Страница:
– Я думаю, что для очень многих людей то, что девушки им не давали, являлось стимулом в разных отраслях человеческой деятельности, а не только в бизнесе. Это же Фрейд.
– Да… Вот сейчас многие говорят, что Березовскому сочувствуют. А зачем? Человек ни в чем себе не отказывает, живет в Европе; говорят, еще одну яхту прикупил, еще одно поместье…
– Березовский и трагедия – несовместимые понятия. Это слова-антонимы. Да и по большому счету, какая ж это трагедия – человек живет в замке, в прекрасном месте на юге Франции, там хороший климат… Ну хочет он в Россию… Но и во Франции он счастлив! Как, впрочем, и везде.
– Но ему, наверно, тяжело оттого, что он ушел с большой арены, от больших дел?
– Да не ушел он. И никогда не уйдет. У него с энергетикой все в полном порядке. Есть такие люди, которые никогда не уйдут от больших дел…
– Ты не завидуешь Березовскому, что вот он знаменитый такой? На виду всегда? А ты так все больше в тени работаешь…
– Совершенно не завидую. Я считаю, что мне, в моем положении и с моими результатами жизненными, вообще завидовать кому-то – это просто идиотизм… Нет, таким идиотизмом я, безусловно, не страдаю ни в коей мере. Тут завидовать – это просто ужасно гневить Бога…
– Тебе не хочется, чтоб все каналы с утра до вечера о тебе говорили?
– Не приведи Господь. Мне это не близко, я не хочу, чтоб это произошло. Все строили сами свою жизнь, и каждый получил то, что он строил: и Боря, и Володя, и мы, – все получили свое. Я считаю, что жизнь статистически справедлива и каждый получает то, что и должен был получить, – учитывая, безусловно, везение и время…
– А жалеешь ты, что не пошел тогда к Березовскому? Когда все начиналось?
– Да никогда я не жалею ни о чем. Это совершенно бессмысленно! У каждого своя жизнь, каждый принимает те решения, которые ему в тот момент кажутся рациональными. Зачем оглядываться и думать, что ты сделал так, а что не так? Значит, по-другому было в тот момент, видимо, невозможно.
– И вот в результате Березовский в списках миллионеров – в «Форбсе» идет в верхних строчках, а тебя там вообще нет. Ты получаешься значительно беднее его. (Да, было такое. Как быстро жизнь летит вперед! – И.С.)
– Да, на сегодня, возможно, это так. И заслуженно. Борис брал на себя риски, которые я был не готов брать… Но жизнь ведь длинная – посмотрим, чем это кончится…
– Насчет лучших людей. В этом для меня нет ничего нового. Отец был в самом центре московской жизни, у нас дома бывали выдающиеся люди: Олег Ефремов, Игорь Кио, лауреат Нобелевской премии академик Канторович и так далее… Люди, которые бывают у меня в доме… они менее интересны, чем те, что бывали в доме у моих родителей.
– О’кей, лучшие люди – это у тебя давно. А деньги?
– Насчет денег… Я, безусловно, чувствую, что это настоящий праздник, постоянно мне хочется себя ущипнуть за руку – не снится ли мне это все… Потому что я хорошо помню, как жил до того, как у меня появились относительно большие деньги. Не хватало на портвейн, я копил деньги, чтоб пойти с девушкой в ресторан… Ладно, в Москве я был профессорским сыном и тут у меня было с деньгами ничего еще. А вот когда я на Запад выезжал, где помочь никто не мог… Вот я в 87-м в Австрию поехал в краткосрочную поездку… Нашел себе в Вене самый дешевый пансион. Там афганцы жили беглые, проститутки черные – белых людей там, кроме меня, не было. Комната у меня была размером с мой теперешний стол… Там был маленький душик и унитаз, который, когда надо было, откидывался, выезжал из стенки – и после обратно въезжал. Я питался на два доллара в день. Купишь на улице сосиску – я с тех пор их люблю больше всего, – банку пива возьмешь, ну еще банан днем перехватишь. Вот и весь дневной рацион. И это все недавно относительно! У меня был большой список от жены – чего купить. И я вот в компьютер все это занес и решал оптимизационную задачу – как с той суммой денег, которая у меня есть, это все купить. Я ответственно относился к заданиям жены и вечером ходил смотрел витрины и записывал, где чего есть – брюки, туфли, то-се… Это я помню! Еще я хорошо помню, как моя жена подошла к витрине ювелирного магазина, а я ей посоветовал даже не смотреть, потому что мы там никогда в жизни ничего не купим. Я хорошо это помню…
Как-то я поехал лекции читать в Глазго и по пути на три дня остановился в Лондоне, в котором я на тот момент никогда не был. Поселился в гостинице на границе китайского квартала и Soho – это еще до того, как Soho стал приличным районом. Я опять был единственный белый во всем заведении… В номере у меня была только издевательская система с двумя кранами, а туалет и душ – на этаже. Я выходил из гостиницы и оказывался в китайском квартале – там запахи фантастические из ресторанов, а денег у меня не было… Потом приехала моя жена и мы с ней ели только бизнес-ленчи, да и особенно не ужинали. После шотландцы меня стали в гости приглашать и кое-как кормили. Я этого не забуду никогда. Так что радость, которую я испытываю от того, что у меня деньги есть, – она очень сильная… Это очень хорошо. Но сегодняшние рассказы о том, какими мы были бедными, – как кокетство…
– Да нет же, это как раз очень интересно!
– Да? Могу еще рассказать. У меня масса историй. Да вот поездка по Европе на тех же «Жигулях». Там такая штука вылетела – распределитель, что ли, – и машина не заводилась, трогалась только с толчка! И мы с женой ее толкали, я на ходу запрыгивал… Утром мы ее ставили так, чтоб она как бы вниз катилась немножко. Мы так проехали всю Европу – Францию, Италию… Поехали в Венецию, но не могли там жить, потому что денег не было. И мы жили с этой стороны, на материке. И каждый день на поезде ездили в Венецию. Но надо сказать, что ощущение Венеции у меня было никак не слабее, чем сейчас, когда я приезжаю туда и живу в центре города в хорошей гостинице… По-моему, Хемингуэй говорил, что в музей надо ходить голодным. В этом есть здравое зерно… Это был 1989 год, совсем недавно.
– А теперь в твоем распоряжении все удовольствия, какие можно получить за деньги. Уже не хватаешь сосиски на улице. А ешь – что?
– Да ничего особенного. Ничего такого фундаментального я про это не могу сказать. Вкусы ведь сформировались в той жизни. Я в свое время лекции читал в Оше, там на рынке ходил в ресторан, достаточно грязный – пиалу вытирали полой халата, но все водкой дезинфицировалось. А в Москве у меня самый любимый ресторан – «Белое солнце пустыни». Он отличается – но не фундаментально – от «Узбекистана» нашей юности. Для меня вкусней с тех пор ничего не существует, чем эти лагманы, чебуреки…
– А водку ты теперь какую пьешь?
– На «Русский стандарт» я не перешел, потому что я по-другому воспитывался, вкус у меня другой. Я пью «Долгорукий» или черный «Кристалл». Она меня вполне устраивает – более чем, более чем. Она соответствует моему представлению о водке.
– А вот Женя Киселев пьет только виски Single malt.
– Женя – богатый человек. Может себе позволить. Я, если честно, никогда на это внимания сильно не обращал – чего я там пью, ем… Мне это не очень важно. У меня жена занимается покупкой продуктов. Что купила, что в доме есть, то я и ем, то и пью.
– А вино какое ты пил самое лучшее? Типа Chateau Margaux 1942 года?
– Я не большой по винам специалист. Ну выпил и выпил.
– То есть нету больших понтов?
– Нету. Ну хорошее вино и хорошее…
– И что, не спрашиваешь даже, какое? Говоришь официанту: «А ну принесите красного».
– Ну уж не так – «дайте красного»… Такого уже давно нет. Я все-таки выбираю приличное вино. Если красное – то бордо в основном, но не старые года, а чтоб это было полегче, но и не прошлогоднее, конечно. Так – середина девяностых. Я могу тебе напомнить Пелевина фразу замечательную о том, что ничто так не выдает бедного человека, как умение хорошо разбираться в дорогих часах и автомобилях. Вино могу добавить в этот же ряд. Естественно, мы все выучили «Шато марго» или там «От брион» и берем эти вина. Белого несколько марок я выучил – пуйи-пуссе, пуйи-фюме, пюйини-монташе, сансер, и беру всегда эти вина. Может, такие люди и есть, кто глубоко разбирается в этом вопросе, я к ним не отношусь. Я, кстати, очень люблю итальянские вина. Да они и дешевле. Барбареско – замечательное вино…
– Вот известна еще такая твоя концепция, что ты специально обустроил дачу не очень роскошно, чтоб бедные друзья не сильно комплексовали, не сникали сразу.
– Безусловно. Демонстрация богатства – это такая вещь, которая меня раздражает. Мне было бы некомфортно иметь слишком уж богатый дом.
– А где тут граница? Богатый, очень богатый? Что можно, чего нельзя?
– Ну, в доме золота никакого нет. Антиквариата нет почти.
– Что, из IKEA мебель?
– Ну… нет. Конечно, не из IKEA. Мебель достаточно дорогая… Нормальная мебель, хорошая, австрийская. Но у меня никакого специального дизайна нет. Весь дизайн и в квартире, и на даче делала жена. У меня обычная интеллигентская квартира, только большая. Если представить себе нормальную профессорскую квартиру, то моя квартира от такой не сильно отличается. Книг очень много. Ну, картины есть…
– Опиши своих самых бедных друзей. Расскажи, как тебе трудно с ними, как ты демонстративно не замечаешь их бедности…
– Мне кажется, что все нормальные люди все-таки как-то существуют. Таких, кто совсем ничего не зарабатывает, у меня нет, никто на паперти не стоит.
– Они к тебе с бутылкой приезжают, и ты делаешь вид, что ничего не случилось?
– Ну конечно, трудно делать вид… Но приезжают без бутылки – они знают, что у меня есть что выпить.
– Я слышал, у тебя все костюмы исключительно от Brioni?
– Практически все. Но это не потому, что Brioni, а потому, что они на мне хорошо сидят. Мне нравится хорошо выглядеть.
– Удается?
– Я считаю, что да. Brioni – это дорогая, хорошая, красивая одежда, мне нравится. И я ее покупаю. Покупаю в трех местах в мире – в Нью-Йорке, Цюрихе и Лондоне. Давно я не хожу в другие магазины. Это очень эффективно – купил, и все, думать об этом больше не хочу. А шить костюмы, примеривать – не могу. У каждого свой баланс, мне это кажется чрезмерным – как антиквариат в квартире.
– Деньги, заработок, везение. Кому-то повезло, кому-то нет. Ты понимаешь этот механизм – как человек сегодня идет в банду, когда нет других вариантов разбогатеть? Ну нету у человека ни образования ни приличных связей, ни везения, но он хочет получить свою долю и думает: «Такова цена успеха, потом сочтемся, зато дети станут легальными успешными людьми… У Джона Кеннеди отец был гангстер, а сын стал приличным человеком и даже президентом». Вот приблизительно по этой схеме. Чувствуешь ли ты нечеловеческую мощь денег, этой силы, с какой они к себе тянут?
– Я чувствую большую притягательную силу больших денег. Но я также понимаю, что у каждого собственные ограничения в голове. Я не пошел бы, например, в банду. Я не пошел бы… А кто-то – пошел.
– А если сейчас забрать у тебя деньги, чтоб ты был как простой человек, – это крах будет?
Он вздыхает:
– Это будет… Я, конечно, в принципе скажу: да ладно, хуй с ним. Вот еще одно наше отличие от Запада: мы готовы в любую секунду к тому, что у нас могут все отобрать. Есть такое настроение, такое чувство. Поэтому у нас тут так особенно без иллюзий. Но я быстро и достаточно хорошо адаптируюсь; не думаю, что будет фундаментальная проблема. Жить без денег смогу. Да что-то и опять заработаю.
– Отнять могут, или просто может все рухнуть, обвалиться – вся финансовая система.
– У нас другие прогнозы. Ничего не обвалится. При том что мы, думаю, достаточно объективно смотрим на вещи. Мы прокручиваем любые сценарии.
– И даже если все тут конфискуют, у вас есть планы и заготовки?
– Ты знаешь, это то же самое, что планировать свой развод: тогда он точно состоится.
– А у тебя есть еще какие-то умения, кроме как разруливать большие финансы?
– Я руками ничего делать не умею, но, думаю, в любом обществе найду интеллигентную профессию.
– А в лагере если?
– Ну в лагере можно же газету выпускать. Могу математику преподавать детям… Не пропаду.
– Здесь живет. Принципиально.
– Расскажи про свою жену.
– Пожалуйста. У меня очень близкие отношения с женой. Нетипично близкие доверительные отношения. Это определяется количеством прожитых лет – мы реально встречаемся с 82-го. Мы долго жили в совершенно другой денежной ситуации, в однокомнатной квартире… У нас были в жизни разные испытания, были и трагические эпизоды… За эти годы мы стали близкими похожими людьми с близкими системами ценностей… Я с женой очень близок, я жене много рассказывал всегда… Семья для меня – это фундаментальная вещь.
– Редко такое бывает. Это удача.
– Безусловно. Я считаю, что женитьба – это самая большая удача в моей жизни и самое большое мое везение. Я говорю это совершенно твердо. Ведь как? Вы встречаетесь, трахаетесь, что-то еще делаете… Но вы же не знаете, как будете каждый день жить. Это такое дело, которое очень трудно прогнозируется… С женой мне повезло даже больше, чем с бизнесом. Тут значительно трудней угадать, от тебя тут меньше зависит.
– У многих это не получается, и они говорят: «А, ладно, тогда будем веселиться, с девками знакомиться…»
– Для меня это было бы невозможно.
– Один мой знакомый генерал КГБ, когда развелся, дал такое видение этого: развод – это серьезная неудача, это как провал; значит, ты все неправильно делал и не выполнил поставленную задачу.
– Да-да! В моей жизни это очень важно – жена, семья… Хотя я как человек свободолюбивый и самостоятельный основные решения принимаю сам… Вот у меня жена не особенно хотела в Москву возвращаться, когда мы в Вене жили.
– Но ты сказал: «Едем, и все».
– «Едем, и все» – это не разговор. Потому что это наша общая жизнь. Я с ней долго разговаривал, советовался… Но вот когда мне Виктор Степаныч Черномырдин предлагал послом поехать – в одну страну получше и покрупней, чем Австрия, – то я отказался сам, советоваться с женой не стал.
– А ваши близнецы – они отличники?
– У них там обучение по новым методикам, оценки не ставят. Но, думаю, все будет хорошо.
– Вот в жизни бывают какие-то принципиально новые вещи, происходят как бы открытия. У тебя идет приблизительно так: наука, любовь, женитьба, Запад, правительство, дети, большие деньги, коллекция картин, путешествия по планете. Тебе уже стало ясно, что музыкой заниматься поздно, картин ты не будешь рисовать… А что осталось еще? Все уже было? Или ты ждешь чего-то нового от жизни?
– Что еще будет? Ну, думаю, что в государственную карьеру я больше не пойду. Вряд ли будут – надеюсь, что их не будет, – фундаментальные изменения в нашем бизнесе. Но это не значит, что жизнь кончена, – жизнь, она будет идти. Ты знаешь, я прежде всего жду нового понимания. Я думаю, что цель жизни – это самореализация и самосовершенствование. А самосовершенствование – бесконечный процесс. Думать, читать книжки – и писать книжки… Жизнь просто не останавливается никогда.
– Как сохранить вкус к жизни, чтоб он не пропал? Или это тебя не волнует?
– Волнует… Я придумываю себе новые увлечения. Есть масса вещей, которыми я хочу заниматься. Их так много, и они доставляют такое удовольствие! Вот я несколько лет назад начал заниматься охотой. Совершенно для меня новая вещь! На кого охочусь? Ну, медведя мне жалко, так что – птица, лось, кабан… Однажды добычу в детский дом отдал – уток мы тогда много настреляли. Это было в Краснодарском крае, в Темрюке, – там, кстати, вино еще хорошее, лучшее в России. Стрелять люблю, езжу иногда на стрельбище… В хоккей стал играть после многолетнего перерыва… Это совершенно бесконечное дело – придумывать себе увлечения. Вот Алик Кох книжки пишет, в Интернете на вопросы отвечает… Я вот статьи в «Коммерсантъ» пишу.
– Они тебе платят?
– Нет.
– Но зато ведь и с тебя денег не берут.
– Не берут. Я б с удовольствием занимался наукой, смотрел бы, что с экономикой происходит, – это интересно. Я, кстати, занимаюсь немного экономикой, книжки читаю…
– Ты как-то говорил, что способен начать новую жизнь. Не прошло еще это чувство?
– Я не исключаю, что вообще перестану заниматься бизнесом. Начну книжки писать, плотно. Это вполне возможно…
– Не считал. В Европе я везде был… В Бразилии, в Малайзии на Борнео, у арабов бывал… Я достаточно много путешествовал; много, много…
– Тебе уже удалось съездить во все страны, в которые хотелось?
– Нет, я не был в массе стран, в которые хочу съездить. В Чили я не был, хотя история Пиночета меня очень интересует. В Аргентине тоже. В Кении не был, вообще не был в Центральной Африке – только в Южной. Я не был в Гренландии, что мне очень интересно было бы… Не был на Аляске, не был в Калифорнии никогда. Я не был до сих пор в Японии – вот сейчас только еду. В Китае я был два раза, но Китай знаю плохо. Что я там видел? Один раз был с официальным визитом как министр, другой раз как представитель банка – что тоже недалеко ушло… Так что реальной страны я не видел. Рано или поздно придется туда поехать. Есть места, где я не был, конечно…
– Помнишь, Бунин говорил, что для счастья нужно три вещи: любовь, работа и путешествия.
– У тебя это все есть…
– Ну да.
– Вот Сергей Караганов – ты ж его знаешь? – говорил, что еще в молодости придумал себе формулу счастья: чтоб его любили красивые женщины, чтоб он охотился в Африке, чтоб у него были деньги и чтоб его знала страна. И вот все у него сбылось.
– Молодец он. Но только это кичеватый романтизм. Про красивых женщин – глупо, это достаточно дурацкое заявление. Когда любовь – это все: тут красивая женщина, некрасивая – уже не важно. Она, может, красива для тебя, и этого достаточно… И потом, это множественное число – красивые женщины. Любишь ведь одну женщину… Вот – масштаб формулировок! В этом – отличие Бунина от Караганова. Мне нравятся слова Бунина, я бы только добавил туда детей.
– А деньги ты не хочешь добавить в эту формулу?
– Ну, деньги там точно не участвуют. Разве только – для путешествий они нужны… Деньги не могут иметь ценности, они просто мерило успеха. В СССР можно было быть счастливым, при том что денег ни у кого не было. Нет, деньги не имеют самоценности. Поэтому деньги я в этот список, конечно, не включал бы.
– Так, значит, полностью какая у тебя формула счастья?
– Любовь, работа, путешествия и дети.
– Этого достаточно?
– Вполне…
Алексей Балабанов
– Да… Вот сейчас многие говорят, что Березовскому сочувствуют. А зачем? Человек ни в чем себе не отказывает, живет в Европе; говорят, еще одну яхту прикупил, еще одно поместье…
– Березовский и трагедия – несовместимые понятия. Это слова-антонимы. Да и по большому счету, какая ж это трагедия – человек живет в замке, в прекрасном месте на юге Франции, там хороший климат… Ну хочет он в Россию… Но и во Франции он счастлив! Как, впрочем, и везде.
– Но ему, наверно, тяжело оттого, что он ушел с большой арены, от больших дел?
– Да не ушел он. И никогда не уйдет. У него с энергетикой все в полном порядке. Есть такие люди, которые никогда не уйдут от больших дел…
– Ты не завидуешь Березовскому, что вот он знаменитый такой? На виду всегда? А ты так все больше в тени работаешь…
– Совершенно не завидую. Я считаю, что мне, в моем положении и с моими результатами жизненными, вообще завидовать кому-то – это просто идиотизм… Нет, таким идиотизмом я, безусловно, не страдаю ни в коей мере. Тут завидовать – это просто ужасно гневить Бога…
– Тебе не хочется, чтоб все каналы с утра до вечера о тебе говорили?
– Не приведи Господь. Мне это не близко, я не хочу, чтоб это произошло. Все строили сами свою жизнь, и каждый получил то, что он строил: и Боря, и Володя, и мы, – все получили свое. Я считаю, что жизнь статистически справедлива и каждый получает то, что и должен был получить, – учитывая, безусловно, везение и время…
– А жалеешь ты, что не пошел тогда к Березовскому? Когда все начиналось?
– Да никогда я не жалею ни о чем. Это совершенно бессмысленно! У каждого своя жизнь, каждый принимает те решения, которые ему в тот момент кажутся рациональными. Зачем оглядываться и думать, что ты сделал так, а что не так? Значит, по-другому было в тот момент, видимо, невозможно.
– И вот в результате Березовский в списках миллионеров – в «Форбсе» идет в верхних строчках, а тебя там вообще нет. Ты получаешься значительно беднее его. (Да, было такое. Как быстро жизнь летит вперед! – И.С.)
– Да, на сегодня, возможно, это так. И заслуженно. Борис брал на себя риски, которые я был не готов брать… Но жизнь ведь длинная – посмотрим, чем это кончится…
Деньги
– У тебя прошло это ощущение праздника? В том смысле, что вот ты, простой профессорский сын, обыкновенный интеллигент, так поднялся? Что ты миллионер? Что теперь к тебе в гости ходят лучшие люди страны?– Насчет лучших людей. В этом для меня нет ничего нового. Отец был в самом центре московской жизни, у нас дома бывали выдающиеся люди: Олег Ефремов, Игорь Кио, лауреат Нобелевской премии академик Канторович и так далее… Люди, которые бывают у меня в доме… они менее интересны, чем те, что бывали в доме у моих родителей.
– О’кей, лучшие люди – это у тебя давно. А деньги?
– Насчет денег… Я, безусловно, чувствую, что это настоящий праздник, постоянно мне хочется себя ущипнуть за руку – не снится ли мне это все… Потому что я хорошо помню, как жил до того, как у меня появились относительно большие деньги. Не хватало на портвейн, я копил деньги, чтоб пойти с девушкой в ресторан… Ладно, в Москве я был профессорским сыном и тут у меня было с деньгами ничего еще. А вот когда я на Запад выезжал, где помочь никто не мог… Вот я в 87-м в Австрию поехал в краткосрочную поездку… Нашел себе в Вене самый дешевый пансион. Там афганцы жили беглые, проститутки черные – белых людей там, кроме меня, не было. Комната у меня была размером с мой теперешний стол… Там был маленький душик и унитаз, который, когда надо было, откидывался, выезжал из стенки – и после обратно въезжал. Я питался на два доллара в день. Купишь на улице сосиску – я с тех пор их люблю больше всего, – банку пива возьмешь, ну еще банан днем перехватишь. Вот и весь дневной рацион. И это все недавно относительно! У меня был большой список от жены – чего купить. И я вот в компьютер все это занес и решал оптимизационную задачу – как с той суммой денег, которая у меня есть, это все купить. Я ответственно относился к заданиям жены и вечером ходил смотрел витрины и записывал, где чего есть – брюки, туфли, то-се… Это я помню! Еще я хорошо помню, как моя жена подошла к витрине ювелирного магазина, а я ей посоветовал даже не смотреть, потому что мы там никогда в жизни ничего не купим. Я хорошо это помню…
Как-то я поехал лекции читать в Глазго и по пути на три дня остановился в Лондоне, в котором я на тот момент никогда не был. Поселился в гостинице на границе китайского квартала и Soho – это еще до того, как Soho стал приличным районом. Я опять был единственный белый во всем заведении… В номере у меня была только издевательская система с двумя кранами, а туалет и душ – на этаже. Я выходил из гостиницы и оказывался в китайском квартале – там запахи фантастические из ресторанов, а денег у меня не было… Потом приехала моя жена и мы с ней ели только бизнес-ленчи, да и особенно не ужинали. После шотландцы меня стали в гости приглашать и кое-как кормили. Я этого не забуду никогда. Так что радость, которую я испытываю от того, что у меня деньги есть, – она очень сильная… Это очень хорошо. Но сегодняшние рассказы о том, какими мы были бедными, – как кокетство…
– Да нет же, это как раз очень интересно!
– Да? Могу еще рассказать. У меня масса историй. Да вот поездка по Европе на тех же «Жигулях». Там такая штука вылетела – распределитель, что ли, – и машина не заводилась, трогалась только с толчка! И мы с женой ее толкали, я на ходу запрыгивал… Утром мы ее ставили так, чтоб она как бы вниз катилась немножко. Мы так проехали всю Европу – Францию, Италию… Поехали в Венецию, но не могли там жить, потому что денег не было. И мы жили с этой стороны, на материке. И каждый день на поезде ездили в Венецию. Но надо сказать, что ощущение Венеции у меня было никак не слабее, чем сейчас, когда я приезжаю туда и живу в центре города в хорошей гостинице… По-моему, Хемингуэй говорил, что в музей надо ходить голодным. В этом есть здравое зерно… Это был 1989 год, совсем недавно.
– А теперь в твоем распоряжении все удовольствия, какие можно получить за деньги. Уже не хватаешь сосиски на улице. А ешь – что?
– Да ничего особенного. Ничего такого фундаментального я про это не могу сказать. Вкусы ведь сформировались в той жизни. Я в свое время лекции читал в Оше, там на рынке ходил в ресторан, достаточно грязный – пиалу вытирали полой халата, но все водкой дезинфицировалось. А в Москве у меня самый любимый ресторан – «Белое солнце пустыни». Он отличается – но не фундаментально – от «Узбекистана» нашей юности. Для меня вкусней с тех пор ничего не существует, чем эти лагманы, чебуреки…
– А водку ты теперь какую пьешь?
– На «Русский стандарт» я не перешел, потому что я по-другому воспитывался, вкус у меня другой. Я пью «Долгорукий» или черный «Кристалл». Она меня вполне устраивает – более чем, более чем. Она соответствует моему представлению о водке.
– А вот Женя Киселев пьет только виски Single malt.
– Женя – богатый человек. Может себе позволить. Я, если честно, никогда на это внимания сильно не обращал – чего я там пью, ем… Мне это не очень важно. У меня жена занимается покупкой продуктов. Что купила, что в доме есть, то я и ем, то и пью.
– А вино какое ты пил самое лучшее? Типа Chateau Margaux 1942 года?
– Я не большой по винам специалист. Ну выпил и выпил.
– То есть нету больших понтов?
– Нету. Ну хорошее вино и хорошее…
– И что, не спрашиваешь даже, какое? Говоришь официанту: «А ну принесите красного».
– Ну уж не так – «дайте красного»… Такого уже давно нет. Я все-таки выбираю приличное вино. Если красное – то бордо в основном, но не старые года, а чтоб это было полегче, но и не прошлогоднее, конечно. Так – середина девяностых. Я могу тебе напомнить Пелевина фразу замечательную о том, что ничто так не выдает бедного человека, как умение хорошо разбираться в дорогих часах и автомобилях. Вино могу добавить в этот же ряд. Естественно, мы все выучили «Шато марго» или там «От брион» и берем эти вина. Белого несколько марок я выучил – пуйи-пуссе, пуйи-фюме, пюйини-монташе, сансер, и беру всегда эти вина. Может, такие люди и есть, кто глубоко разбирается в этом вопросе, я к ним не отношусь. Я, кстати, очень люблю итальянские вина. Да они и дешевле. Барбареско – замечательное вино…
– Вот известна еще такая твоя концепция, что ты специально обустроил дачу не очень роскошно, чтоб бедные друзья не сильно комплексовали, не сникали сразу.
– Безусловно. Демонстрация богатства – это такая вещь, которая меня раздражает. Мне было бы некомфортно иметь слишком уж богатый дом.
– А где тут граница? Богатый, очень богатый? Что можно, чего нельзя?
– Ну, в доме золота никакого нет. Антиквариата нет почти.
– Что, из IKEA мебель?
– Ну… нет. Конечно, не из IKEA. Мебель достаточно дорогая… Нормальная мебель, хорошая, австрийская. Но у меня никакого специального дизайна нет. Весь дизайн и в квартире, и на даче делала жена. У меня обычная интеллигентская квартира, только большая. Если представить себе нормальную профессорскую квартиру, то моя квартира от такой не сильно отличается. Книг очень много. Ну, картины есть…
– Опиши своих самых бедных друзей. Расскажи, как тебе трудно с ними, как ты демонстративно не замечаешь их бедности…
– Мне кажется, что все нормальные люди все-таки как-то существуют. Таких, кто совсем ничего не зарабатывает, у меня нет, никто на паперти не стоит.
– Они к тебе с бутылкой приезжают, и ты делаешь вид, что ничего не случилось?
– Ну конечно, трудно делать вид… Но приезжают без бутылки – они знают, что у меня есть что выпить.
– Я слышал, у тебя все костюмы исключительно от Brioni?
– Практически все. Но это не потому, что Brioni, а потому, что они на мне хорошо сидят. Мне нравится хорошо выглядеть.
– Удается?
– Я считаю, что да. Brioni – это дорогая, хорошая, красивая одежда, мне нравится. И я ее покупаю. Покупаю в трех местах в мире – в Нью-Йорке, Цюрихе и Лондоне. Давно я не хожу в другие магазины. Это очень эффективно – купил, и все, думать об этом больше не хочу. А шить костюмы, примеривать – не могу. У каждого свой баланс, мне это кажется чрезмерным – как антиквариат в квартире.
– Деньги, заработок, везение. Кому-то повезло, кому-то нет. Ты понимаешь этот механизм – как человек сегодня идет в банду, когда нет других вариантов разбогатеть? Ну нету у человека ни образования ни приличных связей, ни везения, но он хочет получить свою долю и думает: «Такова цена успеха, потом сочтемся, зато дети станут легальными успешными людьми… У Джона Кеннеди отец был гангстер, а сын стал приличным человеком и даже президентом». Вот приблизительно по этой схеме. Чувствуешь ли ты нечеловеческую мощь денег, этой силы, с какой они к себе тянут?
– Я чувствую большую притягательную силу больших денег. Но я также понимаю, что у каждого собственные ограничения в голове. Я не пошел бы, например, в банду. Я не пошел бы… А кто-то – пошел.
– А если сейчас забрать у тебя деньги, чтоб ты был как простой человек, – это крах будет?
Он вздыхает:
– Это будет… Я, конечно, в принципе скажу: да ладно, хуй с ним. Вот еще одно наше отличие от Запада: мы готовы в любую секунду к тому, что у нас могут все отобрать. Есть такое настроение, такое чувство. Поэтому у нас тут так особенно без иллюзий. Но я быстро и достаточно хорошо адаптируюсь; не думаю, что будет фундаментальная проблема. Жить без денег смогу. Да что-то и опять заработаю.
– Отнять могут, или просто может все рухнуть, обвалиться – вся финансовая система.
– У нас другие прогнозы. Ничего не обвалится. При том что мы, думаю, достаточно объективно смотрим на вещи. Мы прокручиваем любые сценарии.
– И даже если все тут конфискуют, у вас есть планы и заготовки?
– Ты знаешь, это то же самое, что планировать свой развод: тогда он точно состоится.
– А у тебя есть еще какие-то умения, кроме как разруливать большие финансы?
– Я руками ничего делать не умею, но, думаю, в любом обществе найду интеллигентную профессию.
– А в лагере если?
– Ну в лагере можно же газету выпускать. Могу математику преподавать детям… Не пропаду.
Личное
– У тебя семья там живет или здесь?– Здесь живет. Принципиально.
– Расскажи про свою жену.
– Пожалуйста. У меня очень близкие отношения с женой. Нетипично близкие доверительные отношения. Это определяется количеством прожитых лет – мы реально встречаемся с 82-го. Мы долго жили в совершенно другой денежной ситуации, в однокомнатной квартире… У нас были в жизни разные испытания, были и трагические эпизоды… За эти годы мы стали близкими похожими людьми с близкими системами ценностей… Я с женой очень близок, я жене много рассказывал всегда… Семья для меня – это фундаментальная вещь.
– Редко такое бывает. Это удача.
– Безусловно. Я считаю, что женитьба – это самая большая удача в моей жизни и самое большое мое везение. Я говорю это совершенно твердо. Ведь как? Вы встречаетесь, трахаетесь, что-то еще делаете… Но вы же не знаете, как будете каждый день жить. Это такое дело, которое очень трудно прогнозируется… С женой мне повезло даже больше, чем с бизнесом. Тут значительно трудней угадать, от тебя тут меньше зависит.
– У многих это не получается, и они говорят: «А, ладно, тогда будем веселиться, с девками знакомиться…»
– Для меня это было бы невозможно.
– Один мой знакомый генерал КГБ, когда развелся, дал такое видение этого: развод – это серьезная неудача, это как провал; значит, ты все неправильно делал и не выполнил поставленную задачу.
– Да-да! В моей жизни это очень важно – жена, семья… Хотя я как человек свободолюбивый и самостоятельный основные решения принимаю сам… Вот у меня жена не особенно хотела в Москву возвращаться, когда мы в Вене жили.
– Но ты сказал: «Едем, и все».
– «Едем, и все» – это не разговор. Потому что это наша общая жизнь. Я с ней долго разговаривал, советовался… Но вот когда мне Виктор Степаныч Черномырдин предлагал послом поехать – в одну страну получше и покрупней, чем Австрия, – то я отказался сам, советоваться с женой не стал.
– А ваши близнецы – они отличники?
– У них там обучение по новым методикам, оценки не ставят. Но, думаю, все будет хорошо.
– Вот в жизни бывают какие-то принципиально новые вещи, происходят как бы открытия. У тебя идет приблизительно так: наука, любовь, женитьба, Запад, правительство, дети, большие деньги, коллекция картин, путешествия по планете. Тебе уже стало ясно, что музыкой заниматься поздно, картин ты не будешь рисовать… А что осталось еще? Все уже было? Или ты ждешь чего-то нового от жизни?
– Что еще будет? Ну, думаю, что в государственную карьеру я больше не пойду. Вряд ли будут – надеюсь, что их не будет, – фундаментальные изменения в нашем бизнесе. Но это не значит, что жизнь кончена, – жизнь, она будет идти. Ты знаешь, я прежде всего жду нового понимания. Я думаю, что цель жизни – это самореализация и самосовершенствование. А самосовершенствование – бесконечный процесс. Думать, читать книжки – и писать книжки… Жизнь просто не останавливается никогда.
– Как сохранить вкус к жизни, чтоб он не пропал? Или это тебя не волнует?
– Волнует… Я придумываю себе новые увлечения. Есть масса вещей, которыми я хочу заниматься. Их так много, и они доставляют такое удовольствие! Вот я несколько лет назад начал заниматься охотой. Совершенно для меня новая вещь! На кого охочусь? Ну, медведя мне жалко, так что – птица, лось, кабан… Однажды добычу в детский дом отдал – уток мы тогда много настреляли. Это было в Краснодарском крае, в Темрюке, – там, кстати, вино еще хорошее, лучшее в России. Стрелять люблю, езжу иногда на стрельбище… В хоккей стал играть после многолетнего перерыва… Это совершенно бесконечное дело – придумывать себе увлечения. Вот Алик Кох книжки пишет, в Интернете на вопросы отвечает… Я вот статьи в «Коммерсантъ» пишу.
– Они тебе платят?
– Нет.
– Но зато ведь и с тебя денег не берут.
– Не берут. Я б с удовольствием занимался наукой, смотрел бы, что с экономикой происходит, – это интересно. Я, кстати, занимаюсь немного экономикой, книжки читаю…
– Ты как-то говорил, что способен начать новую жизнь. Не прошло еще это чувство?
– Я не исключаю, что вообще перестану заниматься бизнесом. Начну книжки писать, плотно. Это вполне возможно…
Путешествия
– Ты в скольких странах был? В ста?– Не считал. В Европе я везде был… В Бразилии, в Малайзии на Борнео, у арабов бывал… Я достаточно много путешествовал; много, много…
– Тебе уже удалось съездить во все страны, в которые хотелось?
– Нет, я не был в массе стран, в которые хочу съездить. В Чили я не был, хотя история Пиночета меня очень интересует. В Аргентине тоже. В Кении не был, вообще не был в Центральной Африке – только в Южной. Я не был в Гренландии, что мне очень интересно было бы… Не был на Аляске, не был в Калифорнии никогда. Я не был до сих пор в Японии – вот сейчас только еду. В Китае я был два раза, но Китай знаю плохо. Что я там видел? Один раз был с официальным визитом как министр, другой раз как представитель банка – что тоже недалеко ушло… Так что реальной страны я не видел. Рано или поздно придется туда поехать. Есть места, где я не был, конечно…
Счастье
– Путешествия для тебя необходимы, так?– Помнишь, Бунин говорил, что для счастья нужно три вещи: любовь, работа и путешествия.
– У тебя это все есть…
– Ну да.
– Вот Сергей Караганов – ты ж его знаешь? – говорил, что еще в молодости придумал себе формулу счастья: чтоб его любили красивые женщины, чтоб он охотился в Африке, чтоб у него были деньги и чтоб его знала страна. И вот все у него сбылось.
– Молодец он. Но только это кичеватый романтизм. Про красивых женщин – глупо, это достаточно дурацкое заявление. Когда любовь – это все: тут красивая женщина, некрасивая – уже не важно. Она, может, красива для тебя, и этого достаточно… И потом, это множественное число – красивые женщины. Любишь ведь одну женщину… Вот – масштаб формулировок! В этом – отличие Бунина от Караганова. Мне нравятся слова Бунина, я бы только добавил туда детей.
– А деньги ты не хочешь добавить в эту формулу?
– Ну, деньги там точно не участвуют. Разве только – для путешествий они нужны… Деньги не могут иметь ценности, они просто мерило успеха. В СССР можно было быть счастливым, при том что денег ни у кого не было. Нет, деньги не имеют самоценности. Поэтому деньги я в этот список, конечно, не включал бы.
– Так, значит, полностью какая у тебя формула счастья?
– Любовь, работа, путешествия и дети.
– Этого достаточно?
– Вполне…
Алексей Балабанов
«А теперь Набоков!»
Могучий режиссер современности – это, причем без иронии, то и дело нас удивляет. Помню, как меня поразил его фильм «Груз-200». Нас-то он удивил, а ему это дело привычное – удивлять нас. Вот меня восхищает то, что Балабанов глубоко и искренне презирает коммерцию – но недостатка в деньгах на кино не испытывает. Снимает все, что ему взбредает в голову, а потом люди ломятся это смотреть. Ладно б только у нас! Вы будете смеяться, но «Война» хорошо прокатилась в Японии, а «Жмурки» – в Англии.
Просмотр мощного «Груза-200» сбил мне прицел, я утратил самоконтроль и в итоге испытал совершенно детские эмоции; в какой-то момент я заметил, что перестал видеть в этой ленте искусство и сопереживал происходящему всерьез, с неподдельным ужасом. Мертвый десантник в парадке, вытащенный из цинкового гроба, выглядел очень живописно рядом со своей очень голой живой невестой…
Посмотрев ленту, я приехал в Питер, взял бутылку и пошел поздравлять Балабанова с большой удачей. Пользуясь случаем, я расспросил его об искусстве и вообще о жизни.
После работал ассистентом режиссера на Свердловской киностудии, учился на высших курсах сценаристов и режиссеров.
Первый фильм: «Счастливые дни» (1993), по мотивам ранних произведений Сэмюэла Беккета. Сценарий написал сам.
Призы:
«Ника» – за картину «Замок» по роману Франца Кафки.
Grand prix «Кинотавра» – за ленту «Брат».
«Золотой Овен» и «Ника» – за фильм «Про уродов и людей».
«Золотая роза» «Кинотавра» – за «Войну».
«Брат-2» стал самым кассовым российским фильмом 90-х.
Он отказался снимать фильм «Олигарх» и не поехал работать в Голливуд, куда звали.
Женат, двое сыновей от двух браков – 11 и 17 лет.
– Так, это в Каннах, это первый мой Каннский фестиваль. – На фото он в плавках стоит на одной ноге, снимает штаны. – Это я с мамой – она у меня была партийная, ездила на XXV съезд КПСС с Ельциным, когда тот первым секретарем был в Свердловске. Это папа, он был главный редактор газеты, а потом на Свердловской киностудии работал… Это я школьник, это – хулиган. Это я карты подтасовывал, перед игрой, и меня кто-то из друзей подкараулил, заснял в электричке. Это Саша, мой друг, десантник. Он играл у меня в фильме… Это свадьба со старшей женой. А это я с Надей, мы с ней на съемках влюбились друг в друга. 93-й год, что ли… Я тут молодой и бодрый. А это я в военной форме, видишь – лейтенант. Кажется, единственная карточка, где я в форме… Сейчас вот только что шел сериал «Офицеры». Это как раз про нас, и снимали в странах, где я был, где наши воевали. Сериал качественно сделан. Я обычно сериалы не смотрю, а тут подсел. Все очень достоверно показано…
– Может, армия – это были лучшие твои годы?
– Как тебе сказать… Нет, армия – это тяжелая вещь. Интересно, когда работаешь, то есть, значит, летаешь – но ты ж не все время работаешь, ты еще и служишь. Вот я служил в управлении дивизии. Со мной служил майор Малыхин, который отвечал за то, кто когда и куда полетит. Чтобы он поставил меня на полет, я должен был его бестолкового сына каждый день учить английскому.
– А сам ты в Афган не летал. Как так получилось?
– Там наладили прямой перелет, сидели наши диспетчеры – и переводчики не были нужны. Наши туда постоянно летали, возили десантников и привозили обратно «груз-200». Я жил в одной комнате с летчиком Валерой Найдо, он тоже был лейтенант, как я. Он туда постоянно летал. Он оттуда «груз-200» возил…
– Афганистан – там, по-твоему, было что: геополитические интересы России или безумная авантюра?
– Конечно, геополитические интересы. Нам надо было весь Ближний Восток держать! Там все наше было! Как Тегеран во время войны русский был совсем, почему там и конференцию проводили. А почему Южный Йемен наши держали? (Помню, я там видел мальчика лет четырнадцати, он спал на улице в обнимку с автоматом Калашникова.) Я Южный Йемен очень хорошо помню, я там много раз был и гулял по Адену, их столице. Там же Красное море, вход в Суэцкий канал, – и как мы его могли не проконтролировать? Это и есть геополитический интерес. Либо через канал, либо через Южную Африку плыть. Грязное, правда, море там чудовищно. Я уговорил экипаж в первый полет помыть ноги в Красном море, это ж красота. Ну убедил. Выпили мы и пошли. Я на берегу речи толкал, я ж молодой, восторженный был. Вернулись домой, а у всех на ногах такие как бы галоши черные – это от нефти. Как они меня матом поливали! Они хотели спать лечь, а у них ноги грязные. Надо отмывать.
– Ты, значит, вместо Афгана летал в Африку и на Ближний Восток, так?
– Да. Это в основном Эфиопия, Ангола. И промежуточные посадки с ночевками – Южный Йемен. И Конакри, это столица Экваториальной Гвинеи, а на самом деле это не город, а деревня, там главная улица – с покосившимися домиками… Но океан какой! И конечно, мне очень понравились Сирия, Дамаск. Там очень красиво. Такие минареты высоченные, там чисто, дороги отличные.
– Да, там помнят русских. С меня иногда денег в магазинах не брали в Сирии.
– Конечно. Я там раз тридцать был. Когда была война с Израилем, мы столько самолетов туда завезли! Истребители Миг-25 были для них слишком быстрые: чуть разогнался – и улетает за границу, страна же маленькая. Глупо было их покупать. А 23-й Миг – нормально для них. У нас в транспортник входило два 23-х, с отстегнутыми крыльями, или один 25-й, он побольше.
– Оттуда гробов (новый фильм «Груз-200» нейдет с головы) явно не везли – там же мало советских спецов.
Просмотр мощного «Груза-200» сбил мне прицел, я утратил самоконтроль и в итоге испытал совершенно детские эмоции; в какой-то момент я заметил, что перестал видеть в этой ленте искусство и сопереживал происходящему всерьез, с неподдельным ужасом. Мертвый десантник в парадке, вытащенный из цинкового гроба, выглядел очень живописно рядом со своей очень голой живой невестой…
Посмотрев ленту, я приехал в Питер, взял бутылку и пошел поздравлять Балабанова с большой удачей. Пользуясь случаем, я расспросил его об искусстве и вообще о жизни.
Личное дело
Алексей Балабанов родился в 1959 г. в Свердловске. В 1981 г. закончил иняз в Горьком. Стажировался в Манчестере. 1981–1983 гг. – служба в армии (поставка оружия в Африку и на Ближний Восток).После работал ассистентом режиссера на Свердловской киностудии, учился на высших курсах сценаристов и режиссеров.
Первый фильм: «Счастливые дни» (1993), по мотивам ранних произведений Сэмюэла Беккета. Сценарий написал сам.
Призы:
«Ника» – за картину «Замок» по роману Франца Кафки.
Grand prix «Кинотавра» – за ленту «Брат».
«Золотой Овен» и «Ника» – за фильм «Про уродов и людей».
«Золотая роза» «Кинотавра» – за «Войну».
«Брат-2» стал самым кассовым российским фильмом 90-х.
Он отказался снимать фильм «Олигарх» и не поехал работать в Голливуд, куда звали.
Женат, двое сыновей от двух браков – 11 и 17 лет.
Однажды его спросили: «Мало вам обвинений в национализме из-за фразы в „Брате“: „Я тебе, чурка, не брат“?» Балабанов тогда поправил собеседника, дал точную цитату: «“Не брат ты мне, гнида черножопая!” Ну называют так в народе людей с Кавказа. Почему я должен в фильме этого не показывать, если это правда? Как может кино развить национальную рознь? Она либо есть, либо ее нет. Фильм отражает жизнь, а не создает ее. Я делаю то, что мне кажется правильным. Как люди думают, так я и снимаю».
Погоны
Ну поздравления, комплименты, совершенно заслуженные, его скромные ответы… Чтоб не забыть, сразу же отбираем фото из архива, в журнал. Он достает пакеты, мы рассматриваем картинки.– Так, это в Каннах, это первый мой Каннский фестиваль. – На фото он в плавках стоит на одной ноге, снимает штаны. – Это я с мамой – она у меня была партийная, ездила на XXV съезд КПСС с Ельциным, когда тот первым секретарем был в Свердловске. Это папа, он был главный редактор газеты, а потом на Свердловской киностудии работал… Это я школьник, это – хулиган. Это я карты подтасовывал, перед игрой, и меня кто-то из друзей подкараулил, заснял в электричке. Это Саша, мой друг, десантник. Он играл у меня в фильме… Это свадьба со старшей женой. А это я с Надей, мы с ней на съемках влюбились друг в друга. 93-й год, что ли… Я тут молодой и бодрый. А это я в военной форме, видишь – лейтенант. Кажется, единственная карточка, где я в форме… Сейчас вот только что шел сериал «Офицеры». Это как раз про нас, и снимали в странах, где я был, где наши воевали. Сериал качественно сделан. Я обычно сериалы не смотрю, а тут подсел. Все очень достоверно показано…
– Может, армия – это были лучшие твои годы?
– Как тебе сказать… Нет, армия – это тяжелая вещь. Интересно, когда работаешь, то есть, значит, летаешь – но ты ж не все время работаешь, ты еще и служишь. Вот я служил в управлении дивизии. Со мной служил майор Малыхин, который отвечал за то, кто когда и куда полетит. Чтобы он поставил меня на полет, я должен был его бестолкового сына каждый день учить английскому.
– А сам ты в Афган не летал. Как так получилось?
– Там наладили прямой перелет, сидели наши диспетчеры – и переводчики не были нужны. Наши туда постоянно летали, возили десантников и привозили обратно «груз-200». Я жил в одной комнате с летчиком Валерой Найдо, он тоже был лейтенант, как я. Он туда постоянно летал. Он оттуда «груз-200» возил…
– Афганистан – там, по-твоему, было что: геополитические интересы России или безумная авантюра?
– Конечно, геополитические интересы. Нам надо было весь Ближний Восток держать! Там все наше было! Как Тегеран во время войны русский был совсем, почему там и конференцию проводили. А почему Южный Йемен наши держали? (Помню, я там видел мальчика лет четырнадцати, он спал на улице в обнимку с автоматом Калашникова.) Я Южный Йемен очень хорошо помню, я там много раз был и гулял по Адену, их столице. Там же Красное море, вход в Суэцкий канал, – и как мы его могли не проконтролировать? Это и есть геополитический интерес. Либо через канал, либо через Южную Африку плыть. Грязное, правда, море там чудовищно. Я уговорил экипаж в первый полет помыть ноги в Красном море, это ж красота. Ну убедил. Выпили мы и пошли. Я на берегу речи толкал, я ж молодой, восторженный был. Вернулись домой, а у всех на ногах такие как бы галоши черные – это от нефти. Как они меня матом поливали! Они хотели спать лечь, а у них ноги грязные. Надо отмывать.
– Ты, значит, вместо Афгана летал в Африку и на Ближний Восток, так?
– Да. Это в основном Эфиопия, Ангола. И промежуточные посадки с ночевками – Южный Йемен. И Конакри, это столица Экваториальной Гвинеи, а на самом деле это не город, а деревня, там главная улица – с покосившимися домиками… Но океан какой! И конечно, мне очень понравились Сирия, Дамаск. Там очень красиво. Такие минареты высоченные, там чисто, дороги отличные.
– Да, там помнят русских. С меня иногда денег в магазинах не брали в Сирии.
– Конечно. Я там раз тридцать был. Когда была война с Израилем, мы столько самолетов туда завезли! Истребители Миг-25 были для них слишком быстрые: чуть разогнался – и улетает за границу, страна же маленькая. Глупо было их покупать. А 23-й Миг – нормально для них. У нас в транспортник входило два 23-х, с отстегнутыми крыльями, или один 25-й, он побольше.
– Оттуда гробов (новый фильм «Груз-200» нейдет с головы) явно не везли – там же мало советских спецов.