Ипатова Наталия Борисовна. Врата Валгаллы

   Сбитых с толку, больных головой и координированных примерно в той же степени, что стадо на архаической бойне, их выгрузили на причал, и они, столпившись, ждали сотрудника кадровой службы. Тот отвел пилотов резерва в конференц-зал, где они расселись полукругом на жестких скамьях из пластформинга. Лицом к залу сидел чиф по кадрам, элегантный мужчина тех же сорока пяти, с длинным лицом, некрасивым, но умным, из тех, что вызывают доверие и, как правило, его не обманывают. Внимательные глаза, залысины в рыжеватых волосах. Официален, как повестка. Первым рядом перед ним ерзали командиры эскадрилий. Джонас вздохнул, ожидая, кого пошлет ему в начальники оскалившаяся фортуна.
   — ...Пламме, Лехвист, Джонас, Деверо — к Черным Шельмам, — неуловимым щелчком по деке узловатые пальцы зафиксировали назначение.
   Подобрав вещички, поименованные пилоты протопали к столу. Со скамьи комэсков поднялся рослый, плохо побритый парень с воспаленными глазами.
   — Удачи, — вполголоса пожелал кадровик.
   Комэск молча кивнул. По пилотам, поступающим в его распоряжение, только взглядом мазнул. И взгляд этот Джонасу ох как не понравился. Угрюмый, и обращен внутрь себя. Световое перо прыгало в его пальцах, пока командир ставил подпись. Эстергази? Джонас хотел присвистнуть, но сдержался. Военному министру — сын? И внук героя гражданской войны? С одной стороны, это утешало: начальство обычно склонно беречь детей крупных шишек. С другой... была масса подводных течений в верхах, и он бы с ходу не сказал, в каких отношениях состоит породистое семейство Эреншельдов с Эстергази, у которых все — поперек генеральных линий, и все каким-то образом — вверх. Опять же Джонас никогда не видел человека, доведенного до такой степени изнеможения. Провожая пилотов в отведенный эскадрилье жилой отсек, Эстергази шагал так размашисто, что казалось, он просто боится рухнуть плашмя.
   Более всего Джонас боялся угодить во власть героического дурака с благородным безумием во взоре: такие не берегут ни себя, ни других. Героическое безумие, однако, свойственно молодости, а комэск Эстергази юнцом не выглядел. Джонас даже, помнится, удивился, что у моложавого министра такой взрослый парень. Судя по тому, как вылеплено лицо — лет тридцать пять, не меньше.
   Кубрик дохнул спертым теплом, как растопыренной ладонью в лицо ударил. Вентиляция и охлаждение — явно недостаточные. Объем помещения не рассчитан на физиологические нормы двенадцати человек. А Джона-су он показался еще и непривычно тихим. На одной стене глянцевый плакат, изображающий пухлый подкрашенный рот и смоляную прядь через него наискосок. На другой в объединяющей рамке светились четыре голографических снимка. Четыре донельзя героических юных лица. Джонас нервно переморгнул, сообразив, что именно означает эта выставка. Ожидая дальнейших распоряжений, вновь прибывшие опустили сумки к ногам.
   — Бента, — отрывисто сказал комэск, тяжело опершись о края верхних полок, — примешь Синее звено. Возьмешь Пламме, Деверо, Лехвиста. Джонас пойдет в Красное вместо тебя.
   — Слушаюсь, командир.
   Темнобровый, очень молодой пилот упруго поднялся со своей койки, указал избранной троице на свободные места и деловито принялся собирать вещи для переезда в противоположный угол: темный и какой-то пустой.
   Впрочем — не совсем пустой. Посреди свободной нижней койки обнаружился здоровенный полосатый кот с коротким хвостом. Новый Синий звеньевой, перемещаясь, невзначай потревожил его, кот сел, посмотрел на всех осуждающе, задрал морду и утробно, мучительно взвыл. Комэска передернуло.
   — Дело не в контрасексе, командир, — вполголоса сказали с верхней койки. — По Улле он...
   — Знаю! Магне... эй!
   С койки над командирской свесилась рыжая голова.
   — Съер?
   — Возглавишь пару вместо Бенты.
   — Оу! — парень был явно обрадован. — Поохотимся!
   — ... Джонаса возьмешь ведомым.
   — Ведомым?! — не выдержал вновь прибывший. — Я в два раза старше... командир! Я демобилизовался в чине коммандера! Я полный срок отслужил на этом корыте. Ну. или на другом, но в точности похожем.
   — Боевого опыта у вас нет! — отрезал командир. — Вале! Начиная со следующего вылета летаешь моим ведомым.
   — А занимайте нижнюю койку... эээ... Джонас, — великодушно предложил сверху рыжий. — Мне-то все равно.
   — Я нужен? — комэск окинул кубрик взглядом, который, похоже, ничего не видел. — Эно, Бента, если понадоблюсь — я в тактическом.
   Джонас сел на освободившуюся койку, разбирая вещи и приглядываясь. Внутри была паскудная тянущая пустота, не имеющая никакого отношения к голоду. Молодежь вела себя сдержанно, переговариваясь вполголоса, как люди, поневоле привыкшие ценить тишину. Бента Вангелис в «том углу» что-то объяснял вновь прибывшим про «командный спорт». Кот, помаявшись по кубрику без видимой цели, занял наконец пустую койку командира. Время шло, ничего не менялось.
   Белобрысый хлюпик, повышенный до командирского ведомого, отлучившись ненадолго — Джонас решил было, что в туалет — вернулся быстрым шагом и, опершись о койку Далена, озабоченно сказал:
   — Магне, надо что-то делать! Так ведь и сидит, оцифровал запись, уставился в монитор не моргая и на сотый раз гоняет за себя, за Улле и за каждого Синего. Ищет решение задачи. Спасибо хоть выбрал полет без подвижности. Не знаю, что думаешь ты, а мне — страшно.
   Говорилось тихо, но так, что Джонас слышал: на правах пилота Красного звена. И то, что он слышал, нравилось ему все меньше. Мало ему мальчишек, кровь из носу блюдущих «кодекс мужика», нижайшего статуса в звене, так еще и командир, впавший в характерный псих.
   Рыжий соскользнул с койки, ловко опершись на предплечья.
   — А Содди при жизни этаким орлом-молодцом не смотрел, — задумчиво молвил он. — Подправили они там, в кадрах. Пошли, что ли, силком вытаскивать?
   — Девку ему помять надо, — резко сказал Джонас. — Нашлась бы тут какая повариха, засиял бы ваш комэск, как начищенный.
   Вале вспыхнул гневным румянцем до самых корней волос, но промолчал, выжидательно глядя на Далена. Видимо, тот обладал более высоким статусом в стае и правом говорить вперед. Джонас также заметил, как навострили уши остальные звенья.
   — Мысль пошлая, — наконец сказал Дален. -...но здравая. Я бы даже признал ее пригодной к исполнению. Едва ли только кто соблазнится нашей киберкухней. Где ее возьмешь, девку-то? А жаль — к слову.
   — Серьезно, мужики, — со своего места высунул голову Серый звеньевой, — почему командиру еще костей не мыли? Кто-нибудь видел его женщину? Магне, а?
   — Он не женат, точно. Бента, ты рядом был, снимков на считаке не видел ли?
   Вангелис мотнул головой: то ли не видел, то ли — не мешайте. А вот звено его явно более расположено было сплетен набираться, чем в дело вникать.
   — При всем уважении, Магне, не думаю, что она у него одна.
   — А взять да и спросить — слабо?
   Эно хмыкнул.
   — Про первый сексуальный опыт Императора уже спросили. Помнишь?
   Магне ухмыльнулся во весь рот.
   — Как не помнить. Достопамятная история про то, как старший курс утек по бабам через окно туалета.
   — Я это окно проверял, кстати, — вставил Йодль. — Забито насмерть. Как и все до пятого этажа включительно по стояку.
   Тимоти Шервуд трясся от хохота, буквально валясь набок. Джонасу в смешливости эскадрильи почудилось нечто нервическое.
   — Мы ушищи-то развесили, губищи раскатали! А история кончилась тем, что Его Величество взять не захотели во избежание так сказать... скандалов и прочих рисков. А Величество уперся рогом: дескать, если он не пойдет, то и никто не пойдет! И урегулирования ради командиру пришлось остаться и тягать на ремнях вернувшихся гуляк.
   — Надо думать, — вставил свои пять копеек Джонас, — вдвоем мальчики не скучали?
   — Шутка эта, разумеется, и тогда звучала, — холодным голосом заметил Вале. — К слову сказать, намеки подобного рода приводят Императора в неконтролируемое бешенство.
   — Только Императора? — поспешил уточнить Джонас. Белобрысый был, видимо, задет, и следовало воспользоваться случаем, чтобы указать ему место.
   — Император за такие шутки дает, извините, в рыло, — ответил он. — Едва ли это сойдет за присвоение рыцарского звания, Джонас.
   Танно Риккен на своей верхней койке буквально рыдал, зарывшись лицом в подушку.
   — Это было самое лучшее во всей байке, — согласился Йодль, посмотрев на него. Сам он сидел внизу, рядом со своим ведущим. — Император, молотящий воздух руками и ногами, и наш комэск, удерживающий его на весу. Дескать, сир, никто же не осмелится дать вам сдачи!
   Шервуд вытер слезы смеха с красного лица.
   — Мы поздно поняли, что история-то оказалась про то, «как мне удалось убедительно проиграть Киру в пространственные шахматы». Бог ты мой, как это было преподнесено!
   — Ну, у них и вторая ходка была, — напомнил Дален. — Помните, когда оргкомитет сообразил, что Императора можно взять вместе с телохранителями? Тогда-то по возвращении всех и замели: с прожекторами, матюгальниками и прочей красотой. В самом деле, Джонас, из тех, кто с ними учился, шуточку эту дурацкую никто не повторяет. И вообще — не будем трогать командира за нежное. Не сегодня. Вале, идешь? Джонас? Нет, Бента, справимся сами.
   На тактическом мониторе окрашенные в белое Тецимы перемещались как попало, поливая огнем друг дружку и условного противника, периодически взрываясь и сталкиваясь с приглушенным «бумс». Комэск лежал мордой в стол. Магне непочтительно тряхнул его за плечо. Потом еще разок.
   — Нашли решение, командир?
   — А? — Эстергази потер лицо. — Да. Нашел. Можно было...
   — Сколько времени вы решали эту задачу? — тихим голосом спросил Вале.
   — Часов... три? Или пять?
   — Там были доли секунды, командир. Вы должны были найти это решение, и Улле должен был, и эскадрилья — сыграть по вашим правилам, и уроды — не проявить инициативы, выше рассчитанной. Это не в силах человеческих. И потом... бой ведь не переиграешь заново? Ни Улле... и никого ведь не вернешь?
   Два воспаленных глаза сморгнули, словно невесть какая истина прозвучала вслух.
   — Бесполезно? — хрипло переспросил комэск.
   — Лучше было бы потратить это время на сон, — твердо сказал белобрысый. — В прошедшем бою никто уже не погибнет.
   — Я все равно не смог бы... — начал командир, словно не существовало простого «заткнись». Потом махнул рукой и тяжело поднялся. Звено зарысило следом в Н-18.

* * *

   — Всегда, когда мы покидали свой родной порт и задраивали верхний рубочный люк, мы закрывались и от друзей, и от семей, от солнца и звезд, даже от запаха морской свежести. Мы сокращали наши жизненные ценности до двух главных величин, самой важной из которых была цель: стать братским экипажем.
   — А вторая?
   — Не стать братской могилой.

Эрих Топп, из интервью Н. Черкашину

   Вице-адмирал Арнольд Деккер стоял на мостике «Валькирии» — просторном мостике нового образца, оборудованном монитором внешнего обзора вкруговую на все стены. И пусть командный центр располагался в самом сердце авианосца, огромное «фальшивое» окно добавляло ему зрительного пространства. Оно к тому же было оборудовано системой приближений, сюда проецировались показания радаров, и имелась возможность вывести изображение с любой камеры или сканера, установленных на бортах. Офицеры, служившие на мелких судах, получая назначение на АВ, испытывали, как правило, чувство сильного облегчения. Гигантские размеры и множество дублирующих систем гарантировали, что все опасности, связанные в дальнейшем с прохождением службы, последуют скорее от небрежности исполнения обязанностей и нарушения армейской дисциплины, нежели от объективных причин физического характера. Летающая крепость, зависящая от базы только в плане поставок топлива, боеприпасов и запасных частей. Находясь здесь, можно было иной раз забыть, что вокруг пустота. А разве помним мы о космической пустоте, чувствуя под ногами земную твердь? Разницу Деккер находил, пожалуй, только в диаметре. Планета, к тому же, не может сняться с орбиты и отправиться, куда глаза глядят. А «Валькирия» запросто прыгнет, достаточно рассчитать курс.
   К слову, Деккер еще ощущал последствия прыжка. Потому и опирался на трость тяжелее обычного, и пытался обмануть организм уговорами, что, дескать, небольшая головная боль в его возрасте вполне еще переносима, а сиропчик — для пассажирствующих дам, кабы были, да вот еще для управляющих скачком, потому что слишком много от них зависит.
   Два года после спуска со стапелей орбитальной верфи «Етунхейма» определенный сюда личный состав обживал «Валькирию». Стрельбы, учебные тревоги, маневрирование, как одиночное, так и в совокупности с приданным АВ эскортом. Зато теперь тягостность длительных командировок уравновешивалась уверенностью в полной боевой готовности АВ.
   Офицер соответствующей специальности сидел за пультом многоканальной связи, пытаясь соединить командира с коллегой Деккера Гельмутом Эреншельдом. Командующий «Валькирии» обязан был известить Эреншельда о том, что занял оговоренное положение в пространстве системы. А интонации сообщили бы «старому моржу», кто теперь представляет собой главную силу в регионе. Одних пилотов-истребителей — триста пятьдесят человек, и не каких-нибудь пенсионеров-резервистов, которыми давно уже обходится скудный рацион «Прожорливого». Агрессивная молодежь, у которой руки чешутся пострелять, и дюзы разогреты.
   Корабли не выходят из гиперпространства скопом во избежание столкновений. Для каждой единицы в составе авианосного соединения рассчитывается своя координата выхода, и уже потом они подтягиваются друг к другу, следуя указаниям с флагмана. Вот и сейчас «Валькирия» зависла в пространстве в блистающем одиночестве, в ореоле невидимых глазу излучений.
   — Связь установлена, вице-адмирал, съер! Вице-адмирал Эреншельд.
   Адъютант включил командующему конус трансляции, Деккер назвался и сделал паузу, позволяя лучу связи преодолеть расстояние, сравнимое с диаметром системы.
   — Привет, Гельмут, это я.
   Персонал па мостике застыл в благоговении. Только богам дозволено вот так, попросту обращаться друг к другу по официальному каналу.
   — Не представляешь, как я тебе рад, Арни, — вернулось через полторы минуты, искаженное помехами.
   — Ну почему же... Не буду лукавить, я счастлив, что я здесь, а не на твоем допотопном корыте. Еще и потрепанном вдобавок. Что такое? Нет, Гельмут, это я не тебе.
   Офицер-связист стоял, вытянувшись, едва не умирая от сознания того, что вмешивается в разговор вице-адмиралов. Инструкция на этот случай чрезвычайно строга. «Невзирая на ранг персон» — сказано там.
   — Принят сигнал бедствия, вице-адмирал. Съер. Наш сектор.
   — Гельмут, минуту, извини. Тут у меня SOS на другом канале. Корабль нашего эскорта?
   — Никак нет. Транспортный челнок.
   — Наш челнок? Зиглинды?
   — Так точно. Опознан без каких-либо сомнений. Десантный транспорт класса ВМ51.
   — Ответьте и переведите на меня. И дайте его на экран.
   — Слушаюсь, съер.
   Нерезкий от многократного увеличения, беспорядочно вращающийся транспорт, известный в армейском сленге как «бегемот», занял центральное положение на стенном мониторе. Секундой позже был пойман и звуковой сигнал.
   — Говорит пилот транспорта ВМ51/656 техник-лейтенант Суарец. Следуя рассчитанным курсом, преждевременно покинул гиперпространство, возможно, благодаря вмешательству вражеского тральщика. Зафиксировать и опознать тральщик посредством штатных приборов оказалось невозможным. В результате вынужденного выхода получил повреждения. Прошу оказать экстренную помощь и принять на борт.
   — Сканер! — отрывисто приказал Деккер.
   — ...разгерметизация, — голос Суареца дрожал от напряжения и необходимости соблюдать уставную интонацию, сухую, как воздух на военном АВ. — В моих отсеках — люди.
   — Дайте картинку от сканера.
   Стандартная ячеистая внутренность армейского транспорта, и в самом деле — люди, видимые как колеблемые в невесомости тени. Почти прозрачные для сканера, прошивающего броню. Темное пятно холодного реактора, серые метки на местах выключенных пушечных установок. Включенные, они проявили бы себя тревожным красным цветом.
   — Действуйте по инструкции. Берите его лучом, и в транспортный шлюз, — решился вице-адмирал. — Десантной бригаде занять места и быть наготове для отражения возможной диверсии. Задраить переборки.
   — Захват произведен, — отрапортовал по внутренней связи оператор гравитационного луча. — Объект помещен в шлюз. Наружный створ заперт. Внимание, Уравниваю давление и открываю внутренний створ!
   — Оставайся на связи, Гельмут, — сказал Деккер. — Надо было, конечно, выслать к нему патруль, но у него люди...
   Могучий удар сотряс под ним палубу и швырнул об нее всех, кто находился на ногах. Деккер упал тяжело и был почти оглушен. Все незакрепленное валилось со своих мест. Погасло освещение, и некоторое время, пока кто-то не дотянулся до автономной системы мостика, стояла кромешная тьма.
   — Масштаб... — прохрипел вице-адмирал, даже не пытаясь встать. — Доложить масштаб повреждений...
   Он... не помнил, чтобы прежде на этом мостике было так душно, и как был, лежа, сорвал воротничок. Сморгнул, какую-то долю секунды полагая, что зрение обманывает его. Переборка прогнулась вовнутрь, словно уступая налегшему плечу. По ней бежали крупные капли. К ужасу своему Деккер понял: плавится пласталь. Самый прочный материал космического строительства.
   — Арии, что у тебя там происходит?
   — Системы правого борта выведены из строя. Судя по показаниям... — молодой офицер, читавший приборы, морщился от боли, должно быть, что-то сломал при падении, — у нас вообще... нет правого борта!
   — Левый борт?
   — Системы левого борта выборочно действуют. Сильнейший электромагнитный импульс, съер вице-адмирал... Множественные замыкания электросети.
   Словно в насмешку большой проекционный экран левого борта продолжал показывать опрокинутую глубину. Подняв к нему глаза, Деккер увидел приближающуюся несчетную стаю, перед которой без орудий правого борта он был беспомощен, как распятый на скале Прометей.
   — Арни, что случилось?... — кричал в наушниках Эреншельд.
   Переборка текла как ледяная. Где-то там, вдоль правого борта люди, тысячи людей, кому не повезло испариться в первое мгновение, заживо вплавлялись в пузырящуюся пласталь.
   — Троянский конь с атомной начинкой, — сказал он, осознав, что еще слышен на «Фреки». — Они записали нашего пилота, который просил хоть какой-то помощи у них. Они оставили трупы в упаковке, заменив только реактор ядерным зарядом, сработавшим от перепада давления в шлюзе. Сканер не распознал бомбу, поскольку принципы действия ее и двигательной системы «Викинг» одинаковы. Двадцать тысяч человек, Гельмут...
   На мостике «Фреки» вице-адмирал Эреншельд вышел из конуса трансляции и, перегнувшись через пульт, выключил сеанс. Люди молча смотрели на него.
   Двадцать тысяч человек. Несколько лет работы орбитальной верфи. Чудо инженерной мысли. Любимая военная игрушка Зиглинды. Всего несколько минут.
   — Свяжитесь с «Гери», — сказал он. — Мы уходим на планетарную орбиту. Передайте эскорту соответствующие распоряжения.
   — Вице-адмирал... съер... Мы оставляем колонии пяти планет внешнего кольца?
   — Не более чем чуть обжитые источники сырья! Мы потеряем оба авианосца, если пробудем здесь еще хотя бы сутки. Мы потеряем Зиглинду, если потеряем хотя бы еще один АВ! Командирам крейсеров в случае потери управления и угрозы неконтролируемого падения на планету приказываю эвакуировать экипаж и активировать самоликвидацию. Мы не можем стать угрозой для своей планеты. Тремонт! Где вы? Скажите пилотам: на время перебазирования «Фреки» устанавливается стандартный режим патрулирования. Ваши парни могут поспать.* * *
 
   Проснулся среди ночи, будто ударенный кулаком снизу. Так, бывало, доставалось Магне, когда его заливистый храп не давал спать всей эскадрилье. Уставился в темноту кубрика воспаленными глазами. Ничего перед собой не видя, или видя — не то.
   Она только что была здесь. Он ощущал ее губами, руками, всем пылающим телом. Цепочку острых позвонков под пальцами, влажную, туго натянутую кожу на скулах — признавалась, что «плачет» и от радости тоже, скользящую ласку прохладных пальцев на своих плечах. Два розовых кружка на бледной коже, от одного созерцания которых можно впасть в продолжительный транс. Можно было бы, будь у нас лишнее время и поменьше огня у обоих. Встречный порыв желания, как минимум, равен его собственному. А так — чего на них смотреть, когда можно целовать? Можно... провести губами по всему рельефу подставленной шеи, сжать бедра, ощутить под собой упругий трепетный животик и поймать ртом у рта только еще зарождающийся стон.
   А дальше все физиологично, аж до хромосом, и почти жестоко. Да что там — почти. Кажется, он не был тем любовником, о каком грезит женщина. Разве что... разве что она могла понять. От этой мысли стало совсем худо, аж внутренности скрутило. Извольте признать, это был только сон. В медпункт, что ли, обратиться, за понижением... эээ... фона?
   Рубен спихнул кота и сел, но Тринадцатый не обиделся. Тишина давила на уши, будто и не спали по соседству одиннадцать Шельм, и его охватило ощущение непреодолимой жути. Словно бы он был один среди всех. Другого рода. Человек среди вещей, а может, шут его знает, наоборот?
   Стараясь не шуметь, он нашарил ботинки, обулся и встал, привыкая в темноте к чувству собственного тела. Потом ощупью пробрался на выход, благо — недалеко, и потащился в умывалку так, словно на плечах у него лежало как минимум два «жэ».
   Бесова выдумка этот секс.
   Вода на затылок из-под крана показалась недостаточно холодной. Глаза, когда он рассмотрел их, наклонившись к зеркалу — все в красных прожилках. За «ночь» проклюнулась черная щетина. Натали нравилось, когда он был выбрит «в шелк», чтоб дыхание соскальзывало.
   "Это все, — внезапно отчетливо понял он, — не имеет значения. Все, что «потом» — не осуществится. Ибо я не вижу, каким образом это может кончиться хорошо.
   Я, — осознал он, — не владею собой!"
   Здравствуй, истерика.
   — Даже пар пошел, — услышал он. — Командир. Съер?
   Он был тут не один, оказывается. И не заметил. Вале, когда молчит, заметить нелегко, а рот тот открывает редко. Вот это подгадал, так подгадал. Скажем прямо — не лучший ракурс для командира.
   — Все еще казните себя из-за Улле?
   — Это тоже, — буркнул Рубен. — Что, так заметно?
   Ведомый кивнул.
   — И еще народ полагает, что она, верно, диво как хороша.
   Рубен поперхнулся и закашлялся. Ты, кукла дьявола! Комэску башню сносит, а Шельмам — забава?
   — Треплетесь?
   — Само собой, командир.
   Ну что ж, если ты расположен разговаривать, у меня тоже есть моральное право...
   — Хорошо. Я знаю, откуда тут взялся я. Для Эстергази, в конце концов, не предполагается ничего иного. Но ты-то как сюда угодил?
   Вале дернул ртом, зачерпнул горсть воды и умыл лицо. Аккуратно, в минималистичной манере. Прямо кот.
   — Крылья Империи в большем почете, нежели чрево. Пилотом я мечтал стать с детства. Все мои книжки и видео были про пилотов. Я летал в воображении намного раньше, чем понял, как оно на самом деле.
   Рубен хмыкнул. Память об учебных годах вызывала какие угодно ассоциации, кроме романтических.
   — Разочаровался?
   Вале чуть заметно кивнул.
   — Но как я мог уйти после того, как прожужжал родным все уши? А особенно после того, как матушка моя прожужжала уши всему своему обширному кругу общения. Экая честь! А кроме того, на каникулах со мной носились как с писаной торбой, баловали, откармливали... Я был любим, уважаем, мною гордились. Совершенно другая и при этом — совершенно нормальная жизнь. А в Учебку возвращаться приходилось с гирями на ногах. Снова становиться нулем. То, что у нас вот здесь, — он определил руками чудовищный авианосец вокруг себя, — это каторга. Здесь приходится доказывать право человека на достоинство. На уважение. В ней ощутимо меньше любви. Если бы не война... я бы, пожалуй, сломался. А так — деваться-то некуда.
   — Что страшнее смерти, Вале?
   — Да у меня, я так думаю, не то, что у вас. Нарастающее отчаяние, чувство одиночества...
   Рубен поневоле скроил гримасу: чувство одиночества в кубрике, забитом под потолок...
   — ...напряжение, недоверие, ненависть. Ожидание смерти. Но быть недо-Шельмой, командир, было хуже всего. Тринадцатого эскадрилья хотела больше, чем меня.
   — Я свинья, — вдруг сказал Рубен и даже стукнул кулаком по краю раковины. — Я высокомерная недалекая сволочь. Я принимаю как должное, что есть некоторое количество достаточно могущественных лиц, которые лоб разобьют, чтобы я был жив-здоров-благополучен, и сосредоточился, перекрывая личный счет конкретного Рейнара Гросса. А кого волнует она? Я вообще подумал, где она, что с ней? Нет, я о ней если и вспоминал, так только в смысле, что она может дать! Письмо, удовольствие, понимание... счастье. Я вообще ни о чем не позаботился. О, конечно! Я же исполнял свой долг, большой и важный!
   — Она разве не аристо?
   — И даже не буржуа. Стюардесса. Случайная, в сущности, встреча, последняя женщина, и...
   — Крылатое создание? Почему я не удивлен, командир?