Ибрагимов Мирза. Слияние вод

   - Держись, ханум! - кричал он во все горло. - Вот она, проклятая, не ушла!
   Истекая кровью, большая рыжая лисица била хвостом, царапала когтями землю, хрипела и ползла в кусты, все еще надеясь спастись, а когда лошадь ударила ее копытом, в предсмертной тоске хищница укусила свою лапу.
   - Какая тяжелая смерть! - вздохнула Майя, глядя, как извивался в последних судорогах зверь.
   - Ишь как ловко подкралась! - говорил, тяжело дыша, Салман. - Минутка еще - и ушла бы. Ладно, я помогу ей околеть...
   И направил упиравшегося коня на лисицу; копыта с хрустом пригвоздили ее к земле; всхрапнув, высоко задрав хвост, лошадь выпрыгнула из кустарника, словно ей самой было омерзительно давить беспомощное животное.
   - Что вы сделали! Стыдно! - сказала Майя.
   - Что поделаешь, - засмеялся Салман. - Еще ни одна моя пуля не пропадала зря. Лошадь шарахнулась, вот и попал не в голову, а в живот.
   Подбежал пастух, схватил за хвост лисицу, потащил ее, пятная кровью траву, а Салман начал хвастливо рассказывать ему, как издалека приметил рыжую и подбил метким выстрелом.
   3
   Майя ехала молча. Ее поразило, с какой холодной жестокостью Салман прикончил раненую лисицу, а тот, заметив, как замкнулась Майя, пытался оправдаться.
   - В прошлом году возвращался из Сальян, вот так же выскочила из засады лиса, распорола живот ягненку. Кто хоть раз это видел, - лисицу не пожалеет, нет! Своими руками задушит. Я лисиц ненавижу потому, что сердце уж очень доброе, ягнят люблю! - Эти слова так понравились Салману, что он повторил с грустью: - Сердце уж очень доброе, ягнят люблю...
   - А почему у пастуха нет собаки?
   - У некоторых есть. Обычно волкодавов берут на яйлаги, там волки. Не приведи бог в горах с ними встретиться!
   - А у нашего колхоза много баранты? - заинтересовалась Майя.
   - Да не так уж мало. А скоро станет еще больше. Рустам-киши - хозяин мудрый, расчетливый...
   Воспользовавшись тем, что увлеченный собственным красноречием Салман опустил поводья, лошадь пошла шагом по извилистой тропке вдоль небольшого озера. Время от времени из камышей взлетали, со свистом рассекая крыльями воздух, дикие утки и гуси. И снова воцарялась тишина, глубокая, словно это степное озеро. Вдруг лошадь подняла уши, нетерпеливо заржала и пошла крупной рысью, стуча копытами по глинистой, плотно вытоптанной тропе.
   - Табуны почуяла, - объяснил Салман. - Здесь зимуют наши стада и табуны.
   Становище "Новой жизни" было расположено за приозерными камышами. Несколько плетенных из хвороста, обмазанных глиной сараев и хлевов для овец и три палатки стояли на равнине, окруженные грудами мусора, золы от костров, овечьего помета. В одном из загонов, огороженных камышовой изгородью, толкались и блеяли новорожденные ягнята. Эта мирная картина пришлась по душе Майе. Между сараев ходили женщины с кожаными наколенниками, обвязав поясницы шалями. Тут же играли грязные, взъерошенные, будто галчата, дети. Завидев всадников, они помчались навстречу. Женщины, вытирая шалями голые до локтей руки, побросали работу и тоже поспешили вслед за ними.
   - Давайте отдохнем, я устала, да и посмотреть хочется, как здесь живут, - сказала Майя.
   Салман повиновался с заметной неохотой: он уже раскаивался, что не следил за своевольным жеребцом, разрешил ему идти куда вздумается.
   У высокой палатки стояла черноглазая девочка лет тринадцати; она так резко отличалась от других детей, что походила на одинокий мак, расцветший в пшенице... Вьющиеся черные волосы рассыпались по плечам, окаймляя заостренное личико с блестящими задорными глазами и крупными яркими губами.
   Пока детишки, подталкивая друг друга локтями, перешептывались, рассматривая Майю и Салмана, девочка у палатки стояла неподвижно, закинув голову с надменным видом. За ее юбку цеплялся трехлетний малыш в рваной рубашонке.
   Майя направилась к черноглазой девочке. Та отступила на шаг, а ребята, окружив плотным кольцом Майю, присмирели, ожидая, что будет дальше.
   - Здравствуй, черноглазенькая! Как зовут-то?
   - Так и зовут: "Гарагёз!"5 - смело ответила девочка.
   - Подходящее имя. А малыш кем тебе приходится?
   - Брат.
   Майя вынула носовой платок, хотела вытереть нос мальчугану, но он спрятался за юбку сестры и вдруг пронзительно заплакал.
   Из палатки донесся слабый женский голос:
   - Кто там? Веди ребенка сюда.
   К Майе и Салману подошли чабаны, сопровождаемые двумя огромными псами. Собаки лаяли, пытались броситься на чужих, но строгие окрики чабанов быстро их образумили.
   Заведующий фермой чабан Керем, до самых глаз заросший черной бородою, поздоровался с Салманом за руку. Его помощник - юноша с легким пушком над верхней губою - застенчиво взглянул на Майю и отвернулся: видно, застеснялся. Салман объяснил, кто такая Майя, - тогда чабаны поклонились, протянули и ей тяжелые грубые руки.
   Гарагез с братом вошли в палатку. Майя последовала за ними. В углу, на старой, каким-то чудом заброшенной сюда тахте, лежала женщина; седеющие волосы рассыпались по ее плечам, на бледном лице проступили темные пятна. Мальчик подбежал к ней и плакал, прижавшись к впалой груди, а мать гладила его по голове, стараясь успокоить.
   - Кто тут живет? - спросила Майя.
   - Я, я живу, - ответил чернобородый чабан, под хватывая плачущего сынишку. - Моя семья. Как имя? Керем наше имя. Это наша жена, это наши детки... - И, взяв на руки мальчика, вытер ему глаза. - Не реви, не реви, в нашей семье плакать не полагается!
   Неожиданно в дальнем углу палатки раздался слабый писк. Майя вздрогнула. Когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела привязанную к шесту люльку. Ребенок закричал еще пронзительнее... Майя подошла, нагнулась и увидела, что в люльке лежали два запеленатых младенца головками в разные стороны: один спал спокойно, а другой, сморщив красное личико, заливисто, что есть духу визжал.
   Майя взяла крикуна на руки, и он тотчас замолчал, стал искать грудь... Гарагез сунула ему соску, младенец зачмокал и зажмурился.
   - Близнецы?
   - Да, да близнецы, - кивнул Керем. - Пять месяцев уже... Это, - он показал на лежавшего у Майи крикуна, - Хури, а это Пери.
   Он осторожно взял у Майи ребенка и начал качать. От рубахи, от брюк и даже от бороды Керема пахло бараньим салом и собачьей шерстью. Майе чабан нравился: степенный, рассудительный, сразу видно - добродушный.
   Хотя в палатке было чисто, но и больная женщина, прикрытая залатанным одеялом, и люлька с близнецами, и полумрак вызывали такое ощущение заброшенности, что у Майи болезненно сжалось сердце. Ей было стыдно, что на ней нарядное голубое пальто и шелковая косынка, что ногти ее покрыты ярко-красным лаком: так неуместно было все это в палатке чабана. "Неужели они всю зиму здесь жили?" - подумала она.
   - Домой бы пора, скоро солнце сядет, - громко сказал Салман, недовольный, что завез сюда Майю.
   - Спешить некуда, успеем, - холодно ответила Майя, подошла к больной, села рядом с ней и ласково спросила: - Что с тобою, сестрица?
   Та приняла Майю за врача, с надеждой посмотрела на нее и сказала:
   - Доктор, пылью рассыплюсь по тем дорогам, которые тебя сюда привели. Помоги. Жарко, все тело пылает, будто на углях лежу. От жара язык распух и губы потрескались.
   Салман протяжно свистнул, круто повернулся на каблуках и поспешил удалиться.
   - Термометр, - попросила Майя у Керема. - Где аптечка? Есть у вас жаропонижающее?
   - Ничего у нас нет, - с виноватым видом сказал Керем.
   - Как нету? В степи живете, под открытым небом? Что здесь, колхозная ферма или бекское стадо? Как можно терпеть такое безобразие?
   - А что я могу сделать? - ответил Керем. - День и ночь со стадами, то в горах, то в степи. Где тут думать о лекарствах...
   - Требовать надо, - отчеканила Майя и встала. - Требовать от правления, от председателя, от райкома партии!
   Керем смущенно улыбнулся и развел руками: он не привык к таким разговорам. У Рустама-киши требовать!... Да он так шуганет, что ноги не унесешь.
   В палатку вошел невысокий худощавый человек, представился Майе:
   - Гошатхан.
   Майя вспомнила, что так зовут заведующего отделом народного образования; не раз Рустам-киши по вечерам поминал его, называл упрямцем из упрямцев.
   - Вот полюбуйтесь, - возмущенно сказала она. - Вы же районное начальство!
   - Ну, какое я начальство, - ответил Гошатхан. - Был бы я начальником... Вот Салман действительно начальник. Эй, бухгалтер, иди-ка сюда!
   Салман, стоявший около палатки, с брезгливой гримасой бросил окурок, затоптал его и подошел. Он слышал весь разговор и счел необходимым заступиться за Рустама.
   - Аи, Керем, Керем, совесть надо бы иметь, зачем все сваливать на председателя? Председатель - такой же человек, как ты: два глаза, две наги, две руки. У председателя - хлопок, зерновые, огороды, строительная бригада, вот Дом культуры начали сооружать, миллиончика в три обойдется! Если ты сам безрукий, то другие не виноваты...
   - Хорошо твой голос звучит, да в Коран ли смотришь? - тряся бородкою, возразил Керем. - Лично тебе сколько раз жаловался! А ты помог, ну, скажи, помог?
   - Я с себя ответственности не снимаю. - Салман решил изменить тактику. - Все мы виноваты. Да вот спроси товарища Гошатхана.
   - Нет, нет, меня в свидетели не бери! - прервал Гошатхан. - Не обрадуешься. Везде скажут: и Рустам и ты чабанов за людей не считаете. Думаете, что чабаны могут и на снегу, и на мокрой земле спать, кино им вовсе не нужно, а детям их и в школу можно не ходить.
   Не повышая голоса, Салман выразил полное согласие со словами Гошатхана:
   - А я о чем толкую? Заведующий фермой и обязан требовать для чабанов и аптечку и кинопередвижку.
   За палаткой заржал жеребец, и Салман, облегченно вздохнув, снова исчез.
   Больная затихла. Майя набросила на нее бурку Керема, погладила по щеке, ей хотелось хоть как-нибудь помочь несчастной женщине.
   Гарагез внесла на подносе чай, поставила на расстеленный посередине палатки ковер, но, сколько хозяин ни упрашивал, ни Майя, ни Гошатхан не смогли заставить себя выпить хоть глоток.
   - Вы думаете, не говорил? Говорил: "Аи, дядюшка, пятнадцать детишек школьного возраста, - жаловался Керем - Ну что тебе стоит устроить интернат в колхозе! На худой конец, давай построим в становище зимний дом, пусть учительница хоть через день наведывается".
   Никакого внимания...
   - Кто больше верблюда? Слон. А кто старше Рустама? Райком партии. Вот туда и надо было идти, - сказал Гошатхан, и снова грустная улыбка тронула его сухие бесцветные губы.
   - Кто поминает мое имя?! - раздался бас Рустама.
   Полог отдернулся, и в палатку вошел председатель "Новой жизни". При виде Гошатхана он многозначительно хмыкнул, взбил и без того пышные усы.
   А Гошатхан, не обращая на него внимания, опустился на ковер и взял стакан чая.
   4
   Салман по ржанию своего жеребца понял, что где-то близко от становища едет на серой кобылице Рустам-киши.
   "О черт, как все нескладно получается! - выругался Салман. - Хоть бы успеть предупредить, что здесь Гошатхан и Майя!" И он побежал навстречу председателю.
   Вчера вечером Рустам заглянул к Салману и поручил ему съездить в становище. До председателя дошли слухи, что заведующий крадет овец, актирует каждую неделю пять-шесть голов будто бы издохших или унесенных волками, а на самом деле попросту отправляет их на базар. Надо проверить книги учета, побеседовать с чабанами.
   - Будет сделано, дядюшка, - заверил Салман и как бы случайно придвинул к нему рюмку коньяку.
   А Назназ прямо-таки с ног сбилась, угощая гостя, улыбалась, заглядывала ему в глаза.
   Рустам добавил, что собирается побывать в районе, согласовать с начальством новые, увеличенные планы, а заодно и поговорить о назначении Салмана.
   - Бухгалтером ты был никудышным, никакой пользы не принес, посмотрим, что сделаешь на посту заместителя, - пошутил Рустам и подмигнул Назназ.
   - На любой службе буду верным слугою. Голову, если хочешь, принесу в жертву, - не поднимая глаз, залепетал Салман.
   - Аи, дядюшка, он в тебе души не чает - и днем и ночью возносит хвалу! - с улыбкой сказала Назназ. - Имя твое не сходит с его уст. - И, подавая гостю блюдечко кизилового варенья, смущенно призналась: - С одним я не согласна: стариком тебя называет!
   - А как же меня называть? - заинтересовался Ру стам.
   - Аи, киши, это от нынешних парней старческой плесенью несет! Да ты моложе их, крепок, как чинара, руки, будто у пехлевана, грудь колесом выкатишь - так скала рухнет. Какой же ты старик!
   - Давно уж волосы мои поредели, - вздохнул Рустам. - Морщины, болезни... Пора уступать дорогу молодым.
   - Лично я тебя, дядюшка, на сотню молодых не променяю! Ты лев, настоящий лев! - воскликнула Назназ. - Как свежий огурчик на грядке!
   Догадавшись, что сестрица перестаралась, Салман ущипнул ее. И верно, Рустам нахмурился: "Нет ничего гаже молодящихся старичков!" И продолжал деловой разговор.
   Салман до рассвета не мог глаз сомкнуть: все мечтал, как он себя покажет, когда станет заместителем. Проснулся поздно и сразу помчался в яйлаги.
   Услышав, как перекликается его жеребец с игривой серой кобылой председателя, Салман оробел. Теперь Рустам подумает, что он подбирается к его невестке. Еще бы, на одном коне приехали... Конечно, подозрительная прогулка. Надо сообразить, как вывернуться.
   Рустам величественно восседал на кобыле. Грудь и бока ее потемнели от пота, - как видно, Рустам гнал изо всех сил. Взяв лошадь за уздечку, Салман почтительно помог председателю спуститься на землю.
   - Товарищ председатель, почему же вы не на машине?
   У Рустама было хорошее настроение: поездка в район, видно, была удачной.
   - Разве по такой грязи проедешь? Если вы, товарищ заместитель, с таких глупых вопросов начинаете свою работу, добром это не кончится. Ну, поздравляю, поздравляю!...
   Салман согнулся: то ли поклонился, то ли хотел поцеловать руку Рустама.
   - До самой смерти не забуду!
   - Нелегко, - продолжал Рустам, - нелегко было уломать райкомовцев. Если б не председатель райисполкома, пожалуй, ничего бы не вышло.
   - Братец Калантар? - воскликнул Салман и подумал, что придется барана зарезать, - отблагодарить.
   - Да, Калантар вел себя исключительно умно, - подтвердил Рустам. - Так и отрезал: "С выдвижением
   Ширзада я пошел на уступку, а в этом вопросе прошу прислушаться к моему мнению".
   - Спасибо, спасибо!
   Ко всем без исключения Рустам относился недоверчиво и вовсе не собирался давать Салману волю. "Пока что это ягненок, а хлебнет власти пожалуй, под меня же начнет подкапываться. А если снюхается в районе с братцем Калантаром, соберет вокруг себя пять-шесть членов правления, бригадиров - и вовсе добра не жди".
   - Слушай, заместитель, ты в бога веришь? - спросил он строго.
   Салман замялся, почувствовал в вопросе какой-то подвох... И с отчаянной храбростью пошутил:
   - Дома верю, в правлении не верю, товарищ председатель!
   Довольный его находчивостью, Рустам рассмеялся.
   - Теперь и дома верить нельзя! Между заместителем председателя передового, лучшего на Мугани колхоза и оставшимся нам в наследство от дедов господом богом не может быть ничего общего!
   - Слушаюсь...
   Салман быстро привязал кобылу, бросил ей охапку сена, сказал, что в становище гость из района, как его зовут-то, Гошатхан, что ли...
   Услышав о Гошатхане, председатель оцепенел. Неужели слух о воровстве на ферме докатился и до района? Но почему прислали заведующего районо? Ему-то какое дело? Или сам вызвался, чтобы досадить Ру-стаму?
   - Нет, он по своим делам приехал: дети чабанов в школу не ходят, успокоил Салман, понявший, из-за чего расстроился председатель. - И Майя с ним приехала, - добавил он как бы мимоходом.
   - А невестка как сюда попала?
   - Определенно сказать не могу, - пожал плечами Салман. - Как будто арыки осматривала где-то поблизости.
   Это объяснение было вполне правдоподобным.
   - А ты что-нибудь узнал?
   Салман без колебаний соврал: среди чабанов и точно идет слушок, что заведующий фермой Керем нечист на руку.
   Рустам рассвирепел. Что бы о нем ни говорили, а за корыстью он сам никогда не гнался и готов был растерзать того, кто зарится на артельное добро.
   - Да я ему руку отрублю! - сказал Рустам и направился в палатку.
   5
   Увидев, что Гошатхан спокойно чаевничает, председатель колхоза, переборов раздражение, поздоровался со всеми, опустился на ковер и вытащил трубку. Гарагез принесла и ему стакан чая. С минуту все молчали.
   Неожиданно застонала во сне больная жена Керема, и, словно эхо, откликнулась, залилась визгливым плачем в люльке Пери. Напрасно Гарагез совала ей соску, - ребенок кричал все громче, все пронзительнее.
   - Нашли тоже место, где чай пить, - поморщился Рустам. - Не зима ведь. Пойдем на волю, поговорить надо, - предложил он Керему.
   Майя выбежала вслед за ним, шепнула, что жена Керема тяжело больна, нужно скорее вызвать врача. И, услышав спокойный ответ свекра, что врач приедет завтра, добавила более требовательно, что ни одного часа медлить нельзя, похоже, что у больной воспаление легких.
   - Из земли, что ли, тебе врача выну! - оборвал ее Рустам. - Ничего с нею не случится, ты ее с собой, горожанкой, не сравнивай. Народ крепкий.
   - Дайте мне лошадь, сама поеду.
   - Товарищ инженер, не волнуйтесь, самое большее через час врач прибудет, - раздался позади них спокойный, как всегда, голос Гошатхана.
   Рустам обернулся.
   - А ты зачем сюда приехал?
   - Ну, уж это мое дело, - невозмутимо ответил Го шатхан.
   Он подошел к спящему шоферу и разбудил его.
   - Быстренько, милый мой, быстро... Езжайте домой и привезите сюда мою жену. Да скажите: тут тяжелобольная, пусть захватит лекарства, - сказал он. - Детишек чтобы к соседке отвела; может, здесь и заночуем...
   - Не впервой, - ответил шофер, зевнул и побежал к стоявшему в камышах "газику".
   Жена Гошатхана работала врачом в районной больнице, и такие экстренные поручения были хорошо знакомы шоферу.
   Не обращая внимания на Гошатхана, Рустам пошел к загону. Там было грязно. Это не понравилось председателю, но он промолчал, только бросил гневный взгляд на Керема. Перешагнув через камышовую изгородь, Рустам взял на руки курчавого золотисто-желтого ягненка, ласково погладил, и лицо у председателя снова стало добрым, сразу видно: любит человек животных. Он шуганул трех крохотных баранчиков, лежавших у входа в загон, - двое резво умчались, а третий, как ни старался, не смог подняться. Рустам нагнулся, помял ему ноги, живот, заглянул в загноившиеся глаза.
   - Заболел?
   - Да нет, мать его не подпускает, молока не дает, - ответил Керем.
   - Значит, надо ноги связывать! Не знаешь, что ли? Был зоотехник? отрывисто допрашивал председатель. - Ведь баранчик дня через два сгорит! Смотри, за падеж головой ответишь...
   Майя была удивлена. Ну как понять этого человека? Только что проявил полное равнодушие к больной женщине, а теперь расстроился из-за слабого ягненка. Ища сочувствия, она посмотрела на Гошатхана, но тот давным-давно знал характер Рустама, ничему не удивлялся и невозмутимо прохаживался около загона.
   - Грязь какая! - распекал Керема председатель, - Тысячу раз твердил: нельзя ягнят держать в грязи!
   - Завтра переведем в новый загон.
   - "Завтра, завтра..." - передразнил Рустам-киши. - Только о своем брюхе беспокоитесь! А сегодня, значит, ягнята должны ходить по колена в навозной жиже. Где тут получить по сто тридцать ягнят от сотни овец, восьмидесяти не сохраним! - Спохватившись, что этот откровенный разговор идет при Гошатхане, он напустился и на него: - А ты лучше бы в глаза говорил, что думаешь, а не распускал бабьи сплетни!
   - Э, Рустам-киши, в глаза, за глаза - какая раз ница! Одно и то же говорю. А ты не кипятись! - небрежно ответил Гошатхан. - Не огонь ведь, не спалишь...
   - Ну, хорошо, - медленно сказал Рустам. - С тобой будет особый разговор.
   - Поговоришь - спасибо, промолчишь - все равно отвечать придется. А угрожать не надо.
   - Понимаю, что на таких, как вы, угрозы не действуют! Чего дождя остерегаться тому, кто давно промок! И этот вот тоже, - он ткнул пальцем в Керема, - достойный сынок тетушки Телли, совесть потерял! Овцы у него, видишь, дохнут каждую неделю... Набаловался, видно, шашлыки жрать из колхозных баранов.
   Керем, словно ужаленный, рванулся вперед, и Майя подумала, что он кинется на председателя и завяжется драка. Но чабан сдержался, сказал сквозь зубы:
   - Велика твоя власть, товарищ председатель, но оскорблять честных людей и тебе не разрешается...
   Комиссию присылай. Подтвердится клевета - накажи, не подтвердится пеняй на себя! Тогда уж будь здоров!
   - Проверим, проверим. А сейчас одно запомни: даже с помощью Гошатхана тебе не пошатнуть мой авторитет в народе.
   - Сам ты потерял свой авторитет, - спокойно возразил Гошатхан. - Ослеп на оба глаза, оглох на оба уха, никого, кроме себя, не уважаешь, не ценишь. Ну, какой бы уксус ни был, но и тот выдыхается!
   - У тебя язык-то длиннее лисьего хвоста, - огрызнулся Рустам и крикнул: - Подайте коня Майе!
   Майя обрадовалась. Ей было и стыдно и скучно наблюдать перебранку свекра с окружающими. Если бы не Рустам, она непременно осталась бы ухаживать за больной, сделала бы все, что в ее силах... Поцеловав Гарагез, она сдернула с головы шелковую косынку, накинула на кудри девочки. Прощаясь с Керемом, Майя сказала, что обязательно приедет проведать его жену. Ей очень хотелось пожать руку Гошатхану, но она не решилась и только с улыбкой кивнула ему.
   Рустам-киши с седла наблюдал с мрачной усмешкой за этим прощанием.
   - Чем сплетни-то собирать по зернышку, лучше чабанам газетку бы прочитал! - крикнул он Гошатхану и, обращаясь к Керему, сказал: - Прикажи подать невестке смирную лошадь.
   Салман помог Майе влезть на коня, при Рустаме-киши он особенно осторожно прикасался к ней, как к кувшину с драгоценным вином, - только бы не разбить... Но едва он отпустил поводья, "смирная" лошадь так и шарахнулась в глубокую лужу, обдала его жидкой грязью и, закусив удила, начала плясать на месте.
   У Майи лицо стало белее бумаги.
   - Что стоишь, как баран? - рассердился Рустам на Салмана. - Держи удила!
   Салман только и ждал этого: схватил поводья лошади, успокоил ее и, вскочив на своего жеребца, тронул стремена.
   6
   Рустам всегда думал с досадой о женитьбе сына.
   Вся беда в том, что Гараш, мягкий, скромный, не выходивший из родительского повиновения, выбрал себе в суженые девушку боевую, языкастую. Такая, как Майя, живо оседлает мужа и поедет, куда ей захочется. Да и красавица!
   Если бы красивая невестка сделалась заботливой домохозяйкой, стряпала мужу обеды и вязала свекру шерстяные носки к зиме, тут не было бы ничего худого. Вернулся усталый Гараш с поля, а красивая холеная женушка смиренно льет ему воду из кувшина на руки, хлопочет, усаживает за стол.
   Но ведь в Майю словно бес вселился, всем интересуется, всюду сует нос. Да и профессия у нее такая, что вечно приходится быть среди людей. Была бы бухгалтером - сидела б под надзором Салмана... А такую неугомонную, пожалуй, скоро назовут "активисткой", голос ее прозвучит с трибуны разных там пленумов и совещаний. В Баку, не ровен час, пошлют, а там, конечно, найдутся поклонники, и чем все это кончится, - один бог знает... Нет, зачем зря говорить, Майя - порядочная женщина, Рустам это признает: ни на кого не взглянет, предана Гарашу, но ведь все-таки она женщина, мужское внимание и ее может сбить с толку. Краем глаза Рустам подсмотрел, как мило улыбнулась Майя, кивнув на прощанье Гошатхану. Нет, пока не поздно, требуется собрать в кулак вожжи. А Гараш, как баран: глазами хлопает, женою не налюбуется. Погоди, придется еще с досады пальцы кусать.
   Сжимая ногами бока серой кобылы, председатель мчался по степи, бормоча в усы проклятия Гошатхану. Гнедой жеребец Салмана шел почти рядом. Когда Рустам взглядывал на неподвижное, будто каменное, лицо Салмана, ему становилось легче на душе: вот такой человек никогда не позволит себе лишний раз взглянуть на Майю. Салману нравится Першан, он мечтает породниться с Рустамом, войти в его дом. Чтобы оградить Майю от всех соблазнов, нужно окружить ее такими преданными друзьями, как Салман. "А годика через два-три, - подумал Рустам, - заведутся детишки, привыкнет к своему очагу и самой надоест шагать по степи, запросится в канцелярию..."
   Из-под копыт лошади вылетела серая птица, испуганная кобыла взвилась на дыбы, но Рустам кулаком ударил ее между ушей, проворчал сквозь зубы: "А, будь ты проклята!" И лошадь покорно перешла на ровный галоп.
   А гнедой жеребец легко, без понукания нес Салмана, заливистым ржанием умоляя игривую кобылу хоть разок оглянуться. Салман молчал. Он был тронут заботами Рустама: до района дошел, а добился-таки своего. Салман заместитель председателя "Новой жизни"... Да, за такого покровителя надо цепко держаться. Теперь бы уломать упрямую Першан и поскорее сыграть свадьбу. Но разве Салман любил ее? Об этом он не задумывался, не придавая чувствам никакого значения. С тех пор как он впервые увидел Першан, сердце его ни разу не дрогнуло; он не бродил ночами по улицам, мечтая о Першан; он не страдал от одиночества в те дни и даже недели, когда не встречал Першан; он не глядел в небеса, чтобы в блеске звезд узнать смеющиеся глаза Першан; он не видел в молодой полноликой луне облика Першан; он не чувствовал ее дыхания в свежем степном муганском ветерке. Она была дочерью председателя колхоза - стало быть, на ней стоило жениться. Семья Рустама-киши прославленная зажиточная семья, окруженная в Мугани уважением, очень выгодно породниться с ней. В тени, бросаемой высоковетвистой чинарой Рустамом-киши, можно привольно жить и возвыситься.