Ильин Андрей. Игра на вылет

   Офицер ухватился за выступ подоконника и подтянулся к окну. Он увидел, как ремонтники, обступив бесчувственно пьяного слесаря, бьют его по щекам.
   — Где вода? Почему нет воды?
   — Я один... Целый район... Вот этими руками... — пытался объяснить свои должностные обязанности слесарь.
   — Вода?!
   — Там прорыв. На дорогу. Где Президент!
   — Кто перекрыл воду?
   — Я. Вот этими руками... — признался слесарь, опасаясь преследования за допуск постороннего к вверенным вентилям. Да он и не помнил, кто крутил задвижку. Может, и сам. Он вообще слабо что-либо помнил после второй бутылки водки и растворенной в ней капсулы мощного психотропного препарата. Он даже, как его зовут, не мог бы сразу, без подготовки, сказать. — Иначе нельзя было. Иначе потоп. А там Президент...
   — Идиот! — не выдержал один из боевиков. — Задвижка где? Ну, быстро! — И ударил и так не стоявшего на ногах слесаря в лицо.
   — Эй, мужики, что здесь происходит?
   В проеме запасной двери стоял, дружелюбно улыбаясь, офицер.
   Боевики мгновенно сместились, загораживая своими телами упавшего слесаря.
   — Да так, мужик, ничего особенного. Просто мы к другу зашли. А он так набрался, что на ногах не стоит. Дома жена, дети волнуются. Вот думаем, как его теперь до места назначения транспортировать, — беспрерывно замолотил языком один из боевиков, плавно двинувшись навстречу вошедшему.
   — Так что ж вы так не по-людски?
   — Так пьянь же! Хорошего обращения не понимает, — продолжал говорить, медленно приближаясь, боевик. В его действиях главным была не речь — движение.
   Остальные боевики, рассредоточиваясь, брали под наблюдение проемы окон и дверей, из которых должно было последовать нападение. Каждый свое окно и свою дверь. По строго разграниченным секторам. Они просто не могли предположить, что нежданный визитер, если он не случайный прохожий, пришел один.
   Офицер правильно оценил маневры красножилеточных водопроводчиков, действующих в лучших традициях тактики боя в замкнутых помещениях. Он был достаточно опытным, чтобы понять, что за этим через мгновение последует.
   — Всем оставаться на местах! Я офицер службы Безопасности! — крикнул офицер, демонстрируя одновременно пистолет и служебное удостоверение.
   Он правильно рассчитал их действия, но он неправильно оценил степень их выучки.
   — Так ты свой! Что ж ты, мать твою, нам операцию срываешь! Мы же из того же ведомства, — раздосадованно ахнул боевик. — А я-то думаю...
   — Оружие на пол за три метра от себя. Руки за воротник, — скомандовал офицер.
   — Ну ты даешь, полковник! — со смешком обратился боевик к офицеру, хотя видел на нем сугубо гражданские штаны и пиджак. — Ну опусти пушку-то, я же говорю, мы свои, из третьего отдела. Начальник у нас Петров. Ну ты чего комедию ломаешь? Не узнаешь, что ли? — И даже руками с досады развел. — Ну тогда я... — И тут же выстрелил. Без паузы. Как учили.
   Именно так, не меняя выражения лица, оборвав на полузвуке слово, фразу или даже исполнение любовного романса. Чтобы противник не успел насторожиться, не успел заподозрить подвох. Не уловил смену действия. Полслова, и тут же пуля. Это надо уметь. Этому надо долго и настойчиво учиться. Такое доступно только суперпрофессионалам.
   Пуля ударила офицера в бок. Но он тоже имел боевой опыт, в него тоже не однажды стреляли. В том числе в Афганистане. Падая, он успел выпустить в противников всю обойму. Он не промахнулся.
   Две пули принял в себя ближний к нему боевик. Еще три — стоявшие за ним приятели.
   Боевиков подвел профессионализм. Они действовали правильно. В данном случае слишком правильно. Они подготовились к отражению вваливающихся в следующую секунду в окна и двери до зубов вооруженных спецназовцев и упустили единственного своего реального противника. Их враг не был, как подумали они, разведавангардом основных сил, он был просто самоубийцей-одиночкой.
   Офицер быстро отполз под прикрытие массивного слесарного верстака, получив вдогонку еще три пули в колено, бедро и плечо. Война принимала затяжной характер.
   Еще до того, как оглядеться, офицер сбросил пустую обойму, загнав на ее место новую. Прав был телефонный аноним, когда рекомендовал ему не ограничиваться одним боекомплектом. Он вообще оказался прав по всем статьям.
   Уцелевшие боевики сделали несколько неприцельных выстрелов в сторону верстака, проверяя его на прочность. Пули рикошетом отлетели от толстого металла, оставив только небольшие вмятины. За таким, приближенным тактико-боевыми характеристиками к доту среднего калибра, прикрытием можно было отсидеться день, а если повара не запоздают с полевой кухней, то и неделю.
   Но офицер понимал, что не располагает этой неделей. И днем не располагает. Обильно сочащаяся из ран кровь мутила сознание, застила матовой пеленой глаза. Скоро к нему на расстояние прямого, прицельного выстрела будет способен подобраться незамеченным даже курсант школы милиции второго дня обучения. Подобраться и прикончить, не рискуя нарваться на встречный выстрел. Скоро не придется даже стрелять. Жизнь сама вытечет из него на бетонный, заляпанный подошвами обуви пол вместе с последними каплями крови. Бой проигран. Вопрос смерти — это только вопрос времени. Ближайшего времени.
   И все же он ошибся. Он выиграл этот бой. Офицер добился главного — он отвоевал у заговорщиков те несколько минут, которые были необходимы для спасения затрещавшего по швам плана покушения. Жизнь всех боевиков, вместе взятых, не перевешивала этих минут. Даже если бы он в одиночку перестрелял батальон вооруженных преступников, он и тогда не нанес бы им такого ущерба, как не допустив до одного-единственного водопроводного вентиля.
   Офицер выстрелил еще несколько раз, прежде чем боевик, обошедший здание насосной станции снаружи, не вогнал ему в спину и затылок пол-обоймы из своего пистолета. Но это уже был жест отчаяния. Заговорщики просто обеспечивали себе комфортный, не ползком, не на брюхе, выход на улицу. Их время истекло. По крайней мере на этой насосной станции.
   — Маршрут чист по всему протяжению, — доложили «трассовики». — Подъезды к основным магистралям перекрыты грузовыми машинами. Пикеты милиции и Безопасности заняли исходные. Готовы к приему «груза».
   На протяжении всей двадцатикилометровой трассы, от аэропорта до здания администрации, где должны были пройти машины президентского эскорта, не осталось не прикрытым ни одного метра площади. На каждом перекрестке, на каждом углу маячили парадные мундиры милицейских патрулей и два-три цивильных пиджака их тайных коллег. Милиционеры первого конвойного кольца, имеющие счастливый шанс лично увидеть машину. Первого, стояли без оружия. Все пистолеты и автоматы были загодя пересчитаны, сданы и опечатаны в оружей-ках райотделов милиции. Милиционеры исполняли роль невооруженного живого щита, в котором должны были увязнуть пули потенциальных террористов. Милиционеров самих боялись как потенциальных террористов. Именно поэтому их, выводя на боевые посты, безжалостно разоружали. Находиться вблизи Президента с оружием могла только его ближняя охрана.
   На крышах домов, выходящих фасадами на трассу движения, залегли, замаскировавшись под кучи шифера и голубиный помет, снайперы спецназа. Но они не могли видеть президентскую машину. Их обзор ограничивался окнами первых этажей. Он был так специально рассчитан, чтобы затемненные линзы оптических прицелов видели подходы — окна, крыши, балконы, но не могли заглянуть непосредственно на место основного действия. И это было разумно, потому что оптические прицелы не театральные бинокли, чтобы высматривать с галерки выражение на лице премьерши, стоящей на авансцене. Оптические прицелы прикреплены к винтовкам. А винтовки имеют дурную привычку стрелять. Поэтому снайперам было строго заказано менять диспозицию без согласования с самым высоким начальством. Зато все остальное разрешалось. Все, вплоть до пальбы по детским и женским лицам, мелькнувшим в запретных окнах в момент прохождения кортежа автомашин. От ответственности за возможные последствия они были освобождены. От наказания за промах — нет. Поэтому они вначале стреляли, а потом думали о том, куда стреляют.
   — Готовность номер один. «Груз» пошел! Встрепенулись, зашевелились, задвигались сложноподчиненные цепочки огромного, состоящего из тысяч людей и механизмов организма, обеспечивающего безопасность проезда Президента. Напряглись милиционеры, придвинулись к ним приставленные офицеры Безопасности, расчехлили оптику, загнали патроны в стволы снайперы, закрутили головами, словно аэродромными локаторами, наблюдатели.
   — Транспорт на исходные!
   Телохранители ближней охраны, раздвигая и разбрасывая в стороны, словно ледокол лед, административно-журналистско-любопытствующую толпу встречающих разворачивали от самолета к машинам коридор из пологов. И это несмотря на то, что в толпе не было посторонних — только заранее согласованные, проверенные и идентифицированные личности. Если у щелкающего фотоаппаратом журналиста не оказывалось аккредитационной карточки, ему тут же заламывали руки, втыкали в спину дуло пистолета и тащили к стоящим невдалеке машинам — выяснять личность. Если он сопротивлялся — к нему применяли физическую силу. Телохранители не церемонились.
   Но это был только третий эшелон ближней охраны. Два других были растворены в самой толпе. Они, как и все, тянули шеи, что-то возбужденно кричали, на самом деле фильтруя и разделяя необъятную людскую массу на отдельные, в пять-семь человек, легко контролируемые группы. Наблюдая за каждым в отдельности и, значит, за всеми разом, проверяя людей с помощью переносных детекторов на наличие металла и взрывчатых веществ, они обеспечивали безопасность ближних подходов. Явные телохранители в большей степени исполняли роль живого щита. Им в случае нападения террористов предназначалось подставлять свои тела под пули, кинжалы и осколки гранат. В этом было их главное назначение.
   Под прикрытием тентов и шпалер из двухметрового роста ребят в штатском Президент перебрался из салона самолета в автомобиль.
   Парадная встреча явно не задалась. Вместо торжественных хлебов, соли и речей — полная обезличка и жесткий прессинг телохранителей. Никаких объяснений своему поведению охрана не давала. Только первых руководителей края поставили в известность (не извинились, а именно «поставили» — как новобранцев «во фрунт»), что выяснения обстоятельств визит будет проходить в режиме повышенной безопасности.
   Чуть больше узнали коллеги из Органов. Изменение регламента встречи не было прихотью Первого, но было суровой необходимостью. В последний момент отдел контрразведки службы охраны Президента получил по оперативным каналам информацию о возможности возникновения нежелательных инцидентов в регионах посещения. Подтвердить, равно как и опровергнуть, сообщение не удалось. Поэтому визит отменять не стали, ограничившись проведением дополнительных мер безопасности. Эти меры и испытали на собственных шкурах встречающие. Но обижались они зря. Охрана не делала ничего сверх того, что должна была делать. Точно так же в подобных обстоятельствах действовали бы их коллеги в любой стране мира. Если не еще более бесцеремонно.
   В режиме угрозы от охраны нельзя требовать соблюдения дипломатического этикета. В этот момент охрана получает исключительные права, оспаривать которые, единственным своим голосом, не может даже Президент. И в первую очередь сам Президент. Потому что телохранители несут ответственность за его жизнь большую, чем даже он сам. Потому что подчиниться Президенту, который в вопросах безопасности смыслит не больше любого прохожего, — значит, непрофессионально исполнить свой долг. Значит, подставить его под удар. В этом смысле первое лицо государства ничем не отличается от рядового зеваки, встречающего его в аэропорту. И если так сложатся обстоятельства, с ним церемониться тоже особо не будут — и на землю уронят, и сверху навалятся, и еще, если быстро поворачиваться не будет, силу применят.
   Не может охрана позволить себе чрезмерную вежливость, потому что не может допустить покушения на подзащитного. Потому что вежливость, чреватая смертью, — плохая вежливость.
   И если кто-то скажет, что визит Президента начался не так, как должно, он скажет неправду. Визит Президента начался так, как и следует в сложившихся обстоятельствах.
   Визит Президента начался...
   Технолог не спешил. Технологу некуда было спешить. Он столько раз выверял свой путь, что знал, где и во сколько он будет, с точностью до одного мгновения. Он не мог опоздать. Он мог прийти только чуть раньше. Но это свидетельствовало бы о его опасно тревожном состоянии. Технолог не мог позволить себе сильных эмоций. Эмоции способны провалить любое дело. Если бы он почувствовал, что боится, сомневается или испытывает чувство нездорового азарта, он бы немедленно отказался от задуманного. Но он был спокоен. Как станок, обтачивающий деталь в автоматическом режиме. Ровные обороты, единственно возможный угол подвода резца и гарантированный выход изделия, точно соответствующего утвержденному чертежу. Только такой подход мог обеспечить успех и сохранение собственной жизни.
   Технолог пришел вовремя.
   — Все нормально? — спросил его крановщик.
   — Все как договаривались, — подтвердил Технолог. — Деньги после работы.
   — Рисковый ты мужик! — то ли удивился, то ли восхитился крановщик.
   — Это не я рисковый, а моя жена, раз на такое решилась.
   — Ну, не знаю, не знаю, я бы на такую высоту ни за какие коврижки не полез! Черт с ней, пусть бы гуляла! Ну, узнаешь ты правду, увидишь ее хахаля, и что? Разведешься. Так ты и так можешь развестись, раз перестал ей доверять. Не пойму я тебя, мужик, честное слово!
   — А тебе деньги платят не для того, чтобы ты понимал, а чтобы делу помогал. Чего ты ко мне пристаешь? Может, я ее люблю? Врубаешься? Люблю! Остальное не твоего ума дело.
   — Тоже верно, — почесал в затылке крановщик. — Каждому свои сопли солоны. Когда поднимать-то?
   — Ровно через девять минут.
   — Так точно?
   — Именно так!
   «Черт его знает, может, хахаль ровно через девять минут должен к его благоверной прийти? — подумал крановщик. — Странный какой-то мужик. Расстроенный вконец. Правда, я бы, наверное, тоже не очень радовался сооруди моя жинка на моей макушке рога. Может, я еще чего хуже учудил. Может, он и не так глупо поступает желая собственными глазами увидеть измену своей супруги. По крайней мере не будет мучиться сомнениями. Ему в облегчение, и мне в прибыток. За такие деньги я бы его куда хошь поднял, хоть прямиком на небо».
   Технолог взглянул на часы.
   — Пора.
   — Это как скажешь. Пора так пора, — согласился крановщик и полез на кран.
   — Готов? — крикнул он через минуту из своей будки.
   — Готов, — ответил неудачливый муж.
   — Ну тогда вира помалу. Только ты не свались с расстройства, если чего не то увидишь!
   — За это не бойся, раньше ее я помирать не собираюсь.
   — Ну, дай-то Бог.
   Технолог сел посреди большой бетонной плиты, демонстративно разворачивая подзорную трубу. По легенде он выслеживал собственную стервозницу-жену, а окна ее полюбовника можно было рассмотреть только отсюда, со стройки, с высоты седьмого этажа.
   Плита поползла вверх. Технолог разматывал тонкий провод с нанесенными по всей его длине разноцветными метками, другой конец которого был закреплен на земле. На высоте восемнадцать с половиной метров он махнул рукой. Крановщик застопорил ход.
   — Ну что, все, что ли?
   — Все, подожди секунду. — Технолог развернул кусок серой ткани, которой прикрылся сверху, практически слившись с серым бетоном плиты.
   «Чудной какой-то, — подумал крановщик. — Он еще и дождя боится, а на небе ни одного облачка».
   Под маскнакидкой Технолог раскрыл пластмассовый, каких навалом в каждом галантерейном магазине, «дипломат» и вытащил несколько разрозненных по отдельности очень невеликих деталей. Одной из этих деталей было дуло, другими — ложа и приклад. Ценность данной марки оружия заключалась в том, что для его сборки не нужны были дополнительные инструменты. Дуло зашло и щелчком зафиксировалось в отверстии в ложе, приклад встал в пазы с другой стороны, сверху мертво сел оптический прицел. Прикручивать пришлось только набалдашник глушителя. Получилась компактная, усиленного боя винтовка.
   — Эй, мужик, ты там не умер? — крикнул обеспокоенный странной неподвижностью незнакомца на плите крановщик.
   Нет, Технолог не умер. Умер крановщик.
   Дослав в ствол стандартный патрон, Технолог высунул дуло в прорезь накидки и, тщательно прицелившись, нажал курок.
   «Может, зря я согласился. Может, он не жинку в трубу высматривает, а богатые квартиры. Может, он домушник?» — подумал крановщик. И это было последнее, о чем он подумал. Вылущенная с расстояния двадцать метров пуля раскроила ему череп. Разбрызгав по стеклам кровь и мозг, крановщик откинулся на спинку кресла.
   Винтовка была в полном порядке. Технолог остался доволен.
   Нет, он не избавлялся в лице, теперь уже в до неузнаваемости обезображенном лице, крановщика от опасного свидетеля. Он просто обеспечивал фиксацию площадки на требуемой высоте. Он не мог позволить какому-то постороннему человеку держать руки на рычагах управления механизмом, от режима работы которого столько зависело. Смещение плиты вверх-вниз или вправо-влево паже на сантиметры могло свести на нет все его немалые усилия. Теперь стрела крана застыла в единственно устраивавшем его положении. Теперь ее не мог сдвинуть никто.
   Технолог в последний раз внимательно осмотрелся по сторонам. Все было спокойно. Суета милиции и Безопасности осталась где-то там, на соседних, не просматриваемых отсюда улицах. Здесь было тихо, как в кладбищенском склепе. Да и кому придет в голову нести охрану там, где ни с одной возможной точки, ни с одного здания, ни даже с верхушки строительного крана невозможно рассмотреть ни единого сантиметра мостовой, по которой должен прокатить президентский кортеж! Зачем быть там, откуда ничего не видно, кроме сплошного частокола крыш и стен других, стоящих на пути к центральной магистрали жилых и строящихся домов. Зачем пасти тупиковые направления, когда дай Бог управиться с потенциально опасными?
   Именно поэтому на этот новоотстроенный, стоящий на периферии событий дом и на этот кран никто не обратил никакого внимания.
   Никто.
   Кроме Технолога.
   Машина Президента проследовала из аэропорта в город. Проследовала, как обычно, с максимально возможной скоростью. Правительственные машины тихо не ездят. Это противоречит правилам безопасности. Правительственные машины идут с раз и навсегда установленной крейсерской скоростью, считающейся наиболее неудобной для поджидающих их диверсантов. Останавливаться они не имеют права, что бы ни случилось. Их водители не умеют тормозить инстинктивно, но только сознательно. Они не нажмут педаль тормоза, неожиданно различив перед радиатором случайную собаку или зазевавшегося пешехода. Они проедут дальше. Иначе они не умеют. Иначе они не имеют права. Водителя, который не научен проезжать сквозь людей, в спецгараже, обслуживающем членов правительства, держать просто не будут. Такие водители потенциально опасны.
   Точно так же правительственный шоферюга не будет притормаживать при виде вставших поперек дороги машин. Наоборот, вдавит акселератор в пол, разгоняя многотонный «ЗИЛ» до сверхзвуковой скорости. Разгонит и врубит бронированный передок в случайную баррикаду, словно таран в крепостные ворота. Разнесет все в щепу, разметает обломки по сторонам, освобождая дорогу, а сам даже бампер не помнет, даже стекла не поцарапает. Потому что это специальный бампер и особые стекла, которые не каждая пуля взять способна. И вся эта машина такая — с двадцатикратным запасом прочности: по внешнему виду лимузин, по сути легкий танк. Ее между собой так и называют — БМП. Боевая машина — только не пехоты, а Президента.
   В 11.30 правительственный кортеж миновал Кольцевую дорогу и втянулся в хитросплетение городских улиц. Оставшиеся в арьергарде силы Безопасности по заранее оговоренной схеме снимались с постов и, перегруппировываясь, продвигались вслед ушедшей колонне. Если взглянуть сверху, то перемещение по местности людей и машин напоминало движение гигантской, не имеющей постоянной формы амебы, которая то сокращалась, то растекалась по сторонам, то выбрасывала далеко вперед щупальца, но при всем при том уверенно дрейфовала в единственном, избранном направлении. И осталось этой вовсе даже не безмозглой амебе проползти еще несколько тысяч метров, чтобы, сокрыв внутри себя ядро — Президента, обрести округло правильные очертания, уплотниться, ощетиниться броней внешней оболочки и стать недосягаемой для любого внешнего агрессора. Всего-то несколько тысяч метров до абсолютной защищенности.
   Но эти метры амебе преодолеть было не суждено.
   На пересечении улиц Магистральной и Парковой перед капотом президентского лимузина, раздался мощный взрыв.
   Десятки кубометров асфальта вздыбились и тут же опали, разбрасывая вокруг, словно шрапнель, мелкую каменную крошку и куски рваного металла. Клубы пыли и дыма поднялись «атомным» грибом, заволакивая все вокруг непроницаемьм черно-серьм туманом. Что происходило в эпицентре взрыва, в этом осколочно-огненно-дымном аду, остался ли хоть кто-нибудь жив и осталось ли хоть что-нибудь целым, сказать было невозможно. По первому впечатлению — нет. По первому впечатлению там должен был развеяться в прах даже металл.
   Технолог не услышал взрыва, хотя это и было странно, учитывая его близость к месту происшествия, но увидел столб дыма, поднимающийся над домами, и услышал многоречивый разнобой десятков голосов в наушниках радиостанции, настроенной на милицейскую волну:
   — ...докладывает седьмой. В квадрате А произошел взрыв...
   — ...пожарным машинам прибыть...
   — ...блокировать улицы Салютную, Рабочую и...
   — ...подразделению 2/14 действовать по схеме...
   — ...личному составу батальона патрульно-постовой службы передислоцироваться в район...
   — ...немедленно... Срочно... Опасность первой степени-Доклады боевиков до Технолога не доходили. Радиосвязь между заговорщиками из-за опасения быть запеленгованными не использовалась. Вся Акция проводилась в режиме радиомолчания. Применение слуховой связи было разрешено только командирам групп в самых экстраординарных случаях и исключительно посредством городской телефонной сети, через присоединение к трубкам преобразователя речи. Всякий посторонний, подключившийся во время разговора к телефонной линии не имея такого прибора, услышал бы вместо голосов один только ровный гул.
   Технолог не слышал докладов своих подчиненных, но ему вполне хватило наблюдаемых косвенных признаков, чтобы сделать единственно правильный вывод — Акция состоялась. Каким-то образом боевики все же успели протолкнуть снаряд к месту взрыва.
   Несмотря на успех предприятия, Технолог не покинул свою позицию. Он желал иметь стопроцентную уверенность в положительных результатах покушения, прежде чем объявляться пред очи подчиненных. Он не хотел рисковать.
   Еще как минимум четверть часа ему надлежало терпеть, согревая собственным теплым животом ледяную поверхность бетонной плиты. Ни секундой меньше, но и ни мгновением больше. В этом поднявшемся тарараме, где будет подозреваться, проверяться и задерживаться всякий праздношатающийся по улицам прохожий, надо еще умудриться незаметно утечь из города. Чем позже, тем это будет труднее. Но все равно — пятнадцать минут отдай, не греши! Пятнадцать минут, отпущенные на непредвиденный случай. Если каким-то чудом Президент уцелел в пламени взрыва, он непременно проедет здесь. Это та улица, которую он не сможет миновать ни в живом, ни в мертвом виде. Здесь его и надлежит ожидать.
   Правда, сама улица Технологу была недоступна. Его и эту улицу разделяли еще как минимум две новоотстроенные девятиэтажки, пять пикетов милиции и дюжина распластанных по крышам снайперов. Такие баррикады без затяжного боя не преодолеть. Но ему и не требовалось их преодолевать. Он не стремился лично, тем более такой ценой, присутствовать на трассе. Его вполне удовлетворяла и эта, поднятая на семиэтажную высоту во всех отношениях более безопасная плита. Он и отсюда мог увидеть все то, что хотел увидеть. Не для того он так долго и тщательно готовился — кстати, для того и готовился — подстраховать свою жизнь, — чтобы получить в башку пулю от какого-нибудь второразрядного снайпера-стажера.
   На этот случаи умный человек предпочтет рисковать техникой. Не дешевой, но все-таки не такой дорогой, как жизнь. Технолог считал себя неглупым человеком. Даже очень неглупым.
   Задолго до операции, вернее уже в первый свой рекогносцировочный визит, он на стенах нескольких стоящих вдоль интересующей его трассы домов установил миниатюрные видеокамеры. Точнее, не установил — налепил и размазал по кирпичу вязкую, похожую на пластилин и одновременно на засохший цементный натек массу, в которую просто-напросто воткнул под нужным углом микрообъективы. При такой передовой шпионской технологии не надо было долбить стены, укрепляя импровизированный телевизионный штатив с риском привлечь к себе внимание не в меру подозрительных граждан. Все гораздо проще: подошел, бросил мягкий комок, вдавил, ткнул в него камеру и ступай себе как ни в чем не бывало дальше.