Ильин Андрей. До последней капли

   — Все, — сказал доктор, накладывая повязки на обработанные раны. — Теперь на поправку пойдет. Молодцом ветеран. Вот что значит старая закалка. Молодые нынче, даже когда им бормашиной в зубе ковыряются, в обморок падают!
   — Это просто, доктор, мне сильно выпить хотелось, — слабо пошутил Семен. — Если бы мне еще налили, я бы еще согласился потерпеть. А то когда без причины — не дают, говорят, печень. Так что приходите, доктор. Хотя бы раз в неделю. Буду рад.

Глава 35

   Допрос длился уже час. Следователь попался молодой и въедливый. Которому нужно было больше других. Которому нужны были должности, звания, премии и признание старших товарищей.
   — Итак, вы утверждаете, что не знаете никого из людей, показанных вам на фотографиях?
   — Конечно, не знаю. Откуда мне их знать?
   — Прошу вас посмотреть еще раз, внимательней. Может быть, вам покажутся знакомыми части одежды, татуировка, личные вещи потерпевших.
   Сан Саныч еще раз внимательно осмотрел толстую пачку фотографий, предложенную ему. Трупы в разных положениях. Отдельно — лица. Отдельно — татуировки и другие особые приметы. Отдельно — части одежды.
   Трупы были все как на подбор — молодые и здоровые. Словно сборная олимпийская команда борцов вольного стиля. Качки. Таких очень любят женщины и главари мафиозных группировок. За уверенность в своих силах, за саму силу и за готовность продемонстрировать ее в любой момент.
   — Крутые парни, — сказал Сан Саныч. — И кто только с такими умудрился справиться? Наверное, еще более крутые ребята?
   — Может быть, — загадочно ответил следователь. — Вы что-то узнали?
   — Нет. Что там можно узнать? Все в одинакового покроя кожаных куртках, все с одинаковыми наколками, на одно лицо. Близнецы. Довольно было показать одну фотографию.
   — Значит, не узнали?
   — Нет.
   — А где вы находились семнадцатого числа сего месяца с тринадцати часов дня до двадцати трех часов вечера?
   — Я так понимаю, вы желаете установить мое алиби?
   — Допустим.
   — Тогда вам надо пойти в мою поликлинику. И попросить мою медицинскую карточку. Там на каждой странице по алиби. Там черным по белому, с росписями и печатями показано, что я физически не мог принимать никакого участия ни в каких противоправных действиях, кроме разве словесного оскорбления соседей по лестничной площадке. А здесь, как я догадываюсь, расследуется убийство? Да еще массовое убийство. Да еще с применением огнестрельного оружия. Вы сами подумайте — разве я в своем возрасте способен стрелять? А тем более куда-то попадать? Я в унитаз, когда мочусь, не всегда попасть могу. А там всего полметра. Да я от отдачи с ног свалюсь. Даже если из рогатки буду стрелять. Ну, взгляните на меня внимательней.
   — И все же попытайтесь вспомнить, где вы находились семнадцатого числа?
   — Ну где, по-вашему, может находиться человек моих лет? Наверное, на дискотеке или в зале атлетической гимнастики. Или в борделе, с тремя проститутками сразу. Где еще одинокому пенсионеру коротать свободное время?
   — Я прошу вас ответить на поставленный вопрос.
   — Дома я был. На диване, на кресле, на унитазе. А потом снова на диване, кресле, унитазе. В различной временной последовательности.
   — Кто может подтвердить ваши слова?
   — Диван, кресло, унитаз. Ну кто еще может подтвердить слова одиноко живущего человека? Кроме него самого.
   — То есть надежное алиби у вас на означенное время отсутствует.
   — Ах, вы даже так ставите вопрос? Тогда позвольте еще подумать. Не хотелось бы из-за склероза попадать в тюрьму. Семнадцатого числа, говорите? Сейчас, сейчас. Значит, так. Фиксируйте. Утром мне звонил Борис. Мы проговорили полчаса.
   — Какой Борис?
   — Один мой хороший приятель.
   — Фамилия? Адрес?
   — Адрес? Хорошо, записывайте.
   Потом позвонил Анатолий. Это еще час. Сами знаете, старикам общения не хватает. Как сядем на телефон — так часами. Его адрес тоже нужен?
   Потом я говорил с Михасем. Этот вообще болтун. Плюсуйте еще два часа.
   Затем снова перезвонил Борис. У него кофемолка сломалась. Он мне жаловался. Еще полчаса.
   — Вы можете сказать, о чем вы говорили с каждым из названных граждан?
   — О чем говорили? О том, о сем. О погоде, о рыбалке, о внуках, о политике, о пенсии. О чем еще могут говорить старики?
   — Подробнее можете?
   Еще бы Сан Саныч не мог рассказать об этом подробней. Два дня чуть не дословно совместно составленные диалоги зубрил. Как школьник заданный на дом стишок.
   — Кроме названных людей, еще кто-нибудь звонил?
   — Кроме названных людей, у меня знакомых не осталось. Поумирали все.
   — К сожалению, одни только телефонные разговоры не могут служить абсолютным подтверждением вашего присутствия в квартире. Может быть, к вам кто-нибудь приходил?
   — Не могут? Тогда сейчас постараюсь припомнить. Память, знаете, старческая стала. Со склерозной дыркой. Пока со стороны умные люди не подскажут, о чем вспоминать, — ничего в голову не приходит. Так вы спрашиваете, был ли кто? Так точно — был. Вот только теперь вспомнил. Борис был. Анатолий. И потом Михась. Месяцами не виделись — а тут вдруг все заявились.
   — Отчего же так, вдруг?
   — Ах, ну да, вспомнил. Я с дивана упал и подняться не мог. Расшибся весь. Видите — синяки. Живого места не осталось. Так неудачно упал. И еще мне спину заклинило. Ни туда — ни сюда. Вот они и помогли. А так бы до сих пор лежал.
   — Что же вы об этом раньше не говорили?
   — Раньше? Так у меня не только спину клинит. Голову тоже. Я же говорю — все позабываю. Возраст такой.
   — Другие люди не заходили?
   — А этих мало? Тогда я сейчас еще вспомню. Ах да. Заходили. Ну точно, заходили. Марина приходила с дочкой. Сноха одного моего приятеля. Точно. Яблок принесли и варенье. Хватит?
   — А у вас еще кто-то есть?
   — Если очень вспоминать, то найдется.
   — Нет, спасибо, хватит. Мы опросим названных вами людей и занесем их показания в протокол.
   — Я могу идти?
   — Да, вы свободны. Пока.
   Сан Саныч привстал и снова сел.
   — Вы мне руку не дадите?
   — Зачем?
   — Я без посторонней помощи встать не могу. Вот уже лет десять. Сесть могу. А встать — ни в какую. Вот спасибо. А машину нельзя?
   — Какую машину? — снова не понял следователь.
   — Легковую. До дому меня довезти. Ноги-то у меня не ходят. И вижу я плохо. А ориентируюсь и того хуже. Выйду на улицу и адрес свой позабываю. Начисто. Потому редко выхожу.
   Следователь вызвал машину.
   — И еще хорошо бы пару милиционеров, чтобы на этаж меня внести. Уж услужите старику. Уж будьте добры. А я, как понадоблюсь, — сразу к вам. В сей же час. Я же понимаю. Дело государственное. Только уж вы, если можно, машину и пару милиционеров…
   — Нет, чушь это какая-то. Ахинея, — через час в приватном разговоре с сослуживцами жаловался следователь. — У него возраст, как у моей прабабушки. Он от входа до кабинета еле доплелся. За столом чуть дух не испустил. Я пять раз за телефон хватался, чтобы «скорую» вызвать.
   А этот единственный свидетель, что вначале выжил, а потом все равно помер, утверждал, что его за городом видел. Там, куда транспорт не ходит, куда еще несколько километров пешком идти! Говорит, дрался дед! Говорит, пытали его зачем-то.
   Какой там пытали? На него дунь сильнее — он на глазах рассыплется.
   Нет, ерунда это. Видно, перестарались медики. Видно, у него от обезболивающего крыша поехала. Или специально нас путать решил. След от кого-то отводил.
   Не здесь искать надо. Не мог этот дедушка там быть. К тому же алиби у него. К нему, как выяснилось, толпа друзей и их родственников приходила. И телефон не замолкал.
   Конечно, дедок не однозначный. Ехидный. Может быть, даже с двойным дном. Но чтобы убить кого-то, чтобы из автомата стрелять… Нет, не мог он такого учудить. Но даже если и мог, не доказать нам этого, хоть наизнанку вывернись. Но если даже и доказать — ему до того не дожить.
   Дохлое дело. В архив уйдет. И ни тебе внеочередных званий, ни тебе премий. Одна только сплошная невезуха. Как чувствовал!

Глава 36

   Генерала Сан Саныч высиживал два часа.
   — Ну, скоро? — периодически спрашивал он.
   — Ждите. Идет совещание.
   — Ну, может, вы как-нибудь шепнете обо мне? А то у меня совсем времени не осталось. Очередь проходит анализы сдавать. Как бы они не испортились.
   — Кто?
   — Анализы.
   — Можете прийти завтра. Мы передадим, что вы были, но не смогли дождаться.
   — А завтра будет свободно?
   — Более-менее. В девять оперативка. В одиннадцать аппаратное. В час совещание. В два генерал уходит на доклад.
   — Мать честная. О чем так часто можно совещаться? — ворчал Сан Саныч. — А когда следствие вести? Когда преступников ловить? В свободное от работы время?
   Очередь, сидящая в приемной, сдержанно улыбалась.
   Наконец из-за обитой кожей двери повалил служилый люд. Ожидающие приема не повскакивали с мест, не ринулись, расталкивая друг друга, к кабинету, только скосили глаза на секретаря. Он должен был сортировать и распределять очередь.
   Встал один только Сан Саныч. Он слабо ориентировался в аппаратных играх. Он в своей биографии все больше живым делом занимался. Которое не в приемных.
   — Куда вы? — бросился наперерез Полковнику секретарь.
   — Как куда? К генералу! — удивился Сан Саныч.
   — Ожидайте. Вас пригласят.
   — Да некогда мне ожидать, — отмахнулся от секретаря-липучки Сан Саныч. — Я так могу и не дождаться. Пусть те, кто помоложе, сидят. У них за это выслуга идет.
   — Но есть же очередь! — тихо зашептал секретарь.
   — А я вне очереди. Мне положено. Я участник ВОВ! И еще других В! О которых ты даже не знаешь, — возразил Сан Саныч.
   Сидящие хохотнули в кулаки.
   — Отпусти руку. У меня пиджак не казенный, личный. Мне, если ты в нем дырку провертишь, новый не выдадут.
   На пороге появился генерал. В полном парадном облачении.
   — Что здесь происходит?
   — Разрешите доложить, товарищ генерал. Вот, проситель. Прорывается.
   — Этот? — показал пальцем генерал.
   — Этот.
   — Ну и правильно делает, что прорывается. С вами только так и можно!
   Очередь согласно захихикала, закивала головами.
   — А вам, — повернулся генерал к секретарю, — не помешало бы сходить в наш музей боевой и трудовой славы и рассмотреть фотографии на стендах. И запомнить! Может быть, тогда вы научитесь узнавать в лицо наших заслуженных ветеранов. Ясно?
   — Так точно! Сходить в музей и запомнить висящие там фотографии.
   — Вот так-то! Заходи, Сан Саныч!
   В кабинете было просторно, как на футбольном поле.
   — Видал, какие я себе апартаменты отгрохал? По чину! Сам иногда в них себя найти не могу. Ау кричу. Давай, Саныч, садись! Рассказывай!
   — Так, может, я не вовремя? Может, у тебя дела? — слегка сробел Сан Саныч, показывая в сторону приемной.
   — Дела подождут. Они ко мне каждый день ходят. А ты раз в сто лет, — махнул рукой генерал. — Скажи лучше, как твоя жизнь?
   — Потихоньку. От продуктового до поликлиники и обратно.
   — Это ж сколько я тебя не видел?
   — Больше года. С последнего торжественного собрания.
   — Да. Летит время, оглянуться некогда. Ну давай, излагай свое дело. Вы же, ветераны, так просто старых друзей не навещаете. Все с какими-нибудь заботами.
   — Вот, — сказал Сан Саныч, выкладывая на стол дискету.
   — Ты что, на старости лет компьютерными играми увлекся?
   — Увлекся. Именно играми. На боевую тематику, — согласно кивнул Сан Саныч. — Да вот только силы свои переоценил. Не справился. К тебе пришел.
   — Что там? — перешел на деловой тон генерал.
   — Информация. Ты посмотри на досуге. И доведи до кого следует.
   — А что, ты считаешь, моей компетенции будет недостаточно?
   — Может быть, и недостаточно. И еще прошу — не затягивай с этим делом. Очень хочется дождаться результатов. Всем хочется.
   — Так серьезно?
   — Очень серьезно!
   — Откуда она у тебя? Если не секрет? — спросил генерал, принимая и пряча дискету в стол.
   — Лучше в сейф! — остановил его Сан Саныч.
   Генерал внимательно посмотрел на Полковника и, не сказав ни слова, открыл дверцу личного сейфа.
   — Так откуда она у тебя?
   — От Ивана Степановича.
   — Он же умер!
   — Потому и умер.
   Генерал еще раз взглянул в глаза Сан Санычу. Уже без наигранной вежливости. Уже как генерал. Как человек, облеченный властью.
   — Я все понял. Я сделаю все, что возможно. Все, что в моих силах.
   — Я был уверен, — сказал Сан Саныч. — Спасибо. От всех спасибо. И от Ивана Степановича тоже.

Глава 37

   И пошла жизнь как обычно. Ни шатко, ни валко.
   Утром — инвентаризация болей и болячек, чистка остатков зубов и полоскание протезов, завтрак. Диван.
   Днем — просмотр газет, выявление новых болячек, поиски потерянных протезов, обед. Диван.
   Вечером — телевизор, ужин, лекарства. Диван.
   Но диван каждый раз. Обязательно. Потому что устал Сан Саныч. Не в таком преклонном возрасте в войнушку играть. Ладно, если бы пистолеты да автоматы были игрушечные, пластмассовые. Но они были железными. Неподъемными. И бандиты были настоящими. И кулаки у них тоже были нелегкие.
   Тут не каждый молодой бы справился. А ветераны выстояли. Но не за так просто. Не за здорово живешь. Полезли у ветеранов болячки всяческие. Как обычно после драки.
   Странное дело — в окопах сидишь, под открытым небом, в грязи, в воде, в снегу по уши — и хоть бы что. Ни простуды, ни триппера. Ни одна напасть не берет. Словно из железа сделан. Даже обидно.
   Кончились бои, в тыл оттянулись, самое бы время отдохнуть — так опять нет, все болезни в гости пожаловали. Здрасьте, пожалуйста. И простуда, и ангина, и… Но это если повезет.
   Что ж их раньше не было, на передовой? А вот не было, и все тут. Необъяснимый медицинской наукой факт. Как и еще один, из той же серии. Когда ползали солдатики на фронте по грязи, по трупам, осколки получали в мягкие ткани, на проволоке ржавой кожу, мясо рвали — и никаких заражений не знали. А дома занозу посадил — и будьте любезны, нарыв в полруки.
   Вот и ветераны, видно, по старой окопной памяти, пока в поле дрались — держались. А как домой в уют да теплоту прибыли — раскисли.
   — Ну, как вы там? — звонил периодически Сан Саныч друзьям.
   — Ой, не говори, Полковник! Руки-ноги плетьми висят. Температура. Чих ураганный. Сопли что гранатные осколки во все стороны летят. Со свистом. Не знаю, доживу ли до ужина.
   — А другие как?
   — Так же. Отсюда стенания слышу. В общем, нормальная послевоенная жизнь. Неделю.
   А на вторую — сюрпризы пошли. Мало сказать, неприятные.
   — Слушай, Саныч. Ты знаешь, что Толька в больнице? В реанимации.
   — Как?!
   — Так. Со вчерашнего вечера. Днем был нормальный, а к вечеру скрутило. Враз. По всей видимости, сердце. Если бы не помогли вовремя, его бы уже не было. Повезло. Соседи участкового терапевта вызвали, а сами куда-то ушли. Он к Толе заглянул, в поликлинику позвонить, и что-то такое увидел. Давление ему замерил и чуть не ахнул. Всадил пару уколов и вызвал «Скорую». А та «скорая» — реанимационную. Если бы еще десяток минут, было бы поздно.
   — А врачи что говорят?
   — Врачи говорят, возраст. И еще говорят, какие-то перегрузки.
   — Какие, к черту, перегрузки?
   — Вот и они спрашивают, какие перегрузки? А Толя твердит, что месяц лежнем лежал, головы от подушки не отрывая. Даже на огород не ездил. Берегся.
   — Ну?
   — Вот тебе и ну. Теперь в реанимации.
   — Ну так поехали в больницу.
   — Едь — не едь, все равно не пустят. Мы завтра решили. С утра. Собираемся на обычном месте. На городошной площадке. Я, ты и Михась. Семену пока решили ничего не говорить, ему своих болячек хватает. Встречаемся в десять.
   Сан Саныч пришел вовремя.
   Борис опоздал на полчаса.
   Михась не пришел вовсе.
   — Ты что, с ума сошел! — возмутился Полковник, завидя идущего от остановки Бориса. И тут же осекся. — Что случилось?
   — Беда не приходит одна. Михася машина сбила.
   — Когда?!
   — Только что. Когда он шел на автобус. Наверное, торопился. Помнишь, возле его дома проулок? Где обычно в обход ходят. Так вот он пошел прямо.
   — Жив?
   — Когда увозили — был жив.
   — Мать честная! Куда же ехать?
   — К Михасю. Он ближе.
   — А Толя?
   — Он все равно без сознания. Я звонил. К Михасю ветераны опоздали.
   — Умер, — сказал дежурный врач. — Не приходя в сознание. Будете оформлять?
   Сан Саныч почернел лицом и ничего не ответил.
   — Вам плохо? — спросил испугавшийся врач.
   — Плохо, — честно сказал Сан Саныч. — Хуже не бывает.
   Остаток дня ветераны продежурили в реанимационном отделении районной больницы, где лежал Анатолий. Он все так же не приходил в себя.
   — Жить будет? — спрашивали ветераны.
   Врачи неопределенно пожимали плечами.
   К ночи решили возвращаться по домам. Чтобы утром снова заступить на дежурство.
   Пока провожал Бориса, пока ждал автобус, пока ехал, Сан Саныч думал об одном — о несправедливости судьбы, убивающей после боя. Он помнил такие нелепые смерти по фронту. Когда не от пули, не от осколка, не от штыка. Когда во сне — под колесами завернувшей в лес машины. Когда на собственной, потерявшей чеку гранате. Когда от прошедшего по окопам неожиданного ночного мороза.
   Просто смерть. Без куража и победы. И даже без надежды на победу.
   Обидная смерть.
   Задумавшись, Сан Саныч даже проехал свою остановку. Что с ним давно не бывало. Чего с ним по его вине вообще никогда не бывало. Пришлось возвращаться назад, спрямляя для скорости дорогу.
   Уходят ветераны. Последние уходят. Скоро и его черед.
   — Эй, дядя, закурить есть? — услышал Сан Саныч не самый любезный оклик.
   И автоматически полез в карман за сигаретами, забыв, что бросил курить уже много лет назад.
   — Извините, мужики. Нет.
   — А если поискать?
   Сан Саныч не испугался. Он не боялся хулиганов. Его защищал возраст. Как бы ни хотел уличный бандит покуражиться, как бы ни мечтал поживиться, от такого старика, как Сан Саныч, он обычно отступал. Неудобно бить человека, который на вид даже не в отцы — в прадеды годится. Не добудешь в единоборстве с ним славы. И не разживешься. Откуда у него деньги, а тем более ценности? Так, мелочевка в кармане и допотопные часы «Слава» на руке.
   Брать нечего, а сидеть тем не менее полный срок. А может, даже самый полный. Кто их знает, стариков. Ты его просто пуганешь, толкнешь для порядка, а он упадет да поломается весь или вовсе Богу душу отдаст с испугу. Вот тебе и вышка.
   Нет, со стариками даже самые нетрезвые хулиганы предпочитают не связываться. В этом Сан Саныч много раз убеждался на собственном опыте. Замахивались на него в темноте ночи частенько, но чтобы бить — ни разу. Рассматривали и отпускали на все четыре стороны. Случалось, еще и домой провожали, от настоящих хулиганов оберегая. И такое бывало.
   И на этот раз ничего произойти не могло.
   — Знал бы, мужики, что вас встречу, обязательно бы загодя сигарет купил. Чтобы не огорчать отказом. А так — извиняйте, — добродушно сказал Сан Саныч и повернулся, чтобы идти дальше.
   Но не пошел.
   Ближний к нему хулиган, больше ничего не сказав, вытащил руку из кармана.
   «Что же он сигареты спрашивает, руки из пиджака не вынимая? — удивился Сан Саныч. — Чем он их брать собирался?»
   Но еще прежде чем удивился, Полковник уже действовал. В соответствии с фронтовыми рефлексами. Там некогда размышлять, куда летит мина или тебя или не тебя выцеливает снайпер. Там надо падать и зарываться в землю, подчиняясь инстинкту страха, который много поворотливей даже самых быстрых мыслей. Если на фронте будешь обдумывать, что делать, прежде чем делать — погибнешь в первом же бою.
   Сан Саныч не думал. Вернее, думал, но вослед действиям. Тренинг последних недель возродил в нем некогда могучие, но чуть притупившиеся со временем окопные инстинкты. Хочешь жить — доверяй интуиции. Не хочешь — не жалуйся на происки судьбы.
   Сан Саныч почувствовал приближение опасности за мгновение до того, как эту опасность можно было увидеть и осознать. Ему только не понравились глубоко засунутые в карманы руки, а его тело уже просчитало вектор возможной атаки. В него столько раз стреляли и тыкали штыками, что оно стало гораздо мудрее своего хозяина.
   Но, к сожалению, его тело было уже не тем двадцатилетним телом. Оно умело чувствовать, но уже не могло так быстро, как раньше, реагировать. Молодой хулиган оказался быстрее.
   Кулак с продетым в пальцы кастетом по самой короткой траектории пролетел от кармана к голове Сан Саныча. Полковник не смог избежать удара. Он смог только отклониться. Самую малость. Ту малость, что отделяла висок от лба.
   Удар.
   Сан Саныч без вскрика упал на колени и на спину. На долю секунды он потерял сознание, а потом ему стало больно. Ему очень повезло, что ему стало больно. Если бы удар пришелся туда, куда назначался, он бы ничего не почувствовал. Совсем. И никогда.
   — Готов! — сказал второй хулиган.
   Первый быстро снял и спрятал кастет в карман. Теперь они напоминали прохожих-тимуровцев, склонившихся над неудачно упавшим дедушкой.
   — Проверь его — жив он или нет.
   — Обижаешь! Чай давно не девица!
   — Ладно скалиться! Я сказал, проверь, — приказал второй. — И не забудь с него часы снять. И карманы вывернуть. Чтобы все натурально выглядело.
   Хулиган с кастетом подошел ближе. Наклонился.
   Сан Саныч глядел на него сквозь прикрытые веки, не подавая признаков жизни. Так их учили лежать, изображая бездыханный труп, когда противник прокатывается через твои позиции. Полежать как-нибудь особо хитро, например мордой в лужу, но без пузырей, а потом встать и сзади, по уходящим в полный рост фигурам, прочертить длинную автоматную очередь. Или просто полежать, до темноты. А по темноте незамеченным уйти к своим.
   Хулиган сорвал с руки Сан Саныча часы. Вытряхнул из кармана мелочь.
   Теперь он должен был уйти. Нечего ему было больше делать подле бездыханного тела поверженного им прохожего. Нечего уже было ему у него брать.
   Но он не ушел. Он остался. Он полез пальцами к горлу Сан Саныча. Не к руке даже, где пульс не так слышен, — к сонной артерии, биение которой невозможно не почувствовать.
   — Во блин, живой! Слышь, пульс бьется.
   — Ну так добей, не тяни. Пока кто-нибудь мимо не пошел.
   Первый хулиган полез в карман.
   Дальше ждать было невозможно.
   Сан Саныч застонал и пошевелился. Он пошевелился и подтянул к себе вывалившиеся из кармана домашние ключи.
   — Давай скорее. Он в себя приходит.
   — Как придет, так и уйдет.
   Хулиган придвинулся, выбирая более удобную, чтобы бить наверняка, позицию. Он не спешил, он все еще думал, что поверженный им человек пребывает без сознания. Он занес кастет.
   Но ключ уже был в руках Сан Саныча. Хороший ключ. Длинный. Оставшийся еще с шестидесятых годов, когда металл и место в карманах еще не экономили. Не чета современным, английским или еще каким-нибудь коротышкам.
   Кольцо ключа Сан Саныч упер в ладонь. Бородок выставил вперед сквозь пальцы.
   — Ну все, что ли? — спросил дальний хулиган.
   — Все, — сказал ближний и распрямил руку. Но за мгновение до этого Сан Саныч отпрянул головой в сторону. Не очень ловко отпрянул — снова годы, — так, что кастет все-таки задел его, скользнул по лицу, сдирая кожу.
   Замах был мощный, и хулиган не смог остановить удар. Кастет с полного маху врезался в асфальт, тело сильно подалось вперед, нависло над землей. Лицо хулигана приблизилось. Ровно настолько, чтобы Сан Саныч почувствовал дышащий ему в ноздри перегар и увидел безмерное удивление на его лице.
   Не дожидаясь, пока противник встанет, Сан Саныч со всей возможной силой ударил его открытым ключом в глаз. Как кинжалом. И понял, что попал. Потому что кулак его стукнул хулигана в бровь.
   — А-а-а! — взвыл раненый грабитель и тут же замолчал, обмяк и упал на асфальт.
   Теперь Сан Саныча должны были убить. Непременно. Второй хулиган. Единственно, что могло обещать ему некоторые надежды на спасение, — мгновенная атака. Хотя бы психологическая.
   — Стоять! — страшно заорал Сан Саныч. — Стоять!! Стрелять буду, — и Сан Саныч звякнул ключами, чей звук отдаленно напоминал клацанье пистолетного затвора.
   Не очень напоминал. Но в подобной экстремальной ситуации никто не будет анализировать звуки. Главное, чтобы хоть чуть-чуть напоминал.
   Хулиган отпрянул. Профессионально отпрянул, как будто действительно в него направили пистолет.
   Не ожидая дальнейших его действий, Сан Саныч быстро отпрыгнул в сторону и побежал к ближайшей, буквально в трех шагах, подворотне.
   Хулиган не стал его преследовать, он подбежал к своему лежащему без движения товарищу и приподнял его под руки.
   Очень Сан Санычу не понравились его реакции. Он еще не понял чем. Но не понравились однозначно!
   Подворотня. Двор. Мусорные баки. Можно было бы спрятаться в них, но они полны. Под завязку. А выгребать мусор времени нет. Вперед. Быстрее и дальше от места нападения. В следующий двор. И еще в один. Тупик. Вперед некуда. Назад нельзя.
   Сан Саныч быстро зашел в первый открытый подъезд, поднялся на пятый этаж, без лифта, пешком, чтобы не шуметь им, наводя преследователя на свой след, и встал возле окна.
   Тихо. Пока тихо.
   Если преследователь появится во дворе, придется стучаться в двери. Авось кто-нибудь и откроет или хотя бы вызовет милицию. Если нет — уходить на чердак.