Имерманис Анатоль. Призраки отеля 'Голливуд'

   - Ты не видел дневника Рола? Не знаешь, где он может быть?
   - Дневник? Ах да, такая толстая тетрадь в зеленом кожаном переплете. Рол еще записывал в нее новые испанские слова, которым я его обучал... Нет, не знаю, - почти машинально отвечал Педро, потом, неожиданно вскочив на ноги, окончательно проснулся: - Сеньор Мун, случилось несчастье! Сеньорита Гвендолин убита!
   - Что? Ты не бредишь?
   - Нет, нет! Та тропинка, про которую я вам рассказывал, ведет вдоль Чертова ущелья. Когда мы шли мимо... я увидел... внизу... красный "кадиллак"... совершенно исковерканный... падал с огромной высоты... но я его хорошо знаю... это машина сеньориты Гвендолин... другой такой я ни у кого не видел.
   - Это еще не значит, что сама Гвендолин мертва. - Мун цеплялся за последнюю надежду.
   - В машине был труп. Рассмотреть его сверху невозможно. Но это она. Я в этом уверен... Убили и сбросили в пропасть вместе с "кадиллаком". Хью Браун тоже думает так. Я его встретил по дороге. Он пошел в замок за биноклем.
   Следующий час был, пожалуй, самым тяжелым за все время пребывания Муна в Панотаросе. Педро объяснил, что спуститься в ущелье невозможно, разве только опытному скалолазу с альпинистским снаряжением при наличии второго такого же для страховки. Тогда Мун вспомнил про американские вертолеты. С их помощью удастся не только обследовать машину, но и поднять. Однако связаться с генералом Дэблдеем или майором Мэлбричем, пока они находились на эсминце, невозможно. Да и не имеет смысла. Даже ради трупа дочери своего делового друга Шривера генерал не прервет дипломатический завтрак, где хорошее пищеварение укрепляло малость пошатнувшийся престиж Америки.
   Чтобы как-то облегчить себе томительное ожидание, Мун отправился к падре Антонио. К тому же намек на какую-то важную информацию на основе взаимного обмена нельзя так легкомысленно игнорировать. Откладывать визит было бы тоже неблагоразумно. Мун чувствовал: при стремительном развитии, которое принимали события, какое-нибудь полученное слишком поздно известие, возможно, сильно затруднило бы путь к своевременной отгадке многочисленных тайн Панотароса.
   Падре Антонио жил в маленьком спартанском домике, примостившемся на склоне горы. Сразу же за ним начинался виноградник. Голые лозы, цепко обвивая каждый выступ, упорно карабкались наверх. За домиком, поблескивая на солнце сплошным стеклом, находилась небольшая оранжерея. Как только Мун переступил через порог, его окутала волна одуряющего аромата роз.
   - Входите, - коротко бросил падре Антонио, продолжая срезать большими садовыми ножницами чуть распустившиеся бутоны. Одет он был в полинялый комбинезон цвета хаки. Мун не мог отделаться от странного ощущения, что перед ним солдат, разрезающий проволочные заграждения и не имеющий со знакомым священником ничего общего, кроме голоса.
   - Ну вот, сейчас я в вашем распоряжении. - Падре Антонио шагнул к Муну с букетом роз в руке и, ловко удалив ножницами шипы, протянул их Муну.
   - Это мне? - Мун озадаченно посмотрел на букет.
   - Друзьям я всегда дарю розы без шипов. - Падре Антонио улыбнулся. Мун, вконец растерявшись, протянул руку.
   - Но эти не для вас. - И он бросил цветы на скамейку. - Эти для моего лучшего друга генерала Дэблдея. Он их галантно преподнесет Эвелин Роджерс, когда та выйдет после торжественного купания из воды.
   - Немного розового цвета сейчас ему не повредит. Фоторепортеры и особенно телевизионщики будут в восторге. Но вы быстро сменили курс! Еще вчера вы советовали мне опасаться его, - иронически заметил Мун.
   - Разве вам не известно, что вчера всегда отличается от сегодня? Генерал Дэблдей удержал Эвелин Роджерс от поспешного отъезда и тем самым в отличие от вас стал моим союзником. В состоянии сплошной истерии, в котором она находилась вчера, Эвелин, как вы сами слышали, о своем замужестве с Рамиро и переходе в католическую веру и слышать не хотела.
   - А сегодня? По-моему, она приняла вас не очень милостиво.
   - Если она осталась, значит, ничто еще не потеряно. Все зависит от вас.
   - От меня? - немного удивился Мун.
   - Вернее, от вашего Хью Брауна или как он там в действительности называется.
   - Вы мне обещали кое-какую информацию, - напомнил Мун.
   - Пока вы получите только задаток. Это касается смерти Шриверов. А остальное, когда раскроете мне свои планы насчет Куколки. Розы же пожалуйста, выбирайте любые. С шипами или без - зависит только от вас. Падре Антонио стряхнул с комбинезона розовый лепесток.
   - Что ж, ваш тонкий намек принят к сведению. Я всегда считал, что откровенный разговор, даже между врагами, - самая лучшая тактика. - Мун уселся на скамейку.
   - Значит, вы сами признаете, что мы враги? Самое странное, что я даже не понимаю почему. - Падре Антонио посмотрел Муну прямо в глаза, словно приставил к виску пистолет. - Что вы хотите от нее? Что хочет от нее ваш Хью Браун? С тех пор как он появился, она переменилась. А сегодня у меня было чувство, что это совершенно другой человек. Я заходил к ней, чтобы принести билеты...
   - Лотерейные? - усмехнулся Мун. - Главный выигрыш - католическая Куколка?
   - Я верю только в то, что творю собственными руками, а лотерея - дело случая, - назидательно ответил священник, очевидно принявший реплику собеседника за обыкновенный каламбур. - Я принес билеты на самолет в Рим. Для нее и Рамиро. Там их должен принять папа и на аудиенции дать Рамиро разрешение на развод, - торжественным тоном пояснил он.
   - Развод! С кем? - Мун повел бровями.
   - У него где-то в Калифорнии жена, с которой он уже давно не живет. Но в глазах святой церкви это не имеет никакого значения. Для того чтобы католик мог вторично жениться, ему необходимо одно из двух - или разрешение папы римского, или официальное свидетельство о смерти. Смерть - дело случайное, даже насильственная. Огнестрельное оружие может дать осечку, холодное - выпасть из руки.
   - Поэтому вы, будучи мудрым человеком, предпочли дорогу в Рим? - Мун пытался сострить.
   - Хотя бы так. Сегодня она подтвердила, что готова ехать, но по тому, как схватила билеты, я понял, что думает она совершенно противоположное. Она... как бы вам сказать... Я ее почти не узнал, до того она внутренне изменилась. Моя профессия - читать в людских душах, разбираться в них...
   - Забираться - было бы более подходящее слово, - сказал Мун.
   - Да! Забираться, выискивать тайники! - жестко отпарировал падре Антонио.
   - В таком случае вы должны знать про мои цели больше, чем я сам.
   - Хью Браун - ваше оружие. Правда, мне непонятно, как ему за короткий срок удалось получить такую власть над нею? - Священник задумался и тут же сам ответил: - Скорее всего ему известна какая-то ее тайна, которой он ловко пользуется. Только не советую стоять на моем пути! - Падре Антонио подкинул в воздух приготовленный для генерала букет и одним мастерским взмахом садового ножа отсек все бутоны. - Имейте в виду, до того, как стать духовным пастырем, я был лучшим фехтовальщиком Испании! - Он поднял с земли лишенные стеблей бутоны, похожие на обрубленные палачом детские головки, и с беззвучным смехом протянул Муну: - Добавьте сахару, получится отличное розовое варенье! - Мун невольно отшатнулся. - Так что лучше выкурить со мной символическую трубку мира. Темный табак или светлый? - Священник достал из кармана свой портсигар. Из черной вороненой стали, с мрачным крестом и инициалами ордена на одной, с зарубками на другой стороне, он напоминал Муну затвор винтовки, на которой снайперы отмечают число прямых попаданий. Видите этот крестик? - Падре Антонио притронулся пальцем к последней отметке. - Это душа Эвелин Роджерс. Я дал торжественную клятву вложить ее в руки ордена "Дело господне"! - И после длительной паузы: - Так что молите бога, чтоб мне не пришлось по вашей вине выжечь серной кислотой эту почти обретенную душу!
   - Поскольку я в бога не верю, кому прикажете молиться? Хлебному божку вашего негра? - Мун посмотрел на часы. - Мое время истекает. Ваши угрозы я уже выслушал, теперь давайте условия.
   - Условие только одно - не стоять на моем пути. Ни в переносном, ни в прямом смысле. Сегодня вечером Эвелин Роджерс должна улететь в Рим... Обещайте, что вы не будете препятствовать этому. Взамен получите обещанную информацию.
   - Вчера я бы вам заявил решительно "нет".
   - А сегодня? - Падре Антонио настороженно ждал ответа Муна.
   - Вы ведь сами сказали, что сегодня отличается от вчера. - Мун взял из раскрытого портсигара табачный лист и на этот раз уже без посторонней помощи скрутил себе сигару.
   - Значит, обещаете? - Падре Антонио правильно истолковал его жест.
   - Как видите! - Разговор со священником принес Муну большое облегчение. Если уж этот рентгенолог человеческих тайников заметил в сегодняшней Куколке разительные перемены, то едва ли Мун мог повлиять на судьбу этой особы.
   - От имени святой церкви благодарю вас. - Священник поднял руку для благословения.
   - Боюсь, что меня не за что благодарить, - усмехнулся Мун. - Советую заранее написать ордену, что по не зависящим от вас техническим причинам ваш последний крестик оказался авансом, счет за который некому предъявить, кроме разве господа бога или дьявола. Насколько мне известно, это не будет первая ваша неудача. Со Шриверами тоже ничего не получилось.
   - Со Шриверами? - Падре Антонио нахмурил брови.
   - Ну да. Мне рассказывали, что вы даже пытались проникнуть в военный лагерь, чтобы перед смертью приобщить их к вере истинной.
   - Шриверов? Разве вы не знали, что они католики? Я хотел их причастить перед смертью, вот что я хотел! Но майор Мэлбрич сказал, что они уже умерли. - Падре Антонио беззвучно рассмеялся.
   - И это так смешно? - спросил Мун.
   - Да, если учесть, что я пришел в одиннадцать вечера, а в свидетельстве о смерти время кончины обозначено половиной первого ночи. Вот та информация, которой я хотел с вами поделиться! - И падре щелкнул садовыми ножницами, давая понять, что больше не задерживает гостя.
   - Дейли еще не приходил? - стоя в раскрытых дверях отеля, бросил Мун дону Бенитесу. Осознав свой сделанный из-за волнения промах, хотел было поправиться, но махнул рукой.
   - Вы имеете в виду сеньора Брауна? - с тонкой улыбкой переспросил дон Бенитес. Потом шепотом добавил: - Признаться, я сегодня подумал, что его настоящее имя - Свен Крагер. Очень уж этот шведский журналист - не удивляйтесь, "Пиренеи" еще ночью передавали его статью - осведомлен о панотаросских событиях.
   - Я посоветовал ему слушать "Пиренеи"! - в свою очередь улыбнулся Мун.
   - А, вот оно что! Видите, не всегда я все знаю.
   - Вам маркиз сказал насчет Дейли?
   - Нет, маркиз не из болтунов. Я сам догадался. Для сына пуговичного короля вы с ним разговаривали слишком долго.
   - Догадались, как обычно, случайно прохаживаясь по коридору?
   - Что вы, сеньор Мун! Вас я ни разу не подслушивал, сразу понял, что вы наш друг... А что касается... - не договорив, дон Бенитес замолчал.
   - Сеньор Мун, разрешите убрать вашу комнату? - погруженный в беседу Мун не заметил, как подошла горничная. - И извините, что не сделала этого раньше. Сегодня с раннего утра мне пришлось приготовить номера для новых гостей. - Она говорила по-испански, но дон Бенитес на ходу переводил каждую фразу. До Муна даже не сразу дошло значение ее слов. Наводить чистоту и порядок, когда где-то, возможно, валялись радиоактивные осколки еще одной бомбы, а в пропасти - изуродованный труп Гвендолин? Потом он механически кивнул:
   - Делайте, что хотите... Да, кстати, кто из горничных убирал комнату миссис Шривер и ее сына утром девятнадцатого марта?
   - Она! - Портье указал на смущенно теребившую передник девушку.
   - Скажите, пожалуйста, вы не видели в то утро тетрадь в зеленом кожаном переплете? Рол вел в ней свой дневник.
   - Нет! Вообще ни разу не видела, - при посредничестве дона Бенитеса ответила горничная. - Но я нашла... не знаю, интересует ли это сеньора... Я нашла под кроватью осколки флакона... И в комнате очень сильно пахло миндальной эссенцией... Пришлось раскрыть все окна и двери, чтобы хоть немного проветрить комнату.
   Мун намеревался еще что-то спросить, но не успел - в гостиницу вихрем ворвался покрытый потом, задыхавшийся от бега Дейли.
   - Гвендолин? - одними губами спросил Мун.
   - Вероятно, да! Лицо страшно изувечено, к тому же засыпано осколками ветрового стекла. Лежит вклиненная между передним сиденьем и искореженным капотом.
   - А туфли? Туфли видны? - спросил Мун, боясь услышать, что туфли на трупе женские.
   - Нет. Ноги неестественно согнуты, со страшной силой вдавлены под сиденье... Да, сейчас вспомнил... Кажется, на трупе брюки, но столько крови, что даже этого толком нельзя утверждать.
   - Брюки? - отозвался дон Бенитес. - Это сеньорита Гвендолин. Платье она надевала в редчайших случаях. В тот день, когда она исчезла, на ней тоже были брюки.
   Как раз в этот момент площадь перед гостиницей огласилась шумом автомобильных моторов. Не дожидаясь, пока черная супермашина генерала Дэблдея затормозит, Мун бросился к ней...
   "Ягуар" на полной скорости промчался через Панотарос. Дорога шла в гору. Мимо мелькнул замок, мощный автомобиль с разбегу взял несколько крутых виражей. Поросшие кустарником дикие скалы заслонили Панотарос и море, потом мотор, словно протестуя, зафырчал, машина остановилась.
   - Уже приехали? - возбужденно спросил Мун.
   - Дальше придется идти пешком, - объяснил Дейли. - Тут и вездеход на гусеничном ходу едва ли проберется.
   Несмотря на ветер, день обещал быть чертовски жарким. По крайней мере так казалось Муну. Пока они карабкались наверх, сорочка успела прилипнуть к телу. Пряно пахли какие-то травы, в небе кружил коршун. Он делал замысловатые зигзаги, но постоянно возвращался к одному и тому же месту. В просвете между скалами Мун увидел фигурки людей и нависшие над ними вертолеты. Еще несколько минут - и они были у цели. Не обращая внимания на собравшихся, Мун вскарабкался на тропинку, что вела вдоль Чертова ущелья, и, борясь с головокружением, заглянул в пропасть. На солнце ярким пожаром вспыхнула красная лакировка "кадиллака".
   Первой реакцией Муна было удивление. Здесь не было ничего хоть отдаленно напоминающего дорогу. Одни только камни. Лишь сумасшедший или находящийся в смертельной опасности осмелился бы гнать машину по такому бездорожью.
   После короткого совещания полковник Бароха-и-Пинос предложил не спускаться на вертолете в пропасть, а при помощи заранее заготовленных подъемных блоков и тросов сразу поднять машину. Времени в обрез, объяснил он, его служебный долг охранять гостей во время купания. Таким образом в вертолете нашлось место лишь для занятых в подъемной операции американских саперов и самого полковника. Предоставив им закрепить тросы, он занялся фотографированием. Само по себе его рвение имело вескую причину. В Панотаросе не было полицейского фотографа. Дожидаться, пока прибудет из Малаги, можно было только в том случае, если "кадиллак" не трогали бы с места.
   Оставаться бездеятельным в такую минуту было для Муна пыткой. Скорее чтобы совладать со своими нервами, чем из профессионального долга, Мун обследовал окрестность, как это делал перед ним Дейли. Почва была каменистой, с отдельными островками влажного мха и растоптанной сапогами полицейских и военных мокрой землей. Все же Муну показалось, что среди многих свежих следов он различает размытый дождем деформированный след более давнего происхождения. Отпечатки ног были до того неясны, что не представлялось возможности установить, принадлежат они человеку или зверю. Именно поэтому Дейли не счел нужным доложить о них. Начинались они в десяти шагах от пропасти, временами обрываясь, вели наверх, затем окончательно исчезали. Мун прикинул в уме возможное направление и, следуя ему, наткнулся на вход в пещеру. К счастью, у одного сапера был с собой фонарь. В пещере Муну не удалось найти никаких признаков человеческого пребывания. Она кончалась узким коридором с настолько низким сводом, что пробираться пришлось бы ползком. Прятать в нем труп бессмысленно - куда проще сбросить с обрыва вместе с машиной в пропасть, как это и случилось. Уцепившись за кусты, Мун заглянул в зияющую пропасть, окруженную со всех сторон отвесными скалами. По мере того, как подвешенный к вертолету "кадиллак" медленно поднимался, взору открывалась страшная картина. Машина напоминала наполовину сплющенную под огромным прессом жестянку.
   Перед тем как вертолет опустил ее на землю, Мун, повинуясь внезапному импульсу, взобрался на самую высокую точку, чтобы еще раз обозреть окрестность. Дождь смыл следы протекторов, в этом он убедился раньше. Но сейчас, охватывая взглядом большое пространство, он заметил нечто, что ускользало от внимания внизу. Кое-где кусты были примяты, по этим вмятинам можно было в известной мере воссоздать взятый машиной путь. Создавалось впечатление, что "кадиллак" направлялся прямо в пропасть. Значит, несчастный случай исключался.
   И наконец, после мук неизвестности, которые еще долго вспоминались Муну как одно из самых страшных переживаний в жизни, из разрезанного автогеном металлического гроба извлекли труп.
   - Мужчина! - вскрикнул Дейли не своим голосом.
   Несмотря на тяжелые увечья, сейчас, когда осколки ветрового стекла не мешали, можно было даже рассмотреть черты лица. В них было что-то удивительно знакомое.
   - По-моему, это Краунен, - неуверенно прошептал Дейли. Мун быстро взглянул на полковника Бароха-и-Пиноса. Тот так же быстро отвел глаза, но Муну этого было достаточно. Ни он, ни Дейли не ошиблись - убитый был, несомненно, Крауненом-Гонсалесом.
   - Ничего не трогать! - скомандовал Мун, хотя распоряжаться полагалось начальнику полиции. - Его надо на этом же вертолете доставить в Малагу! Труп в таком состоянии, что без вскрытия невозможно установить, был ли Краунен сначала убит, а потом сброшен вместе с машиной в ущелье, или его столкнули еще живым... - Мун повернулся к Дейли: - Вы полетите на этом же вертолете. Постарайтесь, чтобы немедленно произвели вскрытие.
   - Какого черта?! - процедил сквозь зубы полковник Бароха-и-Пинос. Если это необходимо, то полечу я...
   - А высокие гости, чья охрана доверена вам, господин полковник? отрезал Мун. - Что касается моего помощника Дейли, то он имеет не только полномочия мистера Шривера на расследование дела, но и соответствующее разрешение полковника Асуньо из Главного полицейского управления. Понятно?
   Гостиница показалась Муну после Чертова ущелья шумной до неприличия. Фотокорреспонденты забежали в свои номера сменить пленку. Остальные журналисты толпились в холле и автоматном зале. Куколка, по словам дона Бенитеса, только что поднялась к себе, чтобы переодеться в купальный костюм.
   Мун занял свой обычный наблюдательный пункт на балконе. Первым подъехал телевизионный автобус. Осветители, протянув кабель, расставляли отражательные щиты; ведущий, переходя от надрывного крика к шепоту, проверил микрофоны; операторы, опасливо вглядываясь в потемневшее местами небо, выбирали ракурсы для съемки. Другой автобус выгрузил динамики, вслед за ним и привезли музыкантов. В отличие от сводного военного оркестра, игравшего во время торжественной встречи, этот, не менее многочисленный, состоял из лучших музыкантов малагских ресторанов. Едва выпрыгнув из автобусов, музыканты заиграли. Громкоговорители загудели, над пляжем прокатилась первая волна сладострастных синкоп.
   Под эти звуки из-за гостиницы выбежали уже знакомые Муну юноши и девушки в ярчайших купальных костюмах. За ними степенно следовали пожилые крестьяне и крестьянки, весьма довольные тем, что в этом водном празднике им отведена скромная роль сухопутных зрителей. Доставившие их четыре автобуса были на этот раз упрятаны подальше от пляжа.
   Прозвучала команда. Отгораживая пляж от остального мира, вдоль гостиницы протянулась черно-желтая гирлянда оцепления, состоявшая из песочных мундиров американской военной полиции и черных - национальной гвардии. Журналисты, оживленно разговаривая, заняли свои места. Они старались не отходить слишком далеко от гостиницы, чтобы быть поближе к телефону. Плоская фляжка, предложенная французом с гасконской бородкой, пошла по кругу. Зябко поеживаясь каждый раз, когда солнце исчезало за тучами, они ждали начала представления. Кое-кто, посмотрев на часы, побежал согреваться в автоматный зал.
   Телевизионщики, подготовившись к передаче, жевали маслины, время от времени поочередно прикладываясь к большой плетеной бутыли.
   Мун услышал на соседнем балконе голоса. Ведущий что-то закричал, автобус подъехал к самой гостинице. Вмонтированный в крышу стальной стержень с операторской люлькой быстро пошел вверх. Мимо Муна мелькнула прилипшая к камере голова в красном помятом берете. Он заглянул в прорезь тента. За черным фраком министра и пепельным мундиром генерала Дэблдея виднелся кусочек голой спины и золотые, красные, синие диагональные полосы купальника. Потом Мун увидел в руке министра микрофон, тот что-то сказал телезрителям, над головами стоявших на балконе высоких гостей поднялась загорелая женская рука с огромным букетом и приветственно замахала. Снизу поднялся прибой ликующих криков, автобус отъехал, операторы принялись за панораму пляжа с живописной толпой и моря, давая высоким гостям время надеть купальники и спуститься вниз.
   В ту минуту, когда те, встреченные новым взрывом ликования, сбросили халаты, солнце окончательно зашло за тучи. Фотографы, чертыхаясь, быстро сменили объективы, министр, придерживая Куколку за талию, вприпрыжку побежал к воде, за ним остальные высокие гости.
   Муну бросилась в глаза любопытная деталь: среди участников представления не было ни одного местного жителя.
   Оркестр заиграл попурри из опереточных мелодий; над стоявшими близко от берега военными катерами рассыпались огненные веера фейерверка. И тут пошел дождь. Гости, торопливо окунувшись, бросились обратно в гостиницу. Одна только Куколка не спешила. Стоя по колено в воде, она продолжала позировать. Дождь усилился. У министра, до сих пор терпеливо выжидавшего, пока киноактриса соизволит приступить к главному пункту программы, лопнуло терпенье. Он схватил ее за руку и потащил в воду. Внезапно набежавшая тяжелая волна захлестнула их обоих. До Муна донесся отчаянный крик, Куколка исчезла под водой. Сбежавшиеся корреспонденты заслонили место происшествия от Муна. Когда они расступились, он увидел генерала Дэблдея, бредущего к берегу с Куколкой на руках. Она билась в истерике, по лицу стекали черные ручейки туши. Журналисты и кинооператоры, пятясь задом, снимали на ходу генерала и его ношу.
   Ведущий закричал и бросился к монитору выключить рубильник. Стрекот телевизионных камер умолк - несчастный случай не укладывался в передачу, которая должна продемонстрировать царившее в Панотаросе благополучие. Но для иностранных репортеров происшествие со знаменитой киноактрисой было настоящим подарком. Одни устремились к телефону, другие бросились к генералу, все еще не выпускавшему из рук бившуюся в судорогах Куколку. Людской клубок скрылся за углом гостиницы, через минуту коридор наполнился топотом ног и возбужденными голосами. Дверь соседней комнаты захлопнулась, в нее забарабанили кулаками. Потом Мун услышал нечто похожее на свалку - это американские автоматчики оттесняли не в меру любопытных журналистов к лестнице.
   Возня в коридоре на несколько минут отвлекла внимание Муна от пляжа. Когда он снова посмотрел вниз, берег был почти пуст. Телевизионный автобус уехал, тореадоры, танцовщицы и пожилые крестьяне исчезли со сцены, словно проглоченные люком. Только музыканты продолжали играть под струями проливного дождя, смешные и трагические, как оркестр океанского лайнера, уходящего в пучину под звуки государственного гимна. Но вот и они, пряча на ходу саксофоны и гитары, вскочили в свои автобусы. В громкоговорителях загудел постепенно стихающий рокот моторов, потом в них не было ничего, кроме тяжелого шума моря и надрывного хлеста дождя.
   И тогда на берег вышел настоящий народ Испании. Людей было очень много, больше, чем жителей в Панотаросе. Мун увидел теперь незнакомые суровые лица. Крестьяне и рыбаки окрестных селении вместе с панотаросцами шагали по превратившемуся в грязную лужу пляжу. Впереди шел священник, которого Мун видел вместе с падре Антонио у генерала. Люди шли молча, шли упрямо сквозь ливень и, только дойдя до самой кромки, которую захлестывали свинцовые волны, остановились. Они стояли лицом друг к другу - бушующее Средиземное море и молчаливый народ Испании, понимая друг друга без слов в этот день скорби и гнева.
   По балкону забарабанили косые струи, от которых не спасали ни навес, ни тент. Грубая шерсть пиджака мгновенно впитала тяжелые капли. За несколько минут Мун промок насквозь и все-таки не двинулся с места. Перед его глазами вставала фотография: Гвендолин Шривер вместе с матерью и братом в глиссере хозяина гостиницы Девилье. Мун вспомнил рассказ рыбака Камило о почти шизофренической водобоязни Гвендолин. Не знай Мун, что Куколка является превосходной пловчихой, ее истерику можно было бы объяснить только подобным образом. А что, если...
   Кто-то стучал в его дверь. Это оказался майор Мэлбрич. На этот раз от присущей ему хмурости не осталось ни следа.
   - Мистер Мун, генерал Дэблдей просит вас спуститься в холл, - объявил он с самой любезной улыбкой. - Сейчас генерал сделает представителям прессы чрезвычайно важное сообщение, которое касается также и вас.