Ильин Павел. Воспоминания юнги Захара Загадкина

   Словно бы правильное предложение послал, а нет-нет и усомнюсь: не ошибся ли? Может быть, успокоите мои сомнения?
   Море, в котором нельзя утонуть
   Я много слышал, кое-что читал об этом необыкновенном море, и все же как-то не верилось ни слышанному, ни читанному: разве может быть море, в котором нельзя утонуть?.. Да при желании, а подчас вопреки желанию утонуть можно в любой речушке, в любом пруду, не говоря уж об озере или море! И вот случилось так, что мне удалось попасть к берегам этого удивительного моря.
   Мы стояли в одном из средиземноморских портов, ожидая иностранное судно, чтобы передать ему часть груза из наших трюмов. Иностранец опаздывал на трое суток, и кто-то из команды предложил совершить экскурсию к берегам моря, о котором идет речь: оно находилось недалеко от места нашей вынужденной стоянки. Желающих повидать море нашлось много, но поехало лишь четырнадцать человек, ровно столько, сколько мог вместить нанятый нами автобус. В число счастливцев попал и я. Вечером мы сели в машину, а к рассвету были у цели экскурсии. До чего же унылыми и безрадостными оказались берега моря! Мы увидели песчаную низину, покрытую невысокими холмами. Кое-где росла чахлая трава, клонился на ветру сухой тростник. Отражая луч солнца, сверкали пятна соли, то большие, как озерки, то мелкие, точно россыпь битых стекляшек. В отдалении темнели красно-коричневые горы с голыми морщинистыми склонами.
   Голубоватая морская вода блестела наподобие зеркала, казалась совершенно неподвижной и словно бы ничем не отличалась от воды любого другого моря. При взгляде на ее спокойную гладь мне внезапно пришла дерзкая мысль -- рискнуть собственной жизнью ради торжества науки и попытаться утонуть там, где, по заверениям всех путешественников, это было невозможно. Мне представилось, как в научных книгах и школьных учебниках будут писать, что единственным человеком, которому удалось утонуть в этом море, был юнга Захар Загадкин. И мечта о великой славе вскружила мне голову.
   Притворившись сильно утомленным от ночной поездки в автобусе, я заявил товарищам, что намерен немного отдохнуть и полежу в тени одного из прибрежных холмов. Встревоженные товарищи тут же захотели оставить со мной нашего доктора, и пришлось потратить немало слов, чтобы отговорить их от такого намерения. Подождав, пока спутники скрылись за холмом, а их голоса постепенно смолкли, я начал приводить свой замысел в исполнение.
   Не спеша разделся, аккуратно сложил одежду, перевязал ее ремнем, а затем сел писать записку, в которой объяснял свой поступок. "Захар Загадкин погиб во имя науки", -- заканчивалась записка.
   Когда все было готово, а поверх свертка с одеждой укреплена форменная фуражка, я с разбегу кинулся в море. Оказавшись на достаточной глубине, лег на спину и неожиданно почувствовал себя почти невесомым: море так хорошо поддерживало меня, что я забеспокоился -- утонуть будет, пожалуй, действительно не просто...
   Я попробовал поплавать и с удивлением убедился, что, несмотря на силу, с какой поддерживала тело странная, хочется сказать -- густая вода, плавать было очень трудно. Каждое движение требовало усилий, будто руки и ноги ударяли не по жидкости, а по чему-то твердому, напоминающему доску. А резкий шлепок даже вызывал боль.
   Бросив прощальный взгляд на берега, мысленно пожав руку товарищам, я окунулся в голубую глубину с намерением больше не возвращаться из нее. Однако не тут-то было: какая-то неведомая сила мгновенно вытолкнула меня из воды, как пробку! Первая попытка окончилась неудачей. Но разве юнга отступает перед трудностями? Я сделал вторую попытку утонуть, потом третью, четвертую, пятую... Увы, неудача следовала за неудачей. Море продолжало выбрасывать меня: подвиг Захара Загадкина был ему не нужен! Борьба с густой, вязкой водой изрядно утомила меня, я запыхался и тяжело дышал. Не оставалось ничего иного, как смириться перед природой, признать себя побежденным и выйти на берег...
   Так я и поступил. Но как жестоко меня наказало море за попытку опровергнуть утверждения науки! В глазах отчаянно жгло, в носу и ушах тоже. Все тело, от подошв до макушки, покрылось липким, жирным на ощупь налетом. Во рту была нестерпимая горечь. Жжение все усиливалось, и я не знал, что предпринять. К счастью, поблизости текла река, впадающая в море. Я бросился в ее мутные струи, долго смывал с себя противный налет, но смыть полностью не смог.
   В каком жалком виде застали меня товарищи! Красные, воспаленные глаза, слипшиеся комками волосы...
   Так печально окончились мои попытки утонуть в море, в котором нельзя утонуть.
   Пресная или соленая?
   Были у нас на корабле два приятеля-земляка. До флотской службы они друг друга не знали, хотя жили почти по соседству: один на юго-западном берегу озера, второй -- на северо-восточном.
   Как примутся они говорить о родных местах, хочешь не хочешь, а заслушаешься. То помянут, другое, третье, и все с любовью! Поверить им --нет в нашей стране уголка лучше, чем озерные берега, откуда земляки на флот явились. Я тех берегов не видел, может быть, они не так замечательны, как оба приятеля их описывали, но дело понятное: каждому дороги места, где протекли его детские и юношеские годы.
   Особенно хвалили земляки свое озеро. И большое оно, и разной рыбой и плавающей дичью богато, и вода... Вот из-за его воды как-то разгорелся у них спор, да такой яростный, что едва до ссоры не дошло. А ведь дружили так, что, казалось, водой не разольешь.
   Начался спор с пустяка. Вспоминали они, как на диких уток с лодок охотились. Один и скажи:
   -- Вода в нашем озере хороша. Черпнешь ее ведерком, пей в свое удовольствие! правда, желтоватая, но вкусная, почти сладкая...
   -- Ну, насчет сладости ты напрасно, -- возражает второй. -- Какая у нее сладость? В рот не возьмешь: горька, словно морская... И вовсе она не желтоватая, а бирюзовая.
   Слово за слово, доспорились до хрипоты, а столковаться не могут. Каждый на своем стоит: один утверждает -- желтоватая, второй --? бирюзовая, один доказывает -- пресная, второй -- соленая!
   Покраснели оба, надулись, как индюки. Я уж думал, навсегда расстроится у них дружба, да вовремя на помощь им пришел: сообразил, возле какого озера они жили. А того озера мне вовек не забыть -- в пятом классе из-за него на уроке опозорился! Потому и о его воде тоже зарубка в памяти осталась. Объяснил землякам, в чем дело, они тут же помирились. - Видишь, я был прав! -- говорит один.
   -- Вижу, я был прав! -- отвечает другой.
   Странное плавание
   Это плавание началось по-обычному, и ничто не предвещало, что оно окажется таким странным. Мы покинули Архангельский порт и вскоре были в холодных полярных водах. Стояла летняя пора, и солнце почти не спускалось за горизонт. Нередко мы видели тюленей и моржей, а на берегу пустынного островка я даже заметил семью белых медведей. В трюме мы везли новенькие токарные станки. Их надо было сдать в одном из северных морских портов, а оттуда взять пиленый лес.
   Плавание длилось сравнительно долго. Но вот однажды мы подошли к губе -- устью широкой реки. Где-то поблизости должен был находиться порт. Я ждал, что с минуты на минуту покажутся его причалы, но время бежало, а они все не появлялись. Тогда-то случилась первая странность. Порта на побережье не было, а капитан не задумываясь повел корабль вверх по течению реки.
   День следовал за днем, берега реки сближались, а мы продолжали уходить от моря. Вода за бортом из соленой стала пресной, изменила свой зеленоватый морской цвет на светло-желтый речной. Вдоль берегов теснились горы, росли сосны, лиственницы, ели, а порта все не было.
   Изумление мое не имело границ. Да и кто бы на моем месте не изумился: большой океанский корабль плыл в глубь материка!
   Наконец мы добрались до порта. Он оказался почти в семистах километрах от устья реки!
   Мы выгрузили станки, взяли пиленый лес и отправились в дальнейшее плавание. Снова за кормой остались воды многих морей, в попутной чужеземной гавани мы сдали древесину, а затем, выйдя на океанский простор, подошли к самому экватору. Там в одном из портов следовало забрать натуральный каучук.
   Мы находились совсем в другой части света, но надо ж было так случиться, что и на этот раз нужного порта не оказалось на берегу океана! И опять капитан повел судно вверх по течению очень широкой реки. Вдоль се берегов тоже зеленели леса, но уже не хвойные, а тропические: в них росли пальмы, фикусы, лавры, мимозы...
   После нескольких дней плавания мы увидели порт, где нас ждал каучук.
   Этот морской порт отстоял от моря более чем на полторы тысячи километров! Так наш океанский корабль второй раз заплыл далеко в глубь материка.
   Вы думаете, кончились странности плавания, о котором я рассказываю? Нет. Погрузив каучук, мы спустились той же рекой до ее устья, затем пересекли два океана и еще несколько морей.
   Мы подошли к суше, но и тут нужного нам порта не оказалось на побережье. И в третий раз капитан повел судно вверх по реке. Мы поднялись против ее течения до морского порта, который находился почти в девятистах километрах от моря! Там мы сдали каучук, погрузили в трюм рис, хлопок и наконец повернули к родным берегам.
   Путешествующая деревня
   Корабль, на котором я плаваю, перевозит не только грузы, но нередко и пассажиров. Года четыре назад, во время рейса вдоль побережья Индостана, нам довелось перевезти из Бомбея в Карачи группу туристов-афганцев. После кратковременного путешествия по Индии они возвращались через Пакистан к себе на родину.
   С одним туристом, молодым учителем из небольшой афганской деревни, я успел познакомиться. Оба мы говорили по-английски, и мне удалось кое-что узнать о его жизни. Он был беден и, конечно, никогда не мог бы мечтать о туристской поездке в Индию, если б не счастливый случай. Он выиграл по лотерейному билету немного денег и поехал посмотреть страну, которая его очень интересовала.
   Прощаясь со мной в Карачи, новый знакомый обещал написать письмо о том, как он добрался до своей деревни. На письмо я ответил, и между нами завязалась переписка. Как-то, перечитывая его письма -- а у меня их скопилось десятка полтора, -- я обратил внимание, что на одних конвертах наклеены афганские почтовые марки, на других -- иранские,
   Это смутило меня. Я хорошо знал, что молодой учитель живет по-прежнему бедно, порой отказывая себе в самом необходимом, и на поездки в страну, хотя бы и соседнюю, средств у него нет. В очередном письме я задал вопрос, как он ухитряется путешествовать без денег.
   "Путешествовал вовсе не я, -- вскоре ответил учитель, --путешествовала... деревня, в которой я живу. Случилось так, что школьный домик, где я обучаю детей и квартирую сам, а также хижины всех моих односельчан и даже их поля, оставаясь на месте, совершили путешествие из Афганистана
   в Иран, а потом вернулись обратно. Поэтому часть писем было удобнее сдавать не афганской, а иранской почте".
   Вот так история! Путешествующая школа, путешествующие хижины и поля, путешествующая деревня...
   Я не верил собственным глазам, когда читал эти строки. Может быть, не так понял написанное по-английски? Обратился со своими сомнениями к капитану, но тот подтвердил, что перевод верен. Так я узнал, что есть на земле деревни, которые, оставаясь на месте, в то же время путешествуют вместе, со всеми жителями из одной страны в другую!
   Дон Иванович
   Как-то после ужина собрались в кубрике корабельные знатоки географии, стали друг друга разными вопросами удивлять.
   -- Кому известно, товарищи, куда Волга впадает? -- спросил кок. Все засмеялись, какой легкий вопрос задан, хором отвечают: "В Каспийское море!" Правда, один начал доказывать, что по Волго-Донскому каналу толика волжской воды Азовскому морю перепадает, но этого знатока тут же уличили в невежестве. По каналу не волжская вода Азовскому морю перепадает, а донская -- Каспийскому. Да и очень мало этой воды, упоминать о ней не стоит.
   -- А по-твоему, Захар, куда Волга течет? -- спрашивает кок.
   -- В Мексиканский залив, -- отвечаю.
   Знатоки опять засмеялись, но кок этот глупый смех немедленно оборвал:
   -- Зря смеетесь, товарищи, юнга правильно говорит. Есть и такая Волга, что в знаменитую американскую реку Миссисипи впадает. По Миссисипи воды той Волги в Мексиканский залив текут.
   Надо вам сказать, что реками я с малолетства интересуюсь, хотя и не так сильно, как морями. Сколько рек по имени знаю, даже перечислить трудно! Три арифметические тетрадки названиями рек заполнил. Решил я окончательно посрамить знатоков, обращаюсь к ним с такими словами:
   -- Разрешите узнать, а куда Дон впадает? -- В Азовское море! -- кричат в один голос.
   -- А еще куда?
   Замялись корабельные знатоки, никто не может ответить. Помолчали, просят меня открыть им донской секрет. Ладно, думаю, сейчас я вам научный доклад сделаю. И начинаю примерно так:
   -- Река Дон -- хитрая река, течет в разные моря, кому как нравится. Французы заявляют, что вода Дона в Бискайский залив попадает, индусы говорят, что она Бенгальскому заливу достается, канадцы--озеру Онтарио. Шотландцы уверяют, что Дон несет свою воду в Северное море, их соседи англичане не возражают, но расходятся во мнении насчет устья Дона. Шотландцы считают, что оно вблизи города Абердина находится, а англичане не согласны: нет, вблизи города Донкастера! А между обоими городами -- добрых двести пятьдесят километров!..
   Откровенно признаюсь: не удалось мне закончить научный доклад. Прервали его слушатели, загоготали наперебой, заухали на все голоса, рожи корчат, на меня пальцами показывают. А я терпеливо жду, пока этот немыслимый шум прекратится: "донской вопрос" мною хорошо изучен. Помню, еще в школе у доски о Доне подробно рассказывал. Наш учитель, на что любил меня, и то замечание сделал: "Ты, Загадкин, шутовство в классе не устраивай, отвечай, как в учебнике написано!"
   Когда знатокам надоело шуметь, они на меня накинулись:
   -- Не может быть, чтобы одна река в разные заливы, озера и моря впадала! Запутался ты! Куда же, по-твоему, Дон течет?
   -- Я человек русский. Наш Дон к Азовскому морю бежит. Для меня он самый главный, народ неспроста его по батюшке величает -- Доном Ивановичем!
   Опять шум поднялся. Знатоки географии кричат, что река отчества не имеет,, хотят биться об заклад, что я им сказку сочиняю. А мне что: об заклад так об заклад! Ударили мы по рукам, и тогда я спокойно объяснил, почему Дон по батюшке величают, причем не Петровичем, Кузьмичом или Данилычем, а именно Ивановичем. А напоследок дал знатокам адрес, по которому они в справедливости остальных моих слов убедиться могли. Всей толпой пошли по этому адресу и уверились в правоте юнги Загадкина.
   А у меня выигранные на спор вещи остались: ножик перочинный, записная книжка да та раковина-тридакна, о которой я упомянул, рассказывая о незадачливых строителях островов.
   Медная пластинка
   Почти у всех ребят есть маленькое собрание чем-либо интересных или памятных предметов. У одних -- речные ракушки, чертов палец, обкатанная морской водой галька, камешек с золотистыми крапинками, а то просто красивый фантик-обертка от конфеты или шоколадки. У других -- марки с изображением космонавтов и космических кораблей, спичечные этикетки, открытки с видами городов, иностранные или старинные русские монетки...
   У меня тоже хранится всякая всячина. Среди этой всячины особенно дорога мне тонкая медная пластинка с нацарапанными словами: "Спасибо, Захар!" Особенно дорога, хотя с ней связано происшествие, не совсем для меня понятное.
   Несколько лет назад я гостил у бабушки в одном из степных районов нашей страны.
   Там работали отряды изыскателей полезных ископаемых, а трое молодых геологов даже снимали комнату в бабушкином доме.
   Я подружился с ними, по утрам кипятил для них чай, вечером приносил парное молоко и допоздна, пока им не надоедало, занимал рассказами о своих приключениях.
   Мои новые друзья любили цветы, и я почти каждый день ставил на стол свежие букеты.
   Геологи вставали рано утром, брали с собой молотки, зубила, прочее снаряжение и уходили в соседнюю холмистую степь с редкими рощицами и кое-где разбросанными озерами. Приглашали с собой и меня, но мне больше нравилось бродить по степи и собирать цветы.
   Геологи называли своего старшего Капитаном.
   Как-то вечером, рассматривая очередной букет, Капитан заметил: ,
   - Занятные цветы ты притащил сегодня, странного, весьма странного густо-синего оттенка... Я видел, твоя бабушка стирала, ну-ка, признайся, помогал ей и заодно с бельем подсинил букет?.. Ты ведь выдумщик, Захар...
   -- Что вы, Капитан, -- обиделся я. -- Кто же подсинивает цветы? Я нарвал их у дальних озер, в балке, где родничок бьет. Хотите еще принесу?
   -- В какой балке?. -- переспросил Капитан.
   -- Я же сказал: у дальних озер, километров пятнадцать отсюда будет... Пойдете к этим озерам, за березовой рощей сверните с дороги влево, а потом низом по балке до самого родничка...
   -- И много там таких цветов?
   -- Порядочно. В балке и маки растут, но я их не трогал.
   -- А маки какие?
   -- Обыкновенные, разве что с сизоватым отливом... Тебе известно, как называются цветы в букете?
   -- Нет, я ведь не ботаник, а географ-любитель...
   -- Жаль, одностороннее у тебя образование... Ну, да все равно, спасибо за адрес, Захар. В воскресенье отправимся к родничку, проверим твои слова... Может быть, пойдешь с нами?..
   Но пойти не удалось: в воскресенье я должен был уезжать.
   А недавно получил от Капитана письмо:
   "Привет, Захар! Случайно услышал тебя по радио; рад, что ты жив и здоров. Помнишь свои букеты? Они оказали нам добрую услугу, помогли отыскать ценное рудное месторождение. Советую нас поздравить: за находку мне и моим товарищам выдали премию. Твое усердие я не забыл и посылаю в подарок медную пластинку; она выплавлена из руды, которую начали добывать в местах, где мы работали и с тобой познакомились".
   О моей тетке и ее карасях
   Есть у меня тетка-старушка. Тетка как тетка, старушка как старушка. Не стоило бы рассказывать о ней, не живи она одно время в местности очень уж любопытной: поверите ли, на дне морском! Избушка у нее там стояла, с виду неказистая, а внутри уютная, чистенькая.
   Не подумайте, что тетка моя русалка или сирена морская. Ни русалок, ни сирен, как известно, в природе нет, я первый могу в этом вас заверить. Несколько лет жила тетка на дне моря и на судьбу не жаловалась, от теткиных соседей по дну таких жалоб тоже никто не слышал. Да на что бы им жаловаться? Правда, заливало их иногда, особенно по веснам, зато рыбы достаточно, а для рыбной ловли у них сети были. Выращивали и подходящие к той местности растения. Словом, жили неплохо. Многие до того привыкли ко дну морскому, что порой забывали о необычном своем положении. Дети дошкольного возраста и не знали о нем. Ну, я-то, конечно, хорошо знал -- с малолетства интересуюсь географическими странностями.
   Помню, еще до поступления на флот как-то навестил старушку. Обрадовалась она моему приезду, угостила замечательно вкусными карасями в сметане.
   -- А караси откуда, тетушка? -- спрашиваю, а в душе посмеиваюсь: карась ведь рыба не морская...
   -- А у нас тут особый ставок есть, пруд -- по-вашему, по-городскому. Как раз позади моей избушки, в нем и разводим карасей. Мне же за ними присматривать поручено.
   Надолго запомнились теткины караси, так вкусны были.
   Уехал я. Плаваю по всем морям-океанам, нет-нет и подумаю о тетке: как-то живется старушке на дне морском?
   Прошло года три. Подоспел очередной отпуск, поезд везет меня в родные края. По пути решаю к тетке заглянуть. Широко разлилось ее море., ой как широко! Волны по нему ходят, белые барашки накатываются на берега, чайки над водой летают... А там, где теткина избушка стояла, корабль плывет, покачивается на волнах.
   Все же удалось разыскать тетку. Оказывается, переселилась старушка на морской берег. Построили ей новый дом, хороший, со старым не сравнишь. Встретился с теткой, рассказывает она, как переезжала со дна моря. Потом вынимает из печи сковороду. Опять у тетки караси в сметане!
   -- А эти караси откуда?
   -- Оттуда же, Захарушка, из ставка. Когда переселялись со дна, карасей с собой прихватили. Тут, за мыском, для них новый ставок вырыли. Я за ними по-прежнему и присматриваю... Даже медаль за карасей получила...
   Вот какая у меня тетка! Даром что старушка, а такие переезды совершает, да еще медали зарабатывает. Жаль только, что теперь на берегу живет, -- нет у меня больше тетки на дне морском, не могу этим похвалиться...
   Река, текущая туда и сюда
   В тот раз, когда ездил к тетке, что медаль за разведение карасей получила, на обратном пути навестил ее племянника, а моего двоюродного братца и ровесника. Он жил со своей семьей неподалеку от теткиного моря, у берега одной впадавшей туда речки.
   Провел с братцем около педели. Целыми днями мы разные состязания устраивали. В лес пойдем -- соревнуемся, кто больше грибов или малины соберет, в поле направимся -- тоже спорим, кто больше различных бабочек и жуков наловит. Откровенно скажу, что в этих лесных и полевых промыслах он довольно легко выходил победителем. Обидно, но ничего не поделаешь: я --человек морской, он -- сухопутный, все грибные места и малинники наперечет помнит, знает, па каком поле какие бабочки или жуки водятся. Предложил братцу бежать наперегонки -- и тут победа ускользнула: голова в голову пришли к финишу. Пробовали тяжесть на спор поднимать -- опять не удалось свое превосходство доказать: одинаковую тяжесть подняли. Как ни пыжился, а большую силу выжать из себя не смог.
   К счастью, в эти неприятные минуты я заметил, что к речному берегу обыкновенная лодка причалена. Ну, думаю, сама судьба знак подает, и предлагаю в гребле соревноваться. Братец соглашается. Договорились так: сперва он поплывет к мыску на реке, что примерно в километре от лодки был, потом я. Кто это расстояние быстрее пройдет, тот и победителем будет.
   Засекли время, вскочил братец в лодку и прилежно веслами заработал. Обращается с ними неплохо, но до меня, конечно, ему далеко. Добрался братец до мыска, прыгнул на землю, оттуда руками как одержимый машет. Опять засекаю время: двенадцать минут ему понадобилось. Лег на берег, спокойно жду, пока братец с лодкой вернется и наконец-то наступит мое торжество, -- в гребле юнгу Загадкина трудно превзойти.
   Подошла моя очередь. Лезу в лодку, начинаю по всем правилам веслами работать, жму что есть мочи. Минута бежит за минутой, гребу великолепно, сам на себя любуюсь. Вот и мысок!
   Высадился, тоже замахал руками, да что радости, если плыл не двенадцать, а пятнадцать минут! С досады не стал и в лодку садиться, берегом обратно поплелся. Настроение, сами понимаете, прескверное: в водном соревновании морской юнга перед сухопутным парнишкой опозорился.
   А двоюродный братец навстречу идет, притворными словами утешает. Но чем утешишь в таком
   разочаровании? До того стало грустно, что решил эту злополучную речку немедленно покинуть...
   -- Очень огорчился, Захар? -- спрашивает братец. -- Если очень, то напрасно. Я тебе один секрет открою. Ты о нем не подозревал, а я им воспользовался...
   -- На что мне твой секрет? Я человек мужественный, неудачи умею переносить и в утешении не нуждаюсь.
   -- Мое утешение не простое. Когда к мыску плыл, ты против течения греб?
   -- Конечно, против. Разве сам не знаешь?
   -- То-то и оно, что знаю. А ведь я к мыску по течению плыл!
   -- Как -- по течению?
   -- Очень просто. Наша речка и туда и сюда течет, в разное время по-разному. А часто никуда не течет, свою воду на месте держит. Я греб, пока течение к мыску шло, а ты -- когда оно вспять повернуло, потому тебя и обогнал. Не знал бы секрета, не стал бы с морским юнгой в гребле тягаться...
   На другой день показал братец этот речной секрет. Мы даже наглядный научный опыт сделали. Нащепали лучинок, бросили их в воду. Они сначала к мыску поплыли, однако вскоре вернулись, немного покружились перед нами и опять к мыску двинулись. Ну и фокус! Если бы своими глазами не видел, ни за что не поверил бы, что есть речки, у которых вода то в одну, то в другую сторону течет, а в промежутках вовсе без движения стоит.
   Остров Захара Загадкина
   Кто из нас в детстве не мечтал или не мечтает открыть новый, не известный географам остров? Как заманчиво быть первым человеком, увидевшим посреди океана неведомый клочок суши, первым высадиться на него, водрузить флаг своей Родины! Мечтал да, признаться, мечтаю о том и я.
   Как ни печально, но в наше время такие мечты неосуществимы. Все острова уже открыты мореплавателями и давным-давно нанесены на карту.
   "А "Остров Захара Загадкина"?" -- спросит читающий эти строки. Вот о нем-то и будет рассказ.
   Поздним вечером мы снялись с якоря в Неаполе и вышли в Тирренское море, взяв курс на юго-восток, к Мессинскому проливу. В тот памятный вечер я вызвался на ночное дежурство, потому что хотел еще раз посмотреть знаменитый вулкан Стромболи.
   Ночь близилась к концу, когда справа по борту в предрассветной синеве вырисовались контуры этого похожего на огромную каменную пирамиду острова-вулкана. Стромболи "работал", как всегда, неутомимо. Время от времени клубы серого пара, поднимавшегося из кратера, озарялись снизу огненно-красным пламенем. Затем зарево постепенно бледнело, чтобы снова ярко вспыхнуть спустя несколько минут. Казалось, в море действовала исполинская печь. Это было поистине замечательное зрелище.