Страница:
его в щеку, а он, резко повернувшись, быстро зашагал в своей обычной манере,
которая всегда заставляла ее улыбаться,-- словно шел на опасную схватку, в
которой он одержит верх, станет победителем.
Посмотрев ему вслед, она пошла через выход на посадку.
Несмотря на принятый драмамин, Билли все же вырвало, когда они шли на
посадку в аэропорту Айдлуайлд. Он постарался все сделать поаккуратнее, в
специальный мешочек для этой цели, но на лбу у него выступили крупные капли
пота, а плечи судорожно вздымались. Он все не мог унять дрожь. Гретхен в
отчаянии постукивала его по спине и хотя, конечно, знала, что все усилия
бесполезны и что приступ рвоты ничем страшным сыну не грозит, все равно
испытывала тревогу из-за того, что не в состоянии сейчас ему помочь,
оградить его от боли. Иррациональное материнское чувство.
Приступы рвоты наконец прекратились, и Билли, аккуратно закрыв мешочек,
направился по проходу салона в туалет, чтобы выбросить его в урну и
прополоскать рот. Когда он вернулся на место, то по-прежнему был бледен. Он
вытер пот с лица и теперь, кажется, целиком взял себя в руки. Садясь рядом с
Гретхен, он печально произнес горькие слова:
-- Черт бы все побрал. Какой я, в сущности, еще ребенок.
Вилли Эбботт в солнцезащитных очках стоял в небольшой толпе
встречающих, ожидавших прилета рейсового самолета из Лос-Анджелеса. Серый,
влажный день, и Гретхен сразу, даже на расстоянии, заметила, что он пил всю
ночь накануне, а солнцезащитные очки скрывали следы ночного кутежа и его
налитые кровью красные глаза перед ней и сыном. По крайней мере, хотя бы
раз, только сегодня, встречая сына, которого не видел столько месяцев, он
мог бы удержаться и не пить. Но Гретхен сумела преодолеть охватившее ее
раздражение. Только дружелюбие и умиротворенность должны царить между
разведенными родителями в присутствии ребенка. Обязательное лицемерие
оборванной законом любви.
Билли, увидав отца, сломя голову бросился к нему, опережая очередь
спускавшихся по трапу пассажиров. Подбежав к нему, он обнял Вилли, поцеловал
его в щеку. Гретхен нарочно замедлила шаг, чтобы им не мешать. Отец и сын
вместе, они связаны родственными узами, сразу видно. Хотя Билли выше отца и
намного красивее. Вилли никогда таким не был. Снова Гретхен почувствовала
нарастающее раздражение из-за того, что ей никогда не удавалось
продемонстрировать свою генетическую причастность к сыну. Никаких
доказательств.
Вилли широко (может, бессмысленно? глупо?) улыбался, весьма довольный
сыновним проявлением любви к нему. Гретхен наконец поравнялась с ними.
Обнимая ее за плечи, Вилли сказал:
-- Хелло, дорогая! -- И, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Два поцелуя
в тот же день, на двух противоположных краях большого континента: поцелуй
при расставании, поцелуй при встрече. Вилли вел себя идеально при разводе,
очень хорошо относился к Билли, и она, конечно, была ему благодарна за милое
его приветствие "хелло, дорогая!" и за ритуальный поцелуй. Она не сказала ни
слова ни о его темных очках, ни о сильном запахе алкоголя изо рта. Он был
довольно аккуратно одет, именно в такой костюм, который требуется, чтобы
отвезти сына в школу в Новой Англии и представить директору. Она, конечно,
не позволит ему больше пить, когда они туда поедут.
Гретхен сидела в маленькой гостиной двухместного номера в отеле.
Вечерние огни Нью-Йорка светились за окнами, снизу с его улиц до нее
доносился гул, такой знакомый, такой волнующий. Как же она была глупа! Она
наивно полагала, что Билли проведет эту ночь вместе с ней в отеле. Но когда
они ехали на такси из аэропорта, Вилли сказал, обращаясь к сыну:
-- Надеюсь, ты не прочь поспать на кушетке, у меня всего одна комната,
но там есть кушетка. Правда, пара пружин лопнули, но, думаю, в твоем
возрасте ты и на ней выспишься, ничего страшного!
-- Отлично! Как здорово! -- воскликнул обрадованный Билли, и от ее
внимания не ускользнул восторженный тон его голоса. Он даже не повернулся к
ней, не спросил ее согласия. Но даже если бы он попросил у нее разрешения,
что она могла ему ответить?
Вилли спросил, где она собирается остановиться, и, когда она ответила:
"в "Алгонкине"", он насмешливо поднял брови.
-- Этот отель любит Колин,-- словно оправдываясь, сказала она.-- Он
недалеко от театра, и Колин тем самым экономит массу времени, когда ходит на
репетиции.
Вилли остановил машину перед отелем "Алгонкин". Она вышла. Он не
смотрел ни на нее, ни на Билли:
-- Когда-то давно я с одной девушкой в баре этого отеля выпил целую
бутылку шампанского.
-- Позвони мне завтра утром,-- попросила его Гретхен, будто не слыша
его слов.-- Как только проснешься. Мы должны быть в школе до ланча.
Билли сидел в дальнем углу на переднем сиденье, и когда она выходила,
то не смогла поцеловать его на прощание. Швейцар подхватил ее чемоданы. Она
лишь слабо махнула рукой, невольно разрешая ехать сыну с отцом, чтобы
поужинать с ним и провести эту ночь на его кушетке в одной с ним комнате.
При регистрации администратор передал ей записку. Перед отъездом из
Лос-Анджелеса она дала телеграмму Рудольфу и попросила его прийти к ней,
чтобы вместе поужинать. Записка была от Рудольфа, и в ней он сообщал, что
сегодня вечером занят, прийти не сможет и позвонит ей утром.
Гретхен поднялась к себе в номер, распаковала багаж, потом задумалась
-- что же ей надеть? В конце концов остановилась на халате, потому что не
знала, как распорядится сегодняшним вечером. Все, кого она знала в
Нью-Йорке, были или друзьями Вилли, или ее бывшими любовниками, или
знакомыми Колина, с которыми она встречалась мимоходом, когда приезжала три
года назад посмотреть его спектакль, завершившийся полным провалом, и теперь
ей не хотелось никому из них звонить. Очень хотелось выпить, но не могла же
она одна спуститься в бар и пить там в одиночестве!
Так можно и напиться. Какой негодяй этот Рудольф, размышляла она, стоя
у окна и глядя на оживленную Сорок четвертую улицу, не может уделить один
вечер своей сестре, на пару часов оторваться от своей погони за прибылью. За
эти годы он дважды по делам приезжал в Лос-Анджелес, и она всюду водила его,
уделяя ему каждую свободную минуту. Теперь, когда он еще раз приедет в
Калифорнию, мстительно пообещала Гретхен, она ему тоже оставит записку в
отеле, только куда покруче.
Гретхен чуть было не подняла трубку, чтобы позвонить Вилли. Можно,
конечно, притвориться, что беспокоится о здоровье сына, но в любом случае
Вилли мог пригласить ее поужинать вместе. Она даже подошла к аппарату,
протянула руку к трубке, но вдруг остановилась. Нет, так не пойдет. Нужно
прибегать ко всем этим женским штучкам-дрючкам только в крайней
необходимости. По крайней мере, ее сын вполне заслужил скучный вечер в
компании с отцом, не опасаясь ревнивого взгляда матери.
Она ходила взад и вперед по старой маленькой комнате, не зная, куда
себя деть. Какой счастливой была она, когда впервые приехала в Нью-Йорк,
каким радушным, каким манящим казался ей тогда этот громадный город.
Тогда она была молода, одинока, бедна, и он оказал ей свое
гостеприимство. Она гуляла по его улицам свободно, не испытывая ни малейшего
страха. Теперь же, когда она стала мудрее, старше, богаче, почему-то
чувствует себя здесь пленницей. Муж за тридевять земель, сын на расстоянии
нескольких кварталов, но они оба ограничивали сейчас ее свободу, заставляли
быть сдержанной. В конце концов, почему бы ей не спуститься вниз и не
пообедать в ресторане отеля? Еще одной одинокой женщиной станет там
больше,-- она будет сидеть за маленьким столиком за бутылкой вина, стараясь
не слушать чужих разговоров, и, когда у нее закружится голова от легкого
опьянения, станет долго и чересчур откровенно говорить с метрдотелем. Боже,
как все же скучно иногда чувствовать себя женщиной!
Она вошла в спальню, достала свое самое простое платье:
непритязательный наряд черного цвета, который обошелся ей довольно дорого,
но, несмотря на это, Колин его не любил. Она оделась, слегка подкрасила
ресницы и губы и даже не пригладила щеткой волосы. Гретхен была уже у двери,
как зазвонил телефон.
Она вернулась к аппарату почти бегом. Если это Вилли, будь что будет,
но она с ними сегодня поужинает.
Но это был не Вилли. Это оказался Джонни Хит.
-- Привет! -- поздоровался он с ней.-- Рудольф сообщил мне, что ты
здесь, а я проходил мимо. Дай, думаю, загляну, вдруг повезет.
Какой лжец, подумала она. Кто же прогуливается у отеля "Алгонкин"
вечером, без четверти девять? Но радостно воскликнула:
-- Джонни, ты ли это? Какой приятный сюрприз!
-- Я -- внизу,-- сказал он, и ей послышалось в его голосе приятное эхо
минувших лет,-- и если ты еще не ужинала, то...
-- Понимаешь,-- неохотно произнесла она, притворяясь, что якобы еще не
знает, как ей быть, и одновременно презирая себя за эту глупую уловку.-- Я
не одета и хотела заказать ужин в свой номер. К тому же я очень устала от
перелета, да еще завтра утром рано вставать...
-- Жду тебя в баре,-- коротко бросил он и повесил трубку.
Ах ты самодовольный, гадкий сукин сын с Уолл-стрит, подумала она. Потом
все же сменила платье и в отместку заставила его ждать целых двадцать минут
в баре.
-- Рудольф просто в отчаянье, что не может сегодня увидеться с тобой,--
сообщил Джонни Хит, глядя на нее через столик.
-- Так я и поверила! -- вздохнула Гретхен.
-- Нет, правда. Честное слово. Я сразу почувствовал, когда Рудольф
позвонил, что он сильно расстроен. Он попросил меня заменить его на
сегодняшний вечер и объяснить тебе, почему...
-- Налей мне еще вина, прошу тебя,-- перебила его Гретхен.
Джонни подал знак официанту, и тот снова наполнил их бокалы. Они сидели
в маленьком французском ресторане, словно перенесясь назад во времени, в
пятидесятые годы. Здесь почти никого не было. Как хорошо, такая скромная
обстановка, подумала Гретхен. Здесь удобно встретиться со знакомыми, приятно
поужинать с замужней женщиной, с которой у вас любовная связь. По-видимому,
у Джонни целый список подобных заведений, можно составить "Путеводитель для
бабника по злачным местам Нью-Йорка". Ему бы глянцевую броскую обложку, и,
пожалуйте, бестселлер готов. Когда они сюда пришли, метрдотель им мило
улыбнулся и посадил за столик в углу, где никто не мог их подслушать.
-- Если бы он только смог,-- продолжал настойчиво обелять приятеля
Джонни, этот великолепный посредник между друзьями, которых одолевает
стресс, врагами, любовниками, кровными родственниками,-- то наверняка был бы
здесь. Он так к тебе привязан,-- добавил Джонни, который никогда и ни к кому
не был привязан.-- Он восхищается тобой гораздо больше, чем любой из женщин,
которых знает. Он сам мне говорил об этом.
-- Скажи-ка, вам что, на самом деле больше не о чем болтать долгими
зимними вечерами? -- Гретхен сделала большой глоток из бокала. По крайней
мере, из этого вечера она извлекла пользу -- пьет хорошее вино. Может, ей
напиться и хорошенько выспаться перед завтрашним серьезным испытанием?
Интересно, Вилли с ее сыном тоже ужинали в таком милом ресторанчике? А
может, он прячет от посторонних глаз своего сына, с которым когда-то жил
вместе?
-- По правде говоря,-- сказал Джонни,-- я считаю, что большую часть
вины за то, что Рудольф до сих пор не женат, несешь ты. Ведь он тебя обожает
и пока не нашел никого, кто соответствовал бы в полной мере его
представлениям о тебе и о...
-- Да уж, он обожает меня так,-- резко ответила Гретхен,-- что после
того как мы с ним около года не виделись, не может выкроить вечерок, чтобы
повидать меня.
-- Пойми, на следующей неделе он открывает торговый центр в
Порт-Филипе,-- объяснил Джонни.-- Самый крупный из существовавших до сих
пор. Разве он тебе об этом не писал?
-- Писал,-- сказала она.-- Только я не запомнила дату открытия.
-- Сколько мелочей ему придется делать в последнюю минуту! Миллион. Он
работает по двадцать часов в сутки. Такую физическую нагрузку никто не
выдержит. Ты же знаешь, как он любит работать.
-- Знаю,-- согласилась с ним Гретхен.-- Вкалывай сейчас, а жить будешь
потом. Да он явно чокнутый...
-- А как же твой муж? Берк, кажется? Разве он не работает? Насколько я
знаю, он тоже тебя обожает, но что-то не нашел времени, чтобы приехать с
тобой в Нью-Йорк.
-- Он приедет через две недели. В любом случае у него совершенно другая
работа.
-- Понятно,-- протянул Джонни.-- Делать кино -- это святое занятие, и
женщина становится еще благороднее, если ее ради этого приносят в жертву. Но
так как большой бизнес -- вещь грубая и грязная, то любой занимающийся им
человек должен немедленно выбраться из этой тошнотворной грязи и лететь, как
на крыльях, чтобы встретить в аэропорту свою одинокую, невинную, чистую
душой и сердцем сестру и угостить ее ужином.
-- По-моему, ты защищаешь отнюдь не Рудольфа,-- сказала Гретхен.-- Ты
защищаешь самого себя.
-- Ошибаешься, нас обоих,-- возразил Джонни.-- Нас обоих. И для чего
мне вообще брать кого-то под защиту? Если художнику угодно считать себя
единственным стоящим созданием нашей современной цивилизации, то это -- его
личное дело. Но нельзя ожидать от ничтожного, погрязшего в деньгах негодяя,
каковым являюсь я, что я с ним соглашусь. Не такой я идиот! Но искусство --
приманка для многих современных девушек, и в результате новоиспеченные
живописцы и будущие Толстые оказываются у них в постелях. Но со мной это не
пройдет -- ведь я не юная девушка. Могу поспорить, если бы я работал на
каком-нибудь грязном чердаке в Гринвич-Виллидж, а не в светлом офисе с
кондиционером на Уолл-стрит, то ты давно бы выскочила за меня замуж, еще до
того, как встретилась с этим Колином Берком.
-- Ну что еще скажешь, дружок? -- спросила Гретхен.-- Нельзя ли еще
вина? -- она протянула ему бокал.
Джонни налил ей почти до края и помахал официанту, чтобы тот принес им
еще одну бутылку. Он вдруг погрузился в угрюмую тишину, сидел абсолютно
неподвижно, словно замер. Гретхен очень удивила его вспышка -- это было
совсем не похоже на Джонни. Даже когда они (очень давно) занимались любовью,
он оставался холодным, отстраненным, типичным технарем, каким был во всем,
за что брался. Сейчас ей казалось, что с этого человека напротив слетела его
агрессивность, как физическая, так и рассудочная. Теперь он был подобен
отлично отполированному громадному круглому камню, элегантному оружию,
стенобитному орудию для осады крепостей.
-- Какой, однако, я был дурак,-- сказал он наконец низким, упавшим
голосом.-- Нужно было жениться на тебе.
-- Но я тогда уже была замужем, разве ты не помнишь?
-- Но ты была замужем и тогда, когда встретила Колина Берка, не так ли?
Гретхен пожала плечами.
-- Было другое время, и он не был похож на других,-- ответила она.
-- Я видел кое-какие его картины,-- сообщил Джонни.-- Они вполне
приличны.
-- Они куда лучше того, что ты о них думаешь.
-- Ты на них смотришь глазами любви,-- возразил Джонни, пытаясь радушно
улыбнуться.
-- Что тебе от меня надо, Джонни?
-- Ничего. Ах, черт бы все побрал. Думаю, что я веду себя, как
последний скот, потому что упустил свой шанс. Я был просто трусом. Теперь я
пытаюсь исправиться и задаю вежливые вопросы своей гостье, бывшей жене
одного из моих лучших друзей. Надеюсь, ты счастлива?
-- Очень.
-- Отличный ответ.-- Джонни одобрительно кивнул.-- Очень достойный
ответ. Наконец-то леди достигла своей, долгое время недостижимой цели,
заключив повторный брак с низеньким, но активно работающим тружеником
серебряного экрана.
-- Ты ведешь себя, как скот, Джонни. Если хочешь, могу уйти. Встать и
уйти.
-- Но впереди еще десерт.-- Протянув руку, он коснулся ее. У него были
мягкие, мясистые пальцы.-- Не уходи. У меня есть к тебе вопросы. Такая
женщина, как ты, типичная обитательница Нью-Йорка, жившая полнокровной
жизнью здесь,-- чем ты занимаешься, черт подери, в той дыре изо дня в день,
ответь мне!
-- Большую часть своего времени,-- спокойно ответила она,-- я возношу
благодарность Богу за то, что я не в Нью-Йорке.
-- Ну а остальное время? Не стоит убеждать меня, что ты сидишь в
одиночестве, как дисциплинированная домохозяйка, и покорно ждешь возвращения
с киностудии своего папочки только для того, чтобы услышать от него, какую
очередную байку рассказал за ланчем Сэмюэл Голдвин1?
-- Если хочешь знать,-- ответила она, уязвленная его словами,-- я
совсем не сижу в одиночестве, как дисциплинированная хозяйка, как ты изволил
выразиться. Я делю свою жизнь с человеком, которым восхищаюсь, я всячески
помогаю ему, и эта жизнь устраивает меня больше, чем моя прежняя жизнь
здесь, в Нью-Йорке, когда я казалась себе такой важной личностью, такой
самостоятельной женщиной, которая украдкой трахалась со всеми, печаталась в
журналах и жила с человеком, который напивался до чертиков регулярно три
раза в неделю.
-- Ну, конечно, это новая феминистская революция,-- воскликнул
Джонни.-- Церковь, дети, кухня. Боже, да ты была последней женщиной в мире,
от которой я этого ожидал...
-- Выбрось из своей речи церковь,-- сказала Гретхен,-- и ты получишь
самое точное представление о моей жизни! -- Она встала.-- Я отказываюсь от
десерта, тем более что все эти низенькие активные труженики серебряного
экрана любят тощих женщин.
Она быстрыми, решительными шагами пошла к выходу.
-- Гретхен! -- крикнул ей вслед Джонни. В голосе его послышались нотки
искреннего удивления. Что-то сейчас произошло с ним такое, чего прежде
никогда не было, и это нечто никак не укладывалось в привычные рамки отлично
продуманной игры, в которую он постоянно играл. Она, не оглядываясь,
стремительно вышла на улицу, и никто из этих жалких лакеев даже не успел
открыть перед ней двери.
Гретхен быстро дошла до Пятой авеню и только там, когда немного
успокоилась и ее гнев спал, замедлила шаг. Как глупо волноваться из-за такой
ерунды, подумала она. Какое ей дело до того, что думает Джонни Хит о ее
жизни? Он, конечно, притворяется, утверждая, что ему нравятся женщины
свободные, потому что с ними он тоже чувствует себя свободным. Он ушел
несолоно хлебавши с пира и теперь пытается заставить ее заплатить за это.
Ему не понять, что чувствует она, Гретхен, когда просыпается утром и видит в
кровати лежащего рядом с ней Колина. Она не свободна от своего мужа, и он не
свободен от нее, и от этого им стало только лучше и радостнее жить. Что эти
люди с толстой мошной понимают в свободе?
Она поспешила в отель, поднялась к себе и, взяв трубку телефона,
попросила телефонистку соединить со своим домом в Беверли-Хиллз. В
Калифорнии сейчас восемь часов, и Колин должен быть дома. Ей нужно
поговорить с ним, услышать его голос, несмотря на то что он не любил
разговаривать по телефону и частенько бывал резким и грубым, даже когда ему
звонила она. Но к телефону никто не подошел. Тогда она позвонила на студию,
попросила соединить ее с монтажной. Но там ей сообщили, что мистер Берк
уехал домой. Она медленно положила трубку на рычаг и стала беспокойно ходить
взад и вперед по комнате. Сев за стол, вытащила лист бумаги и начала писать
ему письмо:
"Дорогой Колин, я звонила, но тебя не оказалось дома, и на студии тебя
тоже не было, и сейчас мне очень грустно, так как один человек, мой бывший
любовник, отозвался обо мне дурно, а это несправедливо. Это испортило мне
настроение. В Нью-Йорке слишком тепло, Билли любит своего отца больше, чем
меня, и я так несчастна здесь без тебя. А тебя нет дома, хотя ты должен там
быть, и в голову лезут глупые мысли. Я намерена спуститься в бар и
пропустить две-три рюмки, и если кто-то попытается ко мне там пристать, я
немедленно вызову полицию. Я просто не знаю, как буду жить эти две недели
без тебя. Мне только остается надеяться, что во время нашего спора по поводу
эпизода в картине я не показалась тебе отвратительной всезнайкой, и если ты
простил меня, то обещаю не исправляться, не изменяться и никогда не
закрывать рта при условии, что и ты не будешь исправляться, изменяться и
закрывать рот. Когда ты провожал нас в аэропорт, я заметила, что у тебя
потерт воротничок, и поняла, какая я плохая домохозяйка, но все равно я на
самом деле домохозяйка, домохозяйка и еще раз домохозяйка, жена в твоем
доме, представительница самой лучшей профессии в мире, и если тебя не будет
дома, когда я позвоню тебе в следующий раз, то не знаю, какую месть я
придумаю. Про то ведает только один Бог. Люблю тебя. Г."
Запечатав письмо, не перечитав, в авиаконверт, она спустилась в холл,
где его проштемпелевали, и она его опустила в щель почтового ящика. Теперь
этот листок бумаги, чернила на нем, самолет, летящий ночным рейсом,
соединяли ее с центром ее жизни через громадное расстояние в три тысячи
миль, через весь темный бескрайний континент.
Потом она зашла в бар, выпила, не перебросившись ни словечком с
барменом, два стаканчика виски и, так как к ней никто не приставал,
поднялась к себе, разделась и легла спать.
На следующее утро ее разбудил телефонный звонок. Это был Вилли.
-- Мы приедем к тебе через полчаса. Мы уже позавтракали.
Вилли, ее бывший муж и бывший летчик, быстро и хорошо вел машину. В
небольших красивых рощах Новой Англии листья на деревьях приобрели первый
осенний багрянец. Они подъезжали к школе. На носу у Вилли опять красовались
солнцезащитные очки, но сегодня они в самом деле прикрывали его глаза от
яркого солнца, а не скрывали следы похмелья. Руки его спокойно, без всякой
дрожи, лежали на баранке, и в голосе не было предательской хрипоты -- этого
свидетельства бурно проведенной ночи. Билли по дороге в школу дважды
укачало, и им приходилось останавливаться, но, не считая этого, поездка
оказалась приятной. Они казались процветающей американской семьей, которая
солнечным сентябрьским днем мчится в поблескивающем никелем новом авто по
зеленым просторам Америки.
Школа представляла собой большое здание из красного кирпича в
колониальном стиле с белыми колоннами с несколькими старыми деревянными
особняками-общежитиями, разбросанными по всей ее территории. Их окружали
старые деревья и широкие площадки для спортивных игр. Подъезжая к главному
корпусу, Вилли сказал:
-- Ну, Билли, вот ты и поступаешь в загородный клуб!
Припарковав машину, они вместе с шумной толпой родителей и учеников
поднялись по ступеням в большой, просторный холл. Улыбающаяся дама средних
лет сидела за столом, регистрируя вновь прибывших. Она любезно пожимала
каждому из них руку, говорила, что рада всех видеть и что-то вроде "стоит
чудная погода, не правда ли?". Она протянула Билли цветную ленточку, чтобы
он продел ее в петлицу пиджака.
-- Дэвид Крофорд! -- выкрикнула она в направлении группы учеников
постарше с разноцветными ленточками на отворотах пиджаков. Тут же к ее столу
подошел высокий парень лет восемнадцати в очках. Представляя его, она
сказала:
-- Уильям, это Дэвид, он займется твоим размещением. Если у тебя
возникнут проблемы сегодня или в любое время в течение учебного года, то
обращайся непосредственно к Дэвиду и не отставай от него, покуда он все не
уладит.
-- Да, Уильям, милости прошу,-- сказал Крофорд важным голосом
облеченного доверием лица, старшеклассника.-- Я к твоим услугам. Где твои
вещи? Я сейчас провожу тебя в твою комнату.-- Он пошел впереди них к выходу,
а дама средних лет, мило улыбаясь, дружески беседовала с представшим перед
ней уже другим семейным трио.
-- Надо же -- Уильям,-- прошептала Гретхен на ухо Вилли, когда они шли
следом за двумя мальчиками.-- Я сразу не поняла, к кому же обращается эта
дама: к сыну или к тебе!
-- Доброе предзнаменование,-- ответил Вилли.-- Когда я ходил в школу,
всех учеников называли только по фамилии. Так нас готовили к службе в армии.
Крофорд взял у Билли из рук его чемодан, хотя тот вовсе не хотел его
отдавать, и все они пошли через школьный городок к трехэтажному дому из
красного кирпича, который явно был новее всех тех, что стояли поблизости.
-- Это Силлитоу-Холл,-- доложил их провожатый.-- Твоя комната на
третьем этаже.
Когда они вошли, то в коридоре им в глаза сразу бросилась дощечка,
которая сообщала, что здание общежития -- дар Роберта Силлитоу, отца
лейтенанта Роберта Силлитоу-младшего, выпускника 1938 года, погибшего,
сражаясь за свою родину, 6 августа 1944 года.
Гретхен стало не по себе от этой дощечки, но она приободрилась, услышав
молодые поющие голоса, доносившиеся из комнат, а также ритмический гул
джазовых мелодий, не сильно отличавшихся одна от другой. Они поднимались по
лестнице за Крофордом и Билли.
Отведенная Билли комната была небольшой, но в ней поместились две
койки, два небольших столика и два шкафа. Дорожный чемоданчик с личными
вещами Билли, который они отослали сюда заблаговременно, стоял под одной
кроватью, а другой, точно такой же, кто-то поставил у окна. На нем была
бирка с фамилией Фурнье.
-- Видишь, твоя сосед по комнате уже здесь,-- сказал Крофорд.-- Вы еще
не встречались?
-- Пока нет,-- ответил Билли.
Гретхен он казался таким робким, подавленным, даже больше чем обычно, и
ей оставалось только надеяться, что этот Фурнье не окажется хулиганом,
задирой, педиком или наркоманом. Она вдруг ощутила полную свою бесполезность
-- жизнь сына от нее больше не зависела.
-- Встретитесь за ланчем,-- сказал Крофорд.-- Звонок может раздаться в
любую минуту.-- Он улыбнулся Гретхен с Вилли улыбкой облеченного
ответственностью лица.-- Само собой, и родители тоже приглашаются к столу,
которая всегда заставляла ее улыбаться,-- словно шел на опасную схватку, в
которой он одержит верх, станет победителем.
Посмотрев ему вслед, она пошла через выход на посадку.
Несмотря на принятый драмамин, Билли все же вырвало, когда они шли на
посадку в аэропорту Айдлуайлд. Он постарался все сделать поаккуратнее, в
специальный мешочек для этой цели, но на лбу у него выступили крупные капли
пота, а плечи судорожно вздымались. Он все не мог унять дрожь. Гретхен в
отчаянии постукивала его по спине и хотя, конечно, знала, что все усилия
бесполезны и что приступ рвоты ничем страшным сыну не грозит, все равно
испытывала тревогу из-за того, что не в состоянии сейчас ему помочь,
оградить его от боли. Иррациональное материнское чувство.
Приступы рвоты наконец прекратились, и Билли, аккуратно закрыв мешочек,
направился по проходу салона в туалет, чтобы выбросить его в урну и
прополоскать рот. Когда он вернулся на место, то по-прежнему был бледен. Он
вытер пот с лица и теперь, кажется, целиком взял себя в руки. Садясь рядом с
Гретхен, он печально произнес горькие слова:
-- Черт бы все побрал. Какой я, в сущности, еще ребенок.
Вилли Эбботт в солнцезащитных очках стоял в небольшой толпе
встречающих, ожидавших прилета рейсового самолета из Лос-Анджелеса. Серый,
влажный день, и Гретхен сразу, даже на расстоянии, заметила, что он пил всю
ночь накануне, а солнцезащитные очки скрывали следы ночного кутежа и его
налитые кровью красные глаза перед ней и сыном. По крайней мере, хотя бы
раз, только сегодня, встречая сына, которого не видел столько месяцев, он
мог бы удержаться и не пить. Но Гретхен сумела преодолеть охватившее ее
раздражение. Только дружелюбие и умиротворенность должны царить между
разведенными родителями в присутствии ребенка. Обязательное лицемерие
оборванной законом любви.
Билли, увидав отца, сломя голову бросился к нему, опережая очередь
спускавшихся по трапу пассажиров. Подбежав к нему, он обнял Вилли, поцеловал
его в щеку. Гретхен нарочно замедлила шаг, чтобы им не мешать. Отец и сын
вместе, они связаны родственными узами, сразу видно. Хотя Билли выше отца и
намного красивее. Вилли никогда таким не был. Снова Гретхен почувствовала
нарастающее раздражение из-за того, что ей никогда не удавалось
продемонстрировать свою генетическую причастность к сыну. Никаких
доказательств.
Вилли широко (может, бессмысленно? глупо?) улыбался, весьма довольный
сыновним проявлением любви к нему. Гретхен наконец поравнялась с ними.
Обнимая ее за плечи, Вилли сказал:
-- Хелло, дорогая! -- И, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Два поцелуя
в тот же день, на двух противоположных краях большого континента: поцелуй
при расставании, поцелуй при встрече. Вилли вел себя идеально при разводе,
очень хорошо относился к Билли, и она, конечно, была ему благодарна за милое
его приветствие "хелло, дорогая!" и за ритуальный поцелуй. Она не сказала ни
слова ни о его темных очках, ни о сильном запахе алкоголя изо рта. Он был
довольно аккуратно одет, именно в такой костюм, который требуется, чтобы
отвезти сына в школу в Новой Англии и представить директору. Она, конечно,
не позволит ему больше пить, когда они туда поедут.
Гретхен сидела в маленькой гостиной двухместного номера в отеле.
Вечерние огни Нью-Йорка светились за окнами, снизу с его улиц до нее
доносился гул, такой знакомый, такой волнующий. Как же она была глупа! Она
наивно полагала, что Билли проведет эту ночь вместе с ней в отеле. Но когда
они ехали на такси из аэропорта, Вилли сказал, обращаясь к сыну:
-- Надеюсь, ты не прочь поспать на кушетке, у меня всего одна комната,
но там есть кушетка. Правда, пара пружин лопнули, но, думаю, в твоем
возрасте ты и на ней выспишься, ничего страшного!
-- Отлично! Как здорово! -- воскликнул обрадованный Билли, и от ее
внимания не ускользнул восторженный тон его голоса. Он даже не повернулся к
ней, не спросил ее согласия. Но даже если бы он попросил у нее разрешения,
что она могла ему ответить?
Вилли спросил, где она собирается остановиться, и, когда она ответила:
"в "Алгонкине"", он насмешливо поднял брови.
-- Этот отель любит Колин,-- словно оправдываясь, сказала она.-- Он
недалеко от театра, и Колин тем самым экономит массу времени, когда ходит на
репетиции.
Вилли остановил машину перед отелем "Алгонкин". Она вышла. Он не
смотрел ни на нее, ни на Билли:
-- Когда-то давно я с одной девушкой в баре этого отеля выпил целую
бутылку шампанского.
-- Позвони мне завтра утром,-- попросила его Гретхен, будто не слыша
его слов.-- Как только проснешься. Мы должны быть в школе до ланча.
Билли сидел в дальнем углу на переднем сиденье, и когда она выходила,
то не смогла поцеловать его на прощание. Швейцар подхватил ее чемоданы. Она
лишь слабо махнула рукой, невольно разрешая ехать сыну с отцом, чтобы
поужинать с ним и провести эту ночь на его кушетке в одной с ним комнате.
При регистрации администратор передал ей записку. Перед отъездом из
Лос-Анджелеса она дала телеграмму Рудольфу и попросила его прийти к ней,
чтобы вместе поужинать. Записка была от Рудольфа, и в ней он сообщал, что
сегодня вечером занят, прийти не сможет и позвонит ей утром.
Гретхен поднялась к себе в номер, распаковала багаж, потом задумалась
-- что же ей надеть? В конце концов остановилась на халате, потому что не
знала, как распорядится сегодняшним вечером. Все, кого она знала в
Нью-Йорке, были или друзьями Вилли, или ее бывшими любовниками, или
знакомыми Колина, с которыми она встречалась мимоходом, когда приезжала три
года назад посмотреть его спектакль, завершившийся полным провалом, и теперь
ей не хотелось никому из них звонить. Очень хотелось выпить, но не могла же
она одна спуститься в бар и пить там в одиночестве!
Так можно и напиться. Какой негодяй этот Рудольф, размышляла она, стоя
у окна и глядя на оживленную Сорок четвертую улицу, не может уделить один
вечер своей сестре, на пару часов оторваться от своей погони за прибылью. За
эти годы он дважды по делам приезжал в Лос-Анджелес, и она всюду водила его,
уделяя ему каждую свободную минуту. Теперь, когда он еще раз приедет в
Калифорнию, мстительно пообещала Гретхен, она ему тоже оставит записку в
отеле, только куда покруче.
Гретхен чуть было не подняла трубку, чтобы позвонить Вилли. Можно,
конечно, притвориться, что беспокоится о здоровье сына, но в любом случае
Вилли мог пригласить ее поужинать вместе. Она даже подошла к аппарату,
протянула руку к трубке, но вдруг остановилась. Нет, так не пойдет. Нужно
прибегать ко всем этим женским штучкам-дрючкам только в крайней
необходимости. По крайней мере, ее сын вполне заслужил скучный вечер в
компании с отцом, не опасаясь ревнивого взгляда матери.
Она ходила взад и вперед по старой маленькой комнате, не зная, куда
себя деть. Какой счастливой была она, когда впервые приехала в Нью-Йорк,
каким радушным, каким манящим казался ей тогда этот громадный город.
Тогда она была молода, одинока, бедна, и он оказал ей свое
гостеприимство. Она гуляла по его улицам свободно, не испытывая ни малейшего
страха. Теперь же, когда она стала мудрее, старше, богаче, почему-то
чувствует себя здесь пленницей. Муж за тридевять земель, сын на расстоянии
нескольких кварталов, но они оба ограничивали сейчас ее свободу, заставляли
быть сдержанной. В конце концов, почему бы ей не спуститься вниз и не
пообедать в ресторане отеля? Еще одной одинокой женщиной станет там
больше,-- она будет сидеть за маленьким столиком за бутылкой вина, стараясь
не слушать чужих разговоров, и, когда у нее закружится голова от легкого
опьянения, станет долго и чересчур откровенно говорить с метрдотелем. Боже,
как все же скучно иногда чувствовать себя женщиной!
Она вошла в спальню, достала свое самое простое платье:
непритязательный наряд черного цвета, который обошелся ей довольно дорого,
но, несмотря на это, Колин его не любил. Она оделась, слегка подкрасила
ресницы и губы и даже не пригладила щеткой волосы. Гретхен была уже у двери,
как зазвонил телефон.
Она вернулась к аппарату почти бегом. Если это Вилли, будь что будет,
но она с ними сегодня поужинает.
Но это был не Вилли. Это оказался Джонни Хит.
-- Привет! -- поздоровался он с ней.-- Рудольф сообщил мне, что ты
здесь, а я проходил мимо. Дай, думаю, загляну, вдруг повезет.
Какой лжец, подумала она. Кто же прогуливается у отеля "Алгонкин"
вечером, без четверти девять? Но радостно воскликнула:
-- Джонни, ты ли это? Какой приятный сюрприз!
-- Я -- внизу,-- сказал он, и ей послышалось в его голосе приятное эхо
минувших лет,-- и если ты еще не ужинала, то...
-- Понимаешь,-- неохотно произнесла она, притворяясь, что якобы еще не
знает, как ей быть, и одновременно презирая себя за эту глупую уловку.-- Я
не одета и хотела заказать ужин в свой номер. К тому же я очень устала от
перелета, да еще завтра утром рано вставать...
-- Жду тебя в баре,-- коротко бросил он и повесил трубку.
Ах ты самодовольный, гадкий сукин сын с Уолл-стрит, подумала она. Потом
все же сменила платье и в отместку заставила его ждать целых двадцать минут
в баре.
-- Рудольф просто в отчаянье, что не может сегодня увидеться с тобой,--
сообщил Джонни Хит, глядя на нее через столик.
-- Так я и поверила! -- вздохнула Гретхен.
-- Нет, правда. Честное слово. Я сразу почувствовал, когда Рудольф
позвонил, что он сильно расстроен. Он попросил меня заменить его на
сегодняшний вечер и объяснить тебе, почему...
-- Налей мне еще вина, прошу тебя,-- перебила его Гретхен.
Джонни подал знак официанту, и тот снова наполнил их бокалы. Они сидели
в маленьком французском ресторане, словно перенесясь назад во времени, в
пятидесятые годы. Здесь почти никого не было. Как хорошо, такая скромная
обстановка, подумала Гретхен. Здесь удобно встретиться со знакомыми, приятно
поужинать с замужней женщиной, с которой у вас любовная связь. По-видимому,
у Джонни целый список подобных заведений, можно составить "Путеводитель для
бабника по злачным местам Нью-Йорка". Ему бы глянцевую броскую обложку, и,
пожалуйте, бестселлер готов. Когда они сюда пришли, метрдотель им мило
улыбнулся и посадил за столик в углу, где никто не мог их подслушать.
-- Если бы он только смог,-- продолжал настойчиво обелять приятеля
Джонни, этот великолепный посредник между друзьями, которых одолевает
стресс, врагами, любовниками, кровными родственниками,-- то наверняка был бы
здесь. Он так к тебе привязан,-- добавил Джонни, который никогда и ни к кому
не был привязан.-- Он восхищается тобой гораздо больше, чем любой из женщин,
которых знает. Он сам мне говорил об этом.
-- Скажи-ка, вам что, на самом деле больше не о чем болтать долгими
зимними вечерами? -- Гретхен сделала большой глоток из бокала. По крайней
мере, из этого вечера она извлекла пользу -- пьет хорошее вино. Может, ей
напиться и хорошенько выспаться перед завтрашним серьезным испытанием?
Интересно, Вилли с ее сыном тоже ужинали в таком милом ресторанчике? А
может, он прячет от посторонних глаз своего сына, с которым когда-то жил
вместе?
-- По правде говоря,-- сказал Джонни,-- я считаю, что большую часть
вины за то, что Рудольф до сих пор не женат, несешь ты. Ведь он тебя обожает
и пока не нашел никого, кто соответствовал бы в полной мере его
представлениям о тебе и о...
-- Да уж, он обожает меня так,-- резко ответила Гретхен,-- что после
того как мы с ним около года не виделись, не может выкроить вечерок, чтобы
повидать меня.
-- Пойми, на следующей неделе он открывает торговый центр в
Порт-Филипе,-- объяснил Джонни.-- Самый крупный из существовавших до сих
пор. Разве он тебе об этом не писал?
-- Писал,-- сказала она.-- Только я не запомнила дату открытия.
-- Сколько мелочей ему придется делать в последнюю минуту! Миллион. Он
работает по двадцать часов в сутки. Такую физическую нагрузку никто не
выдержит. Ты же знаешь, как он любит работать.
-- Знаю,-- согласилась с ним Гретхен.-- Вкалывай сейчас, а жить будешь
потом. Да он явно чокнутый...
-- А как же твой муж? Берк, кажется? Разве он не работает? Насколько я
знаю, он тоже тебя обожает, но что-то не нашел времени, чтобы приехать с
тобой в Нью-Йорк.
-- Он приедет через две недели. В любом случае у него совершенно другая
работа.
-- Понятно,-- протянул Джонни.-- Делать кино -- это святое занятие, и
женщина становится еще благороднее, если ее ради этого приносят в жертву. Но
так как большой бизнес -- вещь грубая и грязная, то любой занимающийся им
человек должен немедленно выбраться из этой тошнотворной грязи и лететь, как
на крыльях, чтобы встретить в аэропорту свою одинокую, невинную, чистую
душой и сердцем сестру и угостить ее ужином.
-- По-моему, ты защищаешь отнюдь не Рудольфа,-- сказала Гретхен.-- Ты
защищаешь самого себя.
-- Ошибаешься, нас обоих,-- возразил Джонни.-- Нас обоих. И для чего
мне вообще брать кого-то под защиту? Если художнику угодно считать себя
единственным стоящим созданием нашей современной цивилизации, то это -- его
личное дело. Но нельзя ожидать от ничтожного, погрязшего в деньгах негодяя,
каковым являюсь я, что я с ним соглашусь. Не такой я идиот! Но искусство --
приманка для многих современных девушек, и в результате новоиспеченные
живописцы и будущие Толстые оказываются у них в постелях. Но со мной это не
пройдет -- ведь я не юная девушка. Могу поспорить, если бы я работал на
каком-нибудь грязном чердаке в Гринвич-Виллидж, а не в светлом офисе с
кондиционером на Уолл-стрит, то ты давно бы выскочила за меня замуж, еще до
того, как встретилась с этим Колином Берком.
-- Ну что еще скажешь, дружок? -- спросила Гретхен.-- Нельзя ли еще
вина? -- она протянула ему бокал.
Джонни налил ей почти до края и помахал официанту, чтобы тот принес им
еще одну бутылку. Он вдруг погрузился в угрюмую тишину, сидел абсолютно
неподвижно, словно замер. Гретхен очень удивила его вспышка -- это было
совсем не похоже на Джонни. Даже когда они (очень давно) занимались любовью,
он оставался холодным, отстраненным, типичным технарем, каким был во всем,
за что брался. Сейчас ей казалось, что с этого человека напротив слетела его
агрессивность, как физическая, так и рассудочная. Теперь он был подобен
отлично отполированному громадному круглому камню, элегантному оружию,
стенобитному орудию для осады крепостей.
-- Какой, однако, я был дурак,-- сказал он наконец низким, упавшим
голосом.-- Нужно было жениться на тебе.
-- Но я тогда уже была замужем, разве ты не помнишь?
-- Но ты была замужем и тогда, когда встретила Колина Берка, не так ли?
Гретхен пожала плечами.
-- Было другое время, и он не был похож на других,-- ответила она.
-- Я видел кое-какие его картины,-- сообщил Джонни.-- Они вполне
приличны.
-- Они куда лучше того, что ты о них думаешь.
-- Ты на них смотришь глазами любви,-- возразил Джонни, пытаясь радушно
улыбнуться.
-- Что тебе от меня надо, Джонни?
-- Ничего. Ах, черт бы все побрал. Думаю, что я веду себя, как
последний скот, потому что упустил свой шанс. Я был просто трусом. Теперь я
пытаюсь исправиться и задаю вежливые вопросы своей гостье, бывшей жене
одного из моих лучших друзей. Надеюсь, ты счастлива?
-- Очень.
-- Отличный ответ.-- Джонни одобрительно кивнул.-- Очень достойный
ответ. Наконец-то леди достигла своей, долгое время недостижимой цели,
заключив повторный брак с низеньким, но активно работающим тружеником
серебряного экрана.
-- Ты ведешь себя, как скот, Джонни. Если хочешь, могу уйти. Встать и
уйти.
-- Но впереди еще десерт.-- Протянув руку, он коснулся ее. У него были
мягкие, мясистые пальцы.-- Не уходи. У меня есть к тебе вопросы. Такая
женщина, как ты, типичная обитательница Нью-Йорка, жившая полнокровной
жизнью здесь,-- чем ты занимаешься, черт подери, в той дыре изо дня в день,
ответь мне!
-- Большую часть своего времени,-- спокойно ответила она,-- я возношу
благодарность Богу за то, что я не в Нью-Йорке.
-- Ну а остальное время? Не стоит убеждать меня, что ты сидишь в
одиночестве, как дисциплинированная домохозяйка, и покорно ждешь возвращения
с киностудии своего папочки только для того, чтобы услышать от него, какую
очередную байку рассказал за ланчем Сэмюэл Голдвин1?
-- Если хочешь знать,-- ответила она, уязвленная его словами,-- я
совсем не сижу в одиночестве, как дисциплинированная хозяйка, как ты изволил
выразиться. Я делю свою жизнь с человеком, которым восхищаюсь, я всячески
помогаю ему, и эта жизнь устраивает меня больше, чем моя прежняя жизнь
здесь, в Нью-Йорке, когда я казалась себе такой важной личностью, такой
самостоятельной женщиной, которая украдкой трахалась со всеми, печаталась в
журналах и жила с человеком, который напивался до чертиков регулярно три
раза в неделю.
-- Ну, конечно, это новая феминистская революция,-- воскликнул
Джонни.-- Церковь, дети, кухня. Боже, да ты была последней женщиной в мире,
от которой я этого ожидал...
-- Выбрось из своей речи церковь,-- сказала Гретхен,-- и ты получишь
самое точное представление о моей жизни! -- Она встала.-- Я отказываюсь от
десерта, тем более что все эти низенькие активные труженики серебряного
экрана любят тощих женщин.
Она быстрыми, решительными шагами пошла к выходу.
-- Гретхен! -- крикнул ей вслед Джонни. В голосе его послышались нотки
искреннего удивления. Что-то сейчас произошло с ним такое, чего прежде
никогда не было, и это нечто никак не укладывалось в привычные рамки отлично
продуманной игры, в которую он постоянно играл. Она, не оглядываясь,
стремительно вышла на улицу, и никто из этих жалких лакеев даже не успел
открыть перед ней двери.
Гретхен быстро дошла до Пятой авеню и только там, когда немного
успокоилась и ее гнев спал, замедлила шаг. Как глупо волноваться из-за такой
ерунды, подумала она. Какое ей дело до того, что думает Джонни Хит о ее
жизни? Он, конечно, притворяется, утверждая, что ему нравятся женщины
свободные, потому что с ними он тоже чувствует себя свободным. Он ушел
несолоно хлебавши с пира и теперь пытается заставить ее заплатить за это.
Ему не понять, что чувствует она, Гретхен, когда просыпается утром и видит в
кровати лежащего рядом с ней Колина. Она не свободна от своего мужа, и он не
свободен от нее, и от этого им стало только лучше и радостнее жить. Что эти
люди с толстой мошной понимают в свободе?
Она поспешила в отель, поднялась к себе и, взяв трубку телефона,
попросила телефонистку соединить со своим домом в Беверли-Хиллз. В
Калифорнии сейчас восемь часов, и Колин должен быть дома. Ей нужно
поговорить с ним, услышать его голос, несмотря на то что он не любил
разговаривать по телефону и частенько бывал резким и грубым, даже когда ему
звонила она. Но к телефону никто не подошел. Тогда она позвонила на студию,
попросила соединить ее с монтажной. Но там ей сообщили, что мистер Берк
уехал домой. Она медленно положила трубку на рычаг и стала беспокойно ходить
взад и вперед по комнате. Сев за стол, вытащила лист бумаги и начала писать
ему письмо:
"Дорогой Колин, я звонила, но тебя не оказалось дома, и на студии тебя
тоже не было, и сейчас мне очень грустно, так как один человек, мой бывший
любовник, отозвался обо мне дурно, а это несправедливо. Это испортило мне
настроение. В Нью-Йорке слишком тепло, Билли любит своего отца больше, чем
меня, и я так несчастна здесь без тебя. А тебя нет дома, хотя ты должен там
быть, и в голову лезут глупые мысли. Я намерена спуститься в бар и
пропустить две-три рюмки, и если кто-то попытается ко мне там пристать, я
немедленно вызову полицию. Я просто не знаю, как буду жить эти две недели
без тебя. Мне только остается надеяться, что во время нашего спора по поводу
эпизода в картине я не показалась тебе отвратительной всезнайкой, и если ты
простил меня, то обещаю не исправляться, не изменяться и никогда не
закрывать рта при условии, что и ты не будешь исправляться, изменяться и
закрывать рот. Когда ты провожал нас в аэропорт, я заметила, что у тебя
потерт воротничок, и поняла, какая я плохая домохозяйка, но все равно я на
самом деле домохозяйка, домохозяйка и еще раз домохозяйка, жена в твоем
доме, представительница самой лучшей профессии в мире, и если тебя не будет
дома, когда я позвоню тебе в следующий раз, то не знаю, какую месть я
придумаю. Про то ведает только один Бог. Люблю тебя. Г."
Запечатав письмо, не перечитав, в авиаконверт, она спустилась в холл,
где его проштемпелевали, и она его опустила в щель почтового ящика. Теперь
этот листок бумаги, чернила на нем, самолет, летящий ночным рейсом,
соединяли ее с центром ее жизни через громадное расстояние в три тысячи
миль, через весь темный бескрайний континент.
Потом она зашла в бар, выпила, не перебросившись ни словечком с
барменом, два стаканчика виски и, так как к ней никто не приставал,
поднялась к себе, разделась и легла спать.
На следующее утро ее разбудил телефонный звонок. Это был Вилли.
-- Мы приедем к тебе через полчаса. Мы уже позавтракали.
Вилли, ее бывший муж и бывший летчик, быстро и хорошо вел машину. В
небольших красивых рощах Новой Англии листья на деревьях приобрели первый
осенний багрянец. Они подъезжали к школе. На носу у Вилли опять красовались
солнцезащитные очки, но сегодня они в самом деле прикрывали его глаза от
яркого солнца, а не скрывали следы похмелья. Руки его спокойно, без всякой
дрожи, лежали на баранке, и в голосе не было предательской хрипоты -- этого
свидетельства бурно проведенной ночи. Билли по дороге в школу дважды
укачало, и им приходилось останавливаться, но, не считая этого, поездка
оказалась приятной. Они казались процветающей американской семьей, которая
солнечным сентябрьским днем мчится в поблескивающем никелем новом авто по
зеленым просторам Америки.
Школа представляла собой большое здание из красного кирпича в
колониальном стиле с белыми колоннами с несколькими старыми деревянными
особняками-общежитиями, разбросанными по всей ее территории. Их окружали
старые деревья и широкие площадки для спортивных игр. Подъезжая к главному
корпусу, Вилли сказал:
-- Ну, Билли, вот ты и поступаешь в загородный клуб!
Припарковав машину, они вместе с шумной толпой родителей и учеников
поднялись по ступеням в большой, просторный холл. Улыбающаяся дама средних
лет сидела за столом, регистрируя вновь прибывших. Она любезно пожимала
каждому из них руку, говорила, что рада всех видеть и что-то вроде "стоит
чудная погода, не правда ли?". Она протянула Билли цветную ленточку, чтобы
он продел ее в петлицу пиджака.
-- Дэвид Крофорд! -- выкрикнула она в направлении группы учеников
постарше с разноцветными ленточками на отворотах пиджаков. Тут же к ее столу
подошел высокий парень лет восемнадцати в очках. Представляя его, она
сказала:
-- Уильям, это Дэвид, он займется твоим размещением. Если у тебя
возникнут проблемы сегодня или в любое время в течение учебного года, то
обращайся непосредственно к Дэвиду и не отставай от него, покуда он все не
уладит.
-- Да, Уильям, милости прошу,-- сказал Крофорд важным голосом
облеченного доверием лица, старшеклассника.-- Я к твоим услугам. Где твои
вещи? Я сейчас провожу тебя в твою комнату.-- Он пошел впереди них к выходу,
а дама средних лет, мило улыбаясь, дружески беседовала с представшим перед
ней уже другим семейным трио.
-- Надо же -- Уильям,-- прошептала Гретхен на ухо Вилли, когда они шли
следом за двумя мальчиками.-- Я сразу не поняла, к кому же обращается эта
дама: к сыну или к тебе!
-- Доброе предзнаменование,-- ответил Вилли.-- Когда я ходил в школу,
всех учеников называли только по фамилии. Так нас готовили к службе в армии.
Крофорд взял у Билли из рук его чемодан, хотя тот вовсе не хотел его
отдавать, и все они пошли через школьный городок к трехэтажному дому из
красного кирпича, который явно был новее всех тех, что стояли поблизости.
-- Это Силлитоу-Холл,-- доложил их провожатый.-- Твоя комната на
третьем этаже.
Когда они вошли, то в коридоре им в глаза сразу бросилась дощечка,
которая сообщала, что здание общежития -- дар Роберта Силлитоу, отца
лейтенанта Роберта Силлитоу-младшего, выпускника 1938 года, погибшего,
сражаясь за свою родину, 6 августа 1944 года.
Гретхен стало не по себе от этой дощечки, но она приободрилась, услышав
молодые поющие голоса, доносившиеся из комнат, а также ритмический гул
джазовых мелодий, не сильно отличавшихся одна от другой. Они поднимались по
лестнице за Крофордом и Билли.
Отведенная Билли комната была небольшой, но в ней поместились две
койки, два небольших столика и два шкафа. Дорожный чемоданчик с личными
вещами Билли, который они отослали сюда заблаговременно, стоял под одной
кроватью, а другой, точно такой же, кто-то поставил у окна. На нем была
бирка с фамилией Фурнье.
-- Видишь, твоя сосед по комнате уже здесь,-- сказал Крофорд.-- Вы еще
не встречались?
-- Пока нет,-- ответил Билли.
Гретхен он казался таким робким, подавленным, даже больше чем обычно, и
ей оставалось только надеяться, что этот Фурнье не окажется хулиганом,
задирой, педиком или наркоманом. Она вдруг ощутила полную свою бесполезность
-- жизнь сына от нее больше не зависела.
-- Встретитесь за ланчем,-- сказал Крофорд.-- Звонок может раздаться в
любую минуту.-- Он улыбнулся Гретхен с Вилли улыбкой облеченного
ответственностью лица.-- Само собой, и родители тоже приглашаются к столу,