Страница:
Почти не думая о том, что делаю, я нажал три кнопки.
Засветилось три видеона. На первом появилась комната.
Человек в удобной куртке, на которой было написано “Телемортон. Оператор 923” уже соскакивал с кровати.
Я дал ему задание, потом повернулся ко второму видеону. Точно такая же комната, точно такая же кровать, но вместо куртки — комбинезон с надписью: “Телемортон. Пилот 923”. Третий видеон, не дожидаясь меня, включился сам в звуковую сеть.
— Вертолет номер 923 готов к отправлению, — доложил дежурный авиамеханик. За его спиной я видел всю крышу Телецентра, освещенную неистовым заревом мощных прожекторов. Сорок вертолетов, и у каждого — авиамеханик. И у каждого в руке — я громко чертыхнулся — та же газета.
— Что поделаешь, Трид, мы живем в век сенсаций. — Возле меня стоял Лайонелл. — Ты уже не раз попадал в скандальные истории, пора пообвыкнуть.
— Но Тора, — сказал я не совсем уверенно, чувствуя, как возмущение вот-вот перерастет в истерический хохот.
— Твоей Торе на это будет наплевать, — чуть загадочно улыбнулся он. — Что-нибудь интересное? — Он показал на видеон, в котором промчался лифт с телеоператором и пилотом.
— Драка с ножами. Могут быть тяжелораненые.
Экран погас, зажегся другой, широкоформатный, и мы уже с борта взлетевшего вертолета увидели убегающую в темноту озаренную крышу телебашни.
— Сразу включать в программу? — спросил я.
— Успеется, — отмахнулся он. — Дадим видеопленку, Я вернулся на сцену в тот момент, когда Тора представляла Дрю Пирсона. Когда-то политический обозреватель такого калибра, что перед ним трепетали даже президенты, он уже давно ушел на покой. Только наш королевский гонорар смог выманить этого дряхлого льва из его комфортабельной домашней клетки.
— Как вы смотрите на международную обстановку? — спросила Тора с иронией. Ирония была запрограммирована, как все в нашей передаче.
Но Дрю Пирсон, ничего не заметив, важно прошамкал, что хотя положение и остается напряженным, однако обе стороны достаточно разумны, чтобы прийти к соглашению.
— Исключительно интересно! — не без издевки бросила Тора и повернулась к залу. — Мне кажется, наши дорогие зрители несколько утомлены перечислением столь блистательных имен. Давайте сделаем небольшую паузу. Я спою вам новую песню, написанную специально для Телемортона, — “Вертолет улетает с заданием, но любовь остается с тобой”.
Она повернула браслет, прожектора медленно умирали, а Тора Валеско вспыхнула во всем великолепии своей красоты. Заработал потайной механизм, и, вся ярко-красная от волос до колен, она возносилась над сценой, над замершим от неожиданности залом.
И тут я услышал треск, и, совершенно не понимая, что происходит, увидел, как она пошатнулась. Красный факел описал в воздухе параболу, грохнулся о синтетический пол, но продолжал гореть. А узкий столб, на котором она только что стояла, все еще поднимался к потолку бессмысленным обелиском.
Зрители вскочили со своих мест, участники передачи — тоже. Никто еще не осознал, что в сущности произошло, когда из всех микрофонов одновременно донесся голос Лайонелла:
— Телёмортон продолжает свою передачу по 21 каналу.
Я склонился над Торой и только наполовину видел, как железная стена за моей спиной раздвинулась, открыв гигантский, оформленный под телевизор экран. На нем (это мне уже рассказали) зрители увидели пустую галерку телевизионного театра и человека, опрометью кинувшегося к дверям. А другой объектив уже показывал брошенную им снайперскую винтовку, и тут включился третий, и сорокафутовое распростертое тело Торы с ясно проступившими сквозь багровую тунику пятнами крови прыгнуло на зрителей, и миллионными уменьшенными копиями пошло по 21 каналу.
— Полиция? Произошло убийство!
Короткая пауза.
— Скорая помощь? Только что стреляли в Тору Валеско! У нескольких зрителей нашего театра нервные припадки! Еще один! Нет, кажется, это обморок!
Я словно раздвоен. Рядом со мной Лайонелл с телефонной трубкой в руке, и он же — на экране контрольного телевизора, наполовину заслоняя меня, стоящего на коленях возле Торы. И уже в другом ракурсе: одна только Тора, и сразу — зрительный зал, и люди в белых комбинезонах с надписью “Телёмортон. Санитарная служба”. По экрану проплывают носилки, а на них дергающаяся в истерике пожилая женщина с широко открытым ртом, из которого рвется крик. А на контрольном экране уже виден выбегающий из подземного тоннеля телевизионной Дашни человек — убийца Торы.
Это было неестественно, выше человеческого понимания. По зрительному залу пронесся шипящий выдох, единодушное “Ах!”, похожее на свист выходящего под огромным давлением пара. С этой секунды экран перестал быть простым оптическим устройством. Он превратился в магнитное поле невероятного притяжения, в сатану, целиком завладевшего душами миллионов.
Я не был исключением. Уподобившись чародею, который, понадеявшись на силу магической формулы, вызвал духа и оказался всецело в его власти, я перестал ощущать реальность. Мертвая, а может быть, еще живая Тора, сцена с сотней вращающихся кресел, на которых сотня знаменитостей сидела, повернувшись лицом не к публике, а к экрану, — все это стало зыбким, неправдоподобным, иллюзорным. Единственной реальностью во всем огромном мире был экран: бегущий по улице убийца, вскакивающие на ходу в машину полицейские, резкие сирены карет скорой помощи.
Я сам, винтик за винтиком, монтировал убийственный аппарат Телемортона, но никогда не представлял себе, что это может действовать как сильнейший наркотик.
Впоследствии меня ничуть не удивило, когда я узнал, что миллионы людей, успевших приобрести наши телевизоры, не сомкнули в эту ночь глаз.
Убийца еще бежал по улице, а сцену театра уже наводнили полицейские, врачи, санитары.
Кто-то оттащил меня от Торы, я услышал голос инспектора полиции:
— Подождите! — Это относилось к врачам. — Сначала я должен осмотреть пострадавшую.
Он наклонился над Торой, вернее хотел наклониться, но экран успел схватить и его в свои магнитные лапы.
— Вот он! Убийца! Держите его! — закричали на сцене. Кто-то даже протянул руки, словно намереваясь остановить бегущего к машине человека. Убийца опасливо оглянулся. Мы впервые по-настоящему увидели его лицо. Немного растерянное, обычное. Если бы мы не видели это лицо мельком на галерке театра, в нескольких шагах от брошенной снайперской винтовки, мы бы никогда не поверили, что это он.
Но сейчас весь зрительный зал взревел в яростной жажде крови:
— Он убежит! Полиция! Куда смотрит полиция?
Полиция уже смотрела куда следует — на экран. И не только полиция. Врачи, позабыв, что рядом умирает человек, глядели на убийцу, который быстро прыгнул в машину, завел мотор и, выжимая скорость, удалился из кадра.
И тут пилот вертолета доказал, что недаром Мефистофель так заботился о бесплатных местах на прекрасных кладбищах Объединенного Пантеона. Чудилось, удаляющаяся машина валится набок — с такой молниеносностью к ней приблизился объектив. И крупным планом, во весь экран, мы увидели автомобильный номер.
Вместо машины возникла голова в пилотском шлеме.
Ее сопровождал голос:
— Вы только что видели Боба Таунберри, пилотирующего вертолет “Телемортон. Соединенные Штаты, 978”. Передачу веду я, Алвин Картер! Мы следуем за ним!
Переключение. В кадре уже стоящий на сцене телефон и инспектор полиции, дающий указания задержать машину.
Потом… Кажется, я на несколько минут потерял сознание.
— Ну, как? Тебе лучше, Трид? — услышал я голос Лайонелла.
Я открыл глаза! На уровне моей головы чья-то рука в белом убирала блестящий шприц. Движение руки было бессознательным — врач, только что сделавший мне укол, глядел не на шприц, не на меня, а на единственную реальность этого нереального мира.
— Где Тора? — спросил я хрипло.
— Выпей. — Лайонелл протянул мне полный стакан бренди. — Тора? Вот она.
Удивляясь, почему он показывает не вниз, на пол, а куда-то вверх, я приподнялся и увидел ее. В карете скорой помощи. Закрытые глаза, кровавый шрам на лбу, тело скрыто белой простыней. Из-под простыни бессильно свисает рука, врач скорой помощи щупает пульс, рядом чья-то спина в белом комбинезоне с надписью: “Телемортон. Санитарная служба”. Вой сирены. В промежутках голос:
— Тора Валеско по-прежнему находится в бессознательном состоянии. Мы везем ее в госпиталь Святого Патрика! Все приготовлено к операции! Оперировать будет срочно поднятый с постели профессор Маркин!
Другая сирена. На этот раз полицейская. Она врезается в гущу движения, словно ножницами пропарывает сверкающий поток автомобилей, голос полицейского радиооператора:
— Сектор 86! Он только что свернул на 106 улицу! Всем направиться на 106 улицу! Перекройте движение!
Переключение. Улица с птичьего полета. Во всю длину.
Впереди похожая на игрушечную машина. Из боковых улиц вылетают другие. Скачок. На экране крупным планом автомобиль убийцы. Из-за опущенного ветрового стекла выглядывает искаженное страхом лицо. Он заметил погоню.
Карета скорой помощи подкатывает к подъезду госпиталя. Стоящие наготове санитары распахивают дверцу.
Мельком виден лежащий на спине телеоператор. Перешагивая через него, санитары вносят носилки с неподвижным телом.
На экране дымок. Что это такое? Взрыв? Нет, мы видим дрожащие пальцы и между ними странную сигарету — красную с длинным черным мундштуком. Это курит один из зрителей телевизионного театра. Голос ведущего:
— Сигарета Телемортон — лучшее средство против сна! Оставайтесь у телевизоров! Мы покажем вам поимку убийцы Торы Валеско и его первый допрос!
Переключение. Рука с пистолетом. Выстрел. Еще один. Пули свистят вокруг мчащегося на полной скорости автомобиля. С птичьего полета — вся сцена погони. В погоню включились уже три полицейские машины.
Дымки выстрелов. И снова крупным планом — нажимающий на спусковой крючок палец, яростное лицо стреляющего полицейского. Выстрел. Еще и еще. Душераздирающий аккомпанемент полицейских сирен. Прижавшиеся к стенам прохожие, раскрытые окна — на первом этаже, на десятом, на сороковом, в окйах лихорадочно блестящие глаза… Наплыв на одно окно. Ребенок, привстав на цыпочки, глядит на улицу, а в глубине тёмной комнаты вся остальная семья, прикованная к экрану телевизора. И на крошечном экране — погоня, вспышки выстрелов, бешено мчащиеся машины, Переключение. Сцена театра. Голливудская знаменитость, с устремленными на экран глазами маньяка. Нервные пальцы вслепую разрывают коробку, вытаскивают черно-красную сигарету.
Убийца на полном ходу сворачивает в темный двор, выпрыгивает из машины, машина с оглушительным лязгом врезается в стену дома. Звон стекла, крик из дома.
Убийца карабкается по кирпичной стене, прыгает в соседний двор, падает, вскакивает, бежит дальше.
Тора лежит на операционном столе. Лицо скрыто анестезионным аппаратом. Люди в белых масках, волосатые руки в прозрачных перчатках. Какие-то хирургические инструменты.
В ворота въезжают одна за другой полицейские машины. Из них выскакивают вооруженные люди.
Операционная. Молочно-белая, так хорошо знакомая мне кожа. Рука цветным карандашом проводит по ней закругленную линию. Другая, со скальпелем, следуя за извилинами этой линии, рассекает кожу. Кровь… Тампоны. Слабо трепещущий кусок сырого мяса.
— Неужели это сердце? — думаю я. — Сердце Торы?
Переключение. На экране мое лицо. Я вглядываюсь в себя, как в чужого. Почему я не рядом с Торой? Почему я здесь? Почему только одна моя половина страдает, а другая думает об иных предметах? Например, о съемке в инфракрасном освещении. Инфрасъемка, как ее фамильярно называют специалисты Телемортона. Черный смог форсировал ее развитие, это благодаря ей оказался возможен скандальный снимок в вечерней газете.
Мы с Торой были уверены, что смог защищает нас от любопытных взглядов — ведь любящие думают о любви, а не о прогрессе техники. И эти же инфракрасные лучи преследуют сейчас убийцу по темным закоулкам. Его видят миллионы зрителей, одни лишь полицейские в полной растерянности садятся обратно в машины.
— Как жаль, что полицейские участки не оборудованы нашими телевизорами! — раздается иронический голос ведущего. — Им не пришлось бы действовать вслепую. Ну, что ж, Телемортон готов помочь… Алвин, как у вас там? Не потеряли из виду?
Кабина вертолета. Крупным планом телеоператор.
Куртка распахнута, по напряженному лицу, побагровевшей шее стекают крупные капли, сорочка потемнела от пота.
— Вот он! — Телеоператор показывает куда-то большим пальцем.
Мы видим маленькую фигурку, быстро, почти бегом, шагающую по безлюдной, полутемной улочке. Здесь меньше прохожих, почти нет транспорта. Убийца то и дело тревожно оглядывается. Но смотрит он лишь назад, а не наверх — все нью-йоркское небо утыкано частными вертолетами, и они привлекают внимание только в тех случаях, когда падают кому-нибудь на голову.
— Держитесь той же высоты, Алвин! — предупреждает ведущий. — А то еще спугнете! Какая это улица? Я сейчас свяжусь с полицией.
— Это возле Гансвуртского рынка! — кричит кто-то из зрительного зала.
— 114 западная! — уточняет другой.
— Спасибо, Алвин, я уже в курсе.
Весь этот разговор ложится на кадры мрачной улицы, по которой спешит убийца.
Переключение. Ведущий набирает телефонный номер.
— Полиция! — кричит он. — Полиция! — он чертыхается. — Что-то с телефоном! — он хватает другую трубку. — Почему нет связи с полицией?.. Что? Вся наша телефонная система не действует, еще один сюрприз. Сейчас единственная надежда на наш вертолет.
Я всматриваюсь в возбужденные лица зрителей. Не может быть, чтобы они не разгадали дешевого трюка.
Будь даже все телефонные провода оборваны, круглому идиоту и то должно быть ясно, что связь с полицейскими можно установить при помощи парящих над ними вертолетов. Но ни один человек в зале и не заикается об этом.
Ни один из сидящих у домашнего телевизора не поддается первому порыву — позвонить в полицию самому.
Они чувствуют себя монопольными владельцами небывалого события, они желали бы продлить его до бесконечности, пуще смерти они боятся той минуты, когда убийца будет пойман.
Словно почувствовав это, он замедляет шаг, останавливается, вытирает носовым платком лицо и липкие от страха руки. Потом идет дальше обыкновенной, чуть убыстренной походкой спешащего домой человека.
Короткие, наплывающие друг на друга кадры: полицейские патрули рыщут по городу, операционная госпиталя Святого Патрика, один из посетителей театра глубоко затягивается сигаретой “Телемортон”, совещание у начальника полиции. Снова операционная. Еще один курильщик.
А в зрительном зале выбиваются из сил перебегающие от одного к другому санитары. Это уже не вызванные чудовищным напряжением обморок или истерия. Это слабость от истощения, от беспрерывного впитывания невероятного концентрата всего, что когда-либо фабриковалось жизнью или кинематографом.
— Я понимаю, что ваши силы на исходе, — улыбается на экране ведущий. — Вполне возможно, что посетителям нашего театра придется провести здесь всю ночь.
Телемортон позаботится об удобствах, Я вижу на экране его палец — огромный палец, нажимающий на кнопку. Одновременно слышу за спиной какой-то космический звук. Оборачиваюсь. Пять тысяч кресел плавно принимают почти горизонтальное положение. То-то меня удивила их странная форма. И, совсем как в самолете, из спинок выдвигаются раструбы озонаторов. Под их тихое жужжание телемортоновские девушки в мини-юбках раздают посетителям целлофановые пакеты с бутербродами и самонагревающиеся пластмассовые бутылочки с черным кофе.
Все это показывается на экране под комментарий ведущего:
— Угощение бесплатное! И так будет каждый день! Входные билеты, дающие право провести в телевизионном, театре двадцать четыре часа, — премия нашим болельщикам! К каждой десятитысячной пачке сигарет “Телемортон” приложен один билет!.. Между прочим, могу вам сообщить: к нам все время поступают предложения от ведущих фирм предоставить им хотя бы полминуты для рекламных объявлений. Нам предлагают фантастические суммы. Но интересы зрителей для нас важнее, чем коммерция.
На экране крупным планом винтовка со снайперским приделом. Эксперт по оружию, демонстрируя магазин с патронами, объясняет шефу полиции, что сделано три выстрела.
Убийца идет уже по другой улице, подходит к автобусной стоянке, но при виде обгоняющей автобус полицейской машины скрывается в переулке.
Хрустит целлофан, один из зрителей вонзает в аппетитный бутерброд крупные белые зубы. Еще слышно чавканье, а на экране уже появился огромный шар. Первое впечатление — заснятая спутником Земля. Но почему океаны красного цвета?.. Почему материки так сверкают?.. Шар быстро уменьшается в размерах, превращается в пулю, с которой стекает кровь… Мы в операционном зале. Окровавленная плоть, в которой копошится скальпель.
— Первая пуля благополучно извлечена, — докладывает чей-то голос. — Профессор Маркин уже нащупал вторую.
А убийца, видимо, решив, что пользоваться автобусом небезопасно, спускается в подземный переход. Вынырнув из него он убыстряет шаг, не оглядываясь, проходит несколько кварталов, сворачивает за угол. Судя по уверенной походке, преступник должно быть принял какое-то решение, направляется куда-то с определенной целью.
Ажиотаж в зрительном зале нарастает. Все больше посетителей прибегают к волшебному воздействию телемортоновских сигарет, над залом плывет облако, рассасываемое бесшумным кондиционером.
Куда направился преступник? Может быть, в ближайший полицейский участок, чтобы добровольно сдаться в руки правосудия? При одной мысли об этом они готовы его линчевать. Он принадлежит им, только им!
Режиссер передачи мгновенно уловил состояние зрителей. Все короче становятся вставки из операционного зала, показывающие извлечение пуль, перебои в сердечной деятельности, подключение искусственного сердца, все меньше внимания уделяется бестолковым поискам полиции. Объектив неотступно следует за убийцей. Вот он, пройдя дворами, вышел на улицу с приземистыми и шестиэтажными жилыми казармами. Темные окна, вдали слышны пароходные гудки. По его движениям чувствуется — местность ему хорошо знакома. Вот он остановился перед одним из домов, в последний раз оглянулся, исчез в дверях.
Неужели мы больше не увидим его? Прекратилось шуршание целлофана, разговоры, даже покашливание курильщиков. Телевизионный театр замер, прислушиваясь к тихому жужжанию невидимого лифта, на котором поднимается убийца.
В одном из окон шестого этажа зажигается свет. К окну подходит человек. Это он! В зрительном зале шумный вздох облегчения. Убийца перегибается через подоконник, оглядывает темную улицу. Вдалеке слышен рев полицейской сирены. Убийца отскакивает от окна, подбегает к выключателю, свет гаснет. Он сделал то, что инстинктивно делает каждый затравленный человек — ищет спасения в темноте.
Но для инфрасъемки не существует преград. И секунду за секундой, минуту за минутой мы продолжаем следить за каждым его движением. Видим, как он мечется по комнате, обессиленный, падает на диван, снова вскакивает, трясущимися пальцами ищет в кармане сигареты, не может их нащупать, выворачивает карман. Вот они наконец! Знакомая коробка — башня телецентра в миниатюре. Ничего сверхъестественного, если учесть, что ему, как и всем посетителям, раздали телемортоновские сигареты. И все же зрителей охватывает мистическое чувство — человек, совершивший убийство во время передачи Телемортона, курит сигареты Телемортона, и Телемортон показывает его миллионам.
Тягучие минуты, словно отмеренные разбросанными по полу окурками. Но для зрителей, превратившихся в нервный придаток экрана, время бежит с космической скоростью. Некоторые зрители, вероятно, видели убийство Ли Освальда, некоторые — убийство Роберта Кеннеди, за эти десять лет, пока я был отлучен от цивилизации, телевидение, должно быть, не раз задабривало аудиторию подобными сценами, но никогда, никогда не представлялась уникальная возможность — почувствовать состояние убийцы вскоре после совершенного преступления, при помощи сверхчувствительного ока заглянуть в его словно лишенный черепной коробки мозг.
Переключение. Ступеньки, по которым на бесшумных подошвах поднимается телеоператор. Грязная лестничная площадка со множеством дверей. Тусклая лампочка под потолком, проволочные корзины с мусором. Телеоператор показывает кому-то на одну из дверей. Крупным планом цифра: 76, под ней написанная от руки визитная карточка: Джордж К. Васермут.
И тут же — озабоченное лицо шефа полиции, он совещается со своими подчиненными. Номерной знак машины, на которой сбежал убийца, оказался фальшивым, владельца не удалось установить. На заднем фоне — электрический план Нью-Йорка с перемещающимися в разных направлениях светлячками. Это патрульные машины. В репродукторе слышны их переговоры.
— Сектор 205! Ничего не обнаружили, просим разрешения прекратить поиски.
— Сектор 83! Какого черта мы зря расходуем бензин?
Ничего комического нет в этих кадрах, но в зрительном зале слышен смех. Смех богов, взирающих с высот своего превосходства на жалкие потуги муравьев. Такого еще не видел свет — полиция в полном неведении, а им, зрителям, получившим из Телемортона волшебный дар всевидения, известно, где живет убийца и даже как его зовут.
Переключение. Какой-то непонятный для меня медицинский аппарат с экранчиком, по которому конвульсивно перебегают светящиеся зигзаги.
Последняя судорожная вспышка, зкранчик гаснет. Мы в госпитале Святого Патрика. Медсестра срывает с профессора Маркина марлевую маску, другая сдергивает перчатки.
Профессор пристально смотрит на операционный стол, кивает головой, ассистент закрывает простыней кусок молочной кожи с рубчиками хирургических швов, санитары перекладывают неподвижное тело на каталку.
— Сигарету! — хрипло говорит профессор, вытирая тыльной стороной ладони обмякшее лицо. К нему подскакивает телеоператор с пачкой телемортоновских сигарет.
Каталка с закутанным в простыню телом останавливается перед дверью с надписью “Морг”.
Голос:
— Тора Валеско скончалась! Передачу из госпиталя Святого Патрика вел телеоператор 972 Уилтон Крэсси, мне ассистировали…
Я, должно быть, на секунду потерял сознание. В самом начале я еще сознавал, что хирурги борются за жизнь не кого-нибудь, а Торы. Торы, которую я еще шесть часов назад держал в своих объятиях. Торы, носившей на пальце подаренное мною обручальное кольцо. Вечером я был еще уверен, что люблю ее. Возможно, то действительно была любовь, но Телемортон оказался сильнее. Телемортон, подобно вакуумному аппарату, высасывал из души человеческой все без остатка чувства, оставляя девственную пустоту, в которую неслыханным водопадом устремлялась лишь одна эмоция — эмоция зрителя. Все, что происходило в операционном зале, для меня, как и для всех, было лишь частью сверхнатуралистического представления с тремя зрелищными компонентами: убийца, жертва, полиция. И только, когда телеоператор, заканчивая передачу из госпиталя, назвал ее имя, я осознал, что теряю близкого человека.
Но наркотик уже глубоко сидел во мне, проник в кровь, перемешиваясь с гемоглобином, подхлестывал, придавал нечеловеческую выдержку. Через секунду я вырвался из забытья — не затем, чтобы плакать и рвать на себе волосы, а чтобы продолжать свое насыщенное до предела существование в единственном существующем из миров — в экранном!
Я открыл глаза. Мир до неузнаваемости изменился.
Дерущиеся подростки, кулаки, сверкающие в полутьме, занесенные ножи, крики ярости, одобряющие возгласы азартно наблюдавших за боем девчонок. Рассеченная лезвием щека, хлещущая из раны кровь, двое остервенело топчут упавшего противника.
— Колоссально! — сказали бы зрители в другое время. Но сейчас кровавая уличная драка казалась лишь небольшой освежающей интермедией. Режиссер передачи и на этот раз проявил блистательную способность проникнуться психологией зрителя. Еле я понял — это то самое столкновение двух конкурирующих молодежных банд, которое я, еще не подозревая о грядущей сенсации, собирался включить в программу между шамканьем Дрю Пирсона и песней Торы Валеско, — как ведущий уже заявил:
— Вы видите записанное на видеопленку уличное происшествие, о котором нам сообщил господин Эрвин Ютмеккер. Премия в тысячу долларов будет ему вручена завтра. Мы не считали нужным прерывать передачу, так как подобные происшествия вы сможете увидеть в каждой программе Телемортона. Как видите, наш вертолет прибыл на поле боя раньше полиции!
Несколько кадров, показывающих прибытие полицейских, обрушившиеся на головы дерущихся дубинки, убегающих подростков, наручники на запястьях арестованных, и уже снова голос ведущего:
— Если вы заметите что-нибудь, достойное внимания Телемортона, сообщите сначала нам и только после этого в полицию. За каждую минуту телевизионной передачи вы получите 1000 долларов! Не забудьте — сперва Телемортон, а уже потом полиция! А теперь могу вам сообщить, что телефонная связь восстановлена. Полиция предупреждена. Сейчас мы вам покажем арест Джорджа Васермута, убийцы нашей звезды Торы Валеско!
Засветилось три видеона. На первом появилась комната.
Человек в удобной куртке, на которой было написано “Телемортон. Оператор 923” уже соскакивал с кровати.
Я дал ему задание, потом повернулся ко второму видеону. Точно такая же комната, точно такая же кровать, но вместо куртки — комбинезон с надписью: “Телемортон. Пилот 923”. Третий видеон, не дожидаясь меня, включился сам в звуковую сеть.
— Вертолет номер 923 готов к отправлению, — доложил дежурный авиамеханик. За его спиной я видел всю крышу Телецентра, освещенную неистовым заревом мощных прожекторов. Сорок вертолетов, и у каждого — авиамеханик. И у каждого в руке — я громко чертыхнулся — та же газета.
— Что поделаешь, Трид, мы живем в век сенсаций. — Возле меня стоял Лайонелл. — Ты уже не раз попадал в скандальные истории, пора пообвыкнуть.
— Но Тора, — сказал я не совсем уверенно, чувствуя, как возмущение вот-вот перерастет в истерический хохот.
— Твоей Торе на это будет наплевать, — чуть загадочно улыбнулся он. — Что-нибудь интересное? — Он показал на видеон, в котором промчался лифт с телеоператором и пилотом.
— Драка с ножами. Могут быть тяжелораненые.
Экран погас, зажегся другой, широкоформатный, и мы уже с борта взлетевшего вертолета увидели убегающую в темноту озаренную крышу телебашни.
— Сразу включать в программу? — спросил я.
— Успеется, — отмахнулся он. — Дадим видеопленку, Я вернулся на сцену в тот момент, когда Тора представляла Дрю Пирсона. Когда-то политический обозреватель такого калибра, что перед ним трепетали даже президенты, он уже давно ушел на покой. Только наш королевский гонорар смог выманить этого дряхлого льва из его комфортабельной домашней клетки.
— Как вы смотрите на международную обстановку? — спросила Тора с иронией. Ирония была запрограммирована, как все в нашей передаче.
Но Дрю Пирсон, ничего не заметив, важно прошамкал, что хотя положение и остается напряженным, однако обе стороны достаточно разумны, чтобы прийти к соглашению.
— Исключительно интересно! — не без издевки бросила Тора и повернулась к залу. — Мне кажется, наши дорогие зрители несколько утомлены перечислением столь блистательных имен. Давайте сделаем небольшую паузу. Я спою вам новую песню, написанную специально для Телемортона, — “Вертолет улетает с заданием, но любовь остается с тобой”.
Она повернула браслет, прожектора медленно умирали, а Тора Валеско вспыхнула во всем великолепии своей красоты. Заработал потайной механизм, и, вся ярко-красная от волос до колен, она возносилась над сценой, над замершим от неожиданности залом.
И тут я услышал треск, и, совершенно не понимая, что происходит, увидел, как она пошатнулась. Красный факел описал в воздухе параболу, грохнулся о синтетический пол, но продолжал гореть. А узкий столб, на котором она только что стояла, все еще поднимался к потолку бессмысленным обелиском.
Зрители вскочили со своих мест, участники передачи — тоже. Никто еще не осознал, что в сущности произошло, когда из всех микрофонов одновременно донесся голос Лайонелла:
— Телёмортон продолжает свою передачу по 21 каналу.
Я склонился над Торой и только наполовину видел, как железная стена за моей спиной раздвинулась, открыв гигантский, оформленный под телевизор экран. На нем (это мне уже рассказали) зрители увидели пустую галерку телевизионного театра и человека, опрометью кинувшегося к дверям. А другой объектив уже показывал брошенную им снайперскую винтовку, и тут включился третий, и сорокафутовое распростертое тело Торы с ясно проступившими сквозь багровую тунику пятнами крови прыгнуло на зрителей, и миллионными уменьшенными копиями пошло по 21 каналу.
— Полиция? Произошло убийство!
Короткая пауза.
— Скорая помощь? Только что стреляли в Тору Валеско! У нескольких зрителей нашего театра нервные припадки! Еще один! Нет, кажется, это обморок!
Я словно раздвоен. Рядом со мной Лайонелл с телефонной трубкой в руке, и он же — на экране контрольного телевизора, наполовину заслоняя меня, стоящего на коленях возле Торы. И уже в другом ракурсе: одна только Тора, и сразу — зрительный зал, и люди в белых комбинезонах с надписью “Телёмортон. Санитарная служба”. По экрану проплывают носилки, а на них дергающаяся в истерике пожилая женщина с широко открытым ртом, из которого рвется крик. А на контрольном экране уже виден выбегающий из подземного тоннеля телевизионной Дашни человек — убийца Торы.
Это было неестественно, выше человеческого понимания. По зрительному залу пронесся шипящий выдох, единодушное “Ах!”, похожее на свист выходящего под огромным давлением пара. С этой секунды экран перестал быть простым оптическим устройством. Он превратился в магнитное поле невероятного притяжения, в сатану, целиком завладевшего душами миллионов.
Я не был исключением. Уподобившись чародею, который, понадеявшись на силу магической формулы, вызвал духа и оказался всецело в его власти, я перестал ощущать реальность. Мертвая, а может быть, еще живая Тора, сцена с сотней вращающихся кресел, на которых сотня знаменитостей сидела, повернувшись лицом не к публике, а к экрану, — все это стало зыбким, неправдоподобным, иллюзорным. Единственной реальностью во всем огромном мире был экран: бегущий по улице убийца, вскакивающие на ходу в машину полицейские, резкие сирены карет скорой помощи.
Я сам, винтик за винтиком, монтировал убийственный аппарат Телемортона, но никогда не представлял себе, что это может действовать как сильнейший наркотик.
Впоследствии меня ничуть не удивило, когда я узнал, что миллионы людей, успевших приобрести наши телевизоры, не сомкнули в эту ночь глаз.
Убийца еще бежал по улице, а сцену театра уже наводнили полицейские, врачи, санитары.
Кто-то оттащил меня от Торы, я услышал голос инспектора полиции:
— Подождите! — Это относилось к врачам. — Сначала я должен осмотреть пострадавшую.
Он наклонился над Торой, вернее хотел наклониться, но экран успел схватить и его в свои магнитные лапы.
— Вот он! Убийца! Держите его! — закричали на сцене. Кто-то даже протянул руки, словно намереваясь остановить бегущего к машине человека. Убийца опасливо оглянулся. Мы впервые по-настоящему увидели его лицо. Немного растерянное, обычное. Если бы мы не видели это лицо мельком на галерке театра, в нескольких шагах от брошенной снайперской винтовки, мы бы никогда не поверили, что это он.
Но сейчас весь зрительный зал взревел в яростной жажде крови:
— Он убежит! Полиция! Куда смотрит полиция?
Полиция уже смотрела куда следует — на экран. И не только полиция. Врачи, позабыв, что рядом умирает человек, глядели на убийцу, который быстро прыгнул в машину, завел мотор и, выжимая скорость, удалился из кадра.
И тут пилот вертолета доказал, что недаром Мефистофель так заботился о бесплатных местах на прекрасных кладбищах Объединенного Пантеона. Чудилось, удаляющаяся машина валится набок — с такой молниеносностью к ней приблизился объектив. И крупным планом, во весь экран, мы увидели автомобильный номер.
Вместо машины возникла голова в пилотском шлеме.
Ее сопровождал голос:
— Вы только что видели Боба Таунберри, пилотирующего вертолет “Телемортон. Соединенные Штаты, 978”. Передачу веду я, Алвин Картер! Мы следуем за ним!
Переключение. В кадре уже стоящий на сцене телефон и инспектор полиции, дающий указания задержать машину.
Потом… Кажется, я на несколько минут потерял сознание.
— Ну, как? Тебе лучше, Трид? — услышал я голос Лайонелла.
Я открыл глаза! На уровне моей головы чья-то рука в белом убирала блестящий шприц. Движение руки было бессознательным — врач, только что сделавший мне укол, глядел не на шприц, не на меня, а на единственную реальность этого нереального мира.
— Где Тора? — спросил я хрипло.
— Выпей. — Лайонелл протянул мне полный стакан бренди. — Тора? Вот она.
Удивляясь, почему он показывает не вниз, на пол, а куда-то вверх, я приподнялся и увидел ее. В карете скорой помощи. Закрытые глаза, кровавый шрам на лбу, тело скрыто белой простыней. Из-под простыни бессильно свисает рука, врач скорой помощи щупает пульс, рядом чья-то спина в белом комбинезоне с надписью: “Телемортон. Санитарная служба”. Вой сирены. В промежутках голос:
— Тора Валеско по-прежнему находится в бессознательном состоянии. Мы везем ее в госпиталь Святого Патрика! Все приготовлено к операции! Оперировать будет срочно поднятый с постели профессор Маркин!
Другая сирена. На этот раз полицейская. Она врезается в гущу движения, словно ножницами пропарывает сверкающий поток автомобилей, голос полицейского радиооператора:
— Сектор 86! Он только что свернул на 106 улицу! Всем направиться на 106 улицу! Перекройте движение!
Переключение. Улица с птичьего полета. Во всю длину.
Впереди похожая на игрушечную машина. Из боковых улиц вылетают другие. Скачок. На экране крупным планом автомобиль убийцы. Из-за опущенного ветрового стекла выглядывает искаженное страхом лицо. Он заметил погоню.
Карета скорой помощи подкатывает к подъезду госпиталя. Стоящие наготове санитары распахивают дверцу.
Мельком виден лежащий на спине телеоператор. Перешагивая через него, санитары вносят носилки с неподвижным телом.
На экране дымок. Что это такое? Взрыв? Нет, мы видим дрожащие пальцы и между ними странную сигарету — красную с длинным черным мундштуком. Это курит один из зрителей телевизионного театра. Голос ведущего:
— Сигарета Телемортон — лучшее средство против сна! Оставайтесь у телевизоров! Мы покажем вам поимку убийцы Торы Валеско и его первый допрос!
Переключение. Рука с пистолетом. Выстрел. Еще один. Пули свистят вокруг мчащегося на полной скорости автомобиля. С птичьего полета — вся сцена погони. В погоню включились уже три полицейские машины.
Дымки выстрелов. И снова крупным планом — нажимающий на спусковой крючок палец, яростное лицо стреляющего полицейского. Выстрел. Еще и еще. Душераздирающий аккомпанемент полицейских сирен. Прижавшиеся к стенам прохожие, раскрытые окна — на первом этаже, на десятом, на сороковом, в окйах лихорадочно блестящие глаза… Наплыв на одно окно. Ребенок, привстав на цыпочки, глядит на улицу, а в глубине тёмной комнаты вся остальная семья, прикованная к экрану телевизора. И на крошечном экране — погоня, вспышки выстрелов, бешено мчащиеся машины, Переключение. Сцена театра. Голливудская знаменитость, с устремленными на экран глазами маньяка. Нервные пальцы вслепую разрывают коробку, вытаскивают черно-красную сигарету.
Убийца на полном ходу сворачивает в темный двор, выпрыгивает из машины, машина с оглушительным лязгом врезается в стену дома. Звон стекла, крик из дома.
Убийца карабкается по кирпичной стене, прыгает в соседний двор, падает, вскакивает, бежит дальше.
Тора лежит на операционном столе. Лицо скрыто анестезионным аппаратом. Люди в белых масках, волосатые руки в прозрачных перчатках. Какие-то хирургические инструменты.
В ворота въезжают одна за другой полицейские машины. Из них выскакивают вооруженные люди.
Операционная. Молочно-белая, так хорошо знакомая мне кожа. Рука цветным карандашом проводит по ней закругленную линию. Другая, со скальпелем, следуя за извилинами этой линии, рассекает кожу. Кровь… Тампоны. Слабо трепещущий кусок сырого мяса.
— Неужели это сердце? — думаю я. — Сердце Торы?
Переключение. На экране мое лицо. Я вглядываюсь в себя, как в чужого. Почему я не рядом с Торой? Почему я здесь? Почему только одна моя половина страдает, а другая думает об иных предметах? Например, о съемке в инфракрасном освещении. Инфрасъемка, как ее фамильярно называют специалисты Телемортона. Черный смог форсировал ее развитие, это благодаря ей оказался возможен скандальный снимок в вечерней газете.
Мы с Торой были уверены, что смог защищает нас от любопытных взглядов — ведь любящие думают о любви, а не о прогрессе техники. И эти же инфракрасные лучи преследуют сейчас убийцу по темным закоулкам. Его видят миллионы зрителей, одни лишь полицейские в полной растерянности садятся обратно в машины.
— Как жаль, что полицейские участки не оборудованы нашими телевизорами! — раздается иронический голос ведущего. — Им не пришлось бы действовать вслепую. Ну, что ж, Телемортон готов помочь… Алвин, как у вас там? Не потеряли из виду?
Кабина вертолета. Крупным планом телеоператор.
Куртка распахнута, по напряженному лицу, побагровевшей шее стекают крупные капли, сорочка потемнела от пота.
— Вот он! — Телеоператор показывает куда-то большим пальцем.
Мы видим маленькую фигурку, быстро, почти бегом, шагающую по безлюдной, полутемной улочке. Здесь меньше прохожих, почти нет транспорта. Убийца то и дело тревожно оглядывается. Но смотрит он лишь назад, а не наверх — все нью-йоркское небо утыкано частными вертолетами, и они привлекают внимание только в тех случаях, когда падают кому-нибудь на голову.
— Держитесь той же высоты, Алвин! — предупреждает ведущий. — А то еще спугнете! Какая это улица? Я сейчас свяжусь с полицией.
— Это возле Гансвуртского рынка! — кричит кто-то из зрительного зала.
— 114 западная! — уточняет другой.
— Спасибо, Алвин, я уже в курсе.
Весь этот разговор ложится на кадры мрачной улицы, по которой спешит убийца.
Переключение. Ведущий набирает телефонный номер.
— Полиция! — кричит он. — Полиция! — он чертыхается. — Что-то с телефоном! — он хватает другую трубку. — Почему нет связи с полицией?.. Что? Вся наша телефонная система не действует, еще один сюрприз. Сейчас единственная надежда на наш вертолет.
Я всматриваюсь в возбужденные лица зрителей. Не может быть, чтобы они не разгадали дешевого трюка.
Будь даже все телефонные провода оборваны, круглому идиоту и то должно быть ясно, что связь с полицейскими можно установить при помощи парящих над ними вертолетов. Но ни один человек в зале и не заикается об этом.
Ни один из сидящих у домашнего телевизора не поддается первому порыву — позвонить в полицию самому.
Они чувствуют себя монопольными владельцами небывалого события, они желали бы продлить его до бесконечности, пуще смерти они боятся той минуты, когда убийца будет пойман.
Словно почувствовав это, он замедляет шаг, останавливается, вытирает носовым платком лицо и липкие от страха руки. Потом идет дальше обыкновенной, чуть убыстренной походкой спешащего домой человека.
Короткие, наплывающие друг на друга кадры: полицейские патрули рыщут по городу, операционная госпиталя Святого Патрика, один из посетителей театра глубоко затягивается сигаретой “Телемортон”, совещание у начальника полиции. Снова операционная. Еще один курильщик.
А в зрительном зале выбиваются из сил перебегающие от одного к другому санитары. Это уже не вызванные чудовищным напряжением обморок или истерия. Это слабость от истощения, от беспрерывного впитывания невероятного концентрата всего, что когда-либо фабриковалось жизнью или кинематографом.
— Я понимаю, что ваши силы на исходе, — улыбается на экране ведущий. — Вполне возможно, что посетителям нашего театра придется провести здесь всю ночь.
Телемортон позаботится об удобствах, Я вижу на экране его палец — огромный палец, нажимающий на кнопку. Одновременно слышу за спиной какой-то космический звук. Оборачиваюсь. Пять тысяч кресел плавно принимают почти горизонтальное положение. То-то меня удивила их странная форма. И, совсем как в самолете, из спинок выдвигаются раструбы озонаторов. Под их тихое жужжание телемортоновские девушки в мини-юбках раздают посетителям целлофановые пакеты с бутербродами и самонагревающиеся пластмассовые бутылочки с черным кофе.
Все это показывается на экране под комментарий ведущего:
— Угощение бесплатное! И так будет каждый день! Входные билеты, дающие право провести в телевизионном, театре двадцать четыре часа, — премия нашим болельщикам! К каждой десятитысячной пачке сигарет “Телемортон” приложен один билет!.. Между прочим, могу вам сообщить: к нам все время поступают предложения от ведущих фирм предоставить им хотя бы полминуты для рекламных объявлений. Нам предлагают фантастические суммы. Но интересы зрителей для нас важнее, чем коммерция.
На экране крупным планом винтовка со снайперским приделом. Эксперт по оружию, демонстрируя магазин с патронами, объясняет шефу полиции, что сделано три выстрела.
Убийца идет уже по другой улице, подходит к автобусной стоянке, но при виде обгоняющей автобус полицейской машины скрывается в переулке.
Хрустит целлофан, один из зрителей вонзает в аппетитный бутерброд крупные белые зубы. Еще слышно чавканье, а на экране уже появился огромный шар. Первое впечатление — заснятая спутником Земля. Но почему океаны красного цвета?.. Почему материки так сверкают?.. Шар быстро уменьшается в размерах, превращается в пулю, с которой стекает кровь… Мы в операционном зале. Окровавленная плоть, в которой копошится скальпель.
— Первая пуля благополучно извлечена, — докладывает чей-то голос. — Профессор Маркин уже нащупал вторую.
А убийца, видимо, решив, что пользоваться автобусом небезопасно, спускается в подземный переход. Вынырнув из него он убыстряет шаг, не оглядываясь, проходит несколько кварталов, сворачивает за угол. Судя по уверенной походке, преступник должно быть принял какое-то решение, направляется куда-то с определенной целью.
Ажиотаж в зрительном зале нарастает. Все больше посетителей прибегают к волшебному воздействию телемортоновских сигарет, над залом плывет облако, рассасываемое бесшумным кондиционером.
Куда направился преступник? Может быть, в ближайший полицейский участок, чтобы добровольно сдаться в руки правосудия? При одной мысли об этом они готовы его линчевать. Он принадлежит им, только им!
Режиссер передачи мгновенно уловил состояние зрителей. Все короче становятся вставки из операционного зала, показывающие извлечение пуль, перебои в сердечной деятельности, подключение искусственного сердца, все меньше внимания уделяется бестолковым поискам полиции. Объектив неотступно следует за убийцей. Вот он, пройдя дворами, вышел на улицу с приземистыми и шестиэтажными жилыми казармами. Темные окна, вдали слышны пароходные гудки. По его движениям чувствуется — местность ему хорошо знакома. Вот он остановился перед одним из домов, в последний раз оглянулся, исчез в дверях.
Неужели мы больше не увидим его? Прекратилось шуршание целлофана, разговоры, даже покашливание курильщиков. Телевизионный театр замер, прислушиваясь к тихому жужжанию невидимого лифта, на котором поднимается убийца.
В одном из окон шестого этажа зажигается свет. К окну подходит человек. Это он! В зрительном зале шумный вздох облегчения. Убийца перегибается через подоконник, оглядывает темную улицу. Вдалеке слышен рев полицейской сирены. Убийца отскакивает от окна, подбегает к выключателю, свет гаснет. Он сделал то, что инстинктивно делает каждый затравленный человек — ищет спасения в темноте.
Но для инфрасъемки не существует преград. И секунду за секундой, минуту за минутой мы продолжаем следить за каждым его движением. Видим, как он мечется по комнате, обессиленный, падает на диван, снова вскакивает, трясущимися пальцами ищет в кармане сигареты, не может их нащупать, выворачивает карман. Вот они наконец! Знакомая коробка — башня телецентра в миниатюре. Ничего сверхъестественного, если учесть, что ему, как и всем посетителям, раздали телемортоновские сигареты. И все же зрителей охватывает мистическое чувство — человек, совершивший убийство во время передачи Телемортона, курит сигареты Телемортона, и Телемортон показывает его миллионам.
Тягучие минуты, словно отмеренные разбросанными по полу окурками. Но для зрителей, превратившихся в нервный придаток экрана, время бежит с космической скоростью. Некоторые зрители, вероятно, видели убийство Ли Освальда, некоторые — убийство Роберта Кеннеди, за эти десять лет, пока я был отлучен от цивилизации, телевидение, должно быть, не раз задабривало аудиторию подобными сценами, но никогда, никогда не представлялась уникальная возможность — почувствовать состояние убийцы вскоре после совершенного преступления, при помощи сверхчувствительного ока заглянуть в его словно лишенный черепной коробки мозг.
Переключение. Ступеньки, по которым на бесшумных подошвах поднимается телеоператор. Грязная лестничная площадка со множеством дверей. Тусклая лампочка под потолком, проволочные корзины с мусором. Телеоператор показывает кому-то на одну из дверей. Крупным планом цифра: 76, под ней написанная от руки визитная карточка: Джордж К. Васермут.
И тут же — озабоченное лицо шефа полиции, он совещается со своими подчиненными. Номерной знак машины, на которой сбежал убийца, оказался фальшивым, владельца не удалось установить. На заднем фоне — электрический план Нью-Йорка с перемещающимися в разных направлениях светлячками. Это патрульные машины. В репродукторе слышны их переговоры.
— Сектор 205! Ничего не обнаружили, просим разрешения прекратить поиски.
— Сектор 83! Какого черта мы зря расходуем бензин?
Ничего комического нет в этих кадрах, но в зрительном зале слышен смех. Смех богов, взирающих с высот своего превосходства на жалкие потуги муравьев. Такого еще не видел свет — полиция в полном неведении, а им, зрителям, получившим из Телемортона волшебный дар всевидения, известно, где живет убийца и даже как его зовут.
Переключение. Какой-то непонятный для меня медицинский аппарат с экранчиком, по которому конвульсивно перебегают светящиеся зигзаги.
Последняя судорожная вспышка, зкранчик гаснет. Мы в госпитале Святого Патрика. Медсестра срывает с профессора Маркина марлевую маску, другая сдергивает перчатки.
Профессор пристально смотрит на операционный стол, кивает головой, ассистент закрывает простыней кусок молочной кожи с рубчиками хирургических швов, санитары перекладывают неподвижное тело на каталку.
— Сигарету! — хрипло говорит профессор, вытирая тыльной стороной ладони обмякшее лицо. К нему подскакивает телеоператор с пачкой телемортоновских сигарет.
Каталка с закутанным в простыню телом останавливается перед дверью с надписью “Морг”.
Голос:
— Тора Валеско скончалась! Передачу из госпиталя Святого Патрика вел телеоператор 972 Уилтон Крэсси, мне ассистировали…
Я, должно быть, на секунду потерял сознание. В самом начале я еще сознавал, что хирурги борются за жизнь не кого-нибудь, а Торы. Торы, которую я еще шесть часов назад держал в своих объятиях. Торы, носившей на пальце подаренное мною обручальное кольцо. Вечером я был еще уверен, что люблю ее. Возможно, то действительно была любовь, но Телемортон оказался сильнее. Телемортон, подобно вакуумному аппарату, высасывал из души человеческой все без остатка чувства, оставляя девственную пустоту, в которую неслыханным водопадом устремлялась лишь одна эмоция — эмоция зрителя. Все, что происходило в операционном зале, для меня, как и для всех, было лишь частью сверхнатуралистического представления с тремя зрелищными компонентами: убийца, жертва, полиция. И только, когда телеоператор, заканчивая передачу из госпиталя, назвал ее имя, я осознал, что теряю близкого человека.
Но наркотик уже глубоко сидел во мне, проник в кровь, перемешиваясь с гемоглобином, подхлестывал, придавал нечеловеческую выдержку. Через секунду я вырвался из забытья — не затем, чтобы плакать и рвать на себе волосы, а чтобы продолжать свое насыщенное до предела существование в единственном существующем из миров — в экранном!
Я открыл глаза. Мир до неузнаваемости изменился.
Дерущиеся подростки, кулаки, сверкающие в полутьме, занесенные ножи, крики ярости, одобряющие возгласы азартно наблюдавших за боем девчонок. Рассеченная лезвием щека, хлещущая из раны кровь, двое остервенело топчут упавшего противника.
— Колоссально! — сказали бы зрители в другое время. Но сейчас кровавая уличная драка казалась лишь небольшой освежающей интермедией. Режиссер передачи и на этот раз проявил блистательную способность проникнуться психологией зрителя. Еле я понял — это то самое столкновение двух конкурирующих молодежных банд, которое я, еще не подозревая о грядущей сенсации, собирался включить в программу между шамканьем Дрю Пирсона и песней Торы Валеско, — как ведущий уже заявил:
— Вы видите записанное на видеопленку уличное происшествие, о котором нам сообщил господин Эрвин Ютмеккер. Премия в тысячу долларов будет ему вручена завтра. Мы не считали нужным прерывать передачу, так как подобные происшествия вы сможете увидеть в каждой программе Телемортона. Как видите, наш вертолет прибыл на поле боя раньше полиции!
Несколько кадров, показывающих прибытие полицейских, обрушившиеся на головы дерущихся дубинки, убегающих подростков, наручники на запястьях арестованных, и уже снова голос ведущего:
— Если вы заметите что-нибудь, достойное внимания Телемортона, сообщите сначала нам и только после этого в полицию. За каждую минуту телевизионной передачи вы получите 1000 долларов! Не забудьте — сперва Телемортон, а уже потом полиция! А теперь могу вам сообщить, что телефонная связь восстановлена. Полиция предупреждена. Сейчас мы вам покажем арест Джорджа Васермута, убийцы нашей звезды Торы Валеско!