Ингмар Бергман. Воскресный ребенок

3 шетки. Семафор опущен, поезд, набирая скорость, мчится к виадуку над
дорогой. На повороте у Воромса паровоз свистнул и исчез в лесу.
"А нам обязательно сразу идти домой?" -- спрашивает Даг с некоторым а
сомнением, обращаясь к объединенным родительским силам. "Вовсе нет, --
отвечает мать с мимолетной улыбкой, потому что понимает, насколько неуместен
вопрос Дага именно в эту минуту. -- Вовсе нет, только не опоздайте к обеду".
"У тебя ведь есть часы", -- коротко бросает отец. "Они сломались, но я могу
спросить", -- говорит Даг.
Кузница стоит в нескольких сотнях метров к северу от станции и
представляет собой высокое, но короткое нескладное двухэтажное здание,
выкрашенное в красный цвет. На первом этаже располагается сама кузня, на
втором, состоящем из двух комнат и вместительной кухни, живет кузнец Смед с
женой Хельгой и пятью ребятишками разных возрастов и вида. Йонте -- ровесник
Пу, а Матсен -- Дагу. Вокруг -- грязь, запустение и нищета, но настроение,
насколько я помню, весьма бодрое. Поэтому-то мы так охотно играем рядом с
кузней. Кузнец Смед похож на киргизского хана -- статный и темнокожий, его
жена -- высокая женщина со следами былой красоты. Зубов у нее осталось всего
ничего, но тем не менее она часто смеется, прикрывая рот рукой. У всего
семейства черные как смоль волосы и черные глаза. Младшенькой девочке по
имени Дезидерия всего четыре месяца. У нее заячья губа.
Освободившись наконец от обязанностей членов комитета по встрече, Даг и
Пу спешат к строго запретному месту позади кузницы. Мать вообще считает, что
им ни к чему играть с детьми Смеда. Бабушка же придерживается
противоположного мнения, поэтому братьям все-таки разрешают бывать у Смедов.
Только одно место находится под строжайшим запретом -- полой за кузней.
Полой -- это вода, собирающаяся в круглой впадине холмистых лугов,
простирающихся от крутых лесных склонов до реки и оврагов. Весной глубина
полоя достигает более двух метров, летом он мельчает. Мутная вода кишит
головастиками, уклейками, встречаются даже отдельные разжиревшие экземпляры
плотвы.
Сегодня в полое разыгрывается морское сражение. Два вместительных
деревянных ящика, кое-как проконопаченных и просмоленных, с черепами,
намалеванными на сколоченных на живую нитку носах, представляют собой
соответственно пиратский корабль и флибустьерское судно королевы Елизаветы.
Даг, брат Пу, является режиссером военного действа и руководителем игры. Он
сам определил себе роль вождя пиратов.. Матсен -- генерал Арчибальд. Генерал
и пират на своих кораблях одни. По условному знаку они бросаются навстречу
другу другу с противоположных сторон полоя, подгоняя корабли с помощью
самодельных весел. Происходит яростное столкновение. После чего воители
начинают пихать и пинать друга друга веслами. Бой по уговору должен
продолжаться пять минут, за чем следит старшая сестра Матсена -- Инга-Брита,
имеющая в своем распоряжении семейный будильник Смедов. Упавший в воду
считается побежденным. Если удастся перевернуть корабль противника, ты на
пути к победе.
Бенгт, Стен и Арню Фрюкхольмы из Миссионерской виллы болеют за Дага.
Вечно сопливые и кашляющие ребята Тернквисты -- за Матсена. Несмотря на
постоянные ссоры, семейная солидарность требует, чтобы Пу был на стороне
брата. Сражение, как и ожидалось, носит ожесточенный характер, и после
минуты ритуального фехтования переходит в неконтролируемую рукопашную. Даг
-- тип свирепый, дерется из-за любой мелочи. Через несколько минут он
переворачивает корабль Матсена и сам выпрыгивает из своего. Стоя по грудь в
грязной воде, противники сцепились не на шутку, всерьез пытаясь утопить друг
друга под громкие подбадривающие крики своих болельщиков. В момент, когда
боевые действия почти сошли на нет, Хельга Смед открывает окно и кричит что
тот, кто хочет получить сок и булочку, должен прийти немедленно. Зрители тут
же покидают фехтовальщиков, которые, лишившись публики, заканчивают баталию
и по колено в воде бредут к берегу. Они снимают с себя мокрую одежду, все,
кроме трусов, так что Дагу вряд ли грозит разоблачение, а ябедничать Пу не
осмелится.
В кухне Смедов сразу становится тесно. На всех про всех два стакана
четыре треснутые фарфоровые чашки, гости угощаются в первую очередь, булочки
прямо из печки. Тихие, вежливые прихлебывающие звуки. В грязное окно прямой
наводкой бьет солнце, мерцает пыль, жара невыносимая, непривычные запахи
удушающи. Фру Хельга берет на руки младшенькую и, усевшись на кровать из
мореного дерева в комнате рядом с кухней, задирает свою темно-красную
заляпанную блузку и дает девочке грудь. Дезидерия жадно чмокает. Наконец она
наелась и срыгнула, и ее укладывают на кровать. Хельга зовет к себе моего
приятеля Йонте: "Иди сюда, Ионте, теперь твоя очередь". Возможно Йонте
смутился, не помню, не думаю. Как бы там ни было, он подходит к матери. и
становится у нее между колен. Она приподнимает свои тяжелые груди, Ионте с
наслаждением пьет. (У него была чахотка, и всю зиму он пролежал
туберкулезной больнице. ) Насытившись, Йонте вытирает рот тыльной стороной
ладони и принимается за ржаную булку с патокой. Только Хельга собралась
опустить блузку и подняться с кровати, как Пу громко спрашивает, нельзя ли
ему тоже попробовать. Вопрос вызывает всеобщий смех, веселый смех звенит в
жаркой грязной кухне. Хельга тоже смеется и качает головой: "Пожалуйста, Пу,
я не против, но тебе, наверное, надо сперва спросить бабушку и маму) Новый
взрыв смеха, Пу совсем сконфузился: сначала краснеют оттопыренные уши, потом
краска заливает щеки и лоб, потом полились слезы -- нет никакой возможности
удержать слезы. Хельга Смед треплет его по затылку своей задубевшей рукой и
спрашивает, не хочет ли он взять еще одну булку, она намажет ее патокой, но
Пу не желает никакой булки, это грубоватое дружелюбие приводит его еще в
большее замешательство, слезы текут из носа в рот. "Дьявол дерьмо, черт".
Третий приступ смеха. "Пу у нас, в общем-то, девчонка, это сразу видно", --
замечает Даг. Пу швыряет чашку с соком в лицо брату и в бешенстве,
спотыкаясь, устремляется по крутой лестнице в кузню.
У закопченного окна Май разговаривает с кузнецом. Ей нужно залудить
прохудившуюся кастрюлю. В горне пылают угли. Черные обода, коромысла оси,
изъязвленная оспой деревянная скамья у окна продольной стены. Скользкий
прогнивший пол с заплатами из досточек и плоских камней. Запах жженого угля,
горячего масла и копоти. К тому же от Смеда тоже пахнет чем-то особенным,
что уж это может быть, не знаю. Во всяком случае, запах этот не вызывает
отвращения, и Май он, судя по всему, нравится. Она смеется каким-то словам
кузнеца и чуточку отодвигается, но без всякой неприязни.
Повернув свое конопатое, загорелое лицо к Пу, Май с дурашливым смехом
говорит, что надо, дескать, поторопиться домой, а то опоздаешь к обеду И
откидывает со лба прядку волос. Кузнец кивает Пу, показывая свои белы как у
молодого, зубы. Возле кузницы дожидается своей очереди длинный парень,
которому требуется подковать лошадь. Поспешное прощание и -- на велосипед
Май. Пу сидит на заднем багажнике, крепко вцепившись в пружин седла. Прямо
перед его носом маячит зад Май, ее бедра, талия и спина, он пахнет Май. Пу
любит ее почти так же сильно, как маму, а иногда даже сил: нее, это сбивает
с толку.
У почты посыпанный щебнем большак делает короткий, но крутой подъем Май
сперва еще пытается крутить педали, но потом сдается, и они идут рядом
сообща толкая велосипед. "Нюни пускал?" -- спрашивает Май, не глядя на Пу
"Не пускал, просто разозлился ужасно, -- мгновенно отвечает Пу. -- Когда
злюсь, похоже, будто я нюни пускаю, но я не пускаю". "Из-за Дагге?" --
продолжает расспрашивать Май. Пу на мгновение задумывается и потом говори
"Когда-нибудь я его прирежу". И втягивает носом соплю. Он почти совсем
пришел в норму. "Нельзя идти с ножом на брата, -- смеется Май. -- А то в
колони попадешь". "Не смейся", -- скрипит зубами Пу и толкает Май, которая
делает шаг в сторону. "Не смей толкаться, дерьмецо ты эдакое, -- дружелюбно
говорит она и добавляет: -- Хорошо, хорошо, я не буду смеяться, обещаю. Но
тебе надо научиться понимать, что люди смеются по самым разным поводам,
ничго страшного. Ты ведь тоже смеяться умеешь, правда?"
В пять часов все обитатели дома стоят рядом со своими стульями вокруг
обеденного стола. Сцепив руки, присутствующие произносят хором: "Мы с именем
Христа за стол садимся, благослови же нашу трапезу, Господь". После чего с
шумом и грохотом рассаживаются. Позвольте представить вам это маленькое
общество числом в девять человек: мать и отец друг напротив друга. Справа от
отца восседает тетя Эмма, которая нам вовсе и не тетя, она тетка отца,
забытый, страдающий ожирением динозавр из отцова рода. (В то время всех
дальних родственников женского пола называли несколько по-деревенски --
тетями. Тетя Эмма жила по большей части одна в двенадцатикомнатной квартире
в Евле. Она была дикой обжорой и чудовищной скупердяйкой, вдобавок не
отличалась особым дружелюбием, скорее наоборот -- была остра на язык и, за
словом в карман не лезла. Христианский долг предписывал приглашать тетю Эмму
на лето и на Рождество. К детям она относилась с суровой нежностью и
заботой, читала вслух сказки и играла с ними в настольные игры. Пу был
любимцем тети Эммы, она любила говорить, что однажды он унаследует состояние
Тетушки. Пу льстиво улыбался, он был, пожалуй, льстивым ребенком. )
Слева от отца сидит Лалла, сидит словно на иголках, поскольку ей весьма
не по душе материны демократические выдумки -- совместные летние обеды
господ и слуг. Не могу припомнить, чтобы Лалла когда-нибудь выглядела как-то
иначе, по-другому. Маленькая, жилистая, с быстрыми движениями, умное лицо,
саркастическая улыбка, широкий лоб, седые волосы с прямым пробором, синие
глаза. (Лалла, как я уже говорил, царствовала на кухне. Мать выросла на ее
глазах, но Лалла непоколебимо называла ее "фру Бергман". )
Рядом с Лаллой -- Май. Она присматривает за Малышкой, которой
исполнилось четыре и которая недавно пересела с детского стульчика на
жесткую подушку. (Малышка -- кругленькое, пухленькое и милое существо. Когда
никто не видел, Пу охотно играл с сестренкой. Дагге, если ему случалось
оказаться поблизости, называл ее Хрюшкой. Поскольку Дагге давал Пу взбучку
за малейшую провинность, Пу давал взбучку Малышке за малейшую провинность.
Малышка садилась на свою круглую попку, ошеломленно глядя на брата, и глаза
ее медленно наполнялись слезами. Но ябедничала она редко. Пу предпочитал
проводить время с сестрой, играя в куклы в хитроумно сделанном кукольном
домике, чем со своим братом, больше всего обожавшим оловянных солдатиков. )
По другую сторону Лаллы располагается Марианн, темноволосая красавица с
широкими бедрами и пышной грудью. (Мать и отец дружили с ее родителями,
погибшими при крушении поезда. Марианн была конфирманткой отца и часто
посещала пасторскую усадьбу. В это лето ей предстояло заниматься с Дагом
немецким и математикой. Он ничего против не имел, так как был влюблен в свою
красивую учительницу. Пу был тоже влюблен в нее, но на расстоянии. Он
понимал собственную ущербность. В то же время он завидовал брату и дразнил
его за чересчур откровенно выказываемые нежные чувства. Природа наделила
Марианн прекрасным альтом, и она мечтала стать оперной певицей. )
По левую сторону от матери -- Даг и Пу. Рядом с Пу сидит Мэрта. (Мэрта
Юханссон, долговязая худая женщина неопределенного возраста, с едва заметным
горбом и чуть раскачивающейся фигурой, была, собственно, по профессии
учительницей начальной школы, но слабого здоровья (больное сердце, одно
легкое). Благодаря своему мягкому нраву и кротости она сделалась всеобщей
любимицей. Вернее, ее недолюбливала только Лалла -- однажды в пасторской
усадьбе Мэрта забыла выключить газовую плиту, что привело к небольшому
взрыву. По мнению Лаллы было бы только справедливо, если бы "бедолага"
погибла. Когда мать куда-нибудь уезжала вместе с отцом, Мэрта с добродушной
решительностью брала на себя командование. Этим летом она прихварывала и
жила здесь, чтобы отдохнуть и набраться сил. Пу не исключал возможности, что
ангелы похожи на Мэрту. Через несколько лет она умерла и наверняка стала
ангелом. )
Субботнее меню определено раз и навсегда и меняется крайне редко. Оно
состоит из жареных фрикаделек с макаронами и брусничным вареньем. На десерт
-- кисель из ревеня, клубники или крыжовника. Закуска неизменна:
маринованная селедка и молодая картошка. К этому пастор выпивает рюмку водки
и стакан пива. Остальные члены семьи довольствуются квасом или -- по
субботам -- сладкой газировкой.
Столовая, она же и гостиная, просторная и светлая, примыкает к
неширокой застекленной веранде. Май подает, Марианн по мере необходимости
помогает. Мэрте надо поберечь силы, а Лалле приказано сидеть спокойно и
поволять себя обслуживать, что ей явно не нравится.
Вот раздают картошку к селедке, миска идет по кругу, отец наливает себе
водки, и тетя Эмма тоже не отказывается от глотка к двум кусочкам селедки
розовому картофелю с нежной кожицей. Прошу вас, входите в кадр, встаньте
двери на веранду или сядьте на изогнутый диван под настенными часами,
пожалуйста: сначала мы говорим все разом, воспитанно и тихо. Речь, конечно я
идет о погоде: погоде в Стокгольме и погоде в Дуфнесе, о внезапной жаре,
тетя Эмма говорит, что в воздухе пахнет грозой, она чувствует это по своему
колену, и тут же тоном знатока хвалит фрикадельки. Лалла с кислой улыбке
выражает радость по поводу того, что фрекен Энерут понравились фрикадельки.
Лаллу не трогают ни похвалы, ни жалобы -- в особенности если они исходят от
фрекен Энерут.
Пастор -- единственный, кто иногда осмеливается осторожно увещевать
Лаллу и ее смоландское высокомерие. Это ей по душе -- так и должно быть.
Мягкое порицание полезно для душевного здоровья. "Земля потрескалась, ручей
наш совсем обмелел, -- говорит мать. -- Жалко ромашки и васильки "Я нашла
одно местечко, -- радостно сообщает Марианн. -- По дороге к Йи мену есть
небольшая поляна, там полно цветов и земляники. Мы с Дагом был там
позавчера, нет, во вторник". "Вот как, прогулка в середине недели!" -- шутит
отец. У него от водки слегка покраснел лоб. "Сходил бы с нами, Эрик, --
уклончиво отвечает Марианн. -- Прекрасная прогулка. Поляна находится в
укромном месте, с дороги не видно". "Было бы неплохо", -- говорит отец,
улыбаясь Марианн. "Кстати, утром приходила Альма", -- внезапно произносит
мать. < Сири, -- добавляет Мэрта своим нежным, почти шепчущим голосом. -- О]
показала мне свое рукоделие, я тоже собираюсь сделать что-нибудь в этом
роде. Надо чем-то занять руки, если я уж такая никчемная сейчас стала", --
смеет она.
"Ты выглядишь сейчас намного лучше, чем когда приехала сюда", --
дружески утешает ее отец. Мэрта слабо качает головой. "Так вот, Альма
сообщала, что Ма ненадолго заглянет к нам вечером вместе с дядей Карлом".
"Очень приятно", -- мгновенно откликается отец. "Здорово, -- говорит Даг, --
да, Калле должен мне две кроны, и я хочу получить их обратно". "Я отдам те
твои кроны", -- решительно говорит мать.
"Вот как, значит, Тетушка придет", -- произносит отец. Краснота со лба
у него еще не сошла. "Можно нести крыжовенный кисель, -- обращается мать Май
и Марианн, которые тут же вскакивают и принимаются собирать тарелки из-под
фрикаделек. -- Да, -- продолжает она, -- мама придет вечером, чтобы обсудить
нашу совместную экскурсию в Монгсбударна и с тобой поздороваться. Карла она
берет с собой, потому что, после того как она подвернула ногу ей не хочется
ходить одной через лес". "Вот мы и проверим, умеет ли дядя Кале стрелять из
лука", -- радуется Даг. Отец накладывает себе киселя в глубокую тарелку с
цветочным узором по краю и наливает туда молока. "Все равно странно", --
говорит он, слегка качая головой. "Что странно?" -- мгновенно откликается
мать. "Странно, что Тетушка причиняет себе столько хлопот, с вершая этот
длинный путь из Воромса сюда. Нам, молодым и здоровым, бы. бы легче
прогуляться вечером через лес". "Ну, ты же знаешь Ма, -- пытает возразить
мать приветливо. -- Ей, наверное, скучно все время сидеть одной этом большом
доме".
"А что, никто из сыновей не собирается навестить ее летом? Даже Эрнст
"Не знаю, во всяком случае пока она одна", -- коротко бросает мать, морща
лоб. "А завтрашний обед, как будет с ним?" -- спрашивает отец. "Как обычно а
что? Почему ты спрашиваешь?" "Потому что я, как тебе известно, завтра ч таю
проповедь в Гронесе и не уверен, что успею вернуться домой к четырем",
отвечает отец, поднимая глаза на мать. "Но Эрик, дорогой! Я ничего не
понимаю! Ты хочешь сказать, что дорога из Гронеса займет три часа? Это
просто невозможно". "Вполне возможно, -- беззаботно возражает отец. -- Очень
да: возможно, поскольку я не могу отказаться от кофе. Настоятель написал,
что особым нетерпением ждет нашей с ним встречи после мессы. Так что мне, ]
всей видимости, не выбраться из Гронеса раньше двух -- а товарняк из Иншана,
на который мне надо поспеть, уходит только в полчетвертого. Придет тебе,
увы, извиниться за мое отсутствие. Кстати, Пу, поедешь со мной?" "Чего
чего?!" -- разинув рот шире обычного, переспрашивает Пу. Во-первых, он
слишком прислушивался, во-вторых, он предпочитает вообще не слушать, кода у
матери и отца в разговоре появляется такой вот преувеличенно любезный тон, а
в-третьих, он понял смысл вопроса, и это ставит под угрозу его завтрашние
планы.
"Чего-чего?" -- "Я спрашиваю, не хочешь ли ты составить завтра отцу
компанию и поехать в Гронес? По-моему, у нас с тобой может получиться
прекрасное путешествие, как считаешь?" (Короткое молчание. ) "Поблагодари и
соглашайся", -- пытается сгладить неловкость Марианн. "Конечно, Пу с
радостью поедет с тобой", -- говорит мать. -- "Вот весело-то будет!" --
ухмыляется Даг с неприкрытым злорадством. Отец смотрит на Пу, который,
потеряв дар речи, ест кисель с молоком. "Я тебя не принуждаю, -- ласково
говорит отец. -- Если у тебя на завтра есть более интересные дела, то я тебя
не принуждаю". "Не-е", -- выдавливает Пу. Мать усмехается, она всегда все
сглаживает. "Все поели? Тогда встаем". Присутствующие поднимаются и, став
позади стульев, складывают руки на спинках. "Благодарим Тебя, Господи, за
трапезу. Аминь". Поклоны и приседания. Потом все по очереди подходят к
матери, целуют ей руку и благодарят за обед, после чего начинают убирать со
стола, все, кроме отца и тети Эммы, которые усаживаются на все еще пышущей
жаром веранде среди пеларгоний и маргариток.
Даг дышит прямо в лицо Пу: "Здорово, а?" Марианн дергает его за уши:
"Занимайся своими собственными делами, а то ты у меня целое воскресенье
будешь решать примеры". "Да уж, хоть бы Дагге разочек заткнулся", --
жалуется Пу, обремененный возникшей проблемой.
Марианн, обняв его за плечи, прижимает к своей пышной груди: "Я знаю,
папа обрадуется, если ты скажешь, что хочешь поехать с ним". Пу мотает
головой: "Он намного больше обрадуется, если ты поедешь". Марианн серьезно
смотрит на Пу: "Нельзя". "Почему?" "Нельзя, и все", -- говорит Марианн,
отпуская Пу.
"Не вздумайте убегать, -- кричит Май, -- поможете мыть посуду, Пу будет
вытирать ложки и вилки". Она тащит за собой Дага. "Я только пописаю", --
кричит Пу и выскальзывает наружу за спиной Марианн. Он пробегает,
согнувшись, песчаную площадку и взлетает к краю опушки, становится за
черешней, но не мочится, а просто стоит и разглядывает исподтишка
дальберговское жилище и его обитателей.
Сквозь цветы и вьющиеся растения на веранде он видит отца и тетю Эмму.
Отец зажигает сигарилью, а тетя Эмма принимает таблетки от изжоги. В
открытой двери, ведущей на лестницу, на мгновение мелькает мать, она держит
за руку Малышку. "Пу здесь?" -- спрашивает она в пространство, но ответа не
дожидается. Через столовую проходит Мэрта со стаканами и тарелками на
подносе, она неслышно говорит что-то, и мать отвечает, что Пу не должен вот
так грубо показывать свое дурное настроение, нужно бы поговорить с ним. На
крыльцо кухни осторожно выходит Лалла с ведерком в руках. "Двери надо
закрывать, а то комарье и мухи налетят!" Марианн, поднявшаяся на второй
этаж, энергично расчесывает свои густые каштановые волосы, видно, что она
напевает. Мать, держа за руку Малышку, направляется к веранде. По дороге они
прихватывают большую рваную тряпичную куклу. Май моет посуду, дело спорится,
она беспрерывно болтает с Мэртой. но кухонное окно закрыто, поэтому их
разговора не слышно. Даг, вооруженный полотенцем, вытирает стаканы. Мэрта
ему помогает, сидя на стуле, она вытирает тарелки. Мэрта смеется каким-то
словам Май, и Май толкает Дага задом. Марианн сбегает с лестницы, хватает
Малышку, поднимает ее и прижимает к себе. Руки у нее обнажены. Малышка
крепко вцепилась в свою потрепанную куклу. Они подходят к высокому резному
пианино, и Марианн усаживается за него с Малышкой на коленях. Они нажимают
клавишу за клавишей: сперва Малышка, потом Марианн. Мать стоит на веранде у
стола с цветами, лицом к Пу, но не видит его. Она сосредоточенно обрывает
пожелтевшие листочки с высокой пеларгонии, склонившей свои крупные красные
цветы к пыльному оконному стеклу.
Солнце зашло за дом, оставив веранду в синеватой тени. Шумят кроны
деревьев, что-то шуршит и потрескивает в стволах старых черешен. Пу не в
силах побороть внезапно охватившую его грусть. Но она быстро улетучивается.
Вот послышались голоса у полуразвалившейся калитки. Это бабушка и дядя
Карл переводят дух после утомительной лесной прогулки из Воромса. Прекрасная
возможность избежать вытирания посуды, и Пу сломя голову мчится через двор
вниз к калитке. Бабушка треплет его по щеке, а дядя Карл, крепко ухватив
племянника за шкирку, как следует встряхивает. От дяди Карла пахнет пуншем.
Пу знает, что это запах пунша, потому что мать каждый раз встречает дядю
Карла одной и той же репликой: "Не понимаю, почему это от тебя, Калле,
постоянно пахнет пуншем". На что дядя Карл ответствует: "Наверное, потому,
что я постоянно пью пунш". У дяди Карла аккуратная бородка, большие голубые
глаза, прикрытые стеклами пенсне, пухлые, мягкие руки, большой мягкий живот,
по которому спускается часовая цепочка, на нем белый, несколько запачканный
летний костюм и жесткий воротничок с галстуком. На голове мятая льняная
панама.
Бабушка, несмотря на свой небольшой рост, выглядит чуть ли не
импозантно. Ей шестьдесят два года, лицо округлое с приличным двойным
подбородком, глаза серо-голубые, испытующий взгляд, седые блестящие волосы
гладко зачесаны назад, открывая широкий лоб. Одета она в черное доходящее до
щиколоток платье с белым воротничком и кружевными манжетами. Через руку
перекинуто серовато-бежевое летнее пальто. У бабушки маленькие, круглые
руки, которые могут быть и мягкими, и жесткими.
"По-моему, Пу, ты вырос со вчерашнего дня, -- посмеиваясь, говорит дядя
Карл. -- Или твой нос". Дядя Карл тянет Пу за нос. Пу в восторге, дядя Карл
его любимец. Бабушка кладет свое пальто на плечо Пу и берет его за руку.
"Придешь завтра, почитаем "Остров сокровищ"? "Не получится", -- отвечает Пу.
"Не получится?" "Не получится, потому что завтра я с папой еду в Гронес. Он
будет там в церкви читать проповедь и хочет, чтобы я поехал с ним". "Вот
как. Ну-ну. Это здорово", -- подтрунивает дядя Карл. Бабушка бросает на него
быстрый взгляд, и он замолкает. "Прочитаем вдвое больше в следующее
воскресенье!" -- говорит бабушка, пожимая руку Пу.
Мать идет навстречу, отец сходит по лестнице веранды, тетя Эмма
показывается в дверях. "Добро пожаловать в Дуфнес, дорогой Эрик! Желаю тебе
хорошего и спокойного отдыха". -- "Спасибо, милая Тетушка! Спасибо за добрые
слова!"
"Привет, Калле, пойдем выпьем коньячку?" Отец хлопает дядю Карла по
плечу. "У нас нет коньяка", -- решительно говорит мать. Теперь перед домом
собрались и остальные члены семьи, они здороваются с бабушкой с разной
степенью сердечности. Мать приглашает всех в сиреневую беседку, куда подали
кофе и печенье.
"Хочу пострелять из лука, -- возвещает дядя Карл. -- Есть здесь
кто-нибудь, кто осмелится бросить мне вызов? Ставлю две кроны!" Он вынимает
из кармана большое портмоне и, выудив из него блестящую двухкроновую монету,
кладет ее на растрескавшуюся консоль солнечных часов. "Ты не понимаешь, во
что ввязываешься", -- со смехом замечает бабушка, усаживаясь в когда-то
белое садовое кресло. Тетя Эмма, мать и отец присоединяются к ней. И они
сразу же принимаются обсуждать предстоящую экскурсию в Монгсбударна, которая
по традиции происходит во второе воскресенье августа.
Лалла, расположившаяся на ступеньках, ведущих в кухню, пьет кофе
вприкуску, рядом лежит ее вязание. Мэрта устраивается в гамаке с романом, а
Май, насвистывая, стелет постели на ночь.
В соревновании по стрельбе из лука помимо дяди Карла принимают участие
Даг, Пу и Марианн. Лук представляет собой нечто среднее между игрушкой и
оружием, довольно опасная штука. Мишень -- большая спортивная мишень с
разноцветными кругами вокруг черной центральной точки. Ее прислоняют к двери
уборной и шагами отмеряют расстояние; Пу получает фору в несколько метров.
"Возможно, мы в этом году на экскурсию не поедем", -- слышится
отчетливый баритон отца. Мать говорит что-то неразборчивое, бабушка все так
же приветливо улыбается. Стрелы вонзаются в мягкую поверхность мишени. "Да,