Ильин Андрей. Игра на вылет

   — Все? — спрашивал собеседник, когда я замолкал более чем на две минуты.
   — Нет, — отвечал я и снова, но чуть другими словами повторял то, что излагал ранее. Короче, сказка про белого бычка.
   Он так же добросовестно прослушивал знакомую, из серии мало что видел, мало что слышал, но все готов рассказать, сказочку, делая пометки в лежащих на столе листах.
   — Теперь все?
   Далее тянуть волынку было бессмысленно.
   — Теперь все!
   Я проиграл.
   Собеседник собрал бумаги и вышел. Ничего не объясняя.
   За его молчаливым уходом могло последовать все что угодно: возвращение костоломов, слепой выстрел в голову из невидимой щели в стене, пожизненное заключение. Все — кроме освобождения.
   Но последовало то, что я в своих предположениях даже не рассматривал.
   Меня потревожили только через сутки. В помещение вошел свежий, которого я еще ни разу не видел, человек. Одно это уже было странно. Заговорщики не любят без крайней необходимости демонстрировать новые лица. Человек сел за стол, коротким жестом отослав всю охрану.
   Неужели поклевка? Неужели изжеванный рыбьей мелюзгой живец таки привлек внимание крупной рыбины?
   — Зачем вы явились к нам?
   — Я уже говорил — предложить информацию.
   — В обмен на что?
   — На жизнь.
   — Но, оставаясь на свободе, вы ее имели изначально.
   — Увы, нет. Я стал слишком опасен своим старым хозяевам. Тому есть основания. Вопрос моей ликвидации — это вопрос только времени. Системе может противостоять только система. Например, ваша. Защитить свою жизнь в одиночку я не могу. Кроме того, для безопасного ухода мне понадобятся деньги. Очень большие деньги. И очень большие связи. Вы понимаете — хирургическая пластика, документы, визы, прикрытие, отвлекающие мероприятия. Я не желаю провести остаток жизни, прячась в глухой деревне, в чужом подполье, за кадушкой с квашеной капустой. Я хочу жить нормально. И даже хорошо. Так, как я это заслуживаю. Задачи подобных масштабов один человек решить не в состоянии.
   — Допустим. Но тогда где информация? Я прослушал ваши показания. Они очень многословны, очень многозначительны и эффектны на слух. И еще они очень бесполезны. ???Туликове??? бесполезны. Вы не сказали ничего сверх того, о чем нам и так известно.
   — Товар по деньгам.
   — То есть?
   — Мне не предложили реальной цены, Я просил жизнь, а не это. — Я обвел пальцем собственную распухшую физиономию. — Дайте настоящую цену, тогда поговорим о товаре.
   Незнакомец усмехнулся:
   — В общем, логично. Настолько, что вначале я подумал так же. Я подумал, что туповатый исполнитель ценой предательства пытается выторговать себе сытую жизнь. Не такая уж редкая ситуация. Наверное, это объяснение меня бы устроило. Раньше. Но не теперь, когда положение вещей изменилось.Что-то я не слышал, чтобы крысы стремились вскарабкаться на тонущий корабль. С тонущего на берег соскочить — это сколько угодно. Это нормально. Наоборот редко. Только если это сошедшая с ума крыса. Или очень хитрая крыса. Или знающая то, чего не знает даже сам капитан.
   Оправдана в подобной ситуации подозрительность? По-моему — вполне. К нам, после того как мы потерпели сокрушительный провал, переходит с победившей стороны человек, чтобы просить защиты. Тут только дурак не задумается.
   Я задумался. Я очень задумался. И задумался не один. Я привлек к сотрудничеству специалистов. Разных. От актеров и психологов до лингвистов. И знаете, что они мне поведали? Что этот человек, — указал он на бумагу, — говорит много меньше, чем хочет сказать, что речь его заранее составлена, заучена и срежиссирована. И что режиссура эта сырая. Посредственная режиссура. В общем, если одной фразой — говоривший говорит не то, что думает, а думает не то, что говорит. Я привык доверять мнению специалистов. Итак, первый вывод — вы не тот человек, за которого пытаетесь себя выдавать. Но какой?
   Тогда я попытался ответить на вопрос: что ищет незваный визитер, забираясь по собственной воле волку в пасть? Спасения? Как мы уже выяснили — нет. Информацию? Зачем? Судя по провалу, ею противник располагает в достатке. И знаете, какой вывод я сделал? Парадоксальный. Он ищет сотрудничества! Да, да — сотрудничества! Причем ищет не по собственной инициативе. Одиночка, влекомый корыстью, не способен ставить на кон свою жизнь в игре, не обещающей стопроцентного выигрыша. Одиночка, подчиняющийся коллективу, — вполне. Визитер пришел не жизнь спасать — дело делать. Дело, масштабов которого он, возможно, даже не понимает. Вы камикадзе. Вы камикадзе-парламентер.
   У меня челюсть от подобного вывода чуть не отпала. И отпала бы, кабы не отекла от побоев. Это же надо до такого додуматься! Впрочем, додуматься до другого, до того, что я действую на собственный страх и риск единственно с целью доказать наличие заговора, было еще невозможнее! Мой противник был свято уверен, что ему противостоят сплоченные пропрезидентские силы. Допустить, что их план развалил игрок-одиночка, он не мог. И уж совсем не мог вообразить, что, одержав победу, тот победитель явятся сдаваться на милость... побежденных.
   — Я угадал?
   Я молчал. Он, конечно, не угадал. Он попал точне-хонько пальцем в небо. Но он дарил мне шанс. Шанс на спасение. Я давно уже подозревал, что живым мне из этой переделки не выбраться. Я сам себя переиграл, загнав в безнадежную ловушку. Я шел менять свободу на информацию, а отдал только свободу. И вдруг такое везение! С обложенным волком-одиночкой церемониться не будут, а вот с представителем стаи — дело другое. Тут появляется поле для маневра. Главное, дать ему как следует увязнуть в собственных измышлениях. Главное, не пороть горячку.
   — Похоже, к признаниям вы не склонны. Хорошо, поставим вопрос иначе — я тот самый «главврач», которого вы хотели видеть. Такая формулировка вас устраивает?
   — Чем вы это можете подтвердить?
   — Ну хотя бы обсуждением деталей прошедшей операции. Ведь вы были ее непосредственным участником? Я не ошибаюсь. Ведь это в том числе и вы «перекрывали воду»?
   Вот она, поклевка. Вот она! Аж удилище дугой загибает! О таком леще я и мечтать не мог.
   — О деталях может судить любой непосредственный исполнитель.
   — Не каждый исполнитель и не о всех деталях...
   Теперь не спешить. Теперь, обсуждая перипетии отыгранной партии, не сказать больше, чем допустимо знать среднего звена разработчику. Ведь в том числе и для этого он заводит столь скользкий разговор. Хочется ему выяснить степень моей осведомленности, чтобы по ней судить о моем месте в иерархической лестнице противостоящей команды. Он же не знает, что эта лестница в одну-единственную ступеньку. Он же в воображении целые лестничные марши городит, один другого круче. И разубеждать его в том я не стану. Как только он поймет, что за мной никого нет, что о противоправной деятельности заговорщиков почти ничего не известно, я умру. Жив я буду, только пока он боится встречных ходов победившего противника, пока он, как он считает, не владеет ситуацией.
   Это, что называется, поймал удав свой хвост и слопал! Представляю, как он, бедолага, извелся в ожидании постпровальных репрессий, в ожидании, в общем-то, логичного добивания поверженного противника. А их нет как нет. С ума сойти! Слава Богу я объявился! Вот он и решил: раз не судят, значит, милуют. Не за так, конечно, за какие-то еще неясные услуги.
   Тоже, видно, чересчур умный. Тоже в простые решения не верит, предпочитая многоходовые комбинации. Вот и докомбинировал, сам с собой сражаясь и сам себя побеждая. Я же говорю — мощный игрок. С таким такому же не совладать!
   Дальнейшая беседа между ним, мной и моим микрофоном протекала в непринужденной и дружеской обстановке. Стороны обменялись полезной информацией по ряду интересующих их вопросов, после чего отбыли...
   А вот с «отбыли» как раз вышла заминка. Так просто отпускать меня никто не собирался.
   — Считайте, что вы выполнили свою задачу. Вы навели мосты. Надеюсь, лица, пославшие вас сюда, смогут по достоинству оценить нашу готовность к взаимовыгодному сотрудничеству.
   Наивный! Все лица в единственном моем распухшем лице располагались перед ним.
   — Лично от себя хочу добавить, что подчиненные мне подразделения на сегодняшний день способны выполнить любые поставленные перед ними задачи вне зависимости от их направленности. Действуя на принципах профессионализма, мы не берем на себя функцию выбора цели, но только ее поражения. Я надеюсь, вы меня правильно поняли.
   Я его понял более чем правильно!
   Он не просто намекал на свою непричастность к политической стороне провалившегося покушения, он глазом не моргнув продавал свои услуги! По демпинговым, в связи со сложившимися обстоятельствами, ценам. Всего только за жизнь. Вот что значит профессионал! Предлагать партнерство на борцовском ковре, еще даже не выбравшись из-под туши только что вчистую разделавшего тебя соперника! Такое не каждому по силам! И не каждому по нутру! Похоже, ему действительно все равно, в какую сторону стрелять, лишь бы его умение соответствующим образом оплачивалось.
   Уверен, за хорошую цену он в мгновение ока растерзает своих нынешних хозяев. Скорее всего на эту работу он и набивается. Нет лучшей проверки при смене «крыши», чем проверка кровью. Ай да ловкач!
   А своим начальникам он доложит об успешно проведенных оперативных мероприятиях, направленных на выяснение степени провала предыдущей операции. Или о попытке перевербовки чужого агента. Или о многообещающей игре с использованием двойной вербовки. Или еще черт знает о чем. В любом случае ущучить его будет невозможно.
   Предлагал свои услуги противнику?
   Да, предлагал. Но исключительно с целью получения встречной информации.
   Разгласил детали операции?
   А кто бы без этого пошел мне навстречу? Доверие требует демонстрации встречного доверия...
   Ну что тут скажешь — профессионал! Столько раз продавался и перепродавался, что достиг в этой процедуре совершенства. С какого бока ни зайди, не укусишь, а укусишь — подавишься.
   — Надеюсь, вы сможете донести до своего начальства нашу беседу в максимально приближенном к оригиналу виде. Сами знаете, иногда даже неверно переданная интонация способна изменить смысл фразы...
   Боится. За себя боится. За то, что из-за недостаточно красочного описания товара посредником сделка может сорваться. Великое же разочарование ждет его в будущем.
   — Теперь о формах вашего ухода. Как я понимаю, доказательством, подтверждающим мою готовность к дальнейшим переговорам, должно служить ваше, в добром здравии, возвращение в родные пенаты? Вы достаточно много узнали, чтобы уйти отсюда живым в случае, если я веду двойную игру. Так?
   — Справедливо.
   — Что ж, лично я готов отпустить вас немедленно. Но не все в нашем аппарате разделяют мое мнение. Поэтому предлагаю компромиссный вариант. Вариант силового ухода. Так будет безопасней и вам, и мне.
   Страхуется профессионал. Вкруговую. Пытается до завершения сделки две табуретки одной задницей удержать! Выгорит дело — обрубит с кровью и мясом старые хвосты, не выгорит — спишет неудачу на исполнителей. Мол, недосмотрели, упустили пленника ротозеи охранники. Ответит за халатность чужими головами — и снова на коне!
   — Отсюда сбежать сложно. Из того места, куда вас должны впоследствии перебросить, тем более. Единственная возможность — дорога. Я постараюсь разработать удобный для вас план побега, убрать лишнюю охрану, окружить своими людьми. Будем считать это моим вкладом в общее дело...
   Ах, уже общее дело? Уже даже так? Быстро он окраску меняет! Куда там хамелеону.
   — Сопровождающие будут задействованы в плане?
   — Будут. Но это ничего не значит. Действовать вы должны без бутафории, в полную силу. Иначе вам просто не сбежать. Предупреждаю, никаких игр понарошку. Вы все поняли?
   Все я понял. Трупы ему нужны. Свои ли, чужие — неважно. Главное, чтобы побольше. Трупы придадут происшествию достоверность. И еще трупы не разговаривают. Не могут они рассказать, какие инструкции им давали накануне, о чем просили, что обещали. Молчат трупы. И тем удобны. Вали на них что ни вздумается. Проверить все равно невозможно.
   — В заключение небольшая просьба. Хочу я того или нет, но наша встреча должна принести определенный позитив. Слишком долго я с вами беседовал, чтобы не узнать ничего. Мне надо доложить наверх какой-то результат. Лучше положительный. Иначе вас выведут в тираж до того, как я смогу вам помочь.
   Это называется демонстрация заботы о ближнем. То есть обо мне.
   — И еще, чисто по-человечески мне очень бы не хотелось, чтобы за вас снова взялись наши мордовороты-дознаватели. После бесед с ними свобода, боюсь, вам будет уже не в радость.
   И под занавес скрытая угроза. Как же без нее! Это чтобы я долго не раздумывал. Для того, похоже, и били. Для сговорчивости.
   — Прошу не более того, что вы вправе рассказать. Но обязательно детали, имена, адреса. Без них достоверности не будет...
   Ай да волкодав! Он мало что страхуется, он еще на три круга страхуется! Теперь не то что его начальство, даже я сам не могу с уверенностью сказать, что он в действительности делает — предает или хитрым приемом добывает информацию. Вон как все завертел! Без бутылки цианида не разобраться.
   Что бы мне оставалось делать, будь я в самом деле представителем противоборствующей стороны, как не начать стучать по мелочи? Задание практически выполнено, непоследнее вражье лицо перевербовано, до свободы рукой подать, и всего-то взамен надо хвостик информации отдать. Ну так обстоятельства сложились, что без этого весь хитромудро выполненный план рассыплется. Ну что лучше: часть потерять, чтобы целое спасти, или проиграть все вчистую! А тут еще в унисон логике тело подпевает, очень ему не хочется свои почки-печенки по новой под чужие кулаки подставлять. «Чего думать! — орет благим матом. — Отдать надо, что просят, а потом втрое хапнуть. Пока те кретины не пришли, с которыми вовсе торговаться невозможно». Ну как такому напору противостоять?
   — Ладно, будут фамилии. И адреса будут. Договорились.
   Хорошо, что адреса и фамилии эти будут чистой воды липа. Потому что реальных у меня, даже надумай я их сдать, нет. Один я как перст. Так сказать — агент-бомж. Только он об этом догадаться не должен. Поэтому адреса и персонажи мне надо придумывать такие, которые сразу проверить невозможно. Главное, время выиграть. Если, конечно, перевербовка и побег не фикция, назначенная Для развязывания языка упорствующего агента-перебежчика, а реальность. Но узнать это я смогу только в момент побега или... моей ликвидации. Очень бы хотелось надеяться на первое, но готовиться лучше, на всякий случай, ко второму...
   — Тогда последняя просьба. Включите в контекст ваших признаний вот эти несколько фраз. — Мой собеседник показал и тут же сжег несколько написанных на бумаге предложений. — Вам это ничем не повредит, а мне крайне облегчит реализацию нашего плана. Нашего с вами плана. Уж будьте любезны.

Глава 27

   Чистильщик подал наверх рапорт об имевшем место на спецобъекте происшествии. Единственный экземпляр рапорта, заключенный в опломбированный, со взведенным в боевое положение пиропатроном-самоликвидатором мини-сейф, под охраной специального курьера доставили Координатору.
   Координатор прошел в комнату спецсвязи, закрыл похожую на люк подводной лодки дверь и взломал пломбы.
   Рапорт квалифицировал происшествие как серьезное. Гриф «Особо серьезное» после проведения тщательного следствия был снят. Если бы положение было квалифицировано как угрожающее, в засвеченных подразделениях началась бы поголовная чистка.
   Кроме того, Чистильщик докладывал о предпосылках перевербовки агента-перебежчика, к чему прикладывал выдержки его показаний, касающихся недавней неудачно проведенной Акции.
   Чистильщик, в том числе ссылаясь на вновь поступившую информацию, настаивал на углублении операции «Эвакуация», для чего просил расширить список лиц, подлежащих жесткой проверке, вплоть до применения мер физического воздействия и специальных психотропных препаратов. Чистильщик продолжал подозревать утечку информации через перевербованного или внедренного в средний командный состав агента. Чистильщик не верил в случайный провал Акции.
   Если не прятаться за расплывчатые, казенные формулировки, Чистильщик требовал новые головы. Обычно после применения физических мер или «сыворотки правды» подследственного в живых не оставляли. Прошедший через ад допросов с пристрастием уже не мог считаться своим. Он неизбежно затаивал злость и обиду на бывших соратников и тем был потенциально опасен. В первую очередь Делу. Он признавался опасным, даже если продолжал служить верой и правдой. Он был опасен уже, одним тем, что мог быть опасен!
   Координатор отчеркнул три фамилии. Этих людей он знал очень хорошо. Но других он знал еще лучше. Он не хотел зла ни тем, ни другим, но он не мог нарушать правил игры, в которой он тоже был не более чем пешкой. Координатор отдал своих друзей, потому что иначе поступить не мог. Потому что, выкорчевывая лес, невозможно думать о судьбе каждой отлетевшей от лезвия топора щепки.
   В другой бумаге он отчеркнул фамилию Чистильщика и поставил подле нее вопросительный знак.

Глава 28

   — Выходите!
   Меня вытолкнули в полутемный коридор, предварительно пристегнув наручниками к здоровенному, под два метра, верзиле-охраннику, облаченному в скрытого ношения бронежилет. Да, такого далеко на себе не утащишь. Если это и есть забота о моем спасении, то большое спасибо спасителю, что он не пристегнул меня к африканскому слону.
   — Топай.
   С боков встало еще несколько с недвусмысленно засунутыми в карманы руками человек.
   Поворот, еще поворот, темный тамбур и сразу дверца машины. «Волга», правда с бронированными стеклами и хитрыми замками, но в принципе самая обыкновенная легковуха. Не какая-нибудь, замаскированная под бензовоз или бетономешалку, а внутри больше похожая на банковский сейф, чем на средство передвижения, спецмашина.
   В общем и целом, если не считать пристегнутого верзилы, транспортировка щадящая. Я бы на их месте перевозил подобный ценный кадр в связанном виде, в бронированном ящике, еще и предварительно накачав каким-нибудь мощным наркотиком. А тут все цивильно, как в каком-нибудь УВД или Безопасности. Так культурненъко возят разве только особо опасных рецидивистов или второсортных шпионов. Спецов обычно транспортируют по-другому. Хорошо, что они меня к подобной категории не причисляют. Или это работает план моего перевербованного сподвижника?
   Поехали.
   Согласно предложенному плану, через пятнадцать километров в нас должен был врезаться груженный ГСМ «МАЗ». Вспыхнувшие от столкновения горюче-смазочные материалы гарантировали роскошную дымовую завесу. Все прочее — отключение охраны, освобождение от наручников, уход в дыму и пламени (прямо дешевая оперетка с появлением и исчезновением Люцифера) — я должен был обеспечить собственными силами. В условленном месте сбежавшего меня поджидал автомобиль с вставленным в замок ключом зажигания. Да, чуть не забыл, под обивкой сиденья, по которому должно было елозить мое седалище, была спрятана заточка. Обивка будет надорвана, вытащить заточку особого труда не составит. В общем, как в примитивном детективе: бух — хвать — тык, тык — и готово.
   Начало через пятнадцать километров. Но ничего из предложенного я делать не собирался. Не понравился мне план. Какой-то он был уж слишком эффектный. Со столкновениями, взрывами, дымами и полным отсутствием реальных гарантий. И разработчик его не понравился. Своей чрезмерной обо мне заботой. Черт его знает, что он задумал! Может, угробить меня при попытке к бегству, может, взыскан с кого за неудавшийся побег? Или что-нибудь еще более мудреное. Вписал же я в свои признания какие-то непонятные фразочки. А для чего вписал, как ни ломал голову, не понял. Чужая душа потемки. А такая черная душа вдвойне! А того, чего я не понимаю, я не принимаю!
   Не люблю я быть бильярдным шаром в чужой партии. Все тебя колотят, толкают, стучат, в лузы роняют, а куш срывает тот, кто за кий держится.
   Нет, не согласный я. Уж если и сбегать, то лучше по собственному сценарию и без этих кинематографических эффектов. Может быть, он и рискованней, и травмоопасней, доморощенный план, ко зато уж точно без свинцовых неожиданностей в область затылка в последний момент. Предпочитаю добровольный риск принудительной безопасности.
   Сбегать я буду на четырнадцатом километре. Он сам указал это место, предложив начать отсчет времени побега с момента, когда машина проедет мост. А раз мост надо ПРОЕЗЖАТЬ, значит, он не маленький. И значит, под ним будет не самая маленькая река. Дай Бог, чтобы и не мелкая.
   С первого по тринадцатый километр я усыплял бдительность охранников своим вяло-безразличным видом. В начале четырнадцатого, разминая затекшую спину, слегка подался вперед. Охранники меня даже не придержали. Кажется, я добился своего — их бдительность, успокоенная численным превосходством и смиренностью подопечного, задремала в мягких автомобильных креслах. Или это работает установка начальства?
   В середине четырнадцатого километра я увидел мост. Самый обычный, в меру высокий, в меру ветхий.
   Машина, не снижая скорости, влзтела в первый пролет.
   — Слушать всем! Шеф изменил план. Работаем сейчас! — громко, уверенным тоном проговорил я.
   Если охранники действительно назначены мне в помощь, то сейчас они смогут помочь мне лучше, чем потом. Хотя бы даже своей секундной растерянностью.
   — Начали! — скомандовал я, краем глаза замечая удивленный полуоборот водителя.
   Самым опасным для меня был охранник, сидящий справа. Начинать следовало с него. «Умение выделить из общей массы и обезвредить противников, представляющих наибольшую угрозу, отличает бой от драки», — объясняли мне когда-то в Учебке. Я хорошо усвоил тот материал. Не потому, что получил за него зачет, а потому, что до сих пор еще жив.
   Своего самого неудобного противника я ударил в открытую глазницу оттопыренным пальцем правой ладони. Его сомкнутая на моем локте рука помешать этому не могла: Я не стал отсматривать результаты своей работы, я не дворовый драчун, которому важно, куда он посадил синяк противнику. Я боец. У меня нет на это времени. Я в минимальный срок должен нанести максимальное количество ударов. По возможности смертельных. Только так можно в одиночку победить нескольких противников. При этом по-настоящему успеть что-то сделать можно только в первую секунду. Вторую ты поделишь с врагом. Третью, если не успел сладить дело, он уже заберет целиком. На четвертой ты умрешь.
   Все, что успел сделать я, я успел сделать в три секунды. Рывком бросив корпус вперед, я впечатал костяшки кулака в висок водителя и сразу же, возвратным движением — локоть в шею охранника, сидящего на переднем сиденье. Последний удар получился слабым, но его хватило для решения главной задачи — охранник уже не мог перехватить руль. Охранник обжимал ладонями свою травмированную шею.
   Не обращая внимания на левого опекуна, дергающего меня за наручник, я резким движением завалил набок потерявшего сознание водителя. Его не успевшие отпустить руль руки завернули баранку вправо. Мне почти не пришлось его подправлять. Машина по плавной дуге устремилась к бордюру.
   — Это такой новый план! — успел я прокричать в обезумевшие глаза последнему сохранившему боеспособность охраннику, прежде чем машина, пробив парапет ограждения, рухнула вниз.
   И еще я спел упасть за спинку переднего сиденья, на мгновение раньше, чем это сделал пристегнутый ко мне амбал. Его облаченное в бронежилет навалившееся сверху тело должно было защитить меня от возможных повреждений.
   Удар! Взрыв переливающихся на солнце брызг. Броски из стороны в сторону. Тычки. Удары. Наверное, так чувствует себя горошина в погремушке, которую трясет в руках младенец.
   Погружаемся.
   Теперь надо успевать действовать.
   — Где ключ от наручников? — заорал я в самые уши охраннику. Но он молчал, неестественно свернув голову на сторону. Возможно, потом он придет в себя. Но потом мне это уже будет не нужно.
   Выворачиваясь во вдруг ставшем тесным салоне «волги», я обшарил его карманы. Ключа не было. Вероятно, он выпал, когда нас крутило в машине. Конечно, можно попытаться сделать отмычку из подручного материала. Но вряд ли это возможно в данный конкретный момент. Салон автомобиля, погружающегося на дно реки, не лучшее место для технических экспериментов.
   Черт возьми! Ну что же делать?
   Вода стремительно заливала салон, подступая уже к ветровому стеклу. А мне еще надо открывать перекосившиеся дверцы! Где на все — и на то и на это — найти время? Как бы мне не остаться на дне этой речонки, на радость представителям местной трупопитающейся фауны!
   Так что же делать?
   Пять секунд на размышление!
   Судя по угасающей яркости света, машина погрузилась уже метра на два. Воздуха осталось от силы сантиметров пятьдесят. И с каждой секундой воздушная подушка будет убывать. А жабры я с собой — ах какая досада! — не прихватил.
   Так что же все-таки делать?
   Я еще раз задрал вверх руку, наблюдая, как из воды поднимается блестящая цепь наручника, а за ней чужая рука. Рука, которая держит меня за глотку не хуже самой смерти. Собственно говоря, она и есть моя смерть. Рука, тянущая меня на самое дно, тянущая меня в вечность.