— Мы согласны, — сказал президент Люссак и усмехнулся. — Один вопрос господину… э-э-э… я не знаю пока, какой титул он себе изберет… ну, пока просто — Эстергази. Вы ведь формально с моей дочерью не разведены?
Айна сидела в детском углу, прижав к ушам ладони. Творилось невообразимое. Мама с папой ссорились: более того, мама кричала на папу. Папа не отругивался, папа расслабился и позволил себя топтать, но для мамы это ничего не значило. Она, судя по запасу воздуха в легких, могла концертировать еще долго, и папа нуждался в защите столь явно, что Айна, подойдя, обняла его колени и уткнулась в них носом.
— …и не говори, что ты не мог просто взять его за ухо!
— Он уже большой.
— Достаточно большой, чтобы делать большие глупости — и не больше.
— Каждый должен в восемнадцать лет сделать свою глупость, иначе никогда не вырастет. Или еще хуже: сделает ее позже.
— Рассел, это все общие слова, которые нельзя произносить в далеко не общей ситуации. Кто о нем позаботится? Эта девочка Морган?
— Ну, с Морган он во всяком случае не замерзнет. Разве возразишь на армейскую шутку, тяжелую, как камень? Натали на секунду замолчала, переводя дух, и в эту брешь были двинуты войска.
— Я не мог иначе распорядиться Авалоном. Это идеальная планета для Назгулов, но юридически она должен кому-то принадлежать. Рубен — клон, он не может владеть недвижимостью. Алькор официально не существует. Мари Люссак… фигура, да, все Эстергази ей не выше пояса, но она идет по мосту шириной в лезвие, и любая случайность может склонить ее к добру или злу. Мы ведь оба верим в добро и зло, не так ли?
Нельзя обременять ее столь великой ношей. В смысле — опасно. Оставался только Брюс.
— Или ты.
— Или я. Но на Пантократоре у меня в заложниках жена и дочь. А ты лучше других представляешь, что такое Пантократор и кто именно выступит основным противником Авалона, когда всплывет истина. Пантократор не приемлет развития человека дальше человека. Пантократор почуял силу, которую кто-то намерен использовать в своих интересах, и Пантократору это не нравится, хотя бы потому только, что тремя противовесами управлять сложнее. А как противник Пантократор будет куда похуже Люссака, я тебя уверяю. Те хотят только овладеть силой. Пантократор захочет ее уничтожить.
— И ты заткнул брешь моим сыном.
Норм тяжело вздохнул и не ответил.
— Он не продержится долго, — продолжала Натали, вытирая уголки глаз. — Ариадна совершенно права: он засветил себя как силу и Авалон — как ее источник. Теперь туда полезут матерые одиночки всех мастей, потому что захотят оценить источник силы и забрать его себе. Почему, ты думаешь, Люссак согласился?
— Потому что рассчитывает через Мари Люссак-Эстергази дотянуться до сокровища первым. Лантен подумал об этом еще раньше. Если у Брюса хватит ума сыграть в интерес с обоими союзниками, он может держаться очень долго.
— Он должен был отслужить свои полтора года и вернуться.
— Он должен был прежде всего определить свое место в жизни.
— Его облапошат. Он не может быть умнее всех.
— Не может, это точно. Но он там не один. На Зиглинде Рубен держит Мари Люссак, которая в свою очередь держит своего палу. Новая Надежда пока рассчитывает склонить свободную колонию Авалон к своему типу хозяйствования. Авалон ведь выглядит сейчас солидным — и свежим! — противовесом Зиглинде, которую Земли уже переварили. Не исключено, что Новая Надежда предоставит Брюсу кредит и материалы, а также специалистов для восстановления колонии. Я думаю, что Брюс не сразу обломает НН. На самом же Авалоне у него есть лучший советник из всех возможных. Я имею в виду госпожу Монти.
Малому слову разве состязаться с большим? Большие стучатся в голову снаружи, а малые слова живут в сердце. Они такие жалкие, если произносить их вслух.
— Зачем Авалон Рубену Эстергази?
— У Рубена есть две задачи уровня «долг»: собрать Назгулов и найти императора. Близость к зиглиндианской верхушке должна бы ему помочь. Что они все вместе будут делать дальше… — Норм пожал плечами и застенчиво улыбнулся. — Боюсь, им тоже особенно не из чего выбирать. По всей видимости, это реальная сила, которая вмешается в мировой расклад, но, может быть, это уже не наше дело?
Состояние Натали внезапно резко изменилось, она успокоилась. Хорошая идея, вовремя пришедшая в голову, обладает таким свойством: ты начинаешь думать в правильном направлении, и чем дальше, чем меньше у тебя возможности свернуть в сторону. И в конечном итоге ты обнаруживаешь, что выбора нет.
— Брюс заполучил силу, — сказала она. — А сила заполучила Брюса. С чем он там остался лицом к лицу, вы подумали? Бестелесная сущность, способная быть во всем и говорить с тобой по своему желанию. Вам не страшно?
— Страх преодолевается через понимание. Кто, кроме Брюса, сможет понять Алькора, раз уж тот есть? Пантократор в свое время противопоставил религии веру и стал тем, что он есть. Ожидал ли он, что придет время, и вере противопоставят… вот это?
— Бога?… Богом имеет право зваться лишь та сущность, относительно которой человек испытывает доверие: мол, она выполнит свою часть договора, причем — выполнит совершенно безвозмездно. Пантократор провозгласил богом — человека, а верой — доверие во всесокрушающую силу человеческой этики как основы социальности. Как они смогут верить в существо, с которым не заключен договор, а завет не оформлен? В нечто, существующее независимо от их норм? В нечто реальное? Они скорее назовут его демоном. Бог-тинейджер… да он уничтожит всю их систему одним своим существованием!
— Я не знаю, хорошо это или плохо. Но я могу приложить немного слов и некоторые усилия, чтобы это стало хорошо в том смысле, в каком я понимаю хорошее. Кто может больше? Да и какой из него, прости господи, бог?!
Больше всего мне хочется остаться самой в моей безопасной гавани, куда нет доступа злу. Остаться самой и оставить тут дочь, и всех, кто мне дорог. Я буду жалеть, но…
— Мы с тобой, — сказала Натали, — подаем заявление и переезжаем на Авалон. Мне кажется, эээ… Брюс — ну придумайте уже, как он будет себя титуловать! — нам не откажет. Да, я собираюсь со всем цинизмом воспользоваться семейным положением.
С тобой или без тебя — так это прозвучало, и она мимолетно испугалась. Нет, не то чтобы у нее не хватало характера или решимости поставить на своем, когда приперло. Невозможно произнести эти слова, когда он держит на коленях твоего ребенка, как невозможно выбирать, кто из твоих детей нуждается в тебе больше. Кто сказал эти слова — ну или почти сказал! — тот виноват, и все равно, что было сказано раньше. Если ты муж, краеугольный камень мира и центр его равновесия, ты поймешь и ты не заметишь. Самое страшное — это, если стоя на двух берегах, мы не протянем друг другу руки. Элементарно не хватит житейского ума.
— Ну, что ты скажешь?
Норм тихонько засмеялся и притянул к себе жену так, что теперь обе его дамы — большая и маленькая — оказались в его объятиях.
— Я об этом думал, — признался он. — Но, разумеется, я хотел посоветоваться с тобой. У меня семья, жена, а у жены — мнение, я не могу принимать такие решения ударом кулака по столу. Тем более, — он потер лоб, прежде чем выдать последнее катастрофическое соображение, — похоже, что теперь Пантократор мне не заплатит.
26.04.2005 — 25.02.2006 г.
Екатеринбург
* * *
Айна сидела в детском углу, прижав к ушам ладони. Творилось невообразимое. Мама с папой ссорились: более того, мама кричала на папу. Папа не отругивался, папа расслабился и позволил себя топтать, но для мамы это ничего не значило. Она, судя по запасу воздуха в легких, могла концертировать еще долго, и папа нуждался в защите столь явно, что Айна, подойдя, обняла его колени и уткнулась в них носом.
— …и не говори, что ты не мог просто взять его за ухо!
— Он уже большой.
— Достаточно большой, чтобы делать большие глупости — и не больше.
— Каждый должен в восемнадцать лет сделать свою глупость, иначе никогда не вырастет. Или еще хуже: сделает ее позже.
— Рассел, это все общие слова, которые нельзя произносить в далеко не общей ситуации. Кто о нем позаботится? Эта девочка Морган?
— Ну, с Морган он во всяком случае не замерзнет. Разве возразишь на армейскую шутку, тяжелую, как камень? Натали на секунду замолчала, переводя дух, и в эту брешь были двинуты войска.
— Я не мог иначе распорядиться Авалоном. Это идеальная планета для Назгулов, но юридически она должен кому-то принадлежать. Рубен — клон, он не может владеть недвижимостью. Алькор официально не существует. Мари Люссак… фигура, да, все Эстергази ей не выше пояса, но она идет по мосту шириной в лезвие, и любая случайность может склонить ее к добру или злу. Мы ведь оба верим в добро и зло, не так ли?
Нельзя обременять ее столь великой ношей. В смысле — опасно. Оставался только Брюс.
— Или ты.
— Или я. Но на Пантократоре у меня в заложниках жена и дочь. А ты лучше других представляешь, что такое Пантократор и кто именно выступит основным противником Авалона, когда всплывет истина. Пантократор не приемлет развития человека дальше человека. Пантократор почуял силу, которую кто-то намерен использовать в своих интересах, и Пантократору это не нравится, хотя бы потому только, что тремя противовесами управлять сложнее. А как противник Пантократор будет куда похуже Люссака, я тебя уверяю. Те хотят только овладеть силой. Пантократор захочет ее уничтожить.
— И ты заткнул брешь моим сыном.
Норм тяжело вздохнул и не ответил.
— Он не продержится долго, — продолжала Натали, вытирая уголки глаз. — Ариадна совершенно права: он засветил себя как силу и Авалон — как ее источник. Теперь туда полезут матерые одиночки всех мастей, потому что захотят оценить источник силы и забрать его себе. Почему, ты думаешь, Люссак согласился?
— Потому что рассчитывает через Мари Люссак-Эстергази дотянуться до сокровища первым. Лантен подумал об этом еще раньше. Если у Брюса хватит ума сыграть в интерес с обоими союзниками, он может держаться очень долго.
— Он должен был отслужить свои полтора года и вернуться.
— Он должен был прежде всего определить свое место в жизни.
— Его облапошат. Он не может быть умнее всех.
— Не может, это точно. Но он там не один. На Зиглинде Рубен держит Мари Люссак, которая в свою очередь держит своего палу. Новая Надежда пока рассчитывает склонить свободную колонию Авалон к своему типу хозяйствования. Авалон ведь выглядит сейчас солидным — и свежим! — противовесом Зиглинде, которую Земли уже переварили. Не исключено, что Новая Надежда предоставит Брюсу кредит и материалы, а также специалистов для восстановления колонии. Я думаю, что Брюс не сразу обломает НН. На самом же Авалоне у него есть лучший советник из всех возможных. Я имею в виду госпожу Монти.
Малому слову разве состязаться с большим? Большие стучатся в голову снаружи, а малые слова живут в сердце. Они такие жалкие, если произносить их вслух.
— Зачем Авалон Рубену Эстергази?
— У Рубена есть две задачи уровня «долг»: собрать Назгулов и найти императора. Близость к зиглиндианской верхушке должна бы ему помочь. Что они все вместе будут делать дальше… — Норм пожал плечами и застенчиво улыбнулся. — Боюсь, им тоже особенно не из чего выбирать. По всей видимости, это реальная сила, которая вмешается в мировой расклад, но, может быть, это уже не наше дело?
Состояние Натали внезапно резко изменилось, она успокоилась. Хорошая идея, вовремя пришедшая в голову, обладает таким свойством: ты начинаешь думать в правильном направлении, и чем дальше, чем меньше у тебя возможности свернуть в сторону. И в конечном итоге ты обнаруживаешь, что выбора нет.
— Брюс заполучил силу, — сказала она. — А сила заполучила Брюса. С чем он там остался лицом к лицу, вы подумали? Бестелесная сущность, способная быть во всем и говорить с тобой по своему желанию. Вам не страшно?
— Страх преодолевается через понимание. Кто, кроме Брюса, сможет понять Алькора, раз уж тот есть? Пантократор в свое время противопоставил религии веру и стал тем, что он есть. Ожидал ли он, что придет время, и вере противопоставят… вот это?
— Бога?… Богом имеет право зваться лишь та сущность, относительно которой человек испытывает доверие: мол, она выполнит свою часть договора, причем — выполнит совершенно безвозмездно. Пантократор провозгласил богом — человека, а верой — доверие во всесокрушающую силу человеческой этики как основы социальности. Как они смогут верить в существо, с которым не заключен договор, а завет не оформлен? В нечто, существующее независимо от их норм? В нечто реальное? Они скорее назовут его демоном. Бог-тинейджер… да он уничтожит всю их систему одним своим существованием!
— Я не знаю, хорошо это или плохо. Но я могу приложить немного слов и некоторые усилия, чтобы это стало хорошо в том смысле, в каком я понимаю хорошее. Кто может больше? Да и какой из него, прости господи, бог?!
Больше всего мне хочется остаться самой в моей безопасной гавани, куда нет доступа злу. Остаться самой и оставить тут дочь, и всех, кто мне дорог. Я буду жалеть, но…
— Мы с тобой, — сказала Натали, — подаем заявление и переезжаем на Авалон. Мне кажется, эээ… Брюс — ну придумайте уже, как он будет себя титуловать! — нам не откажет. Да, я собираюсь со всем цинизмом воспользоваться семейным положением.
С тобой или без тебя — так это прозвучало, и она мимолетно испугалась. Нет, не то чтобы у нее не хватало характера или решимости поставить на своем, когда приперло. Невозможно произнести эти слова, когда он держит на коленях твоего ребенка, как невозможно выбирать, кто из твоих детей нуждается в тебе больше. Кто сказал эти слова — ну или почти сказал! — тот виноват, и все равно, что было сказано раньше. Если ты муж, краеугольный камень мира и центр его равновесия, ты поймешь и ты не заметишь. Самое страшное — это, если стоя на двух берегах, мы не протянем друг другу руки. Элементарно не хватит житейского ума.
— Ну, что ты скажешь?
Норм тихонько засмеялся и притянул к себе жену так, что теперь обе его дамы — большая и маленькая — оказались в его объятиях.
— Я об этом думал, — признался он. — Но, разумеется, я хотел посоветоваться с тобой. У меня семья, жена, а у жены — мнение, я не могу принимать такие решения ударом кулака по столу. Тем более, — он потер лоб, прежде чем выдать последнее катастрофическое соображение, — похоже, что теперь Пантократор мне не заплатит.
26.04.2005 — 25.02.2006 г.
Екатеринбург