Страница:
Взглянув с пристальным мельком на эту, невообразимо естественную картину акварелью: «Индюки прилетели, сели и писают горячим кипятком перед этапом забития», ОН слегка познакомился и на стене, которая уже давно перехотела быть светлой, фломастером написал: «Поступил! 1920 век!». Затем расписался под исподлобые косяки и, не став мешать себе, удалился. Благо, ОН уже имел в «знакомых» нормальную абитуру всех полов, характеров и национальностей, с которой можно было провести время, не вдаваясь в подробности завтрашней битвы больше, чем с двумя остальными человеками на «место».
Кстати, из всех «однокомнатных» поступил только ОН. Даже не смешно как-то, а – однозначно!
ОН спешил на экзамен, не могя подвести компанию, которая, от нетерпения свесившись из окон, кричала вслед на мягком суржике:
– Поторопись! Потому что солнце уже встало, шашлык замочен, купальники надеты, на улице лето в разгаре, и вообще, нечего мозги ерошить, пора отдыхать!
Нетерпеливые «повесы» успешно сдали свой экзамен вчера и позавчера!
Протолкавшись вплотную близко к ещё закрытым дверям экзаменационной «камеры пыток», вежливо не пренебрегая по пути честно занявшими очередь /те сами предлагали пройти вперёд/, ОН нагло постучал в дверь задолго до начала времени «запуска». Слабые стенания отпрянувших возмутившихся были хрупкими. Либо зазубрившиеся скворушки боялись отвлечься на пару слов в сторону и рассыпать при этом все накопленные знания, либо силились сдержать сфинктеры и дрейфили сделать жидким стулом под себя от вчерашней опрометчивой отваги «быть первыми». Как бы там и тут ни было, когда дверь открылась, ОН зашёл, так как считал:
«Если тебе уже открыли, не лицемерь, что случайно здесь оказался. Не толкайся по своим ногам, и не убегай. Просто, «добро пожаловать», а ситуация разовьётся сама собой!». И тебе повезёт.
«А везёт сильнейшим!» – любимый афоризм тренера.
«Электромагнитные колебания»
Быстро-уверенно и крупно, насколько позволил формат страничных листов, стал формально отписываться, как учили газеты[36]:
Электромагнитные колебания.
«В природе, до конца неизведанной, существует множество физических явлений, открытых, научно доказанных и подробно изучаемых человеком. Для этого и служит «Физика». Так, наряду с другими великими достижениями, в этой науке не последнее место занимают электромагнитные колебания! Сейчас уже можно с уверенностью сказать: электромагнитные колебания имеют существенный вес в законах электричества и магнетизма. С развитием научных достижений, в свете современных разработок, основанных на новейших методах и сверхвысоких технологиях, учёные пришли к интересным выводам».
ОН попросил ещё три чистых листка, поднимая свою себестоимость. Теперь, торгуясь, можно было продать себя подороже.
«Так, опытным путём было определено, что электромагнитные колебания не однородны по своей природе. Некоторые из них могли затухать, другие же не затухали с течением заданного, определённого времени. Что сразу наталкивало на некий порядок и осмысленность в бессистемном, на первый взгляд, движении электромагнитных колебаний. Это открытие заставило по-другому взглянуть на окружающий нас мир с точки зрения свободной науки социалистического общества. Научные умы дали названия видам электромагнитных колебаний. Так электромагнитные колебания, которые не затухали, были названы «незатухающими», а электромагнитные колебания, имеющие тенденцию затухать, соответственно – «затухающими». Каково же было откровенное удивление научного мира, когда выяснилось, что сами, как затухающие, так и незатухающие электромагнитные колебания, подразделяются на типы. Этими типами являлись колебания «вынужденные» и колебания «невынужденные»! Сколько предстоит изучить ещё в отрасли колебаний! Сколько интересных и поучительных открытий в этой сфере науки ждёт нас впереди!»
Этим восклицанием ОН решил завершить ответ на первую тему. Время не позволяло особо распространяться, ограничиваясь рамками сжатого, сокращённого, точного, конкретного объяснения. Такова физика – сильно «воду не польёшь».
Не рассчитал! Внизу, на пятой странице, осталось ещё «на два пальца» – несколько дюймов неиспорченного места. Но это не смутило и не остановило бодрой поступи перехода ко второму вопросу, потому что более исчерпывающей информации по первому невозможно было представить!
Второй вопрос заставил задуматься об инквизиторской жестокости тех, кто пытался спросить это. Всегда так! Если в начале легко, жди капкана в середине! Настораживала непонятность формулировки и неизвестность терминов. Здесь явно таился подвох, как растяжка на пограничной заставе: попробуй – тронь! «Сработка», и тебя дурака захапают с потрохами! В который раз посетила уверенность, что в жизни всё не так гладко, как сейчас в голове насчёт второго вопроса. Мозг поблёскивал безупречной стерильностью и это был момент, когда идеальная чистота не радовала. Идеи по второму вопросу закончились.
– Чтобы кончиться, надо сначала быть!
Очень уж умно, но совсем не к месту, пронеслось мимо. ОН поднял размышляющие глаза от злополучной бумаги и обнаружил впереди сосредоточенно-необъятную спину с мерно подёргивающимся правым предплечьем. Видимо, у «спины» процесс написания находился в непрерывной фазе. Закралась надежда на лучшее, и ОН, протянув ручку, нежно, кончиком фиолетового стержня, дотронул наиболее близко эрогенно открытую правую лопатку, намекая на тайные отношения.
Спина дёрнулась от третьего прикосновения, в движении, как овод отмахивается от назойливой коровы, но на четвёртый раз всё же слегка повернула профиль…
Тут ОН понял, что со стороны этого лица помощь не поступит, даже если внезапно наступит инфаркт у самого Миокарда!
Левые черты носа, щеки и уха глумливо радовались:
– Помнишь меня? А я тебя помню!
Память на лица, независимо от мозга, сработала.
Давече ОН и Гоша заходили к девчатам «попросить сахарку». Гастрономический продукт вовсе не был тут при чём, просто они бродили по дебрям общаговских просторов в поисках неизвестно чего, а сахар нарисовался первой мыслью, когда на дороге попалась дверь со щелочкой света. Пришлось вломиться. Девочки, довольные, что их насильно оторвали от учебников, даже не спросив: «зачем всё это нужно в два часа тридцать две минуты после ночного лунцестояния», гостеприимно достали полную трёхлитровую банку с надписью «для чая». /Это догадывало мысль, что в платяном шкафу ещё есть банки, как минимум, «для компота» и «для кефира»/.
– Ваш сахар, случайно, не из пустыни?
– Из какой ещё пустыни? Из буряка!
– Нет, просто есть пустыня, названная в честь сахара. Так и называется: «пустыня сахара», я читал.
– Та не пустыня сАхара, а пустыня СахАра! Гоша, ну ты даёшь!
Благоговейно слушая бред несущих и «случайно» зашедших, утомлённые жаркой летней учёбой курсантки, наскоро надев лифчики (кто под халат, кто сверху), подали стакан для отсыпки и утруски «песка». Гоша, не прекращая благодарить не понравившихся с первого взгляда девчонок, наполнил стекляшку до краёв и поставил на стол, а с банкой на груди стал пробираться к выходу. Когда обитатели пищевой комнаты сообразили всю подлость происходящего, Гоша уже маячил в дверном проёме. Вслед ему понёсся визг обиженных по полной программе девчат и полетел домашний тапочек, угодив между ушами в среднюю часть затылочной кости. Но было весело и вельветовый удар бубончиком по бетонному темечку остался незамеченным… Сахар они потом подарили другой девчачьей комнате за несколько яиц и половину непрожареной курицы.
Но суть в том, что хозяйка тапочка сейчас являлась впередисидящей и ухмыляющейся во весь профиль спиной! Эта улыбка категорически утверждала: «Правильного ответа на второй вопрос не существует!»
– Тебе не нужно ничего подсказать?
Дипломатично ретировался ОН. Ответ последовал под столом, так же дипломатично, в виде сложной конфигурации пальцев.
Третья была задача:
«Пуля попала в дерево, пролетела там несколько метров (что за дерево такое) и застряла».
«Если бы навылет, была бы хоть слабая надежда, что не задеты живородящие органы», – подумал ОН. Но надо не думать, а искать решение! И условие насильно напоминало об этом. Нужно хотя бы приблизительно рассчитать силу, скорость, направление ветра, сопротивление ствола, площадь поверхности гильзы, упавшей поодаль и ещё какие-то величины, о существовании которых общество даже не догадывалось. Как можно, не зная всего этого, так безответственно не просыпаться по ночам!
Задачи по физике всегда убивали своей надуманностью изысканной ситуативности с заранее заданной неопределённостью. То есть «На тебе условия невиданные, используй знания неоткрытые и найди ответы неведомые! Копай, Емеля, от тель до селе, твоя неделя!
То ли дело – арифметика, непригодная для жизни, но простая, как аллегория на аллигатора.
Предположим! Упало три яблока: одно – неспелое, второе – в кусты, а третий огрызок вымазался об скатерть. Сколько шерсти весит килограмм, если два утконоса уже улетели, состарившись, а фигура на сломанной ветке карниза не отбрасывает тень в полтора метра?
Всё конкретно ясно, фантазия – побоку.
Расплывчатая же физика ещё в школе давала повод для расстройства. Однажды давно ОН из-за этой физики испортил отношения с новой учительницей, когда первым неправильно решил задачу о горячей воде в ванне. Получилось больше температуры кипения. Смеяться одному было скучно и ОН, трясясь, вкратце рассказал всё соседу Марику. Улыбаться тихо оба они не умели! Не зная, о чём речь, но заводясь от их идиотских гримас и спазмов, стал «потихоньку» ржать весь класс, в надежде когда-нибудь всё-таки услышать причину. Но несколько длинных минут эти двое, показывая синхронно на доску, только булькали, кряквали и царапали комсомольскими значками парту. Засмеялась, не удержавшись за какое-то наглядное пособие, и физичка – «русалка местной канализации», прозванная так уже на первом уроке. /Учителя, относитесь к детям уважительно, и тогда вы до пенсии будете носить безобидные клички/. Через увесистый кусок времени, когда, между гоготанием, блеянием и кряхтением, стали появляться проёмины, ОН, наконец, смог объяснить всем причину, предъявляя свой полученный ответ: температура воды в ванне 110 градусов. Для полной убедительности использовался анекдот про то, как папа купал ребёнка и, чтобы не обжечься, держал того за ухо пассатижами. Класс завёлся по второму кругу. Все подливали дров в костёр словечками, упражняясь в остроумии.
В момент, когда ученики на время обессилили, физичка воспользовалась паузой для написания на доске условия новой задачи (как – как, а урок – урок). Написанное читалось так: «куда направлена сила мамы, толкающей коляску с ребёнком в гору под наклоном тридцать семь градусов». Кроме того, учителька попыталась на доске изобразить всю картину схематически. Дааа! С рисунком она лоханулась!
Класс захлестнула новая истерика. Откуда-то взялись силы на импровизации: «почему мама не вызвала такси?», «где, собственно, папа?», «зачем маму понесло в гору под таким градусом, ребёнок едет стоя?» и «какая сила у мамы, если на схеме она толкает танк Т-34?». Нагрузка на мышцы живота удвоилась и класс медленно, беззвучно, с одинокими всхлипываниями полностью варварски разрушил физику как дисциплину, а школьную дисциплину – как физическую величину.
ОН был тщательно затрамбован на заднюю парту, и они с физичкой прекрасно с трудом видели друг друга на её уроках до десятого класса. Но, когда училка выходила замуж, ОН был в списке гостей. Видимо, ей и на свадьбе не хватало «горьких» слов из-за дальнего стола…
Так и сейчас, в задаче про пулю ОН, «физически» недомогая, написал все уравнения и формулы, которые знал из этой физики, прихватил краешек химии и чуть заехал на геометрию. Получилась солидно чисто-замаранная страница. Нетронутыми специально были оставлены законы трёх «святых»: Ньютона, Гей-Люссака и Бойля-Мариотта. Эти законы ОН ещё в школе проходил мимо, а сегодня утром выучил между бритьём и умывальником, успев повторить между завтраком и коридором. Почему? В кулуарах сказали, что на этих трёх быках зиждется вся физическая школьственность. Сейчас ОН обладал секретными пятыми козырными тузами (в рукаве, за воротником и ещё в рукаве) для того, чтобы вовремя выложить их на стол и огорошить всех, если разговор на экзамене вдруг коснётся физики.
Всегда приятно заэкспромтить до неузнаваемости своего собеседника заранее подготовленной неожиданностью!..
Поймав на себе тройной взгляд тех, кто сегодня «с завязанными глазами держал ручные весочки», ОН уверенно, не подгибая конечностей, взошёл на эшафот. Оглядев бумажные терзанья, внимательно изучив две предыдущие отметки по профилирующим предметам (оценки оставляли желать худшего), добрая женщина спросила:
– Вы действительно будете учиться?
Но, смутившись, Светлана Ивановна*, увидев в ответ безоглядную
– С заданием, в общем-то, вы справились, но для окончания нашей уверенности, вот вам три сложных, но дополнительных вопроса: третий закон Ньютона, закон Гей-Люссака и закон Бойля-Мариотта!..
Получив своё «отлично», медленно выплывая из корпуса, отпустив голову вниз, чтобы не споткнуться на крутых ступеньках, ОН сразу же был взят в осаду несколькими недремлющими парами родителей. Те сердечно советовали не падать духом и как следует готовиться поступать сюда уже после армии. Желая по-отечески «только хорошего», они хамлово вызуживали условия экзаменационной задачи, не прося, а «придавливая».
– Что тебе жалко! Ты всегда ДОЛЖЕН помогать другим!
Нагло, беспардонно, на «ты» наезжали те, помощь от которых людям «обычно пишется в день скорби на венках, как причина смерти: «от сотрудников», «от соседей»…»
Почему все решили, что ОН «пролетел»? Видимо, меряя других по своему жалкому образу и подобию, эта шваль в отрешенном спокойствии чьей-то опущенной головы слышала звуки такого сладкого для всех падальщиков реквиема.
«Ах, так! Ну, получайте!»
ОН гаденько-прегаденько ухмыльнулся и тихо, «по секрету» поведал кровососущим, что находится под грузом тяжёлого счастья, так как был несколько минут назад зачислен в институт без всякого экзамена. Ректор утром лично издал указ: «Первый по очереди абитуриент на третьем по счёту экзамене во втором по названию учебном корпусе будет назван «стотысячным»!» Автоматически получит статус «почётный студент» и будет учиться, независимо от успеваемости, на выбранном по желанию факультете, с практикой в Европе, стажировкой на Канарских островах и распределением в Северной Америке».
ОН врал честно. И вся эта, в одно мгновение «совсем невыдуманная», белиберда проимела эффект неожиданно пыхнувшей огнём газовой горелки посреди вошколупящихся тараканов. Насекомые и паукообразные резко отлетели, задрыгали опалёнными конечностями и рассыпались в одночасье. Долго ещё слышалось в соседних палисадниках визгливые упрёки, типа:
– Я тебе говорила, иди первой! А ты, дурак, чего молчишь? Скажи что-нибудь дочери!
Расправившись с вурдалаками, ОН размеренно приближался к общаге, чувствуя перелив внутреннего настроя в сторону чудесных эмоций нетерпеливо «вскидывающейся» ватаги собитуриентов.
7
Кстати, из всех «однокомнатных» поступил только ОН. Даже не смешно как-то, а – однозначно!
МЕТКА*Каждый день экзаменов был, в первую очередь – «родительским днём». Отеческо-материнские войска сидели на подступах к корпусам, висели на окнах, проводили рекогносцировку, бегали в разведку, брали в окружение «отмучившихся», пытая и выуживая вопросы на ответы, «подбадривали» плачущих, неудачливых сегодня чужих детей, втихаря потирая руки оттого, что одним конкурентом для их отродка стало меньше. Гадко липли к экзаменаторам, вышедшим покурить, заранее тайно выспросив и записав на ладонях имена-отчества, при этом всё равно ошибаясь. Носили из «вазов» и «москвичей» сухой паёк в баночках с ложками своим, отбрыкивающимся от стыда, чадам, и занимали все туалеты от расстройства чувств, разума и желудка.
Как ты относишьс к жизни, так и она – к тебе.
Люби жизнь, а не используй!
ОН спешил на экзамен, не могя подвести компанию, которая, от нетерпения свесившись из окон, кричала вслед на мягком суржике:
– Поторопись! Потому что солнце уже встало, шашлык замочен, купальники надеты, на улице лето в разгаре, и вообще, нечего мозги ерошить, пора отдыхать!
Нетерпеливые «повесы» успешно сдали свой экзамен вчера и позавчера!
Протолкавшись вплотную близко к ещё закрытым дверям экзаменационной «камеры пыток», вежливо не пренебрегая по пути честно занявшими очередь /те сами предлагали пройти вперёд/, ОН нагло постучал в дверь задолго до начала времени «запуска». Слабые стенания отпрянувших возмутившихся были хрупкими. Либо зазубрившиеся скворушки боялись отвлечься на пару слов в сторону и рассыпать при этом все накопленные знания, либо силились сдержать сфинктеры и дрейфили сделать жидким стулом под себя от вчерашней опрометчивой отваги «быть первыми». Как бы там и тут ни было, когда дверь открылась, ОН зашёл, так как считал:
«Если тебе уже открыли, не лицемерь, что случайно здесь оказался. Не толкайся по своим ногам, и не убегай. Просто, «добро пожаловать», а ситуация разовьётся сама собой!». И тебе повезёт.
«А везёт сильнейшим!» – любимый афоризм тренера.
МЕТКА!*Взяв со стола экзекуторов «проездной», сев за средний стол, ОН начал читать с первого вопроса, прикрывая рукой остальные, как будто натягивал карту нужной масти:
Попросилс зайти? Заходи!
«Электромагнитные колебания»
Быстро-уверенно и крупно, насколько позволил формат страничных листов, стал формально отписываться, как учили газеты[36]:
Электромагнитные колебания.
«В природе, до конца неизведанной, существует множество физических явлений, открытых, научно доказанных и подробно изучаемых человеком. Для этого и служит «Физика». Так, наряду с другими великими достижениями, в этой науке не последнее место занимают электромагнитные колебания! Сейчас уже можно с уверенностью сказать: электромагнитные колебания имеют существенный вес в законах электричества и магнетизма. С развитием научных достижений, в свете современных разработок, основанных на новейших методах и сверхвысоких технологиях, учёные пришли к интересным выводам».
ОН попросил ещё три чистых листка, поднимая свою себестоимость. Теперь, торгуясь, можно было продать себя подороже.
«Так, опытным путём было определено, что электромагнитные колебания не однородны по своей природе. Некоторые из них могли затухать, другие же не затухали с течением заданного, определённого времени. Что сразу наталкивало на некий порядок и осмысленность в бессистемном, на первый взгляд, движении электромагнитных колебаний. Это открытие заставило по-другому взглянуть на окружающий нас мир с точки зрения свободной науки социалистического общества. Научные умы дали названия видам электромагнитных колебаний. Так электромагнитные колебания, которые не затухали, были названы «незатухающими», а электромагнитные колебания, имеющие тенденцию затухать, соответственно – «затухающими». Каково же было откровенное удивление научного мира, когда выяснилось, что сами, как затухающие, так и незатухающие электромагнитные колебания, подразделяются на типы. Этими типами являлись колебания «вынужденные» и колебания «невынужденные»! Сколько предстоит изучить ещё в отрасли колебаний! Сколько интересных и поучительных открытий в этой сфере науки ждёт нас впереди!»
Этим восклицанием ОН решил завершить ответ на первую тему. Время не позволяло особо распространяться, ограничиваясь рамками сжатого, сокращённого, точного, конкретного объяснения. Такова физика – сильно «воду не польёшь».
Не рассчитал! Внизу, на пятой странице, осталось ещё «на два пальца» – несколько дюймов неиспорченного места. Но это не смутило и не остановило бодрой поступи перехода ко второму вопросу, потому что более исчерпывающей информации по первому невозможно было представить!
Второй вопрос заставил задуматься об инквизиторской жестокости тех, кто пытался спросить это. Всегда так! Если в начале легко, жди капкана в середине! Настораживала непонятность формулировки и неизвестность терминов. Здесь явно таился подвох, как растяжка на пограничной заставе: попробуй – тронь! «Сработка», и тебя дурака захапают с потрохами! В который раз посетила уверенность, что в жизни всё не так гладко, как сейчас в голове насчёт второго вопроса. Мозг поблёскивал безупречной стерильностью и это был момент, когда идеальная чистота не радовала. Идеи по второму вопросу закончились.
– Чтобы кончиться, надо сначала быть!
Очень уж умно, но совсем не к месту, пронеслось мимо. ОН поднял размышляющие глаза от злополучной бумаги и обнаружил впереди сосредоточенно-необъятную спину с мерно подёргивающимся правым предплечьем. Видимо, у «спины» процесс написания находился в непрерывной фазе. Закралась надежда на лучшее, и ОН, протянув ручку, нежно, кончиком фиолетового стержня, дотронул наиболее близко эрогенно открытую правую лопатку, намекая на тайные отношения.
Спина дёрнулась от третьего прикосновения, в движении, как овод отмахивается от назойливой коровы, но на четвёртый раз всё же слегка повернула профиль…
Тут ОН понял, что со стороны этого лица помощь не поступит, даже если внезапно наступит инфаркт у самого Миокарда!
Левые черты носа, щеки и уха глумливо радовались:
– Помнишь меня? А я тебя помню!
Память на лица, независимо от мозга, сработала.
Давече ОН и Гоша заходили к девчатам «попросить сахарку». Гастрономический продукт вовсе не был тут при чём, просто они бродили по дебрям общаговских просторов в поисках неизвестно чего, а сахар нарисовался первой мыслью, когда на дороге попалась дверь со щелочкой света. Пришлось вломиться. Девочки, довольные, что их насильно оторвали от учебников, даже не спросив: «зачем всё это нужно в два часа тридцать две минуты после ночного лунцестояния», гостеприимно достали полную трёхлитровую банку с надписью «для чая». /Это догадывало мысль, что в платяном шкафу ещё есть банки, как минимум, «для компота» и «для кефира»/.
– Ваш сахар, случайно, не из пустыни?
– Из какой ещё пустыни? Из буряка!
– Нет, просто есть пустыня, названная в честь сахара. Так и называется: «пустыня сахара», я читал.
– Та не пустыня сАхара, а пустыня СахАра! Гоша, ну ты даёшь!
Благоговейно слушая бред несущих и «случайно» зашедших, утомлённые жаркой летней учёбой курсантки, наскоро надев лифчики (кто под халат, кто сверху), подали стакан для отсыпки и утруски «песка». Гоша, не прекращая благодарить не понравившихся с первого взгляда девчонок, наполнил стекляшку до краёв и поставил на стол, а с банкой на груди стал пробираться к выходу. Когда обитатели пищевой комнаты сообразили всю подлость происходящего, Гоша уже маячил в дверном проёме. Вслед ему понёсся визг обиженных по полной программе девчат и полетел домашний тапочек, угодив между ушами в среднюю часть затылочной кости. Но было весело и вельветовый удар бубончиком по бетонному темечку остался незамеченным… Сахар они потом подарили другой девчачьей комнате за несколько яиц и половину непрожареной курицы.
Но суть в том, что хозяйка тапочка сейчас являлась впередисидящей и ухмыляющейся во весь профиль спиной! Эта улыбка категорически утверждала: «Правильного ответа на второй вопрос не существует!»
– Тебе не нужно ничего подсказать?
Дипломатично ретировался ОН. Ответ последовал под столом, так же дипломатично, в виде сложной конфигурации пальцев.
Третья была задача:
«Пуля попала в дерево, пролетела там несколько метров (что за дерево такое) и застряла».
«Если бы навылет, была бы хоть слабая надежда, что не задеты живородящие органы», – подумал ОН. Но надо не думать, а искать решение! И условие насильно напоминало об этом. Нужно хотя бы приблизительно рассчитать силу, скорость, направление ветра, сопротивление ствола, площадь поверхности гильзы, упавшей поодаль и ещё какие-то величины, о существовании которых общество даже не догадывалось. Как можно, не зная всего этого, так безответственно не просыпаться по ночам!
Задачи по физике всегда убивали своей надуманностью изысканной ситуативности с заранее заданной неопределённостью. То есть «На тебе условия невиданные, используй знания неоткрытые и найди ответы неведомые! Копай, Емеля, от тель до селе, твоя неделя!
То ли дело – арифметика, непригодная для жизни, но простая, как аллегория на аллигатора.
Предположим! Упало три яблока: одно – неспелое, второе – в кусты, а третий огрызок вымазался об скатерть. Сколько шерсти весит килограмм, если два утконоса уже улетели, состарившись, а фигура на сломанной ветке карниза не отбрасывает тень в полтора метра?
Всё конкретно ясно, фантазия – побоку.
Расплывчатая же физика ещё в школе давала повод для расстройства. Однажды давно ОН из-за этой физики испортил отношения с новой учительницей, когда первым неправильно решил задачу о горячей воде в ванне. Получилось больше температуры кипения. Смеяться одному было скучно и ОН, трясясь, вкратце рассказал всё соседу Марику. Улыбаться тихо оба они не умели! Не зная, о чём речь, но заводясь от их идиотских гримас и спазмов, стал «потихоньку» ржать весь класс, в надежде когда-нибудь всё-таки услышать причину. Но несколько длинных минут эти двое, показывая синхронно на доску, только булькали, кряквали и царапали комсомольскими значками парту. Засмеялась, не удержавшись за какое-то наглядное пособие, и физичка – «русалка местной канализации», прозванная так уже на первом уроке. /Учителя, относитесь к детям уважительно, и тогда вы до пенсии будете носить безобидные клички/. Через увесистый кусок времени, когда, между гоготанием, блеянием и кряхтением, стали появляться проёмины, ОН, наконец, смог объяснить всем причину, предъявляя свой полученный ответ: температура воды в ванне 110 градусов. Для полной убедительности использовался анекдот про то, как папа купал ребёнка и, чтобы не обжечься, держал того за ухо пассатижами. Класс завёлся по второму кругу. Все подливали дров в костёр словечками, упражняясь в остроумии.
В момент, когда ученики на время обессилили, физичка воспользовалась паузой для написания на доске условия новой задачи (как – как, а урок – урок). Написанное читалось так: «куда направлена сила мамы, толкающей коляску с ребёнком в гору под наклоном тридцать семь градусов». Кроме того, учителька попыталась на доске изобразить всю картину схематически. Дааа! С рисунком она лоханулась!
Класс захлестнула новая истерика. Откуда-то взялись силы на импровизации: «почему мама не вызвала такси?», «где, собственно, папа?», «зачем маму понесло в гору под таким градусом, ребёнок едет стоя?» и «какая сила у мамы, если на схеме она толкает танк Т-34?». Нагрузка на мышцы живота удвоилась и класс медленно, беззвучно, с одинокими всхлипываниями полностью варварски разрушил физику как дисциплину, а школьную дисциплину – как физическую величину.
ОН был тщательно затрамбован на заднюю парту, и они с физичкой прекрасно с трудом видели друг друга на её уроках до десятого класса. Но, когда училка выходила замуж, ОН был в списке гостей. Видимо, ей и на свадьбе не хватало «горьких» слов из-за дальнего стола…
Так и сейчас, в задаче про пулю ОН, «физически» недомогая, написал все уравнения и формулы, которые знал из этой физики, прихватил краешек химии и чуть заехал на геометрию. Получилась солидно чисто-замаранная страница. Нетронутыми специально были оставлены законы трёх «святых»: Ньютона, Гей-Люссака и Бойля-Мариотта. Эти законы ОН ещё в школе проходил мимо, а сегодня утром выучил между бритьём и умывальником, успев повторить между завтраком и коридором. Почему? В кулуарах сказали, что на этих трёх быках зиждется вся физическая школьственность. Сейчас ОН обладал секретными пятыми козырными тузами (в рукаве, за воротником и ещё в рукаве) для того, чтобы вовремя выложить их на стол и огорошить всех, если разговор на экзамене вдруг коснётся физики.
Всегда приятно заэкспромтить до неузнаваемости своего собеседника заранее подготовленной неожиданностью!..
Поймав на себе тройной взгляд тех, кто сегодня «с завязанными глазами держал ручные весочки», ОН уверенно, не подгибая конечностей, взошёл на эшафот. Оглядев бумажные терзанья, внимательно изучив две предыдущие отметки по профилирующим предметам (оценки оставляли желать худшего), добрая женщина спросила:
– Вы действительно будете учиться?
Но, смутившись, Светлана Ивановна*, увидев в ответ безоглядную
МЕТКА*недоумённость искренне-беззаветно-преданного взгляда «а ля патриот», быстро осеклась и проронила:
Всегда помните имена бескорыстных благодетелей ваших!
– С заданием, в общем-то, вы справились, но для окончания нашей уверенности, вот вам три сложных, но дополнительных вопроса: третий закон Ньютона, закон Гей-Люссака и закон Бойля-Мариотта!..
Получив своё «отлично», медленно выплывая из корпуса, отпустив голову вниз, чтобы не споткнуться на крутых ступеньках, ОН сразу же был взят в осаду несколькими недремлющими парами родителей. Те сердечно советовали не падать духом и как следует готовиться поступать сюда уже после армии. Желая по-отечески «только хорошего», они хамлово вызуживали условия экзаменационной задачи, не прося, а «придавливая».
– Что тебе жалко! Ты всегда ДОЛЖЕН помогать другим!
Нагло, беспардонно, на «ты» наезжали те, помощь от которых людям «обычно пишется в день скорби на венках, как причина смерти: «от сотрудников», «от соседей»…»
Почему все решили, что ОН «пролетел»? Видимо, меряя других по своему жалкому образу и подобию, эта шваль в отрешенном спокойствии чьей-то опущенной головы слышала звуки такого сладкого для всех падальщиков реквиема.
«Ах, так! Ну, получайте!»
ОН гаденько-прегаденько ухмыльнулся и тихо, «по секрету» поведал кровососущим, что находится под грузом тяжёлого счастья, так как был несколько минут назад зачислен в институт без всякого экзамена. Ректор утром лично издал указ: «Первый по очереди абитуриент на третьем по счёту экзамене во втором по названию учебном корпусе будет назван «стотысячным»!» Автоматически получит статус «почётный студент» и будет учиться, независимо от успеваемости, на выбранном по желанию факультете, с практикой в Европе, стажировкой на Канарских островах и распределением в Северной Америке».
ОН врал честно. И вся эта, в одно мгновение «совсем невыдуманная», белиберда проимела эффект неожиданно пыхнувшей огнём газовой горелки посреди вошколупящихся тараканов. Насекомые и паукообразные резко отлетели, задрыгали опалёнными конечностями и рассыпались в одночасье. Долго ещё слышалось в соседних палисадниках визгливые упрёки, типа:
– Я тебе говорила, иди первой! А ты, дурак, чего молчишь? Скажи что-нибудь дочери!
Расправившись с вурдалаками, ОН размеренно приближался к общаге, чувствуя перелив внутреннего настроя в сторону чудесных эмоций нетерпеливо «вскидывающейся» ватаги собитуриентов.
* * *
7
Выбросив воспоминания и третий окурок, ОН встал с нагретого парапета и пошёл дальше – вглубь. Двухдневная небритость, местами не глаженная от стирки тенниска, мытые, со вчерашнего дня босые ноги в удобных сандалиях[37] и само начало отпуска – всё это благодатно влияло на состояние души. Ни о чём не думать – как это иногда окрыляет!
– Заткнитесь, осуждающие! Завидуйте все! Я на свободе и хочу мороженого пива!
Он пританцовывал при ходьбе, подпевая музыке города. Мелодия зависит от сеечасного твоего самочувствия, сееминутного твоего настроения и от сеемесячного расположения к тебе луны.
Будь в тебе физическое недомогание, душевная боль, психологическая мука – немедленно всё вокруг обретает вид раздражающего усилителя страданий. Самые красивые, милые, интересные, любимые, смешные вещи не отвлекают, а увеличивают несчастье, ассоциируясь с тяжёлым моментом даже потом, когда всё давно отмучилось и выздоровелось. Но, если ты счастлив и находишься в гармонии с собой, если сердце поёт, душа захвачена радостью, а дыхание свободное, то хочется откусить всем по кусочку от своего сладкого настроения. В этот миг ужасное, жалкое, низкое и разное всякое такое получает твоё снисхождение в виде лёгкой доброй ухмылки с весёлым молчанием. И это вместо того, чтобы справедливости ради «поставить на место», наказать, заклеймить и разное всякое такое. Живите сегодня! Чтоб вы сдохли! Но только в положенное вам время, и – ни секундой раньше!
Даже мэрия, этот сволочной рассадник, нынче выглядела безобидно и светилась окошками на солнце. Почему-то умилял центральный фонтан с мусором вместо воды. А совершенно не раздражающий сегодня облупленный памятник «воссоединения» с саксофонистом «под низом» получил двушку мелочью. Ещё двушку, но уже бумажкой, пришлось почти силой всунуть стесняющемуся бедненькому, который и просить-то как следует не мог, но, по виду, чувствовал себя очень плохо[38].
/Но всякое серебро чернеет, всякое добро бито и всякая жалость – злу на руку. И жалкость, и жалостность – одинаково прискорбны и одинаково пагубны!../
Пиво из бочки было неразбавленно холодным, в честь отпуска, и отдавало запахом пива. Вот так да! Ура! Хорошее настроение началось продолжаться! По общему обоюдному мнению всех знакомых-перезнакомых, ОН не мог обходиться без своей общительности и поэтому всегда должен был /кому должен?/ мирить аргументом, помогать словом, воодушевлять делом, сопереживать вместе, разрешать споры, запрещать споры, сострадать честно, сатирить остро, выступать смело, вмешиваться вовремя, воодушевлять неунывно и юморить уморяя. ОН всегда настаивал на своём. На чём – никто не знал. Но настойка получалась отменная. Если ОН вдруг развивал тему: серьёзно, чётко, безапелляционно (специальность должности требовала), то получал недоумённый дрожащий вопрос:
– Что у вас случилось! Почему вы сегодня злой?
Серьёзный – это злой! Всегда хотелось ответить соответственно, ответственно показав, что такое «злой». Но получалось бы ещё нелепее, поэтому ОН мудро съезжал с тупой горки на подвернувшейся шутке и восстанавливал цвет лица начальства или подчинённых.
Смеялся ОН часто, но редко. Шутки часто сам придумывал лучше, поэтому терпеливо-снисходительно относился к чьим-то вычитанным. Рассказчиком ОН был неплохим, слушателем – отвратительным. Анекдот невежливо додумывал в середине. Все в один голос затухали: «С тобой не интересно! Отвернись и не слушай! Иногда ОН из вежливости гасил в себе свойства догадки, и загорался вместе со всеми. Ничего особенного ОН сам собой не представлял. Давал «представлять» о себе другим.
Странно, но никто и помыслить не хотел, что ОН нравил уединение. Временное отстранение не унывало и не тяготило. Две крайности: общительность и отобщённость уживались, усиживаясь вместе, не разбавляясь серединчатостью. Взаимоисключаемость черт только обогащала… Стоп! Поняв, что, заступив на трясину размышлений, топит себя полностью, ОН перестал думать вообще «Пьяните тела ресторациями!»
Поддержала ФРАЗА и, потакая подстреканию*, к концу дня пришлось заглянуть в злачник.
Первый был заполнен до отказа почти пустой бутылкой водки с одиноким, нетронутым увядающим лимоном в надколотом блюдце, тонко нарезанным на четыре ломтя и посыпанным рафинадом. Хозяин стола не наблюдался в упор.
Второй
– напротив входа, просто «светился» от приветности ко всем входящим. За ним сидело трио: две мышечные массы и «хорошее отношение к людям». Рожи обоих были настолько фигурально гиперболичны, что кукловоды точно находились где-то поблизости.
Доброта никогда не проводила время в прищуренных глядницах.
Интеллект просквозил мимо, даже не обдав ветерком.
Совесть, взглянув на них, дёрнулась в припадке.
Честность, увидев несчастных, сразу навсегда отдала честь.
И ведь при этом они как-то жили! Даже не «как-то», а «лучше всех» – считала фригидная общественность…
ОН с минуту вдыхал откровенную подозрительность к себе и своим родственникам, но за это время шлифованные затылки, узнав одношкольника и однодворника, расслабились и осклабились (им везде виделось покушение на доходы их):
– О, привет, умник! Ну, сколько ты теперь получаешь в день, в отличие от нас – меньше?
Этот вопрос всегда заменял им приветствие.
– Миллион! – язвительно законопатил ОН все подозрительные отверстия, при этом специально назвав фантастическую сумму, подавая обоим правую руку.
– Та не гони! Почти половину от нашего?!
Не доверяя, загоготали дебилы.
– Мужики, я не хочу сегодня говорить о бизнесе. Можно я аккуратно посижу один, а?
– Презирает!
Подскочил первый.
– Имеет право! Доходы позволяют!
Угомоняя, застолбил первого второй, с хрустом отбивая горлышко толстой бутылки. ОН хотел отходить, но неожиданное представление задержало:
– А – у – нас – всё – рав – но – боль – ше!
Отрепетировано, привстав, ударяясь лбами, забакланили сильные слабого мира сего:
– И – вто – рой – раз – что – бы – не – по – со – ри – ца! Га – га – га – га!
Напевно отработанно пропели «красавцы», ударяясь «набалдашниками».
Кто сказал, что чугун хрупкий? Добавь туда углерода и железо – тут, как тут!
Углерода в этих «чугунках» хватало через край, поэтому звук отозвался звоном, даже крошки не полетели, только посыпалась перхоть в рюмки с, якобы, дорогим коньяком. (Парни полагали, что здесь количество денег улучшает качество).
– Главное – престиж себя! А всё остальное купим! Бизнес живее всех живых! Га-га-га!
– Гуси-гуси, я всё же полетел.
Проронил ОН, уходя.
– Что ты сказал!?
В спину резко, как на дрожжах, вздулся первый.
– Спи, братан, он нормально, ровно полетел.
Вовремя снял накипь второй.
– А, ну, если нормально! Эй! Куда ты ломанулся без подарка? Возьми «конину» от нас, сам не хочешь – поменяешь назад на баксы! Га-га-га! Ну, как я залепил?
– Та ты щас был лучший! Га-га…
– Ясно, лучший! Не, ты приколись, мы вчера в такую сауну закатились! Все медузы сохнут! Аж кости вспотели…
ОН, не спеша, не дослушивая, уже был на расстоянии выеденного яйца и направлялся к углу, кажущемуся по-уютней[39].
«Берегите отношения расстояниями!»
Не переставала оглядываться ФРАЗА, всё до конца не веря, что они благополучно оторвались.
Присев от нечего полчаса делать, дожидаясь службу «ненавязчивого быстрого реагирования», ОН, не обращая внимания, заметил в двух метрах от бокового окна третий столик, уже занятый в это, ещё полувечернее, время. Там тоже сидели двое, друг против друга[40].
Их столик хромал, минимум, на три ножки, а столешница горбатилась и прогибалась одновременно. Когда кто-то из сидящих говорил, то, невольно приближаясь к собеседнику, надавливал локтями на свой край: «клац» – пролитое потекло к говорящему, «клац» – не вытертая лужа покатилась в обратную сторону.
– Заткнитесь, осуждающие! Завидуйте все! Я на свободе и хочу мороженого пива!
Он пританцовывал при ходьбе, подпевая музыке города. Мелодия зависит от сеечасного твоего самочувствия, сееминутного твоего настроения и от сеемесячного расположения к тебе луны.
Будь в тебе физическое недомогание, душевная боль, психологическая мука – немедленно всё вокруг обретает вид раздражающего усилителя страданий. Самые красивые, милые, интересные, любимые, смешные вещи не отвлекают, а увеличивают несчастье, ассоциируясь с тяжёлым моментом даже потом, когда всё давно отмучилось и выздоровелось. Но, если ты счастлив и находишься в гармонии с собой, если сердце поёт, душа захвачена радостью, а дыхание свободное, то хочется откусить всем по кусочку от своего сладкого настроения. В этот миг ужасное, жалкое, низкое и разное всякое такое получает твоё снисхождение в виде лёгкой доброй ухмылки с весёлым молчанием. И это вместо того, чтобы справедливости ради «поставить на место», наказать, заклеймить и разное всякое такое. Живите сегодня! Чтоб вы сдохли! Но только в положенное вам время, и – ни секундой раньше!
Даже мэрия, этот сволочной рассадник, нынче выглядела безобидно и светилась окошками на солнце. Почему-то умилял центральный фонтан с мусором вместо воды. А совершенно не раздражающий сегодня облупленный памятник «воссоединения» с саксофонистом «под низом» получил двушку мелочью. Ещё двушку, но уже бумажкой, пришлось почти силой всунуть стесняющемуся бедненькому, который и просить-то как следует не мог, но, по виду, чувствовал себя очень плохо[38].
/Но всякое серебро чернеет, всякое добро бито и всякая жалость – злу на руку. И жалкость, и жалостность – одинаково прискорбны и одинаково пагубны!../
Пиво из бочки было неразбавленно холодным, в честь отпуска, и отдавало запахом пива. Вот так да! Ура! Хорошее настроение началось продолжаться! По общему обоюдному мнению всех знакомых-перезнакомых, ОН не мог обходиться без своей общительности и поэтому всегда должен был /кому должен?/ мирить аргументом, помогать словом, воодушевлять делом, сопереживать вместе, разрешать споры, запрещать споры, сострадать честно, сатирить остро, выступать смело, вмешиваться вовремя, воодушевлять неунывно и юморить уморяя. ОН всегда настаивал на своём. На чём – никто не знал. Но настойка получалась отменная. Если ОН вдруг развивал тему: серьёзно, чётко, безапелляционно (специальность должности требовала), то получал недоумённый дрожащий вопрос:
– Что у вас случилось! Почему вы сегодня злой?
Серьёзный – это злой! Всегда хотелось ответить соответственно, ответственно показав, что такое «злой». Но получалось бы ещё нелепее, поэтому ОН мудро съезжал с тупой горки на подвернувшейся шутке и восстанавливал цвет лица начальства или подчинённых.
Смеялся ОН часто, но редко. Шутки часто сам придумывал лучше, поэтому терпеливо-снисходительно относился к чьим-то вычитанным. Рассказчиком ОН был неплохим, слушателем – отвратительным. Анекдот невежливо додумывал в середине. Все в один голос затухали: «С тобой не интересно! Отвернись и не слушай! Иногда ОН из вежливости гасил в себе свойства догадки, и загорался вместе со всеми. Ничего особенного ОН сам собой не представлял. Давал «представлять» о себе другим.
Странно, но никто и помыслить не хотел, что ОН нравил уединение. Временное отстранение не унывало и не тяготило. Две крайности: общительность и отобщённость уживались, усиживаясь вместе, не разбавляясь серединчатостью. Взаимоисключаемость черт только обогащала… Стоп! Поняв, что, заступив на трясину размышлений, топит себя полностью, ОН перестал думать вообще «Пьяните тела ресторациями!»
Поддержала ФРАЗА и, потакая подстреканию*, к концу дня пришлось заглянуть в злачник.
МЕТКА*В кабаке, как всегда, было скверно, шумно и людно. Сквернили, шумнили и людили максимум четыре столика.
Не потакайте подстрекани м!
Первый был заполнен до отказа почти пустой бутылкой водки с одиноким, нетронутым увядающим лимоном в надколотом блюдце, тонко нарезанным на четыре ломтя и посыпанным рафинадом. Хозяин стола не наблюдался в упор.
Второй
– напротив входа, просто «светился» от приветности ко всем входящим. За ним сидело трио: две мышечные массы и «хорошее отношение к людям». Рожи обоих были настолько фигурально гиперболичны, что кукловоды точно находились где-то поблизости.
Доброта никогда не проводила время в прищуренных глядницах.
Интеллект просквозил мимо, даже не обдав ветерком.
Совесть, взглянув на них, дёрнулась в припадке.
Честность, увидев несчастных, сразу навсегда отдала честь.
И ведь при этом они как-то жили! Даже не «как-то», а «лучше всех» – считала фригидная общественность…
ОН с минуту вдыхал откровенную подозрительность к себе и своим родственникам, но за это время шлифованные затылки, узнав одношкольника и однодворника, расслабились и осклабились (им везде виделось покушение на доходы их):
– О, привет, умник! Ну, сколько ты теперь получаешь в день, в отличие от нас – меньше?
Этот вопрос всегда заменял им приветствие.
– Миллион! – язвительно законопатил ОН все подозрительные отверстия, при этом специально назвав фантастическую сумму, подавая обоим правую руку.
– Та не гони! Почти половину от нашего?!
Не доверяя, загоготали дебилы.
– Мужики, я не хочу сегодня говорить о бизнесе. Можно я аккуратно посижу один, а?
– Презирает!
Подскочил первый.
– Имеет право! Доходы позволяют!
Угомоняя, застолбил первого второй, с хрустом отбивая горлышко толстой бутылки. ОН хотел отходить, но неожиданное представление задержало:
– А – у – нас – всё – рав – но – боль – ше!
Отрепетировано, привстав, ударяясь лбами, забакланили сильные слабого мира сего:
– И – вто – рой – раз – что – бы – не – по – со – ри – ца! Га – га – га – га!
Напевно отработанно пропели «красавцы», ударяясь «набалдашниками».
Кто сказал, что чугун хрупкий? Добавь туда углерода и железо – тут, как тут!
Углерода в этих «чугунках» хватало через край, поэтому звук отозвался звоном, даже крошки не полетели, только посыпалась перхоть в рюмки с, якобы, дорогим коньяком. (Парни полагали, что здесь количество денег улучшает качество).
– Главное – престиж себя! А всё остальное купим! Бизнес живее всех живых! Га-га-га!
– Гуси-гуси, я всё же полетел.
Проронил ОН, уходя.
– Что ты сказал!?
В спину резко, как на дрожжах, вздулся первый.
– Спи, братан, он нормально, ровно полетел.
Вовремя снял накипь второй.
– А, ну, если нормально! Эй! Куда ты ломанулся без подарка? Возьми «конину» от нас, сам не хочешь – поменяешь назад на баксы! Га-га-га! Ну, как я залепил?
– Та ты щас был лучший! Га-га…
– Ясно, лучший! Не, ты приколись, мы вчера в такую сауну закатились! Все медузы сохнут! Аж кости вспотели…
ОН, не спеша, не дослушивая, уже был на расстоянии выеденного яйца и направлялся к углу, кажущемуся по-уютней[39].
«Берегите отношения расстояниями!»
Не переставала оглядываться ФРАЗА, всё до конца не веря, что они благополучно оторвались.
Присев от нечего полчаса делать, дожидаясь службу «ненавязчивого быстрого реагирования», ОН, не обращая внимания, заметил в двух метрах от бокового окна третий столик, уже занятый в это, ещё полувечернее, время. Там тоже сидели двое, друг против друга[40].
Их столик хромал, минимум, на три ножки, а столешница горбатилась и прогибалась одновременно. Когда кто-то из сидящих говорил, то, невольно приближаясь к собеседнику, надавливал локтями на свой край: «клац» – пролитое потекло к говорящему, «клац» – не вытертая лужа покатилась в обратную сторону.