Страница:
* * *
Штатный офицер-психоаналитик «Фреки», переступивший порог кабинета Тремонта, выглядел ухоженным и подтянутым, но ни командиру летной части, ни начальнику кадровой службы и в голову не пришло бы применить к нему определение «платоновской идеи офицера». Белокурая бородка свидетельствовала, что у Клайва Эйнара Синклера достаточно времени на ее содержание. Обычная утренняя процедура подразумевала пригоршню депилятора, небрежно размазанную по физиономии. Дураков среди тех, кого в любой момент могли поднять по боевой тревоге, не было. Чесать колющуюся щетину под респиратором, а паче того — внутри герметичного шлема совершенно невозможно, точно так же, как невозможно эту чесотку игнорировать. Впрочем, лично Синклера не касалась никакая боевая тревога. Его даже в спортзале никто никогда не видел. Таинства его специализации хранились на персональном компьютере в кабинете-каюте, и Краун с величайшей неохотой предоставлял психоаналитику доступ к своей драгоценной базе кадров.— Я признаю наличие проблемы, — заявил Синклер, садясь перед Тремонтом. — И раз уж мы не в состоянии отпустить пилотов вниз, к семьям, предлагаю решать ее медикаментозно. С течением времени агрессивность будет только нарастать.
— Ожидается, что в самом скором времени агрессивность найдет естественный выход, — буркнул Тремонт. — Мне нужны злые летуны, а не индифферентные... пофигисты-импотенты,
— Помилуйте, полковник, кто тут говорит об импотенции? Всего лишь временное понижение уровня тестостерона. Естественный гормональный фон восстанавливается по окончании приема препарата.
— Угу. Так написано на упаковке.
— А что, — вмешался Краун, — брома в консервах уже недостаточно?
— Нет в «Сэхримнире» никакого брома. Медицинский анализ крови не показывает наличия посторонних примесей.
Сдержанное недоверие на лицах обоих офицеров ничуть не смутило Синклера.
— А кроме того, разве приближенная к императору верхушка допустила бы бесконтрольное и массовое применение медпрепарата? Учитывая, что их сыновья служат поголовно?
Тремонт и Краун непроизвольно переглянулись.
— К тому же я, разумеется, не могу одобрить применение унифицированных норм к разным физическим кондициям. То, чего тот же Гросс даже не заметит, на пареньке ростом метр семьдесят действительно скажется самым фатальным образом.
— Что вы предлагаете?
— Таблетки.
— Клайв Эйнар, — осторожно сказал Краун. — Не сочтите за оскорбление, но нам действительно крайне важно найти адекватное решение... проблемы. Могли бы вы ответить искренне на интимный вопрос? Клянусь офицерской честью, дальше нас информация не уйдет. Вы сами... принимали когда-нибудь подобные препараты?
— А как же, — ответствовал Синклер, настолько невозмутимо, что оба командира почувствовали себя весьма неловко.
— И... как ваше самочувствие?
— Вполне, знаете ли, — голубые глаза Синклера были сама безмятежность. — Никаких неудобств. В любой момент я готов исполнять служебные обязанности.
Тремонт поморщился, как будто откровенно предпочитал «некоторые неудобства» полному спокойствию собственной мужской натуры.
— А как давать? — Это Краун. — Пилоты откажутся принимать... это. Голову кладу. Причем именно те, кому сильнее надо.
— Включить гормональный тест в программу еженедельного медицинского обследования и соответственно нивелировать. Тут же, не выходя из медотсека. С доктором не спорят.
— Винсент?
— Я вообще против. Есть спортзал.
— И при наличии спортзала — есть Гросс и иже с ним, — подчеркнул Синклер. — Вы — командование, стало быть, имеете право регулировать быт базы приказным порядком. В ближайшие дни на базе будет пятнадцать тысяч молодых мужчин. Отнюдь не все они — образцы высокой индивидуальной культуры. Станете уповать на «естественный выход агрессивности половозрелых самцов», получите еще полдесятка травм, которые выведут из строя ваших «злых летунов». Причем не факт, что самых бесперспективных. Я вообще удивляюсь, что у вас до сих нор не дошло до сексуального насилия. Пилоты еще туда-сюда, они заняты постоянно: тренажеры, лекции, зачеты, новая техника... А вот видели бы вы десантников! Этим практически нечего делать, только спортзал...
— Винсент, мы получим бунт на базе, если попытаемся провернуть этакую акцию принудительно.
— Принудительно — ни в коем случае, — хмуро согласился Тремонт. — Разве на младших командиров переложить?
— А физиологическая база стабилизируется от одного уважения, — хихикнул Синклер. — Господа, напомните, какая эскадрилья у вас самая проблемная? Не Кинжалы? Я просто вижу их комэска, послушно и по собственной инициативе запивающего колеса водичкой.
— Гроссу можно накачать эту штуку через капельницу — не вопрос. Стоит ли выходить с этой инициативой на вице-адмирала?
— Послушайте меня, Винсент, и вы, Клайв Эйнар, — вмешался Краун. — Вице-адмирал обратится за разрешением к Императору, а Император — молодой мужчина и военный пилот. Разрешения не будет. Это совершенно бессмысленно. И мы не можем действовать в таком деле на свой страх и риск. Представляете, какого уровня вырастет обвинение, если окажется, что препарат снижает... боевые качества? А если найдется повод поставить это нам в вину? Ничего, кроме грубых шуток, из этого не последует, а авторитет мы потеряем. Комэски, я думаю, тоже харизмой не рискнут. Нагрузите их до темноты в глазах. Увеличьте число учебных вылетов для пилотов. Объявите чемпионат по боксу для десантников. Отключите камеры в жилых отсеках и умывалках по всей авиабазе. А за «гримасы» пусть отвечают комэски. Головой.
* * *
Исходя из «Старшей Эдды»
по приметам в небесах
Рагнарек уже идет четвертый день.
Башня Рован
Отвесив десяток дружелюбных шлепков и столько же приняв на спину от пилотов своего выпуска, Рубен протолкался в конференц-зал, где через десять минут должен был состояться брифинг для младших командиров. Пошарил глазами, отыскивая себе местечко по возможности с краю: офицеру его роста приветствовать высшее командование вставанием из-за «парты», рассчитанной на лилипута, со стороны казалось нелепо, а чувствовалось и вовсе унизительно.
Расселись амфитеатром, поэскадронно: «ударники» — справа, истребители — слева. Командиры десантных взводов, имевшие репутацию «бесконтрольно буйных», по своему обыкновению расположились на галерке. Гигантский монитор на три скругленные стены был пока погашен. Протискиваясь к своим, Рубен заметил двух эсбэшников, бдивших за порядком в зале. И хотя никто не говорил в полный голос, гул от без малого сотни человек стоял почти вещественный.
— Руб, привет! Иди сюда, к нам!
Он кивнул и начал протискиваться к однокашнику, возглавлявшему нынче Драконов Зари. Группка пилотов вокруг того развернулась в сторону Эстергази, на некоторое время прервав общий разговор.
— Слухом земля полнится, — значительно произнес кто-то вслед. — Первый кулак тверже головы Большого Гросса. Овации подразумеваются... но неофициально.
Заместитель Гросса, мрачнее тучи, без приветствия протиснулся рядом, демонстративно предполагая найти себе местечко подальше. Ну и доброй ему дороги, кому он тут нужен.
— Я слышал, Эстергази, ты раскатывал губу на Кади, моего пилота.
Рубен помотал головой.
— Шельмы укомплектованы, оставь свой страх, приятель.
— Намерен сделать из своей статистической выборки образцовую эскадрилью?
— Ну, помешай мне!
Пилоты посмеялись. Тем временем подтянулись комэски Баньши и Молний.
— Руб, а я тебя на балу не видел.
— Я его видел, — хмыкнул Дракон. — Абсолютный рекорд по скорости сбега с официального мероприятия, я полагаю... Для какой кондиционной девочки Шельма получал плащ в гардеробе! Леди до кончиков ногтей... на ногах.
— Кстати, зря поспешил. Там после весело было.
— Из чего я заключаю, что и Кириллу было весело. Иначе вы бы иначе мероприятие вспоминали.
— Угу. А ты свинтил с такой скоростью, надо думать, чтобы Кир тебя с барышней не?...
— Да видел он нас! И, народ... увольте меня от издевательств над величеством.
— Тогда ты прогадал. Стюардессочки были — прелесть. Живые огоньки, то, что доктор прописал. Леди... с ней же говорить о чем-то!...
— Руб, о чем ты с ней говорил?
— О классической музыке, — невозмутимо ответил Эстергази.
— Но ты-то хоть свободным ушел? А то вот Гринлоу позволил себя окрутить!
— Это вы от зависти, — воскликнул, розовея, комэск Молний. — Ржете, жеребцы здоровые, а между тем сердце мое сдано на хранение на планету.
— Ладно, что не старые больные клячи.
— Смиррно!
Молодые офицеры, живо повскакали с мест, разом оборвав дружеские подначки: курсантские навыки были еще живы. Командиры чинами повыше, сидевшие ближе к кафедре, поднялись без спешки. За вице-адмиралом Эреншельдом, полным краснолицым мужчиной, по слову которого на «Фреки» вертелось буквально все, трусила свита адъютантов со считывателями. Первый ряд, традиционно отводимый докладчикам, занимали флотские аналитики: нестроевых возрастов и комплекций, один даже в очках. Что выглядело скорее антикварным шиком, чем необходимостью: не было такой операции, какую не обеспечил бы своему служащему военный флот.
— Здравия желаю, господа, — вице-адмирал прищурился на группу младших командиров и удовлетворенно кивнул, когда они бодро отлаяли по Уставу. — Прошу садиться. Я отниму у вас некоторое время.
По знаку Эреншельда адъютант прикосновением световой указки зажег монитор.
— Несколько слов по истории конфликта. Несколько суток назад патрульным крейсером «Глаз» был обнаружен корабль, по размеру и вооружению приблизительно относимый к классу рейдеров, несущий неправильные опознавательные огни.
На мониторе, обозначенная по контуру зеленой светящейся линией, медленно вращалась модель чужого рейдера. Пилоты, все как один, непроизвольно подались "перед, пожирая его глазами.
— Ни о каких наших рейдерах в этом секторе командованию «Глаза» не было известно. Забегая вперед скажу — их и быть тут не могло! И световые сигналы, и радиовызов, обращенные к гостю, остались без ответа. Рейдер следовал своим курсом, в глубь системы. «Глаз» попытался перехватить его, в ответ па каковой маневр неизвестный попытался уйти в прыжок. Командир «Глаза» посчитал необходимым уничтожить его прежде, чем рейдер окажется вне пределов досягаемости.
— Лично я принял бы аналогичное решение, — сказал Эреншельд в гробовой тишине. — И посчитал бы его героическим, учитывая превосходство противника в огневой мощи.
Естественно. Теперь уже слишком поздно расписываться в глупости.
Рубен никак не мог оторвать глаз от чужого корабля, вальсирующего на демонстрационном мониторе. Как всякий выпускник Академии, он мог распознать корабль, произведенный на верфях Новой Надежды, и никогда не перепутал бы его с продуктом Земель Обетованных, даже если оба принадлежали к одному классу. Все не то. Суда серийного производства, отличаясь по конструктивным особенностям и дизайну, были... красивы. Фирмы-разработчики блюли стиль, отвечающий, как правило, человеческому восприятию прекрасного. Формы их были как будто вычерчены музыкой Баха: лаконичны, функциональны, но еще — обтекаемо-стремительны. Не говоря уже о технике отечественного производства. Глаз обегал ее, лаская, и зацепиться не мог. Поток мелодии без слов.
И — к слову! — имея бесспорную возможность производить собственную технику, и Земли, и Надежда предпочитали более дорогую, с клеймом Зиглинды.
Чужой рейдер был уродлив. И не в одних грубо приклепанных заплатах тут виделось дело. Орудийные башни — если это, конечно, были башни — выглядели слишком тяжелыми для хищного элегантного корпуса, способного, кажется, нырнуть в игольное ушко. Квадратные элементы раздражающе контрастировали с овальными обводами дюз и легко узнаваемых прыжковых двигателей Брауна-Шварца. Желание убрать лишнее становилось все сильнее, пока Эстергази не поддался искушению. Разумеется, мысленно. И ахнул, едва сдержавшись, чтобы не сделать это вслух.
Само собой, аналитики сидят тут недаром. У них было несколько суток на то, что бросилось ему в глаза после минуты почти бездумного наблюдения. У них — системы распознавания образов, базы данных, миллиарды операций в секунду... Это, в конце концов, просто их работа. Как его работа — летать и стрелять. К слову: проносись он на истребителе над этим чудищем, сосредоточившись па прицеле, едва ли пришла бы в голову безумная мысль просто ободрать с него лишнее.
— Мы не считаем, что чужой корабль нуждался в экстренной помощи или же заблудился, сбившись с курса из-за отказа систем, — тем временем продолжил вице-адмирал. — В противном случае его экипаж принял бы помощь. Предпринятая им попытка к бегству, невзирая на очевидное превосходство в боевой мощи, свидетельствует о том, что миссия его была либо шпионской или диверсантской... Либо — провокационной. Иначе говоря, рейдер хотел, чтобы его уничтожили. Об инциденте было немедленно доложено Императору. Сразу же, в соответствии с нормами галактического права, пресс-служба Империи оповестила правительства Новой Надежды и Земель Обетованных. Как и следовало ожидать, — голос вице-адмирала преисполнился яда, — в оговоренный период не прекращалась связь ни с одним из их кораблей.
— Впоследствии, — голос командующего вновь обрел официальную твердость, — мы имели в доверенном нам секторе несколько неупорядоченных десантов столь же... неопределенной принадлежности. Далеко не все из них закончились для нас бескровно. Мы потеряли крейсер «Седой» и пять из семи сопровождавших его эсминцев. Пока мы стараемся придерживаться графика боевых дежурств, но готовьте вверенные вам подразделения к тому, что в любое время каждый из вас может быть поднят по тревоге. Мы находимся в состоянии войны, господа. При этом — неведомо с кем.
Эреншельд фыркнул в усы, сразу сделавшись похожим на раздраженного моржа, покинул кафедру и жестом предложил занять место молоденькому аналитику из соответствующей службы.
Юноша, казалось, более всего был смущен звуком своего усиленного голоса, а также тем, что ему приходится говорить после вице-адмирала. Вероятно поэтому он задал слишком высокий темп своему слайд-шоу: компьютерной экстраполяции записей видеокамер, установленных на машинах, участвовавших в боях. Картинки, зеленые на черном, возникали, поворачивались, демонстрируя модели в трех ракурсах, и исчезали столь стремительно, что мозг не успевал фиксировать отличия. Но, видимо, но замыслу аналитика этого и не требовалось.
— ... как вы можете наблюдать, единой серийной модели как будто пет. 14 даже в массе истребителей трудно выделить сходные черты.
Давешний рейдер вновь простерся на всю поверхность монитора. Аналитик, розовый и гордый оттого, что, по-видимому, работа была выполнена непосредственно им, ткнул световой указкой в орудийную башню, и та погасла. Рубен непроизвольно откинулся на спинку: жест, который он никогда не позволил бы себе, буде за кафедрой высился вице-адмирал. И перехватил сфокусированный на себе взгляд «старого моржа». Командующий, несомненно, знал, о чем сейчас поведут речь. Его-то, разумеется, поставили в известность прежде всего. Разумеется, он уже определил уровень секретности информации и дозу, которую следует отпустить младшим командирам. И доложил Императору. И сейчас беззвучное шевеление рыжих с проседью усов, под которыми угадалось «Вот как, значит, Шельма», напомнило, что до Эреншельда на «Фреки» заправлял Олаф Эстергази. Что, впрочем, не давало этой конкретной Шельме никаких особенных прав. Но сознанием своим согревало, напоминая о корнях, питающих побег.
— ...таким образом под всем этим кустарным апгрейдом вы можете видеть бесспорно узнаваемые черты крейсера класса «щука» отечественного производства. Подобную операцию мы можем произвести с любой моделью, чей снимок имеется в нашем распоряжении. Таким образом, уже опираясь на определенную базу образов, мы получаем ассорти наших собственных... снятых с производства, списанных, устаревших кораблей. Залатанных, дооборудованных и перевооруженных по возможности, и в соответствии, я бы сказал, с изобретательностью нищеты. С изобретательностью, я бы сказал, иной раз способной поставить в тупик.
— И кто бы подумал, сколько мы их произвели, продали, списали и забыли... — негромко произнес Эреншельд, но услышали все. — Войско мертвых. Пожалуйста, продолжайте, коммандер. Техника сама по себе никого не атакует, и планов вторжений не строит.
— Что касается вторжения, — докладчик привычно потер пальцем переносицу и немедленно отдернул руку от лица, сообразив, что стоит перед начальством. — Тут мы можем только опираться на вектор входа в гиперпространство, что, как присутствующие, несомненно, понимают, не является стопроцентной гарантией. Достаточно выйти в промежуточной точке и вычислить новые координаты, чтобы обмануть любые преследовательские расчеты.
— То есть теоретически акция может быть подготовлена и Надеждой, и Землями, и вестись с любой из их баз? — это Гринлоу воспользовался правом задавать вопросы.
Юноша за кафедрой покраснел и неуставно передернул плечами.
— Если бы получить пленных, — сказал он. — Или хотя бы тела... Анализ ДНК, химизм тела...
— А прямой вектор нам что дает?
— Там нет освоенных систем, — ответил аналитик. — По крайней мере, согласно нашим картам. Та часть космоса всегда использовалась как свалка. Как вам известно, согласно Конвенции об утилизации отходов туда направляются списанные корабли. Программируется включение прыжкового двигателя, экипаж покидает судно в капсуле, и... больше мы судно никогда не видим.
— Выходит, у кого-то дошли руки разгрести тамошние завалы?
— В целом — да, если наши предположения верны.
— А собственно, дел-то — спрыгать туда и посмотреть.
— Мы знаем только направление вектора, но не его длину.
— А дробными?
— То еще чертово дельце.
— Но выполнимое. Что, в разведке нет сорвиголов? Я б и сам вызвался.
— Это не наших умов дело, — резко сказал вице-адмирал. — Это дело имперской разведки. В нашей компетенции отстреливать все, что сюда вываливается, и делать это, пока сверху не скажут «стоп, хватит». Еще вопросы по существу?
* * *
Согласно расписанию, определенному для Шельм, наступила «ночь». Кто-то, напротив, только поднялся, исполнив утренние процедуры и отправившись на патрулирование или на тренажеры — в зависимости от своего образа жизни. На «Фреки» традиционно «жили» в три смены. Коридорная кишка палубы Н была пуста во все стороны, и в этой пустоте шаги разносились как удары по металлической трубе. Пласталевые покрытия стен, обработанные в технике микротрещин, были матовыми и напоминали о распространенном на космических базах неврозе — чувстве, будто в металлической поверхности рядом с тобой отражается кто-то такой, кто на самом деле возле и в помине не стоит. В зеркально отполированной панели по крайней мере видно точно, а здесь — то ли есть тень, то ли поблазнилось... Медики, конечно, о симптомах не распространялись: известное дело — расскажи про болезнь, и всяк ее у себя найдет, и придури это тоже касается. Не на необитаемом острове живем, разное слышали.Шельмы не спали. Из раздвинутых дверей отсека лился приглушенный свет и еще — разговор, негромкий и ровный, как гул хорошо заизолированного двигателя. Рубен переступил порог.
Так.
— Что это?
Эскадрилья расступилась, пропустив командира к новому столу, на котором громоздилась пластиковая коробка. Уже почти сутки Рубен с переменным успехом сопротивлялся желанию воспринимать любую неожиданность как подвох.
— Это... как бы сказать... пополнение.
Случай, когда комэски поминают маму. Скажите, что я догадался неправильно!
— Шельма-Тринадцать.
Из— за решетчатой дверцы таращились злые желтые глаза. Остальное скрывалось в густой тени. Нагнувшись, Рубен легонько постучал пальцем по пластику. Реакция пилота спасла его: только-только успел отдернуть руку от ударившей меж прутьями лапы. Выпущенные когти ничего хорошего не сулили.
— Осторожно, командир, — воскликнули над плечом. — У него стресс, вцепится.
— Стресс, говоришь? — Рубен прищурился. — Судя по тому, что я слышал про эту тварь, Тринадцатого, стресс она не способна испытывать в принципе. Как он к нам вписался? Нет-нет, пока не открывайте. Выпустим — изловить и запихать назад будет труднее. А, заместитель? Докладывай.
— При жеребьевке... съер.
— Бюллетени проверил?
Улле помотал головой и уставился в пол. Врет. Не было никакой жеребьевки. Кису захотел. Ну, и что с тобой делать? Прилюдно мордовать?
— Командир, — неожиданно вмешался Дален, — съер, ну что такого необычного в Тринадцатом? Он сроду с кем-нибудь живет и всегда переходит по жребию, когда его эскадрилья отправляется на планету.
— Когда эскадрилья отправляется! — передразнил его Рубен. — А кто нынче отправлялся? То-то же. Кто вам это впарил?
Эскадрилья угрюмо молчала.
— Командир, — сдержанно начал Улле. — Съер. Ну пожалуйста...
Рубен приподнял дверцу, предусмотрительно стараясь держать руки вне досягаемости Тринадцатого. Из темного зева неторопливо, соблюдая достоинство, вышел полосатый бобтэйл, выгнул спину, озираясь по сторонам, и встопорщил бакенбарды. Зевнул, собрав вперед богатые, совершенно белые усы. Подобравшись, мягко канул со стола, мелькнув коротким, вздернутым хвостом.
— Мужик, — уважительно прокомментировал Демонстрируемый ракурс Гектор Трине.
Рубен перехватил кота под плотное пузо, и как раз вовремя. Тот явно собирался покуситься на командирскую койку.
— Я здесь командир. Тебе тоже это придется доказывать?
Презрительное выражение желтых глаз напомнило, что выслуга у Тринадцатого позволяет ему как минимум крейсером командовать, а уж лейтенантов он перевидал! Рубену было что порассказать об этом мифологическом существе.
Никто уже не помнил, как он тут завелся. Впечатление такое, будто он служил па авианосце всегда. Вторая по значимости фигура после вице-адмирала Эреншельда. Нечто вроде корабельного призрака, возникавшего под ногами неожиданно и требовавшего к себе столь же уважительного отношения, как и главком. Как справедливо заметил Трине, Тринадцатый был полноценным неурезанным котом. И в соответствии с поговоркой, гласившей, что у доброго кота и в декабре — март, оглашал «Фреки» романтическими ариями, невзирая ни на какую флотскую дисциплину. Первым естественным побуждением руководства была попытка раз и навсегда пресечь нарушителя хирургическим путем. Пилоты — до сих пор эскадрильи оспаривали друг у друга первенство инициативы, подобно тому, как греческие города наперебой приписывали себе право зваться родиной Гомера — выхватили Тринадцатого буквально из-под скальпеля мед-техника. В прошении о помиловании на имя капитана Крауна отсутствовали имена разве что убежденных котоненавистников.
Именно с тех пор Тринадцатый был зачислен на довольствие и позиционировался как полноправный член истребительной эскадры. Раз в полгода, для сохранения мужского здоровья он даже ездил в отпуск на планету и всегда возвращался, перенося скачок на удивление безразлично. Эскадрилья, на попечение которой он доставался, обязана была заботиться о его здоровье, внешнем виде и пристойном поведении. Никто не простил бы опекунам, если бы он заболел, потерял аппетит и внешний лоск или, не приведи высшие силы, издох.
— С другой стороны, — задумчиво предположил комэск, удерживая гребущее лапами животное как можно дальше от себя, — собака хуже. У матери были бассеты, с ними гулять надо. Это, насколько я понимаю, устройство, совершенно противоположное по назначению. Я ничего не знаю про кошек.
Подошедший Улле молча забрал у него с рук кота. Тот зримо напрягся всем коротким мускулистым туловищем и крепко лягнул Ренна в живот задней ногой с растопыренными когтями.
— Линяет, — вполголоса заметил кто-то из Риккенов.
Рубен бросил на рукав черной формы взгляд, полный отчаяния.
— Этого еще не хватало. Кто-нибудь тут имел дело с кошками? А, Шельмы? Сандро? В твоей семье вроде какой-то бизнес с животными?...
— Нет, — покачал головой Кампана. — Если бы это была лошадь, туда-сюда.
— Вы неправильно его держите, — сказал Вале. — Ему неудобно. У моей матери были кошки. Они все сплошь интроверты, их... понимать надо.
Ренн молча протянул ему Тринадцатого. Иоханнес усадил кота в «колыбель» из сгиба локтя и осторожно, одним пальцем почесал ему подбородок. Зверь сразу успокоился и исторг глубокий утробный рык. Пилоты, привыкшие, что если мотор работает ровно, то жизнь удалась, несмело заулыбались.
— Ему не понравилась клетка, только и всего.
Ага. И встретили его недружелюбно. Так уж и скажи.
— Я хочу, — сказал комэск, — чтобы в отсеке не воняло. Чтобы форма не была в шерсти. И чтобы он держался подальше от моей койки. На этих условиях я согласен его терпеть. Насчет остального, что ему надо, составьте список, я подпишу.
Ренн, Тринадцатый и Вале отправились шептаться в угол зама. Комэск — в свой. Магне Дален посмотрел в одну сторону, в другую, и, как загипнотизированный, потянулся на протяжный муррр.