь уже не к шагавшему рядом Ярмамеду, а к какому-то воображаемому спутнику:
- Не за горами день, когда Мугань станет дивным раем! Земли вволю, воды в Куре и Араксе хоть отбавляй! Десять месяцев в году солнце, жаркое, благодатное. Чего еще желать?... Хлопок, хлеб, овощи, виноград, кукуруза; стада коров и овец, табуны коней! Асфальтируй пыльные дороги, возводи мосты, электрифицируй колхозы, чтоб светилась ночью Мугань, как звездное небо!
Громко зевая, Ярмамед промямлил:
- Так-то оно так...
- Ну, а что не так? - спросил Ширзад.
- Если по-честному, то скажу: фантазер ты, фантазер! Земля в Мугани сплошные солончаки, летом - это пыль, которая душит и скот и человека, зимою - липкий клейстер. А ты тоже - "ра-ай!" - И Ярмамед хихикнул.
- Дело трудное, слов нет, - возразил Ширзад. - Но ведь у нас теперь машины и наука. Сила-то какая!
Ярмамед вспомнил о ночном разговоре Рустама с Шарафоглу, о тракторе Керима и вяло проворчал:
- Дай бог, дай бог...
Ширзад понял: легче придорожный камень расшевелить, чем этого слизняка, но вдруг разгулявшийся на холодке Ярмамед дотронулся до его руки.
- Конечно, дело не мое, зря вмешиваюсь, но ведь тебя люблю по-братски, а потому и хочу сказать... Напрасно ты себя утомляешь этими цифрами. Как Рустам-киши захочет, так и сбудется. А вам с Наджафом останутся одни пустые хлопоты. В конце концов вы же и опозоритесь. Помяни мое слово.
- Постой, ведь мы только что вместе разбирали цифру за цифрой, сводку за сводкой. Разве наши требования не разумны?
Вместо ответа Ярмамед отвернулся и ровно четыре раза подряд чихнул. К этому наивернейшему средству он прибегал каждый раз, когда приходилось отвечать на прямо поставленный вопрос. Зажав грязным платком нос, промычал что-то невнятное.
- Говори смелее, никому не скажу!
Ширзаду можно было верить, и привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха парня, Ярмамед шепотом сказал:
- Хлебнете горя... У председателя такой характер: правильная мысль, родившаяся в чужой голове, внушает ему подозрения.
Ширзад удивился: раньше он думал, что Ярмамед на все глядит глазами Рустама, ничем не интересуется, ни во что не вникает, а оказалось, что счетовод получше многих разбирается в колхозных делах, но помалкивает.
- Не сомневаюсь, что и горя придется хлебнуть, и неприятностей не оберешься, но что же делать-то теперь, Ярмамед, что делать? У меня есть своя идея, свой замысел, как же я могу отказаться от него во имя спокойной жизни? Да не жизни, а существования!... Прозябания! Вся прелесть жизни в борьбе! - убежденно и страстно ответил Ширзад.
Но Ярмамед опять погрузился в томительную дремоту, зевнул и уже собирался нырнуть в переулок, чтобы поскорее очутиться дома, но Ширзад остановил:
- Значит, видишь, что правильно, что неправильно... И молчишь? Как же живешь, бедная ты душа!
- Так и живу! - Крючковатый нос Ярмамеда дернулся из стороны в сторону. - Ты думаешь, что легко так жить-то? Хи-хи! Бывают и у меня собственные мысли, да как Рустам-киши поведет глазами, усами шевельнет, так я свою-то мысль и забуду. А потом даже радуюсь, что забыл, спокойнее... И все люди кажутся мне начальниками, смотрят на меня сверху вниз. Мир праху твоего отца, он смотрел на меня, как на ровню... А теперь все начальники! Да как же мне устоять со своей мыслишкой-то против них? Тут надо быть героем с львиным сердцем в груди! А зачем мне собственное мнение? Лишняя роскошь!...
Слушая эту ночную исповедь, в которой причудливым образом фарисейство смешалось с искренностью, кликушество с откровенностью, Ширзад думал, что жизнь куда сложнее, чем ему представлялось еще недавно. Обязанности бригадира казались теперь детской забавой по сравнению с ответственностью партийного секретаря. Вот стоит перед ним жалкий человечишке, напуганный, обезличенный.
И Ширзаду надо решить, как же к нему относиться, как вести себя с ним и сейчас, и завтра, и через много дней, - в конце концов партийный руководитель и за него отвечает.
- Природа, создавая человека, зажгла в его душе неугасимый свет, сказал Ширзад, опять забывая о своем спутнике, и голос его почему-то дрогнул. - Не будь этого света - ничем мы не отличались бы от животных. Он подобен солнцу. Без этого солнца сто тысяч лет назад люди не вылезли бы из темных, мрачных пещер. Этот свет открыл электричество и расщепил атом. А называется он сознанием, умом, мыслью. Кто боится думать, тот сам гасит в душе священный пламень. Понимаешь ты это, Ярмамед?
- И очень даже ясно! А еще лучше понимаю, что значит быть растоптанным чужими сапогами, - еле слышно ответил Ярмамед.
Салман опустил глаза.
- За помощью пришел. На ферме у нас черт-те что творится!... Боюсь, не выполним государственный план ни по мясу, ни по молоку. А значит, не выполним важнейших директив партии! - с дрожью в голосе сказал он.
Калантар считал себя знатоком района и не любил собеседников, приносящих новости. Потому он раздраженно прервал Салмана:
- Давно знаю! Уже нашел вам нового заведующего фермой, да вот вашему председателю что-то мой кандидат не угодил.
- Святая правда, - согласился Салман. - Ваше предложение буквально разъярило Рустама! Каждому встречному говорит: "Калантар-лелеш хочет доверить колхозных овец двуногому волку!"
Привычно почесав ногтем низкий лоб, Калантар посопел и спросил почти спокойно:
- А в "Красном знамени" тоже повздорили?
Салман совсем собрался сказать, что Рустам - грубиян, упрямец, самодовольства в нем хоть отбавляй, а умения руководить - ни на грош, но заметил, что Калантар молчит с загадочным видом. "А вдруг завтра они помирятся?" - подумал он. А Калантар молчал потому, что напряженно раздумывал, как бы заставить Рустама проглотить самое горькое лекарство, составленное по его, Калантара, рецепту...
Молчание затянулось, и Салман начал исподтишка совсем с другой стороны:
- Рустам-киши авторитетный, опытный председатель, но боюсь, что он постарел, не все понимает в современной обстановке...
- Нич-че-го не понимает! Устарел, - безоговорочно подтвердил Калантар, развеяв сомнения Салмана. - На покой пора! Если не вмешаться, доведет колхоз, не только ферму, до полного развала! Ты, парень, следи за ним вовсю. Что носом почуешь - тотчас мне звони! И ночью звони, на квартиру.
- Слушаюсь, - с подчеркнутой покорностью сказал Салман и поднялся. Подумав, он осторожно добавил: - смею заметить, что как Рустама-киши ни тряси, а толку не добьешься. Совершенно не прислушивается к критике. Если бы его подпереть энергичным, дельным...
- Заместителем? - Калантар не удивился; казалось, он сам об этом думал. - Справедливо! Вот тебя я и назначу заместителем председателя. На первых порах. А потом... Что скажешь?
Салман побледнел.
- Товарищ Калантар, если пошлешь на верную гибель, - пойду. Тебе я верю беспредельно. Потому и сейчас промолчу, но знай, что ты мне готовишь нелегкую судьбу.
Даже Калантару было понятно, что это сказано только для приличия. Плавно проведя рукой в воздухе волнистую линию, он продолжал с воодушевлением:
- Салман - заместитель, Фархад-гага на ферме. Отлично, отлично! И районное руководство будет вполне спокойно за колхоз. Ну, счастливо доехать!... Да, скажи-ка этому... дядюшке, чтобы заглянул ко мне вечерком.
Салман замялся:
- Полагаю, что приличнее будет вам самому его вызвать. Может заподозрить...
Калантар-лелеш с удовольствием посмотрел на бухгалтера.
- А ты бдительный... Конечно, ты прав, - сам вызову.
Салман еще раз откланялся, а уже у дверей робко попросил:
- Заехали бы в субботу, Калантар-гага. Осчастливьте наш дом!
- Там видно будет. Ступай. Будь начеку! - И, милостиво улыбнувшись, отпустил его.
3
Когда Рустаму передали, что его срочно вызывают в райисполком к Калантару Кельбиеву, старик расстроился. "Теперь не даст покоя! Сначала вызовы, потом выговоры. Уважить? Честь потеряешь. Отказать? Так завертит, так закрутит, что и оглянуться не успеешь, как останешься без головы. Ну, зачем я ему понадобился? Сел бы сам в машину да приехал в колхоз!"
Но делать нечего, и Рустам пошел домой переодеться, а заодно и пообедать. Выслушав его опасения и жалобы, Сакина успокоила мужа:
- А, киши, со своим подозрительным характером ты всех людей превратишь в свирепых врагов! Ничего же не случилось. Председатель исполкома вызвал тебя для беседы, - значит, садись в "победу", поезжай, терпеливо слушай, за дельный совет благодари, от худых советов отказывайся. Очень просто! Пусть упорствует, пусть из кожи лезет вон, - тебе что... Ведь есть же на свете повыше его и чином и властью. Райком партии рядом. Туда зайди. А ты заранее, ничего не узнав, портишь кровь и себе и мне!
- Ладно, обойдусь без твоих поучений, - для порядка поворчал Рустам, довольный словами жены.
Захватив Ярмамеда, у которого были какие-то неотложные дела в банке, он выехал и через час остановил машину у подъезда райисполкома. Условившись со счетоводом о встрече, Рустам вошел в кабинет Калантара и, не дождавшись приглашения, опустился в кресло.
- Явился по вашему приказанию!
Бесцеремонность председателя колхоза вызвала раздражение у Калантара.
- Извините, что потревожил. Иного выхода не было.
- Ничего, мы привычные, - в тон Калантару, насмешливо сказал Рустам. Какое, дело-то?
- А дела такие, Рустам-киши, что на старости лет тебе бы пора задуматься над своим поведением, - с угрозой сказал Калантар.
"Болтун ты, болтун!" - подумал Рустам и, набивая табаком трубку, стал неторопливо рассказывать, что стоит горячая пора - весенний сев, днем и ночью приходится быть в поле, наводить порядок, следить, указывать, одного хвалить, другого бранить...
С трудом подавив зевоту, Калантар грубо оборвал старика:
- На полчаса опоздал, а теперь завел доклад на весь вечер? Хватит. Меня лучше слушай!
Властный, резкий с подчиненными, Калантар обычно не придавал значения самочувствию собеседника. И сейчас он не обратил внимания на то, как рассердился Рустам.
В это время скрипнула дверь, в щель просунулась голова Ярмамеда, послышался его умоляющий, как бы блеющий голосок:
- Товарищ Калантар, ради бога, извини, разреши дать председателю бумагу на подпись.
Принесла нелегкая! Рустам совсем было решился встать и уйти, чтоб показать этому грубияну Калантару, что председатели колхозов тоже бывают разными: на одного до поры до времени можно безнаказанно кричать, а вот с Рустамом-то придется поделикатничать...
- Пожар, что ли, у тебя?
- Директор банка уезжает, торопится, еле-еле упросил подождать. Опоздаем - кассу закроют, без денег останемся, - объяснил Ярмамед, подобострастно поглядывая на Калантара.
А тот смотрел на колхозного счетовода взглядом бессмысленным и надменным. Впрочем, раболепные манеры Ярмамеда ему понравились, и Калантар-лелеш снисходительно разрешил:
- Если дело срочное, то конечно...
Вытащив из потертого кожаного портфельчика бумагу, Ярмамед положил ее перед Рустамом и снова бросил заискивающий взгляд на председателя исполкома.
- Ну, как делишки-то? - благосклонно спросил Ка-лантар.
- Были б вы здоровы, товарищ Калантар, а нам-то что сделается! сложив ручки на животе, пролепетал Ярмамед и поклонился. - Пусть ваша тень неизменно осеняет наши жилища.
Рустам с трудом удержался, чтобы не цыкнуть на Ярмамеда.
Нажав несколько раз подряд на кнопку звонка, Калантар уставился на дверь, но никто не появился. Он снова позвонил, пронзительная трель не умолкала, но никто не спешил к разгневанному начальнику:
- Куда ж он к черту запропастился!
- А что вам угодно, товарищ Калантар?
- Да пачку "Казбека", - Калантар выхватил из кармана мятую трешку, бросил на стол. - Целый час без папирос.
Забыв о директоре банка, о кассе, которую вот-вот закроют, Ярмамед воскликнул:
- Господи, да есть у меня деньги, есть, сейчас я вам сразу пачек десять принесу про запас!
Рустам кашлянул, и председатель исполкома, точно спохватившись, буркнул: "Сейчас я сам пойду, покажу этому дармоеду-сторожу!..." - и быстро вышел.
- Ну-у-у и подхалим! Вот так подхалим! - с чувством омерзения сказал Рустам, разглядывая Ярмамеда. - На, возьми бумаги и убирайся. Горе тебе!
"Да ведь и перед тобою я так же увиваюсь", - подумал Ярмамед, подхватил документы и мигом выскочил из кабинета.
Открывая коробку папирос, Калантар вернулся, подчеркнуто медленно прошел к стоявшему в углу сейфу, залязгал ключами, вытащил папку. Развязывание тесемок длилось бесконечно. Калантар видел, как раздражен Рустам, и решил его помучить... Наконец из папки были вынуты три замусоленных письма, и Калантар торжественно прочитал их вслух, после каждой фразы останавливаясь и вопросительно поглядывая на председателя. В письмах говорилось, что Рустам-киши открыто выступал против указаний партии о повышении урожайности, что дела в колхозе "Новая жизнь" дошли до полного развала, что подготовка к севу сорвана, что председатель потворствует расхищению скота на ферме...
- Подписи? - отрывисто спросил Рустам.
- А зачем тебе подписи? Глас народа - глас божий, - хладнокровно ответил Калантар.
- Значит, анонимки?
- Предположим, что так, важны факты.
Поставив локти на край письменного стола, занимавшего половину кабинета, Рустам, чувствуя, как его душит отвращение к этому человеку, твердо сказал:
- Не три, а триста тридцать три тысячи анонимок не заставят меня пустить на ферму жулика Фархада!
Кулак Калантара с треском опустился на стол.
- Знай, уважаемый председатель, что мы вот так давим сок из непокорных. Одна пустая шелуха остается от человека.
- Шелуха твои угрозы, лелеш! - На этот раз Рустам не постеснялся открыто назвать председателя исполкома подслушанным в народе издевательским прозвищем "лелеш". - Я мужчина. Понятно? И на угрозы отвечаю так, как подобает мужчине.
В глубине души Калантар был трусом, самым подлым и мелким трусом, и, натолкнувшись на отпор, он растерялся.
- Вот-вот придет товарищ Аслан, - вырвалось у него. - Не будем ссориться!... Гони-ка в шею Керема, возьми на ферму Фархада - и дело с концом. Пора бы знать, кто тебе друг, а кто враг!
- О таких, как ты, говорится: "Избави нас бог от друзей, а от врагов мы сами избавимся!" - расхохотался приободрившийся Рустам.
В кабинет вошел Аслан.
Калантар-делеш, изменившись в лице, вскочил, на цыпочках подбежал к секретарю райкома, двумя руками пожимая его руку. А Рустам от неожиданности не успел встать, и Аслан сам пошел к старику, почтительно поздоровался.
Аслан недавно приехал в район. Среднего роста, худощавый, белокожий, с черными, живыми проницательными глазами, он всегда казался задумчивым и сосредоточенным. В "Новой жизни" он побывал два раза: на отчетно-выборном партийном собрании и как-то на заседании правления. Они с Рустамом еще плохо знали друг друга. И сейчас председатель колхоза подумал, что у Аслана сложилось мнение о нем только по официальным сводкам да по слухам, а кто знает, может, и по анонимкам да наветам Калантар-лелеша.
В колхозах говорили, что Аслан немногословен, вдумчив, нетороплив в выводах, что не в каждом доме он согласится отобедать, а если в компании зайдет в чайхану, то обязательно за себя и заплатит.
Наблюдая, как Аслан снял драповое коричневое пальто и такого же цвета кепку, как подсел к столу, Рустам раздумывал, к добру или во вред этот внезапный приход секретаря райкома.
- Что нового, товарищ Рустамов? С чем пожаловали в район? - сердечно спросил Аслан.
Рустам промолчал, лишь кивнул на слащаво улыбавшегося Калантара: дескать, пусть он и рассказывает.
- Даже на улице был слышен ваш крик. Что случилось? - настаивал секретарь. - Я ведь вас спрашиваю, не председателя исполкома.
Калантар вздохнул с облегчением: Рустам молчит - значит, не выдаст. И в знак благодарности, выразительно посмотрев на Рустама, Калантар положил анонимные письма в папку, аккуратно завязал тесемки.
- Всякое бывает, товарищ Аслан, - уклончиво заметил он. - Сегодня ссоримся, завтра миримся. Нельзя же без этого, - служба такая! Ну, поехали, что ли? - И Калантар поискал глазами фуражку, - Не опоздать бы!
У Рустэма мелькнула догадка, что в дороге Калантар-лелеш наплетет секретарю всякие небылицы о "Новой жизни". Лучше уж вести разговор начистоту.
- Нет не о пустяках мы спорили, - упрямо тряхнул он копною седых волос. - Товарищ Калантар навязывает мне, так сказать, в принудительном порядке, на пост заведующего фермой Фархада. Не слыхали о таком?
- Нет.
- Известный всей Мугани аферист. Клеймо ставить негде.
- А вы? - с живейшим интересом спросил Аслан.
- А я говорю, что колхозным стадом "Новой жизни" Фархад будет распоряжаться только тогда, когда я сгнию в сырой земле.
Калантар начал было развязывать тесемки, но передумал, решил, как видно, держать анонимки про запас.
- Ай-ай-ай, как не стыдно, Рустам-киши! - сказал он притворно укоризненным тоном. - А урожайность? Забыл? Ведь я тебе открыто сказал, что твоя позиция в вопросах урожайности в конечном счете оппортунистическая и выражает неверие в решения Двадцатого съезда партии! И какое отношение к этому имеет Фархад? Да не стоит он того, чтобы о нем здесь долго разговаривали!
Такое коварство возмутило Рустама, он трубно откашлялся, собираясь погромче гаркнуть на Калантара, но Аслан жестом остановил:
- Вопросы эти не такие уж легкие и простые, как может показаться. Выбор нового заведующего колхозной фермой зависит целиком от правления колхоза. - Аслан, помолчав, добавил: - Иногда уместно вынести такое дело и на общеколхозное собрание. Если Фархад жулик, то, конечно, к ферме его подпускать невозможно. В этом, между прочим, я полностью доверяю Рустаму-киши.
При этих словах секретаря Рустам победоносно взглянул на почерневшего от злости Калантара.
- Теперь об урожайности и договоре с "Красным знаменем". Ясное дело, мы не можем предъявить всем колхозам одинаковые требования. Надо учитывать и почву, и водный режим, и засоленность земли. В каждом хозяйстве свои особенности, и экономические, и даже психологические. Таким образом, я признаю за "Новой жизнью" право самостоятельно установить план урожайности. Но... - и Аслан невесело усмехнулся - но в "Красном знамени" спор шел не так, как нужно: Рустам-киши присвоил себе власть решать сложнейшие проблемы, затрагивающие интересы всех колхозников. Диктовать попытался народу свое мнение. Приказом захотел разрубить узел противоречий. Председателю колхоза не к лицу властвовать, ведь это, товарищ Рустам, отдалит от тебя хороших, инициативных людей, энтузиастов, тружеников. И останешься ты один-одинешенек!
Остаться в одиночестве? Отделиться от народа? Что за странные слова! Рустам хотел было возразить секретарю: когда, мол, я, надев чарыхи, скитался по горам и ущельям, дрался с кулаками, ты был еще в пеленках!... Но он не мог выговорить эти слова. Благожелательное, доброе выражение на лице Аслана действовало успокаивающе.
"Осенью увидим! - подумал он. - Когда налицо будут результаты, когда пойдет распределение урожая, тогда и увидишь. Когда на трудодень выдадим восемь кило зерна, рублей тридцать - сорок денег, тогда поймешь, кто и как служит народу! Кто душой за него болеет!..."
- Ну, поехали, что ли? - Калантар схватил с подоконника фуражку.
- Подожди!... Значит, цифры - цифрами, а люди - людьми, И если бы даже этот Фархад был кристальной чистоты человеком, тоже, вероятно, не стоило бы его приглашать на работу в "Новую жизнь". Почему? А потому, что у тебя в колхозе, Рустам-киши, есть много людей и честных и умных, вполне способных руководить фермой. Приглядись к ним. Трезво оцени их достоинства. Не смущайся их молодостью. Ведь и ты молодым взялся за колхоз. А в те годы, пожалуй, потруднее было. Или легче? - спросил сам себя Аслан и уверенно ответил: - Нет, труднее!... - Он встал, надел пальто, - Поехали.
На крыльце под темным ненастным небом, когда Калантар ушел в гараж за машиной, Аслан дружески взял под руку мрачного Рустама и, понизив голос, сказал:
- Я тебе не навязываю решений. Подумай! Посоветуйся с народом!
4
Через три дня после поездки в "Красное знамя" Ширзад вечером заглянул в правление.
Ярмамед, солидный, важный, в очках, сидел в бухгалтерии и, разложив перед собою толстые папки, вороха бумаг, щелкал на счетах.
При виде секретаря парторганизации счетовод приятно осклабился, вскочил и подал Ширзаду стул.
- Какими ветрами, товарищ секретарь?
- Да сиди ты, сиди! Мне нужны кое-какие цифры.
Ярмамед снял очки, тщательно протер их рукавом засаленного пиджака и сказал, не глядя в глаза Ширзаду, что сведения об урожайности по бригадам и звеньям еще не готовы, он над ними как раз и трудится.
- Пожалуйста, не беспокойся, сам занесу на квартиру, закончил он ласково.
- Занимайся своим делом, а мне покажи книги по животноводческим фермам, я здесь же прогляжу и сделаю выборки.
- Клянусь своей жизнью, напрасно! Тебе надо отдыхать после трудового дня. Давно уж мы не слышим песен нашего соловья... Сделаю сегодня же и по животноводству, хоть до утра просижу, не беспокойся, принесу на квартиру. А сведения по урожайности задержались из-за председателя. Знаешь, какой дотошный Рустам-киши!... Забрал к себе домой все книги, ведомости. Разрабатывает какую-то грандиозную программу повышения доходности. - Здесь счетовод понизил голос, боязливо озираясь по сторонам, хотя во всем двухэтажном здании никого не было. - Считай, что утром нужные сведения будут в твоем кармане.
Ширзад хорошо знал, что такое в устах Ярмамеда "завтра". Пожалуй, это "завтра" и недельку продлится! И он вежливо, но решительно потребовал ведомости.
Ярмамед оказался между двух огней: без разрешения председателя он не осмеливался показать всю бухгалтерскую подноготную, мало ли что там можно выловить зорким глазом... Но и отказать секретарю партийной организации тоже неудобно. Э, семь бед - один ответ!... Ярмамед, жалобно моргая, вытащил из шкафчика папки со сводками и ведомостями. Подняв очки на лоб, он с тревогой наблюдал, как Ширзад внимательно, неторопливо выписывал в блокнот вереницы цифр. И чего человеку неймется! Шел бы с игитами на гулянку, прельщал бы девиц соловьиными песнями.
- Какие у тебя соображения насчет нынешнего года? - вдруг спросил Ширзад.
- Это в каком же смысле?
- Как идет подготовка к севу? Выполним ли план?
- Слава богу, такие смельчаки, как ты, взялись за дело, значит, и выполним и перевыполним! - не задумываясь, отчеканил Ярмамед.
- Себя дурачь, если хочешь, а мне голову не морочь! - ответил Ширзад.
- Святая правда!, - воскликнул счетовод. - Я полностью доверяю и тебе и Наджафу. Не сомневаюсь, что вы нашему киши жару зададите.
Ширзад пропустил это мимо ушей.
А счетовод уже разошелся: брызгая слюною, привскакивая на стуле, он убеждал Ширзада, что грубость и самоуправство председателя давно стали всем поперек горла, а ведь никто до сих пор не отважился открыто, сказать, что айран-то прокис. И вот теперь Ширзад с открытым забралом, словно доблестный воин, выступил в "Красном знамени" против самодура-председателя. Честь ему и хвала! С того дня любовь Ярмамеда к Ширзаду умножилась тысячекратно. Но вот что странно: ишак не выдержал бы груза обвинений, которые обрушил на голову Рустама-киши Ширзад, а тому хоть бы что!... Гнет прежнюю линию. И потому уместно вспомнить слова отцов и дедов: "Не спи под боком лисицы тигр загрызет, не входи на крыльцо вероломного - без ног останешься!..."
Пословицу Ярмамед произнес нараспев, словно Коран читал, и Ширзаду стало смешно: вся злость улетучилась. Нельзя всерьез принимать такого человека, как Ярмамед! И Ширзад снова перевел разговор на колхозное хозяйство. Цифры Ярмамед помнил наизусть, ни разу не запнулся, но там, где требовалось сделать вывод, проанализировать факты, он тупо моргал, язык его заплетался... А Ширзаду все было мало. И чем дольше шла беседа, тем яснее становилось Ширзаду, что можно уже ставить вопрос о повышении урожайности хлопка до тридцати - тридцати пяти центнеров с гектара. Это будет задачей самых ближайших лет!... Нетерпимым казалось ему и отставание животноводства и бахчеводства. Рустам-киши рук не покладая из года в год занимался хлопком да зерновыми, а на остальное - вот они, цифры-то! - плевал с высокого дерева.
Далеко за полночь, когда у Ярмамеда уже слипались глаза, Ширзад захлопнул блокнот, потянулся и сказал:
- Баста... На сегодня хватит.
- Как на сегодня? - ужаснулся счетовод. - К нам приезжал аспирант из столицы, подбирал цифры для кандидатской диссертации, и то за день управился!
- Значит, партийная работа потруднее.
Они вышли из правления. В окнах ни огонька, ночь теплая, тихая. Низкие деревенские домики походили в темноте на шалаши чабанов. Тяжелые, насыщенные влагой тучи сгрудились над деревней, и Ширзаду показалось, что в воздухе уже пахнет дождем. А дождь очень нужен. У Мугани свой нрав: захватишь весеннюю влагу - собрал урожай; прозевал, запоздал с севом - все пропало.
Ширзада обуревали смелые замыслы, сейчас он увидел в цифрах будущее своего колхоза и в неосознанном порыве воскликнул, обращаясь уже не к шагавшему рядом Ярмамеду, а к какому-то воображаемому спутнику:
- Не за горами день, когда Мугань станет дивным раем! Земли вволю, воды в Куре и Араксе хоть отбавляй! Десять месяцев в году солнце, жаркое, благодатное. Чего еще желать?... Хлопок, хлеб, овощи, виноград, кукуруза; стада коров и овец, табуны коней! Асфальтируй пыльные дороги, возводи мосты, электрифицируй колхозы, чтоб светилась ночью Мугань, как звездное небо!
Громко зевая, Ярмамед промямлил:
- Так-то оно так...
- Ну, а что не так? - спросил Ширзад.
- Если по-честному, то скажу: фантазер ты, фантазер! Земля в Мугани сплошные солончаки, летом - это пыль, которая душит и скот и человека, зимою - липкий клейстер. А ты тоже - "ра-ай!" - И Ярмамед хихикнул.
- Дело трудное, слов нет, - возразил Ширзад. - Но ведь у нас теперь машины и наука. Сила-то какая!
Ярмамед вспомнил о ночном разговоре Рустама с Шарафоглу, о тракторе Керима и вяло проворчал:
- Дай бог, дай бог...
Ширзад понял: легче придорожный камень расшевелить, чем этого слизняка, но вдруг разгулявшийся на холодке Ярмамед дотронулся до его руки.
- Конечно, дело не мое, зря вмешиваюсь, но ведь тебя люблю по-братски, а потому и хочу сказать... Напрасно ты себя утомляешь этими цифрами. Как Рустам-киши захочет, так и сбудется. А вам с Наджафом останутся одни пустые хлопоты. В конце концов вы же и опозоритесь. Помяни мое слово.
- Постой, ведь мы только что вместе разбирали цифру за цифрой, сводку за сводкой. Разве наши требования не разумны?
Вместо ответа Ярмамед отвернулся и ровно четыре раза подряд чихнул. К этому наивернейшему средству он прибегал каждый раз, когда приходилось отвечать на прямо поставленный вопрос. Зажав грязным платком нос, промычал что-то невнятное.
- Говори смелее, никому не скажу!
Ширзаду можно было верить, и привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха парня, Ярмамед шепотом сказал:
- Хлебнете горя... У председателя такой характер: правильная мысль, родившаяся в чужой голове, внушает ему подозрения.
Ширзад удивился: раньше он думал, что Ярмамед на все глядит глазами Рустама, ничем не интересуется, ни во что не вникает, а оказалось, что счетовод получше многих разбирается в колхозных делах, но помалкивает.
- Не сомневаюсь, что и горя придется хлебнуть, и неприятностей не оберешься, но что же делать-то теперь, Ярмамед, что делать? У меня есть своя идея, свой замысел, как же я могу отказаться от него во имя спокойной жизни? Да не жизни, а существования!... Прозябания! Вся прелесть жизни в борьбе! - убежденно и страстно ответил Ширзад.
Но Ярмамед опять погрузился в томительную дремоту, зевнул и уже собирался нырнуть в переулок, чтобы поскорее очутиться дома, но Ширзад остановил:
- Значит, видишь, что правильно, что неправильно... И молчишь? Как же живешь, бедная ты душа!
- Так и живу! - Крючковатый нос Ярмамеда дернулся из стороны в сторону. - Ты думаешь, что легко так жить-то? Хи-хи! Бывают и у меня собственные мысли, да как Рустам-киши поведет глазами, усами шевельнет, так я свою-то мысль и забуду. А потом даже радуюсь, что забыл, спокойнее... И все люди кажутся мне начальниками, смотрят на меня сверху вниз. Мир праху твоего отца, он смотрел на меня, как на ровню... А теперь все начальники! Да как же мне устоять со своей мыслишкой-то против них? Тут надо быть героем с львиным сердцем в груди! А зачем мне собственное мнение? Лишняя роскошь!...
Слушая эту ночную исповедь, в которой причудливым образом фарисейство смешалось с искренностью, кликушество с откровенностью, Ширзад думал, что жизнь куда сложнее, чем ему представлялось еще недавно. Обязанности бригадира казались теперь детской забавой по сравнению с ответственностью партийного секретаря. Вот стоит перед ним жалкий человечишке, напуганный, обезличенный.
И Ширзаду надо решить, как же к нему относиться, как вести себя с ним и сейчас, и завтра, и через много дней, - в конце концов партийный руководитель и за него отвечает.
- Природа, создавая человека, зажгла в его душе неугасимый свет, сказал Ширзад, опять забывая о своем спутнике, и голос его почему-то дрогнул. - Не будь этого света - ничем мы не отличались бы от животных. Он подобен солнцу. Без этого солнца сто тысяч лет назад люди не вылезли бы из темных, мрачных пещер. Этот свет открыл электричество и расщепил атом. А называется он сознанием, умом, мыслью. Кто боится думать, тот сам гасит в душе священный пламень. Понимаешь ты это, Ярмамед?
- И очень даже ясно! А еще лучше понимаю, что значит быть растоптанным чужими сапогами, - еле слышно ответил Ярмамед.