Ильин Андрей. Диверсия [= Федеральное дело]

   В заключение финансового обоснования я рекомендовал задуматься над тем, что предпримут оголодавшие горняки, если они узнают о наличии у них под боком излишков так не хватающих им средств. И что скажут рядовые вкладчики, которым из-за полугодового отсутствия прихода не выплачивают причитающиеся им проценты по вкладам. И какие выводы сделает налоговая инспекция, буде ей, как-нибудь случайно, попадут в руки вот эти вот цифры…
   А?
   Утром следующего дня четыре местных банка удивили общественность заявлением о готовности выдать шахтерам беспроцентную ссуду для погашения задолженности по зарплатам. С принятием долговых обязательств государства на себя. Пятый банк заявления не сделал, потому что объявил себя банкротом, а его управляющий и главбух ударились в бега.
   Недостающую сумму я известными мне и другим работникам Конторы методами получил в других банках и переправил на счет стачкома. В качестве благотворительного взноса от пожелавших остаться неизвестными бизнесменов.
   Шахтеры покинули митинговые колонны и встали в очереди в кассы, а потом в кассы магазинов. Накал страстей пошел на убыль. После сытного обеда и тихого отдыха в кругу семьи охотников идти на продуваемую всеми ветрами улицу обычно не находится.
   Это был успех. Но это была еще не победа.
   Согласно сценарию, невыплата зарплат не являлась единственным способом политической и социальной дестабилизации региона. Были еще недопоставки товаров первой необходимости, перебои с электроэнергией, рост преступлений против личности, массовый террор. Последний подходил лучше всего. Он не просчитывался как интрига государства против отдельно взятой административной территории и при минимальных вложениях давал максимальный положительный эффект. Два-три сопровождающихся многочисленными жертвами взрыва — и население проголосует за любые предложения, обещающие им быстрое избавление от страха за себя и своих детей. Старый, апробированный во множестве стран прием.
   На их месте я взорвал бы бомбу. А лучше две. Раздул пламя общественного возмущения с помощью прессы. А потом собрал многочисленные митинги. Выдвинул политические требования. И методом стихийного волеизъявления народа поддержал бы того… кто всю эту кашу заварил.
   Я бы сделал именно так.
   И именно поэтому я постараюсь сделать все наоборот.
   Я пошел в аптеку и купил без рецепта несколько необходимых мне лекарств. В большом количестве. Потом я пошел в хозяйственный магазин и прикупил кое-что из бытовой химии. Потом я смешал все эти лекарства и всю эту бытовую химию в известной мне пропорции. И получил мощное взрывчатое вещество!
   Умению изготовлять бомбы из ничего, вернее — из того, что свободно продается в «любой посудной лавке», и применять их по назначению каждого диверсанта-разведчика учат еще на первом курсе учебки. Это азы. Это самое простое.
   Я сделал две бомбы. Одну положил в урну возле центрального универмага. Другую в вестибюле кинотеатра.
   И позвонил в милицию.
   — Але! Тут какой-то сверток большой. В кино. И там что-то тикает. Может, будильник. А может, еще чего. Я его трогать боюсь. Вы посмотрите сами.
   Милиция приехала и нашла то, что нашла. Снаряженную к взрыву бомбу. И потом еще одну.
   И объявила тревогу.
   Чего я и добивался.
   А зачем ждать, когда в городе поразбрасывают в местах скопления людей настоящие взрывные устройства? О которых никто не сообщит и которые сделают свое кровавое дело. В таких случаях лучше опережать ситуацию. Как в медицине с помощью загодя поставленных прививок. Немножко укололся чумой и уже никогда чумой не заболеешь. И не умрешь.
   В город нагнали дополнительные силы правопорядка. На каждом углу поставили по постовому. Каждый подозрительный чемодан или сверток тащили на экспертизу. Каждого подозрительного типа ощупывали силами привлеченных дружинников и курсантов местных военных училищ.
   Теперь проведение в городе террористических актов было усложнено. И террористических актов не состоялось. Даже если они и планировались. А если не планировались, то тут лучше пересолить…
   Регион был стабилизирован.
   Но… взорвался другой регион. Точно по тому же сценарию.

Глава 58

   Что и должно было произойти. Получился классического покроя тришкин кафтан, где я с иголкой и нитками бегал из одного конца страны в другой и штопал худые места, а по швам трещало там, куда я не успевал. Все это было закономерно. В одиночку против всех не воюют. Я явно переоценил свои силы.
   Я слушал радио, смотрел телевизор, читал сообщения с мест и слышал, видел и понимал гораздо больше, чем говорили, печатали и показывали. Я знал, что произойдет дальше. Через час. Через день. Через неделю. Я мог сверить это по листам имеющегося у меня сценария. Конечно, это был не тот регион, который планировался в качестве главного исполнителя заказанной роли. И даже не запасной, где я тоже успел предпринять кое-какие шаги, это был третий, наименее приспособленный для бунта регион. Где «революционные» процессы протекали вяло, со скрипом и с пробуксовыванием. Но тем не менее протекали! Подталкиваемые чьей-то опытной рукой.
   — Что, плохи дела? — спрашивал Александр Анатольевич.
   — Неважнецкие дела!
   — Я могу чем-нибудь помочь?
   — Тем, что выбросите телевизор, радиоприемник и газеты. И не будете рассказывать о том, что происходит в стране.
   Два раза я выезжал в те внезапно оголодавшие края. Но сделать почти ничего не смог. Болезнь была запущена. Болезнь прогрессировала.
   Я попробовал вытрясти деньги из местных банков. Но их хранилища оказались пусты. Кто-то посредством хитрых финансовых махинаций обескровил их раньше меня. Похоже, сценаристы умели учитывать опыт предыдущих ошибок. Теперь банки не могли вступить в игру. Не могли выдать беспроцентную под зарплату ссуду. Банки были нейтрализованы.
   Я добыл и направил средства в стачком. И они пропали. В стачкоме. Я попытался через подставных журналистов поднять скандал. И их нашли. Но только часть. И пообещали в скором времени отыскать остальные. Но деньги нужны были сейчас. Как ложка к обеду. Сейчас! А не потом, когда тарелки опустеют.
   Я ломал голову над тем, что предпринять еще, но в глубине души понимал, что, что бы я ни сделал, ситуацию уже не переломить. Я опоздал. Как на поезд, который ушел вчера. Время легких прививок было безнадежно упущено.
   Если бы была жива Контора, если бы в одни оглобли со мной впрягся местный, владеющий обстановкой, знающий людей и существующие пружины власти Резидент, может быть, что-нибудь и удалось изменить. Но Конторы не было. Был один только я.
   Я был обречен на поражение. Потому что рвал вершки. Только вершки. А питающие сорную траву корни оставались в земле. На недоступной мне глубине. И выталкивали, выталкивали, выталкивали на поверхность новую сорную поросль.
   Где были эти корни? Кто был этими корнями?
   Кто? И где?
   На этом и надо было сосредоточить внимание. А не на бесконечном и безнадежном дерганье сорных стеблей.
   Кто?
   И где?
   Я оставил бестолковую суету и стал думать.
   Местные руководители? Едва ли. Их, конечно, использовали, но втемную. Так, что они сами не знали, что и для чего они делают.
   Большие чиновники в Правительстве? Из тех, что числятся в моем досье агентами влияния? Наверняка. Но они тоже лишь пешки в большой игре. Их много, и каждый гадит исключительно в меру своих сил и способностей на своем, строго определенном участке. Это суммарно они заваливают тем самым всю страну. По ноздри… Управлять ими, каждым в отдельности, ни рук, ни ног, ни времени не хватит.
   Минуточку. Вернемся немножко назад. Как я сказал — «определенном участке»? А кем они определены? Эти участки?
   Если обращаться к самым истокам — то сценарием.
   А кто разрабатывал сценарий?
   Группа специалистов очень широкого профиля. Одной неизвестной мне страны.
   А почему неизвестной?
   Наверное, потому, что я просто не задавался целью выяснить конкретного адресата. Мне это было без надобности. Мне было важно, не кто делает, а что он делает. Я не собирался вести захватнические войны. Я дрался на своей территории.
   Итак, чья страна? Уж не дяди ли, живущего в большом с белыми колоннами доме?
   Вполне вероятно. Если исходить из принципа, что, когда хочешь узнать вдохновителя преступления — посмотри, кому оно принесло наибольшую выгоду.
   И кому же?
   В первую очередь ему — нашему заокеанскому соседу. И его руководству, сэкономившему своему налогоплательщику за счет победы в полувековом военном противостоянии многие и многие миллиарды долларов.
   Но и его северному соседу.
   И его союзникам в Европе.
   И всем прочим, кого не устраивало могущество контролирующей одну шестую часть суши империи.
   Так кому же конкретно?
   А так ли это важно?
   Допустим, я установил заказчика сценария. И что с того? Что я сделаю дальше? Дам ему срочную телеграмму с требованием прекратить чинимые при его поддержке безобразия? Обругаю! Пристыжу! Пальчиком пригрожу! Матом пошлю!
   Он, конечно, испугается, и затрепещет, и покается, и уйдет в монастырь замаливать свои политические грехи, и дослужится там до звания архиепископа. Так?
   Ну, конечно, нет.
   Его, как и всякого другого высоко сидящего чиновника, так просто не усовестить. Потому что этого органа чувств у него как действующего, профессионального политика нет. Отмер за ненадобностью в процессе политической эволюции. Как мешающий рудимент. Политика не делается чувствами. Политика делается расчетом и силой. И еще страхом.
   Может, обратиться за содействием в международные организации?
   Обратиться можно. Дождаться содействия — нет. Все они тому большому идолу, который зовется Политика, в рот смотрят. Как рыбы-чистильщики в пасть акуле. Вдруг что-нибудь такое съестное с зубов перепадет. И иногда перепадает.
   Тогда поднять на борьбу общественное мнение! Собрать миллионы подписей в знак протеста против… Как это раньше делалось, когда боролись за мир во всем мире. Отчего нет? Общественное мнение — это сила! На одну подпись — минута. На миллион подписей — два года. Это если без сна, отдыха и перерыва на обед и туалет. Итого — лет через десять наберется кворум.
   Только к тому времени и ишак помрет, и эмир, и я.
   Что же тогда делать? К кому обратиться за помощью? Кто может помочь в борьбе с всесильным Заказчиком?
   Только равный ему по положению и весу чиновник.
   А кто ему равен?
   Он сам! Заказчик.
   Только Заказчик может остановить Заказчика!
   Вот такая логичная и одновременно абсурдная мысль!
   А может быть, не такая уж и абсурдная? Может, очень даже здравая?
   А?
   Зачем обращаться ко многим тем, кто не может помочь? Не лучше ли к единственному тому, кто способен это сделать?
   Но только как его найти? Я не знаю не только его адреса. Я даже не знаю страны его пребывания. Я могу строить предположения, но это будут только предположения. А ошибаться мне нельзя!
   Как передать тому, кого я не знаю, мое послание?
   Да очень просто. Через исполнителя! Компьютерный адрес которого мне известен. Разве он не переправит сообщение, которое высветится на экране его монитора, дальше? Тому, кто принимает решения.
   Передаст! Или ему голову снимут.
   Вот и почтальон отыскался. Очень надежный почтальон. Потому что работает не за зарплату, а за… голову на плечах. Этот не подведет. И Заказчик получит мое письмо. Кем бы он в какой стране ни был!
   Получит! И прочтет!
   Что и требовалось доказать!
   Я сел за стол, взял ручку, чтобы набросать черновичок, и замер в растерянности. А что писать? Точнее, как писать? В каких выражениях? И кому адресовать это письмо?
   «Глубокоуважаемому Президенту неизвестной мне страны»? «Инкогнито, разработавшему план общественно-политического переустройства известного ему государства»? Просто «Заказчику»?
   Не так. И не так.
   Президент он или только премьер-министр, я не знаю. «Заказчик» — это сугубо мое, для облегчения работы название. А об «Инкогнито» смешно говорить, посылая конкретное письмо конкретному человеку.
   Не силен я в эпистолярно-дипломатическом жанре. Чему не учили — тому не учили. Сказать бы ему при личной встрече, что я о нем и о его программах думаю. Тут бы у меня слова отыскались. Разные. Доходчивые. Но, к сожалению, плохо переносимые на бумагу.
   Так как написать?
   Я написал просто. Как в обезличенных бюрократических повестках. Как в казенных объявлениях на подъездных дверях.

   «Получателю! Настоящим извещаю о наличии у меня полного пакета информации по файлу „Сценарий“. Прошу рассмотреть вопрос о прекращении разработок в данном направлении. В этом случае обязуюсь:
   — не Передавать копии файла „Сценарий“ в законодательные органы Вашей страны с целью выяснения правомочности Ваших действий с точки зрения существующего закона;
   — не обнародовать сметы расходов государственных средств, уже использованных и запланированных к использованию в рамках реализации настоящей программы;
   — не ставить в известность о случившемся международные организации;
   — не направлять копии документов руководителям оппозиционных партий и организаций;
   — не опубликовывать имеющийся у меня материал в международной прессе».

   И в самом конце, в подтверждение серьезности своих намерений, несколько наугад выбранных из того самого «сценария» страниц.
   И как хотите!
   — Ну что, Александр Анатольевич, забросим цидульку на вершину политического Олимпа? Хватит у нас силенок?
   — Хоть самому Господу Богу. Если у него компьютер есть.
   — За Бога не скажу. А у этих — точно есть.
   — Какой адрес?
   — Старый. Международный. Тот самый адрес, из архивов которого мы когда-то сканировали самую ценную информацию. Теперь мы возвращаем часть того, что не спросясь взяли. Как говорится — долг платежом красен.
   — А он им нужен, этот возврат?
   — А мы их не спросим. Как о качестве зубов того дареного коня. Готовы?
   — Готов.
   — Ну тогда ни пуха!
   — А вас совсем по другому адресу…
   Первый телефон. Вызов.
   Запрос — ответ.
   Запрос — ответ.
   Уточнение.
   Ответ.
   Согласие.
   Пропуск в сети.
   Второй телефон.
   Запрос — уточнение.
   Ответ.
   «Укажите пароль».
   Пошел пароль.
   Опознание.
   Запрос — уточнение — ответ.
   Согласие.
   Как удивительно легко на этот раз прошла связь. Вот что значит входить в загодя открытую дверь. Даже петли не скрипят! Вот что значит опыт и квалификация! И еще, наверное, чувство собственной правоты, которое в открытом бою не последнее дело. Правому и черт в подмогу, а неправому и Бог не помог…
   — Линия открыта. Абонент готов к приему информации.
   — Запускайте!
   — Информация пошла. Информация принята.
   — Уходим! Пока хвост не прищемили.
   — Погодите!
   — Что еще такое?
   — Они просят не прерывать связь. Просят сообщить наш адрес для продолжения диалога.
   — А наш вес, рост, объемы груди и талии им для продолжения знакомства не нужны?
   — Так и передавать?
   — Никак не передавать. Работайте только на прием.
   — Продолжают настаивать на диалоге. Сообщают о крайней заинтересованности полученной информацией.
   Что предпринять? Уйти? И не узнать о судьбе собственного послания? Не узнать, дошло ли оно до получателя или нет?
   Остаться? Рискуя тем, что они вычислят адрес?
   Но даже если вычислят, успеют ли что-то предпринять? Здесь, на чужой территории? И станут ли что-нибудь предпринимать, зная, чем это им может грозить? Ведь информация уже похищена и может быть легализована в любой следующий момент. Похитителей ловят за руку только в процессе воровства. А когда они этот предмет уже умыкнули, с ними торгуются.
   Подтверждение получения письма адресатом стоит риска?
   Стоит!
   — Встречный поиск зафиксирован?
   — Встречный поиск не просматривается. Впрочем…
   — Что?!
   — Нет. Показалось. Просто секундный сбой программы.
   — Тогда передавайте. «Готов к диалогу. О времени следующего сеанса связи сообщу дополнительно. Буду разговаривать только с адресатом!»
   Все! Отбой!
   Но Александр Анатольевич не выключил компьютер.
   — Что опять?
   — Сейчас, еще минуточку.
   Он стучал по клавишам, как опаздывающая на последний поезд профессиональная телеграфистка. Потом смотрел на экран и снова стучал.
   — Что произошло, Александр Анатольевич?
   — У меня такое ощущение, что в сети, кроме нас, присутствовал кто-то еще. Кто-то третий.
   — Кто?
   — Не знаю. Я даже не знаю, есть ли он. Или мне померещилось.
   — С чего вы это взяли?
   — Сам не знаю.
   И тут же резкий, так что мы вздрогнули, телефонный звонок. Странно. Нам на эту квартиру звонить некому. Потому что о нас в этой квартире, в этом городе и в этой стране никто не знает.
   Разве только хозяева, у которых я ее снимал? Или участковый, который желает познакомиться с новыми жильцами. Пока только по телефону.
   Звонок продолжал дребезжать. Я и Александр Анатольевич напряженно смотрели на телефон. Нам было не по себе, хотя это был только телефонный звонок.
   Взять?
   Не взять?
   Александр Анатольевич поднял трубку.
   — Але! Тосю позовите!
   — Вы не туда попали.
   — Да ладно тебе пургу гнать! Тоську давай! Это я, Мишка.
   — Вы не туда попали!
   Отбой. Длинные гудки. Вот такой почти мгновенный переход — с вершин политического Олимпа к полупьяному Мишке.
   — Ошиблись номером. Псих какой-то.
   — Может, и ошиблись. Может, и псих… Вот что, Александр Анатольевич, сворачивайте свою технику. Кажется, мы слишком долго засиделись на одном месте.
   — Неужели вы думаете?..
   — Я думаю, что там, где случаются сбои программ и ошибочные телефонные звонки, лучше не задерживаться. Мы переходим на новую квартиру. Эта нам не подходит. С этой мы съезжаем. Она слишком шумная…
   — Пять минут на сборы?
   — Пять.
   — Только «винты»?
   — Да. Только «винты».
   Пока Александр Анатольевич «выдергивал» диски, я отсматривал подходы. Никаких подозрительных шевелений. Дорога чиста до самого горизонта. Может, и вправду неизвестный абонент Тоську разыскивал, а не притаившихся на конспиративной квартире нелегалов? Может, я зря горячку порю, тем усугубляя нашу устоявшуюся бытовую жизнь?
   Нет, не зря! Случайность равна угрозе, угроза, на которую не обратили внимания, — провалу. Провал равнозначен смерти. Лично я предпочитаю бытовые беспокойства вечному покою.
   На выход!
   — Куда вы, Александр Анатольевич?
   — К двери. Вы же сказали — мы уходим.
   — Для нас выход теперь с другой стороны. И совсем через другие двери.
   — Через какие другие?
   — Через балконные. Через наш балкон — на соседский. Через него — в квартиру. И в соседний подъезд.
   — Но там же люди.
   — Боюсь, что за входными дверьми тоже. Но гораздо менее дружелюбно настроенные. Давайте быстрее, У нас уходит время.
   Балконы разделяли несколько метров. Я поднял с пола заранее заготовленную доску и перекинул ее с одних перил на другие. Узкую доску, шириной в две ступни. Александр Анатольевич побледнел.
   — Я не пойду!
   — Вы пойдете. Потому что другого пути нет.
   — Но я упаду.
   — Если вы упадете и, к примеру, вывернете лодыжку, я буду вынужден вас добить.
   — Издеваетесь!
   — Нет. Честно предупреждаю. Живым я вас не отдам никому. И ни при каких обстоятельствах. Вы теперь не человек. Вы теперь ходячий архив информации. На двух ножках с языком! Который возможно развязать. Или вы перейдете с балкона на балкон, или вы умрете еще до того, как долетите до земли. Ну!
   Александр Анатольевич встал на доску.
   — Держитесь за стену. Смотрите вверх. И думайте только о приятном, — посоветовал я.
   Шаг. Еще шаг.
   Мой напарник цеплялся за кирпичи в стене, как за саму жизнь. Казалось, ладони его превратились в присоски, вроде тех, что расположены у осьминога на щупальцах.
   — Все, дальше я не пойду!
   — Без капризов!
   — Я не могу дальше.
   — Через пять секунд я встаю на мостик. Двоих он не выдержит!
   — Я боюсь!
   — Раз.
   — Но я действительно боюсь!
   — Два. Три.
   Я встал на доску.
   — Что вы делаете?!
   — Я иду. Четыре.
   — Не надо. Не надо! Я сейчас.
   Почти падая, Александр Анатольевич шагнул два шага и вцепился в перила соседнего балкона.
   Шесть его судорожных шагов вместились в три моих обыкновенных. В отличие от него, я шел спокойно, как по мостовой. Так, как меня когда-то учили. Как меня когда-то учил старый заслуженный цирковой артист-канатоходец.
   — Шагай уверенно и обязательно с улыбкой. Размышляй не о том, что ты можешь упасть, а о том, что ты должен понравиться зрителю. Кураж помогает равновесию больше, чем балансирный шест. Артист, который думает об угрозе падения, а не об успехе номера, — обречен на провал. В прямом и переносном смысле слова.
   Я шел с улыбкой. И абсолютной уверенностью в успехе своего «выступления». Четырехэтажная высота меня не смущала. Точно так же я бы мог пройти по натянутому над стометровой пропастью канату. Или по лезвию ножа. Когда знаешь, как надо ступать, как держать равновесие и что при этом думать, дополнительные метры, разделяющие подошвы ног и землю, уже не играют никакой роли. Равно как ширина опоры. Ты просто идешь. Как человек по меловой линии, начерченной на асфальте.
   — Здорово это у вас получается! — восхитился пришедший в себя Александр Анатольевич.
   — Цирковая практика.
   — Вы еще и в цирке выступали?
   — Ага. В некотором роде. Коверным.
   С чужого балкона я ввалился в чужую квартиру. Именно ввалился. Потому что входить в не принадлежащее тебе помещение лучше с громом, молнией и по возможности копотью. Дабы феерической формой заглушить противоправное содержание. И не дать возможности испугавшимся до полусмерти жильцам поднять крик.
   — Вы почему цветочные горшки с перил не убрали?! — резко спросил я приподнявшихся с дивана хозяев, обалдело уставившихся на незваных, открывших их балконную дверь незнакомцев. И на секунду высунув на улицу голову, крикнул: — Все. Отгоняй подъемник. Мы через подъезд спустимся.
   — А вы кто, собственно?..
   — Я говорю, почему вы, собственно, горшки не убрали? Несмотря на категорическое распоряжение райкомхоза? А?
   — Но мы…
   — Но мы, но вы… Зафиксируйте нарушение, — бросил я через плечо Александру Анатольевичу. — И по соседнему балкону тоже. Будем вызывать в жилкомхозтрест и штрафовать. Нещадно! Сколько можно предупреждать, в самом деле. А если штраф не возымеет действие — расселять!
   — Но мы действительно не знали… — Насчет того, что не знали, это вы комиссии жилтрестнадзора расскажете. Если они слушать будут. Какая у вас квартира?
   — Шестьдесят седьмая…
   — А нам куда дальше? — озадаченно спросил я и сам себе ответил: — В шестьдесят девятую. Все. Получите повестку — явитесь по указанному адресу. Деньги с собой сразу брать не надо,
   — Какие деньги?
   — На штраф деньги. Согласно распоряжению начальника коммунхоза…
   — Мы уберем. Мы не знали. Мы обязательно, — поскуливали, сопровождая неожиданно нагрянувшую с балкона комиссию к входной двери недисциплинированные жильцы.
   — Уберете?
   — Конечно, уберем. Сегодня же! Сейчас же!
   — Ну смотрите. В последний раз. Беру на свою ответственность. Шестьдесят седьмую можете вычеркнуть.
   — Спасибо вам.
   — Да ладно. Не за что. Если уберете…
   Хорошие у нас люди. Душевные. И тем очень удобные в обращении. К ним не спросясь в квартиру вломишься, на них же в три этажа наорешь, и они же перед тобой за это оправдываться станут! На цивилизованном Западе, говорят, с этим делом не так благополучно обстоит. Их законопослушные граждане в чужака, нарушившего границы частной собственности, сразу палят из всех имеющихся в наличии стволов. Так что он про те горшки даже слова сказать не успевает.
   В подъезде я прозвонил в три подряд квартиры, пока не нашел пустую. Открыв дверь отмычкой, я втолкнул внутрь Александра Анатольевича.
   — Сидите тихо и ждите меня.
   — А если вдруг вернутся хозяева?
   — Если вдруг вернутся хозяева, наорите на них, что они по ротозейству входные двери не запирают, а вам, дружиннику, по просьбе участкового здесь дежурить приходится! Как будто у вас своих дел нет. Только шумите погромче и обязательно оплату с них за услугу требуйте. Это убеждает. Ясно?
   — Ясно.
   — Ну тогда до скорого.
   Отъехав за три улицы на общественном транспорте, я на первой встретившейся стихийной дворовой стоянке завел первый понравившийся мне автомобиль и вернулся назад. На колесах. Помотавшись до того для порядку полчаса по городу.
   — Куда теперь? — спросил плюхнувшийся на заднее сиденье программист.
   — Снимать жилплощадь. Не на улице же нам ночевать, в самом деле.
   Квартиру я снял уже через два часа. По газетному объявлению. Снял не торгуясь. И не осматривая. Потому что больше трех дней задерживаться в ней не предполагал. Хотя и заплатил за три месяца вперед.